Текст книги "Беларусь в Первой мировой войне 1914-1918 гг."

Все подготовительные работы закончились к 12 октября. Дело оставалось за наиболее эффективным для газобаллонной атаки направлением ветра – восточно-северо-восточным с самым незначительным колебанием к северу или югу, так как основной целью для атаки была намечена сильно укрепленная высота под условным номером 92,8, расположенная против центра химического участка, где были сосредоточены наиболее крупные силы германцев. Истекал 13-й день нервного и напряженного ожидания нужного направления ветра. Как только во второй половине дня 24 октября ветер подул с северо-востока, об этом тут же было доложено начальнику штаба 2-й армии, от которого немедленно получено приказание быть в 19 часов всем наготове. Благоприятное направление ветра с небольшими временными отклонениями продержалось до 24 часов. До 22 часов стрелки – защитники окопов были отведены, чтобы не создавать помех газопускателям, а также для подстраховки от отравления. В первой линии этого участка фронта оставались только пулеметчики и наблюдатели. Даже караулы были сняты.

В 22 часа 40 минут газ был пущен. Первая линия окопов противника на удалении 600 м по центру и до 900 м на флангах участка газовой волны накрылась густым облаком газа. Германцы подняли сильную тревогу. Слышались шум, звуки рожков и удары о металлические предметы. В окопах германцы зажгли костры, которые были редки, слабы и горели недолго. Спустя 7–8 минут противник открыл сильный ружейно-пулеметный огонь по русским окопам. Через несколько минут обстрел стал ослабевать, затем совсем прекратился. Артиллерия же открыла редкий огонь только через 40 минут, который также скоро прекратился.

Вслед за первой газовой волной со стороны русских через 20 минут последовала вторая из четырех батарей с большими баллонами продолжительностью от 35 до 40 минут. Затем – третья волна. Газовое облако, расширяясь по фронту, на пути своего движения под влиянием ветра охватывало всё новые и новые участки неприятельских окопов и распространилось в тыл, по предположениям разведки, на 10–12 км. Одновременно с газовыми волнами расположение противника обстреливалось артиллерией химическими снарядами[598]598
  Де-Лазари А.Н. Химическое оружие на фронтах мировой войны 1914–1918 гг. С. 109


[Закрыть].

По завершении газовой атаки русские окопы были очищены от накопившегося газа и заняты их защитниками. Высланные вперед разведчики и резчики проволоки на неприятельских заграждениях работали до рассвета. Затем они были обнаружены противником и преимущественно с флангов отравленного газами участка обстреляны ружейно-пулеметным огнем. Прорвать заграждения в более 20 рядов сплетенной колючей проволоки не удалось.

Эта газобаллонная атака считалась русскими значительной и весьма удачной. Она нанесла большой ущерб германцам. 25 октября в течение всего дня по дороге от Дукова к Барановичам туда и обратно сновали лазаретные линейки, по-видимому, вывозившие отравленных газами. Пострадавшие от газа были и среди русских: один человек умер, эвакуировано 20 нижних чинов постоянного состава химической команды и 48 человек из команды переменного состава, получившие различной степени раздражение слизистой оболочки бронхов и легких, хотя и были защищены респираторами Зелинского-Кумманта[599]599
  Там же. С. 105.


[Закрыть].

Спустя несколько дней, 27 октября 1916 г., германцы севернее Барановичей, в районе Скробово, применили против русских не менее варварское оружие – огнеметы. На этом участке фронта позиции русских войск состояли из трех линий окопов. Причем первая линия находилась на удалении от германцев от 15 до 200 м. Местами проволочное заграждение было общим, а на участке позиций, занимаемых 217-м пехотным Ковровским полком 55-й пехотной дивизии, вообще не было. Такое сближение окопов противников делало удобным применение огнеметов. Личному составу русских войск к этому времени далеко не всегда были известны устройство и принцип действия данного нового типа оружия.

27 октября германцы, совершив три неудачные попытки атаковать русские позиции (они ружейно-пулеметным и артиллерийским огнем русских загонялись обратно в свои окопы), пошли в четвертую атаку с применением ранцевых огнеметов. Причем в местах наибольшего сближения окопов (217-го Ковровского и 218-го Горбатовского полков) на 15–20 м они применяли огнеметы, не выходя из своих окопов, поджигали окопы русских и находившихся в них защитников. На других, более отдаленных участках от русских позиций германцы, выйдя из окопов, устраивали перед собой дымовую завесу огнеметами же, под прикрытием которой приближались к русским окопам, направлялись вдоль их, поливая горючей смесью. По показаниям свидетелей и участников этого боя, некоторые аппараты германцев, кроме того, выбрасывали и негорящую жидкость, разъедавшую одежду в местах, куда попадали брызги[600]600
  Де-Лазари А. Н. Химическое оружие на фронтах мировой войны 1914–1918 гг. С. 50.


[Закрыть]. Возможно, это была серная кислота.

Таким образом, неприятель, начав применять химические отравляющие вещества в Первую мировую войну против войск российского Северо-Западного фронта еще в 1915 г. на территории Польши, наиболее активно вел газобаллонные атаки против войск уже Западного фронта на территории Беларуси в 1916 г. Русские войска, отстававшие от германских войск в военно-техническом отношении в целом, уступали противнику и в химическом оружии как средстве массового поражения, а также в умении применять его и в средствах защиты от него. С развитием последних газобаллонное оружие в германских войсках с конца 1916 г. стало уступать место артиллерийским снарядам, начиненным отравляющими веществами, а также огнеметам.

Глава 11
Последнее наступление войск российского Западного фронта в июле 1917 г

Свершившаяся в России Февральская буржуазно-демократическая революция явилась большим социальным потрясением как для страны в целом, так и для армии в частности. Введение в войсках демократических начал во взаимоотношениях между начальником и подчиненным, политизация армейской жизни, межпартийная борьба за власть вкупе с неудачами в сражениях с огромными потерями, расстройством экономической жизни в стране и снабжения фронта подорвали дисциплину в армии и ее боеспособность, вызвали антиправительственные и антивоенные выступления. Пришедшее к власти Временное правительство должно было искать выход из глубокого политического кризиса, но оно еще больше, чем царизм, было зависимо от союзников по Антанте, под их влиянием взяло курс на продолжение войны и настаивало перед Верховным командованием на ускоренной подготовке к наступлению на фронте.

Военный министр А. И. Гучков уже 9 марта 1917 г. в своем письме временно исполняющему должность Верховного главнокомандующего генералу М. В. Алексееву сделал запрос: «…какое влияние могут оказать переживаемые ныне государством события и известное расстройство в вопросе снабжения армии на характер наших военных решений на предстоящую весеннюю и летнюю кампании?»[601]601
  РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 65. Л. 130.


[Закрыть]

Чтобы дать ответ на этот вопрос, генерал М. В. Алексеев в зашифрованной телеграмме главнокомандующим фронтами просил их «срочно сообщить… какое впечатление на армию произвели манифесты», добавляя при этом, что «правительство очень ожидает сообщения об отношении действующей армии к совершившемуся…»[602]602
  РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 1756. Л. 25.


[Закрыть]

Последние запросили об этом во вверенных им войсках по команде до начальника дивизии включительно.

Главнокомандующий Западным фронтом генерал В. И. Гурко, не дожидаясь полных сведений на сделанный им запрос в войска, 24 марта, по его словам, «ознакомившись пока бегло с положением дел» и присоединяясь к «заявлениям Главкоюза и командармов Юго-Западного фронта», полагал, что «как бы мы не были бедны средствами, все же лучше и выгоднее наступать даже без полной уверенности в успехе, чем уступить инициативу в руки противника… Надо ожидать, что в худшем для нас случае начатые нами удары замрут без решительных результатов. Мы обязаны оказать союзникам активную помощь», чтобы «требовать от них выполнение взятых на себя ими обязательств». Генерал высказывал опасение, что «если союзники увидят нашу неспособность к активным действиям; придут к сознанию, что наше государство расстроено, сделало армию и страну небоеспособными, то они будут считать свободными от принятых по отношению к нам обязательств».

При этом он утверждал, что такие его «впечатления» вынес «из сношения со многими из представителей союзных государств на конференции», и полагал, что в таком случае «последние легко смогут заключить выгодный для них сепаративный мир за наш счет с немцами, которые на это легко пойдут, так как они в сущности ничего не ищут от Западных держав и вполне могут быть удовлетворены за счет России, как в пределах Европы, так и на Ближнем Востоке»[603]603
  Там же. Д. 65. Л. 5.


[Закрыть]. «Твердо уверен, – заключал генерал, – что народ, который сумел добиться политической свободы внутренней, должен суметь завоевать себе и политическую свободу внешнюю, имея к тому все средства, хотя и не все они ныне под рукой». В завершении телеграммы Гурко обещал «более подробно» донести по получении сообщений командующих армиями фронта[604]604
  РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 1756. Л. 59.


[Закрыть].

Сообщения командующих армиями Западного фронта в штаб фронта поступили в двадцатых числах марта. В вопросе состояния воинской дисциплины в войсках, их боеготовности и способности к наступательным действиям эти сообщения были неутешительными. Например, командующий 2-й армией отмечал, что в частях «дисциплина пала», «нравственная упругость войск сдала»; считал, что «наступательные действия желательно отложить на 1–3 месяца, пока острое положение уляжется». Командующий 3-й армией генерал Л. В. Леш сообщал о сильном падении престижа офицеров, считал, что «активные действия пока невозможны». Командующий 10-й армией генерал В. Н. Горбатовский отмечал, что «армия через 1,5 месяца сорганизуется на новых началах и будет боеспособна, тогда предпочтительнее активный способ действий»[605]605
  Там же. Д. 63. Л. 433, 436, 439.


[Закрыть].

Следует сказать, что те командиры, которые находились в непосредственном контакте с личным составом, были еще менее оптимистичны в оценке готовности и способности войск к наступательным действиям. Об этом особенно ярко свидетельствуют донесения командиров полков и начальников дивизий. Так, по заключению командира 167-го пехотного полка, «свои позиции солдаты сохранят, о продвижении вперед никто не обмолвился»; командир 669-го пехотного полка утверждал, что «начальники не могут ручаться, что солдаты в бою пойдут за ними». Не было уверенности в этом и у командира 670-го пехотного полка. Все они утверждали, что в данной ситуации «лучше обороняться», «с наступлением лучше подождать». «Всякое наступление до полного успокоения солдатских умов невозможно», – считал начальник 28-й пехотной дивизии. Такого же мнения придерживались начальники 62-й и 69-й пехотных дивизий, которые отмечали, что «для успешного выполнения активных операций необходимо сплотить полки и дать им полный отдых после полутора лет пребывания в боевой линии». Начальник 170-й пехотной дивизии высказал сомнение, «что приказание, отданное офицером, будет в точности исполнено, и может случиться, что в нужную минуту солдаты откажутся перейти в наступление». Целый ряд командиров и начальников заявили о способности войск только к обороне, что наступление «возможно только при поддержке могучей артиллерии» и с обязательной уверенностью в его успехе. Начальник 73-й пехотной дивизии ответил на запрос словами: «Необходимо время, чтобы сделать правильное заключение». От начальников 12 дивизий сведений вообще не поступило[606]606
  РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 63. Л. 432–440.


[Закрыть].

Получив сведения от главнокомандующих фронтами, Верховный главнокомандующий генерал М. В. Алексеев 30 марта направил письмо военному министру, в котором сообщал, что только главнокомандующий Северным фронтом генерал Н. В. Рузский, указывая на то, что внутренние события отозвались на армиях вверенного ему фронта «весьма болезненно», ссылаясь на расстройство продовольственных, вещевых и артиллерийских запасов, на ненадежность укомплектований, пришел «к определенному заключению о необходимости отказаться в ближайшие месяцы от выполнения наступательных операций и сосредоточить все усилия на подготовке к упорной обороне». «Совершенно иначе отнеслись к этому острому, большой важности вопросу главнокомандующие Западным и Юго-Западным фронтами, – продолжал М. В. Алексеев, – оба высказали, что решительные действия наступающим летом неизбежны»[607]607
  Там же. Л. 136.


[Закрыть]. Вкратце «изложив мнение» В. И. Гурко и А. А. Брусилова, Верховный высказал «свой взгляд»: «Учитывая крайне тяжелое наше положение в отношении продовольственном, транспорта, металла… принимая во внимание кризис, переживаемый армией, я тем не менее считаю, что обречь себя на оборону до июня-июля мы не имеем права… Как ни тяжело наше положение, нам нужно начать весеннюю кампанию наступлением, что отвечает и настойчивым желаниям наших союзников». Однако к этому, считал генерал Алексеев, необходима «в меру возможности» подготовка: «особенно нужны ружейные патроны… тяжелая артиллерия, снаряды для нее»[608]608
  РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 1756. Л. 428.


[Закрыть].

Получив сведения от командующих армиями о положении в войсках, их боеготовности и способности к наступательным действиям, главнокомандующий Западным фронтом В. И. Гурко, констатируя изложенное в них в своем рапорте от 21 апреля под грифом «Секретно, в собственные руки» Верховному главнокомандующему генералу М. В. Алексееву, утверждал: «…снова прихожу к тому же заключению, что нам необходимо наступать». Свое утверждение он мотивировал теми же доводами, что были им изложены в телеграмме от 24 марта. Кроме того, он полагал, что «войска будут способны к наступлению еще в большей степени, чем раньше», к «половине мая армия будет снова дееспособной»[609]609
  Там же. Д. 1716. Л. 202.


[Закрыть]. Причем генерал, как и другие начальствующие лица фронта, считал, что организующиеся солдатско-офицерские комитеты вносят заметное успокоение в войсковую среду. Ссылаясь на постановления 1-го съезда военных и рабочих депутатов армий и тыла Западного фронта, состоявшегося в середине апреля 1917 г. в Минске, он уверял, что «стремление к победе над врагом является господствующим». «Приводимое военным министром мнение, что нравственный уровень укомплектований… во внутренних округах сильно понизился и что таковые ранее 3–4 месяцев будут для армии не пригодны, – считал Гурко, – не могут играть решающей роли для определения нашего образа действий»[610]610
  Там же. Д. 63. Л. 430.


[Закрыть]. Он признавал, что «наше наступление при создавшихся… условиях жизни страны и армии связано с большим риском, нежели это было раньше. Мужественное же решение в этих тяжелых условиях, – полагал он, – единственно достойным решением, дающим… возможность с честью выйти из создавшегося положения перед родиной, союзниками, всем миром и потомством»[611]611
  РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 63. Л. 431.


[Закрыть].

30 марта Верховный главнокомандующий отдал приказ о подготовке наступления, которое должно было состояться в начале мая 1917 г.

Временное правительство, Верховное командование, командование фронтов и армий приступили к подготовке наступления. Вместе с боевой учебой, обеспечением войск вооружением большая роль отводилась морально-политической подготовке солдат. С этой целью одно за другим последовали воззвания военного министра, Председателя Государственной Думы к войскам и населению с призывом «сплотиться», «восстановить порядок», вернуться «к спокойному упорному труду», «к боевой работе»[612]612
  Там же. Д. 1716. Л. 1.


[Закрыть]. Однако этого оказалось недостаточно. 24 марта генерал М. В. Алексеев в своем письме к М. В. Родзянко, признав, что «воззвания эти, распространяемые при посредстве плакатов, остаются в глазах относительно бессознательных масс мертвой буквой», просил «содействия» его в восстановлении «боеспособности армии при надвигающихся событиях, укреплении воинского духа, а главным образом для внушения войскам убеждения необходимости продолжать войну до победного конца» и с этой целью «командировать, по соглашению с Временным правительством, членов законодательных палат и влиятельных представителей общественности для состояния при штабах армий и объезда войсковых частей». Предложение Верховного получило поддержку Генерального штаба. Об этом было сообщено главнокомандующим фронтами с просьбой «предписать командному составу по прибытии делегатов в армии оказывать им полное чем можно будет содействие»[613]613
  РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 1716. Л. 210.


[Закрыть]. Председатель Государственной Думы М. В. Родзянко откликнулся на просьбу генерала М. В. Алексеева. На Западный фронт были командированы депутаты Н. Н. Щепкин, Ф. Д. Филоненко и Н. О. Янушкевич, которые, прибыв в штабы армий, совершали поездки в войсковые части и соединения, выступали на организованных командованием митингах с информацией о свершившейся революции и политических событиях в стране, с призывами сплотиться вокруг Временного правительства, к совместной борьбе офицеров и солдат в защиту революции и свободы от внешнего врага, к продолжению войны до победного конца.

С целью агитационной пропаганды Временное правительство и командование широко использовали партии революционной демократии. Войска Западного фронта посещали депутаты Петроградского совета (Н. С. Чхеидзе, И. Г. Церетели, Н. Д. Соколов, Д. П. Михайлов), Минского Совета и Минской офицерско-солдатской комиссии (Н. И. Кривошеин, И. Г. Дмитриев, С. Г. Могилевский, М. А. Михайлов (М. В. Фрунзе) и др.), а также делегации Кронштадтского Совета, Черноморского флота и др.

Проводимая в войсках разъяснительная и агитационная работа давала только частичные результаты. Посещавшие войска делегаты, принадлежавшие к разным полюсам общества, различным политическим партиям, нередко имели диаметрально противоположные цели и взгляды на продолжение войны в целом и подготовку наступления на фронте в частности. Поэтому и отношение к их агитации и пропаганде в войсках не было однозначным. Основная масса войск – солдаты не доверяли буржуазной пропаганде, прежде всего по причине призыва к продолжению «войны до победного конца». Им больше импонировали лозунги, пропагандируемые партиями революционной демократии – «война в защиту Отечества, революции и свободы».

Результаты проводимой агитационно-пропагандистской работы подавали командованию какие-то надежды на успех.

Однако как только вопрос о наступлении начинал переходить из теоретической плоскости в практическую, стали проявляться сложности. Уже при восстановлении старых и строительстве новых укреплений и плацдармов имели место многочисленные массовые отказы солдат от производства работ, усматривавших в этом подготовку к наступлению[614]614
  См. об этом более подробно: Смольянинов М. М. Революционное сознание солдат Западного фронта в 1917 г. Минск: Навука і тэхніка, 1991. С. 123–129.


[Закрыть].

Для выяснения готовности войск к наступлению 1 мая в Ставке Верховного главнокомандующего состоялось совещание с главнокомандующими фронтами. Последние отмечали, что по морально-политическому и боевому состоянию войск армия не готова для успешного проведения боевых операций. По мнению участников совещания, наступление можно было осуществить не ранее июня 1917 г. Началась усиленная подготовка наступления. Для поднятия боевого духа войска Западного фронта посетили военный и морской министр А. Ф. Керенский и Верховный главнокомандующий А. А. Брусилов. Для морально-политического воздействия на солдат на Западный фронт приезжали представители английской лейбористской и французской социалистической партий. На воспитание солдат в морально-психологическом отношении, повышение их боеготовности к наступательным действиям была направлена в большом количестве поступавшая в войска буржуазная и революционно-демократическая печать (кроме большевистской). Для этого командованием была призвана деятельность войсковых комитетов.

Следует сказать, что главнокомандующий Западным фронтом генерал В. И. Гурко все время ратовал за наступательные действия русской армии, несмотря на неготовность к этому войск. В середине мая, по его словам, якобы в ответ на публикацию военным и морским министром А. Ф. Керенским предложенного комиссией генерала А. А. Поливанова проекта «Декларации прав военнослужащих», в которой усмотрел «лишение права просить об увольнении от должности», генерал «немедленно написал рапорт на имя Верховного главнокомандующего Алексеева», указав на это и заявив, что оставляет «на усмотрение Временного правительства вопрос о том», может ли он «при данных условиях оставаться на своем посту, не имея способов к исполнению порученного дела», и что снимает «с себя моральную ответственность за все, что может произойти в дальнейшем при управлении войсками фронта». Копию рапорта «со своим личным письмом» Гурко отправил также Председателю Временного правительства князю Г. Е. Львову[615]615
  Гурко В. Война и революция в России: мемуары командующего Западным фронтом, 1914–1917. М.: Центрполиграф, 2007. С. 366–367.


[Закрыть].

В ответ на заявление генерала В. И. Гурко Временное правительство постановило «отчислить генерала от кавалерии Гурко от должности главнокомандующего Западным фронтом» и поручило Керенскому «снестись с Верховным главнокомандующим о назначении Гурко на должность не выше начальника дивизии». Временное правительство ограничивалось этой мерой «лишь ввиду прежних боевых заслуг» генерала[616]616
  РГВИА. Ф. 2110. Он. 1. Д. 905. Л. 21.


[Закрыть].

Верховный главнокомандующий 5 июня издал приказ «по поводу рапорта Гурко», в котором отмечалось, что «сложение с себя всякой нравственной ответственности является свидетельством несоответствия генерала Гурко своему назначению; без нравственной ответственности перед Родиной Гурко не может более занимать своего высокого военного поста и отчисляется от должности Главнокомандующего» в распоряжение Верховного главнокомандующего. На должность главнокомандующего Западным фронтом был назначен генерал А. И. Деникин.

Тем временем проводимые агитационные мероприятия не давали желаемых результатов. С фронтов в Ставку Верховного главнокомандующего поступали сведения о тревожном положении в войсках, об их нежелании наступать.

Однако, несмотря на отказы солдат воевать, неподготовленность наступления, 16 июня военный и морской министр А. Ф. Керенский отдал приказ о переходе в наступление на фронте, которое началось 18 июня войсками Юго-Западного фронта. Имея значительный перевес над противником в живой силе и артиллерии, ими был достигнут значительный успех[617]617
  См.: Жилин А. П. Последнее наступление (июнь 1917 г.). М.: Наука, 1983. С. 76.


[Закрыть]. Австро-германское командование было чрезвычайно встревожено этим наступлением и срочно приступило к перегруппировке и усилению своих войск путем переброски подкреплений с других фронтов. В связи с сильным сопротивлением противника в конце июня наступление войск Юго-Западного фронта прекратилось. Австро-германские войска перешли в контрнаступление, прорвали фронт и до середины июля развивали наступление. Российские войска отошли к Государственной границе, понеся огромные потери за период военных действий с 18 июня по 21 июля -132,5 тыс. человек[618]618
  РГВИА. Ф. 2277. Он. 1. Д. 101. Л. 7.


[Закрыть].

Войскам Западного фронта приказом Верховного главнокомандующего А. А. Брусилова предписывалось перейти в наступление не позднее 3 июля. Роль нанесения главного удара отводилась силам 10-й армии. Командующий 10-й армией генерал Н. М. Киселевский решил нанести основной удар по германцам в районе Сутьковского и Новоспасского лесов с дальнейшим развитием его в направлении между деревнями Глинная и Базары с целью овладения линией Солы – Жупраны – Ошмяны – Граужишки. Следует сказать, что подготовка к наступлению началась еще зимой 1917 г.: в штабах тщательно изучались сведения о противнике, его численности, передвижениях, системе обороны, расположении огневых точек. С помощью авиации все позиции были сфотографированы. Оборона противника состояла из нескольких укрепленных полос. Перед каждой линией окопов располагались проволочные заграждения. Большинство блиндажей и убежищ имели железобетонные покрытия, были сооружены железобетонные доты и пулеметные гнезда.

С целью наступательных действий командованием Западного фронта производились перегруппировка войск и инженерные работы по оборудованию плацдармов, отрабатывалась согласованность действий артиллерии и пехоты. На 20-километровом участке прорыва была сосредоточена крупная группировка войск, значительно превосходившая силы противника: 184 батальона и около 900 артиллерийских орудий против 29 батальонов и 300 орудий. Ударную группу войск составляли 38-й армейский, 1-й Сибирский и 2-й Кавказский корпуса[619]619
  Жилин А. П. Последнее наступление (июнь 1917 г.). С. 84.


[Закрыть]. Им противостояли части 10-й и 12-й армий противника, занимавшие укрепленные позиции по линии Василевичи – Крево – Слайковщина – Бакшты – Делятичи – Малый Куписк.

Общее нанесение удара войсками 10-й армии планировалось в направлении на Вильно. 3-й и 2-й армиям Западного фронта была поставлена задача «всеми средствами содействовать наступлению 10-й армии и, по мере развития успеха, перейти в наступление в общем направлении на Вильно и Слоним»[620]620
  РГВИА. Ф. 2277. Он. 1. Д. 101. Л. 7.


[Закрыть].

Однако успех наступления в большей степени зависел от настроения солдатской массы. Как только войскам стало известно о предстоявшем наступлении, то целые полки и даже дивизии отказались занять исходные позиции. Главнокомандующий Западным фронтом генерал А. И. Деникин счел необходимым отвести в тыл и расформировать как наиболее неблагонадежные 2-й Кавказский корпус и 169-ю пехотную дивизию 1-го Сибирского корпуса. Заменившие их части 28-й и 29-й пехотных дивизий заняли исходные позиции только под угрозой разоружения и расформирования.

Не имея полной уверенности в стойкости войск при столкновении с противником и предвидя их самовольный уход с поля боя, командование формировало специальные отряды для удержания солдат на боевой линии силой оружия. Так, накануне перехода войск 10-й армии в наступление начальник 132-й пехотной дивизии в телефонограмме под грифом «Совершенно секретно, в собственные руки», сообщая командиру 525-го Курюк-Даринского полка о распоряжении командира 1-го Сибирского корпуса формировать из казачьих полков и батарей и учебных команд от пехотных частей отряды по разоружению неповинующихся, приказал «один из таких отрядов формировать сегодня (8 июля. – М. С.) в районе нашего корпуса; в состав отряда включается учебная команда 525-го Курюк-Даринского полка». Начальнику команды предписывалось «сегодня же явиться в инспекторское отделение штаба дивизии в д. Долгилог (д. Долгий Лог. – М. С.) к прапорщику Маненко» за получением сведений о месте расположения учебной команды, к «кому явиться и доложить о своем прибытии в состав сводного батальона учебных команд». По прибытии команда «вошла в подчинение полковнику 1-го сибирского полка Малышкину, а с 9 июля – комиссару Временного правительства поручику Романенко»[621]621
  РГВИА. Ф. 3058. Оп. 1. Д. 8. Л. 6, 57.


[Закрыть]. Из донесения от 11 июля начальника учебной команды командиру полка о проделанном следует, что, «занимаясь поимкой дезертиров и возвращением их в окопы, число задержанных не поддавалось точному учету, во всяком случае возвращено в окопы не менее 300 человек, которые препровождены в штабы 6-го и 7-го сибирских стрелковых полков»[622]622
  Там же. Л. 7.


[Закрыть].

Следует отметить, что меры вооруженной борьбы с дезертирами имели место и в боевых частях. Например, по словам донесения командира 3-й роты 525-го полка, помогая «вернуть бегущих», он получил приказание «расположиться среди поляны и стрелять в намеревающихся бежать». И это «возложенное он выполнил блестяще»[623]623
  Там же. Л. 65.


[Закрыть].

Нежелание солдат наступать заставило командование фронта неоднократно переносить срок наступления. Только 6 июля 1917 г., когда наступление войск Юго-Западного фронта окончательно прекратилось, началась трехдневная артиллерийская подготовка на Западном фронте. Значительно были разрушены укрепления противника, сделаны проходы в проволочных заграждениях, подавлены огневые точки. Артиллерия расчистила путь пехоте в проволочных заграждениях, произвела большие разрушения в трех линиях обороны. От мощной артиллерийской подготовки командование ожидало подъема настроения солдат, их наступательного духа, успешного наступления. Однако настроение во многих частях ударных корпусов, по признанию командиров, продолжало оставаться неустойчивым. В 20-м армейском корпусе, включенном в ударную группу вместо 2-го Кавказского, отказались наступать 114, 115, 116-й полки 29-й пехотной дивизии, в 1-м Сибирском корпусе категорически отказался от наступления 62-й Сибирский полк. Несмотря на это, генерал А. И. Деникин отдал приказ войскам 10-й армии 9 июля атаковать врага.

9 июля в 7 часов утра войска ударной группы под прикрытием мощного артогня перешли в наступление, сломили сопротивление противника, прорвали линию его обороны. Уже через несколько минут войска 1-го Сибирского и 38-го армейского корпусов заняли первую линию вражеских окопов, а 175-я дивизия проникла во вторую линию. Вскоре штурмовые части 1-го Сибирского корпуса закрепились в Новоспасском лесу. Было взято в плен 24 офицера, 4 подпрапорщика, 1900 солдат, захвачено 50 пулеметов, 20 бомбометов[624]624
  Жилин А. П. Последнее наступление (июнь 1917 г.). С. 87.


[Закрыть].

Однако успешное продвижение ударных корпусов не получило развития. Противник оправился от замешательства, вызванного артподготовкой и атакой русских, подтянул резервы. К середине дня сопротивление германцев усилилось. Командование предпринимало меры, направленные для поддержки штурмовых частей резервами. Уже в 7 часов 40 минут 9 июля находившийся в резерве 525-й пехотный Курюк-Даринский полк по приказанию начальника 132-й пехотной дивизии походным порядком выступил по направлению деревень Синьки, Гореняты. В пути следования командир полка получил «новое приказание» начальника дивизии «немедленно и возможно быстрее двигаться через дер. Чеплеи к дер. Саковичи, где поступить в распоряжение начальника 1-й сибирской дивизии». По прибытии в 10 часов 20 минут полк «получил приказание» от последнего «поддержать сибирские части, занять западную опушку Новоспасского леса, закрепить позицию и упорно ее оборонять»[625]625
  РГВИА. Ф. 3058. Оп. 1. Д. 11. Л. 1; Д. 8. Л. 36, 46.


[Закрыть].

Из донесений в штаб полка командиров батальонов, выполнявших поставленную «боевую задачу», следует, что «полк развернулся в боевой порядок, перешел через первую линию наших окопов», «несмотря на заградительный артиллерийский огонь неприятеля, продолжал двигаться вперед и вступил в восточную опушку Новоспасского леса». Продвигаясь дальше, наступавшие роты 525-го полка «все время встречали отдельные команды дезорганизованных, напуганных» солдат, в числе которых была «большая часть 527-го Бельбекского полка, которые, пройдя некоторое расстояние с наступавшими, разбрелись и ушли обратно».

При подходе к дороге на Глодово наступавшие подразделения 525-го полка «неожиданно были обстреляны пулеметным огнем». Этим было вызвано «частичное замешательство» в их рядах. Благодаря принятым командирами батальонов и рот «энергичным мерам успокоения и воодушевления», наступавшие достигли назначенного пункта и окопались.

Занятая подразделениями полка позиция на западной опушке Новоспасского леса оказалась изолированной – «ни спереди, ни слева и справа» (отмечалось в донесениях в штаб полка) наших войск не было. Проводная связь со штабом постоянно нарушалась. В этих условиях командному составу батальонов и рот пришлось приложить немало усилий по организации и обеспечению обороны позиции. При этом «особенное мужество и хладнокровие» было проявлено командиром 1-го батальона поручиком Ивановым, который «лично наблюдал за действиями противника… переходя из одной роты в другую, все время подбадривал солдат» как своего, так и соседнего, 2-го батальона[626]626
  РГВИА. Ф. 3058. Оп. 1. Д. 8. Л. 63–64.


[Закрыть].