Текст книги "Темный лорд. Заклятье волка"

Глава девятнадцатая
Вниз

Начальник священных покоев полагал, что находится в полной безопасности в своих раззолоченных комнатах – важное должностное лицо на ложе, с руками, надушенными ладаном, с лицом, умягченным маслом, с телом, облаченным в шелка. Однако внутри него искрилась магия, высвечивая воспоминания такие яркие, как огонь в очаге, воспоминания, которые, как и огонь, жили и обжигали.

Мысленно он слышал голоса и видел людей. Два силуэта на каменистом склоне холма, под которым раскинулся огромный город. Они двинулись вперед, и вся картина ожила у него в сознании, он догадался, о чем они говорят, как путник в горах догадывается по грязному дождю, что вот-вот сойдет лавина.

– Мама, я боюсь.

Он увидел, как девочка всматривается в черное пространство между валунами. Он тоже был там, на склоне холма, наблюдал за ними – магия, живущая внутри него, вынуждала его смотреть.

– Страх входит в цену знания. Возьми себя в руки, Эли. Ничто не дается даром.

Фигурка повыше – его мать – держала в руке лампу, заправленную рыбьим жиром, хотя луна была почти полная и ярко сияла. Мать села на большой камень посреди дикого склона.

Внизу, в двух-трех летних часах пешего пути переливался огнями ламп и свечей Константинополь. Город походил на два мерцающих озера света, разделенных непроницаемой тьмой невидимого отсюда моря, которое окружало и разъединяло его.

Мать указала на громаду Святой Софии. Лунный свет превратил ее купол в расплавленный металл, под которым белели ряды окон. Сознание матери раскрылось перед препозитом подобно цветку, он понял, что собор напоминает ей присевшего на корточки великана, который низко надвинул на голову шлем и окидывает земли внимательным взглядом, высматривая незваных гостей. Что ж, думала мать, если это так, то он смотрит не в ту сторону. Они пойдут по одной из тайных дорог, которая на многие мили протянулась через холмы и под городом.

– Вон туда мы пойдем, – сказала мать, – вниз.

– Это так далеко, – сказала Эли.

Ей было уже тринадцать лет, но сейчас она превратилась от страха в маленькую девочку – евнух чувствовал это, глядя на нее. Он содрогнулся от этого ощущения, от легкости, с какой он читал в ее душе.

– Я спускалась туда, когда мне было столько же лет, сколько тебе, – сказала мать. – И твоя бабушка до меня, и ее мать. Богиня обитает внизу, она дарует тебе способность видеть. Только соберись с духом. На стенах тоннелей есть знаки, у нас с собой лампы и полно масла. Путь достаточно прост, если ты понимаешь, что делаешь. Самое страшное, что нам может встретиться – осиное гнездо, да и то только у самого входа, а не в темноте.

– А как же псы Гекаты?

– Псы не нападут на нас. Мы же служим богине. А они бросаются только на чужаков.

Девочка кивнула.

– Карас тоже пойдет?

Карас. Начальник священных покоев перекрестился. Это же его имя, хотя никто не зовет его так уже пятнадцать лет. Что общего у него с тем ребенком? Тело? Да, конечно, но выросшее и измененное. Разум? Нет, вот это точно нет. Тогда что же? Поступки. Действия, за которыми он сейчас наблюдает в своем напитанном магией сознании. В этом и только в этом, подумал Карас, он остался тем же мальчиком, которого видел сейчас, мальчиком, которым он был когда-то. Он был связан с прошлым воспоминаниями, которые не желали угасать.

Он увидел, как женщина поглядела на сына, который ощупью пробирался между валунами, поднимаясь к ним. Карасу, младшему брату Эли, было десять лет. Начальник священных покоев заметался на своем ложе, ему хотелось протянуть руку, взять мальчика и увести обратно в лачугу, к его игрушкам.

– Я тоже вижу сны, – заявил Карас. – Я должен довести обряд до конца.

– Возвращайся домой, присмотришь за Стилианой, как я тебе велела, – сказала мать.

– Ничего с ней не случится, там полный дом теток. Возьмите меня с собой. Я хочу знать, откуда мои сны. – Он продолжал карабкаться вверх по склону.

– Ты слишком мал, Карас, ты еще не привык к этому миру. Ты просто вспоминаешь что-то из прежних жизней, вот и все. Когда ты наконец вырастешь, видения покинут тебя. Мужчины созданы для того, чтобы действовать и бороться. Они не могут удержать в себе магию.

Мальчик уселся рядом с матерью.

– Я удержу магию.

– Довольствуйся тем, что имеешь. Ты не живешь в природной гармонии с ней… – она указала на луну, – и с приливами и отливами вокруг нас.

– Тогда что означают мои сны?

– Какие сны? – Обычно она пропускала слова сына мимо ушей. Мальчишка все время озорничает и задает вопросы о том, чего ему не полагается знать. Магия – женский дар, он передается от матери к дочери. И тяга сына к магии казалась ей весьма странной, нездорово женственной.

– Я уже тысячу раз тебе рассказывал!

– Расскажи еще.

– Есть волк.

– И?

– И он поджидает меня.

– И?

– И все.

– Как-то не очень похоже на сон. Вряд ли ты сможешь стать прорицателем с такими-то видениями. – Мать с сестрой переглянулись и засмеялись.

– Тогда что это значит? Этот волк в лесу, где растут странные большие деревья, и он дожидается меня.

– Может, это значит, что волк дожидается тебя, – предположила Эли, – под какими-то деревьями.

– Нечего меня дразнить, тебя никто не дразнит из-за твоих снов.

– Верно. – Девочка уставилась в землю. – Только тебе снится вовсе не то, что мне.

– Откуда тебе знать?

Мать вскинула руку.

– Хватит спорить. Карас, послушай. Я истолкую твой сон, если он так для тебя важен. Ты же знаешь, что мы потомки племени герулов, которые пришли в империю с запада. Твои предки были великими воинами северных племен, а один из них, Одоакр, даже сверг императора Ромула Августа.

– Это я знаю.

– Я и говорю, что ты знаешь все это, и потому, если бы ты обладал хоть какими-то способностями, то сам бы истолковал свой сон. Ты просишь объяснений, ну так слушай. Одоакр привел своих воинов-волков в храмы Рима и заставил императора склониться перед ним. Возможно, ты слышишь зов предков. Они когда-то поклонялись волку. Они и сами были волками, некоторые из них, если ты внимательно слушал легенды. Возможно, ты видишь во сне себя, такого, каким был когда-то.

– Ясно. Но если ко мне обращаются призраки, это значит, что мужчина способен удержать в себе магию. Я должен пойти с вами.

– Это не магия, а всего лишь ее отголосок, все равно что сравнить свет городских огней со светом звезд.

– Ну, пожалуйста, возьмите меня.

Женщина сунула ногу в пространство между валунами почти так, как купальщик сует ногу в воду, пробуя температуру.

– Так и быть, пойдем. Возможно, ты будешь полезен, – сказала она.

– Тогда пошли, пошли скорее! – Начальник священных покоев испугался собственного детского рвения.

– Сначала выслушай меня. Когда мы доберемся до места, мы с твоей сестрой проведем обряд, который позволит нам говорить с богиней. Обычно в том нет ничего опасного, однако некоторое время мы будем как будто не в себе – перейдем в мир богини, – не будем сознавать, что происходит в нашем мире. Ты будешь присматривать за нами, следя, чтобы мы не упали в воду.

Мальчик улыбнулся.

– Хорошо. Мне пойти первым?

– Ты пойдешь последним и не так сразу.

Мать достала из мешка тряпки и бечевку.

– Привяжите к коленям и обмотайте руки. Путь долгий, вы не дойдете, если не побережетесь.

Дети вслед за матерью обмотали тряпками колени и ладони. Теперь все были готовы.

Мать вгляделась в расщелину между валунами. Она вовсе не казалась какой-то особенной или достойной внимания, однако женщина опустила вниз свой мешок и полезла следом, стараясь не стукнуть лампу о камни.

– За мной. – Она обернулась на детей, и лунный свет превратил ее лицо в белую маску. Она скрылась в яме, и дети спустились следом за ней.

– Есть здесь осиные гнезда? – спросила Эли.

– Нет, – откликнулась мать, – так что самое опасное уже позади. Идемте.

Начальник священных покоев наблюдал в своем видении, как они ползут по низкому тоннелю, который привел их в небольшую пещеру, где мать смогла бы стоять, только сгорбившись. Пещера была в длину шагов двадцать, и в конце их снова ждал темный лаз. Они двинулись к нему в свете лампы, мечущемся по стенам. Скалы были неровные, и идти по камням было не так-то просто, поэтому двигались они медленно.

Каменный коридор, в котором они оказались теперь, сначала резко пошел под уклон, но тут же превратился в длинный тоннель с едва заметным наклоном. Детям пришлось согнуться пополам, а их мать ползла на четвереньках. Карас замыкал процессию. Он обернулся назад. Тени в свете лампы как будто вытягивались, пытаясь уйти от них, а в следующий миг сжимались и цеплялись за них, словно жадные руки, силившиеся затянуть его в прошлое. Начальник священных покоев снова стал маленьким мальчиком, уже не столько сторонним наблюдателем, сколько участником событий, снова вернувшимся в те времена, когда он был просто Карас.

Всякая разобщенность исчезла. Ему было десять лет, он уже воображал себя великим чародеем, а тени были волшебным плащом, который он мог набросить на себя и исчезнуть. Он вспомнил одну сказку, которую рассказывала мать. «Плащ, сшитый из куска ночи». Может, размышлял он, ему удастся стать чародеем, тогда он сам возьмет ножницы из лунного света, отправится на небо и принесет матери отрез темноты, из которого она сошьет плащ иголкой из звездного света. Он нисколько не боялся, он был весь в предвкушении, зато сестра совсем побледнела и не произносила ни звука. Он не понимал ее. Если мать говорит правду, то Эли идет, чтобы получить великий дар. Почему она так боится?

Они нагибались и ползли на четвереньках, шли и протискивались по каменным коридорам много часов. Кое-где на стенах попадались рисунки: месяц и звезда, символы Гекаты, богини-покровительницы Византии, как в старину назывался Константинополь. Теперь город поклонялся Христу, однако многие жители все равно находили время для прежней богини, особенно в трудную минуту или же когда требовалось узнать будущее. Но эти рисунки сделали не обычные просители. Даже если бы кто-то из них нашел вход в пещеры, он ни за что не осмелился бы пойти дальше. Рисунки, сделанные охрой, оставили многие поколения жриц богини, которые никому не рассказывали о тайных ходах и сами являлись сюда только за тем, чтобы получить пророчество.

– Что это такое?

Они остановились отдохнуть, и Карас увидел рисунки на стенах, простые грубые линии, но явно сделанные рукой человека.

– Старинные символы нашего рода, – сказала мать, – сохранившиеся с прежних времен.

– Их сделали воины-волки?

– Или же кто-то, очень похожий на них.

– Они поклонялись богине?

– Этого я не знаю, Карас. Богиня имеет множество обличий, перед разными людьми она предстает по-разному.

– Как это?

– Ее называют Изидой, ее называют Гекатой. На севере считают, что она вовсе не женщина, там ее зовут Одином, Вотаном или Меркурием.

– Как же она может быть и женщиной и мужчиной одновременно?

– Но даже люди выглядят по-разному, когда ты подходишь к ним со спины или же глядя в лицо. А теперь представь, сколько образов может принять бог.

– Она божество. Она может делать все, что ей угодно. Именно это и делает бога богом, – вставила Эли. – Боги изменяют мир вокруг себя согласно своим желаниям.

– В таком случае император Константинополя тоже бог, – сказал Карас.

– В какой-то мере, – согласилась мать.

Карасу хотелось поговорить об этом еще немного. Его мать и сестра обычно никогда не обсуждали с ним подобные вопросы. И вот он наконец обретает те знания, которых так сильно жаждал. Однако мать просто убрала в мешок остатки хлеба и оливок и сказала, что им пора двигаться дальше.

Сначала Карас ощутил в воздухе запах воды, затем ощутил ее на стенах. Теперь скальная порода сделалась иной. Камни походили на сплетенные корни деревьев, на оплавленные свечи – ничего похожего он до сих пор не встречал. Он представил, что заползает под корни гигантского дерева в поисках источника, из которого оно питается.

Ему казалось, они провели под землей много дней, хотя он совершенно утратил чувство времени. Мать взяла мало еды, она сказала, что будет полезно поголодать, чтобы подготовиться к обряду. Отдых больше не доставлял радости. Они мгновенно начинали мерзнуть, и мокрая одежда липла к коже.

– Ты никогда не рассказывала мне о своих снах, – сказал Карас Эли, когда они снова сделали привал. – Что тебе снится?

Девочка помотала головой.

– Ну, расскажи, – попросил он.

– Я не могу тебе рассказать.

– Ну, скажи…

– Мама!

– Он все равно ничего не поймет, расскажи ему.

Карас до сих пор ни разу не видел мать такой. Она совершенно точно была вне себя от страха, и при этом в ней ощущалась какая-то обреченность, как будто все, что до сих пор считалось важным, утратило смысл перед тем, что им предстояло совершить здесь, под землей.

Мальчик оглядел сочащиеся влагой стены. Скалы состояли из каменных пластинок, напоминающих шляпки громадных грибов, и в свете свечи казалось, будто на камнях кривятся безобразные рожи.

Эли заговорила:

– Меня ищет что-то. Оно ищет меня всегда. Оно преследует меня из жизни в жизнь из-за того, что живет внутри меня.

– А что живет внутри тебя?

– Знаки, которые шепчут что-то. Знаки и символы, которые служат ключом к знаниям. Я вижу их, слышу, но не могу прикоснуться к ним.

– Тогда какая тебе от них польза?

Она раздраженно отмахнулась от его вопроса. Карас догадался, что она хотела сказать. «Ты не поймешь».

– Какая от них польза?

– Они частица кое-чего.

– Чего?

– Бога.

– Значит, и ты частица бога.

– Мы все частицы бога, – вмешалась мать.

– Но это же чепуха. Она просто девчонка, – возразил Карас.

– В ней заключено одно из воплощений богини. Я в это верю. Геката существует в трех воплощениях. Дева, мать и старуха. Твоя сестра дева.

– И что хорошего она получит от этого?

– Возможно, ничего. Главное – то, за чем мы пришли сюда.

– Нет, если она богиня, может она наколдовать нам еду или красивую одежду? «Я частица бога». Где ты только научилась таким словам, Эли?

– Во сне. И, между прочим, я так не говорила.

Сестра отвечала так серьезно, что он перестал насмешничать. Он догадывался, что она хочет сказать о чем-то еще.

– А есть другие частицы?

– Не знаю. Надеюсь узнать у источника. Он подскажет мне, как спастись от того, что меня преследует.

– А что тебя преследует?

– Волк, – ответила Эли.

– Ха! – Он ткнул в нее пальцем. – Мне снится волк, и это ерунда, ей снится волк, и ее ведут под землю, чтобы она получила пророчество!

– Нет, не просто получила, – возразила мать.

– А что тогда?

– Она пришла, чтобы обрести дар, заплатив за него. Ничто не дается просто так у источника, можно только обменять. И не все готовы отдать то, что у них попросят. Вот я, например, не отдала.

– Но ты же умеешь предсказывать будущее.

– Мой дар слаб, и я с ним родилась. Я не согласилась отдать то, что попросил источник.

– Я соглашусь на что угодно, – заявил мальчик.

– В таком случае хорошо, что тебя не попросят.

Они доели оставшийся хлеб и оливки и пошли дальше. Стоило на минуту остановиться, и они замерзали, стоило двинуться дальше, и они обливались потом. Все ниже и ниже, в самые дальние пещеры. Наконец они пришли к ручью, который стекал по каменным уступам в темноту.

Стараясь не погасить лампу, они сели на камни и начали потихоньку сползать по каменным ступенькам все ниже и ниже, пока Карас, поглядев вперед, не увидел нечто, отчего его пробрал озноб.

Их лампа была теперь не единственным источником света. Прямо перед ними открывалась пещера, стены которой светились.

Мать поползла вперед, преодолела поток воды. Оказавшись в пещере, она поставила лампу на скалу. Карас с Эли последовали за ней.

Рядом с лампой камни светились насыщенным красным светом, чуть поодаль свет ослабевал, становясь все более мягким. Свечение похоже на отражение света лампы, подумал Карас, только не на поверхности камня, а глубоко внутри. Они оказались в подобии каменного ковша, в широкой и невысокой – в человеческий рост – пещере над водой, напоминающей раскрытую ладонь. Скалы поднимались из подземного озера, похожие на пальцы, и вода держалась в ковше каменной ладони, как будто земля предлагала ее им. Вода искрилась в свете камней. Карасу пришла на ум окровавленная ладонь Христа, пронзенная гвоздями римлян, он вспомнил слова матери: «Не все готовы отдать то, что у них попросят». Что отдал Христос на кресте? Свою жизнь и боль. И кем он стал? Богом.

– Мама, почему камни светятся? – спросил он.

– Это, насколько я понимаю, вовсе не волшебство. Они просто впитывают свет лампы, – сказала она. – Как только мы погасим ее, камни потемнеют.

– Не гаси лампу, – взмолилась Эли. Голос ее срывался от страха.

– Я вовсе и не собиралась.

Мать еще немного прошла вперед, перелезая через гигантские каменные пальцы. Пещера заканчивалась каменными уступами, на которых кое-где сохранились приклеенные огарки свечей. Карас сосчитал их. Каменных полок оказалось восемь, две больших над самой водой и несколько маленьких – выше. Он вспомнил, как однажды тайком пробрался на ипподром, чтобы увидеть гонки на колесницах. Да, подумал он, очень похоже на стадион в миниатюре.

Мать выбрала один уступ и жестом предложила Эли сесть рядом.

– Иди же. Подняться сюда нетрудно, а если соскользнешь, озеро с этой стороны мелкое. Я запросто тебя вытащу.

– Я-то думал, это будет колодец, – заметил Карас.

– Это и есть колодец, но колодцы глубокие, когда ты зачерпываешь воду сверху. А это самое дно, и его питают три мощных потока.

Карас видел только один.

Эли перебралась через скалистые выступы, осторожно поднялась, дважды останавливаясь и прося мать о помощи, желая, чтобы ей подсказали дорогу, поддержали или просто подбодрили. Наконец она оказалась рядом с матерью.

– Обряд займет много времени, Карас, – сказала мать, – так что не забывай: ты сам напросился идти.

– А я никуда не спешу, – заверил ее Карас. Однако храбрость покинула его у этих кроваво-красных вод, и ему больше всего хотелось разреветься.

Он ждал, глядя, как мать готовит Эли к обряду. Она дала ей какие-то травы из мешка, потом пожевала их сама. Еще она достала черпак с длинным черенком и положила рядом с собой. А потом затянула:

 
– Властительница луны,
Хозяйка ворот и переходов,
Хозяйка тех, кто ушел,
Хозяйка мертвых и мира мертвых,
Хозяйка песни и магии,
Здесь, на скрещении трех путей,
Здесь, у воды, где сливаются струи,
Обрати взор свой на своих дочерей…
 

Она все бормотала и бормотала, а Караса била дрожь. Ему был ужасно холодно, и он подозревал, что мать и сестра замерзли не меньше. Они сидели, погрузив ноги в воду.

Мать подняла черпак, взяла его обеими руками. Продолжая выпевать слова, она поклонилась на три стороны, затем зачерпнула воды и поднесла Эли.

Эли выпила воду. Карас смотрел, зачарованный. Глаза у сестры остекленели, она раскачивалась взад и вперед, сидя на месте.

Пение продолжалось, не прерываясь ни на минуту. Постепенно и мать начала раскачиваться на месте, и ее глаза стали пустыми. Обе они продолжали бормотать себе под нос.

– Геката, богиня, слепящая блеском воды, повелительница смерти и загробных дорог, ты оберегаешь ворота в мир мертвых, ты впускаешь только покойных. Геката, богиня, ты владеешь звездным небом, повелеваешь черными глубинами холодных океанов, ты хозяйка потаенных мест, ты оберегаешь ворота в мир мертвых.

Карас от холода перестал соображать. Ему хотелось пойти обратно, чтобы согреться в движении, однако ритуал зачаровывал его. Внутри него разверзлась пустота, как будто он сам стал черным и пустым провалом под землей, как будто он сам превратился в океан и внутри него колыхались невидимые приливы.

Крик, почти невыносимо громкий, заполнил пещеру. Кричала сестра:

– Как мне спастись от него? Я не стану им, я не умру от его зубов, как она!

Глаза у нее были остекленевшие и широко распахнутые, как будто то, что она видела, находилось за пределами пещеры. Карас не понял из ее слов ровным счетом ничего. Никто у них не умирал, младшая сестра была дома, с тетками.

– Нет, нет. Я не пойду этим путем. Нет. Нет!

Карас хотел подойти к ней, помочь, но не стал.

– Я не дам того, что ты просишь. Это слишком! Слишком дорого.

Карас наблюдал за сестрой в свете лампы и мягкого свечения на стенах пещеры. Значит, она отказывается от того, что предлагает источник, а ему даже не позволили попробовать. Почему же нет?

Мать продолжала бормотать нараспев, однако Эли озиралась по сторонам, словно слепец, который ищет, с какой стороны доносится звук.

Почему же она отказывается от того, что он схватил бы не думая? Он полез через каменные пальцы к уступу, на котором сидели мать и сестра. Мышцы окаменели от холода, его сотрясала идущая изнутри дрожь. Он втиснулся между матерью и сестрой. Потом пожевал травы. Вкус был горький, землистый, даже более того – пока он жевал, на зубах хрустел песок и каменная пыль. Он с трудом проглотил. Во рту осталось полно песка. Карас взял черпак, лежавший рядом с матерью, и зачерпнул воды. Выпил.

Он понятия не имел, сколько времени еще слушал бормотание матери. Из носа потекло, он высморкался. Только прочистить нос никак не удавалось, и он все сморкался и сморкался. Еще изо рта потекла слюна, и мышцы лица казались какими-то чужими. Он не вполне контролировал их. Он растягивал рот и водил головой из стороны в сторону.

Бормотание матери приобрело удивительное свойство, слова как будто воплощались: произнесенные, они не исчезали, а выплывали из ее рта и падали на воду, словно лепестки цветов. Он не видел их, однако был уверен, что они здесь, слова-лепестки, выпадающие из ее рта.

Он услышал, как его зовет кто-то. Это не были слова на знакомом ему языке, они просто шуршали в сознании, будто сухие листья в лесу, потревоженные чьими-то ногами.

Затем слова сделались яснее и понятнее. «Это то самое место».

– Какое место?

Он озирался вокруг, пытаясь понять, кто это говорит. Голос был женский, но незнакомый.

«Место, где ты потерялся».

– Я не терялся, я знаю дорогу обратно.

«Разве ты не видишь, что ты выпил?»

Вода уже не была красной от света камней, она стала прозрачной и серой. В ней блестели знаки, некоторые были серебристыми, как рыбки в пруду, некоторые медными и сияющими так ярко, как будто на них падали лучи солнца, некоторые были прочными и жесткими, зеленые и поросшие ракушками, они торчали из-под воды, словно остовы затонувших кораблей.

– Что это такое?

«Необходимые знаки».

– Для чего необходимые?

«Для магии».

Он знал, что перед ним такое – ключи, ключи, с помощью которых он переделает мир так, как захочет, с помощью которых станет богом.

– Что я должен сделать?

«Ты сам знаешь, что должен».

Его разобрал смех. Он был уверен, что ему в рот попал волос, который раздражает язык и нёбо. Он снова зачерпнул воды и выпил. Но никакого волоса не оказалось, а если и был, то он никак не мог его смыть. Лицо справа горело. Он с трудом соображал, как будто его выдернули из глубокого сна как раз в тот миг, когда собственное «я» позабыто, а глаза, уши и разум просто воспринимают мир, не пытаясь ничего объяснять и не ища в нем смысла.

Затем нечто похожее на его личность вернулось, но каким-то другим. Все невнятные, невысказанные, намеренно игнорируемые и презираемые желания выдвинулись на передний план, а вся нежность, любовь и доброта съежились от их напора.

На коже сестры мерцал и подрагивал какой-то знак, три переплетенных треугольника. А затем остался только один треугольник, но, приглядевшись, он понял, что треугольник не хочет оставаться один. Он желал, чтобы два другие были рядом. Карас увидел сражение, знамена, трепещущие на солнце: алое, золотистое и еще одно, черное, – это было знамя смерти, огромная туча мух, зависшая над полем боя. Ему вспомнилась одна история, которую он слышал. Богиня Геката отправилась на пир, а богатый и злобный правитель решил посмеяться над ней, испытать ее проницательность и дар предвидения, поэтому приказал подать ей в похлебке младенца без рук, без ног и без головы. Богиня, желая наказать правителя, прокляла его, он превратился в волка и съел двадцать собственных сыновей. Человек, превратившийся в волка. Вот, кого стоит бояться. Гнев человека-волка был неукротим, приступы голода по силе равнялись океанским приливам, никогда, никак он не мог насытиться.

Карас сосредоточился на себе и жизни своей семьи за стенами города. Что у них за жизнь? Не лучше, чем у крыс. Они живут в жалкой лачуге без всякой надежды на счастье. Здесь, внизу, в источнике, была надежда. Наверху, воплощенная в его матери и сестрах, поджидала несвобода, ставшая уже традицией. Отца у него нет, зато есть три женщины, о которых надо заботиться. Его поработила нищета. У него не будет ни хорошего образования, ни возможности стать чиновником во дворце, пока они висят на нем. Обида клокотала в душе.

Он еще раз хлебнул воды и на этот раз почувствовал, как символы входят в него, гудящие, дышащие, они несли с собой живые картины сражений, гор, лесов и широких синих морей. Они проросли в нем, словно он был землей, а они – выросшим из нее деревом; как будто он был деревом, а они – обвившей его лианой; как будто он был лианой, а они – землей, которая питается ее опавшими листьями и плодами. Он ощутил их силу: управлять людьми, принуждать их к поступкам, даже убивать их. Но в следующий миг символы покинули его. Они не останутся.

– Что мне сделать?

Он сам знал.

Карас соскользнул в озеро. С краю вода доходила до груди, но он чувствовал, что каменное дно идет под уклон. Он взял мать за ноги и потянул на себя. Пребывавшая в трансе, ослабевшая и замерзшая, она даже не сопротивлялась, когда он ее утопил.

Он снова хлебнул воды, и символы хлынули в него. Но и на этот раз не задержались.

Карас взял за ноги сестру и стащил вниз, подержал под водой. Секунду она сопротивлялась, а затем силы покинули ее, и она утонула так же быстро, как мать.

Он выпил еще воды. На этот раз символы обрушились на него ураганом, сдувая прочь обыденность и повседневность, позволяя ему увидеть истинные взаимосвязи всех вещей, доводя его до безумия. Он кашлял, задыхался, смеялся. Он ясно видел теперь путь на поверхность земли, к свету, но и не только – он видел свое будущее. Что необходимо сделать, чтобы достичь всего, о чем он грезил.

Он обернулся, потревоженный… чем? Кто-то преследует его. Кто? Никого не было, лишь какое-то движение в тени от лампы. Неужели он снова охотится за ним? Но кто? Неужели это тот самый волк из сна рыщет в темноте?

Карас поцеловал сестру, усаживая ее на каменный выступ в озере, как будто она купается.

– Символы здесь, – проговорил он, – теперь они во мне. Им необходимо покинуть это место, и ты их не заберешь. Им пора уходить, выбора нет. Если он найдет их здесь, то снова переродится. Мы должны спрятать знаки от него.

Он протащил тело матери через озеро и усадил на каменный выступ рядом с сестрой, поцеловал и ее.

– Я отдал то, чего вы не смогли, – сказал он, – и теперь во мне поселилась великая магия. Но она моя лишь на короткое время, поэтому мне нельзя становиться мужчиной. Я делаю это, чтобы почтить богиню и вас, ушедших к ней. Я хороший и делаю все это во благо.

Он выбрался из воды и полез за лампой. Когда он поднял ее, тени на стенах превратились в волков, которые разинули на него алчущие пасти, однако Карас не испугался. Его защищают символы. Но как долго они останутся с ним?

Он полез обратно по каменным тоннелям навстречу солнцу, наверх, в горы. Он сбежит в Константинополь, придет к куропалату, главному во дворце, и попросит принять его в ученики как евнуха и слугу императора. Символ проявился внутри его сознания и назвал свое имя на странном языке, который показался Карасу прекрасным и волшебным. Феху. Звук этого имени вызвал перед глазами картину: огромные корзины с собранными плодами, сияющее солнце, золото – и предчувствие удачи. Во дворце ему не откажут. Его оскопят, он будет процветать, причем никогда не станет мужчиной, чтобы сохранить в себе магию, которую получил от источника.

Начальник священных покоев в своей спальне закрыл лицо руками и зарыдал.

– Простите меня, – проговорил он. – Простите!

Он вспомнил сон, который увидел после возвращения от источника, когда его уже оскопили и приняли в дворцовую официю. В том сне он летел над облаками, которые походили в лунном свете на серебряные города, города, которые охватывает пламя багровой зари. Его преследовал кто-то. Только кто? Волк. Он изредка видел зверя, всего лишь силуэт, сотканный из грозовых туч, белые зубы щелкали на него, когда лучи лунного света прорывались сквозь разбухшие от воды тучи.

И волк действительно появился – человек-волк, которого заключили в Нумеру, – как будто сон воплотился. Начальник священных покоев приказал, чтобы его убил кто-нибудь из заключенных – было опасно самому открыто преследовать пленника императора, – однако волк сбежал раньше, чем они успели приступить к делу. И вот теперь волкодлак где-то в нижних пещерах занят бог знает чем. А вдруг он найдет путь к той пещере, где камни источают красный свет, где жадные воды приобретают цвет крови? Нет, невозможно. Она слишком далеко, добраться до нее из города очень трудно. Источник оберегают духи, обитающие под землей, те, что гонят прочь любопытных стражников, те, что обрекают узников на смерть от голода и жажды в не ведомых никому местах.

Однако присутствие варягов вообще беспокоило его. Он был образованный человек, он знал, что за символы получил у источника, точнее, в каком виде они предстали перед ним. Это руны, магические буквы северян. Он знал, что у него с викингами имеются общие предки, он связан с ними через Одоакра, который сжег форум. Может быть, потому знаки и явились ему в таком образе.

Карас старался придумать, как быть дальше. Он затягивал с расследованием столько, сколько мог, однако император, который принимал как данность, что рожден для величия, и никогда не задавался вопросом, откуда берется его невероятная удача, настаивал. Начальник священных покоев решил поручить дело самому неопытному и непросвещенному студенту Магнавры. Ректор университета был не дурак, он указал ему именно на того, кто ему требовался: «новичок, не отягощенный хорошим знанием города, способный по-новому решить задачу, не связанный ни с каким сообществом». Иными словами, полный идиот. Но теперь начальнику покоев почти хотелось довериться Луису, увидеть, как он действительно предложит новое решение, путь, отличный от старого пути богини, пути крови, смерти, несчастий. Но, конечно, он не доверится ему. Вместо того он будет ждать, молиться и надеяться, что от него не потребуют еще одной жертвы.

Он утер слезы с лица, позвонил в маленький колокольчик и приказал слуге переодевать его ко сну.