Текст книги "Литература в школе. Читаем или проходим?"

III
Как быть с русским языком?

…Не будет ли это предприятие или, чтоб еще более, так сказать, выразиться, негоция…

Гоголь, «Мертвые души»

1. Знать родной язык

Что значит – знать родной (или второй родной) русский язык?

Предупрежу сразу – мой взгляд на это отличен от взгляда многих словесников, устроителей олимпиад и изобретателей ЕГЭ.

Полагаю, в первую очередь это:

а) понимать значение всех слов, входящих в состав родного языка: даже если человек ни разу в жизни не употребит этого слова – встретив его на страницах романа Толстого, он должен понимать значение;

б) уметь правильно говорить – грамотно строить фразу, правильно произносить слова, правильно ставить ударение…

Грамматика должна быть освоена в 5–6 классах. А дальше надо именно учить говорить. Грамотно изъясняться на родном языке, чему сегодняшняя школа весьма мало уделяет внимания.

Правописание же – дело особое. Конечно, школа должна по возможности выучить человека грамотно писать. Однако всем учителям известно, что здесь никогда нельзя заранее гарантировать, что удастся добиться нужного эффекта.

…Поделюсь результатами своего давнего эксперимента.

После окончания университета я была рекомендована Ученым советом в аспирантуру, но сдавать экзамены не могла: по тогдашним правилам сначала надо было два года отработать. У меня был свободный диплом (мой муж, А. П. Чудаков, доучивался – после годичного академического отпуска по болезни). Я не стала устраиваться в редакцию или на какую-либо синекуру, поскольку была убеждена, что филолог обязательно должен поработать в школе – понять, что там вообще можно сделать? (Этими словами объясняла свое решение друзьям именно тогда – не потом придумала.) Директор моей бывшей школы рекомендовала меня в одну из школ Сокольнического района; мне дали 9-й класс и 5-й – с классным руководством в придачу. (Вот почему я позволяю себе обращаться к словесникам как к коллегам.) Там я быстро убедилась, что кто неграмотный – тот неграмотный, сколько ни занимайся с ним дополнительно. У меня была насчет этого своя гипотеза; теперь представился случай ее проверить. Я опросила весь свой 5-й класс – помнится, 42 человека – кто когда выучился читать?

Гипотеза моя подтвердилась на 100 %, как даже и не бывает, – все немногие грамотные ученики выучились читать до школы. То есть – когда еще рассматриваешь слово как картинку, запоминаешь его внешний облик…

Хотела бы здесь развести два эти качества. Я знала (и сейчас знаю) людей, которые очень хорошо владеют родным языком, прекрасно говорят и пишут – но пишут неграмотно или не очень грамотно.

И наоборот – мы знаем тех, кто почти не делает орфографических ошибок, но неграмотно строит свою устную речь. И так далее.

Позволю себе предложить тем учителям 5–6 классов, кто согласится со мной относительно необходимости знания всех слов русского языка, некий вспомогательный материал для убеждения школьников в нашей правоте.

Это – фрагмент из моего детского детектива «Дела и ужасы Жени Осинкиной» (из первой книги «Тайна гибели Анжелики», вышедшей уже пятым изданием; глава – «Том»; не скрою – одной из составляющих замысла книги было намерение неназойливо привлечь внимание подростков к родному языку). Тринадцатилетний Том (сын русской мамы из Вязьмы и американца) ведет дискуссии о русском языке с примкнувшим к их компании (после некоторого разочарования в своей среде) скинхедом Денисом (он же – Скин). Том поясняет ему:

«“Зеленя” – это когда осенью появляются зеленые побеги озимых, посеянных этим летом под зиму. А озимые, посеянные прошлым летом, к этому времени уже убраны».

Деревенские ребята это прекрасно знают. Но для Дениса, что называется, выросшего на асфальте,

«это была полная абракадабра.

– А зачем мне знать-то это?

– Ну, вот ты любишь Россию. А Лев Толстой – это русский писатель?

– Ну.

– Мы должны им гордиться?

– Ну.

– А чтобы гордиться, надо сначала его читать. И неплохо бы при этом понимать, что читаешь».

Том читает ему вслух из «Войны и мира»:

«– “Уже были зазимки, утренние морозы заковали смоченную осенними дождями землю, уже зеленя уклочились и ярко-зелено отделялись от полос буреющего, выбитого скотом озимого и светло-желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи”. <…>

У Дениса все внутри клокотало, но как возразить, он не знал. Не скажешь ведь – “Плевать я хотел на вашего Толстого!” <…>

Том легко показывал Скину, что если ты уж так настаиваешь, что “Россия – для русских!”, то для начала неплохо бы знать свой родной русский язык, а не заменять – «не поганить», как обычно говорил Том, – его блатным или полублатным.

– Почему ты так не любишь родной язык? – вопрошал Том Дениса. – “Наезжать” – такого слова в вашем блатном значении в великом русском языке нет, – пояснял он, доводя Скина до белого каления».

Ну, и так далее.

В трилогии о Жене Осинкиной – очень большой материал по русскому языку, вполне пригодный для использования в средних классах – в детективно-увлекательной, так сказать, упаковке.

2. Не наезжайте, будьте добры!

Теперь приглядимся пристальней к полюбившемуся в последние десятилетия столь многим слову «наезжать».

Вот в недавней газете – заметка уважаемой и симпатичной Ирины Хакамады. Название – «Анатомия наезда в России». Можно думать, что здесь слово наезд – в заглавии, и именно поэтому – будто бы даже и в кавычках.

Но читаем в тексте самой статьи:

«Правые, будучи у власти, боролись с левым поворотом, как могли, а в 1996 наехали, конкретно на Зюганова, используя в том числе и масс-медиа».

Дальше описываются «нулевые годы»:

«…Постепенно правые стали главными оппонентами. На них наехали, используя суды, избирательное законодательство и национализм “Родины” Рогозина. Неожиданно национализм превратился в реальную угрозу, и “Родину” закрыли…».

Однако при «кризисной длинной волне мировой экономики» опять опасными становятся левые.

«Пора наезжать. <…> Вывод: наезд на Удальцова носит знаковый характер…» (Известия. 11 октября 2012).

Остановимся на выделенном нами слове – это поможет понять сегодняшнюю речевую ситуацию. Учитель-словесник не может себе позволить безвольно плыть по течению речевой стихии: он должен, как минимум, осознавать суть процессов, как максимум – помочь учащимся занять в них свою осмысленную позицию.

Начну издалека.

М. Кронгауз справедливо отметил, что новые «бандитские» слова «чрезвычайно любопытны и интересны с точки зрения лингвиста». Важное наблюдение: «Среди них почти нет заимствований».

Эти слова

«возникают благодаря мощному и продуктивному словообразованию. Ведь в самих моделях, по которым образованы слова беспредел, отморозок (здесь задействована[42]42
  Не могу не заметить, что этот неологизм (так же, как употребленное на следующей странице слово «впечатлил») в нашу с М. Кронгаузом речь предпочла бы не впускать. Пока, во всяком случае. Наравне, скажем, с глаголом «озвучить» – ведь его функцию успешно выполняет давнее слово «огласить». Чем, собственно, звук точнее голоса?..


[Закрыть] еще и метафора – переход от замороженного состояния к отмороженному, то есть ничем не скованному), наезд и распальцовка, нет ничего дурного. Кстати, слово наезд существовало и в древнерусском языке», но сегодня «язык по существующей модели создал это слово заново примерно с тем же смыслом, но применительно к новой действительности. Если раньше наезд осуществлялся на конях, то теперь, по-видимому, на меринах» (подразумеваются «мерседесы»). «Самой же любопытной оказалась судьба нескольких слов, которые из разряда бандитских перешли в общеупотребительные <…>, расширили свое значение и стали привычны в речи образованного человека (вот это последнее утверждение мы надеемся далее оспорить. – М. Ч.).

Часто они заполняют определенную лакуну в литературном языке – то есть выражают важную идею, для которой не было отдельного слова. Такими словами оказались, например, достать и наезд. Они стали очень популярны и постоянно встречаются в устном общении, хотя бы потому, что точнее одним словом не скажешь (заметим: никто не доказал, что необходимо во что бы то ни стало довольствоваться одним словом. Может быть, как раз важно не бояться чуть более развернутой речи – то есть свободного владения родным языком?.. – М. Ч.). Кроме всего прочего, в них есть экспрессия и особая эмоциональная сила (но в матерной лексике ее, несомненно, еще больше! – М. Ч.), характерная для многих жаргонизмов <…>

Бороться с подобным “обогащением” русского языка абсолютно бессмысленно…»[43]43
  Кронгауз М. Русский язык на грани нервного срыва. М., 2007. С. 25–27.


[Закрыть]

Не уверена. Точнее – уверена как раз в обратном.

И уж во всяком случае – совсем не соглашусь с уместностью обоих этих слов «в речи образованного человека».

Первое из этих слов (извините за необходимость объяснять) несет на себе нестертую печать описания деталей сексуального акта (потому и возникло, видимо, в функции брани в мужской компании) – и уж во всяком случае неуместно в устах женщины.

Касательно же наезда – приведу фрагмент реального телефонного разговора. Взрослая дочь – образованная молодая женщина, что называется, из хорошей семьи, и ее интеллигентная мать:

– Мама, что ты на меня наезжаешь?

– Видишь ли, наши с тобой отношения достаточно сложны, многосоставны, чтобы их можно было описать одним, да к тому же столь неудачно выбранным словом.

Дочь, представьте себе, согласилась.

А теперь вернемся к фрагменту из статьи Ирины Хакамады.

При описании прямолинейно-грубых действий нынешней власти, пожалуй, тянет иногда и смириться с таким выбором слов – наезд, наехали. Но не соглашусь с уместностью полублатной лексики при описании сложнейшей политической ситуации 1990-х годов. Тогда советский псевдополитический язык кончился, а новый – не выработался, наспех стали пользоваться блатным арго и – да, эти словечки «из разряда бандитских перешли в общеупотребительные» (М. Кронгауз). Потому что этот язык оказался – увы – единственным подручным противовесом (самым резким – это и понравилось) советскому официозному.

…Почему же, спросит кто-либо, «не выработался» новый политический язык – и пришлось обращаться к ресурсам блатного?

Ведь дома-то, на знаменитых «московских кухнях», не говорили мы о «горячем желании беззаветно служить делу дальнейшего процветания» – говорили все же по-другому? Да и самиздатские авторы писали на свой манер…

Так-то оно так. И все же не получилось у нас того, что удалось полякам – там был создан во время господства «социалистической» системы настоящий подпольный язык. Сегодня о нем российские лингвисты пишут так:

«Его роль в сохранении тождества, духа и внутренней свободы нации трудно переоценить»[44]44
  Русский язык сегодня. М., 2004. С. 281. Ссылку даю специально для анонимных доброхотов из интернета, чтоб не кинулись сходу уверять друг друга, что сама же я это и выдумала про проклятых ляхов; впрочем, таким, конечно, и ссылка не указ.


[Закрыть].

Вышло так, что новую и каждодневно усложнявшуюся социальную и политическую ситуацию в России стали описывать при помощи убогого словаря, наскоро скроенного из блатного. Но описать и осмыслить ее адекватно на этом языке никоим образом было невозможно. И язык – представьте себе! – помешал нашему нормальному движению в направлении нормальной демократии… Роль языка в общественных процессах никак нельзя недооценивать.

…Помню, как азартно, стремясь превзойти друг друга в экспрессии формулировок, выкрикивали журналисты – «Ельцин сдает своих!»

Резал слух и взгляд этот сленг – разговор уголовников в камерах: «колется», «всех сдал» и т. п.

Потому, среди прочего, так легко и отдали осмысление драматической и важнейшей в нашей истории эпохи 1990-х под дешевые ярлыки – в годы последующие, теперь уже прочно названные «нулевыми». Тогда возникло стремление выпрямить историческую жизнь России ХХ века, заключить в рамки удобопонятной патриотической схемы «для бедных». Что и было сделано. Поэтому позволю себе на этих страницах упомянуть, предложив вниманию учителей (больше, правда, учителей истории), мою книгу «Егор» («Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет»), недавно написанную исключительно ради прояснения эпохи и личности ее главных деятелей.

3. Язык распавшейся цивилизации

Все, что происходит с языком сегодня, может быть по-настоящему осмыслено только тогда, когда мы представим себе предшествующую семидесятилетнюю речевую жизнь советского времени, обступавшую нас лозунгами, глядевшими со всех стен и рекламных щитов.

Все ли помнят ее? Все ли понимают, о каком именно советском политическом языке, отталкиваясь от которого после конца советской власти, ухнули сразу в блатной сленг, только что вела я речь?

«…Помогают формировать морально-политический облик поколений, в основе которого коммунистическая идейность… горячее желание беззаветно служить делу дальнейшего совершенствования построенного в нашей стране развитого социалистического общества…»

Как раз канун «перестройки» – газета «Московский литератор» в сентябре 1985-го. Но создан и сцементирован это язык был много раньше.

«Тем, кто не жил в тридцатые годы, трудно себе представить тогдашнюю атмосферу абсолютной монополии государственного или партийного, что то же самое, социалистического или коммунистического слова… Тридцатые годы – это прежде всего время цитат и лозунгов. Они были везде, в любом учреждении, на улицах, в газетах, журналах, даже на спичечных коробках. Они кричали, требовали, проклинали и звали вперед…»

Дальше у автора примеры – из Сталина («Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики!», «Техника в период реконструкции решает все!», «Кадры решают все!»), из Горького («Если враг не сдается, его уничтожают»)…

Я цитирую книгу, замеченную мною только десять лет спустя после ее выхода. Автор – капитан первого ранга в запасе, 1926 года рождения, И. Д. Шабалин – назвал свое мемуарное сочинение «Свидетель социализма».

В ней назван огромной важности факт семидесятилетнего советского устройства – партийная монополия на язык. Этот феномен описываю я в большой недавней работе[45]45
  «Язык распавшейся цивилизации»; вошла в мой сборник «Новые работы: 2003–2006»; вскоре выйдет в расширенном виде отдельной книгой – наряду с довольно объемным (около 40 печатных листов) «Словарем советизмов» (начала составлять еще в конце 1960-х – в уверенности, что советская власть рано или поздно рухнет и необходимо оставить материал для ее изучения).


[Закрыть]; там среди прочего отмечено, как тексты, созданные на этом языке, потеряв в течение трех дней Августа 1991 года свою властную функцию, потеряли и коммуникативную. И превратились в памятники завершившейся цивилизации.

…Молодые читатели, может, и не очень-то понимают, о каких именно словах идет речь.

В том и суть, что речь по большей части не об особенных каких-то словах, а о том, во что превращались самые обычные слова – от многократного их употребления в демагогических, лицемерных, лживых контекстах. Объективных способов отнесения слова к разряду советизмов практически нет – только субъективный. То есть – путем опроса бывших жителей Страны Советов.

Вот я сомневалась, например, насчет включения в свой «Словарь советизмов» безобидного, на сегодняшний взгляд, словца «иногда». И вдруг натыкаюсь у Жванецкого, непревзойденного знатока советского устройства – и языка, и порядков, и наших в какой-то степени оробелых душ, – среди его сочинений восьмидесятых еще годов на эссе под названием «Непереводимая игра»:

«Наши беды непереводимы. Это непереводимая игра слов – даже Болгария отказывается. Они отказываются переводить, что такое “будешь третьим”, что такое “вы здесь не стояли, я здесь стоял”, что такое “товарищи, вы сами себя задерживаете”, что значит “быть хозяином на земле”. Они не понимают нашего языка, ребята. Как хорошо мы все придумали. <…> Шпион среди нас – как белая ворона. По первым словам: “Голубчик, позвольте присесть” – его можно брать за задницу. <…> Уборку мы называем битвой».

Да… Пока еще немало среди живущих тех, кто хорошо помнит, как каждую осень – без исключения! – появлялись на первых полосах газет статьи с одним и тем же заглавием – «Битва за урожай».

И дальше встретила я у Жванецкого нужное мне слово:

«А наши попевки: “порой”, “иногда”, “кое-где”, “еще имеются отдельные…”? А борьба за качество? Кому объяснишь, что нельзя сначала производить продукт, а потом начать бороться за его качество?»

И больше уже не сомневалась в том, что в советские времена слово «иногда» было советизмом – я Жванецкому в этом доверяю.

4. Вместо сердца – пламенный мотор!

В 1922 году был сочинен бодрый «Авиамарш». Те, кто тогда с энтузиазмом пели:

 
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца – пламенный мотор!
 

они, пожалуй, ощущали это пламя в груди.

Тринадцать лет спустя, в 1935 году, в пьесе М. Булгакова «Иван Васильевич» (так и не попавшей на сцену при жизни автора) – разговор квартирного вора Милославского (перенесенного ненароком в эпоху Ивана Грозного) с послом шведского короля через переводчика-дьяка:

ДЬЯК. Он спрашивает – чего королю передать.

МИЛОСЛАВСКИЙ. Наш пламенный привет.

Тут же раздается голос несчастного «бывшего князя», а теперь управдома Бунши:

БУНША. Я не согласен королю пламенные приветы передавать. Меня общественность загрызет.

Он-то, чуткий к советскому климату, и удостоверяет, что слово стало советизмом – то есть приобрело четкую прикрепленность к определенным контекстам.

Десятилетие спустя в основополагающем в идеологическом отношении журнале «Большевик» (1944, № 2) четверо авторов (напомню их поглощенные Летой имена и название статьи: Горшков В., Ваулин Г., Рутковская Л., Большаков П. «Об одной вредной повести») учиняют разгром новой повести Михаила Зощенко «Перед восходом солнца» и противопоставляют ей произведения, в которой все четверо «находили пламенный призыв к жизни и борьбе, непоколебимую веру в торжество нашего правого дела» – тут явно для всех никакого пламени уже нет.

Проходит еще долгих сорок лет. Потеряв не просто всякое чувство меры, но, кажется, и всякую способность к соображению, члены Политбюро так аттестуют своего сотоварища, тяжело больного Черненко, вытаскивая его – из целей чистого самосохранения – на должность Генерального секретаря КПСС:

«Константина Устиновича отличает умение зажечь людей своей энергией…» (говорит совсем не самый глупый среди властной десятки людей, председатель Совета Министров СССР Н. А. Тихонов).

И далее:

«Где бы ни трудился Константин Устинович, он всегда проявлял себя как <…> пламенный пропагандист марксистско-ленинских идей».

Люди смотрят на экран, видят старого и явно очень больного нового генсека (он умрет через год) – и можно не сомневаться в том, что в стране нет ни одного более или менее психически здорового человека, который принимает слова о его пламенности всерьез.

Тогда к кому же и зачем они обращены?

А этот вопрос вообще не встает.

Вот что такое советизмы.

Примечательно и все-таки не может не удивлять, что сильные эпитеты – горячий, кипучий, пламенный – продолжают использоваться властью и тогда, когда очевидным для всех (и, надо думать, для нее самой) фактом стало полное исчезновение из жизни общества чего бы то ни было горячего и пламенного.

…Советским стало само старое русское слово «слава».

«Слава партии!», «Слава советскому народу!» – эти плакаты глядели на нас отовсюду. Недавно говорила об этом с профессором Московской консерватории Вс. Задерацким, и он вспоминал, как шел когда-то по Лондону и думал – можно ли представить себе здесь плакат «Слава английскому народу!»?

5. Всерьез и надолго?.

А куда же делись слова и выражения, из которых состояли эти тексты?

Значительное их число, отмывшись от советской раскраски, вернулось, естественно, в ячейки русской речи. И лишь часть сограждан (автор этой книги среди них) пока еще вздрагивает, читая миролюбивые по авторскому замыслу строки про замечательную поэтессу Марию Степанову:

«Читатель вправе ждать от нее многого и предъявлять к ее таланту самые серьезные требования…».

И те же самые сограждане веселятся, охотно вступая в конвенциональные отношения с автором, играющим советизмами:

«Хабаров стал всерьез и надолго задумываться о жизни. <…> Неизвестно зачем едет по жаре отдыхать в Крым, злой как собака в результате перенесенных испытаний, заставивших его всерьез и надолго задуматься о жизни. <…> Не думать же всерьез и надолго, что она решила от Хабарова сбежать…» (рассказ Евгения Попова в его книге «Опера нищих»).

А другие читатели (моложе, скажем, 30 лет) – знать не знают, в чем тут, как они бы выразились, понт: не читали они никогда выступление Ленина 1921 года, где он пообещал согражданам НЭП «всерьез и надолго», и не застряло оно у них в ушах от десятилетий цитирования – когда советская власть поселилась в России и правда всерьез и надолго.

Но так же сегментирует читательскую аудиторию и роман «Мастер и Маргарита». Только часть сегодняшних читателей понимает авторскую игру с советизмами, поскольку помнит их в составе грозной и действенной официозной речи.

«…Крепко ударить по пилатчине и тому богомазу, который вздумал протащить (опять это проклятое слово!) ее в печать», «Прилетело воспоминание о каком-то сомнительном разговоре… То есть, конечно, в полном смысле слова разговор этот сомнительным назвать нельзя (не пошел бы Степа на такой разговор), но это был разговор на какую-то ненужную тему».

Чтобы увидеть едкую игру Булгакова, надо знать, например, что в «политически сомнительных формулировках» обвиняли в 1955 году авторы «Записки» в ЦК КПСС журнал «Вопросы истории», в котором впервые после Сталина робко приподымала голову советская историческая наука.

Или увидеть в горе опубликованных сегодня секретных документов донесение 1963 года ленинградской цензуры партийным органам о том, что ее, цензуры, усилиями в работе Д. С. Лихачева «ненужная, путаная концепция, ведущая к идеализму, была снята».

Иное дело советизмы, употребляемые сегодня почти всерьез, – видимо, с бессознательной верой в то, что они и рассчитаны всерьез и надолго, и действительно живы, поскольку советское всегда с нами:

«Упрямый недобиток, не желающий идти в ногу со всеми остальными (! – М. Ч.) и потому при всей своей омерзительности (так его! Если враг не сдается… – М. Ч.) вызывающий даже какую-то симпатию» (О. Кашин в разгар осенней предвыборной кампании об одном из активистов «чужой» партии).

О «недобитых буржуях» говорили герои авторитетной в советском мире «Оптимистической трагедии». Да и в 1947 году, в рассказе, скажем, Н. Атарова:

«– Гляди: недобитый, – сказал Рачков… Высокий старик в городском пальто и мягкой пуховой шапочке стоял под соснами… Расстегнув на ходу кобуру нагана и выпрыгнув из коляски, Ланговой приблизился к подозрительно нелепой и неуместной фигуре горожанина…»

В учебнике же для вузов российского члена Европейского суда А. И. Ковлера «Антропология права» (М., 2002) слово уже, конечно, заключено в кавычки:

«…Для поступления в вуз требовалось доказать свою принадлежность или хотя бы причастность к трудящимся (дети “недобитых буржуев” заручались, например, “рекомендациями” профсоюзов извозчиков или прачек, нередко при содействии своей бывшей прислуги)».

Начальная фраза Ленина на открытии 1-го съезда рабочих, солдатских и крестьянских депутатов – «Пролетарская революция, о необходимости которой так долго говорили (твердили) большевики, – совершилась!», зафиксированная даже на пластинках (выпускаемых фирмой «Мелодия»), стала основой для многих фраз советской официальной речи, а после конца советской власти – для пародийного употребления:

«Коммунистическая партия, о необходимости которой говорила вся страна, попряталась» (Жванецкий М. Эммануилу Моисеевичу Жванецкому от сына[46]46
  Жванецкий М. Собрание сочинений в пяти томах. Том 4. Девяностые. М., 2007. С. 27.


[Закрыть]);

«…Именно такие процедуры, организованные для телетрансляции, и есть самое настоящее “раскачивание лодки”, о недопустимости которого нам постоянно говорит партия (пока еще) власти и кандидат в президенты Владимир Путин»[47]47
  Злотин Л. Громила из Нижнего Тагила // Известия. 20 декабря 2011.


[Закрыть].

Иногда видно, что современный автор играет этой давней формулой (совершенно неизвестной, повторим, юным поколениям), иногда даже помещает ее в кавычки:

«…Зависимость “фиалки от машинки”, живого от неживого, о неотвратимости которой так долго рассказывали нам литераторы <…>, как-то уже действительно заметна»[48]48
  Пищикова Е. День неперехода // Известия. 1 ноября 2011.


[Закрыть].

«Во второй половине октября стало окончательно ясно, что все, “о чем так долго говорила” оппозиция, в обозримом будущем не свершится»[49]49
  Дробницкий Д. Непредставленные // Известия. 19 октября 2012. С. 9.


[Закрыть].

Еще интересней такие случаи, когда эту формулу употребляют без какого-то замысла, неосознанно или полуосознанно – будто не в силах освободиться от ее многолетнего гипноза:

«Несколько неожиданным образом вдруг стала сверхактуальной тема изменения Конституции, о необходимости которого ровно год назад писали в гордом одиночестве лишь автор этих строк, да еще Михаил Ходорковский»[50]50
  Межуев Б., политолог. Шкура неубитого «Медведя» // Известия. 25 июля 2012. С. 10.


[Закрыть].

«Ясно только одно: Путин ни в коем случае не двинется в направлении тех институциональных реформ, о необходимости которых все говорят уже несколько лет»[51]51
  Рогов К. Итог года: теряющий поддержку Путин не допустил консолидации оппозиции, создав патовую ситуацию // www.liberal.ru/articles/5952.17.12.2012.


[Закрыть].

«История предательства Самуцевич. Публикую документы, о необходимости которых мы так долго говорили»[52]52
  Блог адвоката Виолетты Волковой на «Эхе Москвы», 18 января 2013.


[Закрыть].