Текст книги "Плоть и кровь"

– Пойду погуляю, – сказал он матери.

– А не хочешь немного побыть с нами? – спросила она.

– Нет, – ответил он ей.

И ушел, зная, что дед будет уважать его за невежливость.

Снаружи белый августовский воздух пронизывался густым истомленным светом. День стоял мертвенно тихий, словно задержанное дыхание, под парусом в такой не походишь, – впрочем, до приезда Конни оставалось еще несколько часов, к тому времени, глядишь, и ветер поднимется. Бен шел к заливу по короткой дорожке, посыпанной истолченными в порошок раковинами, которые белели в отбеленном воздухе, как кость. Вода залива отливала зеленью. У округлых камней безжизненно стояла пена.

Джамаля он нашел лежащим, прижав лицо к доскам, на причале. Сегодня на нем были свободные, лиловые трусы. Бен постоял с мгновение, вглядываясь в него. Он не думал о красоте. И вышел на причал.

– Что поделываешь? – спросил он.

– Там внизу здоровенная рыба, – ответил Джамаль.

– Где?

Бен лег рядом с Джамалем, вгляделся в щель между досками.

– Подожди, скоро она шевельнется, – сказал Джамаль.

Бен видел лишь зеленую воду с неровным, похожим на колеблемую ветром веревочную лестницу, отражением причала. И ощущал близость тела Джамаля, невинный нажим его локтя на свой, голого колена Джамаля на бедро. Он высматривал рыбу. И ни о чем другом не думал.

– Она там, внизу, – сказал Джамаль. – Очень большая.

– Не вижу никакой рыбы, – сказал Бен.

– Вот она. Пошла.

Бен увидел ее, скользившую в воде рыбину с широкой, как его ладонь, плоской, шипастой спиной. А потом увидел глаз. Один выпученный желтый глаз, большой, как покерная фишка. Рыба поднималась к поверхности. Бен быстро сел. У него колотилось сердце.

– Черт, – сказал он.

– В чем дело? – спросил Джамаль.

– Она же огромная, – ответил Бен.

– Да, не маленькая. Фута два или три в длину.

– Больше, – сказал Бен.

– Да нет.

– Огромная.

– Она тебя напугала? – спросил Джамаль.

Сердце все еще колотилось. Он боролся с желанием удрать на берег, забежать по дороге повыше.

– Это всего лишь рыба, – сказал Джамаль. – Она ничего тебе не сделает. Всего лишь рыба.

1993

Теперь Зои жила внутри болезни. Она могла разговаривать, как прежде, как прежде шутить. Но она уходила куда-то. И чувствовала, что меняется, даже когда готовила ужин, когда в окнах загорались звезды и из телевизора неслась знакомая музыка. Она наблюдала за этим из места, в котором никогда не бывала.

Вилл, сияя, взлетел на веранду. Гарри сидел с газетой в металлическом кресле, сделанном в форме раковины.

– Ну правильно, – сказал Гарри. – Пробежка в десять миль. В августе, во время нашего отпуска.

– Мне нравится, – ответил Вилл.

Грудь его вздымалась. Голову накрывала тряпичная шапочка. Он был весел, пах потом и нес с собой маленького, едва различимого ангела надежды. Соски его Зои помнила еще со времен детства.

– А мы с Зои наслаждались, наблюдая за тобой, – сообщил Гарри.

Он положил руку на спинку кресла Зои, пристроил ступни – без носков, в одних высоких грязно-белых спортивных ботинках, – на перила веранды.

– Привет, Зо, – сказал Вилл.

Он уже стоял за спинами Зои и Гарри. Наклонился и чмокнул Гарри в макушку.

– Ты заливаешь потом мою газету, – сказал Гарри.

– И собираюсь не только ее залить. Как ты себя чувствуешь, Зо?

– Хорошо, – сказала она. – Здесь так красиво.

– Ага.

Кругом были пчелы, выжженное синее небо, яркая, неспокойная вода залива. И казалось, ничего с ними не может случиться, потому что существует все это, и пчелы кормятся в прибрежных кустах роз.

– Как вы насчет искупаться? – спросил Вилл.

– Я бы не прочь, – ответил Гарри.

– А ты, Зо?

– Мм?

– Искупаться не хочешь?

– А. Не знаю. Может, я для начала посижу на пляже, посмотрю, как купаетесь вы?

– Все что захочешь, – ответил Вилл.

Зои взяла в ладонь прядь своих волос. Ей было трудно сказать, покидает она время или уходит в него все глубже. И за волосы она держалась так, точно они помогали ей удерживать равновесие.

– Я с удовольствием посидела бы на пляже, – сказала она. – И посмотрела бы, как вы, мальчики, плаваете.

– Мы уже не мальчики, – сказал Гарри. – Разве что в наших мечтах.

– Ну, так уж я о вас думаю, – ответила она Гарри. – И так мысленно называю. Мальчики.

– Я против названия “мальчики” ничего не имею, – сообщил Вилл.

– Да уж, разумеется, – сказал Гарри.

– Не цепляйся ко мне, ладно?

– Конечно-конечно. Старейший из ныне живущих мальчиков.

Началась притворная потасовка. Вилл делал выпады и отражал удары, размашистыми, как у боксирующего кенгуру, движениями. Гарри отбивал его кулаки.

– Не связывайтесь со мной, – говорил он кулакам. – Я нынче не в настроении.

– Я еще и не начал с тобой связываться, – отвечал Вилл.

Жужжала, повиснув над досками пола, пчела. Зои наблюдала за ее пышным, висящим в воздухе, грузным тельцем, за отбрасываемой ею прозрачной тенью. Наблюдала за согласными движениями брата и его любовника. Имела ли их привязанность друг к другу какое-то отношение к полету пчелы? Нет, просто она привыкла искать во всем связи.

Вилл что-то сказал ей, она лишь улыбнулась. В последнее время слова заботили ее меньше всего.

– Курс на Землю, Зои, – произнес Гарри.

– Я здесь, – ответила она им обоим. – Не беспокойтесь, я здесь, с вами.

Бен и Джамаль поднялись по ведущим на веранду ступеням, постояли немного на верхней. Пчела наконец приняла решение. Произвела вираж и устремилась на восток, пролетев над головами Джамаля и Бена. А Зои увидела – или знала это и раньше? – что Бен и Джамаль тоже пара. В своем роде. Вилл и Гарри были парой иного толка. И у пчелы имелись собственные желания. Зои держалась за прядь волос.

– Привет, ребята, – сказал Вилл. – Как дела?

– Мы видели рыбу, – ответил Джамаль.

– Правда?

Бен молча стоял в его одеревенелой добродетельности, во всей любви, которой он желал и не желал.

– Очень большую, – сказал Джамаль. – Под причалом.

– А поплавать пойти не хотите, а, братцы? – спросил Вилл.

– Годится, – ответил Джамаль.

Бен промолчал. Ушел в дом и хлопнул за собой сетчатой дверью. Из нее успело вырваться на веранду дуновение застоялого воздуха, полное запахов дома. Вилл взглянул на Гарри. Забавный парнишка, верно?

Джамаль подошел к Зои, встал, ожидая ее слов или молчания, ожидая следующей минуты ее жизни.

– Так что, рванули на пляж? – сказал Гарри.

– Мам? – произнес Джамаль.

– Идите втроем, – сказала Зои. – Я передумала, мне и здесь хорошо.

– Ты уверена?

– Целиком и полностью.

Однако Джамаль не сдвинулся с места, и Зои мягко пришлепнула его по спине.

– Иди, – сказала она.

– Ты хочешь, чтобы я пошел поплавать?

– Да, я хочу, чтобы ты пошел поплавать.

– Ладно.

– Ладно.

Она осталась сидеть в кресле, Вилл, Гарри и Джамаль ушли в дом, переодеться для купания. Крошечные передвижки происходили в воздухе, в нем перемежались интервалы чуть большего и чуть меньшего свечения. Что-то накапливалось, что-то золотистое, синее, старое. Когда Джамаль, и Вилл, и Гарри вышли из дома, их сопровождал Бен, с его гладкими мышцами, в мешковатых оранжевых трусах. Вилл поцеловал Зои, остальные с ней попрощались, даром что меньше, чем через час, им предстояло вернуться. В последнее время с ней всегда прощались. Она смотрела им, уходящим к заливу, вслед. Ее сын, племянник, брат и любовник брата удалялись все вместе, и Зои поняла: равновесие достигнуто. Оно здесь, в этом мгновении – самое сердце лета. Месяцами силы созревания и распада, восходили все вместе к этому мигу, к колоссальному покою, к дремотной глубине золота и синевы, не содержащей ни перемен, ни противоречий.

Потом она увидела, как проходит и это. Увидела, как появился первый ниспадающий свет, услышала первый бесконечно тихий щелчок осени. Осознала, что все это время держалась за прядь своих волос. И когда ее сын, брат и любовник брата скрылись из глаз, выпустила прядь из ладони.

– Тебе тут тепло? – спросил голос.

На миг ей подумалось, что это голос самого воздуха – глубокий, с намеком на гобой и литавру. Пчела могла бы плыть в таком голосе, подобно электрической искорке, пронизывающей музыку.

– Да, – ответила она.

Подошел и встал рядом с нею отец. Это был его голос. И его сладковатый, затхлый запах.

– У тебя все в порядке? – спросил он. – Просто сидишь здесь одна?

– Они все только что были здесь, – сказала она. – А теперь пошли купаться.

– Кто?

– Вилл, Гарри, Джамаль и Бен.

Он подошел к перилам. Хмуро вгляделся в день, который уже начал неторопливо остывать, идти на убыль. Завтра – первый день осени, хотя по календарю до него еще три недели. Завтра свет будет более жирным, более склонным к синеве.

– В два у Бена с Джамалем урок, – сказал отец.

Любовь и ненависть перемежались в нем, система приливов и отливов. Волосы его начинали редеть. Кожа покрылась старческими пятнышками.

– Все нормально, – сказала ему Зои.

– А?

– Они успеют вернуться вовремя.

– Ну да.

Он неохотно оторвался от перил. Склонился к Зои, приблизил свое лицо к ее.

– Тебе хорошо здесь? – спросил он. – Не зябнешь?

– Нет. Все прекрасно.

Он кивнул, втянул сквозь зубы воздух, четвертную ноту воздуха, и Зои подумала, что отец, может быть, пробует этот день с его увядающими обещаниями на вкус.

– Все прекрасно, – повторила она. – Здесь так приятно сидеть.

– Милая, – прошептал он. – Моя маленькая девочка.

Поскольку спален в доме на всех не хватило, Вилл и Гарри принялись расставлять на чахлой траве за домом палатку. Они купили ее специально для этой поездки – красную, нейлоновую, яркую, как леденец. Зои наблюдала за ними, смеющимися, препирающимися о том, что и как следует делать. Наблюдала за руками и спиной Вилла, втыкавшего колышки в песчаную почву. Ночь жила светляками и комарами, шелестом листвы и неспокойным, незримым присутствием залива. Зои услышала Сьюзен, учуяла ее запах, затем Сьюзен коснулась ее плеча.

– Как они справляются? – спросила Сьюзен.

– Мм?

– Как. Они. Справляются? – медленно и громко, словно разговаривая с иностранцем.

– Эббот и Костелло разбивают походный лагерь, – ответила Зои.

Сьюзен помассировала ей плечо. Пальцы у Сьюзен были сильнее, чем полагал кто-либо.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила она.

– Угум.

– Эй, – крикнула Сьюзен через голову Зои. – Если вам, ребятки, это дело не по плечу, так давайте палатку поставим мы с Зои.

Голос Сьюзен был мотором семьи. И то, что она не ведала счастья, лишь добавляло этой на славу смазанной машине особого блеска.

– Спасибо, у нас все идет отлично, – ответил Вилл.

Кожа его поблескивала в темноте. Уже взошла молодая луна.

– Давай пойдем и поможем им, – предложила Сьюзен.

– Ладно, – согласилась Зои.

– Давай. Пойдем. И. Поможем. Им.

– Я тебя слышу, Сьюзи. Я здесь.

Зои и Сьюзен покинули прямоугольник падавшего из кухни света, сошли по узким деревянным ступеням, вступили в траву. Зои показалось, что она бредет по теплой воде. Она чувствовала, как глаза незримых животных наблюдают за ними из кустов. Сьюзен придерживала Зои под локоть, точно старушку сопровождала.

– Слава богу, – сказал Гарри, – вот и Национальная гвардия прибыла.

– Наша взяла, – объявил Вилл. – Взгляните. Все сделано.

Он поднялся на ноги. Действительно, палатка хоть и обвисала немного, но стояла прямо. В ее красной треугольной простоте, она вполне могла быть рисунком ребенка.

– Вы уверены, что вам здесь будет удобно? – спросила Сьюзен.

– Я уверен, что мы в этом уверены, – ответил Вилл. – Мы любим спать на природе.

– То есть это мы полагаем, что любим спать на природе, – сказал Гарри. – Пока ни один из нас ни разу на природе не спал.

– Вот и неправда, – сказал Вилл. – Когда мне было двенадцать, я однажды ходил в поход с семьей моего лучшего друга.

– Можно я посмотрю, как там внутри? – спросила Зои.

– Пожалуйте в гости, – ответил Вилл.

Зои развела нейлоновые клапаны палатки и заползла в нее. Внутри обнаружился глянцевитый красный мир, на удивление обособленный от мира большого, наружного, наполненный теплым пластиковым запахом.

– А здесь очень мило, – сказала Зои. – Уютно.

Вилл заполз следом, присел рядом с ней на корточки.

– Неплохо, а? – спросил он.

– Мне тоже хочется спать здесь, – ответила Зои.

– Никак нельзя. Только для мужчин.

Сьюзен, разведя клапаны, опустилась на колени в самой середке треугольника черной травы и звезд.

– Похоже, вам здесь будет хорошо, – сказала она.

Затем в треугольнике объявился Джамаль. Зои увидела волосы сына, размытое поблескиванье его глаз.

– Клево, – сказал он.

– Залезай, – сказал ему Вилл.

Джамаль, поколебавшись, забрался в палатку. Зои увидела, какое сходство со зверьком он способен приобретать. И представила себе проскальзывающего в палатку енота, чувство собственника, которое он мог бы принести с собой.

– Клево, – повторил Джамаль.

Он сидел совсем рядом с ней. Зои сжала пальцами край его футболки.

– Может быть, – сказала она, – мальчики позволят тебе поспать здесь с ними.

– Если ты захочешь, ради бога, – сказал Вилл. – По-моему, для нас троих места здесь хватит.

Джамаль взглянул на Зои. Она ощутила его желание и страх. Она знала о его потребности оставаться с ней и о его потребности уйти.

– Давай, – сказала она. – Это будет занятно, ты же никогда не ночевал в палатке.

Он подтянул к подбородку колени. Постарался как можно сильнее сократиться в размерах и теперь молча замер перед Зои и Виллом.

– Ты, случаем, не храпишь? – спросил Вилл.

– Нет, – ответил Джамаль.

– Ну, тогда ты приглашен. Будешь успокаивать меня и Гарри, если мы вдруг испугаемся чего-то.

– Это глупо.

– Правильно. Глупо. Ты можешь просто остаться здесь, если захочешь. А если не захочешь, никто на тебя не обидится.

– Ладно, – сказал Джамаль. – Останусь.

Чуть позже, в доме, Джамаль натянул желтые пижамные штаны. Футболку группы “Джизус энд Мэри Чейн” он снимать не стал. Зои стояла в двери ванной, глядя, как он чистит зубы.

– Это будет занятно, – сказала она.

Джамаль смотрел на свое отражение в пятнистом зеркале. Ночная бабочка сухо билась о крашеный жестяной абажур лампы.

– Тебе нравятся Вилл и Гарри, верно? – спросила Зои.

Он кивнул. Может быть, Вилл и Гарри нравились ему. А может быть, он всего лишь решил сделать ей приятное.

– Не хочешь что-нибудь взять с собой? – спросила она. – Одного из героев “Звездного пути”?

– Нет, – сердито ответил он сквозь зубную пасту.

Любовь к фигуркам из “Звездного пути” обратилась для него в тайный порок. Он считал, что уже вырос из этих игрушек. Мать знает слишком много тайн, думала Зои. Поэтому ей и приходится умирать.

Джамаль выплюнул в раковину зубную пасту и начал прополаскивать рот. В том, как он подносил ко рту воду в сложенных чашей ладонях, ощущалась устойчивость его существования. Ощущались предстоящие ему годы – ночь, за нею другая, и другая.

– Пошли, – сказала Зои. – Я провожу тебя.

Выйдя с Джамалем из дома, она поняла, что случилось неладное. Отец стоял у палатки в обычной его бойцовской стойке: широко расставленные ноги, упертые в бедра кулаки. Интересно, понимает ли он, погадала Зои, насколько женственным выглядит в этой позе, насколько походит на прогневавшуюся королеву. Вилл что-то говорил ему, Гарри стоял за спиной Вилла, не присутствующий и не отсутствующий.

– …поверить, на хер, не могу, – сказал Вилл прямо в сердитое лицо отца.

– Успокойся, – сказал отец. – Просто успокойся, сейчас же.

Зои и Джамаль подошли по траве к отцу, Виллу и Гарри.

– Зои, – сказал отец.

Лицо его изменилось: остановилось, помедлило и отступило – на четверть дюйма.

– Все в порядке? – спросила она.

Ответил ей Вилл:

– Папа не хочет, чтобы Джамаль спал с нами.

Отец не шелохнулся. Если кто-то ударит его сейчас, он так и повалится – с упертыми в бедра кулаками и расставленными ногами. И будет лежать в траве, точно рухнувшая статуя королевы Виктории, напялившей мужскую одежду.

– Что?

– Отведи Джамаля домой, Зо, – сказал отец.

– Нет, зачем же, – сказал Вилл. – Джамалю стоит послушать нас, это станет частью его образования.

– У тебя совсем никакого стыда не осталось? – спросил отец.

– Ну что, ты готова? – спросил у Зои Вилл. – Папа боится, что, если Джамаль останется в нашей палатке, мы с Гарри растлим его.

– Не смей говорить ей такое. Я ничего подобного не сказал.

– Ладно, скажи, что ты так не думаешь.

– У Джамаля есть в доме своя постель. Он слишком мал для этого – вот и все, что я сказал.

– Ну правильно, – сказал Вилл. – Он слишком мал для того, чтобы спать на заднем дворе. Знаешь, пап, ты просто-напросто произведение искусства. Редкостное, гребаное произведение искусства.

– Попридержи язык, мистер. Зо, вернись с Джамалем в дом, немедленно.

– Ни с места, – сказал Вилл. – Стойте, где стоите.

– Пап, – произнесла Зои. – Прошу тебя.

– Злобный ублюдок, – сказал Вилл. – Ты и вправду думаешь, что…

– Замолчи сию же минуту, – потребовал отец.

– Или что? Или ты изобьешь меня? Могу сообщить тебе новость, пап. У тебя это уже не получится.

– Успокойтесь, – попросила Зои. – Оба.

– Я готов стерпеть многое, – сказал отец Виллу. – Ты приезжаешь сюда со своим любовником, красуешься с ним перед ребятишками, я не возражаю. Держу рот на замке. Но когда ты сообщаешь, что собираешься уложить между вами на ночь одиннадцатилетнего мальчишку, я просто обязан помешать этому. Обязан вмешаться.

– Я же твой сын, черт побери, – сказал Вилл. – И ты так меня ненавидишь. Ты что, действительно веришь, искренне веришь… я даже произнести это не могу. Гребаный извращенец.

– Этот мальчик и без того рос в достаточно дурной обстановке, – сказал отец. – Тебе хочется, чтобы он вырос уродом, тогда ты сможешь не чувствовать себя виноватым?

– Виноватым? По-твоему, это я наделал дел, за которые мне стоит корить себя?

– Я этого не говорю.

– После всего, что ты натворил? Посмотри на Сьюзен, посмотри на Зои.

– При чем тут Сьюзен и Зои? О чем ты говоришь?

Вилл собирался убить отца. Зои видела это. Жажда убийства волнами выплескивалась из него. Вилла наполняла смертоносная ясность, он собирался броситься на старика и бить его по голове, пока от нее ничего не останется. Зои видела, как Вилл готовится к этому. Он был достаточно силен, чтобы убить их отца голыми руками. В этом и состояла истинная цель. То, ради чего мужчины ходят в спортивные залы.

– Вилл, – произнесла она.

Гарри, положив на плечо Вилла руку, сказал:

– Пойдем-ка, давай просто уедем отсюда.

Вилл постоял, не зная, на что решиться. От прикосновения Гарри гнев его сник, стал понемногу обращаться во что-то другое. Он медленно, с огромным, усталым терпением покачал головой.

– Отлично, – сказал он. – Ничего так не хочу, как только уехать отсюда и никогда больше не видеть эту сраную рожу.

– Не смей так со мной разговаривать, – сказал отец.

Он стоял, исполненный холодного гнева правоты и убывающей силы.

– Я вообще с тобой разговаривать, начиная с этой минуты, не буду, – ответил Вилл. – Никогда.

Он повернулся к Зои и Джамалю. Лицо его было темным от гнева и от чего-то еще, чего-то, лежавшего по другую сторону гнева. Похожего на своего рода страшное вдохновение.

– Мы уезжаем, – сказал он. – Простите. Я позвоню, когда мы доберемся до города.

Она кивнула. Брат и Гарри поцеловали ее, Вилл пожал Джамалю руку.

– Палатка твоя, дружок, – сказал он. – Наш прощальный подарок.

Они вошли в кухонную дверь, миновали Сьюзен, Магду и Бена. Чтобы уложить чемоданы и отнести их к машине, им потребовалось меньше десяти минут. Сьюзен и Зои проводили их до машины.

– Это же безумие, – сказала Сьюзен. – Не уезжайте.

– Мы не можем остаться, – сказал ей Вилл. – Прости. Прежде всего, нам и приезжать-то сюда не следовало, я мог бы сообразить, что случится нечто подобное.

– Ну, дай ему еще одну попытку. Только позволь мне сначала поговорить с ним.

Вилл взял руки Сьюзен в свои, притянул ее к себе.

– Помнишь, – спросил он, – я однажды сказал тебе, что собираюсь убить его?

– Нет, – ответила она.

– А я помню отлично. Мы были еще детьми, стояли с тобой на заднем дворе. Я сказал, что когда-нибудь убью его и, знаешь, едва не убил сегодня. Правда, едва не убил.

– Ты преувеличиваешь.

– Может быть. А может быть, и нет. Но думаю, что мог это сделать.

– Билли, – сказала Сьюзен. – То есть, прости, Вилл…

Он быстро поцеловал ее.

– Увидимся позже, Сьюз, – сказал он. – Я приеду в Коннектикут. Пока, Зои.

– Пока.

Вилл поцеловал и ее, Гарри тоже. Она подняла к лицу ладонь Вилла, прижалась губами к костяшкам его пальцев.

– Будь осторожен, – сказала она.

– Не волнуйтесь. Я за ним присмотрю, – пообещал Гарри.

Гарри включил двигатель, и они уехали. Зои показалось, что она видела, как Вилл спрятал в ладонях лицо. И как Гарри погладил его по голове. Она стояла с сестрой на дороге.

– Ну и ну, – сказала Сьюзен.

И больше ничего. Они стояли на дороге, в темноте, пока не исчезли красные ромбики хвостовых огней Гарри.

В гостиной сидел на диване, грузно обмякнув, их отец. Магда ушла наверх, спать. Отец покачал головой.

– Простите, что вынудил вас увидеть это, – сказал он. – Просто я понял, что обязан вмешаться.

– Тебе должно быть стыдно за себя, – сказала Сьюзен.

– Перестань, Сьюзи. Не набрасывайся на меня еще и ты.

– Что с тобой такое? – спросила Сьюзен. Она была сейчас больше обычных ее размеров. И словно светилась в тускло освещенной комнате. – Какое тебе дело до того, где спит Джамаль?

– Он мой внук. Я стараюсь делать то, что положено.

– Ах вот как, ты стараешься?

– Да. Стараюсь.

Сьюзен застонала.

– Прошу вас, – сказала Зои. – Перестаньте. Оба.

– Все нормально, Сьюзи, – сказал их отец. – Он это переживет.

Наступило молчание. А когда к Сьюзен вернулся дар речи, она сказала:

– Нет, не переживет. Людям такое не под силу.

Оставаться в гостиной и дальше Зои не могла. Не могла обрести здесь свои прежние очертания. Она чувствовала, что исчезает. Прошла через кухню, открыла заднюю дверь. Ей хотелось посидеть немного в палатке. Спрятаться там и ждать, пока она не вернется в себя. Она пошла вброд по траве, но, приблизившись к палатке, услышала, как в ней шепчутся Бен и Джамаль. Они уже были внутри.

1994

Мэри выложила на торт последнюю розу, отступила на шаг и прищурилась – холодно, но с надеждой. Да, выглядит как надо. Надпись “С днем рождения, Зои” обрамляли розы и лилии, вылепленные Мэри из сливочного крема, и листья из миндальной пасты. Все-таки мысль закончить курсы по украшению тортов была правильной. Теперь она хоть понимает, что делает. Утешение компетентности. Торт стоял на кухонной стойке, предлагая безмолвной комнате полюбоваться его лепестками и листьями, бледно-синими завитками поздравительной надписи. Глядя на него, Мэри ощущала удовлетворение столь простое, что ненадолго оно представилось ей фундаментальным состоянием человека, а все крайности утрат и опустошения – лишь отклонениями от этой нормы.

Она прошла в столовую, поправила украшавший середину стола тюльпан. Пока Мэри стояла здесь, озирая плоды своих трудов – плотно скатанные салфетки в серебряных кольцах, прямые свечи в серебряных подсвечниках, – удовлетворение все нарастало в ней, а затем сникло, обратившись в более сложную, но столь же привычную разноголосицу радостей и страхов. В этих столовых приборах и хрустале чуялась красота, особенно трогательная и пугающая потому, что она была недолговечной. Она не обретет жизни, если в самом скором времени не появятся гости, и все же гости, когда они появятся, погубят ее. Поводов для жалоб на тех, кто приедет к ней уже с минуты на минуту, у Мэри не было – ничего конкретного. Она сожалела лишь о беспорядке, об израсходованности. Девственный стол был олицетворением ревностного служения, безупречным жестом. Мэри создала совершенное празднество, гостям же предстояло лишь испортить его.

Первыми приехали Гарри и Вилл – в спортивной машине Гарри. Вилл выпрыгнул из нее, точно подросток, поднял Мэри в воздух.

– Привет, великолепная, – сказал он.

У него уже начинали седеть волосы. За Виллом последовал Гарри со светло-желтым чемоданом в руке.

– Здравствуйте, Мэри, – сказал он.

И поцеловал ее в щеку. Красивый мужчина с обдуманными движениями, с непростым, умным лицом, хранившим выражение спокойствия, властного и великодушного. У Мэри случались минуты, редкие, когда она все понимала. И представляла себя рядом вот с таким, примерно, мужчиной.

– Входите в дом, – сказала она. – А вы быстро доехали.

– Движения на дорогах вообще никакого, – объяснил ей Вилл. – Слушай, а дом-то как хорошо выглядит.

– Я стараюсь, – сказала Мэри.

Она отогнала от себя легкую панику, навязчивую потребность показать им столовую, а после вытурить их под тем предлогом, что до приезда гостей ничего там трогать нельзя. Они же и есть гости, напомнила себе Мэри.

– Я устрою вас наверху, в прежней комнате Вилла, – сказала она. – Надеюсь, Бену с Джамалем будет удобно внизу, в их спальных мешках. Людей сегодня наберется полон дом.

– Тебе ни с чем помочь не нужно? – спросил Вилл.

– Нет, спасибо. Все уже сделано. Вы, мальчики, выпить ничего не хотите?

– Я бы сварил кофе, ладно? – сказал Вилл. – Встали мы нынче рано, так что капелька кофеина нам не повредит.

– Я сейчас сделаю, – сказала Мэри.

– Расслабься. Я знаю, где у тебя что. Я когда-то жил здесь, ты не забыла?

– Прекрасно, – сказала она.

Будем считать, что все идет прекрасно. Виллу, похоже, нравились эти небольшие демонстрации его прав, власти над домом и над осуждением, которым дом встречал его в детстве. Ну и ладно. Она постарается забыть о своих привычных правилах, хотя бы на уикенд. Она и так слишком уж долго просидела в этом доме одна.

– Хотите, я покажу вам комнату, Гарри? – спросила она.

– Мам, – сказал Вилл, – Гарри уже был здесь. И отлично знает, где находится комната. Посиди, отдохни. Я же знаю, сколько ты всего переделала. Испекла три торта и первые два выбросила. Обошла в поисках подарков для Зои семьдесят пять магазинов. Ведь так?

– О, с этим я в мои преклонные годы покончила, – ответила Мэри. – Теперь людям приходится принимать меня такой, какая я есть.

– Ну и правильно, – согласился Вилл. – Идите. Посидите, побеседуйте.

Мэри помялась немного, ощущая переполнявшую ее любовь и неизменный безжалостный гнев, который приводил ей на ум вторгающихся в дом муравьев. Вот он, приехавший сюда со своим избранником, начинающий обращаться с ней, как с инфантильной дамочкой с причудами, слишком старой, чтобы ее бояться. Принимая его таким, она утрачивала немалую часть своей власти и понимала, что вернуть себе эту власть не сможет, даже если захочет. Вилл удалился из пределов, в которых ее неодобрение еще что-то значило. Она сама отпустила его. И в каком-то смысле матерью его уже не была. С самого младенчества сына она понимала всю логику его эмоций, это давалось ей гораздо легче, чем понимание логики Сьюзен и Зои, она могла следовать за ним туда, куда он шел. Она знала, что ему не терпится освободиться от матери. Знала о его любви к мужчинам. Знала своего сына и не питала к нему неприязни, хоть ее и одолевал время от времени тот самый низкопробный гнев, похожий на вторжение муравьев. За то, во что обратился Вилл, Мэри любила его и больше, и меньше сразу. И ощущала такую связь с ним, какой не было между нею и ее дочерьми.

– Давайте тогда посидим в гостиной, Гарри, – сказала она. – Вилл, голубчик, покомандуй здесь.

Она отвела Гарри в гостиную, указала ему на большое кресло, а сама присела около него на диван, положив на колени руки.

– Ну, как ваши дела? – спросила она.

– Вполне прилично, – ответил он. – Все идет хорошо, более или менее. Работы хватает.

– Могу себе представить. Иметь дело с сердечниками, это, наверное, страшная ответственность.

– Честно говоря, бóльшая часть нашей работы особым драматизмом не отличается. Время от времени у тебя появляются пациенты, которые умерли бы, если б не ты. И все мы любим поговорить об этом. Однако в основном больные делятся на тех, кто выживет, и тех, кто не выживет, наша же работа остается механической, и если мы не совершаем по-настоящему глупых ошибок, те, кому предстоит выжить, живут, а те, кому предстоит умереть, умирают.

– Ну, по-моему, это уже достаточно драматично, – сказала Мэри. – На взгляд домашней хозяйки и продавщицы.

– А как ваша работа?

– Неплохо. На самом деле я довольно хорошая продавщица, потому что знаю, чего боятся приходящие в магазин женщины.

– Боятся?

– Да, они боятся показаться лишенными вкуса и боятся произвести впечатление дуры, а расстояние от одного до другого довольно мало. Вот я и помогаю им лавировать между этими крайностями.

– Дело, похоже, непростое, – сказал Гарри.

– Что же, есть немного. Честно говоря, мне жаль, что я, когда была помоложе, так и не встретила никого, похожего на меня теперешнюю. Кого-то, как бы это сказать, настроенного по-сестрински. Я ведь выросла в окружении одних только мужчин.

– Это, наверное, трудно, а? Быть единственной девочкой в доме.

– Ну, у этого есть и свои преимущества. Однако, подрастая, пытаясь сложить себя из отдельных кусочков, ты не знаешь, что у тебя получается, потому что не можешь по-настоящему увидеть себя, как бы долго и старательно ты ни всматривалась в зеркало. И временами я думаю, как хорошо было бы встретиться в то время с продавщицей, которая не стала бы мне врать. Потому что женщины, они ведь, знаете ли, норовят подставить одна другой подножку, а это страшно действует на нервы. Никому же не хочется выглядеть клоуном. Вам все это, наверное, кажется до ужаса глупым.

– Вообще-то нет, – сказал он. – Самому мне все равно, что носить, но, по-моему, я вас понимаю.

– Женщины относятся к этому иначе.

– Я знаю. Геи-мужчины тоже. Потому что люди начинают вдруг думать, что тебя можно не принимать всерьез.

– Да, пожалуй, что так, – сказала Мэри.

Гарри вытянул перед собой ноги, и Мэри услышала, как захрустели его колени.

– Прошу прощения, – сказал он. – Путь был неблизкий, а машина у меня маленькая.

У него были серые глаза, чистая, начавшая покрываться морщинами кожа. Сказать, что Мэри ему не нравится, было нельзя, но и потребности в ее любви он не испытывал. Временами она с неожиданной силой печалилась о том, что у нее нет невестки. Одна из причин, по которой женщина растит сына, думала Мэри, состоит в желании увидеть, какую женщину он для себя выберет. Гарри был очарователен, но ведь он – просто еще один сын. А поставить его себе в заслугу она не может. И не может возобладать над ним.

– По-моему, машина у вас прекрасная, – сказала Мэри.

– Думаю, вы просто ни разу в ней не сидели, ведь так?

– Нет. По-моему, не сидела.

– Если хотите, я покатаю вас, попозже. Или можете сами ее поводить.

– О нет, я бы с удовольствием проехалась с вами, но управлять такой машиной не смогла бы.

– Наверняка смогли бы. Там ничего сложного нет.

– Знаете, – сказала Мэри. – Я забыла сказать Виллу, что у меня новая кофеварка и, если налить в нее слишком много воды, она весь стол заплюет. Я отлучусь на минутку, ладно?