Текст книги "Темный лорд. Заклятье волка"

– Какое поразительное богохульство. А ты имеешь склонность к другим религиям?

– Нет. Прокл ошибался, проявляя неразборчивость в вере. Я же христианин.

– Но все-таки не такой, как мы? Ты же последователь Папы?

– Я последователь Христа, – возразил Луис.

– Однако же ты не принимаешь учения Восточной церкви.

– Восточная церковь обладает величайшей мудростью. Для меня большая честь присутствовать на богослужениях.

– Но подчиняешься ты Папе.

Луис ступал сейчас на зыбкую почву. Он не хотел, чтобы начальник священных покоев вырвал у него признание, будто бы им управляет некая сила извне. Сейчас было не до тонкостей в определениях, он никак не мог утверждать, что Папа управляет только его духовной жизнью, тогда как сам Луис, живя в Константинополе, является верным подданным императора. Люди, облеченные властью, могут и не уловить разницы.

– Мною правит любовь к наукам, господин. Есть то, что хорошо, и то, что плохо, и все, что требуется от слуги господнего, – понимать разницу между ними.

Начальник священных покоев откинулся на спинку кресла. Секунду он молчал, и Луису казалось, что он поджаривается под взглядом этого человека.

Наконец евнух заговорил:

– С таким отношением ты в Константинополе не преуспеешь.

Последовала еще одна долгая пауза. После чего препозит сделал нечто немыслимое. Он… улыбнулся. Луис покосился на ректора. У того рот до сих пор растягивала улыбка, как будто он поглядел на Медузу.

Начальник священных покоев хохотнул.

– Это была шутка, друзья. Можете посмеяться.

Луис выдавил из себя смешок, а у ректора от хохота случилась едва ли не истерика, он хлопал себя рукой по коленке и задыхался, как будто был при смерти. Телохранители за спиной у евнуха даже не улыбнулись.

Когда смех отзвучал, а это случилось не скоро, начальник священных покоев обернулся к ректору.

– Я хочу поговорить с ученым наедине.

Со старика сошла всякая веселость. Мгновение он смотрел так, как будто собирался что-то сказать. Тогда евнух указал на дверь. Ректор встал и пошел, но перед самой дверью замешкался.

– Возьмись за ручку, толкни и выйди. Неужели ваша философия не учит таким простым вещам, старик?

Ректор вышел. Вслед за ним вышел чернокожий великан, проводил его до конца коридора, после чего вернулся на свое место за спинкой кресла. Этот чернокожий нагонял на Луиса страх. Арабы пишут, что черные люди самые первые из людей, они превосходят остальные расы интеллектуально, физически и духовно. Великан вполне соответствовал подобному утверждению, у него был живой взгляд и огромные мускулы. И в целом вид у него был такой, что Луису хотелось спрятаться от него подальше.

– Я хочу поговорить с тобой откровенно и наедине. Только мы двое будем знать, о чем пойдет речь. И если поползут слухи, то виноват в этом будешь только ты. Ты понимаешь, что это значит.

Луис покосился на телохранителей.

– Моим слугам можно верить, но, если пожелаешь, будем вести беседу на этом языке, и они нас не поймут, – проговорил евнух на латыни.

– А ректор? – спросил Луис на том же языке.

– Он мало что знает.

– Я готов служить тебе. – Луис поклонился, потом поклонился еще раз, против своей воли. Он хотел выказать уважение, однако вовсе не хотел показаться подобострастным.

– Передо мной поставлена задача, – сказал начальник священных покоев, – и ты ее решение. В этом городе действуют темные силы. Сам император подвергся нападению чародеев, его искушали демоны.

– Тот дикарь, который ворвался в палатку императора?

– Ну, это вряд ли. Тут, насколько я понимаю, все дело в нерадивых часовых, а не в магии. Просто какой-то сумасшедший хотел попросить милостыню, что бы там ни утверждали сплетники.

– Я рад, что жизнь императора не подверглась опасности.

– Василевсу есть чего опасаться, помимо безумцев и пьяных стражников. И это куда серьезнее.

Луис смотрел прямо перед собой, стараясь не выдать никаких эмоций, которые могли бы вызвать неудовольствие препозита.

– Более того, имеются причины подозревать, что и другие весьма высокопоставленные лица испытали на себе давление. Некоторые могут даже лишиться своего положения. Если говорить по-простому, на императора пытались воздействовать физически, но, возможно, давление оказывалось также на его душу и убеждения. Никто в империи не захочет допустить, чтобы василевс оказался под воздействием темных сил.

– Никто, – согласился Луис.

– Ректор утверждает, что ты лучший его студент. Ты нужен мне, чтобы выявить природу этих магических атак и понять, как им противостоять.

– Для христианина ответ очевиден, господин. Молитвой.

– Молитву мы пробовали, но безрезультатно. Христос явно хочет, чтобы мы нашли иной способ. Это ничем не отличается от ведения любого другого боя. Мы высылаем лазутчиков, чтобы они выяснили, в чем сила врага, и нашли его слабости. Ты наш лазутчик, ты наш шпион в стане магов.

– Для меня большая честь провести подобное исследование, господин.

– Это не просто исследование. Император надеется на окончательное решение проблемы. От великого человека необходимо отвести злую судьбу. И мы хотим узнать, как это сделать.

– Вы хотите, чтобы я выяснил, как творить магическое заклинание?

– Вот именно.

– Но это не по-христиански!

Слова вырвались у Луиса сами. Как будто веревка с разноцветными флажками размоталась в воздухе, и ему сейчас же захотелось схватить эти флажки и смотать обратно.

Начальник священных покоев поджал губы.

– Да ладно тебе, схоластик. Сколько языческих учений у нас в почете? Твои афинские философы не знали Христа. Сколько вокруг нас язычников, в нашей христианской жизни? Ты ведь цитируешь язычников без всякого опасения за свою бессмертную душу, ты с удовольствием смотришь на статуи ложных богов, ходишь по мозаикам, на которых представлены сцены из отнюдь не христианской жизни. Посмотри на символ нашего города, на звезду и лунный серп. Ты знаешь, откуда он взялся? Почему мы изображаем его на стенах и воротах города?

– Не знаю, господин. – Луис, что удивительно, никогда об этом не задумывался.

– Это же символ богини Гекаты. «Мать природы, госпожа всех стихий, изначальное порождение времен, высшее из божеств, владычица душ усопших, первая среди небожителей, единый образ всех богов и богинь, мановению которой подвластны небес лазурный свод, моря целительные дуновенья, преисподней плачевное безмолвие. Единую владычицу, чтит меня под многообразными видами, различными обрядами, под разными именами вся Вселенная. Одни зовут меня Юноной, другие – Беллоной, те – Гекатой, эти – Рамнузией, а эфиопы, которых озаряют первые лучи восходящего солнца, арии и богатые древней ученостью египтяне почитают меня так, как должно, называя настоящим моим именем – царственной Изидой[8]8
  Апулей. Метаморфозы, или Золотой осел. Пер. М. Кузмина.


[Закрыть]».

– «Метаморфозы» Апулея, – сказал Луис, узнав отрывок.

– Верно, – подтвердил евнух. – Сколько наук и искусств переняли мы у язычников? Да половина тех, кто, стоя на коленях, молится Марии, в глубине души обращаются к Гекате и даже не подозревают того. Язычество вокруг нас. Мы – рыбы, религия – наше море, и в нем властвуют холодные и сильные течения.

Луис собрался с духом.

– Я обязан беречь свою бессмертную душу, господин.

– Это похоже на вызов, схоластик.

– Нет, господин, ничего подобного.

– Тогда как ты сам это назовешь?

Луис ничего не ответил.

– Проведи академическое исследование, – продолжил евнух. – Я вовсе не прошу, чтобы ты сам проводил магические обряды, а лишь описал бы их и рассказал нам, как их возможно осуществить. Я до смерти устал от лгунов и нищих пророков. Тут требуется участие серьезных людей. Тебя ждет награда.

Луис облизнул губы. Начальник священных покоев, заметив это, улыбнулся.

– У тебя будут свои комнаты во дворце, и твоя жена сможет свободно гулять, любуясь его чудесами. Она видела металлических птиц, которые поют вокруг фонтана? Ты видишь таких в Магнавре каждый день, но ведь женщинам нельзя сюда приходить. И не забывай, что, как благородной придворной даме, ей достаточно будет приказать, и евнух будет сопровождать ее, как только она пожелает выйти на улицу. За еду тебе не придется платить и за приличную одежду тоже, ты не будешь оскорблять своим нарядом взоры придворных. У тебя будет ванная и теплые комнаты, поговаривают, что эта зима ожидается суровой, и, судя по лету, так оно и будет. Схоластик, хочешь узнать, каково мерзнуть в жалкой деревянной лачуге на берегу?

Луис занервничал. Он ощущал себя мышью, которая вдруг осознала, что за ней наблюдает кот. И он знал, как знал это евнух, что у него нет выбора, кроме как согласиться.

Начальник священных покоев щелкнул пальцами, и громадный грек-евнух развернул на столе кусок материи.

– Здесь фунт золота. Семьдесят два солидуса. Как мне кажется, этого довольно, чтобы сделать женщину счастливой.

– Тебе многое известно обо мне, господин. – Луис гадал, кто в университете доносит препозиту.

– Бери золото.

Луис подчинился. На вес сверток показался ему тяжелее фунта. Жалование солдата за четыре года. Вот перед ним сидит начальник священных покоев, богато одет, красив лицом, изящен. Разве не таким явился перед Христом в пустыне Сатана?

Евнух смотрел, как Луис взвешивает золото на руке.

– У нас имеются специальные люди, которым заплатили, чтобы они все о тебе разузнали. «Варварская официя», как их называют в народе, хотя сами они не любят этого названия. В действительности они вообще не любят названий. Но при таком притоке чужеземцев должен же кто-то за ними приглядывать. Хотя, если честно, было бы куда полезнее, если бы приглядывали за своими, за ромеями. Как только соберешься, придешь во дворец, назовешь мое имя. Тебя будут ждать.

Луис поклонился. Части его существа хотелось вернуть золото, только это было невозможно. Другой же части хотелось расцеловать сверток, обнять, приголубить.

– Я жду результатов исследования до конца зимы. Действующее и эффективное заклятие, способное исцелить императора от болезни и защитить его и других высокопоставленных жителей города от дальнейших нападений.

– А чем болен император?

– Этого тебе нет нужды знать. Когда мы попрощаемся, останься здесь.

Луис едва не рассмеялся, хотя и сам не понимал почему.

Начальник священных покоев вышел, и спустя несколько секунд вернулся ректор. Он казался каким-то пришибленным. Луис уже видел раньше такие лица. Так выглядит мальчишка, которого побили в драке, юноша, которого выставили дураком перед девушкой, продувшийся в пух и прах игрок, плетущийся домой к жене. Унижение и изумление, что жизнь все-таки продолжается после столь низкого падения.

– Ты можешь идти, Луис, – сказал ректор, возвращаясь в свое кресло перед столом.

– Я не буду участвовать в диспуте?

– Нет. Ты теперь на службе у начальника священных покоев.

– Но за мной останется место в университете, когда я закончу для него работу?

Ректор печально опустил уголки рта и покачал головой.

– Добьешься ли ты успеха, или тебя постигнет неудача, он тебя уже не отпустит. Ты теперь принадлежишь ему, в радости и в горе.

– Но почему он так щедро заплатил мне? К чему предлагать мне жить во дворце? Он же мог просто приказать, чтобы я сделал дело, оставив меня в лачуге у моря и не заплатив вовсе.

– Ты не понимаешь наших правителей. Ты теперь его собственность, его представитель, ты будешь называть его имя, чтобы тебе оказывали содействие в работе. Его враги тоже о тебе узнают, будь спокоен. Поэтому ты должен стать достойным его представителем. Его слава пролилась на тебя, и он желает видеть ее отражение. Его слуги не могут ходить в обносках, они должны выглядеть как вельможи. Он ужас, Луис, воплощенный ужас, и ты теперь будешь его отражением. Радуйся. Тебя ждут великие свершения.

Луис улыбнулся.

– Однако, чтобы добиться успеха, я должен заключить сделку с дьяволом.

Ректор указал на кошель в руке Луиса.

– Ты уже заключил, – сказал он.

Глава шестая
Пленница

В это утро Беатрис едва прикоснулась к своему вышиванию. Она была северянка, всего одно поколение отделяло ее от тех людей, которые поселились на земле франков в Нейстрии, она не привыкла томиться в четырех стенах.

Беатрис отложила иголку, пяльцы и подошла к окну. На улицах бурлит жизнь, там столько интересных людей, однако греки не потерпят, чтобы она гуляла одна. До нее доносились запахи рынка: пахло яичницей и кострами, на которых она готовилась, витал сырный дух и над всем этим – запах рыбы. Прямо на улице продавец рыбы установил небольшую жаровню, он вытаскивал из сети трепещущую серебристую скумбрию, бил о мостовую, потрошил и поджаривал на глазах у ждущей очереди.

Ей необходимо пройтись, выбраться из этой промозглой маленькой комнатки, немного размяться.

Беременность изнуряла ее. Сколько уже? Шесть месяцев? Семь? Тело казалось тяжелым и раздутым, как будто она выпила ведро воды. Она и ходит уже вразвалку.

Беатрис легла на кровать, надеясь, что Луис вернется пораньше и они прогуляются по рынку. Ей нестерпимо хотелось инжира, но это точно из-за беременности. Надо было попросить его, чтобы купил инжира.

Беатрис говорила мужу, что сны с тех пор, как они приехали в Константинополь, перестали ее мучить. На самом деле они изводили ее сильнее прежнего. Вечно она бродила по речному берегу, где росли деревья, похожие на изваяния из белого камня, где луна серебрила воду, где кто-то возился и сопел в лесу у берега. Теперь этот монстр из леса был как будто ближе. Он искал ее. Для чего? Чтобы причинить ей зло. Да, причинить зло, но не желая того, – так сбивает с ног океанская волна, так дерево, падая, убивает, так ветер разрушает, не ведая жалости. Просыпаясь, она всегда помнила те страхи, какие пережила во сне, они гудели в душе, словно колокол, отбивающий часы.

Только с Луисом ей становилось легче. Очнувшись от очередного кошмара и видя его рядом с собой, она обнимала его, успокаиваясь от тепла человеческого тела.

Беатрис встала с постели и вернулась к окну. Перед ней, у подножья холма, раскинулся квартал при маяке – нагромождение лачуг ограничивали яркие голубые воды Золотого Рога и гавань, единственная гавань, в которой принимали чужестранцев без официальных бумаг. Сидеть у окна было ее единственным развлечением, хотя зрелище было что надо. Ее очаровали городские улицы, людей было так много, они были такие разные: мавры с чернильными лицами, восточные торговцы в одеждах жителей пустыни, чиновники в одеяниях всех цветов, которые бросались в глаза. Она наблюдала, как ссорятся рыночные торговцы, как детишки пытаются украсть с прилавка фрукт или булку, как чужеземцы высаживаются на берег, немедленно попадая в толпу мошенников и воров.

За водой поднимались голубые холмы, и их венчала большая белая церковь Святого Димитрия. На горизонте висела призрачная дымка, и она подумала, нормально ли это для лета.

Беатрис скучала по жизни при дворе, по своей семье, по знакомым из Руана. Ей ужасно хотелось знать, как поживают ее младшие сестры Эмма и Хавис. Вспоминая, как они играли в прятки в лесу, она всегда смеялась, но порой на глаза наворачивались слезы. Камеристки твердили им, что высокородным дамам не следует играть в такие грубые игры, но камеристки были местные, отец специально нанял их, чтобы прививали его дочерям франкские манеры. Маленькая Хавис сказала своей камеристке, что она дочь викинга, а значит должна закаляться, потому что северянки нисколько не похожи на вечно падающих в обморок франкских женщин. Когда мужья бьют их, они не плачут и не жалуются, а берут палку и дубасят в ответ.

– Но это же неестественно, – сказала камеристка Барза.

– Писать мужу в суп тоже, однако именно так и сделала моя тетя Фрейдис, когда мой дядя ее побил, – заявила Хавис.

Беатрис не знала, увидит ли когда-нибудь сестер. Если она носит под сердцем сына, то возможно. Она опустила голову. Но вдруг это не сын? Тогда им придется попытаться еще раз и еще, пока не родится наследник. Может, она даже купит мальчика на рынке, чтобы выдать за своего ребенка перед отцом. Чем больше она об этом размышляла, тем больше ей нравилась эта идея.

Как там мама? При мысли о матери слезы потекли по лицу. Должен быть способ вернуться. Но не раньше, чем сны перестанут ее терзать. Она бежала с Луисом по любви, однако причина была не только в этом – не такая же она дурочка.

У многих благородных дам были любовники, они умудрялись держать их при себе, несмотря на выбранных родителями мужей. Менестрели, учителя, советники, даже торговцы – у всех у них находился благовидный предлог, чтобы регулярно навещать госпожу. А при старой, сонной или падкой на подарки дуэнье все было возможно, особенно когда твоего мужа интересует только война и его вечно нет дома.

Нет, она знала, почему бежала из дома. Сны. Что-то гонится за ней, и в Руане оно ее едва не настигло. Ей пришлось бежать оттуда, спрятаться. Она горячо любила Луиса, но если бы было возможно, она нашла бы для него место в своей жизни там, в Руане.

Беатрис помнила то утро: морозный рассвет, когда она украдкой выбралась из замка, чтобы оседлать лошадь и отправиться на встречу с Луисом. Она искала его в лесу и заметила кое-что странное – рассвет так и не наступил, луна висела высоко в небе. Стояла глубокая ночь. Почему стражники отца хотя бы не окликнули ее? Неужели, покидая замок, она никого не разбудила, даже собаку?

Было холодно, очень холодно. Она развернула лошадь, чтобы возвратиться, вокруг нее все сверкало, покрытое инеем, пар от конского дыхания казался серебристым в свете луны. Ей чудилось, что лес глядит на нее бесчисленными глазами, и ей нестерпимо захотелось оказаться дома. Она пришпорила лошадь, но та даже не шелохнулась.

За спиной Беатрис в лесу что-то зашумело.

– Луис?

– Луиса здесь нет, а ночь холодная. Не хочешь погреться у моего костра?

Шагах в двадцати от нее стоял очень странный человек: высокий, с копной рыжих торчащих волос. Явно чужестранец. Одет просто неприлично: на поясе затянута волчья шкура, едва прикрывающая срам, на спине – длинный плащ из перьев. Чуть поодаль, под деревьями, горел костер. Как это она раньше не заметила?

Беатрис снова пришпорила лошадь, но та не сдвинулась с места, замерев, словно заколдованная.

– Подойди же, госпожа, снег холодный, а у моего костра тепло. Хотя, как я вижу, в душе у тебя живет такой холод, какой не растопит ни одно пламя!

– Я не могу оставаться с мужчиной наедине. Отойдите от меня, сударь. Мой отец не терпит бродяг в своих владениях, не говоря уже о тех, которые так развязно пристают к его дочери.

– А ты красотка. Он вечно выбирает красоту и жизнь, какие больно терять. Он мог бы отправиться к умирающим с голоду, к больным, к узникам и забрать их – он их и так заберет, – однако более всего ему любезны жизни цветущих и прекрасных, таких, как ты. Сойди с лошади.

Беатрис послушалась, хотя и не хотела, но тело как будто не подчинялось ее приказам.

– О ком ты говоришь?

– Да о ком же, как не о нем? О старике, который и сам мертвец. Князь смерти. Повелитель убийц. Он сеет смерть и там, и тут, он повсюду, это бог-убийца. О́дин, одноглазый мертвый бог, коварный и злобный интриган, горазд на уловки. Но ты и сама все это знаешь, ты уже встречалась с ним раньше.

– Я не знаю, о ком ты говоришь. Ты что, идолопоклонник?

– Забавно, – сказал он. – Нас они называют идолопоклонниками, а сами ползают на коленях перед своими нарисованными святыми. И что дают им эти святые? Несчастья и смерть, куда ни плюнь. – Он щелкнул пальцами и указал на нее. – Спроси, что дам тебе я.

– Что дашь мне ты?

– Ха, да себя же, – ответил чужак. Он поклонился, подошел и взял Беатрис за руку. – И поверь, госпожа, нет дара дороже.

Беатрис чувствовала себя очень странно. Может, снова лихорадка? Она точно знала, что уже видела этого типа в лихорадочном бреду, но теперь он казался таким реальным.

Она пошла вместе с ним к небольшому костру под деревьями. Он расстелил рядом с огнем свой плащ из перьев и лег. Беатрис нисколько не удивило, что плащ раскинулся на двадцать шагов вокруг костра. Он казался таким чудесно теплым. Ей очень хотелось ощутить, каковы эти перья на ощупь. Она тоже легла рядом с незнакомцем, больше нисколько его не опасаясь. Перья действительно оказались удивительно мягкими, куда лучше, чем любая кровать, на какой ей доводилось лежать. Беатрис посмотрела незнакомцу в глаза, и ей показалось, что у него зеленые глаза волка. Ей захотелось открыть ему свою тайну.

– Мне снятся сны.

– И мне тоже, – ответил он, – иногда так легко влюбиться в сон. У меня так однажды было.

– Разве я сон? – Она не вполне понимала, о чем говорит.

– Вот верный вопрос! Ты, госпожа, самая настоящая реальность. Все дело в том, что на тебя с грохотом обрушиваются сны богов.

– Я бываю в одном месте у реки, там стена, а в ней много горящих свечей. Я не могу к ним прикоснуться.

– Ты там одна?

– Есть и другие.

– Кто они?

– Мальчик, который, кажется, потерялся, и нечто в темноте. Я не вижу его, но знаю, что оно там.

– Это волк, он охотится за тобой.

– Почему волк охотится за мной?

– А почему он убивает того, кого любит?

– Ну, мне кажется, он этого не хочет. Просто его постоянно подозревают в бесчестности.

Беатрис вдохнула аромат мужского тела: как будто ладан и дым, свежесть дождя, железный меч в руке.

– Почему он преследует меня?

– Ты несешь в себе кое-что. Нечто, что издает вой, призывая его. Руну, которая служит приманкой для волка. Ты непреодолимое искушение, и существо, подобное ему, не может перед тобой устоять.

– Что мне сделать, чтобы спастись от него?

– Я сказал тебе достаточно. И за это, госпожа, попрошу кое-что взамен.

– Что же?

– Ты что-то засиделась в девицах.

Угроза была налицо, однако Беатрис нисколько не испугалась. Слова незнакомца прозвучали на редкость разумно.

– Но ты действительно знаешь, как я могу от него спастись?

– Знаю.

– Откуда ты знаешь?

– Я – бог.

– Бог у нас один.

– С какой неистовой силой люди отстаивают очевидную неправду, – заметил он.

В воздухе танцевали искорки света, серебристые мушки, которые иногда мелькают перед глазами, если слишком резко встать, но только эти не меркли. Падали хлопья снега, огромные, как блюдца, однако ей почему-то было тепло.

– Скажи мне, и я дам тебе то, чего ты хочешь.

– Дай мне то, чего я хочу, и я скажу тебе, – ответил он.

– Скажи хоть немного, чтобы я понимала, что ты не обманешь меня.

– Дай мне хоть немного, чтобы я понимал, что ты не обманешь меня.

Он расстегнул брошь, скреплявшую ее плащ у горла, и бросил плащ на свои перья. Затем его ладони скользнули в вырез платья и легли ей на грудь. Тело напряглось, кожа запылала – восхитительная дрожь, как будто она вышла на мороз после заточения в душной комнате.

– Если он будет упорно преследовать тебя, – сказал незнакомец, – заведи его туда, куда ему меньше всего хочется идти.

Он поцеловал ее, и она вдохнула его запах. Он казался таким сложным, словно ярко сияющий поток, словно сырая трава и земля, словно море в солнечный день, но под всем этим скрывался запах гари. В небе сверкал рогатый месяц, утренняя звезда переливалась рядом с ним, похожая на драгоценный камень.

– И что же это за место?

– Ты узнаешь его. А теперь я узнаю тебя.

Он задрал ее юбки и сделал то, о чем говорил, и Беатрис показалось, что в забытьи и наслаждении для нее открылся целый мир, делясь своими секретами. Она ощущала все живое вокруг себя, уходящие в землю корни деревьев, ласточек в вечном полете – все сущее шумело и двигалось, источая восторг. А когда все закончилось, она заснула. Ее разбудило солнце и крики:

– Беатрис! Беатрис!

Зимнее солнце светило ярко. Незнакомец в плаще из перьев исчез, унеся с собой ночь. Над ней склонился Луис, рядом с ним валялась вязанка хвороста.

– Что со мной случилось?

– Ты упала с лошади! Как ты себя чувствуешь?

– Вроде неплохо. – Она обняла его, а он принялся ее утешать, целуя.

Значит, это был сон, видение, вызванное обмороком. Только уж очень не похоже на сон.

В последующие недели, когда синими вечерами она прогуливалась по земляным валам отцовской крепости, она слышала вой волка в холмах, и что-то внутри нее содрогалось. Беатрис понимала, о чем говорит волк, во всяком случае, догадывалась о его чувствах. Он был одинок и звал друзей. Но когда она засыпала, этот же голос звал ее, и она оказывалась среди ночи во дворе замка и уходила за стену, чтобы окинуть взглядом холмы.

Что-то идет за ней, и сама эта мысль всегда казалась невероятно важной. По ночам она возвращалась к реке, которую видела в лихорадке, и к стене, в которой горели маленькие огоньки, и где что-то таилось и подкрадывалось к ней, пока она спала. Но там был и кто-то еще, такой же невидимый, кто-то, кто хотел помочь. Просыпаясь, она видела Луиса и понимала, что, когда он рядом, демоны из сна не могут ей навредить.

Инстинкт подсказал, что надо бежать из Руана. «Ты узнаешь», – пообещал ей незнакомец. Она действительно узнала. То чудовище, которое искало ее, уже где-то рядом, и она должна бежать.

На улице началась какая-то суматоха, зазвучали мужские голоса. Она высунулась из окна, чтобы посмотреть, но не успела ничего увидеть. На лестнице загромыхали сапоги – шаги мужские. Незваный гость звенит, словно кошель. Она узнала звон. Кольчуга. У нее за дверью стоит воин.

Беатрис кинулась в заднюю комнату, не зная, что предпринять. Дверь на засове, однако любой мужчина, который захочет войти, выбьет ее за секунду. У нее при себе только короткий ножик, чтобы обрезать нитки. Она схватила нож, и в этот момент чужак за дверью заговорил по-гречески, зычно и громко:

– Открой дверь. Госпожа Беатрис, мы знаем, что ты дома. Открой, мы не причиним тебе зла.

Беатрис перекрестилась. Она вернулась в переднюю комнату и подбежала к окну. Прыгать слишком высоко.

– Мужчины не имеют права входить, я здесь одна!

Слишком поздно! Раздался тяжелый удар, дверь вылетела, и в комнату ввалились солдаты.