Текст книги "Темный лорд. Заклятье волка"

– Как он?

– Он попил, но есть ничего не стал.

Беатрис закусила губу, явно взволнованная. Луис обнял ее. Он не стал спрашивать, что ее беспокоит – вид Аземара мог взволновать кого угодно.

– Да, он пережил настоящий кошмар. Наверное, ему необходимо как следует отдохнуть.

– Да. А тебе необходимо помыться. И снять эту одежду. – Беатрис разговаривала с Луисом, но не сводила глаз с Аземара.

– Но мне не во что переодеться.

– Я немедленно пошлю за новым платьем, – проговорил слуга.

– Это было бы кстати, – сказал Луис.

Что-то заставило его внимательнее посмотреть на слугу. До сих пор он как-то не сознавал, до чего странный этот человек – чрезвычайно высокий, с кожей оттенка слоновой кости, с копной рыжих волос. Нет, он и раньше замечал все это, только почему-то не придавал значения. И вот сейчас ему бросилась в глаза странная внешность слуги.

Но ощущение тут же покинуло его; слуга вышел из комнаты, Беатрис была рядом.

Луис подошел к другу. Конечно, он настрадался. Он изголодался в Нумере так, что кожа как будто усохла, исхудавшее лицо казалось обескровленным. Во сне он оскаливал зубы, очень белые и крупные.

– Как же он изменился, – сказал Луис. – Невыносимо видеть его таким. Он мне как брат. Ты – моя единственная тайна, которую я скрыл от него.

– Почему?

– Он посоветовал бы мне не рисковать всем ради прихоти.

– Разве я прихоть?

– Нет. Ты все для меня, это остальной мир чья-то прихоть.

– Я знаю его, – проговорила Беатрис.

– Очень может быть. Он часто работал в поле рядом с замком твоего отца. Хотя он ученый. В поле он работал по собственному желанию, это не входило в его послушание.

– Благородные дамы не смотрят на таких людей. – Она улыбнулась, пытаясь обратить все в шутку. – Во всяком случае, так учила меня франкская камеристка, которую нанял отец.

– Знаю по опыту, что смотрят.

– Ну, конечно же, смотрят. Только я видела его не там.

– Где же тогда ты его видела?

– Не знаю, – сказала Беатрис, но в действительности она знала.

Там, где лунный свет превращает реку в серебристую дорогу, на кромке леса, где возятся и сопят неведомые твари, где на невысокой стене стоят крошечные лампы, огоньки которых очень легко задуть, потому их надо оберегать и защищать. Она видела его в своих кошмарах.

Глава тридцать первая
Повелитель смерти

Змееглаз ушел из дворца, забрав свой меч в Зале Девятнадцати Диванов. Он спустился по лестнице, обошел Нумеру и двинулся к громадине Святой Софии.

Его долг Може подождет. Он чувствовал себя чрезвычайно странно, каким-то полупьяным, и ему не терпелось испытать меч в деле. Впереди сквозь мглу шли какие-то люди. Самое время узнать, действительно ли ученый снял с него проклятие. Никакой разницы лично он не ощущал. Желание драться по-прежнему сидело в нем, словно застрявший в горле кусок, который необходимо отрыгнуть.

Надо попробовать, решил он. Среднюю улицу в конце пересекал узкий переулок. Кажется, вполне подходящее место для засады, темное, как подвал. Его жертва обязательно будет с фонарем. У него не было лампы, поэтому он вошел в переулок, ведя одной рукой по стене, а другую выставив перед собой, чтобы ни на что не натолкнуться. Никого. Затем показался огонек.

Кто-то шел по переулку, неся лампу. Двое мальчишек лет десяти, судя по одежде, чьи-то рабы.

– Паршивый вечер, – сказал один из них, кивая ему на ходу.

Змееглаз кивнул в ответ. Когда мальчики повернулись к нему спиной, он протянул руку к мечу. Нет, он не станет вытаскивать его. Свет лампы, которую несли мальчики, померк. Змееглаз находился на задворках складов, где хранились рыночные товары. Дверей здесь не было, разило мочой, навозом и отходами, принесенными ветром с Бычьего рынка. В четырех шагах от него, между двумя домами, начинался совсем уж узкий проулок. Склады были так тесно придвинуты друг к другу, что даже сравнительно небольшой человек, такой, как Змееглаз, протиснулся бы с трудом. Он протиснулся.

Прошло минут десять, и снова появился огонек. На этот раз солдат. Он поставил лампу на землю шагах в шести от того места, где затаился Змееглаз, и начал мочиться. Змееглаз сжал рукоять меча. Не так сильно, спокойнее. Он помнил, что говорили ему воины в Бирке, когда он просил их совета.

Он расслабил руку и снова взялся за рукоять меча. Вынул его из ножен.

– Кто здесь?

Грек одернул солдатский мундир и развернулся.

Это был тот самый миг, о котором мечтал Змееглаз.

– Всего лишь я.

Он шагнул вперед, и его меч засверкал в свете лампы.

– Ты решил ограбить не того человека, сынок, – проговорил грек. Он говорил невнятно, было ясно, что он навеселе. – Ты…

Змееглаз ринулся на него, высоко подняв меч, чтобы с силой опустить на голову солдата.

Тот перехватил правую руку Змееглаза и пнул его ногой в живот. Мальчик ударился спиной о стену, меч выпал из руки. Солдат сам обнажил меч и плашмя ударил Змееглаза по голове.

– Тебе повезло, что я сегодня в хорошем настроении, щенок! – сказал он. – Был бы ты мужчиной, я бы уже проткнул тебя насквозь. – Он еще раз заехал Змееглазу коленом, теперь ниже пояса. Мальчик упал в грязь, кашляя и пытаясь подавить приступ рвоты. – Считай, это тебе урок, – продолжал солдат, – а твой меч я заберу как трофей. – Он шагнул, чтобы поднять меч Змееглаза.

Мальчик лежал на земле, ощущая себя до крайности странно. От боли он как будто перенесся в одно удивительное место. Он видел себя на берегу реки, шел куда-то. Он уже ходил этим берегом раньше, решил он, хотя и не мог вспомнить, когда это было. Круглая луна висела в ветвях деревьев, и река в лунном свете была похожа на мерцающую дорогу.

Он пробормотал себе под нос одно название.

– Биврёст.

Неужели это он, радужный мост, который ведет в Асгард, вотчину богов?

У реки поднимались развалины стены, сломанной, заросшей, почти скрытой плющом. В стене была ниша, а в нише что-то мерцало. Что там? Свечка или небольшая лампа? В общем, какой-то огонек. Он никак не мог как следует рассмотреть его. Зато очень хотел его погасить. В своем видении он плюнул на пальцы и протянул руку, чтобы затушить пламя. И как будто провалился в темноту – глаза закрыты, сознание покидает его.

Рядом горела еще одна лампа. Он сел, чтобы рассмотреть ее. Это та лампа, которую принес с собой в закоулок солдат. Шагах в десяти от Змееглаза лежал мертвый солдат, все еще сжимавший его меч. Больше поблизости никого не было, ни одной живой души. Змееглаз вспомнил огонек в саду своего разума и засмеялся. А ученый-то не обманул. Змееглаз принял Христа, и змея в его сердце выползла на свободу. Он подошел к телу и потрогал его. Оно было пронизывающе холодным.

Змееглаз захихикал. Он исцелился, даже более того. Он убил противника, вовсе не касаясь его. Он поднял меч. Конечно, было бы приятнее убить его этим оружием. Он пару раз ударил по мертвому телу. Ему пришла в голову одна мысль. Он перекатил мертвеца на живот и положил голову поровнее, отступил на шаг назад, сделал выпад и рубанул по шее мечом. Он немного промахнулся, задев мертвеца по затылку. Зрелище опускающегося на тело меча завораживало. Змееглаз уперся ногой в затылок мертвеца и выдернул клинок. Потом попробовал еще раз. Снова промазал, теперь попав в плечо. На третий раз Змееглаз был точнее. Он оставил на шее большой порез. Еще два-три удара, и голова отделится от тела. Он рубанул еще раз, и еще. Наконец голова покатилась с плеч.

Змееглаз убрал меч в ножны и поднял голову за волосы.

– Ага, – сказал он, – теперь ты растерял свою самоуверенность. Я по-прежнему мальчишка, над которым можно издеваться и смеяться? Ну-ка, скажи!

Он сунул пальцы в рот голове и дернул за язык. Голову он не бросил, а с гордостью понес перед собой – трофей, доказывающий его боевую удаль. Он сделал так, как велел ученый, выбросил амулет и получил за это удивительную награду. Он должен последовать и остальным советам схоластика.

Он пошел по переулку к Святой Софии, возвышавшейся над ним, словно какое-нибудь чудовище греков, глядящее бесчисленными глазами, в которых полыхает яростный свет. Мимо него по холодным улицам спешно шагали горожане с лампами. Никто не обращал внимания на мальчика, но даже если бы и обратил, то не рассмотрел бы его толком в такой темноте. Змееглаз чувствовал в людях живые души. Он жил теперь в двух мирах: один был в темной византийской ночи, а другой – у реки, где он прогуливался вдоль полуразрушенной стены, глядя, как мерцают и оплывают свечи в нише, зная, что ему достаточно подуть на пламя, чтобы оборвалась чья-то жизнь.

Он дошел до церкви и взбежал по ступеням к гигантской арке двери. Дверь была распахнута, приглашая всех желающих помолиться. Змееглаз вошел. Церковь ночью была полна света тысячи свечей и приглушенного бормотанья молящихся. Его мысли как будто сами превратились в огни среди других огней, и он уже не мог отличить свечи из церкви от свечей в своем сознании. Как много в церкви людей, как много свечей. А он сам, что он для них? Ветер.

Священник с огромной бородой читал нараспев молитву:

 
– Ночь пала на душу мою,
тьма и безлуние, безумная страсть к греху.
Уйми мой источник слез,
Ты, кто изливает воду из туч,
утишь скорбь моего сердца,
Ты, кто сходит с Небес на землю…
 

– Я убийца, – сказал Змееглаз. Он говорил на своем родном языке, языке северян.

Никто даже не обернулся.

– Я – убийца!

Он прокричал эти слова во всю мощь своих легких. Священник не прервал своего речитатива:

 
– … пролил свет знания на землю.
И с рождением твоим,
те, кто любит звезды,
научились от звезды
поклоняться тебе.
 

Размеренная речь священника кружила Змееглазу голову. Свет свечей был для него как вода прекрасного, залитого солнечным светом озера, в котором он купался. Чья-то рука легла ему на плечо. Солдат.

– Во имя Господа, что это у тебя? – спросил он, указывая на окровавленную голову, зажатую в левой руке Змееглаза.

Сердце Змееглаза тяжко забилось, ритмичные слова священника волновали его сверх меры, он даже затанцевал на месте. Свет начал обретать форму, точнее, множество форм. Сияющие, переливающиеся символы соткались в воздухе, поплыли – свет, движущийся в свете. Он запел:

 
– Она колдовала
тайно однажды,
когда князь асов
в глаза посмотрел ей:
«Что меня вопрошать?
Зачем испытывать?
Знаю я, О́дин,
где глаз твой спрятан…»[20]20
  Прорицание вёльвы. Старшая Эдда.


[Закрыть]
 

Солдат похлопал Змееглаза по плечу.

– Тебе придется ответить на кое-какие вопросы, сынок.

– Ведь я же неукротим в бою? – спросил Змееглаз.

Еще один солдат схватил его за руку, однако Змееглаз не выпускал отрезанной головы. Он видел солдат рядом с собой, но при этом ощущал и их истинную сущность: маленькие огоньки, горящие на садовой стене, подношение судьбе. Что за подношение? Да то же самое подношение, какое постоянно требует судьба. Смерть. Они должны умереть, чтобы боги могли жить. Боги не отдают жизнь за людей. Они несут смерть, чтобы выживать самим. Норны, странные женщины, которые прядут судьбы людей в корнях мирового древа, требуют смерти. Для того боги и создали людей – чтобы они умирали вместо них.

– Убирайся!

– Это варяг, он убил грека! Перережем ему горло прямо здесь!

– Только не в доме Господа, тащите его на улицу.

Кто-то рядом выхватил меч.

– Так это дом Бога? – спросил Змееглаз.

– Да, варвар!

– Значит, это мой дом.

Его повлекли к выходу, но он при этом оставался в ином месте, в саду у реки, где в нишах в стене горели огоньки, так много, что стена казалась объятой пламенем. В своем видении он протянул руку и загасил две свечи – он знал, какие из них выбрать. Стражники по бокам от него повалились мертвыми.

– Это мой дом! – провозгласил Змееглаз. – И это дом смерти!

У него в голове бушевал вихрь: он чувствовал ледяные северные ветра, жаркое дыхание каспийских пустынь, летние шторма в Бирке, капли дождя, тяжелые и теплые.

Он впустил все ветра в сад своего разума, наслал ураган на стену со свечами.

И в Святой Софии, в церкви Божественной Мудрости, главном соборе великой Римской империи, посвященном Небесному Логосу – Иисусу, являющему образ невидимого Бога, – замолкло пение священников, и вся паства упала на пол. Змееглаз ссутулил плечи, снял с шеи покойника крест, украшенный каменьями. Затем он пошел, перешагивая через мертвецов, к алтарю, переливающемуся золотом в свете свечей. Он положил на алтарь голову мертвого грека и заговорил:

– Как же мне теперь принять крещение? – спросил мальчик.

А в следующий миг свет затопил его сознание, и он тоже упал.

Глава тридцать вторая
Лицо из прошлого

– Я связан, скован, пригвожден к скале. Рот мой растянут колом, и мои мучители насмехаются надо мной.

Аземар чувствовал, как тонкие веревки притягивают его к скале, слышал собственный голос, надрывающийся, воющий, искаженный от боли во рту. Он извивался в своих путах, но никак не мог их порвать, не мог высвободиться. В нем клокотала жажда убийства, хотелось рвать, изничтожать тех, кто обманул его, связал и унизил.

– Друг мой…

Аземар открыл глаза. Ощущение, будто он связан, исчезло, ужасная боль во рту тоже. Он увидел над собой знакомое лицо. Луис.

Он попытался заговорить, но вместо того закашлялся.

– Успокойся, дружище, ты пережил такие мучения.

– Ты спас меня.

Луис положил ладонь на плечо Аземара.

Аземар раскинул руки, и Луис наклонился, чтобы обнять его.

– Ты всегда защищал меня, Аземар, я счастлив отплатить тебе добром за добро. Хочешь пить?

– Хочу.

Луис поднес к его губам чашку, и Аземар отхлебнул.

– Вот еда.

На столике рядом стояло блюдо с холодным мясом и хлебом.

– Я не голоден, Луис.

– Ну, может быть, скоро проголодаешься.

Луис улыбнулся другу и сказал:

– Я вынужден задать тебе один вопрос, Аземар. Зачем ты здесь?

– Я…

Когда он раскрыл рот, в комнату вошла Беатрис. Аземар посмотрел на нее.

– Ты пришел в себя, – заметила она.

– Да.

– Хорошо ли Луис ухаживал за тобой?

– Очень хорошо.

Сердце Аземара учащенно забилось. Это же она, та дама, которую он видел много лет назад, когда она проезжала мимо на серой лошади и ее волосы сияли ярче, чем пшеница под солнцем.

Он старался ожесточить себя перед встречей с нею, потому что все его воспитание и образование твердили ему, что она соблазнительница и греховодница. Это она виновата в том, что Луис нарушил обеты, она виновата в том, что к его другу подослали убийцу. Однако он никак не мог заставить себя обвинить ее.

Не мог и посмотреть ей в лицо, потому что она вызывала в нем очень странные чувства. Вовсе не плотское желание, но что-то весьма сходное с ним. Она была красива, однако красота была той ловушкой, в которую он привык не попадаться. Он испытывал невыносимую тоску. В Беатрис он видел все, в чем ему было отказано как монаху: дом, теплый очаг, детей. Однако никакая жена не смогла бы успокоить его тоску. Он не мог подобрать слово для своего чувства, не мог даже сосредоточиться на нем. Просто, глядя не нее, он думал о голых холмах вокруг монастыря, о широкой, бескрайней синеве океана, по которому приплыл в Константинополь, о вое одинокого волка в ночи. Одиночество? Возможно. Или же что-то очень похожее.

– Ты проделал такой долгий и трудный путь, – сказала Беатрис.

Аземар откинулся на подушки, голова шла кругом. В ее голосе он угадывал подозрение.

– Я пришел, чтобы предостеречь вас, – сказал он. – Твой отец отправил сюда убийц. Он хочет, чтобы Луиса убили, а тебя вернули домой.

– Откуда он узнал, что мы здесь?

– От твоей сестры.

– Она предала меня?

– Твой отец грозился сжечь монастырь, если кто-нибудь не скажет ему, куда вы бежали.

– Она могла бы солгать.

– Она еще совсем девочка, – возразил Аземар. – Она считает, что лгать грешно.

– Убийца – это сущие пустяки по сравнению с тем, что нам приходится переживать здесь, – сказал Луис. – Кроме того, дворец прекрасно охраняется. А герцог наверняка отправил кого-нибудь из туповатых северян.

– Почему ты так уверен?

– Герцог во многом человек современный, однако когда дело касается войны, он предпочитает полагаться на своих сородичей. Разве не так?

– Так. – Беатрис сжала руку Луиса. – А ты знаешь, сколько человек он послал?

Аземар сделал еще один глоток воды. Он вспомнил, как мало ее было в Нумере. Воспоминания всколыхнулись в нем: странный человек, который хотел убить его, бледная фигура рядом с ним, от которой исходило утешение и нега, и еще мясо, мясо, которое он ел в том месте, куда не заглядывает Бог. Он содрогнулся и произнес:

– Не знаю.

Ему не хотелось объяснять, почему именно он оказался в Константинополе. На него накатила волна слабости, как будто накануне он сильно перебрал с выпивкой. От сказанной лжи во рту у Аземара пересохло, и он выпил еще воды.

– Значит, ты приехал один?

– Я отправился, как только узнал, что герцог ищет вас.

Аземар отставил чашку и снова опустился на кровать. Зачем же он лжет? Ведь это та самая возможность, о которой он мечтал – предостеречь друга. Он мог бы назвать имя Може, описать его, сообщить о нем дворцовой страже, но он ничего этого не сделал. Почему?

Потому что викинга, скорее всего, тоже схватили и бросили в Нумеру или убили. Такие воины, как он, без боя не сдаются, вероятно, единственный способ совладать с ним – убить его. Аземару не хотелось волновать друга или же вызвать ненужные расспросы.

Беатрис подошла к постели.

– Ты когда-нибудь бывал при дворе герцога? – спросила она.

– Ни разу, госпожа. Почти всю свою жизнь я провел в монастыре и окрестных полях.

Аземар говорил чистую правду, но собственные мысли ужасали его. Он знает ее. Да, знает, только знает не по этому миру, а по своим снам, по кошмарам, посещавшим его в Нумере.

– Я уверена, что знаю тебя, – сказала она.

– Я видел тебя, когда ты проезжала мимо, – сказал он, – но только издали. Ты не смогла бы запомнить меня. – Он старался не смотреть ей в глаза.

– Ты узнаёшь меня?

– Ты была слишком далеко. Я запомнил твои волосы, но не лицо.

Луис тронул Беатрис за руку.

– Давай не будем волновать Аземара. Он проделал такой долгий путь, он так пострадал из-за нас.

Аземар закрыл глаза. Ему не хотелось видеть ее лицо. Он знал, кто она – девушка из его снов, которая говорила, что любит, всегда любила его. Это она та девушка из полей, за которой он бежал во сне, лежа в монашеской келье, та, которую он помнил, хотя воспоминания эти были ему неприятны. С этими воспоминаниями он родился, он нес их в себе всю жизнь.

Необходимо подождать, пока в голове прояснится, пока он поймет, что же происходило с ним в Нумере. Он убивал, он ел то, что ни один христианин не стал бы есть, и вот теперь у него в мозгу пылает пожар.

Послышался стук в дверь.

– Квестор занят, исполняет работу для начальника священных покоев, – произнес слуга, давая понять пришедшим, что они невовремя.

Но дверь все равно распахнулась. Вошел капитан почтовой службы, а с ним трое воинов.

Луис протянул руку к небольшому ножу на блюде с холодным мясом.

– Квестор, – проговорил офицер, – тебе придется пойти с нами.

– Куда и зачем?

– Черное колдовство в самом священном месте. Какой-то демон ворвался в собор Божественной Мудрости.

– Что за демон?

– Он оставил после себя пять сотен мертвецов, – сказал офицер. – Кажется, твои старания защитить жителей нашего города привели к совершенно обратному результату. Тебе придется дать объяснения, квестор, так что на твоем месте я бы сейчас поспешил в собор.

– Присматривай за Аземаром, – сказал Луис Беатрис. – Если захочешь выйти, возьми евнуха.

Повернувшись спиной к посетителям, он взял с блюда нож и засунул за пояс. Затем взял плащ и вышел из комнаты.

Глава тридцать третья
Пробуждение

Змееглаз открыл глаза, не понимая, где он. Он оказался в комнате с пятью кроватями, две из которых были заняты. На одной лежал толстяк, неподвижно замерший с примочкой на лбу, на второй – молодой человек лет шестнадцати, с шиной на ноге, приподнятой на подушках. Молодой человек что-то писал на пергаменте, разложенном перед ним на маленьком столике, который стоял прямо на кровати. Еще на столике стояла свеча, единственный источник света в комнате.

Молодой человек улыбнулся Змееглазу.

– Наконец-то ты очнулся. Слава богу, теперь у меня будет компания.

Змееглаз пошарил по груди, отыскивая амулет. Только крест. Странные ощущения, пережитые им в соборе, теперь поутихли, однако их отголосок по-прежнему разносился по сознанию.

На него нахлынули воспоминания. Он был в саду с девушкой. Там горели светильники, а потом светильники погасли. Что же случилось? Он жив. Но вот герой ли он? Он убил столько людей – да, теперь он вспомнил, – и это значит, что теперь он настоящий герой.

– Где я?

– В больнице при церкви Божественной Мудрости. Ты единственный выживший после случившегося там вечером кошмара. Точнее, единственный выживший в приличной одежде, как я понимаю. Они не стали бы рисковать и спасать тех, кто не сможет потом заплатить.

Змееглазу вспомнилась одна история. Та самая, которую он рассказал у лагерного костра по просьбе путника и получил от него в награду отличную шкуру. Теперь он не помнил подробностей, помнил только конец.

Есть три женщины, норны, они сидят под мировым древом, прядут судьбы, и даже боги обязаны склоняться перед ними. Женщины требуют Рагнарёк, они требуют смерти богов. Поэтому О́дин – сведущий в искусстве магии – показывает им смерть богов, снова и снова разыгрывая финальную битву здесь, на земле, разыгрывая в человеческом теле и заставляя волка тоже обретать человеческую плоть. Это обряд, но обряд, творимый отцом богов, его подношение судьбе, которое отдаляет неизбежный финал. Когда ритуал не удастся, а однажды он не удастся, тогда Рагнарёк случится на самом деле, опустятся сумерки богов, и старые боги, эти древние дикари, умрут.

Змееглаз захихикал, словно пьяный. Эти древние дикари умрут. Легенда снова зазвучала в голове. «Есть три женщины, норны…»

Он старался остановить поток слов, сосредоточиться на мысли, куда он попал и что здесь делает, но слова продолжали барабанить по сознанию, словно капли дождя по палатке. И вот – наконец-то! – появились руны, соткались из света свечи, эти знаки, громыхающие, словно пустые телеги, воющие как ветер, сияющие как солнце, ревущие как быки и прорастающие как семя.

– Где мой меч?

– Я не знаю. Мне показалось, с тебя пока хватит…

– Я хочу получить обратно свой меч!

– Ну, ладно. Только я не знаю, где он. Лучше спросить санитаров. И, пожалуйста, больше ко мне не обращайся, совершенно ясно, что ты гораздо ниже меня по происхождению.

– Не шумите, – взмолился толстяк с примочкой на лбу. – Я умираю от потрясения, вызванного черным небом, меня нельзя пугать и тревожить.

Змееглаз фыркнул и широко заулыбался, когда руны засияли и загудели. Они привели его к стене в темной пещере его сознания. Жизни людей были похожи на маленькие трепещущие огоньки свечей. Он почти увидел их воочию, настолько ясно он представлял их себе. Змееглаз внимательно всмотрелся в них, и теплые огоньки заполнили все его мысли. А потом он захотел, чтобы они больше не горели. Он захотел, чтобы они погасли. Они погасли, и люди умолкли.

«Боги, строя свои планы…» В этой легенде были и другие слова, они возились в голове, словно крысы, попавшие в ловушку.

Он встал, голова кружилась, хотя голода он не испытывал. Он оглядел свою одежду. На нем был длинный балахон из простой некрашеной материи, какие носят византийцы. Сапоги стояли рядом с кроватью. Он натянул их и вышел из комнаты, оставив за спиной мертвые тела.

Он вошел в просторное помещение под сводчатым потолком, где люди лежали повсюду, и на кроватях, и на тюфяках на полу. Эта палата явно была для тех, кто рангом пониже, не то что комната, из которой он вышел.

У него под ногами была мозаичная картина: женщина натягивает лук, а у нее над головой висит лунный серп.

«Он предлагает жертву судьбе».

Врач, невысокий человечек с бородой на греческий манер, подошел к Змееглазу. На нем был такой же точно балахон, только темно-синего цвета.

– Ты очнулся.

– Где мой меч?

– Твой меч цел.

– Я хочу забрать его.

– Мне кажется, тебе стоит немного отдохнуть. Давно ты пришел в себя?

– Где мой меч?

Змееглаз вцепился в балахон доктора, смяв ткань на груди.

– Ты еще нездоров, тебе нельзя уходить, – сказал доктор.

«Вечно возрождающийся, вечно принесенный в жертву».

– Я воин с севера, а не ваш изнеженный южанин. Отдай мне меч!

Он говорил с таким напором, что врач сдался.

– Иди за мной.

Он провел Змееглаза под несколькими арками, между рядами болящих. Казалось, что скоро в больнице яблоку будет негде упасть. Лишь немногие были ранены, в основном пациенты сидели на полу, рыдая, некоторые кричали, что настал последний день и Христос возвращается в свое царство.

– Не обращай внимания на эту толкотню, – сказал доктор. – Из-за черного неба многие сочли себя больными.

Змееглаз подошел вслед за ним к двери.

– Жди здесь.

Доктор вошел и вернулся через пару минут с одеждой Змееглаза, кошелем и мечом. Змееглаз схватил свои вещи.

– Плату за лечение мы взяли из твоего кошелька, – сказал доктор, но Змееглаз уже спешил к выходу.

Он вышел на высокий холм, с которого открывался вид на весь город. Что сейчас, день или ночь? Он так и не смог определить. Небо было черное, однако с необычным серебристым отливом, ни ночь и ни день, а нечто среднее. Под холмом, похожий на длинного светлого змея, горбатился длинный мост, путь над водой. Слева поднималась громада величественного собора.

«Боги, строя свои планы…»

Легенда продолжала навязчиво жужжать в голове, словно муха, и ему показалось, что избавиться от нее можно только одним способом: сесть и рассказать. Он пройдет по улицам, найдет слушателей. Может, убьет слушателей, досказав им свою историю. Эта легенда вполне достойна того, чтобы стать последней из услышанных в жизни. Если только он вспомнит ее целиком. Она теперь сделалась незавершенной, и это тревожило его, слова были подобны вершине горы, сияющей льдами сквозь завесу тумана. На мгновение туман расходился, и тогда становилась видна скрытая за ним массивная скала.

– «И Локи полюбил ее, зная, что смерть в одной земной жизни невеликая цена…»

Смерть в одной жизни. Пустячная цена. Он слышал, как у него за спиной кто-то стенает, умоляет Господа забрать его и избавить от невыносимых страданий. Он обернулся на больницу при соборе. Если отпустить мысли, то здание становится нематериальным, ненастоящим. Зато руны делаются почти осязаемыми, яркими, словно летящий свет, воспламеняющий воздух вокруг него. Он чувствовал их: одна как ледяной ветер, вторая как острые шипы, третья похожа на опасное течение, увлекающее его в неведомые глубины. Он знал, что они всегда жили в нем, только проклятие мешало им проявиться. Он протянул руку, как будто желая коснуться их, и увидел сад на речном берегу и стену, в которой горело множество светильников.

Он подумал задуть их. Однако не все, кто умоляет даровать им смерть, получат желаемое. Он не станет убивать трусов, только храбрых и достойных противников, таких, как твердые в вере христиане, погибшие в соборе. Да, он хотел таких еще. Он вынул из ножен меч. Для начала он попробует по старинке. Змееглаз сгорал от нетерпения, желая ощутить, как кровь врага стекает по руке с мечом, желая заглянуть в глаза умирающему. Еще будет время, чтобы задувать светильники. Сначала он должен насладиться убийством, смертью с кровью, с жарким угасающим дыханием, с ужасом во взгляде, с хватающими воздух руками. После чего он займется и римскими солдатами, которые на самом деле греки. Он помнит, каким взглядом проводил его хитаерос, когда он покидал палатку императора. Солдат заплатит за насмешку, и он, и его товарищи. Они будут умирать у него толпами.

Змееглаз спустился с холма в город. Жизни его обитателей мерцали в ночи, словно двадцать тысяч светлячков, трепещущие огни их земных жизней были для него такими же осязаемыми, как их дома и очаги.