Текст книги "Империя должна умереть"

Утро после бури

Наутро после восстания почти все участники вчерашних событий испытывают похмелье. Накануне все были в эйфории, но теперь ей на смену приходит страх. Накануне Михаил Родзянко решился на бунт – объявил себя главой самозванного правительства. Накануне Александр Керенский начал арестовывать прежних чиновников. Накануне Александр Бубликов распространил по всей стране телеграмму о том, что власть перешла к Думе. Но накануне они были заражены энергией толпы – теперь же у них появилось время задуматься. Главный вопрос, который задают себе революционеры: когда вернется власть? Когда царские войска начнут штурм Петрограда?

Утром второго дня, 28 февраля, почти ничего не происходит. Погромы, бушевавшие ночью, на время прекращаются. Солдаты, накануне переставшие подчиняться офицерам, студенты, пришедшие митинговать в Таврический дворец, рабочие, громившие магазины, будто испугались собственного непослушания. Почти все сегодня остаются дома и ждут царских войск и жестокого наказания. Однако войска не материализуются.

К полудню Петроград оживает, снова начинаются погромы. Теперь жгут полицейские участки и полицейские архивы: бывшие агенты в ужасе от возможного разоблачения после революции и пытаются спасти свою репутацию. Днем толпа врывается в здание Департамента полиции, начинает громить помещения и уничтожать документы.

Новые власти даже не пытаются пресекать беспорядки. К вечеру арестованы почти все министры. К министру финансов Петру Барку вламывается отряд во главе с его бывшим уволенным лакеем. «Я просил у вас денег, а вы дали мне камень», – говорит он, арестовывая бывшего хозяина. Министра юстиции находят и берут под стражу в итальянском посольстве, командующего округом Хабалова – в Адмиралтействе. К еще не арестованному министру иностранных дел Покровскому успевают зайти французский и английский послы. «Вы только что прошли по городу, – спрашивает глава МИД, – осталось у вас впечатление, что император может еще спасти свою корону?» Палеолог отвечает, что все возможно – но императору надо «немедленно преклониться перед совершившимися фактами»: назначить министрами членов Временного комитета Думы и амнистировать мятежников. «Если бы он лично показался армии и народу, если бы он сам с паперти Казанского собора заявил, что для России начинается новая эра, его бы приветствовали… Но завтра это было бы уже слишком поздно…»

В 11 вечера к Думе приходит господин в шубе и обращается к дежурному: «Прошу вас, проведите меня к членам Исполнительного комитета Государственной думы. Я – бывший министр внутренних дел Протопопов. Я тоже желаю блага нашей Родине и потому явился добровольно. Проведите меня к кому нужно». Протопопова отводят в министерский павильон – и это спасает ему жизнь.

Уже не царское село

Весь день 28 февраля Царское Село живет в страхе, хотя почти ничего не происходит. Утром состояние цесаревича Алексея ухудшается, у него температура 40, и императрица просит слуг подготовить все к переезду в Гатчину. Через полчаса ей сообщают, что все готово, – но она уже передумала. Приближенные, все как один, советуют ей скорее бежать; например, в Новгород, куда императрица ездила всего пару месяцев назад – и где ее принимали восторженно.

В 3 часа дня солдаты Царскосельского гарнизона выходят из казарм – идут освобождать заключенных из тюрьмы, потом – громить винные лавки. Царская охрана не покидает дворца – поэтому не в курсе, что происходит в городе. Императрица говорит, что все ее дети больны, она считает себя сестрой милосердия, а дворец – госпиталем, поэтому запрещает охране какие-либо боевые действия.

Вечером императрица звонит великому князю Павлу, отцу великого князя Дмитрия, только что сосланного в Персию за убийство Распутина. Павел и сам много лет провел в изгнании, и тоже по настоянию Александры. Но в Царском Селе у императрицы больше нет родственников, ей не к кому обратиться. Великий князь приезжает, и Александра устраивает ему скандал – говорит, что это семья виновата во всем происходящем. Павел отвечает, что «она не имеет права сомневаться в его преданности и сейчас не время вспоминать старые ссоры», главное – чтобы царь скорее вернулся. Она отвечает, что муж должен приехать в 8 утра, Павел обещает поехать встречать его на вокзал.

После этого великий князь возвращается домой, и жена, Ольга Палей (та самая женщина, из-за свадьбы с которой его выслали и лишили права воспитывать Дмитрия и Марию), пересказывает ему слух о том, что рабочие из Колпина якобы взбунтовались и идут громить Царское Село. Перепуганная семья великого князя уходит из дома прятаться, эту ночь они проводят у знакомых.

В Царском Селе (как и в столице) целый день передают невероятные истории: будто Протопопов сбежал и прячется у Вырубовой, будто толпы рабочих идут ко дворцу и вот-вот будет погром.

Вечером толпа восставших солдат приходит к Александровскому дворцу. Охрана, верная императрице, встает по периметру. Начинаются переговоры – поздним вечером сходятся на том, что надо отправить парламентеров в Петроград, в Думу. Напряжение спадает.

В 10 вечера приходит телеграмма от императора: «Завтра утром надеюсь быть дома». Императрица немного успокаивается и решает выйти к войскам, которые охраняют дворец. Вместе с ней выходит единственная не заболевшая еще дочь, 17-летняя великая княжна Мария. Они обходят ряды и молча кивают военным.

Вся свита на ночь остается во дворце. Поздно ночью граф Апраксин решается попросить императрицу отослать больную Вырубову – потому что она, мол, приносит несчастье и может навлечь на всех обитателей дворца гнев толпы. «Я не предаю своих друзей», – в слезах отвечает императрица.

Остановить императора

В час дня 28 февраля генерал Иванов, новый военный диктатор, выезжает из Могилева в Петроград для усмирения восставших и наведения порядка в столице. Императорский поезд давно в пути, начальники станций уже получили от нового министра путей сообщения Бубликова телеграмму с требованием докладывать обо всех поездах, которые движутся в Петроград, а все поезда с военными или боеприпасами задерживать на станциях.

Уже на полдороге к столице, в Лихославле Тверской губернии, император узнает о телеграмме Бубликова. Начальник Северо-Западных железных дорог Федор Валуев решает игнорировать требование Бубликова и сделать все наоборот: садится в поезд, чтобы поехать навстречу императору и обеспечить его проезд. Толпа вытаскивает Валуева из поезда, едва не устраивает самосуд, но, вняв уговорам священника, его арестовывают, сажают в машину и везут в Думу. Однако по дороге машину обстреливают, поездка прерывается и Валуева все же ставят к стенке и убивают.

В Петрограде полная неразбериха. Помощник Бубликова, Юрий Ломоносов, вспоминает, как новые руководители железных дорог пытаются добиться от Думы инструкций, что делать с поездом царя: пропускать в Царское Село, разворачивать, задерживать, отправлять в Петроград. Депутаты не могут решиться и не дают никаких инструкций.

Тем временем решение развернуться принимает сам император. В Малой Вишере офицер железнодорожной охраны сообщает, что ехать дальше нельзя: следующая станция, Любань, находится в руках взбунтовавшихся солдат, и он сам чудом сбежал оттуда на дрезине. Начальник царского поезда будит императора, чтобы сообщить ему, что дорога перекрыта. Тогда Николай II решает развернуться и ехать в Псков.

Только к 9 часам утра 1 марта в столице Дума решается задержать императорский поезд в Бологом. Бубликов посылает телеграмму: пригнать два товарняка и заблокировать движение между станциями Дно и Бологое. Одновременно Бубликов посылает телеграмму в царский поезд: задержаться в Бологом и дождаться приезда Родзянко. Председатель Думы надеется убедить Николая II признать Временный комитет думы.

По Петрограду идут слухи, что император на самом деле развернул поезд, чтобы поехать в Москву – собираясь сделать ее своим бастионом, чтобы там собрать верные ему полки и возглавить поход на Петроград. Эту легенду записывает в дневнике французский посол Палеолог, добавив к ней слова Николая: «Если революция восторжествует, я охотно откажусь от престола. Уеду в Ливадию; я обожаю цветы».

Приказ Бубликова никто не выполняет, и в 7 утра царский поезд беспрепятственно проходит через Бологое в сторону Дна. Туда же по другой дороге еще раньше приезжает генерал Иванов. В ожидании императора он со своими войсками решает навести порядок на станции тем же способом, которым двенадцать лет назад подавлял Кронштадтский мятеж: подходит к «безобразящим» солдатам и зычно орет: «На колени!»

Революционеры внезапно повинуются. Их разоружают, а особо буйных сажают в поезд Иванова. Один из них даже кусает генерала за руку. Тот, поколебавшись, все же сохраняет бедолаге жизнь. Всего арестовано 70 вооруженных солдат (некоторые пьяные), у них конфисковано оружие, которое перед этим они отобрали у офицеров. Усмирив солдат, Иванов продолжает движение в сторону Царского Села.

День победы

В 8 утра 1 марта дядя царя, великий князь Павел, пообещавший императрице встретить Николая II, едет на Царскосельский вокзал (сейчас – Витебский). Ни он, ни кто другой еще не знают, что поезд развернули в Малой Вишере и в эти минуты он едет в Псков. Не дождавшись племянника, великий князь уезжает. Вскоре на Царскосельский вокзал прибывают делегированные Временным комитетом депутаты Демидов и Степанов. Они выступают у городской ратуши перед военными, которые встречают их овацией. Власть в Царском Селе – главном бастионе прежнего режима – переходит к Временному комитету Думы.

В целом 1 марта становится днем психологического перелома. В Петрограде выходит газета «Известия комитета петроградских журналистов», которая сообщает, что «в Царскосельский дворец вошли солдаты», императорская семья находится в руках мятежных войск. Это неправда, которая тем не менее приносит ощущение необратимости революции. Если императорские войска не пришли, они уже не придут, решают жители Петрограда. Начинается волна присяг на верность новой власти.

По воспоминаниям Керенского, военные части одна за другой прибывают в Думу, заполняют Екатерининский зал. Родзянко обращается к ним с речью, призывая оказывать доверие новой власти и сохранять дисциплину, его речь тонет в шквале восторженных криков и аплодисментов. С ответным словом выступают командиры частей, снова под гвалт солдат, затем солдаты просят, чтобы перед ними выступил еще кто-нибудь – Милюков, Чхеидзе или сам Керенский. «Получив, наконец, возможность говорить свободно со свободными людьми, я испытывал чувство пьянящего восторга», – пишет будущий министр юстиции.

Апогеем парада присяг становится появление в Думе великого князя Кирилла, двоюродного брата царя и четвертого человека в очереди на российский престол. Он приезжает с красной ленточкой на груди, во главе собственного отряда, и передает себя во власть Государственной думы.

Красная ленточка – главный символ свершившейся революции: на одежде, на автомобилях, на лошадях появляются красные ленты, на домах – красные флаги.

Всюду в столице признаки того, что царская власть не вернется. Разгромлен особняк Матильды Кшесинской. Посол Палеолог вспоминает, что встретил у Летнего сада одного из эфиопов, дежуривших обычно у двери в кабинет императора. «Милый негр» теперь одет в обычную одежду, в глазах его стоят слезы. Палеолог говорит ему что-то утешающее и жмет на прощание руку. «В этом падении целой политической и социальной системы он представляет для меня былую царскую пышность, живописный и великолепный церемониал, установленный некогда Елизаветой и Екатериной Великой, все обаяние, которое вызывали эти слова, отныне ничего не означающие: "русский Двор"», – вспоминает посол. Нет сомнений, что швейцар кажется послу куда цивилизованнее большинства российских граждан.

Новое правительство

Депутат Госдумы Василий Шульгин вспоминает, что из-за постоянного наплыва посетителей работа Родзянко и всего Комитета оказалась парализована: «Премьер, вместо того чтобы работать, каждую минуту должен бегать на улицу и кричать „ура“, а члены правительства: одни – „берут крепости“, другие – ездят по полкам, третьи – освобождают арестованных, четвертые – просто теряют голову, заталкиваемые лавиной людей, которые все требуют, просят, молят руководства…»

В две маленькие комнатки Таврического дворца, где ютится Комитет, время от времени приходит Керенский с очередной находкой. Он приносит текст секретных переговоров с иностранным державами, вынесенный из МИДа. Никто не знает, куда деть ценные документы: в комнате нет даже шкафа, в итоге бумаги прячут под скатертью стола. Вскоре Керенский приносит чемодан с деньгами: «Тут два миллиона рублей[118]118
  Примерно равно 1 582 000 000 рублей (на 2017 год).


[Закрыть], – говорит он. – Из какого-то министерства притащили… Так больше нельзя… Надо скорее назначить комиссаров… где Михаил Владимирович?» – «На улице…» – «Кричит „ура“? Довольно кричать „ура“. Надо делом заняться…»

Шульгин уговаривает Милюкова, «чтобы не управлять страной из-под стола», сформировать правительство. Милюков буквально на коленке начинает писать список: «Так, на кончике стола, в этом диком водовороте полусумасшедших людей, родился этот список из головы Милюкова, причем и голову эту пришлось сжимать обеими руками, чтобы она хоть что-нибудь могла сообразить, – вспоминает Шульгин. – Историки в будущем, да и сам Милюков, вероятно, изобразят это совершенно не так: изобразят как плод глубочайших соображений и результат "соотношения реальных сил". Я же рассказываю, как было».

Еще утром 1 марта в Петроград приезжает человек, которого здесь уже давно ждут. Его мало кто знает в лицо – но почти все слышали его имя. Этот гость из Москвы – князь Георгий Львов, глава Земского союза и главный кандидат на роль главы нового правительства. Он успевает как раз к формированию нового кабинета. Начинается долгое обсуждение списка, составленного Милюковым. Состав правительства никого не удивляет – он почти полностью совпадает с теми списками, которые еще год назад публиковала газета Рябушинского «Утро России». Теперь важно – договориться с исполкомом Петросовета, который заседает здесь же, в Таврическом дворце, и обладает не меньшим влиянием на уличные массы, чем Временный комитет.

Два места в новом правительстве Милюков предлагает социалистам Керенскому и Чхеидзе. Последний, хоть и входит во Временный комитет, не принимает участия в его работе. Он возглавляет исполком Петросовета и вообще считает, что социалисты не должны участвовать в правительстве – ведь, согласно постулатам Маркса, движущей силой революции должна быть буржуазия, а марксисты должны спокойно ждать своего часа. Так что от предложенного поста министра труда Николай Чхеидзе отказывается. Но выдвигает несколько требований: Петросовет поддержит Временное правительство, если оно объявит всеобщую амнистию, гарантирует свободу слова, проведет выборы Учредительного собрания и пообещает, что не будет выводить и разоружать войска восставшего Петроградского гарнизона. Временное правительство соглашается со всеми пунктами.

Военным министром становится политик с самыми обширными связями в армии – Александр Гучков, а министром иностранных дел – Милюков. Но есть и странные фигуры, например, министром финансов становится 32-летний наследник сахарной империи, масон, коллекционер искусства и известный светский персонаж Михаил Терещенко.

Однако дележ министерских постов – это не самое важное событие, которое происходит в эти часы в Таврическом дворце.

Солдаты против офицеров

Некоторые военные части испытывают восторг от того, что власть перешла к Государственной думе, но другим и этого уже мало. Они хотят большего: например, вообще не подчиняться офицерам. Популярность Временного комитета постепенно падает – потому что он аккуратно пытается взять ситуацию под контроль. Днем 1 марта военная комиссия Временного комитета издает приказ, запрещающий солдатам отбирать оружие у офицеров. Через пару часов в Преображенском полку – том самом, который восстал одним из первых, – происходит новый бунт. Во время репетиции присяги солдаты вновь отобрали сабли у офицеров.

Петросовет – Петроградский совет рабочих депутатов – сначала мирно сосуществует с Временным комитетом, но постепенно его члены начинают испытывать к депутатам чувство, похожее на отношение солдат к офицерам. Петросовет становится мощным альтернативным центром силы и соперником Комитета. Члены Петросовета решают, что им нужны представители от солдат, – и он становится Советом рабочих и солдатских депутатов. И если в первые дни это была просто площадка для постоянного митинга, разговоры не стихали ни на минуту и ни к чему не приводили, то теперь у Петросовета появляется внятная цель – борьба против офицеров.

Солдатская секция заседает отдельно от всех – она не поместилась в тринадцатый зал к рабочим. Председательствует среди солдат адвокат Николай Соколов, вчерашний друг Керенского, тот самый, который недавно организовывал коллективное воззвание столичных юристов против дела Бейлиса. Солдаты, один радикальнее другого, по очереди выходят на трибуну, уходят под аплодисменты. Соколов успевает только стенографировать выступления.

Солдатские депутаты уверены, что к городу движутся гвардейцы во главе с генералом Ивановым, что офицеров надо разоружать, потому что они могут предать и перейти на сторону царя, что Временный комитет Думы пытается внедрить старые порядки, а этого допустить нельзя. Солдаты требуют передать власть от офицеров выборным солдатским комитетам, которые отныне должны контролировать оружие, требует ввести равные права «нижних чинов» с остальными гражданами.

Этот наспех написанный текст Соколов относит в редакцию новой газеты «Известия Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов» – и называет написанное им воззвание «приказом». Наутро «Приказ номер один», обращенный к солдатам столичного гарнизона, выйдет в газете и будет тиражироваться отдельными листовками. Петросовет будет распространять текст «приказа», в первую очередь думая о том, чтобы не допустить верные Николаю II войска в столицу и предотвратить подавление восстания генералом Ивановым. Но никто не обратит внимания на то, что «приказ» обращен только к Петроградскому гарнизону, всем солдатам Российской империи он даст один сигнал: теперь можно не подчиняться офицерам. Сила «приказа», опубликованного в газете, окажется огромной. Офицеры будут говорить, что этот приказ разрушает армию. Но члены Петросовета утверждают, что решение было принято осознанно, – в противном случае, опасались они, произошла бы контрреволюция и немедленная реставрация.

Членов Временного комитета «Приказ номер один» повергает в ужас: «Кто это написал? Это они, конечно, мерзавцы. Это прямо для немцев… Предатели… что теперь будет?» – кричит Родзянко. В этот момент предпринимать что-либо уже поздно – листы с текстом уже расклеены по всему городу.

По словам Василия Шульгина, обессиленные бессонными ночами члены Временного комитета будут уговаривать членов исполкома Петросовета спасти офицеров от расправы. «Неужели вы в самом деле думаете, что выборное офицерство – это хорошо?» – спрашивает сам Шульгин у председателя исполкома Чхеидзе.

«Он поднял на меня совершенно усталые глаза, – вспоминает Шульгин, – заворочал белками и шепотом же ответил, со своим кавказским акцентом, который придавал странную выразительность тому, что он сказал: "И вообще все пропало… чтобы спасти… чтобы спасти – надо чудо… Может быть, выборное офицерство будет чудо… Может, не будет… Надо пробовать, хуже не будет… Потому что я вам говорю: все пропало"».

Реформы генерала Алексеева

Начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Михаил Алексеев, который еще вчера контролировал императора, теперь мучается от невозможности связаться с ним. К Алексееву, лежащему с высокой температурой в Могилеве, стекается информация о ситуации в стране. «В Москве полная революция», – докладывает начальник Московского военного округа. Из Кронштадта сообщают, что командир порта убит, в городе анархия. Балтийский флот признал власть Временного комитета Государственной думы.

«Если мне предложат выбирать между Государем и Россией, я выберу Россию», – говорил в конце 1916 года генерал Брусилов, взбешенный тем, как бесславно закончилось его наступление, и готовый гипотетически выбирать между родиной и императором. К концу февраля 1917 года под этими словами готовы подписаться почти все офицеры. Главный приоритет для военных на фронте – победа. Ради нее они готовы на все, в том числе не подчиниться императору. Генерал Алексеев 1 марта уже понимает, что армии угрожает анархия, с которой победить Германию не удастся. Эти слова он раз за разом повторяет в телеграммах императору.

Днем 1 марта Николай II наконец прибывает в Дно, где назначена встреча с Родзянко. Однако тот опаздывает, поэтому Николай едет дальше, в Псков, в штаб Северного фронта. Алексеев подробно телеграфирует в Псков, описывая все ужасы, которые повлечет за собой бездействие, и просит императора назначить главой правительства «лицо, которому бы верила Россия». Вечером, когда Николай II прибывает в Псков, офицер штаба передает императору общую просьбу Алексеева и великого князя Сергея назначить главой нового правительства Родзянко.

Весь вечер командующий Северным фронтом генерал Рузский, с телеграммами Алексеева в руках, беседует с императором, убеждая согласиться на правительство народного доверия. Рузский пытается уговорить императора пойти на уступки Комитету и «сдаться на милость победителя». Однако тот по-прежнему ничего и слышать не хочет.

Генерал выходит из себя и прямо говорит, что Николай сам довел страну до такого положения, прежде всего приблизив к себе Распутина. Император и его ближайшее окружение шокированы такой дерзостью. Адмирал Нилов, пораженный разговором, запирается в своем купе на сутки. Он считает, что император должен разжаловать Рузского, арестовать и расстрелять, поставив на его место лояльного человека, – и все наладится.

В половине одиннадцатого ночи 1 марта Алексеев присылает императору готовый текст манифеста о назначении Родзянко премьер-министром. Николай II говорит Рузскому, что согласен подписать его. Тут же из Пскова звонят в Таврический дворец, просят председателя Государственной думы срочно приехать к императору. В ответ из Петрограда сообщают, что Родзянко не приедет.

Однако императора гораздо больше тревожит не это, а то, что он не может попасть в Царское Село к своей семье. «Стыд и позор! Доехать до Царского не удалось. А мысли и чувства всё время там! Как бедной Аликс должно быть тягостно одной переживать все эти события! Помоги нам Господь!» – пишет он в дневнике.

Вечер 1 марта становится переломным не только для Петрограда, но и для императора с его окружением. До этого момента они были уверены, что у них есть в запасе крайняя мера – потопить революцию в крови. То, что солдаты откажутся стрелять по восставшим, никому не приходило в голову.