Текст книги "Прекрасные изгнанники"

Сан-Валли, Айдахо
Сентябрь 1940 года

Я стояла на доске для прыжков в воду и испытывала неподдельное наслаждение. Воздух был свежий и немного разреженный, вокруг поднимался пар от воды, вдалеке виднелись белые вершины гор, а на столбиках ограждения бассейна меня всегда ждали сложенные в стопку полотенца, белые и пушистые.

По дороге в Сан-Валли мы заглянули в Ки-Уэст, чтобы отобрать половину книг из тех, что – по наконец-то достигнутому с Полин соглашению – мог оставить себе Эрнест. Дальше поехали на новом «бьюике» с откидным верхом. Чек за машину, которая стоила восемьсот девяносто долларов, редактор Хемингуэя в счет аванса послал напрямую в компанию «Мюльберг мотор». Я неделю погостила у Мэти в Сент-Луисе, но теперь мы вместе каждое утро работали в нашем номере с отдельным входом или на нашей личной террасе, где все было залито солнцем. Я помогала Эрнесту вычитывать гранки чистового варианта «По ком звонит колокол» и пыталась подобрать самые подходящие из своих рассказов для сборника «Чужое сердце» («The Heart of Another»), который планировал опубликовать Чарльз Скрибнер. Эрнесту в конце концов удалось убедить меня, что в издательстве «Дуэлл, Слоан и Пирс» так стремились продать мои предыдущие книги, что уж лучше бы они заперли их в сейфе.

Днем мы вместе с мальчиками стреляли по птицам, рыбачили и ездили верхом, подолгу разговаривали, особенно с Бамби. Эрнест прилагал все силы, чтобы убедить старшего сына после окончания школы взять годовой тайм-аут.

– Колледж никуда не денется, – говорил он, – а шанс поймать стальноголового лосося может представиться только один раз в жизни.

Снова ввели всеобщую воинскую повинность, и поскольку отдыхающие в Сан-Валли, все сплошь богатые и знаменитые, старались игнорировать войну, так как она не приносила им прибыли, становилось понятно, что воевать придется простым американским парням, это только вопрос времени.

Мы читали книги, которые присылал нам Макс Перкинс, катались верхом и играли в теннис: не только с мальчиками, но и с Гэри Купером и его женой Вероникой Балфе по прозвищу Роки: пара на пару, иногда меняясь партнерами. Эрнест познакомился с ними в тридцать втором году, когда Купер снимался в экранизации его романа «Прощай, оружие!».

Как-то после одной особенно энергичной партии, в которой, к великой радости Эрнеста, победу одержала пара Клоп и Роки, он спросил:

– Тебе не кажется, что Купер мог бы отлично сыграть Роберта Джордана?

Мы переодевались для ужина с напитками и танцами под оркестр Гленна Миллера в обществе Дональда Фрида, голливудского агента Хемингуэя, который приехал поговорить о правах на экранизацию «Колокола». Я согласилась с тем, что Купер будет превосходно смотреться в этой роли, и, пока мы не сменили тему, заметила, что Эрнест мог бы поинтересоваться у Гэри, где тот покупает одежду, он всегда такой элегантный.

– Это ты на его лицо реагируешь, миссис Бонджи, – хмыкнул Клоп. – Все шелковые галстуки и приталенные пиджаки этого мира не сделают меня таким же красавчиком. Я могу заразиться туберкулезом и похудеть до веса Купера, но его чертово лицо останется при нем.

– Но мне нравится твое лицо, мистер Бонджи.

Я вспомнила фотографию Эрнеста, которая висела на стене в моей комнате в общежитии колледжа Брин-Мар. В молодости он был ничуть не хуже Гэри. Хемингуэй был всего на два года старше, но благодаря отсутствию морщин, стройной фигуре и густым волосам Купер смотрелся намного моложе.

И тем не менее, когда они находились в одном помещении, люди окружали не голливудскую кинозвезду, а Эрнеста. Он мог так посмотреть на тебя своими карими глазами, что ты начинала верить: на свете нет никого лучше тебя. А когда Хемингуэй мягким теплым голосом рассказывал захватывающие истории, словно бы немного смущаясь, это выглядело так мило, если только он был не слишком пьян.

Эрнест любил поохотиться вместе с Купером и признавал, что тот лучше его стреляет из винтовки – «Возможно, потому, что пьет меньше», – но заявлял, что сам лучше стреляет из дробовика, так что они на равных. Мне же самой до Роки, признанной чемпионки в стрельбе по тарелочкам, было очень далеко. Вообще Вероника мне ужасно нравилась. Судя по всему, она была очень счастлива с Купером. А еще мне показалось, что она та женщина, к которой можно обратиться за советом. И вот как-то днем, когда мы стреляли по голубям на приличном расстоянии от Эрнеста – он помогал Гиги удерживать ружье в позиции стоя, – я спросила у Роки, не испытывает ли она дискомфорта из-за недостатка уединения.

– Естественно, испытываю, но ничего не попишешь. Ведь мистер Гарриман специально пригласил нас сюда погостить, чтобы заполучить наши фотографии для рекламы своего нового курорта, – ответила Роки. – Он намерен конкурировать со Швейцарскими Альпами. А кто откажется от перспективы отдохнуть в обществе Гэри Купера и Эрнеста Хемингуэя?

– Да уж, Аверелл Гарриман своего не упустит, – согласилась я. – Но, Роки, я не об этом говорю…

– Я пошутила, Марти. Естественно, мы приехали сюда, чтобы дни и ночи напролет заниматься сексом с нашими мужьями. Столь живописное место просто идеально для этого подходит, ты согласна? – И она счастливо рассмеялась.

Я тоже улыбнулась, а про себя подумала: «Неужели ей действительно доставляет удовольствие заниматься сексом?»

И продолжила:

– Да, конечно, мне не нравится, что нас повсюду преследуют фотографы, но… Я вот что хотела спросить… Скажи, а Гэри, он когда-нибудь…

Гэри всегда выглядел очень презентабельно, был таким очаровательным и внимательным. Эрнест тоже был обаятельным и заботливым, но в своих книгах он мог с легкостью выставить в смешном или неподобающем виде друзей… или даже любовницу в пьесе. Он брал наши жизни, наши слабости и выкладывал их перед читателями, чтобы те могли посмеяться за наш счет. Разумеется, Купер не был писателем, это частично объясняло разницу между ним и Хемингуэем. Но, уверена, он никогда бы не стал читать письма Роки. Даже послание от бывшего любовника, если у нее вообще когда-то были любовники, она ведь вышла замуж в двадцать лет. Может быть, поэтому Гэри Купер и доверял своей жене и не совал нос в ее корреспонденцию.

Собаки подняли в воздух стаю голубей, и мы одновременно вскинули ружья. Роки подстрелила как минимум двух, я же не попала ни в одного. На самом деле мне уже давно не особенно нравилась охота, вернее, это занятие разонравилось мне в тот самый день, когда я, только ради того, чтобы потешить свое самолюбие, подстрелила на Кубе ястреба. Я уже не говорю о той жуткой загородной вылазке – это напомнило мне расправу, которую в романе Хемингуэя устроили над фашистами люди Пабло, – когда наш маленький отряд уничтожил пятьсот кроликов. Под командованием Эрнеста мы загнали бедных зверьков к каналу, откуда им было некуда бежать. Фермеры жаловались, что кролики уничтожают урожай, – это служило нам оправданием. Хорошо хоть мальчиков в тот день с нами не было.

– В Китае все будет по-другому, – сказала я. – В Китае о нас с Эрнестом никто ничего не знает.

– Марти, неужели ты действительно собираешься потащить Эрнеста в Китай? – изумилась Роки. – Даже Гэри заметил, как вымотала его последняя книга.

– Вот как раз сейчас он отдыхает и набирается сил, – ответила я. – И между прочим, он хочет отправиться туда не меньше моего. Мы же с ним оба журналисты, это наша работа.

Эрнест обещал, что, после того как допишет «По ком звонит колокол», мы сможем поехать освещать какую-нибудь войну. Будем работать вместе, как в Испании, приносить людям пользу. И никто не будет постоянно совать нос в нашу личную жизнь, чтобы бесцеремонно сфотографировать нас для утренних газет.

Но теперь, когда роман был закончен, Эрнест начал колебаться. Он то демонстрировал желание пойти на попятный, что неизбежно приводило к справедливым упрекам с моей стороны, то вдруг принимался названивать моему редактору в «Кольерс», требуя послать в Китай именно меня, потому что все равно никто лучше не сумеет справиться с этим чертовым заданием, да и вообще, сколько можно тянуть. За этим его противоречивым поведением было забавно наблюдать. Эрнест вбивал себе в голову, что хочет одного, а когда добивался желаемого, немедленно начинал уверять себя, что ему нужно совершенно другое. Мне кажется, что все люди такие. Думаю, любой из нас, хотя и пытается выстроить для себя какой-то маршрут, по большей части движется по жизни хаотично.

– Можно задать тебе личный вопрос, Роки? – спросила я.

– Да, конечно. Полагаю, я не обязана отвечать, если не захочу.

– Это не больно?

Я имела в виду «дни и ночи напролет заниматься с мужем сексом».

Но тут с противоположной стороны поля меня позвал детский голос. Это был Гиги:

– Смотри, Марти! Я попал!

Мы обе радостно рассмеялись.

– Этот мальчик такой славный, просто прелесть, – сказала Роки. – Я бы не прочь поженить их с нашей Марией. – Она снова рассмеялась: ее дочка еще только научилась ходить. – У Хэма все сыновья замечательные. Как и их папа.

Эрнест получил первый экземпляр «По ком звонит колокол», когда мы еще отдыхали в Сан-Валли. С ним были его сыновья, его окружали кинозвезды и знаменитые писатели. Казалось бы, Хемингуэй должен был начать размахивать книгой и показывать ее всем и каждому, но он молча принял пакет, взял меня под руку и увел в наш номер с отдельным входом.

– Открывай, Муки. – Эрнест передал мне пакет так, будто это был подарок, который он приберегал специально для этого дня.

– Я не могу, Клоп! Это твоя книга!

– У нас с тобой теперь все общее, – заявил он. – Открывай.

– Я…

– Ну же, кому сказано!

Я вскрыла пакет и достала книгу.

– Ничего себе кирпич! Да это просто безобразно толстая книга, мистер Свин! Только очень важная книга может быть такой толстой.

– Надо будет ее взвесить, когда вернемся в «Финку»!

– Если ты встанешь на весы вместе с этим романом, то потянешь на центнер, не меньше, – пошутила я.

Эрнест залился счастливым смехом. Он был очень доволен.

– Мост на обложке необыкновенно красивый, – заметила я. – Они сделали его именно таким, как ты и хотел: металлическим и легким.

– И немного вдалеке, для перспективы.

– Ну да, прекрасно получилось.

– Открывай, Дочурка.

Я открыла титульный лист.

Эрнест, стоявший рядом, протянул руку, перевернул страницу, и я увидела это: «Посвящается Марте Геллхорн».

– О господи, Клоп!

Я смотрела на черные буквы на белом листе, и мне вдруг стало трудно дышать.

– Это твоя книга, Муки, – сказал Эрнест.

Сан-Валли, Айдахо
Октябрь 1940 года

После того как Бамби, Мышонок и Гиги уехали из Сан-Валли, мы с Эрнестом на лошадях поднялись вверх по реке Салмон. На тридцать семь километров пути по горам ушла неделя, причем это были постоянные крутые подъемы или спуски. Я оказалась выносливой, хотя, конечно, далеко не такой выносливой, как лошадь, и легко переносила недостаток комфорта. Мне вполне хватало брусочка моего любимого мыла, чтобы вымыться, купаясь в прозрачной реке. Природа, похоже, благотворно влияла на Эрнеста. Он стал спокойнее, больше не налегал на выпивку и, казалось, даже был не против поехать со мной в Китай, если «Кольерс» все-таки отправит меня туда в командировку.

Когда мы вернулись, я свалилась с ужасной ангиной.

– В следующий раз отбуксируем лошадей на подъемниках, – предложил Эрнест.

Но от смеха горло у меня заболело еще сильнее.

От «Кольерс» послали в Китай другого корреспондента. Эта новость окончательно меня добила. Я вынуждена была маяться от безделья на курорте, пока Квентин Рейнольдс писал репортажи из Лондона, где ему на голову падали настоящие бомбы, а на мою долю оставалась разве что командировка в Бухарест или еще в какое-нибудь тихое местечко. Но я бы все равно согласилась. Мне было все равно, куда ехать, лишь бы только наконец дали задание.

Эрнест вел серьезные переговоры с «Парамаунт пикчерз»: они хотели купить права на экранизацию романа «По ком звонит колокол». В середине октября Дороти Паркер, которая, предположительно, должна была заниматься сценарием, приехала в Сан-Валли, чтобы лично пообщаться с Эрнестом. Вообще-то, я думала, что Голливуд не место для серьезных писателей, но мне нравилось ее чувство юмора, и Эрнесту вроде бы тоже, или он просто так говорил, хотя сам считал, что сценарий должен писать кто-нибудь посолиднее, кто-нибудь с cojones. У него у самого, когда дело дошло до прав на фильм, хватило твердости отказаться от ста тысяч долларов.

– По-твоему, этого мало, Скруби?

За весь прошлый год он заработал шесть тысяч долларов.

– Мои друзья на побережье говорят, что они могут дать больше, Марти.

– Смотри как бы не остаться вообще ни с чем.

– Мы с Фридом всегда можем принять предложение «Парамаунт пикчерз», – успокоил меня Эрнест. – Они уже продемонстрировали нам, что очень хотят заплатить сто тысяч, а мы пока не признали, что горим желанием продать им права за эту сумму.

– Но, Клоп, люди иногда меняют свои решения. А вдруг в «Парамаунт» передумают и вообще пошлют тебя подальше? Ты не можешь постоянно держать их на крючке, а деньги, на мой взгляд, хорошие. Да и какие у нас особые расходы? Только на книги.

– И на отдых в таких местах, как это.

– Не говори глупостей, Бонджи, этот отдых не стоит нам ни цента: нас пригласили, чтобы создать репутацию курорту.

– Нам нужен новый холодильник на Кубе, – заявил Эрнест. – Я хочу купить новый бинокль и спальный мешок. А еще, не забывай, надо оплачивать аренду «Финки Вихии», покупать продукты и выпивку.

– Да, счет за выпивку, конечно, солидный, – согласилась я и даже смогла рассмеяться, хотя из-за этой треклятой ангины чувствовала себя просто погано. – Но даже с учетом всех перечисленных расходов от ста тысяч долларов у нас останется куча денег, и мы будем жить припеваючи, даже если никто из нас до конца жизни не будет заниматься журналистикой.

Роман Эрнеста еще не вышел, а в клубе «Книга месяца» уже решили удвоить первый тираж. И в «Скрибнере» тоже по второму разу запустили печатные станки.

– А как же алименты Полин? – не сдавался Хемингуэй.

– Ты серьезно, Клоп? Да получив такой гонорар, ты сможешь до конца жизни спокойно писать романы, платить Полин и позволять себе все, что пожелаешь.

– Выпивка оплачивается отдельно, – пошутил он.

– Да, Бонджи, хорошо, что ты предпочитаешь дешевое пойло, а я вообще могу обойтись без алкоголя.

На следующее утро Эрнест написал Фриду, что, пожалуй, ему лучше взять эти чертовы сто тысяч.

Макс Перкинс прислал Хемингуэю тридцать контрольных экземпляров романа. Первый Эрнест надписал: «С любовью и уважением» – и отправил Скотту Фицджеральду в Голливуд. Потом нанял какого-то паренька, чтобы тот упаковал остальные экземпляры и разослал их нужным людям. Эрнест зачитал мне вслух ответное письмо Фицджеральда, в котором тот признавался, что вещь замечательная и он завидует ему белой завистью. Хемингуэй не мог дождаться, когда в прессе появятся первые рецензии. Звонил приятелям-репортерам и заставлял их читать отзывы по телефону.

Я слушала, как Эрнест радостно переспрашивал: «Да ну? Он так и сказал? Повтори-ка еще раз» – и совал мне трубку, чтобы бедный парень на том конце провода читал все снова, теперь уже для меня.

В отзыве «Нью-Йорк таймс» использовали самый лестный для Эрнеста эпитет – «правдивый» – и назвали роман лучшим произведением Хемингуэя, а в «Сатердей ревью» «По ком звонит колокол» признали лучшей книгой десятилетия.

Бракоразводный процесс с Полин закончился четвертого ноября. Мы позвонили Мэти, чтобы сообщить новости.

Клоп говорил первым:

– Привет, мама! Дело сделано, я готов жениться на вашей чудесной дочери, нам не хватает только вашего драгоценного присутствия. Я организую для вас перелет на завтрашнее утро.

Еще две минуты у них ушло на переговоры. Сошлись на том, что Мэти сама приобретет билет на самолет и будет у нас в среду. Мама решительно заявила, что добраться до Сан-Валли быстрее у нее никак не получится.

Эрнест передал мне трубку, и первое что я услышала, было:

– Марта, ты хоть понимаешь, что делаешь?

– Да, конечно, – бодро ответила я; вопрос Мэти меня совсем не обрадовал, но мне хотелось, чтобы Хемингуэй подумал, будто мы говорим совсем о другом. – Есть ли у меня платье? Костюм у Эрнеста?

– Из разговоров с тобой, когда ты приезжала ко мне в сентябре, и из твоих последних писем я поняла, что ты настроена подождать, – сказала мама. – Мне казалось, что ты решила отложить это событие. С чего это ты вдруг передумала?

Мэти положила трубку – будь проклята эта междугородняя связь! – и перезвонила спустя минуту, чтобы зачитать мне отрывки из моих же писем.

Я чувствую, что попала в ловушку. Я предпочла бы помолвку, но не брак. Я боюсь того, к чему может привести мой брак с Эрнестом.

– Ты сетуешь, что у тебя нет личной жизни, что ты вынуждена делать то, что нравится Эрнесту, но тебе самой этого не хочется. Пишешь, что для тебя нет ничего важнее, чем получить от «Кольерс» задание поехать в Китай. Но если они решат отправить тебя в командировку, то разразится грандиозный скандал, потому что Эрнест категорически против. Это твои собственные слова, Марти. Что, разве не так?

Так-то оно так, но… Не спорю, я действительно хотела, чтобы все закончилось помолвкой. Быть помолвленной для меня – это все равно как быть вечно молодой. Я не знала, смогу ли жить в браке. И писала Мэти, что люблю Эрнеста, но не уверена, что смогу быть его женой.

Однако все эти письма были написаны еще до того, как Хемингуэй посвятил мне роман «По ком звонит колокол».

– Да, конечно, Мэти, мы подождем, пока ты не приедешь, – сказала я.

Мне совсем не хотелось, чтобы Эрнест уловил хотя бы намек на то, что говорила мне мама, или узнал, о чем я писала ей в письмах.

– Мы можем провести церемонию дважды, – предложил Эрнест, когда я повесила трубку. – Быстренько зарегистрируемся сегодня днем, а когда приедет твоя мама, притворимся, будто этого еще не делали, и распишемся еще раз.

– Клоп! Что за ерунду ты городишь? Так никто не делает!

– Ну и что? А мы сделаем. Давай прямо сейчас позову Купера и попрошу его оказать нам честь и стать свидетелем.

– Бонджи, перестань.

– Вообще-то, твоя мать уже могла бы быть здесь.

– Интересно как? Перенестись по мановению волшебной палочки? Она же узнала обо всем только минуту назад.

– Ну, она могла бы приехать заранее. Приезжала ведь она к нам на Кубу.

– Все, успокойся уже.

Эрнест еще немного поворчал, но в конце концов согласился подождать Мэти. Однако у меня было такое ощущение, будто я не разрешаю ему открыть рождественский подарок до наступления Нового года.

Мэти не особенно торопилась в Сан-Валли, но не стала терять время, когда приехала. Она усадила нас на диван в нашем номере, откуда были видны горы с заснеженными вершинами, и по порядку, одну за другой, перечислила все причины, по которым мы не должны торопиться со свадьбой.

– Будет некрасиво выглядеть, если вы поженитесь, когда на свидетельстве о разводе Эрнеста еще не высохли чернила.

– Если Полин оказалась эгоистичной сукой и до упора тянула с разводом, это еще вовсе не означает, что мы с Марти должны откладывать свадьбу, – парировал Хемингуэй.

– Эрнест, – Мэти выразительно посмотрела на меня, – как можно говорить в таком тоне о женщине, которую вы любили достаточно, чтобы жениться на ней. И нельзя забывать о детях. Им потребуется время, чтобы к этому привыкнуть.

– Мальчики любят Марти, – сказал Эрнест. – Если я не окольцую вашу дочь прямо сейчас, то Бамби решит обскакать своего старого папашу и постарается увести ее от меня!

– Эрнест, отнеситесь к этому серьезно, – не сдавалась мама.

– А я и не шучу. Вы бы видели, как парень на нее смотрит! Чем больше она сквернословит, тем сильнее его чувства.

– И потом, эти ваши пьянки, – продолжала Мэти. – Вечные ссоры, разбитые машины, хлопанье дверями. Вы оба такие несдержанные и раздражительные.

Хемингуэй скрестил руки на груди. Его лицо перестало излучать доброжелательность.

– Имейте в виду, Эрнест: Марта не станет для вас хорошей женой.

– Мама! – возмутилась я.

– Но так и есть, Марти. Ты же никогда и не стремилась к этому. Ты всегда предпочитала работу и скорее отправишься на войну, чем выйдешь замуж.

– А у меня хватит ума, чтобы не ставить ее перед таким выбором. – Эрнест постарался произнести это непринужденно, но продолжал сидеть со скрещенными на груди руками.

– Мэти, он поедет со мной в Китай, – сказала я.

Я все-таки уговорила «Кольерс» послать меня туда в командировку, а Эрнест наконец сдался и, чтобы тоже получить визу, заключил контракт с газетой «Пост меридиен» на два материала о Китае.

Мэти посмотрела на Эрнеста:

– Вы не были холостяком двадцать лет, и это вас пугает.

Я положила ладонь на скрещенные руки Эрнеста, чтобы он, не дай бог, не врезал Мэти, хотя я, конечно, не думала, что он на такое способен.

– Между прочим, никто из вас не удосужился даже поинтересоваться, признаёт ли здешний закон развод Эрнеста с Полин, – спокойно и деловито произнесла мама.

Она не сказала просто «развод Эрнеста», но упомянула еще и про Полин, как будто хотела подчеркнуть, что это не первый раз, когда Хемингуэй уходит от жены и, возможно, не последний.

– В Айдахо другие порядки? – уточнил Эрнест.

– Вы же знаете, что в каждом штате свое законодательство. И попытка пожениться в штате, где ваш развод не признают законным, не принесет вам ничего хорошего. Представьте, какие будут заголовки в газетах.

– Так вот в чем дело? – Эрнест резко встал, таким злым я его еще никогда не видела, во всяком случае, когда он был трезвым. – Вы все это подстроили? – Он посмотрел на меня. – Ты притащила сюда свою мать, чтобы намекнуть мне, что мы просто-напросто не можем пожениться, да?

– Эрнест, будьте благоразумны, – сказала Мэти.

Но он уже выскочил из номера, громко хлопнув дверью.

– Мама, он посвятил мне свой роман, – тихо произнесла я, на случай если Хемингуэй стоит у двери и слушает.

– Это еще не повод выходить за него замуж.

– Мэти, я не могу теперь отказать Эрнесту. – У меня слезы потекли по щекам. – Иначе получится, что он посвятил книгу женщине, которая сбежала от него из-под венца! Ты хоть представляешь, насколько это будет для него унизительно?

– Марта, просто отложи свадьбу. Повремени.

– Интересно как? Ты же видела, какой он нетерпеливый. Я и тебя-то дождаться с трудом его уговорила. Эрнест не умеет ждать, когда очень хочет что-то получить. И всегда добивается своего.

– Но, милая…

– Я люблю его, Мэти. По-настоящему люблю. И он по-настоящему любит меня.

– Но это еще не значит, что ты обязана выходить за него замуж.

– Ты бы предпочла, чтобы мы жили во грехе?

– Да.

– Мама!

За дверью послышались чьи-то шаги, мы обе обернулись, но это просто горничная проходила мимо.

– Эрнест собирается поехать со мной в Китай, – понизив голос, продолжала я. – Много ты знаешь мужчин, которые способны хоть на минуту забыть о своих амбициях ради того, чтобы женщина могла реализовать свои собственные?

– Но, Марти, вы можете жить во грехе в Китае с таким же успехом, как и на Кубе.

– Мама!

– Возможно, в Айдахо запрещены разводы. Ты выиграешь немного времени, если хотя бы поинтересуешься этим вопросом.

В тот вечер Эрнест оставил записку, в которой обвинял меня в том, что я разрушила наши планы. Он, со своей стороны, сделал все, принял абсолютно все мои условия. Скромная церемония бракосочетания, и чтобы никакой церкви в пределах видимости, только мировой судья. Никакой прессы, только Роберт Капа, мой проверенный друг, который никогда не позволит, чтобы кто-то использовал его фотографии против нас. Эрнест даже согласился поехать в треклятый Китай, хотя сам мечтал поскорее вернуться домой и сесть за работу. Он пошел на это, потому что хотел только одного – чтобы я была счастлива, а я вместо благодарности плюнула ему в душу.

В этот раз подошла моя очередь извиняться. Я разыскала Хемингуэя в баре и объяснила ему, что Мэти – просто глупая Бонджи-мама, которая всего боится и обо всем беспокоится. Сказала, что я, конечно же, не собиралась рушить наши замечательные планы. Что я уверена в том, что законы штата Айдахо не встанут на нашем пути, но завтра мы на всякий случай должны все как следует разузнать. Я выпила с ним. Потом еще раз. Эрнест заявил, что нам сейчас никак нельзя расставаться, поскольку послезавтра у меня день рождения, а он уже купил мне в подарок двуствольный «винчестер».

– Что я буду делать с дробовиком, который приобрел для красотки, которая решила, что больше меня не любит? – серьезно спросил Хемингуэй, и я по глазам увидела, что ему действительно было очень больно.

– Я люблю тебя, Клоп, – ответила я. – Я действительно тебя люблю. И вдобавок понимаю, а ты понимаешь меня, мы два сапога пара, одного поля ягоды. – И я поцеловала его прямо там, в баре.

– Давай просто поедем в другой штат, если не найдем в Айдахо мирового судью, который нас распишет, – предложил Эрнест.

– Конечно, Бонджи, именно так мы и сделаем.

А когда он заказал еще выпить, я погладила его по внутренней стороне бедра и сказала бармену, что у меня на него другие планы. Я произнесла это с легким намеком на сексуальность, чтобы Клоп почувствовал гордость из-за того, что обладает, как он считал, самой прекрасной женщиной в мире, хотя его оценка, конечно, была завышена и эта женщина хочет лечь с ним в постель. Вернее, я постаралась произнести это сексуально, но так, чтобы тот, кто мог нас услышать, не усомнился в том, что я приличная женщина, а не какая-нибудь потаскуха.

– Что ж, ладно, – не стал спорить Эрнест, – тогда пошли.

Мы вернулись в номер, забрались в постель и занимались любовью. И в этот раз все было не лучше, чем обычно, но я, как всегда, позволила ему думать, будто все прекрасно. А потом он крепко обнял меня, как я любила, и я подумала, что этого будет достаточно. Я никогда не испытаю большего – ни с Хемингуэем, ни с любым другим мужчиной, но это моя проблема, это не имеет никакого отношения к любви. После того как он уснул, я выбралась из постели и прошла в гостиную, где накануне днем Мэти пыталась отговорить нас пожениться. Я раздвинула шторы. В черном небе над залитыми лунным светом горными вершинами постепенно загорались звезды. И я позволила себе заплакать.