Текст книги "Воскресное утро: Воскресное утро. Решающий выбор"

Далее. Внутри периметра несет службу охранная дивизия СС. Это кроме личной охраны Гитлера. Там же расквартированы подразделения обеспечения штабов ОКХ, люфтваффе и так далее. Это не полноценные штабы – передовые группы, но все имеют службы обеспечения. Там же стоят несколько дивизионов ПВО. Все это прекрасно замаскировано, и в той истории никакая разведка обнаружить эту ставку не смогла. В общем, шансов на успех, даже с учетом гибели всего десанта, немного. Да что там говорить, нет вообще. Поэтому возникла мысль использовать ВВС. А чтобы обмозговать это, и нужен был этот разговор. Потому что наверняка будут подводные камни, чисто специфические. И хотелось бы знать их и принять меры по устранению их влияния заранее.

Он замолчал, испытующе поглядывая на генералов. Жигарев встал, подошел к шкафу и, порывшись, вернулся к столу с картой.

– И где это? – переспросил он Воронова, раскладывая карту на столе.

– Вот! – ткнул тот пальцем в точку на карте.

– Ну… не так все и плохо. Ориентир приличный – озера не спрячешь. С одной стороны. С другой, я так понимаю, это просто квадрат на карте. В данном случае два на два километра. А что там за бункер? Есть информация?

– Есть. По словам источника, Гитлер очень боялся обнаружения ставки и ее бомбежки. Поэтому первоначальные пятиметровые бетонные перекрытия к концу войны в той истории достигли толщины одиннадцати метров.

Красавин присвистнул, удивленно покачивая головой.

– М-да… даже пять метров впечатляет. Я так понимаю, именно такая толщина сейчас? – и он вопросительно посмотрел на Воронова.

– Скорей всего. Но проверить мы не можем?

Жигарев отрицательно покачал головой.

– На сегодня нет боеприпасов, способных пробить такую толщину железобетона. Хотя, если бункер недостаточно глубок, а я думаю, это именно так, местность явно вокруг болотистая, то в любом случае при нанесении бомбового удара боеприпасами массой в одну тонну убитые и контуженые будут и внутри бункера. Главное, чтобы тот, кто нам нужен, был там.

И он вопросительно посмотрел на Воронова.

– Мы работаем над этим вопросом, – уклончиво ответил тот на немой вопрос.

– Главное, чтобы ВВС было готово к нанесению удара в течение суток, максимум двух, после команды. В общем, вам двоим нужно разработать и иметь план операции. Необходимых людей можно подключать к разработке, не информируя их о цели и месте операции. Когда она начнется, как вы понимаете, я сказать не могу по объективным причинам. Но нужно быть готовыми. Если будут вопросы, звоните. Если у меня будет информация, полезная для вас, тоже немедленно свяжусь с вами. А сейчас разрешите откланяться – дел невпроворот. Спать некогда. Рад был с вами встретиться. Пусть и по служебным делам. После Победы обязательно посидим. До свидания!

7 октября 1941 года.

Вязьма. Аэродром «Двоевка»

В ночь с понедельника на вторник выпал первый снег. Он быстро растаял, но показал, что зима в этом году будет ранняя. На утренней зарядке курсанты с хохотом обкидали друг друга снежками, устроив сражение между эскадрильями. Пробежка до «точки» и обратно по первому снегу подняла настроение, упавшее этим хмурым утром из-за нелетной погоды. Значит, сегодня будет снова теория.

Курсанты учебного полка уже две недели осваивали в теории реактивные самолеты. Правда, кроме теории все сделали лишь по ознакомительному полету на «спарке». Командование, учитывая, что весь курсантский состав имеет летную практику на поршневых самолетах, а некоторые – к которым принадлежал и старший лейтенант Егоров – и боевой опыт, уплотнило и ограничило учебный процесс шестью месяцами. Жили они рядом со штабом и столовой в трехэтажной курсантской казарме со всеми удобствами. Тут все было рядом, в том числе и клуб, в который они ходили в свободное время в кино, библиотеку и спортзал. В спортзале чаще всего играли в волейбол, который был очень популярен среди местных мальчишек и летчиков. На аэродром их отвозили автобусом, а обратно они чаще всего с удовольствием возвращались пешком по бетонке, либо по тропинке через небольшой лесок и улицу Лесную. Улица полностью оправдывала свое название – небольшие финские щитовые домики, в которых жили семьи в основном технического состава, скрывались среди деревьев. Вся улица располагалась в роще. После восьми вечера и до отбоя и бетонка, и тропки были заполнены гуляющими парочками и группами молодежи. Фронт был далеко, и практически ничто здесь не напоминало о войне. Разве что часто встречались патрули НКВД и все офицеры ходили с личным оружием.

Николай запомнил волнение, с каким он впервые сел в кабину «спарки» и первый полет. Это было столь же впечатляюще, как и первый полет на У-2. Но возможности этой машины кратно превосходили возможности даже боевых поршневых истребителей. И каждый раз, когда он даже в учебном классе слышал высокий свист турбин запускаемых на аэродроме двигателей, его сердце стучало быстрее. И все его товарищи, теперь такие же, как и он, курсанты, болели тем же самым. И каждый мечтал сесть в кабину боевого МиГ-17 и почувствовать себя богом в небе.

И все хорошо было у него с Леной. Вернувшись в Вязьму, он выполнил свое тайное желание – заказал, а потом в течение недели ему сшили парадный и повседневный мундиры ВВС с погонами. Отец Лены помог ей перевестись в столовую Центра, и теперь они могли встречаться не только вечерами, но и на приемах пищи. В первый же вечер Лена не утерпела и прошлась с ним мимо лавочки, на которой вечерами собирались знакомые ей девчонки. Нужно было видеть ее лицо в этот момент! Их отношения уже перешли, как говорила Лена, пионерскую дистанцию и вышли на финишную прямую – либо Николаю нужно было просить ее стать его женой, либо становиться негодяем.

Сначала они, как и все, гуляли по бетонке и дорожкам городка. Потом однажды Лена, помахав ему перед лицом ключиками, повела его на дачу подруги. Дача представляла собой небольшой домик с пристройкой, в которой стоял сельхозинвентарь, и комнатой со столом и старой кроватью. Но не все было так просто. Кругом на своих участках копались люди, поэтому приходилось «гулять» вчетвером – второй парой была хозяйка дачи и ее молодой человек – тоже курсант из другой эскадрильи. Поэтому внешне это выглядело – ну, по крайней мере, в глазах самих влюбленных – достаточно целомудренно. Кровать и вообще вся комната были заняты хозяйкой, а Николаю и Елене оставалась пристройка. Не в первый день, но путь Колькиной руки до трусиков Лены, а чуть позже и до того, что было под ними, был пройден. Сердце в груди стучало так, что казалось, выскочит наружу. А дальше… а дальше было негде! Следствием этих свиданий были опухшие от поцелуев губы и боль внизу живота. Пару раз Лена доставала ключи от квартир подруг, родителей которых в это время не было дома. Воспоминания об этом сразу вызывали определенные неудобства в штанах у Николая.

Первый раз они попали на такую квартиру случайно, за час до окончания увольнительной Егорова. Все, что он успел за этот час, это довести Лену до состояния согласия, раздеть, раздеться самому и, с сожалением оглядев свою любимую, раскинувшуюся на постели перед ним, всю без остатка, быстро, как по тревоге, одеться. До окончания увольнения оставалось пятнадцать минут, и он уже практически опаздывал. Он был настоящим военным с исключительно обостренным чувством долга. В тот раз ему повезло: его на дороге подобрала машина НКВД, идущая к штабу, и он успел. А Лена поняла и простила ему этот поступок.

Второй раз времени было больше, но Лена почему-то не хотела этого. Потом, посмотрев на расстроенное лицо сгоравшего от желания Николая, внезапно разделась сама. Это случилось неожиданно, хотя в мечтах Николай это проделал уже много раз. И сейчас, глядя на любимую сверху вниз, лежащую на простынях и от того выделяющуюся на их фоне своей темной стрижкой, блестящими карими глазами, задорно вздернутыми темными сосками грудок и темным, манящим треугольником между мраморно-белых ног, он вдруг успокоился – она его, и никто не сможет ее у него отобрать! Его, и только его!

Он наклонился над ней и провел рукой по ее щеке, шее, груди, задержавшись на ее сосках, животе. Скользнул пальцами во влажный треугольник и опустился по мокрым бедрам ниже. Она вся была его! В груди бухало сердце, губы пересохли от волнения. Он даже не заметил, как разделся сам. Где-то у него билась мысль, что сейчас не время рожать детей, и он, как взрослый, должен об этом подумать, и он соглашался с этой мыслью. Но эта мысль продержалась ровно до первого движения. Секундами позже он уже плюнул на нее, заменив утверждением, что это она — его любимая и желанная! Она – станет его женой! Она – уже его жена, которая родит ему его детей! И он не собирается ни о чем жалеть.

Через какое-то время они лежали рядом, и он не переставая что-то шептал, обнимая ее и зарывшись лицом в ее волосы, с наслаждением вдыхая их запах. А она, закинув на него ногу, крепко прильнув всем телом к нему и положив голову ему на плечо, молча улыбалась и гладила его. В этот день у них больше ничего не было. Лена боялась, что второй раз подряд будет еще больней, и он не настаивал. Он был счастлив!

И сегодня, одетый в парадный мундир, блестя золотыми погонами и орденом Красного Знамени, он шел к родителям Лены. Он шел просить руки той, которой готов был отдать не только сердце, но и жизнь. Шел и сам нравился себе. Эх! Видели бы сейчас его бывшие одноклассницы! Хотя… к чему? Он уже ничего не хотел им доказывать.

О том, что он сегодня придет, он запиской сообщил Лене на завтраке через ее подругу – у Лены был выходной, а ему комэск дал увольнительную по такому случаю. День был выбран неспроста, в этот день родители Лены должны были быть дома.

23 октября 1941 года.

Где-то под Вязьмой

Сергей Смирнов смотрел, как танки его роты преодолевают препятствия на трассе танкодрома.

После боев под Житковичами и вывода их полка в составе корпуса под Минск он так и остался сначала врио командира роты, а потом с присвоением досрочного звания «старший лейтенант» и вручением ордена Красного Знамени был утвержден в этой должности приказом. Там, под Минском, он передал оставшиеся от роты два последних БТ-7 в резерв, и уже в Вязьму остатки его роты прибыли «безлошадными».

Сначала он не придавал этому значения: как и все, ждал новой техники. Перевооружались «соседи», он лично видел колонны новеньких Т-34, идущих в расположение «Пролетарки». Он даже успел облазить эту новую технику. Она оказалась новой во всех отношениях: башня была совершенно другой конструкции. Танкисты ее прозвали «гайкой» за весьма схожий вид. Внутри эта машина была удобнее. Те, кто успел повоевать на «тридцатьчетверках» предыдущей модификации, сразу же оценили изменения в этой. Двигатель имел больший ресурс, пятиступенчатую коробку передач, более просторная башня была удобнее в обслуживании орудия, командир танка получил башенку над своим люком и вместе с ней хороший обзор. Как сказали те, кто передавал эти танки, была также улучшена бронезащита.

А вот в их полк танки все не поступали. Весь танковый батальон 23-го МСП и его рота в том числе не вылезали из нарядов и караулов. Начальник штаба полка старался максимально освободить все остальные подразделения от нарядов, чтобы они быстрее осваивали новую технику и оружие. Артдивизион хвастался своими новыми самоходками СУ-76, пехота – СКСами и ППСами, а танкисты 23-го полка по-прежнему оставались без техники. Да еще в таком же положении оказался новый полк дивизии, который только формировался.

Смирнов не находил этому объяснения.

И вот с опозданием на три недели им сообщили, что завтра прибудут эшелоны с танками для их батальона, поэтому в наряды назавтра уже готовились пехота и артиллеристы.

После завтрака начальник штаба полка и комбат уехали на станцию.

Весь личный состав батальона сосредоточился вокруг курилки у полевого КПП полка, с нетерпением поглядывая на проселочную дорогу.

Время уже приближалось к построению на обед, когда у дальней кромки леса за полем показалась темная лента колонны. Когда через пятнадцать минут она перестроилась перед КПП в шеренгу и заглох двигатель последнего танка, стало слышно, как чирикают воробьи под крышей штаба и шумит голыми ветвями берез ветерок. Батальон во все глаза молча смотрел на танки. Их танки!

С переднего танка спрыгнул комбат и скомандовал построение.

Когда батальон построился, он подал команду «Смирно!» и, обведя строй глазами, с усмешкой спросил:

– Что? Не ждали? – и, не дожидаясь ответа, добавил: – Родина доверяет вам лучшее оружие, которое она только может сейчас сделать – танк Т-34-85! И надеется, что мы еще лучше будем громить врага! А сейчас – вольно! Разойдись! Можно ознакомиться.

И батальон бросился к танкам! Наводчики осматривали орудия и башни, которые были не в пример больше даже «гайки», командиры танков, взводов и рот осваивались на своем месте, оценивая удобство и обзор. Перегонщики с завода рассказывали о танках и их характеристиках. Минут через двадцать с трудом удалось построить батальон на прием пищи.

Оказалось, в их дивизию поступила первая партия этих машин. Теперь Смирнов понял, почему им не дали Т-34 с башней «гайка».

И сейчас он любовался этими красавицами. Даже легкая зависть к экипажам Т-55 и Т-72 затихла в его душе. Может, потому что он понял – рано или поздно он сядет в Т-55. А потом, возможно, и в Т-72. Страна, не жалея сил, вооружала свою армию. И путь развития танков он представлял себе уже достаточно ясно.

10:00. 7 ноября 1941 года.

Москва. Красная площадь

Военный парад в Москве 7 ноября 1941 года проводили уже с учетом изменившейся обстановки. ПВО города гарантировало отсутствие авиации противника. Поэтому парад начался уже в светлое время суток. Были приглашены послы и военные атташе всех посольств Москвы. И гораздо больше дипломатов на трибунах было корреспондентов отечественных и зарубежных газет.

По заснеженной брусчатке площади шли части Московского гарнизона.

Сталин, стоя вместе с членами Политбюро, Правительства и ГКО на трибуне Мавзолея, с удовлетворением смотрел на проходящие колонны войск. А на гостевых трибунах царил просто ажиотаж. Корреспонденты и атташе лихорадочно снимали проходящую технику, перезаряжали фотоаппараты и снова снимали. Те, кто не подготовился, и пленка у них уже кончилась, метались в поисках запасных, выпрашивая, вымаливая у коллег.

По площади шли представители лучших соединений Красной Армии! И как шли! Появление стройных колонн Т-34 и СУ-76 вызывали восхищение! Следом на грузовиках шли мотострелки. Фигурки экипажей в люках и пехоты в бронежилетах и маскировочных костюмах казались застывшими изваяниями. Но ни у кого не было сомнений – команда! Миг! И эти солдаты сорвутся в едином движении, выполняя приказ!

Были сомнения: показывать иностранцам новую технику или не показывать. Решили пока ограничиться самой новой техникой, уже стоящей на вооружении. Технику потомков показывать не стали. Но понятно – долго шила в мешке не утаишь. Немцы уже не только видели ее, но и испробовали ее возможности на своей шкуре. И главное, эта техника уже в скором времени встанет на конвейеры советских заводов. Хотя брак, нестыковки в технологиях будут иметь место в первое время. Но это уже вопросы отладки производства. Естественно, пусть с опозданием, но и партнеры по антигитлеровской коалиции (сначала через разведку у немцев) получили некоторую информацию. И уже зашевелились у нас. У НКВД и ГБ прибавилось работы. Поступили просьбы предоставить экземпляры новой техники для изучения как союзникам. Но в отличие от той истории, СССР был менее зависим от помощи Запада. Оружие, боеприпасы, танки и самолеты не закупались. СССР брал автотехнику, средства связи, дефицитные материалы и оборудование для заводов. Пока Сталин «кормил» Черчилля и Рузвельта завтраками, объясняя, что техника новая, экспериментальная, потому сырая, и ему стыдно показывать полуфабрикаты партнерам. Вот, отработаем технологию, и тогда… может быть… когда-нибудь… а пока отправили в качестве жеста доброй воли Т-34 первых серий и КВ-1. Тем более что из новых танков в Красной Армии в настоящее время они действительно составляют большинство.

На данный момент все усилия промышленности, кроме отработки технологий, были направлены на оснащение полным комплектом новой техники Особого корпуса РГК, а следом на очереди стояли Ударные армии. Была надежда к планируемым зимним фронтовым операциям полностью переоснастить и Корпус, и 1-ю Ударную армию.

Остальные формируемые шесть Ударных армий пока получали на вооружение то, что стояло на конвейерах. Кстати, в августе на разборе оборонительных операций Красной Армии по поводу штатов дивизий состоялся жаркий спор. Практика показала, что мощные в танковом отношении мехкорпуса Красной Армии как инструменты стратегических операций не оправдали возложенных на них надежд. Оппонентами защитников довоенных взглядов выступили Жуков и приглашенный лично Сталиным генерал-лейтенант Оганян. По их рассуждениям получалось, что перегруженный танками корпус не обладает оперативной гибкостью. Собственной гаубичной артиллерии у него нет. Поэтому если нужно взломать оборону противника, то это приходится делать броней, неся при этом неоправданные потери. Далее удержание захваченной территории тоже невозможно ввиду крайне малого количества пехоты. А обслуживание, эвакуация и ремонт такого количества техники к тому же требует огромного тыла, которого, кстати, апологеты этих монстров даже не предусмотрели. Напротив, моторизованный корпус из трех мотострелковых дивизий шестиполкового состава в своем составе имеет около 30 батальонов пехоты, 18 батальонов танков – около 600, 18 артдивизионов орудий 122—152-мм – около 300 штук, не считая минометов, 18 дивизионов зенитной артиллерии калибра 12,7—37-мм – 216 стволов. На этом же заседании было принято решение опробовать предложенную схему. Для чистоты эксперимента, чтобы не было прямого влияния потомков, решили его провести на Юго-Западном фронте. В качестве моторизованного корпуса решили взять штаб и остатки 8-го МК генерал-лейтенанта Рябышева, не меняя названия и поменяв его штатную структуру. Добавили техники, особенно пришлось напрячься в отношении автотранспорта, пополнили дивизии до нового штата. Месяц дали на подготовку личного состава, в течение которого до рядового и командного состава твердо и целенаправленно донесли, чего от них хотят.

После чего провели частную фронтовую наступательную операцию по улучшению позиций Киевского оборонительного района. Успешную операцию. Корпус полностью выполнил поставленную задачу. Более того, сумел самостоятельно отбить контрудар 1-й Танковой группы, пытавшейся восстановить положение. На докладе Рябышев, далеко не худший комкор, хвативший горя со своим мехкорпусом жарким летом, не скрывал удовлетворения от выполнения задачи и возможностей его войск. Кстати, Рябышев понравился, и Сталин взял его на заметку. И после совещания поинтересовался его судьбой и службой в той истории.

Как и в любом деле, не обходилось и без сложностей. Не справлялись инженеры Кировского танкового завода с освоением технологий производства Т-55. Не получалось изготовление литой сферической башни. И потомки помочь не могли – они ведь были не производственниками, а эксплуатантами. Собрали по этому поводу совещание в Кремле – были ведущие инженеры с Кировского во главе с главным конструктором Котиным, металлурги, и от потомков был полковник, бывший замкомандира 134-го МСП по технической части. Он сидел молча и не вступал в жаркую дискуссию предков. Сталин это заметил, и, когда все в основном выговорились, он спросил, что тот думает по этому вопросу.

– Во-первых, я отвечу на критику танка Т-34-76 последней модификации, во внедрении которой пришлось поучаствовать и мне. Главный упрек в адрес этого танка, что он потеряет свои преимущества над немецкими танками с появлением на фронте ожидаемой нами «четверки» с длинноствольным 75-мм орудием. И те новшества и доработки, внесенные в его конструкцию, мало что изменили по сравнению с моделью 1940 и 1941 годов. По этому поводу расскажу случай из моей жизни. Я в училище поступил в 1951 году. И после присяги нас, семнадцатилетних первокурсников, повезли на танковый полигон. В качестве учебных танков тогда были виденные вами Т-34-85. Но! Экипажи учебных танков были сформированы из танкистов-сверхсрочников. И не просто танкистов – отбирали на эти должности только тех, кто прошел всю войну – с июня 1941 года и до Победы. И выжил! Так вот они нам тогда показали класс в использовании вверенной техники, который позволил им дожить до Победы. Вы знаете, техническая скорострельность 85-мм орудия пять выстрелов в минуту. Эти экипажи делали двенадцать! В движении! И поражали все мишени! Я понимаю: родной полигон и все такое. Но в любом случае это был высший уровень мастерства! Так вот к чему я это? Главная сила любого танка – не броня и не калибр орудия. Экипаж! Просто нужно сделать упор на качество освоения специальностей и техники экипажами. Я думаю, сейчас есть все возможности для этого.

Что касается проблемы с освоением технологии производства Т-55. Правильно было замечено, что более, чем мы уже сделали, мы помочь не можем. Однако! Есть предложение. Опять же из опыта моей службы. Первая моя лейтенантская должность в боевой части пришлась на танковый полк, на вооружении которого стояли танки Т-44. Не получается Т-55 – можно и нужно делать Т-44. Он будет как промежуточная ступень в развитии танкостроения. С одной стороны, в нем очень многое от Т-34-85, то есть уже освоенное. С другой стороны, более современная ходовая часть и поперечно установленный двигатель со всеми своими особенностями. Как раз это то, что является составной частью схемы Т-55. Мне кажется, это наиболее быстрый и дешевый способ решения наших проблем именно сейчас. А Т-55 освоим позже – придет время.

И он прямо тут же набросал по памяти цифры основных параметров танка. В итоге изменили задание для КБ Кировского завода с Т-55 на Т-44. И это действительно оказалось лучшим выходом из сложного положения!

Одновременно приняли решение о прекращении производства танков серии КВ. Вместо них заводу поставили задачу выпуска самоходных установок СУ-152, крайне необходимых при проведении наступательных операций.

Все это, наряду с серьезной кадровой работой на всех уровнях командного состава Красной Армии, вплоть до дивизий, вселяло и в Сталина, и в ГШ, и в ГКО надежду этой зимой серьезно изменить военно-политическую обстановку на западе страны. Кроме того, существовала вероятность использования одного, пока еще достаточно фантастического, плана по окончанию этой войны. Сталин усмехнулся про себя: «фантастического»! А то, что он видит прямо перед собой на площади, не фантастика? Год назад он не смог бы в это поверить сам. Но, оказывается, иногда даже «несбываемое – сбывается»! «Поживем – увидим! – успокоил он себя. – Выиграли эту войну без помощи потомков – тем более выиграем и с их помощью». Но если есть хоть малейшая возможность сократить материальные и людские потери, ею нужно попытаться воспользоваться. Эх! Если б сейчас не война! Потомки столько принесли с собой полезного и нужного! Осветили весь путь на сорок лет вперед. И упускать такой шанс победить в соревновании с капитализмом он не имеет права. Поэтому работа в конструкторских бюро, научных лабораториях приравнена к фронту. Там проходит еще один невидимый фронт борьбы за будущее человечества. СССР был на пути к технологическому скачку. СССР уверенно шел к освоению мирного атома и следом к ядерному оружию. Создавалась база электронной промышленности, шло планирование размещения новых заводов в свете знаний о расположении новых месторождений полезных ископаемых и энергоресурсов. Про военные отрасли уже все сказано этим парадом. Весь мир совершенствовал поршневые авиадвигатели, а в СССР максимум через год будут иметь реактивный истребитель. Но недостаточно было быстро развиваться самим – экономика СССР уступала объединенным силам ведущих капиталистических держав. Поэтому пришлось принять некоторые меры, способные уменьшить их возможности. В газетах об этом не писалось, но в США по разным причинам скончались несколько ведущих физиков, работавших по закрытой теме. ФБР тщательно разбиралось с каждым случаем, но не нашло злого умысла в их смертях. А в СССР в честь годовщины Великой Октябрьской социалистической революции были награждены ряд генералов и офицеров. И среди награжденных звание Героя Советского Союза было присвоено генерал-майору Судоплатову по сумме заслуг перед Советской Родиной. А еще, как докладывала Сталину разведка, какие-то неряшливые американские морские офицеры «забыли» в гостинице, где они «кувыркались» с девушками не самого тяжелого поведения, план боевой подготовки Тихо океанского флота США на ближайшие месяцы, с указанием группировок кораблей и районов их дислокации. Плохо обстоят дела в военно-морских силах союзников с дисциплиной! Нужно бы подтянуть. И совсем нехорошо, что эти планы оказались в руках японской разведки. Нет! Никуда не годится дисциплина у американских моряков!

Сегодня, как и в той истории, пасмурный осенний день. Утром шел снег. Низкая облачность не позволила участвовать в параде авиации. Хотя, может, оно и к лучшему – незачем так много и так сразу нынешним союзникам узнавать. Тут Сталин вспомнил о бывших генералах ВВС, сидевших в лагере под Куйбышевым. И тут изменения. Они живы. И более того – они вою ют. Родина дала им шанс искупить вину кровью. Нет, не в штрафбате, которых и нет еще, и, возможно, не появятся они в этой истории. Они летчики, и в небе могут принести пользы больше. Но не генералы. Они начали свою новую жизнь с «чистого листа» – рядовыми. Точнее, сержантами. Но, наверно, вернуть свои довоенные звания они не успеют. Сталин надеялся, что сумеет победить быстрее. Но вслед за победой вставала задача еще более трудная. Как эту победу не отдать в руки тех, кто придет за ним следом и начнет ломать то, что он строил? Поэтому все три особиста из будущего один за другим оказались в команде начальника его личной охраны Власика. Он им верил. Потому что у них тут не было слабых мест.

8 ноября 1941 года.

Москва. Кремль

За столом лицом друг к другу сидели неожиданно вызванный Верховным Берия и начальник ГРУ ГШ генерал Голиков вместе с недавно назначенным на должность начальника ГШ генералом Василевским. Перед каждым из них лежала закрытая папка. Открывать их никто не спешил. Все ждали команды.

Если Берия и, с недавних пор, Василевский были частыми гостями в этом кабинете, то Филипп Иванович – наоборот. Особенно это стало заметно с началом войны. Оказалось, что он излишне перестраховывался, давал неверную интерпретацию сообщениям агентуры о подготовке фашистской Германии к войне. Ну кто ж тогда мог предполагать, что Гитлер будет столь нелогичен и столь самонадеян? Правда, серьезных орг выводов по отношению к нему Верховный не сделал. Пожурил, сказал, что кадрам нужно больше доверять. Или поменять работу, если сам набираешь кадры, которым верить нельзя. Но с должности не снял, хотя Голиков этого со страхом ждал. Позже ему по должности пришлось познакомиться с материалами, привезенными потомками. В той истории ему меньше повезло. Но здесь успехи Красной Армии, достигнутые в первую очередь с косвенной и прямой помощью потомков, позволили избежать катастрофы, и Верховный был снисходителен. Тот же Павлов жив-здоров, воюет в силу способностей. И все же Филипп Иванович внутренне опасался вот таких неожиданных вызовов к Сталину. Еще идя сюда, лихорадочно перебирал в памяти основные события последних дней в поисках оплошности. Однако Сталин был приветлив, поздоровался с каждым за руку и предложил занять места за столом. Сам, как обычно, начал свое бесконечное хождение по дорожке кабинета.

– Товарищ Голиков! – начал он именно с Филиппа Ивановича. – Я внимательно просмотрел вашу аналитическую записку о Квантунской армии и вообще по ситуации в Китае. Но! Я обращаюсь ко всем присутствующим. Как вы все знаете из материалов потомков, японцы так и не рискнули напасть на СССР в той истории. Наша победа на Халхин-Голе оказалась очень действенной прививкой от необдуманных поступков. Однако это было в той истории. Но Красная Армия и советский народ, как говорится, не ждут милостей не только от природы, но и от истории – они ее творят. Поэтому нам нужно думать не только о сегодняшнем дне. Более того, с учетом наших сегодняшних знаний даже не о завтрашнем. Нам нужно уже сейчас думать о послезавтрашнем. Я говорю о перспективе ближайших десятилетий.

Зная основные направления развития послевоенного мира и фамилии тех, кто будет определять мировую политику в будущем, нам нужно уже сейчас начать работу с этими людьми и странами. Как союзными нам, так и враждебными. Я знаю, что ряд шагов ведомствами Лаврентия Павловича и Филиппа Ивановича уже сделаны. Однако положение на советско-германском фронте и вообще развитие ситуации дает нам возможность усилить свои позиции на тайных фронтах.

Вы правильно понимаете: речь пойдет о Китае. Мы не воюем с японцами, но мы ничего не забыли: ни Порт-Артура, ни Цусимы, ни Сахалина и Курил. И если мы не воюем сейчас, то мы точно знаем, что будем воевать завтра. Если мы не воюем, вовсе не значит, что против японцев не могут воевать те же китайцы. Тем более что они уже и так давно воюют. Да! Мы помогали и помогаем китайским товарищам в их справедливой борьбе. Но, как я уже сказал, успехи Красной Армии позволяют нам делать больше. Значительно больше.

Лаврентий Павлович! Вашим людям нужно установить более тесные отношения с товарищем Мао-Цзэдуном и его окружением. Развитие этих отношений становится приоритетным для нас на этом направлении. Оказывать ему помощь в их внутрипартийной борьбе. Филиппу Ивановичу, опираясь на местные кадры из группы товарища Мао, усилить работу в тылу Квантунской армии. Это, так сказать, тайная работа.

На данный момент идет активное перевооружение Красной Армии и ее военно-воздушных сил. Все вчера смогли убедиться в этом на параде. И уже сейчас у нас встает вопрос: что делать со старым оружием? Отправлять в переплавку или?.. На мой взгляд, для нас предпочтительнее «или».

Товарищу Мао мы сегодня можем предложить танки, бронемашины, самолеты, винтовки и орудия. От них требуются люди, которых мы сможем обучить пользоваться этим оружием. Сколько и чего у нас есть и будет в недалеком будущем, вы можете посмотреть в папках, лежащих перед вами. Товарищ Василевский, определитесь с будущим местом подготовки китайских товарищей и фамилиями тех, кто будет руководить и обучать их. А теперь я готов выслушать ваши мысли по данному вопросу.