Текст книги "Прекрасные изгнанники"

Париж, Франция
Август 1944 года

О том, что союзные войска освободили Париж, я узнала, когда была в Италии с Восьмой армией, которая начинала наступление на Адриатику. На попутном самолете я добралась до Лиона, а там меня подобрали четыре офицера разведки, которые ехали в город на Сене, где у меня раньше было так много друзей. По пути мы попали в аварию, меня выбросило из джипа, и я сломала ребра, но мы все равно поехали дальше и добрались-таки до Парижа. Эрнест был уже там, остановился в отеле «Риц», а Мэри Уэлш составила ему компанию.

Чтобы лишний раз не сталкиваться с ними, я сняла номер в «Линкольне» и пошла гулять по городу. И чуть не разрыдалась, увидев, что он почти совсем не изменился. Нет, разумеется, парижане страдали от голода и холода, так как с продуктами дело обстояло плохо, а с углем и газом и того хуже. Но здания не пострадали, а в книжных киосках на набережной Сены по-прежнему предлагали все, от трагедий Софокла до романов современных писателей. У шикарных парижанок были, как всегда, безупречные стрижки и прически, только теперь они носили практичные туфли на деревянной подошве. Если что-то из того, что совсем недавно было в избытке, исчезло, так это люди, которые, здороваясь, подавали немцам руку; еще меньше было тех, кто с ними сотрудничал.

Мир парижских журналистов тесен, и встреч с Эрнестом и с его пьяными компаниями мне было не избежать. В любом случае в Париже мне было не о чем писать. Война двинулась дальше, и мне надо было спешить вслед за ней. Я оставила Хемингуэя рассказывать собутыльникам истории о том, как плохо я с ним обошлась, а сама вместе с солдатами направилась в Брюссель.

Эрнест написал Бамби, которого я всегда любила, что с удовольствием поменяет меня, всю из себя такую заносчивую, на двух пусть и не таких красивых жен, которые иногда будут оказываться в его постели. Моей матери он написал, что больше не желает, чтобы его жизнь разрушала эгоистка – бессердечная, невнимательная и амбициозная.

Той осенью я еще один раз приезжала в Париж, и Эрнест пригласил меня на ужин. Я приняла приглашение в надежде, что он хочет обсудить развод. Я просила его об этом в письмах, на которые не получила ответа.

Хемингуэй притащил на ужин всех своих знакомых и так меня унижал, что его свита, испытывая чувство неловкости, быстро испарилась.

Когда мы наконец остались одни, я предположила, что нам лучше развестись. К этому времени Эрнест уже вовсю закрутил роман с Мэри Уэлш.

– Ты сука, – заявил он в ответ. – Настоящая стерва и конченая эгоистка.

Позже в тот же вечер ко мне в номер пришел Роберт Капа. Он застал меня всю в слезах. Я так рыдала от бессилия и желала Папе Хэму сдохнуть, что он даже растерялся.

Роберт играл в покер, когда услышал от одного из типов, который ускользнул с нашего ужина, что у нас с Эрнестом проблемы.

– Эй, – велел мне Капа, – а ну-ка успокойся.

Он подносил мне стаканы с водой и давал свежие салфетки взамен насквозь промокших от слез, пока я наконец не выплакалась.

Потом прикурил мне сигарету и сказал:

– Звони в «Риц» и попроси соединить тебя с Мэри Уэлш.

– Позвать ее? Но с какой стати мне с ней беседовать?

– Когда Эрнест возьмет трубку, я объясню тебе, что надо говорить.

Дословно следуя инструкциям Капы, я с множеством специфических подробностей описала Эрнесту его отношения с Мэри.

Когда Эрнест разорался так, что даже Капа мог его услышать, Роберт заявил:

– Хватит, Марти, клади трубку, теперь я твой свидетель. Не переживай, все будет хорошо.

Вскоре мы с Хемингуэем начали бракоразводный процесс. Основанием для развода послужил мой уход от Эрнеста, а это означало, что ему достанется все наше совместное имущество, включая «Финку Вихию» – дом, в который я вложила всю свою душу. Но я больше не хотела там жить. Я мечтала только вернуть свое имя, поскорее найти способ забыть все плохое и двигаться дальше.

После развода я видела Хемингуэя всего дважды. В первый раз в разгар Арденнской операции. Он заявился в бар отеля, где я остановилась, очевидно, с единственной целью прилюдно меня оскорбить, рассказывая всем, что я ничего не смыслю в войне и что я жадная эгоистка, хотя к этому времени я уже все ему оставила. Я ушла из бара и решила пораньше лечь спать, чтобы хорошенько выспаться. Но не тут-то было. Посреди ночи меня разбудил громкий стук в дверь. Я посмотрела в глазок и увидела Эрнеста. Он стоял в коридоре в одних кальсонах, почему-то с ведром на голове, и размахивал шваброй.

– Хемингуэй, ты пьян, – сказала я через дверь. – Иди спать.

Во второй раз дело было в Лондоне. Я свалилась с жуткой простудой и отлеживалась в «Дорчестере», а он пришел ко мне в номер, чтобы поставить точку в нашем разводе. К этому времени я уже побывала в Дахау, и у меня не осталось никаких сомнений в том, что я правильно сделала, когда поехала на войну, пусть это и стоило мне замужества. И думаю, именно тогда я поняла, что наш брак в любом случае было невозможно спасти, даже если бы я осталась на Кубе и постаралась стать миссис Хемингуэй, чего так хотел Эрнест.

Какое-то время я пыталась получить обратно кое-какие свои вещи из «Финки Вихии». Но думаю, Эрнест, когда я подписала согласие на развод по причине моего ухода, твердо вознамерился оставить у себя письма моей матери, мое белье и мои фотографии. Я в отчаянии старалась уговорить Макса Перкинса, чтобы он заставил Эрнеста вернуть мне кое-какие мои бумаги. И даже опустилась до оскорблений: писала, что надеюсь, что мой бывший муж уже весит сто сорок кило, что он свинья, и если есть Бог на свете, то Он накажет Хемингуэя, сделав его еще более жирным.

Какое-то время друзья любили скармливать мне слухи о жизни Эрнеста. Мэри Уэлш психовала из-за того, что, хотя наш бракоразводный процесс закончился до Рождества сорок пятого года, как и ее собственный с Ноэлем Монксом, Хемингуэй все еще на ней не женился. В его спальне в «Финке Вихии» до сих пор висела моя фотография. Он объяснял это Мэри тем, что Бамби, Мышонок и Гиги просто не поймут, если он ее снимет. Он говорил Мэри, что хочет дочку со светлыми волосами и длинными ногами, и поносил ее знакомыми мне словами. Новую горничную он называл Мартой, хотя имя у нее было другое. После того как Мэри Уэлш в марте сорок шестого года наконец-то стала четвертой миссис Хемингуэй, Эрнест периодически появлялся в различных питейных заведениях и то проклинал меня за то, что я бросила его, то хвастался, что сам бросил меня, то рассказывал грязные истории, которые не красили нас обоих. Я не хотела ничего слышать о бывшем муже и всем об этом говорила. Боюсь, иногда даже в грубой форме. Я пыталась вести себя достойно, но все равно, как ни старалась не поминать Эрнеста дурным словом, иной раз срывалась, когда общалась с Мэти или с Джинни Коулз, с которой мы вместе работали над пьесой об Испании.

У меня всегда получалось оставаться в дружеских отношениях с бывшими любовниками, но Эрнеста я решительно вычеркнула из своей жизни. Еще какое-то время я освещала войну, которая стремительно близилась к завершению. После победы жила сначала в Лондоне, потом в Вашингтоне, где изливала свой праведный гнев на эту свинью Джозефа Маккарти и на подхалимов-сенаторов, которые плясали под его дудку. Написала еще один роман, мой обвинительный приговор войне – «Вино изумления» («The Wine of Astonishment»), его издали в сорок восьмом и снова в «Скрибнере». На следующий год я усыновила ребенка, но вскоре поняла, что мать из меня получилась просто ужасная. Впрочем, удивляться тут нечему, я всегда подозревала, что так и будет. Я переехала в Мексику, потом в Италию, а оттуда в Кению. Вернулась в Англию. У меня было несколько увлечений, в том числе и очень серьезных, не всегда счастливых, однако я ни о чем не жалею.

Эрнест, образно выражаясь, одним глазком заглянул в мою жизнь в мае пятьдесят третьего года. Мы с Мэти паковали вещи, готовясь к переезду в дом, который я сняла на лето на озере Гарда, когда она вдруг упомянула, что Хемингуэй прислал ей рукопись повести «Старик и море».

– Эрнест мне все еще иногда пишет, – сказала мама.

Я села на чемодан и тщательно пригладила волосы, которые закурчавились то ли от влажного воздуха, то ли оттого, что я целый день работала как сумасшедшая. У меня в то лето в издательстве «Дубльдей» выходила очередная книга – сборник рассказов «Медвяный покой» («Honeyed Peacе»). А удерживать драконов страха на привязи я умела только одним способом – писала с утра до ночи.

– И?.. – Я выжидающе посмотрела на Мэти.

– Ну а я, естественно, отослала ее обратно.

Когда я это услышала, у меня даже сердце закололо.

– Как обратно?! Мама, ты не должна была это делать!

– У меня уже есть экземпляр этой книги, а рукопись была вся в каких-то пометках. Но я написала ему, что прочитала все с большим интересом.

– Мэти, ради всего святого, Хемингуэй прислал тебе рукопись не для того, чтобы ты ее читала. Он хотел… – Я запнулась, не в силах подобрать слова. – Он хотел…

– Взвалить этот груз на тебя? Полагаю, именно это ты имеешь в виду?

– Таким образом он хотел тебя отблагодарить. Оказать тебе честь.

– Но, Марти, если бы я оставила рукопись Хемингуэя, то несла бы за нее ответственность. А кому мне ее завещать, милочка, если не тебе?

Могло ли это быть правдой? Какую цель на самом деле преследовал Эрнест: взвалить на меня этот груз или отблагодарить, передав мне рукопись произведения, которое задумал, еще когда мы вместе жили в «Финке Вихии»? Эта повесть принесла ему две престижные награды: сначала Пулитцеровскую премию, а потом и Нобелевскую.

Я расплакалась, когда услышала в новостях, что Эрнест наконец-то стал нобелевским лауреатом. Это было в пятьдесят четвертом. Я тогда была замужем за Томасом Мэттьюсом. Я определенно его не любила. И никогда не притворялась, будто люблю, даже перед ним. Но он был прекрасным человеком, которого я знала уже очень много лет. Его первая жена умерла, оставив ему троих детей-подростков, а мой собственный сын в тот момент нуждался в отце и в стабильном доме больше, чем я в холостяцкой жизни и возможности разъезжать по свету. Мы купили в Лондоне шестиэтажный особняк на Честер-сквер, по соседству с моим старым добрым подельником Гэрри Вирджином (он же Джинни Коулз). Я занялась обустройством дома: выбирала обивку для мебели и ковровые покрытия, совсем как в «Финке Вихии», причем Том помогал мне не больше, чем в свое время Эрнест. И я продолжала работать, писала статьи для «Нью рипаблик» и «Атлантик мансли», которые порой сочиняла, загорая на террасе в одной только соломенной шляпе.

Эрнест не поехал в Стокгольм на вручение премии. Он восстанавливался после травм, полученных в двух авиакатастрофах и на одном пожаре, во всяком случае, так писали в газетах. Но в газетах ранее также сообщалось и о том, что он якобы погиб в одной из этих катастроф, так что особо полагаться на СМИ было нельзя. Так или иначе, премию за Хемингуэя получил американский посол в Швеции. Он же зачитал речь лауреата, которую тот написал по такому случаю. Я тогда вспомнила, как Эрнест постоянно упрекал Макса Перкинса, который дал маху, забыв послать на церемонию награждения в «Клуб избранных изданий» стенографистку, чтобы она записала для истории речь Синклера Льюиса. Сам Перкинс умер от пневмонии в июне сорок седьмого года.

Везение Эрнесту не изменяло: так он ответил журналистам, опровергая слухи о своей смерти. Но мне казалось, что удача от него все-таки отвернулась. После войны он написал только один роман «За рекой, в тени деревьев», и критики открыто назвали его последним вздохом когда-то великого писателя. Была, правда, еще повесть «Старик и море», которую объявили триумфальным возвращением Хемингуэя и целиком напечатали в специальном выпуске журнала «Лайф». Но сюжет этого произведения Эрнест рассказал мне еще до того, как мы в первый раз отправились вместе на Кубу. Старый рыбак четыре дня и четыре ночи в одиночку борется с гигантским марлином, но в результате рыбу съедают акулы, потому что он не может затащить ее в лодку. Как и роман «По ком звонит колокол», эта повесть выросла из рассказа, который превратился в самостоятельную книгу.

Мне было интересно, называет ли еще Эрнест Нобелевскую премию «этой штукой» или нет. Принесла ли она ему успокоение, которое не могла дать ему я? Я думала написать Хемингуэю, поздравить, но боялась того, что выйдет наружу, если я вскрою эту рану. Возможно, Эрнест не ошибался, упрекая меня в том, что я слишком мелкая и эгоистичная натура, чтобы быть супругой великого писателя. Может быть, он и мой отец оба были правы, когда говорили, что я слишком эгоистична, чтобы стать хорошей женой вне зависимости от того, насколько хорош мужчина.

Во второй раз я хотела написать Хемингуэю, когда к власти на Кубе пришел Фидель Кастро и Эрнест с Мэри были вынуждены покинуть остров. Я вспоминала Ривза и думала: интересно, чем он занят теперь, когда не нужно ухаживать за «Финкой Вихией»? И следит ли за насосом соседский парнишка, который уже давно стал взрослым? Я всегда надеялась, что когда-нибудь снова увижу свои фламбояны и сейбу, что еще поплаваю в бассейне под пение negrito. Я даже не осознавала, что тщетно цепляюсь за эти надежды, пока коммунисты окончательно не утвердились на Кубе, и только тогда поняла, что уже никогда не окунусь в ту прохладную воду.

Эрнест с Мэри переехали в Кетчум, штат Айдахо. Это место для меня всегда будет связано с воспоминаниями о том, как Хемингуэй посвятил мне роман «По ком звонит колокол», как Мэти принуждала нас с Эрнестом жить во грехе, и о том, как мы танцевали в «Трейл-Крик кэбин» после того, как мировой судья отказался признать нас писателем и писателем.

Друзья рассказывали, что Эрнест стал параноиком: дескать, Хемингуэю мерещится, что из-за его связей с коммунистической Кубой за ним следят агенты ФБР, которые якобы суют свой нос в его банковские счета, нашпиговали его дом и автомобиль микрофонами и читают все его письма. Годы спустя, ознакомившись со страницей № 127 дела, которое завели в ФБР на Эрнеста Миллера Хемингуэя еще в 1940 году, можно было убедиться в том, что все это отнюдь не являлось плодом его воспаленного воображения. Но тогда его поместили в психиатрическую клинику Мэйо в Миннесоте. Там Эрнест несколько раз пытался покончить жизнь самоубийством. В качестве лечения применялась электросудорожная терапия. Когда Хемингуэй вернулся домой, ему стала отказывать память и он уже больше не мог писать.

Узнав, что второго июля шестьдесят первого года Эрнест покончил жизнь самоубийством в своем доме в Кетчуме, я пожалела, что так и не отправила ему те два письма. Наверное, на его месте, если бы вдруг поняла, что потеряла возможность творить, я бы поступила точно так же. Думаю, писательство было фундаментом, на котором мы с Клопом построили свою любовь – или пусть не любовь, но то, что соединяло нас все эти годы. У Хемингуэя был «смит-вессон», с помощью которого свел счеты с жизнью его отец (а также и отец Роберта Джордана в романе «По ком звонит колокол»), но Эрнест хранил его в депозитной ячейке какого-то банка, от греха подальше. Сам он застрелился из своего любимого короткоствольного ружья, точно такое же Хемингуэй подарил мне на день рождения накануне нашей свадьбы. Именно из него я целюсь на фотографии, которые Роберт Капа сделал для статьи в журнале «Лайф».

От автора

Как и следовало ожидать, при написании книги, которая начинается с рассказа об одной тайной связи и заканчивается рассказом о другой, тем более что речь идет о таких известных людях, как Марта Геллхорн и Эрнест Хемингуэй, данные в источниках, к которым я обращалась, зачастую расходились в самых простых вопросах вроде: Кто? Где? И когда? Я старалась как можно лучше разобраться во всех этих нестыковках, поскольку преследовала цель представить читателям максимально правдивую историю взаимоотношений моих героев. Я была давней поклонницей Марты Геллхорн, а в процессе работы над этой книгой ближе познакомилась с Хемингуэем и, несмотря на все его недостатки, стала и его почитательницей тоже.

В процессе создания этого романа я в первую очередь опиралась на книги самой Марты Геллхорн «Путешествия в одиночку и со спутниками» («Travels with Myself and Another»), «Вид с земли» («The View from the Ground»), «Бедствие, которое я видела» («The Trouble I’ve Seen»), «Поле брани» («A Stricken Field») и «Лицо войны» («The Face of War»), а также на ее потрясающие репортажи для журнала «Кольерс». Огромным подспорьем послужили письма Геллхорн Элеоноре Рузвельт и Полин Хемингуэй, документальный фильм 1937 года «Испанская земля» и заметки, написанные в период гражданской войны в Испании Тедом Алланом и выложенные его сыном на сайте http://www.normanallan.com. Кроме того, немало интересного и полезного я почерпнула из газетных и журнальных публикаций, в частности из репортажа о свадьбе Хемингуэя и Геллхорн с фотографиями Роберта Капы («Лайф», 6 января 1941 года), из интервью, которое в 1958 году Джордж Плимптон взял у Хемингуэя для «The Paris Review», и статьи Роберта Мэннинга «Хемингуэй на Кубе», опубликованной в 1965 году в «Atlantic». А еще мне в очередной раз невероятно помог электронный архив газеты «Нью-Йорк таймс», куда я снова и снова обращалась в поисках подробной информации о тех или иных исторических событиях. И конечно же, я перечитала произведения самого Эрнеста Хемингуэя, его рассказы и романы, в особенности «По ком звонит колокол».

Кроме того, в ходе написания этой книги я использовала следующие источники:

1. Baker Carlos. Ernest Hemingway: Selected Letters 1917–1961.

2. Bruccoli Matthew. Hemingway and Fitzgerald.

3. Cook Blanche Wiesen. Eleanor Roosevelt, Vol. 2: The Defining Years (1933–1938).

4. Cowles Virginia. The Starched Blue Sky of Spain.

5. Hartmann L. Spanish Civil War.

6. Hellman Lillian. An Unfinished Woman.

7. Hemingway Hilary, Brennen Carlene. Hemingway in Cuba.

8. Hemingway Jack, Norman Geoffrey. A Life Worth Living: The Adventures of a Passionate Sportsman.

9. Hendrickson Paul. Hemingway’s Boat.

10. Herbst Josephine. The Starched Blue Sky of Spain.

11. Kert Bernice. The Hemingway Women.

12. McDowell Lesley. Between the Sheets.

13. Meade Marion. Dorothy Parker: What Fresh Hell Is This?

14. Mellow James R. Hemingway: A Life without Consequences.

15. Meyers Jeffrey. Hemingway.

16. Moorehead Caroline. Gellhorn: A Twentieth-Century Life.

17. Moorehead Caroline. Selected Letters of Martha Gellhorn.

18. Moreira Peter. Hemingway on the China Front: His WWII Spy Mission with Martha Gellhorn.

19. Phillips Larry W. Ernest Hemingway on Writing.

20. Reynolds Michael. Hemingway: The 1930s.

21. Reynolds Michael. Hemingway: The Final Years.

22. Rollyson Carl. Nothing Ever Happens to the Brave: The Story of Martha Gellhorn.

23. Salmon H. L. Martha Gellhorn and Ernest Hemingway: A literary relationship.

24. Sorel Nancy Caldwell. The Women Who Wrote the War.

25. Vaill Amanda. Hotel Florida.

26. Watson William Braasch. Hemingway’s Spanish Civil War Dispatches.

Благодарности

Мне посчастливилось, что мой замечательный куратор Марли Русофф передала рукопись этого романа в добрые и умелые руки редактора Даниэль Маршалл.

Я благодарна за помощь по организации цикла лекций Дон Стюарт и всем сотрудникам издательства «Lake Union», которые принимали в этом участие.

Во время работы над этой книгой мне очень часто оказывали самого разного рода поддержку друзья и единомышленники: Эми и Бордж, Эрик и Элейн, Дебби и Кёртис, Дэйв и Камилла, Джон и Шери, Бренда и Дэрби, Лайза и Элли, но особенно Дженнифер Белт Дюшен. Я очень рада, что все эти люди есть в моей жизни.

Я также признательна за неизменную поддержку всему клану Уэйтов и Клейтонов, включая крыло Леви, особенно моим родителям, Дону и Анне Уэйт, и моим сыновьям Крису и Нику Клейтон. На этот раз мне больше всех помог Крис, который буквально открыл маме глаза на Эрнеста Хемингуэя.

И наконец, отдельное спасибо Маку Клейтону, который неизменно великолепен во всех отношениях. Хотя я и благодарю его в самую последнюю очередь, однако он играет далеко не последнюю роль в моей жизни.