Текст книги "Империя должна умереть"

Президент или наркоман

В день, когда Савинков уезжает в Ставку, его друзья Гиппиус, Мережковский и Философов пишут письмо Керенскому. Они призывают его скорее принимать решительные меры («властвовать»), а если он не может, передать власть «более способным», вроде Савинкова, а самому остаться «символом».

В тот же день в Зимний дворец к Керенскому приходит бывший член Временного правительства Владимир Львов (он однофамилец Георгия Львова, бывшего председателя Временного правительства), всего месяц назад уволенный с должности министра вероисповеданий. Еще недавно он называл Керенского смертельным врагом, а сегодня приходит, чтобы предупредить об опасности. Львов говорит, что популярность Керенского упала, но туманно намекает, что есть «некоторые круги», которые могут его поддержать. Керенский соглашается вступить в переговоры с «некоторыми кругами».

Получив письмо, он идет объясниться с Мережковскими. Застает дома только Философова. «Так принимайте же меры! Громите их! – советует ему Философов. – Помните, что вы всенародный президент республики, что вы избранник демократии, а не социалистических партий». После короткого разговора Керенский убегает так же стремительно, как и прибежал. «Впечатление морфиномана, который может понимать, оживляться только после вспрыскивания, – вспоминает Философов. – Нет даже уверенности, что он слышал, запомнил наш разговор».

Тем временем Владимир Львов начинает свою челночную дипломатию. 25 августа он приходит к Корнилову якобы с «поручением от Керенского» и говорит, что Керенский хоть сейчас готов уйти в отставку, но продолжит работу, если Корнилов его поддержит. И просит Корнилова изложить свои требования. Тот говорит, что после взятия Риги, казанского пожара и беспорядков по всей стране спасти страну может только диктатура, причем неважно, кто будет диктатором: Керенский, он сам, Корнилов, генерал Алексеев или кто-то еще. По словам Корнилова, вводить диктатуру надо срочно: с 28 августа по 2 сентября в Петрограде готовится большевистский переворот. Львов отвечает, что, вполне возможно, Корнилову будет предложено стать диктатором.

Весь день в штабе главнокомандующего обсуждают состав правительства, в итоге Корнилов предлагает создать Совет народной обороны, который бы он возглавил, а еще в него вошли бы Керенский, Савинков, Алексеев, Колчак и правительственный комиссар в Ставке Филоненко. Еще Корнилов думает привлечь в правительство Плеханова и бывшего премьера князя Георгия Львова. Наконец, он вызывает в Ставку для переговоров председателя Думы Родзянко и министра иностранных дел Терещенко. Переговоры с Владимиром Львовым заканчиваются, Корнилов доволен, ему и в голову не приходит, что он имеет дело с самозванцем.

Корнилов пишет Савинкову, что войска подойдут к Петрограду 28 августа и уже в этот день можно объявить военное положение в столице, ввести полный пакет репрессивных мер, включая смертную казнь. Это приведет к немедленному началу демонстраций протеста – и как раз тут и появится конный корпус генерала Крымова, который эти беспорядки подавит и «развесит на фонарях членов Совета рабочих депутатов».

Наконец, Корнилов говорит Львову, что Керенскому и Савинкову стоит приехать в Ставку, потому что гарантировать их безопасность во время уличных боев в Петрограде невозможно. На этом Львов откланивается. Последняя фраза Корнилова производит на него прямо противоположное впечатление – ему вдруг кажется, что Корнилов хочет намеренно заманить Керенского в Ставку, чтобы повесить. Более того, Львов вспоминает, что про план убить Керенского ему откровенно рассказывает один из офицеров в штабе Корнилова.

Испорченный телефон Владимира Львова

Львов мчится в Петроград потрясенным. Он не ожидал, что его посредничество приведет к таким колоссальным открытиям – теперь его распирает от важности сведений, которые ему предстоит передать Керенскому.

Тем временем Савинков приходит к Керенскому с текстом репрессивных мер, которые должно утвердить правительство. Он не рассказывает Керенскому ни о том, что Корнилов возмущался его «слабоволием», ни о конструкциях новой власти, которые они обсуждали. Однако, когда Керенский снова начинает сомневаться, у Савинкова сдают нервы и он резко заявляет, что нерешительность Керенского преступна, а его слабоволие губит Россию. Тот обещает принять «пакет Корнилова» вечером на заседании правительства.

Керенский, конечно, в ужасе: репрессивные законы противоречат его убеждениям, ведь он не профессиональный убийца, как Савинков, и не героический авантюрист, как Корнилов. Он не Гапон, ему никогда не могло прийти в голову мечтать «сменить династию Романовых династией Керенских» – хоть он и живет в Зимнем дворце. Он адвокат, который всю свою жизнь говорил о гуманистических ценностях, демократии и свободе. Весь последний месяц Керенский произносит речи о том, что наведет порядок «железом и кровью», но это скорее самовнушение. Слабоволием его брутальные коллеги называют нежелание быть убийцей, проливать кровь и «развешивать на фонарях» людей. Пока Керенский сомневается, к нему приезжает Владимир Львов в крайне возбужденном состоянии и сообщает, что он от Корнилова и что Керенскому следует уйти в отставку, передать всю военную и гражданскую власть Верховному главнокомандующему, а также вместе с Савинковым отправиться в Ставку – из соображений безопасности.

Керенский шокирован. Он считал, что его посредник в переговорах с Корниловым – Савинков. И со слов Савинкова все выглядело иначе: речь никогда не шла об отставке Керенского, именно он должен был вводить чрезвычайные меры, а вовсе не Корнилов. Тем более не было требования выехать в Ставку. Cлова трясущегося Львова Керенский воспринимает как ультиматум, который передал ему Верховный главнокомандующий.

«Мне казалось, что или он сумасшедший, или что-то случилось очень серьезное!» – вспоминает Керенский этот разговор. Видя неадекватность Львова, он просит его сформулировать ультиматум на бумаге – чтобы точно передать его членам правительства. Львов берет у Керенского карандаш и лист и пишет:

1) Объявить г. Петроград на военном положении.

2) Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки Верховного главнокомандующего.

3) Отставка всех министров и передача временного управления министерств их заместителям до образования нового кабинета Верховным главнокомандующим.

Петроград. Август 26, 1917 г.

В. Львов

Как только Львов начинает писать, у Керенского исчезают последние сомнения. Заговор генералов, о котором его предупреждали, чрезмерная популярность Корнилова, его странное поведение – пазл складывается в ясную картину предательства. Ему ясно теперь, что все против него.

«Ну что же, вы поедете в Ставку?» – спрашивает Львов. «Конечно, нет, неужели Вы думаете, что я могу быть министром юстиции у Корнилова?» – огрызается Керенский.

Львов, которого Керенский считает посланником Корнилова, соглашается с премьером и говорит, что в Ставку действительно ехать не надо, его там ненавидят и хотят убить.

Роковой чат

Отпустив Львова, Керенский приходит в военное министерство, чтобы поговорить с Корниловым по прямой телеграфной связи. Они не очень хорошо знакомы, разговаривали меньше десяти раз, теперь же главное выяснение отношений между ними происходит и вовсе вслепую. В течение нескольких часов они обмениваются телеграммами: по сути это телеграфный чат. Чат, который изменит мир. Керенский сообщает, что «у аппарата» он находится вместе со Львовым (хотя того нет в комнате). Корнилов здоровается с обоими и говорит, что «события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок». Керенский представляется Львовым и просит подтвердить, что он и правда действует по поручению Корнилова. Тот подтверждает свою просьбу приехать в Могилев.

Керенский отвечает, что сегодня это невозможно, и спрашивает, нужен ли Савинков. Корнилов говорит, что ждет обоих, и просит выехать не позднее 27 августа.

Керенский уточняет: «Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае?» Корнилов говорит, что в любом случае надо ехать в Ставку. «До свидания, скоро увидимся», – ласково прощается Керенский.

Этот расплывчатый разговор Керенский считает доказательством заговора. Он бежит в Зимний дворец, на ступеньках встречает Владимира Львова, берет его с собой и в кабинете просит еще раз пересказать всю историю с начала. Все время разговора за ширмой стоит чиновник министерства внутренних дел – и когда Львов заканчивает, Керенский отодвигает ширму и объявляет Львову, что тот арестован. Его отводят в соседнюю комнату.

Керенского уже давно ждут в правительстве – это то самое заседание, на котором должны рассматривать репрессивный «пакет Корнилова». Керенский опаздывает, но прежде отправляет Корнилову телеграмму, в которой сообщает, что тот уволен, и только после этого идет на заседание.

Он требует у министров предоставить ему диктаторские полномочия. Почти все соглашаются – кроме кадетов, которые, впрочем, объявляют о своей готовности уйти в отставку. Министры расходятся с рассветом, но уже в 11 утра по требованию Керенского собираются вновь, хотя сам он не появляется. Вечером они уходят по домам, так ничего и не поняв.

Еще сутки продолжается обсуждение в Петрограде: можно ли спасти положение, можно ли заставить Керенского и Корнилова договориться? Корнилов получает телеграмму Керенского под утро – и сразу отвечает, что и не подумает подчиняться. Савинков уговаривает Керенского не публиковать в газетах новость об отставке Верховного главнокомандующего, а Корнилова упрашивает приехать в Петроград и объясниться с Керенским. И все уговаривают Керенского, что произошло «недоразумение», «Львов напутал».

Корнилов отказывается приезжать, но объясняет Савинкову, что он имел в виду и почему нельзя верить Львову. При этом он приказывает верным ему войскам, корпусу генерала Крымова и Дикой дивизии, продолжать движение на Петроград. Это не секрет и для окружения Керенского. «Покамест вы разговариваете по проводу, ингуши подходят к Петрограду», – в ужасе говорит Савинкову заместитель Керенского Некрасов.

Переговоры Савинкова и Корнилова прерываются, когда управляющий военным министерством узнает, что Керенский приказал опубликовать официальное заявление правительства об измене генерала Корнилова. Телеграмма Керенского рассылается по радио – во все войсковые части.

Узнав об этом, Милюков экстренно – уже в типографии – снимает написанную им в поддержку Корнилова первополосную статью в кадетской газете «Речь». До вечера он был уверен, что Керенский и Корнилов договорятся. Утром «Речь» выходит с белой первой полосой – как во времена царской цензуры. После официального заявления Керенского о кризисе узнают члены Петросовета – и кидаются в Смольный. Большевик Луначарский бежит совершенно счастливый: для него это «гроза, которая расчистит невыносимо душную атмосферу» и реванш за июльские репрессии его партии. Лидер Петросовета Церетели крайне подавлен: «Теперь на вашей большевистской улице праздник, – говорит он Луначарскому. – Теперь вы подниметесь опять…»

Всю ночь с 27 на 28 августа Савинков, назначенный генерал-губернатором Петрограда, министр иностранных дел Терещенко и бывший Верховный главнокомандующий генерал Алексеев пытаются придумать, что делать утром, когда выйдут газеты с заявлением Керенского об измене Верховного главнокомандующего. Савинков спрашивает Керенского, «понимает ли он, что армия после удара, нанесённого ей, погибнет?» Керенский отвечает, что она, наоборот, ринется в бой, «воодушевленная победой над контрреволюцией», – и победит!

Августовский путч

Утром 28 августа вся страна узнает из газет, что в стране путч, Верховный главнокомандующий взбунтовался против правительства. В семь утра Корнилов распространяет воззвание, в котором требует не подчиняться Керенскому: «Свершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу Отечества. Русские люди! Великая родина наша умирает. Близок час её кончины». Корнилов обвиняет Временное правительство в содействии немцам, утверждая, что под давлением большевиков в Советах правительство «убивает армию и потрясает страну внутри».

Вся армия встает на сторону Корнилова. Командующий Северным фронтом Владислав Клембовский, которого Керенский пытается назначить новым Верховным главнокомандующим, отказывается и поддерживает Корнилова, как и командующий Юго-Западным фронтом Антон Деникин, и командующий Западным фронтом Петр Балуев.

В Могилеве оценивают силы, перевес оказывается на стороне восставших: весь командный состав и подавляющее большинство офицерского корпуса, казачество, большинство военных училищ, лучшие строевые части – все поддержат Корнилова, рапортует начальнику полковник Трубецкой. Тем более корпус генерала Крымова и Дикая дивизия уже почти в Петрограде. Временное правительство близко к панике: вот-вот на улицах столицы начнется полномасштабная гражданская война.

Штабом сопротивления наступающим войскам становится Петросовет, который после июльского восстания перестал проявлять активность. Получив известие о путче, Петросовет оживает. Особенно возбуждены большевики. Они понимают, что, если войска Корнилова войдут в город, первым делом повесят именно арестованных Керенским большевиков.

Неформальный лидер защитников города – Лев Каменев (он единственный из руководителей партии находится на свободе; Ленин и Зиновьев в бегах, Троцкий – в тюрьме). По предложению Каменева немедленно создается Военно-революционный комитет (ВРК) по борьбе с путчем, в который входят по три представителя от большевиков, меньшевиков и эсеров. Они начинают разрабатывать план по сопротивлению Корнилову. Членам Петросовета и большевикам ясно, что войска идут на Петроград, чтобы «вешать их на фонарях».

Этот комитет делает все, чтобы не пропустить войска Крымова в город. Максимально подробные разъяснения телеграфируют в солдатские комитеты по всей стране. Перекрывается железнодорожная линия, по которой в Петроград движутся эшелоны Крымова: разобраны рельсы, свалены бревна. Навстречу корниловским войскам отправляют опытных агитаторов, в том числе представителей собравшегося в столице съезда мусульманских народностей во главе с внуком имама Шамиля. Они должны уговорить Дикую дивизию не идти на Петроград. ВРК начинает вооружать рабочих.

Большинство петроградцев настроены решительно против реставрации режима, но также есть многие, кто за. Очень показательная сцена происходит в типографии газеты «Новое время», принадлежавшей знаменитому Алексею Суворину, а сейчас управляемой его сыном. Это конформистское издание, рупор власти до революции, и его сотрудники скорее рады приближению корниловских войск. Но в той же типографии печатают и ультрадемократическую газету «Новая жизнь» Горького.

28 августа радостные «суворинцы» смеются над «горьковцами» – мол, скоро вернутся прежние порядки, газету вашу закроют. Друг Горького, карикатурист «Новой жизни» Зиновий Гржебин, в унынии – он уверен, что реванш неизбежен. Но его коллега, политический журналист «Новой жизни» (и член исполкома Петросовета) Николай Суханов, успокаивает друга: «Никаким корниловым не видеть Петербурга как своих ушей. А в суворинской типографии теперь, пожалуй, будет действительно просторнее. Только закрыта будет не "Новая жизнь", а "Новое время". Отлично! Мы теперь выберем для себя любые машины…» Гржебин не верит.

Конец путча

Пока члены Петросовета предпринимают усилия для защиты столицы, министры сидят в Зимнем дворце и обсуждают, что же делать дальше. Они предлагают Керенскому уйти в отставку и сформировать новое правительство во главе с генералом Алексеевым, бывшим царским начальником штаба. Керенский вызывает Алексеева, но предлагает ему вовсе не пост премьера, а пост Верховного главнокомандующего – вместо Корнилова. Однако Алексеев никогда не был лидером, всю свою карьеру он был вторым лицом в армии, и теперь они тоже договариваются, что Керенский займет пост Верховного главнокомандующего, а Алексеев при нем станет начальником штаба – как еще недавно при Николае II.

К вечеру становится известно, что войска Корнилова останавливаются: части, которые он считал надежными, резко меняют мнение. Они были готовы идти на столицу, пока считали, что спасают ее от восстания большевиков, но, когда они узнают, что Корнилов объявлен изменником, их энтузиазм пропадает. Агитаторы Петросовета оказываются эффективными – часть армии генерала Крымова рассыпается на подъезде к Петрограду в городе Луга. Интересное совпадение, ровно за полгода до этого в этом же месте рассыпалось наступление на Петроград генерала Иванова.

Генерал Крымов едет в Петроград один, чтобы разобраться в ситуации. Сначала он встречается с Алексеевым, потом с Керенским. Выйдя от Керенского, он пишет письмо Корнилову и стреляется. Командующий Юго-Западным фронтом Деникин в тот же день арестован своими же собственными солдатами – представителям Временного правительства придется приложить немало усилий, чтобы вывезти его и предотвратить суд на месте. Командующий Западным фронтом Балуев заявит, что его неправильно поняли, и перейдет на сторону Временного правительства. Командующий Северным фронтом Клембовский будет снят с должности. И только казачий атаман Каледин сможет продолжить борьбу – он объявит, что собирает свои войска на территории области Войска Донского.

1 сентября новый глава штаба Алексеев едет в Ставку, арестовывает Корнилова и приближенных к нему офицеров и сажает в специально созданную по этому поводу тюрьму в монастыре города Быхова с двойным периметром охраны. Снаружи их охраняют солдаты Временного правительства, а внутри – верные Корнилову бойцы-туркмены из так называемого текинского отряда.

7 сентября Алексеев уходит в отставку под давлением Петросовета, который считает его «черносотенным генералом» и сторонником прежнего режима. Впрочем, после поражения путча[122]122
  Параллели между корниловским мятежом 1917-го и августовским путчем 1991-го очевидны. Оба выступления имели одну цель – реванш и реставрация прежних порядков. В обоих случаях путчи были инициированы искренними сторонниками империи, пережившей катастрофу. Лидируют среди путчистов военные и представители старой элиты. Власть (Горбачев, Керенский) играет пассивную, даже двусмысленную роль: у наблюдателей неоднократно возникали сомнения, не было ли сговора между главой государства и путчистами. Часть культурной интеллигенции была на стороне путчистов, большинство населения столиц активно выступило против. Именно активные действия гражданского общества (а не власти) привели к неудаче путча. В итоге путч привел к прямо противоположным результатам, чем хотели заговорщики: они лишь ускорили коллапс прежнего режима. Даже умеренные переходные формы стали невозможны, радикальные противники прежней империи одержали верх. Государство, которое пытались спасти путчисты, в обоих случаях распалось на куски, хотя до путча был шанс сохранить его территориальную целостность.


[Закрыть] Керенский увольняет многих приближенных. Он со скандалом увольняет Савинкова, узнав от него самого подробности его переговоров с Корниловым. Даже своего верного заместителя Некрасова Керенский подозревает в измене и ссылает его из правительства, назначив генерал-губернатором Финляндии.

«Новое время» закрывают, как и предсказывал Суханов, за симпатии к Корнилову. Однако на следующий день закрывают и «Новую жизнь» Горького – за вызывающую критику правительства, войны и союзников.

Корниловский мятеж становится самым знаковым событием 1917 года в России. Трудно себе представить большее нагромождение абсурда, который приведет к резкому росту популярности большевиков и закончится Октябрьской революцией. Характерно, что никто из его участников никогда не признает своих ошибок, каждый (с обеих сторон) будет до конца жизни верить в подлый заговор, жертвой которого он стал.

Печальный Пьеро революции

«Все менее надежд теперь возлагают на недавнего полубога – Керенского», – пишет в дневнике Александр Бенуа, который еще в марте так мечтал быть ему полезен. Авторитет Керенского подорван, те, кто боготворил его, разочарованы.

«Керенский в эти минуты был жалок» – так описывает министр вероисповеданий Карташев заседание правительства в разговоре с Гиппиус. «Он визжал свое, не слушая, и, вероятно, даже физически не слыша никаких слов, к нему обращенных», – добавляет от себя Гиппиус. Она, как и многие другие, считает Керенского агрессором, Корнилова жертвой и совершенно не верит в мятеж. Поэт Константин Бальмонт пишет о Керенском манерные, наполненные желчью стихи «Кем ты был? Что ты стал? Погляди на себя». Популярный певец Александр Вертинский, часто выступающий в образе Пьеро, вспоминает, что их сравнивают, называя Керенского «Печальным Пьеро российской революции» за истеричность, патетику и склонность к театральным жестам.

То, что происходит с Керенским, похоже то ли на биполярное расстройство, то ли на синдром выгорания: месяцы подряд про него говорили, что это единственный человек, который работает в правительстве, и что он почти не спит. В марте Гиппиус переживала, что Керенский надорвется, – и к августу это случилось.

Теперь во время публичных выступлений он похож на наркомана (говорят, он действительно нюхает кокаин). Но главное, эйфория сменяется у него затяжной депрессией, когда он теряет интерес к работе. А потом хвастается перед коллегами, что постоянно ставит автографы на своих портретах, считая это признаком популярности.

Молодые художники-футуристы, называющие себя «правительством Земного шара», выдумывают перфомансы, которые высмеивают Керенского (правда, не осуществляют их). «Председатель Земного шара» Велимир Хлебников называет главнокомандующего «главнонасекомствующим» и предлагает сделать чучело Керенского, торжественно отнести его на Марсово поле к братской могиле жертв революции – и там высечь. «Так, чтобы стоны секомого слышали павшие в феврале с его именем на устах». Еще «правители Земного шара» планируют дать Керенскому пощечину «от имени всей России», однако ограничиваются тем, что посылают в Зимний дворец шуточные телеграммы, адресуемые «Керенской Александре Федоровне» – Хлебников считает крайне символичным совпадение имен нынешнего премьера и бывшей императрицы.

Александр Бенуа пересказывает распространенную сплетню, будто бы премьер, поселившись в Зимнем дворце в бывших покоях Александра III, «целыми днями там распевает оперные арии, принимает всякий сброд и все менее интересуется делами». В шутку Керенского теперь называют Александром IV. Оперные арии и императорская кровать – это, скорее всего, преувеличение – слух сродни безумным оргиям с участием Распутина, Вырубовой и императрицы. Но, как и в прошлый раз, этим слухам верят.

Владимир Львов, самозваный посредник в переговорах между Керенским и Корниловым, проведя короткое время в Петропавловской крепости, выходит и начинает с жаром подтверждать все слухи о Керенском, которые слышит. Он рассказывает, что 26 августа, будучи арестованным в Зимнем дворце, был заперт в спальне вдовствующей императрицы Марии Федоровны и не мог уснуть всю ночь, потому что за стеной, в спальне Александра III, расхаживал и громко пел Керенский. Наконец, самый безумный слух – будто бы после революции Керенский развелся с женой (что правда), чтобы жениться на одной из царских дочерей (вымысел).