Текст книги "Али Бабаев и сорок покойников"

Глава 11, в которой звезда Бабаева восходит в зенит славы

Стреляй быстрее. Пусть он растеряется, второй раз не промахнешься.

Роберт Хайнлайн, «Жизни Лазаруса Лонга».

Прошло два месяца, близился Новый год. Немного времени миновало, но Али Саргонович успел заслужить репутацию страшного человека. Само собой, «страшным» его называли шепотом, в приватных беседах тет-а-тет где-нибудь в темном углу, в курилке или в гальюне, а в местах более оживленных использовались эвфемизмы: «твердая рука», «соколиный глаз», «охотник на вампиров». Последняя кличка была особо лестной, намекавшей, что в депутатском массовом бессознательном произошел определенный сдвиг: правота Бабаева как бы не подвергалась сомнению, а его противников причисляли к вурдалакам, сосущим народную кровь. Что, в общем-то, было близко к истине.

Четыре раза Бабаев дрался на дуэли, и четырежды та или иная думская фракция скидывалась на похоронные венки. Действовал он не по списку, предъявленному спикером; существовала другая очередность, куда входили не только горлопаны и кулачные бойцы, но люди с весом и связями. Связи эти тянулись из прошлого, с времен т о г о президенства, когда политика и экономика страны напоминали гуляй-поле после виктории над турками. Атаман разгульной вольницы, спешно натянувшей тоги демократов, раздавал угодья и поместья щедрой рукой, и вдруг оказалось, что все уже роздано – рыба и лес, нефть и металл, лицензии на водку и лекарства, на земли в крупных городах и на торговлю оружием. Атаман исчез, но его приспешники остались – уже не вожди демократии, а короли. И, как положено в приличных королевствах, были у них свои министры, армии, тайные службы и агенты влияния.

Отдавать легко – возвращать трудно… Такой процесс не обходится без крови.

Пример Бабаева вдохновил депутатов, и тропку к битцевскому пятачку натоптали основательно. Вдруг обнаружилось, что Икс не терпит Игрека, Игрек ненавидит Зета, а у того камень за пазухой на некоего Би, который заявил публично, что Зет – придурок. Теперь эти старые обиды всколыхнулись, вызовы посыпались градом, а отказаться от дуэли не было никакой возможности – отказ означал политическое самоубийство. Что за депутат без чести и достоинства!

За перманентной депутатской битвой СМИ следили в четыре глаза, комментируя каждую дуэль в «Поединке Плюс», «Сатисфакции», «Дуэльном вестнике» и «Деле чести». От них не отставали другие газеты, телеканалы и радиостанции, так что всякий парламентарий, взявшись за оружие, мог рассчитывать на бесплатный пиар. Это придавало ситуации особую пикантность – победителя славили и облизывали, побежденному вспоминали все грехи, чтобы закончить традиционным: справедливость восторжествовала! Торжество, связанное с похоронными венками, случилось восемь раз; в остальных случаях дело кончилось ранами, и не всегда почетными – кому-то отстрелили ухо или загнали пулю в ягодицу.

Убыль депутатского корпуса была значительной. Можно сказать, она приняла угрожающие размеры, ведь стрелялись не в одной Москве, но и в регионах – по обвинению в коррупции или криминальном бизнесе, из-за женщин, квартир и политических разногласий, а в Твери спор возник из-за пива: один депутат был сторонником «Клинского», а другой отстаивал честь и достоинство «Трех медведей». На Четвертом оружейном трудились не покладая рук и собирали ежедневно сотню изделий ПД-1. Отдел Поцелуйко в Минюсте срочно расширили и укрепили кадрами из судов, где наблюдался явный отток исковых заявлений. ЦИК и избирательные комиссии на местах были сверх меры перегружены, и Троеглазов отправил письмо в Министерство финансов, требуя дотаций для новых штатных единиц. Заполнение вакантных мест шло туго; мерзавцы и мошенники уже не спешили скрыться за щитом депутатской неприкосновенности, треснувшим после указа президента. Мафиози и рэкетиры, авторитеты и строители пирамид, торговцы водкой и фальшивыми лекарствами вдруг осознали, что депутат всегда на виду, а в заметный лоб пуля так и просится. Кое-кто сложил полномочия и скрылся в тенях, а точку в этом процессе поставил рыботорговец Момот, исчезнувший в восточном направлении. Объявился он в Токио и сообщил репортерам, что мечта его жизни – сидеть у горы Фудзияма и любоваться цветущей сакурой.

Все эти перемены политической жизни не обошлись без последствий для Бабаева. Что-то было приятным, что-то – не очень, но Али Саргонович не унывал, памятуя, что дни человеческие как россыпь камней; есть среди них белые, есть пестрые, и черные тоже попадаются. Белым камешком была, конечно, Нина, любимая его ханум, но не только она. Гутытку, ярманд Пожарский, Лена Вересова и прочие сотрудники, даже взбамошная Земфира, тоже являлись белыми камнями. Когда Бабаев думал о них, на сердце его теплело и вспоминалась пословица: ищи спутника прежде дороги, а соседа прежде дома.

Серые камни оставляли его равнодушным. Почет, опаска и знаки уважения, с какими относились к нему в Думе, новый просторный кабинет, испанская мебель, которую Мамаев пытался заменить на совсем уж роскошную итальянскую, квартира в престижном небоскребе, спецсигналы и остальные блага – все это были серые камни, что душу не греют, а существуют для престижа. Имелись среди них увесистые – поговаривали, что Али Саргоновича надо бы продвинуть в вице-спикеры, ибо тогда порядка будет больше. Как он встанет, все замолкают; ни выкриков с мест, ни потасовок у микрофонов, ни – упаси Господь! – нарзанных дождиков, полезных для здоровья, но вредных для костюма. После третьей или четвертой дуэли Папа Жо так полюбил Бабаева, что расстался с прежним имиджем, и хотя неукротимый темперамент все-таки брал свое, но извергался уже не нарзаном, а словами. Лидер аграриев Придорогин преподнес Бабаеву модель комбайна, а Чайников из ППП – поэму Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», подарочное издание in folio. Остальные партийные бонзы жали руку и вежливо улыбались, а спикер Бурмистров намекал, что будет, будет Али Саргоновичу хорошая командировка. Не сразу, конечно, на остров Мальту или в Лиссабон, до Лиссабонов много у нас охотников, но все же в теплые края, где зреют апельсины.

Пожалуй, проект об отмене прописки тоже стал серым камешком. Катиб Маркелов и его помощники речь сотворили превосходную, и Бабаев ее произнес с чувством, с толком, с расстановкой. Он говорил о том, что жизнь переменилась, и нынче граждане имеют ИНН, и СПС, и СМП, а недвижимость их, квартиры, дачи и земельные участки, записана во всяких ГБР и ОРП [73]73
  ИНН – идентификационный номер налогоплательщика; СПС страховое пенсионное свидетельство; СМП – страховой медицинский полис; ГБР – городское бюро регистрации; ОРП – областная регистрационная палата.


[Закрыть]. Каждый присутствует в базе данных, и не в одной, а в четырех-пяти, и все там о гражданине сказано: где живет и чем владеет; женат ли, холост или разведен; какие у него болезни и что за лекарства страдальцу прописаны; какая пенсия или зарплата, какая кредитная история и нет ли недоимок по налогам. Эти ниточки соединяют гражданина с государством, и стало их намного больше, чем в минувший век; теперь любое ведомство о гражданине знает все, от адреса до состояния здоровья. Может, это плохо, может, хорошо, но вопрос не в этом, а в институте прописки, что именуется нынче регистрацией. Пережиток прошлого, постыдный для демократической страны! Синекура для кормления чиновников! Ни в Европе нет такого, ни в Америке! Давайте, уртаки, подумаем и вырежем этот уродливый аппендикс, а средства, что освободятся, вложим в северные территории, где проживают малые народы. И сделаем это побыстрее, ибо многим из них грозят деградация и полное уничтожение. Кто им поможет, кроме Старшего Русского Брата?… Кто сумеет повести в светлое завтра, где не будет прописки, зато у полярного круга встанет город-сад?… Пусть под стекляным колпаком, но встанет! Чтобы узнали люди Севера вкус яблок и хурмы, персиков и мандаринов, а еще…

И далее в том же роде. Прекрасную речь составил Маркелов! Когда Али Саргонович упомянул о персиках, Манилов, лидер «персюков», пролил слезу, и вся его фракция голосовала за бабаевский проект. Нацлибералы и демократы-западники тоже его поддержали – видимо, по той причине, что коммунисты в лице Жиганова были против. Жиганов высказался в том смысле, что у нас не Европа, что прописка – краеугольный камень страны, и никакие базы-шмазы ее не заменят. Наш человек привык к чему-то быть приписанным, к партии, жилплощади или трудовому коллективу. А потому не посягайте на святое! – закончил Старший Русский Брат и важно сошел с трибуны.

Думское большинство, «муромцы», аграрии и патриоты, сочли проект разумным, но преждевременным. Бурмистров заметил, что идея ценная и, шесть по горизонтали, стоит к ней вернуться лет через двадцать-тридцатьпятьдесят, а вице-спикер Сенегальский пояснил, что отсутствие прописки может вызвать у народа чувство неполноценности и привести к массовым психозам.

Инициативу провалили, но Бабаев не слишком огорчился. Главное, он заявил о себе; теперь коллеги знали, что Али Саргонович не просто хороший стрелок, но муж государственного ума. Это надо же, на прописку замахнуться! Потрясение основ, глобальная идея!

Были, однако, и черные камни. Не оставались труды Бабаева без реакции, так как третий закон Ньютона, утверждающий, что действие ведет к противодействию, справедлив не только в физике, но и в социальных сферах. В полном согласии с этим законом Бабаева пытались пристрелить, взорвать, размазать по асфальту – словом, изъять из обращения, переселив в райские сады, к ангелам и гуриям. Но Али Саргонович туда не торопился. Предки его почитали Аллаха, Христа или бога Мардука, и при таком разнообразии Бабаев вышел атеистом. При всей неоднозначности натуры, вера у него была простой: что сделаешь на Этом Свете, с тем и отправишься на Тот.

На Тульском шоссе, по дороге к Нине, Бабаева зажали два фургона: передний притормаживал, задний ринулся на таран, однако промахнулся Гутытку съехал на обочину, и трейлеры столкнулись. Дальше все пошло по голливудскому сценарию – грохот, дым, огонь, летящие обломки и четыре трупа с внешностью злодеев. С бомбами тоже старались, подкладывали то в машину, то к дверям квартиры, но их вынюхивал Кабул. Бабаев об этих случаях помалкивал, лично обезвреживал заряд, но однажды наткнулся на хитрую бомбу – пришлось саперов вызывать, а где саперы, там и газетчики. Информация просочилась в СМИ, и две недели Бабаева одолевали папарацци, дежурили у дома, лезли в офис на Лесной, но Вересова держала оборону крепко, и никому прорваться не удалось.

Все это были, в сущности, мелочи, а вот в начале декабря случился наезд посерьезнее: атаковали Лесную – вечером, во время депутатского приема. Пришлось упрятать посетителей в кладовку, где не было окон, и пока Земфира их успокаивала, Гутытку с Вересовой, Маркеловым и двумя охранниками из «Арбалета» палили по наседавшим бандитам. Али Саргонович вылез с черного хода, просочился в тыл противника, снял троих ножом, а шестерых расстрелял из «кипариса». Отличный пулемет! С откидным прикладом и глушителем, с магазином на тридцать патронов, а вес – не больше пары килограмм! После рандеву на Тульском шоссе Бабаев затребовал ящик гранат и боевое оружие; то и другое прислали из Центра, и с этих пор он не расставался с «кипарисом».

К счастью, прохожих на Лесной не оказалось и на балконы окрестных домов никто не вылез, но стекла кое-где были побиты. ОМОН приехал минут через десять, когда живых не осталось – лишь Али Саргонович стоял среди покойников точно лев над трупами шакалов. Эта бойня могла ему очень навредить, отпугнуть людей, что шли в его офис за помощью, но в Центре ткнули в нужные кнопки, и Бабаев из участника событий стал свидетелем, а вскоре и совсем исчез из милицейских протоколов. «Лесное дело» было представлено как бандитская разборка между двумя авторитетами, Аденомой из Мытищ и Гошей Тягачом из Бирюлево. Среди погибших в самом деле обнаружились бойцы из этих группировок.

Белые камни, серые камни, черные камни… Жизнь! Подобно реке она течет среди этих камней и выносит иногда к камешку странного цвета. Не белый, не серый и не черный… Может, голубой?…

* * *

Хмурым декабрьским вечером Бабаев сидел в своем думском кабинете и пил чай. День выдался утомительный – с подачи Папы Жо занимались иракской проблемой, а точнее – Саддамом Хуссейном. Идею послать в Ирак пятнадцать бронетанковых дивизий и сбросить америкосов в море, отвергли с колес – тут Владимир Маркович все же палку перегнул. Но о спасении Хуссейна, о том, чтобы выкрасть его из тайного убежища и переправить в Москву, говорилось немало и на полном серьезе. Уже решили голосовать, но тут поднялся депутат Ахматский и сказал, что не имеется данных, в какой ячейке локализована пси-функция. То есть выкрасть, наверное, не проблема, но откуда красть? Ирак – страна большая, а Хуссейн, должно быть, спрятался неплохо, раз американцы не нашли.

Сенегальский, лоббировавший проект, тут же заметил – мол, чего янки не знают, то нашим органам давно известно. Следует их запросить, отпарировал Ахматский, въедливый, как муха це-це. Коль известно, есть предмет для обсуждения, а в противном случае нужно не спасать Хуссейна, а искать. Совсем другая проблема!

Постановили: отложить до выяснения всех обстоятельств. Папа Жо, правда, кипятился и обещал сплясать качучу на костях Ахматского, но дело было сделано, паровоз уехал. Что до Бабаева, тот полагал, что отложить – мудрое решение. Отложить, а там или падишах помрет, или осел, или найдут Хуссейна и повесят.

После споров и утомительных прений чай с лимоном пришелся в самый раз. Прикрыв глаза, Бабаев довольно засопел и уже собрался попросить вторую чашку, как дверь приоткрылась и в кабинет заглянула Лена Вересова. Вторую секретаршу Али Саргонович еще не нанял, и Вересова помогала ему в Думе. Иногда и домой провожала – возможно, чтоб посидеть в «тойоте» рядом с Гутытку.

– К вам посетитель, Али Саргонович. Говорит, что тоже депутат, но не похож, – сказала Вересова.

– Почему не похож?

– Тощий и не нахальный. Примете?

– Приму. А ты, лейтенант, чайку сообрази на двоих.

Вересова исчезла, а в кабинет робко шагнул Игорь Петрович, бабаевский со-комитетчик и представитель ПАСЕМ. Шагнул, пригладил длинные светлые волосики и замер в изумлении.

Да, тут было на что посмотреть! Медвежья шкура у двери, огромная модель комбайна (масштаб – в одну десятую), старинный сейф и рядом, на подставке, большая книга в золоченом переплете. Испанский стол – как аэродром с телефонами, компьютером и переговорным устройством, над креслом – портрет президента и российский флаг, а по стене, что напротив окон, развешаны фотографии – не те, что из Ирака, те остались на Лесной, а новые и очень свежие. Али Саргонович над трупом Чумакова… Али Саргонович в Битцевском парке, у догорающей машины… Али Саргонович бросает вызов Жабскому из комитета по делам национальностей… Али Саргонович на панихиде по депутату Опанасенко… Снимки были сделаны разными людьми, чиновниками ОКДуП или репортерами, считавшими высокой честью одарить Бабаева. Но не от всех он принимал подарки; например, журналюгам «Сатисфакции» и прочих желтых газетенок было отказано раз и навсегда.

Игорь Петрович со страхом покосился на комбайн (должно быть, принял его за агрегат для изощренных пыток) и перевел глаза на книгу.

– Это Коран, Али Саргонович?

– Это, дорогой, бессмертная поэма Руставели. Коранов не держу.

– Разве вы не мусульманин?

– Нет. Я… ээ… поклонник тантрической йоги.

– Что-то вроде камасутры, да?

Бабаев ухмыльнулся.

– Что-то вроде. И обязательно с оргиями. Хочешь присоединиться?

– Нет… Пожалуй, нет, – вздрогнув, пробормотал Игорь Петрович.

– Тогда прошу садиться. От чая не откажешься, уртак?

В дверях возникла Вересова с подносом. Над чашками тонкого китайского фарфора вился парок. Нежный аромат наполнил комнату.

– Печенье? Вафли? Сахар? – спросил Бабаев.

Игорь Петрович остановился на вафлях. Некоторое время он деликатно прихлебывал чай, хрустел вафлей и разглядывал фотографии. Особенно ту, где Али Саргонович бросает вызов Жабскому, сейчас уже покойному.

– Ты, уртак, по делу или просто навестить? – поинтересовался наконец Бабаев. – Если дела нет, так пойдем в комнату отдыха и перекусим. Урюком тебя угощу и вяленой дыней. Дыню любишь?

– Люблю, но я п-по делу, – произнес Игорь Петрович с небольшой заминкой.

– Ну, тогда излагай. Есть проблемы?

– Есть. – Игорь Петрович отставил чашку, приподнялся и словно в воду прыгнул с высоты: – Вызвать хочу! На дуэль! Депутата Волкодава! А вас прошу быть секундантом.

Бабаев чуть не подавился чаем.

– Волкодава? Знаю, знаю! «Пятый Интернационал», да? Очень неприятный тип. Чуян! Помесь ишака с шакалом… А что он тебе сделал, дорогой?

Игорь Петрович расправил узкие плечи и выпятил грудь.

– Оскорбил! Грубо оскорбил, Али Саргонович!

– В детали посвятишь? Мне ведь договариваться надо… то ли с десяти шагов стреляетесь, то ли с сорока… Дистанция зависит от тяжести обиды.

Гость внезапно начал краснеть. Сначала запылали щеки, потом лоб, виски и даже шея. Игорь Петрович вытащил кружевной платок, смахнул испарину, помялся и молвил:

– Оскорбление такого рода, что о сорока шагах и речи нет. Десять… может быть, пятнадцать… Он, Али Саргонович, меня гомиком назвал.

Тут уж Бабаев в самом деле подавился чаем. Пришлось откашляться. Сделав это, он в смущении отвел глаза и буркнул:

– А разве ты не…

Игорь Петрович аж взвился.

– Если я состою в ПАСЕМ, это не значит, я тоже… это самое! Я женат и двух детей имею! Мальчика и девочку! И третьего в проекте! Но я – враг предвзятости! У сексуальных меньшинств тоже есть права! Конституция для всех писана! Для геев и лесбиянок тоже! И я их предста…

– Успокойся, уртак, успокойся! – прервал его Бабаев. – Ты геев и лесбиянок представляешь, я – талды-кейнаров… Тоже ведь меньшинство! Так что я тебя понимаю. – Тут Али Саргонович оглядел собеседника и отметил, что одежда у него такая же вычурная, как при первом знакомстве: лосины, узорчатые сапоги, кружева и плащ, но на этот раз не зеленый, а модного цвета «свекла в маринаде». Хмыкнув, Бабаев поинтересовался: – Вопрос можно, дорогой?

– Можно, – кивнул Игорь Петрович и деликатно вытер платочком нос.

– Странно ты одеваешься… Почему? Это в ПАСЕМ такая форма?

– Моя одежда не связана с политикой и работой в Думе, – ответил гость. – Она отражает другую сторону моей натуры. Я, Али Саргонович, эльф.

– Эльф? – Бабаев вцепился в волосы. – Почему эльф? Как эльф? Они ведь такие маленькие и с крылышками!

– Распространенное заблуждение. Эльф – вот он! – Заметно успокоившись, Игорь Петрович коснулся своей кружевной рубашки. Я ролевик, и на эльфийском мое имя Леголас.

– Леголас… эльф… ролевик… – произнес Бабаев в некоторой растерянности. – И что же ты делаешь в качестве эльфа?

– Что м ы делаем, – отозвался Игорь Петрович, выделив это «мы». – Собираемся вместе с гномами, хоббитами, белыми магами и воюем с гоблинами, троллями и другой нечистью.

– Интересно! Я, кстати, с одним гоблином знаком. Полезный человек! Яша Ширишвили зовут. Слыхал про такого?

Игорь Петрович помотал головой. Кажется, речь шла о других гоблинах.

– А как вы с ними воюете? На компьютере? – с надеждой спросил Бабаев.

– Нет, на природе, в лесах и полях. Иногда на Ладогу выезжаем или на Селигер, русалок с собой берем. Они, кстати, все лесбиянки.

Али Саргонович глубоко вздохнул. Потом повторил. Трижды. Приток кислорода действовал освежающе и расширял восприятие. Эльфийская сущность Игоря Петровича уже не чудилась Бабаеву чем-то несовместимым с реальностью. У каждого свои тараканы в голове… Взять хотя бы эмира Фарука – тот обожал рядиться бедуином и кормить верблюдов… Или взять Хуссейна… У него тоже были свои причуды и совсем не безобидные, когда дело касалось курдов.

– Ладно, – молвил Бабаев, – ты, значит, эльф, скачешь по лесам и воюешь с джиннами… то есть с троллями… Полагаю, боевой опыт у тебя имеется? Ведь эти джи… то есть тролли – серьезные ребята?

– Ну, не всегда ребята, есть и девушки, – сообщил Игорь Петрович. – Жена вот у меня троллиха… такая симпатичная брюнеточка… а ребятишек мы в хоббиты записали.

Бабаев ткнул в клавишу переговорного устройства.

– Лена, аржан, чайку еще принеси… что-то в горле пересохло. – Затем он повернулся к гостю. – Раз жена у тебя троллиха, значит, троллей и этих гоблинов вы саблями не рубите и пиками не колите. Я верно понимаю?

– Верно, – согласился гость, принимая от Вересовой чашку. – Такая игра. Поддерживает бодрость и самоуважение.

– Бодрость, это хорошо, – пробормотал Бабаев. – А вот из пистолета ты когда-нибудь стрелял?

– Я пацифист! – с гордостью заявил Игорь Петрович. – Если бы не это гнусное оскорбление, я бы не прикоснулся к оружию!

Бабаев вздохнул и допил чай.

– Выходит, ты у нас эльф, депутат, пацифист и наверняка… как это по-русски?… да, вегетарианец. Очень, очень многогранная натура! Жаль, если тебя пристрелят. А еще больше жаль, если детки твои останутся сиротами… Ты хорошо подумал, уртак?

– Да!

– Упрямый однако… Ладно, я передам твой вызов. – Али Саргонович поднялся, отворил сейф, вытащил шкатулку с пистолетами и десять коробок патронов. – Вот, возьми! В тир пойдешь, учиться будешь. День учись, два учись, три учись… На четвертый в Битцево поедем, Волкодава стрелять. А там что получится. Кисмет! От судьбы не уйдешь!

– Эльфы тоже так считают, – сказал Игорь Петрович и, распрощавшись, вышел вон.

Бабаев запер сейф, вернулся в кресло, посидел, повздыхал. Жаль ему было эльфа и его детишек, малолетних хоббитов, и троллиху, что вдовой могла остаться, тоже было жаль. Еще он себя ругал – за то, что не разделался сам с членом «Пятого Интернационала» Волкодавом. Этот Волкодав ел с руки олигарха Сосновского и был редкостным хамом правда, после Чумы, Рубайло и других показательных акций Бабаева вроде бы притих. Выходит, не совсем, раз эльфа обидел!

Повернувшись к компьютеру, он вызвал нужное досье и прочитал:

ВОЛКОДАВ МАКСИМ ВИКТОРОВИЧ. Родился в Петербурге (Ленинграде) в 1965 г в семье партийного функционера (см. ссылку 1). Закончил строительный техникум и четыре месяца отработал в тресте N 9 помощником прораба. В дальнейшем к производству отношения не имел, пошел по стопам отца: в 21 год – секретарь комсомольской организации треста; в 22 года – инструктор Фрунзенского райкома КПСС; в 24 года – инструктор горкома партии. Рассчитывал сделать блестящую карьеру, но, в связи с событиями девяностых годов, надежды не сбылись. По этой причине обозлен на власть; считает, что при прежнем строе мог бы занять гораздо более высокое положение. В 2001 году вышел из состава РПКЛ и организовал совместно с рядом единомышленников «Пятый Интернационал», партию крайне левого толка. Неоднократно был женат, с женами расставался при скандальных обстоятельствах (см. ссылку 2). Политическая ориентация: черносотенец, левый коммунист; находится на той грани, где коммунизм смыкается с фашизмом. Слабости: Вспыльчивость, жадность к деньгам, пьянство. Малообразован. Последний недостаток восполняет исключительной грубостью; вероятно, эта привычка возникла в период его работы помощником прораба.

– Огрызок, – произнес Бабаев. Так в депутатской среде называли молодых партийцев, делавших в восьмидесятых, в начале перестройки, быструю карьеру. Они могли бы стать секретарями горкомов и обкомов или трудиться в Москве, в ЦК КПСС – словом, сложись ситуация иначе, они были бы сейчас элитой, хозяевами страны. Полновластными и всемогущими! Они это знали, и потому их злобе не было предела.

В кабинет вошла Вересова, стала собирать на поднос пустые чашки и поглядывать искоса на Али Саргоновича – видно, хотелось ей спуститься вниз и поворковать с Гутытку, а заодно мороженое съесть. Бабаев вздохнул, выключил компьютер и сказал:

– Знаешь, Елена, кто к нам в гости заявился? Видела сапожки? А плащ? А кружева? Эльф, настоящий эльф! Леголасом зовут!

– Тогда я королева Галадриэль, – отозвалась лейтенант Вересова и хихикнула. – А может, Белоснежка и семь гномов.

* * *

Огрызок Волкодав явился в Битцево с двумя хмурыми соратниками по «Пятому Интернационалу». Один из них, Красильников, был секундантом, уже знакомым Бабаеву – с ним обсуждались время и условия дуэли; другой, ражий детина метр девяносто, представиться не пожелал. Приехали они на «мерседесе» и привезли с собой Мурашкина, чиновника ОКДуП, курировавшего парламентские поединки.

Выезд Али Саргоновича выглядел куда роскошнее: за его «тойотой» двигались два бронированных чудища, в которых обычно развозили мешки с деньгами, и в каждом – по пять парней из ЧОПа «Арбалет». Надо сказать, что «арбалетами» Бабаев был доволен: щек они не надували, как «победоносцы» и «латышские стрелки», но службу несли исправно и атомных счетов не выставляли.

Бронированные джипы развернулись, съехали на обочины шоссе и ощетинились стволами. Из «тойоты» вылезли Гутытку с ружьем, лейтенант Вересова с автоматом и табиб Калитин с медицинским саквояжем. Протоптав дорожки в снегу, троица окружила «депутатский пятачок» и спряталась за деревьями. Затем и Бабаев покинул машину, а вместе с ним – виновник торжества, вцепившийся мертвой хваткой в ящик с пистолетами.

Али Саргонович вылез, приподнялся на носках, оглядел диспозицию и кивнул с довольным видом. Все подъезды и подходы были перекрыты.

– Выходи, уртак! Здесь встанешь! – Он показал Игорю Петровичу нужное место. – Оружие мне отдай. Тир посещать не забывал? Пристрелялся?

– Да, – судорожно сглотнув, выдавил дуэлянт.

– Тогда все в порядке. Разве Волкодаву эльфа одолеть? Особенно, если эльф – Легколаз!

– Леголас, – прошептал Игорь Петрович. – Леголас, стрелок из лука.

– Ты пока расслабься, – произнес Бабаев, – а я пойду на противников взгляну. Да и Мурашкину надо бы салам сказать. Хороший человек, старательный!

Он положил шкатулку с пистолетами на сиденье, поздоровался с чиновником ОКДуП и зашагал к машине комбатантов. Снега этой зимой выпало немного, легкий ветерок гнал поземку и ерошил Бабаеву волосы. Деревья стояли припудренные инеем, морозец пощипывал кожу, солнце пряталось за облаком, но было достаточно светло. По дороге Бабаев расстегнул дубленку на бараньем меху, проверил, что «кипарис» и пара гранат удобно устроились под мышкой. Потом оглянулся. Два броневика смотрели на дорогу темными щелями амбразур.

К нему подошли Красильников с рослым приятелем.

– Это что за выставка? – Метр Девяносто ткнул пальцем в сторону машин с охраной.

– Это на всякий случай, – пояснил Бабаев и добавил на арабском: – Аллах любит предусмотрительных.

– Чего? – удивился Красильников.

– В Коране, в третьей суре, сказано: если кто не верует в знамения Аллаха, то ведь Аллах быстр в расчете! А знамения уже были. И не одно! – Еще раз оглядев прогалину и своих людей, Бабаев повернулся к Волкодаву. – Готов? Помолиться не хочешь? Или спеть «Интернационал»?

Огрызок хрипло выругался. Помянул вонючих педиков, пролезших в депутаты, и черножопых мудаков, с которыми тоже стоит разобраться. И разберемся, не сомневайтесь! Воспрянет отечество, и будут в нем чрезвычайные тройки и «красные бригады», а голубые и черные в нашей Рассее будут каналы копать от Волги до Енисея.

Бабаев намек понял, но сдержался. Только заметил, сдвинув брови:

– Вижу, поединщик наш готов. Ведите на позицию!

Вернулся к Игорю Петровичу, шепнул: «Ручки-то у огрызка дрожат!» – принялся наставлять своего дуэлянта:

– К противнику правым боком встань, руку вытяни и держи твердо. В расстроенных чувствах он… Ты долго не целься, первым стреляй. Умные люди так советуют: всегда стреляй первым! Кто к пальме раньше поспел, тот ее и обтрясет… Стреляй, и ни о чем не думай! Ни про хоббитят своих, ни про жену-джиннию!

– Троллиха она, – произнес Игорь Петрович окрепшим голосом должно быть, Бабаев вдохнул в него энтузиазм. – Я ей ничего не говорил… Знала б она, так меня бы без соли съела.

– Еще съест, – сказал Бабаев. – Если узнает.

Дважды промерили дистанцию, зарядили пистолеты, раздали оружие дуэлянтам. Игорь Петрович казался белым, как снег, но стоял хорошо, расправив плечи и гордо запрокинув голову. Пальто он сбросил. Под ним был короткий плащ цвета индиго, шитый по вороту серебром. Где он их берет?… – удивился Бабаев. Совсем несовременная одежка…

Метр Девяносто отступил к деревьям, Мурашкин, укрывшись за «тойотой», приготовился снимать. Условились, что сигнал для дуэлянтов подаст Красильников. Он поднял перчатку, подержал ее на весу и, резко выдохнув, метнул на снег. Не медля ни мгновение, Игорь Петрович вытянул руку, прищурился, и сразу грохнул выстрел. Бабаеву показалось, что пуля просвистела над плечом огрызка, хотя, конечно, он не мог заметить ни ее полета, ни разглядеть древесный ствол, принявший свинец. Реакция Волкодава была такой, какую предвидел Али Саргонович – напуганный грохотом, он инстинктивно нажал на спуск и выпалил не целясь. Кажется, он даже не приподнял пистолет – пуля взбила снег и землю метрах в трех от его башмаков.

Может, обойдется, подумал Бабаев и выкрикнул:

– Хватит, уртаки! Выстрелами обменялись, честь восстановлена… Довольны? Мир?

– Какой мир? – рявкнул в ответ Волкодав. – Какой еще мир? С голубыми жопами никакого мира! Я этому гомозеку матку выверну! Я его в асфальт утрамбую, вошь геморройную! Задницу прострелю!

Он потряс пистолетом, и Бабаев понял: мира, увы, не будет. Ненависть, сжигавшая огрызка, имела ясный источник – Игорь Петрович был другим. Не в смысле его сексуальных пристрастий, оказавшихся вполне нормальными, а по причине более глубокой, укоренившейся в сознании за много лет советской власти. Кто любит книги – враг! Кто странного желает – враг! Кто носит необычную одежду, шляпу и очки – тоже враг! Интеллигент, тайный подлый враг трудящихся, не класс, а мелкобуржуазная прослойка! Взять за глотку мозолистой рукой и давить его, гада, давить! К станку его, в горячий цех, на самую вредную химию, которую он же и придумал! Ну, не на химию, так на овощную базу и в колхоз… профессоров, студентов, инженеров, а заодно – эльфов и книжников… Всех, кто мечтает, всех, кто учится и учит! На гнилую картошку и тухлую капусту!

Но время колхозов и баз прошло, и это очень обижало Волкодава.

Под присмотром Красильникова Бабаев зарядил пистолеты. Отдавая оружие Игорю Петровичу, шепнул:

– Молодец, уртак! Все верно делаешь!

Его дуэлянт лишь головой помотал – кажется, он находился в прострации. Однако не бледнел и на ногах стоял твердо.

Вновь промерили дистанцию в пятнадцать шагов, Красильников подобрал свою перчатку, а Бабаев оглядел окрестности. Ни вида бандитского, на запаха… Может, на сегодня в покое оставили, а может, устрашились… С броневиками без артиллерии не повоюешь!