Текст книги "Бриллианты на шее. Элита истребительной авиации Люфтваффе"

На следующий день смущенный Облезер явился к Хартманну и сообщил, что готов лететь вместе с ним. Чтобы обеспечить ему лучшую видимость, Хартманн поставил его во вторую пару своего звена. В 12.00 1 октября звено поднялось с аэродрома Новое Запорожье. Спустя 55 минут пилоты вернулись обратно, после чего Облезер был вынужден признать, что был не прав. Он подтвердил, что своими глазами видел, как от внезапных атак Хартманна два Ла5 взорвались в воздухе. В качестве свидетеля командир 8./JG52 подписал заявки на официальное признание этих побед. Больше ни у кого в эскадре не возникало никаких сомнений в подлинности побед Хартманна.

2–15 октября он, согласно данным Люфтваффе, сбил еще девятнадцать самолетов, и его счет достиг 136 побед. 16 октября III./JG52 перебазировалась на полевой аэродром около поселка Малая Березовка, в 7 км северо-восточнее г. Александрия. На следующий день Хартманна наградили Германским Крестом в Золоте.

19 октября его эскадрилья вместе со всей группой переместилась в Кировоград. В течение 20–29 октября его жертвами стали шесть «Аэрокобр», пять Ла5 и Пе2. Теперь на счету Хартманна было уже 148 побед, и 29 октября он получил Рыцарский Крест и одновременно месячный отпуск домой.

Тут интересно посмотреть, как в ходе войны изменились критерии награждения летчиков-истребителей. Тот же Мёльдерс был награжден после двадцати побед, Галланд – вообще после семнадцати, Голлоб – после 42, Марселль – после 50, Граф – после 42, а Новотны – после 54. Комментарии, как говорится, излишни.

Хартманн вернулся к себе в 9./JG52, когда та уже действовала с аэродрома Апостолово, юго-восточнее Кривого Рога. В декабре в боях южнее Кировограда и в районе г. Марганец он записал на счет еще одиннадцать советских истребителей. Сбив вскоре после полу дня 3 января 1944 г. ЛаГГ3, он одержал 160-ю победу.

7 января III./JG52 перебазировалась на полевой аэродром около городка Малая Виска, западнее Кировограда. Уже через день – 9 января – прорвавшиеся советские бронетанковые части при поддержке авиации попытались захватить Малую Виску. Пока Ju87D наносили удары по наступавшим танкам, Bf109G вели бои в воз духе. И, хотя на земле было уничтожено семь «Мессершмиттов», тогда все же удалось отстоять аэродром.

Однако оставаться там дальше было нельзя, и 10 января группа перелетела на полевой аэродром около села Новокрасное, в 38 км западнее Кировограда. Счет Хартманна продолжал быстро расти. 17 января он преодолел рубеж в 170 побед, а 1 февраля, сбив в трех вылетах пять «ЛаГГов», превысил уже планку в 190 побед.

Тем временем части Вермахта отходили все дальше на запад, и потому 23 февраля III./JG52 переместилась в Умань. В трех вылетах 26 февраля жертвами Хартманна в ходе боев в секторе Умань – Кировоград стали сразу десять «Аэрокобр». Теперь на его счету было 202 победы, и затем 2 марта он был награжден Дубовыми Листьями к Рыцарскому Кресту (Nr.420).

Одновременно с Хартманном Дубовых Листьев в тот же день были удостоены командир 7./JG52 обер-лейтенант Крупински и командир I./JG52 гауптман Йоханнес Визе, а командир II./JG52 гауптман Герхард Баркхорн получил Мечи к Рыцарскому Кресту. Все пилоты получили приказ срочно отправиться в официальную резиденцию фюрера «Бергхоф», около Оберзальцберга, где на следующий день должна была пройти торжественная церемония вручения наград.

Вырвавшись с фронта, эта четверка вовсю наслаждалась прелестями тыловой жизни. Пока они ехали по Германии в поезде, проводник всю дорогу регулярно снабжал их спиртным. Как только появлялась новая бутылка, она немедленно опустошалась. Поэтому, когда проводник высадил их в Берхтесгадене, они были совершенно «не готовы» к встрече с фюрером. Адъютант Гитлера от Люфтваффе майор Николаус фон Белов, встречавший асов на вокзале, едва не упал, увидев их в «совершенно непристойном состоянии». До встречи же оставалось уже менее двух часов.

На улице была типичная для Альп мартовская погода. Темпера тура 4°С, небольшой снежный покров, пронизывающий холодный ветер нес с гор снежную крупу. Фон Белов приказал шоферу опустить брезентовый верх «Мерседеса» и прокатить гостей по свежему воздуху до самого «Бергхофа». После поездки на ледяном ветру настырный адъютант фюрера заставил подгулявших пилотов совершить и еще небольшую пешую прогулку. Несмотря на эти жесткие меры, они до конца так и не пришли в себя, но времени уже больше не было, и фон Белов повел их внутрь.

При входе в зал еще не совсем трезвый Хартманн заметил висящую на вешалке фуражку. Воскликнув: «Ого, это моя фуражка!», он подошел к вешалке и, быстро водрузив ее на голову, повернулся к остальным. Те зашлись от смеха – «шляпа» съехала молодому асу на уши. Фуражка 58-го размера явно не годилась для его головы. Не смеялся лишь один фон Белов. Он испуганно бросился к Хартманну и сдернул фуражку с его головы: «Это же фуражка фюрера!»

Вскоре веселая четверка присоединилась к группе из двенадцати человек, которые также должны были в тот день получить награды. Перед появлением Гитлера все были строго предупреждены, что говорить с ним о положении на фронтах, вооружении, тактике и о других подобных вещах запрещено. «Фюрер не совсем здоров» – таким было объяснение. Церемония награждения прошла без эксцессов, и никто из веселой четверки ни разу даже не покачнулся.

Затем состоялась получасовая беседа, в ходе которой Хартманн убедился, что Гитлер не представлял реального положения на Восточном фронте. В разговоре фюрер проявил детальное знание войны в воздухе, он знал все характеристики самолетов и их вооружения. Была лишь одна беда, – все его знания были вчерашними! Все, о чем он говорил, соответствовало 1941– 42 гг.! Хартманн был разочарован и задавал себе неизбежный вопрос: «Почему Гитлера неверно информируют, кто и зачем?»

Получив несколько дней отпуска, он приехал домой. Мать улыбалась и очень гордилась сыном, отец же, мельком взглянув на новую награду, сел в свое кресло. Лицо его стало серьезным:

– Это хорошо, Эрих, что как летчик-истребитель ты продвигаешься и еще жив. Но мы должны понимать, что война проиграна и последствия будут ужасны! – Доктор Хартманн потряс газетой. – Даже фантастические объяснения Геббельса не могут скрыть истинного положения дел.

– Но, отец, я не понимаю, фюрер говорил…

– Эрих, после начала войны фюрер говорил много вещей, и большинства из них не было в действительности. Согласно Геббельсу, мы побеждаем, двигаясь к собственным границам. Ты веришь тому, что видят твои глаза, когда находишься в воздухе над Восточным фронтом. В каком направлении мы движемся, Эрих?

Эрих поднял вверх руки.

– Ты прав, отец. Мы повсюду отступаем.

– Тогда будь готов к тому, что это скоро закончится. Я надеюсь, что ты после «окончательной победы» будешь изучать медицину в университете Тюбингена. Человечество сошло с ума! Уш – подруга Хартманна также была сильно встревожена.

– Эрих, война становится все более тяжелой для нас. Даже пропаганда не может скрыть правду. Американцы бомбят днем, англичане – ночью.

– Фюрер говорил нам о новом оружии, оно уже создано и испытывается. Возможно, оно позволит повернуть события и закончить войну. – Эрих пытался ее успокоить, но сам не верил в то, о чем говорил, и Уш это чувствовала.

– Эрих, мы не знаем, как все это кончится. Может быть, нам потратить несколько часов и, пока есть возможность, пожениться, не дожидаясь конца войны.

Хартманну очень хотелось сказать: «Да», но перед его глазами стояло происходящее на Восточном фронте. В боях постоянно сбивали отличных пилотов, они гибли или попадали в плен. И он в любой момент мог стать следующим. Он считал, что тогда было отнюдь не лучшее время для начала совместной жизни, и считал, что нужно еще подождать. Тогда ему еще не было и 22, и на многие вещи он смотрел с позиции своих лет.

18 марта Хартманн вернулся на фронт. В это время III./JG52 уже базировалась на аэродроме Проскуров (ныне Хмельницкий). Вместе с отступающими частями Вермахта она быстро перемещалась на за пад: сначала 23 марта – в Каменец-Подольский, потом 25 марта – на аэродром около городка Коломыя, 27 марта – во Львов, а 6 апреля – уже в румынский Роман.

10 апреля группу срочно перебросили на аэродром на мысе Херсонес, юго-западнее Севастополя. Совершая по три, четыре или пять боевых вылетов в день, Хартманн в течение 23 апреля – 8 мая сбил над Крымом 21 самолет, из них шесть – в трех вылетах 5 мая. В этот период его ведомым был обер-фельдфебель Ханс-Йоахим Биркнер, тоже ставший известным асом.

К 9 мая стало ясно, что Вермахту придется оставить Севастополь, и командир III./JG52 гауптман Вильгельм Батц получил приказ перебазироваться в Румынию, на аэродром Зэрнешти. Нужно было спешить, и чтобы не бросать механиков, пилоты вывозили их в фюзеляжах «Мессершмиттов». Хартманн вспоминал: «После снятия бронезаголовника открывался доступ в небольшое „багажное“ отделение размером 120 х 120 х 30 см. В него мог убраться один человек, да и то прижавшись своей головой к голове пилота. После снятия радиостанции, расположенной в задней части кабины, освобождалось еще немного места, и в ходе поспешной эвакуации из Крыма мы запихивали в фюзеляж сразу по два человека. Проблем с двигателем не было, запаса мощности хватало. Я нес под крыльями два контейнера с 20-мм пушками и еще двух человек в самолете. Я полагаю, что „Мессершмитт“ мог бы поднять трех или четырех человек, если бы имелось место».

В Зэрнешти группа провела шесть дней, а потом 18 мая снова прибыла в Роман. В боях в районе румынского города Яссы счет Хартманна продолжал быстро расти. Вечером 31 мая он одержал 230-ю победу, днем 3 июня – 240-ю победу, вечером 4 июня – 250-ю, а вечером 6 июня – уже 260-ю победу.

В мае – июне 44-го года пилотам III./JG52 приходилось воевать сразу на два фронта. Они вели бои на линии фронта с советской авиацией, а также их параллельно привлекали к отражению налетов американских бомбардировщиков на нефтеперерабатывающие заводы в районе Плоешти.

В24, вылетавшие с баз в Южной Италии, сопровождали Р51 и Р38. Некоторые источники ранее утверждали, что тогда Хартманн в боях над Румынией сбил семь «Мустангов». Однако в действительности это было не так. В действительности его жертвой стал лишь один такой истребитель, подбитый утром 24 июня в 15 км вос точнее Плоешти. Вероятно, это был Р51 из 318 FS 352 FG, который пилотировал Джозеф Харпер (Joseph W. Harper).

Всего Хартманн участвовал в пяти боях с «Мустангами» и в одном из них был зажат «восьмеркой» американцев. Отчаянно маневрируя, пилот постепенно уходил в сторону Романа, надеясь, что рас положенные там зенитки помогут ему оторваться от противника. К сожалению, топливо на его «Мессершмитте» закончилось раньше, и ему пришлось выпрыгнуть на парашюте.

1 июля 9./JG52 вместе со всей группой переместилась в Белорус сию, на аэродром Лида. Вечером того же дня Хартманн, только что получивший звание обер-лейтенанта, за две минуты сбил пару «ЛаГГов», после чего его счет достиг 269 побед.

На следующий день – 2 июля – из штаб-квартиры фюрера при шло сообщение, что его наградили Мечами к Рыцарскому Кресту (Nr.75). Это известие вызвало в группе волну ликования, сам же Хартманн выглядел рассеянным и каким-то отсутствующим. Все происходящее казалось ему нереальным. Получение новой награды означало короткий отпуск домой. Война становилась сумасшедшей, изо дня в день он играл со смертью. Он охотился и убивал русских, а те, в свою очередь, пытались убить его.

3 августа Хартманн в числе десяти других награжденных прибыл в штаб-квартиру фюрера «Вольфшанце». Новая встреча с Гитлером ничего не принесла ему, кроме нового разочарования. Церемония награждения проходила в том самом гостевом домике, где 20 июля на фюрера было совершено покушение. Здание еще хранило следы взрыва, деревянные стены были изрешечены осколками, на полу было хорошо видно место взрыва.

В результате покушения у Гитлера была частично парализована правая рука и повреждена барабанная перепонка в правом ухе.

Поздравляя награжденных, он протягивал им левую руку и, чтобы лучше слышать, поворачивался при этом немного вправо, подставляя собеседнику левое ухо. Фюрер превратился в тень того человека, с которым Хартманн встречался еще весной в «Бергхофе».

Он вспоминал, что больше всего ему запомнились следующие слова Гитлера: «Я никогда не мог подумать, что немецкий офицер может оказаться настолько вероломным и трусливым. Он подложил в этом здании бомбу, чтобы убить меня, а сам ушел, пытаясь спастись. Любой офицер, бывший рядом со мной в тот день, мог достать пистолет и застрелить меня, стоя лицом к лицу. Я никогда не лазил в карманы своих офицеров. Я выжил, в то время как другие погибли или были тяжело ранены.

Кроме того, я считаю, что Генеральный штаб не говорит правды. Большинство генералов, исключая Шернера, Моделя и Роммеля, не выполняет свои обязанности. Они приходят ко мне и, жалуясь, рассказывают о тяжелых боях и потерях, в то время как их солдаты гибнут и получают ранения.

Я смотрю с оптимизмом в будущее. Я ожидаю, что англо-американское вторжение закончится вторым Дюнкерком. Мы готовим новое оружие невероятной мощности, которое изменит ход войны. Я уверен, что провидение сохранило мне жизнь 20 июля, чтобы в это решающее время я снова повел Германию вперед».

Под неназванным «немецким офицером» Гитлер, конечно же, имел в виду оберста Клауса фон Штауфенберга, принесшего к нему на совещание портфель с самодельной миной. В его словах относительно возможности стрельбы из пистолета была и правда, и нет. Обычно все приглашенные сами оставляли личное оружие на входе. Ранее их никто не проверял, и в принципе пройти к фюреру с оружием было вполне возможно. Хартманн покидал «Вольфшанце» с мрачными предчувствиями. После того, что он сам видел и пережил на фронте, Гитлер уже не мог заставить его поверить во что-то иное.

В течение 20–27 августа в жестоких боях в районе Сандомира Хартманн достиг высшей точки в искусстве воздушного боя, сбив 26 самолетов. Только в двух вылетах 24 августа его жертвами, согласно данным Люфтваффе, стали одиннадцать истребителей, в том числе три «Аэрокобры». Вечером того дня он стал первым летчиком истребителем, преодолевшим рубеж в 300 побед. На следующее утро стало известно, что Хартманна удостоили Бриллиантов к Рыцарскому Кресту (Nr.18). Он стал восьмым пилотом Люфтваффе, получившим эту награду. О его успешных действиях дважды – 24 и 25 августа – сообщалось в информационной сводке Главного командования Вермахта.

Через несколько дней он снова был в «Вольфшанце». Однако теперь там была уже совсем другая обстановка, всюду чувствовались страх и подозрительность. Охрана была значительно усилена, территория ставки была разделена на три зоны, и теперь в самую важную третью зону было запрещено входить с оружием. Большинство при бывших на церемонию награждения спокойно подчинились требованиям охраны и сдали личное оружие.

Хартманна же это требование возмутило, и он заявил офицеру СС из службы безопасности:

– Пожалуйста, скажите фюреру, что я не хочу получать Бриллианты, если он не доверяет своим фронтовым офицерам. Охранник побелел:

– Вы хотите, чтобы я сказал фюреру, что вы не желаете получать Бриллианты?! Потому, что должны снять ваш пистолет? Потому, что вы должны подвергнуться личному досмотру на наличие оружия и взрывчатых веществ?

– Да, пожалуйста, скажите, что поэтому. – Хартманн еще раз подтвердил свои слова. Офицер СС понял, что летчик твердо намерен стоять на своем:

– Подождите, пожалуйста, Хартманн. Я поговорю с майором фон Беловом.

Адъютант Гитлера от Люфтваффе прекрасно помнил, в каком состоянии пять месяцев назад Буби прибыл в «Бергхоф» для получения Дубовых Листьев, а также инцидент с фуражкой фюрера. По своей должности фон Белов имел богатый опыт общения с фронтовыми летчиками и знал, как с ними надо обращаться. К тому же он прекрасно понимал, что если Хартманн будет настаивать и откажется получать награду, то Гитлер придет в бешенство, и еще неизвестно, чем тогда все это закончится.

Фон Белов решился нарушить правила безопасности и, выйдя в помещение охраны, сказал: «Если вы настаиваете, Хартманн, то вы можете оставить свой пистолет. Сейчас пойдемте, пожалуйста, и вы получите ваши Бриллианты». Пока они шли к приемной фюрера, пилот чувствовал, что успокаивается. Перед входом он, как обычно, повесил на вешалку свою фуражку, а затем молча снял и повесил и ремень с кобурой.

Поздоровавшись с фюрером, Хартманн отметил, что тот выглядит еще хуже, чем несколько недель назад. Лицо его было очень усталым, правая рука тряслась. Вручая Бриллианты, он произнес: «Я хотел бы, чтобы мы имели больше солдат, как вы и Рудель». После чашки кофе и нескольких коротких вопросов о семье летчика все направились обедать в соседнее здание. Выйдя в приемную, Хартманн снова надел ремень с кобурой. Гитлер видел это, но промолчал.

За столом фюрер начал говорить о войне. На этот раз он уже по иному оценивал ситуацию:

– С военной точки зрения война проиграна, Хартманн. Мы должны это понимать. Но политические разногласия между союз никами так безграничны – с одной стороны, англичанами и американцами и, с другой стороны, русскими, – что мы должны терпеть и ждать. Вскоре русским будет не до нас, они будут воевать с англичанами и американцами. Для нас это единственная альтернатива, иначе большевистские орды захлестнут нас. И вы знаете, что это будет значить для фатерланда. Вдруг Гитлер неожиданно заговорил о партизанах на Восточном фронте:

– Партизаны, Хартманн, партизаны. Я слышал, что они всюду наносят нам ущерб и потери. Что вы думаете об этом?

– Когда я летал на центральном участке Восточного фронта, я дважды совершал вынужденную посадку в районе, который на наших картах был отмечен как район, занятый партизанами. Оба раза я вернулся обратно, никого при этом не встретив.

– Я вижу. Возможно, я неверно информирован.

– Возможно, мой фюрер, я не знаю. Во всяком случае, партизаны не беспокоят нас постоянно. Я знаю, что один раз в Румынии склады Люфтваффе были разбомблены американскими самолетами, но сообщили, что это результат действий партизан.

– Каким образом вы узнали об этом, Хартманн?

– В нашей группе все об этом знали.

– Все знали? Хм…

В очередной раз Гитлер резко переключился на другую тему. Он заговорил о воздушных боях над Германией:

– Вы летали только на Восточном фронте, Хартманн. Что вы думаете о налетах англо-американцев на Германию?

– После того, что я видел и слышал, я считаю, что мы неправильно подходим к этой проблеме.

– Почему неправильно?

– Рейхсмаршал приказал, чтобы мы каждый раз, когда появляются бомбардировщики, взлетали – днем, ночью, при хорошей или плохой видимости, при хорошей или плохой погоде…

– И это неправильно, Хартманн?

– По-моему мнению, да, мой фюрер. Мы напрасно теряем много пилотов, заставляя их взлетать и садиться в плохую погоду, когда аварии просто неизбежны. Все истребители знают, что для того, чтобы летать «вслепую», надо долго учиться, по меньшей мере год. Поэтому я считаю, что мы все свои усилия должны сосредоточить на полетах в дневное время и в хорошую погоду. Я считаю, что так мы сможем остановить налеты бомбардировщиков.

– Скажите мне, Хартманн, вы считаете, что подготовка летчиков-истребителей недостаточна?

– Я думаю, что она недостаточна. Я получаю молодых пилотов, имеющих всего 60 часов налета, и из них только 20 часов на Bf109. Они должны после такой короткой подготовки выполнять боевые вылеты. Это главная причина наших потерь истребителей на Восточном фронте. Гитлер слушал с безучастным видом, но Хартманн продолжал говорить дальше:

– Эти юноши приходят к нам, и их практически сразу же сбивают. Они приходят в большом числе и тотчас же гибнут. Это ужасно, мой фюрер, и я думаю, что наша пропаганда ответственна за это.

– Каким образом? – На сей раз фюрер, казалось, услышал и проявил интерес.

– Они знают, что еще не готовы. Они едва могут благополучно взлететь и приземлиться на Bf109, не говоря уже о стрельбе. Они приходят на фронт и с фанатической и самоубийственной настойчивостью требуют отправлять их на задания. Гитлер как-то обмяк на стуле. Он выглядел невероятно уставшим.

– Хартманн, все, что вы говорите, возможно, верно. Но сейчас это уже поздно. Как я сказал, война с военной точки зрения проиграна. Каждый день ко мне со всех сторон приходят люди с идеями насчет ракет, танков, орудий, подводных лодок, новых операций, наступлений или отступлений или предлагают безумные изобретения. Я должен решать. У нас просто нет времени…

Он резко замолчал, и Хартманн понял, что аудиенция закончена. Прощальное рукопожатие фюрера было слабым и безвольным.

Когда Эрих покидал Растенбург, он знал, что уже никогда больше не увидит Гитлера.

Хартманн вернулся обратно в III./JG52. Однако уже на следующий день пришел приказ о том, что ему предоставлен отпуск. Одно временно сообщалось, что перед этим он должен прибыть к инспектору (командующему) истребительной авиацией Люфтваффе генерал-майору Адольфу Галланду.

В первых числах сентября в Берлине состоялась короткая встреча двух кавалеров Бриллиантов. Галланд сообщил Хартманну, только что получившему звание гауптмана, что собирается перевести его в опытное командование «Лехфельд», занимавшееся боевыми испытаниями реактивного истребителя Ме262А. Однако тот категорически отказался от перевода, мотивировав это тем, что не хочет бросать друзей в JG52 и что он принесет больше пользы в боях на Восточном фронте.

Трудно сказать, что в конечном итоге повлияло на дальнейшее решение Галланда, – то, что он сам считал чувство товарищества основой боевого духа истребительной авиации и потому хорошо понимал мотивы отказа Хартманна, или то, что он сам для себя еще не сделал окончательного выбора. Во всяком случае, как бы там ни было, он пошел навстречу пилоту и не стал переводить его в опытное командование «Лехфельд».

Одновременно генерал отменил и приказ, запрещавший Хартманну выполнять боевые вылеты. В завершение Галланд сказал, что для восстановления сил перед возвращением на фронт тот должен отправиться в «дом истребителей». Это было прозвище санатория Люфтваффе, находившегося в местечке Бад-Висзее на берегу озера Тегернзее, в 50 км южнее Мюнхена. Обычно все пилоты истребитель ной авиации проходили там реабилитацию после ранений или болезней.

Военное положение Третьего рейха стремительно ухудшалось, и никто не знал, чем это все закончится. Поэтому Хартманн, опасавшийся, что ему больше не удастся попасть домой, пересмотрел свое прежнее решение пожениться лишь после окончания войны. Он встретился со своей подругой на вокзале в Штутгарте, и они вместе отправились в Бад-Висзее.

В субботу 10 сентября в местной ратуше состоялась церемония бракосочетания Эриха Хартманна и Урсулы Пэч. Вильгельм Батц потом вспоминал: «Герд Баркхорн и я были свидетелями Буби. Мы построились, впереди шли жених с невестой, справа от них Баркхорн, я слева. Когда мы вышли из ратуши, по обе стороны на ступенях стояла группа офицеров Люфтваффе в полной форме со всеми наградами. В вы тянутых вверх руках они держали кортики, образовывая арку, под которой мы и прошли. Это была хорошая свадьба, и я охотно ее вспоминаю».

Тогда в ратуши прошло лишь гражданское бракосочетание. В Бад-Висзее не было евангелической церкви, и поэтому молодо жены решили провести церемонию венчания немного позже. Тогда никто из них даже и не подозревал, что это «немного» растянется на одиннадцать лет.

В октябре Хартманна перевели на должность командира 4./JG52. Эскадрилья тогда базировалась в Кракове, а потом 14 октября ее перебросили на аэродром Эбенроде (ныне Нестеров, Калининградская обл.). В боях над Восточной Пруссией он одержал лишь три победы, сбив Як9, Як7 и Ла5.

Затем 11 ноября эскадрилья вернулась обратно в Краков. Там дела Хартманна пошли лучше, и до конца года он записал на счет еще 24 самолета, в том числе 22 ноября – пять Як9, три Ил2, два Як3 и Ла5. Теперь на его счету была 331 победа.

Интересно, что, по мере того как увеличивалось число сбитых им самолетов, росла и слава Хартманна по другую сторону фронта. Противнику он был сначала известен только по своему радиопозывному «Карайя-1», но уже вскоре ему дали прозвище Черный дьявол. Последнее время он летал на Bf109G, имевшем в носовой части характерный рисунок черного тюльпана, по которому его в бою можно было легко отличить от других. Советские летчики быстро поняли, что с «Мессершмиттом» с такой окраской лучше не встречаться. По данным радиоперехвата, был сделан вывод, что «Карайя-1» и Черный дьявол – это один и тот же пилот.

Советское командование обещало выплатить премию в десять тысяч рублей, а это была немалая сумма тому, кто сможет сбить Черного дьявола. Однако подобного мотива оказалось недостаточно, и нередко летчики, завидев «стодевятый» с характерной окраской, просто уходили, не принимая боя. Хартманн понял, что его слава неожиданно стала работать против него самого. Едва он поднимался в воздух, противник сразу же пропадал.

Надо было что-то делать, и Хартманн стал «одалживать» свой знаменитый «Мессершмитт» с черным носом молодым пилотам.

Для неопытных летчиков просто нельзя было придумать лучшей защиты в воздухе, но в целом это проблему не решало. И тогда он решил, что пора вообще избавиться от злосчастного рисунка. Механик Мертенс, узнав об этом решении, страшно обрадовался, так как именно ему регулярно приходилось обновлять постоянно облезающую черную краску. Биммель со спокойным сердцем закрасил рисунок, и самолет Хартманна снова стал обычным истребителем.

Надо также отметить, что ни на одном «Мессершмитте», на которых в конце войны летал Хартманн, не было обозначения числа его побед. Единственным его отличительным знаком был небольшой рисунок на борту под кабиной – красное сердце с именем Уш.

Как он и предполагал, ему не удалось попасть домой на Рождество, но зато на Новый год он получил десять дней отпуска. Жена была на третьем месяце беременности и жила в доме родителей Эриха под пристальным присмотром доктора Хартманна. Приехав в Вайль, Хартманн ощутил, как тиски двух фронтов все сильнее сжимают Германию. Их городок не бомбили, но он находился рядом со Штутгартом, который подвергался регулярным бомбежкам. В итоге семья каждую ночь проводила в погребе, укрываясь от налетов британских бомбардировщиков. Гул самолетов, грохот разрывов бомб, залпы зенитных орудий не давали спокойно заснуть.

Прошло всего четыре дня, как Хартманна срочно отозвали из отпуска. Его группа вела тяжелые бои, ему пришлось вернуться в Краков.

18 января 1945 г. I./JG52 перебазировалась сначала на аэродром около поселка Нидер-Элльгют, в 43 км северо-восточнее Бреслау (ныне соответственно Лигота и Вроцлав, Польша), а спустя два дня – 21 февраля – на аэродром около поселка Вайденгут, в 17 км северо-восточнее г. Оппельн (ныне соответственно Виржби и Ополе, Польша), 1 февраля Хартманна назначили командиром I./JG52. Однако сразу вступить в новую должность у него не получилось. Дополнительно ему поручили временно исполнять обязанности командира I./JG53. Эта группа тогда базировалась в Венгрии, на аэродроме Веспрем, и Хартманн перелетел туда на своем Bf109G6.

4 февраля он вылетел на «свободную охоту» во главе штабного звена I./JG53. В районе города Секешфехервар немцы обнаружили группу из двадцати «Бостонов» в сопровождении истребителей. Хартманн немедленно атаковал и сбил один Як9, одержав 337-ю победу. Как потом оказалось, это был его единственный успех в составе I./JG53.

14 февраля командиром группы был назначен гауптман Гельмут Липферт, и Хартманн вернулся к себе в I./JG52. Ко второй половине марта его жертвами в ходе боев над Силезией стали еще десять самолетов. После этого он получил телеграмму с приказом: «Прекратить боевые вылеты. Немедленно прибыть в Лехфельд для переучивания на Ме262».

Эрих решил воспользоваться представившимся случаем и перевезти беременную жену из Вайля в более безопасное место. Адъютант I./JG52 гауптман Вилли ван дер Камп в качестве такого места предложил сельское имение в районе г. Шонгау, в 61 км юго западнее Мюнхена, где жила его семья. Хартманн с благодарностью принял предложение адъютанта.

В Лехфельде переучиванием пилотов занималась III./EJG2 во главе с известным асом и кавалером Мечей к Рыцарскому Кресту оберст-лейтенантом Хейнцем Бэром. Доложив ему о прибытии, Хартманн сразу же попросил разрешения ненадолго отлучиться, чтобы перевезти жену в Шонгау. Бэр не только разрешил, но позволил взять связной Fi156 «Шторьх», чтобы немедленно вылететь в Бёблинген.

С помощью отца Хартманн сумел нанять старый грузовик, в который и погрузили все нехитрое имущество и мебель. Затем он сам отвез жену в Шонгау. Идиллическая обстановка сельского дома напоминала довоенную жизнь и внушала ощущение безопасности. Теперь он был спокоен за жену и за ребенка, который должен был вскоре родиться. Это была последняя встреча Хартманна с женой во время войны, и в следующий раз они увиделись лишь одиннадцать лет спустя.

Лехфельд не был спокойным тыловым аэродромом. Каждое утро он подвергался атакам, и полеты начинались лишь в 10.30 после того, как наземные службы восстанавливали поврежденную взлет ную полосу. Вылеты проводились в течение полутора-двух часов, так как около 12.30 снова появлялись американские Р38. Про носясь над верхушками деревьев, они обстреливали из пушек все, что было в тот момент на аэродроме. Вслед за ними появлялись «Тандерболты», и так до самого вечера. Ночью небо заполнял характерный звук моторов британских «Москито», которые атаковали малейший огонек, обнаруженный в районе Лехфельда.

Хартманн успел выполнить несколько тренировочных полетов на Ме262, когда в конце марта в Лехфельд прибыл генерал-лейтенант Галланд. Тот уже был снят с должности инспектора истребительной авиации и подвергся жесткой опале со стороны Геринга. Теперь же ему разрешили сформировать отдельную маленькую группу, оснащенную реактивными «Мессершмиттами», и он снова встретился с Хартманном.

– Привет, Эрих. Я теперь командир эскадрильи.

– Я уже слышал об этом, герр генерал.

– Я подбираю пилотов, чтобы участвовать в боях на Ме262. Оберст Лютцов, оберст Штейнхоф, майор Крупински, майор Хохаген… Я хочу, чтобы вы вступили в мою эскадрилью, Хартманн.

– Что я буду делать в такой эскадрилье среди асов, имеющих больше опыта и большие звания, чем у меня, герр генерал?

– Почему вы не можете летать вместе с нами? Вы истребитель, имеющий наибольшее число побед в мире.