Текст книги "Империя должна умереть"

Правительство Витте

Казалось бы, Сергей Витте достигает всего, чего хочет. Он сегун, великий визирь – как ядовито называют его враги из петербургского высшего света. Он обладает максимальной властью, которую когда-либо получал госчиновник в России. Он имеет возможность осуществить собственную программу реформ и, как председатель Совета министров, самостоятельно набрать себе кабинет.

Витте начинает искать себе министров. Но тут оказывается, что большинство известных общественных деятелей не хотят с ним работать. Сначала он вызывает Дмитрия Шипова, бывшего главу московского земства, первого лидера оппозиции. Затем – Александра Гучкова, крайне активного депутата Мосгордумы и наследника богатой купеческой семьи. Их обоих очень смущает кандидат на пост министра внутренних дел – одиозный Петр Дурново, работавший заместителем у трех последних министров. Потом Витте встречается с представителями земского съезда (в том числе с князем Георгием Львовым, тем самым, который через 12 лет станет главой первого Временного правительства). Земцы чувствуют, что они на подъеме, что они, наконец, заставили правительство считаться с обществом, – и теперь требуют, чтобы власти продолжили реформы и созвали учредительное собрание. Потом Витте встречается даже с Милюковым – тот советует ему не составлять правительство общественного доверия, а собрать технократический «деловой» кабинет.

Витте встречается с владельцами СМИ, чтобы посоветоваться, – и издатель популярнейшей «Биржевой газеты» в лицо говорит ему, что с ним никто не хочет сотрудничать, потому что никто ему не доверяет.

Очевидно, что в атмосфере внезапной свободы слова Витте вовсе не выглядит привлекательной фигурой. Все потенциальные министры сторонятся его, потому что даже переговоры с Витте – удар по репутации. Кроме того, либеральные политики считают, что сила на стороне общества и они могут диктовать условия правительству. Популярность Петросовета, Троцкого, левых газет «Начало» и «Новая жизнь» тоже постепенно растет; социал-демократы, конечно, пока не могут тягаться с лидерами кадетов, но постепенно публика становится более радикальной, чем была год назад. Левые входят в моду, никто не хочет запятнать себя публичным рукопожатием с Витте.

Все, кто встречает Витте в этот период, вспоминают его в крайне нервном, уставшем, почти неадекватном состоянии. Очевидно, премьер-министр работает едва ли не круглосуточно, не может найти людей, которые бы его устраивали, и очень недоволен всем вокруг. По словам московского губернатора Джунковского, огромный стол в кабинете Витте «завален бумагами, а весь пол устлан в беспорядке брошенными конвертами». Видно, что граф Витте сам вскрывает бумаги и письма и, прочитав, бросает на пол. И это еще довольно дружелюбная оценка – другие вспоминают несвежие воротники, мятые галстуки и прочие признаки усталости и переутомления. В воспоминаниях Витте будет жаловаться на либеральную интеллигенцию, особенно на профессуру и земцев. Если бы она не оттолкнула его предложение, все могло бы пойти бы совсем по-иному, сетует он. Впрочем, и либералы будут потом вспоминать это как уникальный потерянный шанс.

Среди кадетов начинается раскол: некоторые члены Союза освобождения, которые из-за забастовки не доехали до учредительного съезда, теперь обвиняют Милюкова в рейдерском захвате. Другие начинают ссориться из-за отношения к манифесту 17 октября – часть либералов считает, что принимать манифест ни в коем случае нельзя, а надо стремиться к провозглашению России республикой.

Московские купцы – одни из немногих, кто полностью поддерживает манифест 17 октября. Рябушинский вспоминает, что большая часть его товарищей считает, что цель достигнута. Более того, предприниматели создают политическую партию, которая должна поддерживать реформы Витте. Она получает название «Союз 17 октября». Лидером становится представитель богатой старообрядческой купеческой семьи и одновременно один из самых активных депутатов Мосгордумы – 43-летний Александр Гучков (отказавшийся, впрочем, быть министром у Витте). У 34-летнего Павла Рябушинского намного меньше политического опыта, но он избран в ЦК партии.

Кадеты остаются в оппозиции Витте, но одновременно критикуют и Советы, которые вслед за Троцким продолжают стремиться к «перманентной революции». Разочаровавшийся в марксизме Струве считает бывших товарищей популистами, называет Советы «унизительным зрелищем». Попытку Петросовета самовольно установить восьмичасовой рабочий день кадеты считают «преступлением перед страной».

С формированием кабинета Витте меняется вся архитектура власти. Уходит на второй план недавний фаворит императора Трепов. Николай II назначает его дворцовым комендантом – аналог нынешнего главы ФСО. Он теперь уже не единоличный посредник между страной и царем, а просто самый важный приближенный императора, отвечающий за его личную безопасность.

Но, пожалуй, еще более эпохальная отставка – уход самого влиятельного дяди царя, великого князя Владимира, того самого, которого считают виновником расстрела протестующих 9 января 1905 года. Но его отставка с Кровавым воскресеньем никак не связана – это результат семейной ссоры.

Двоюродный брат императора, великий князь Кирилл, женится на английской принцессе Виктории Мелите, которая за пару лет до этого с грандиозным скандалом развелась со своим первым мужем, изменявшим ей с мальчиком-слугой. Оскандалившийся муж Эрнст Людвиг, герцог Гессенский, – родной брат императрицы Александры. Именно поэтому Николай II и Александра не одобряют свадьбу Кирилла и Виктории, более того, наказывают его изгнанием. Взбешенный этим дядя Владимир демонстративно хлопает дверью. С этого начнется самая затяжная и самая драматичная вражда в царской семье: между Ники и Аликс, с одной стороны и дядей Владимиром, его женой Михень и их детьми – с другой. Эта вражда не забудется и через 12 лет, в 1917-м, когда дети великого князя Владимира (и Кирилл в том числе) войдут в так называемый заговор великих князей против Николая II.

Святой и бунт

Принятие манифеста – вовсе не конец кризиса. 23 октября обстановка накаляется до предела в Кронштадте, крупнейшем военном порту России всего в 30 км от Петербурга. Вечером матросы Кронштадта узнают, что комендант крепости арестовал 40 солдат за предъявление требований об улучшении положения. Моряки останавливают поезд с арестованными солдатами. В ответ конвой открывает огонь и убивает одного матроса.

Это становится сигналом к восстанию 12 флотских экипажей.

Потом восстание переходит в погромы лавок в городе. Большая часть жителей панически бежит из города. Утром 27-го числа уезжает и самый известный житель города – священник Иоанн Кронштадтский.

Николай II пишет в дневнике 27 октября: «В Кронштадте со вчерашнего дня начались беспорядки и разгромы. Добиться известий было трудно, так как телефон не действовал. Ну, уж времена!!!»

На следующей день восстание, начавшееся как политическое, перерастает в пьяный дебош. Матросы громят лавки и не предъявляют никаких требований.

Подавлением беспорядков в Кронштадте занимаются два генерала: Николай Иудович Иванов и Михаил Васильевич Алексеев – именно они через десять лет возглавят русскую армию и будут двумя самыми близкими к императору генералами в 1917 году. Но в 1905-м они пока мало известны широкой публике – оба только что вернулись с маньчжурского фронта. Они быстро справляются с пьяными моряками. Генерал Иванов использует свой зычный голос – он выходит к бунтовщикам и кричит во все горло: «На колени!» Оторопевшие от неожиданности матросы подчиняются. Полностью восстание удается подавить с помощью пулеметной команды и пехотного полка. Убиты 50 человек, ранено 200.

Уже на следующий день Николай II записывает: «Все успокоилось после серьезных беспорядков среди морских команд и артиллерии на пьяной почве». Но на этом история не заканчивается. После подавления мятежа Петросовет объявляет забастовку протеста, в которой участвует 140–160 тысяч человек. Забастовки в поддержку кронштадтских моряков проходят в Москве, Вильно, Харькове, Киеве.

76-летний отец Иоанн Кронштадтский остается в столице три дня – пока на острове все окончательно не успокоится. Либеральная пресса после этого долго высмеивает «народного батюшку», который убежал от восстания: в одной из газет публикуют карикатуру, на которой священник изображен верхом на осле, переходящем вброд Финский залив.

Удивительно, что как раз в этот момент, когда самый популярный священник России переживает, возможно, самые тяжелые дни своей жизни – фактически он вынужден бежать из дома, – другой претендент на роль духовного лидера, 36-летний Григорий Распутин, наслаждается первыми минутами триумфа. 31 октября император и его жена приезжают в гости к черногорским принцессам, Милице и Стане. И там знакомятся с новым протеже Милицы – «божьим человеком Григорием».

Знакомство производит на царскую семью огромное впечатление. Император и императрица, очевидно, пережили сильное потрясение – манифест 17 октября противоречит их убеждению о том, что власть дана царю Богом. Распутин тоже так считает – и в этом его особая ценность. Николай и Александра воспринимают его как истинного выразителя мыслей и чувств простого народа; он говорит им то, что они хотят слышать, и помогает пробить то «средостение» из чиновников и придворных (а также либералов и интеллигентов), которое отделяет царя от народа. Распутин, появившийся около императора, когда тот был наиболее близок к демократии, постепенно будет эту демократию для него заменять – он станет для Николая и гласом народа, и гласом Божьим; лучшей фокус-группой и самым надежным соцопросом.

Новые союзники

«Странно, что такой умный человек ошибся в своих расчетах на успокоение», – пишет Николай II матери про графа Витте. Действительно, никакого успокоения нет и в помине. Петросовет во главе с Носарем и Троцким раз за разом призывает рабочих к очередным забастовкам – они не достигают такого масштаба, как в начале октября, но и спокойной ситуацию не назовешь.

В конце октября премьер-министр Витте принимает делегацию рабочих, бывших активистов гапоновской организации. Рабочие просят его амнистировать Гапона и вернуть им 30 тысяч рублей[63]63
  Примерно равно 23 730 000 рублей (на 2017 год).


[Закрыть], которые лежали на счетах организации. Витте обещает деньги вернуть и отправляет делегацию в министерство торговли. Про Гапона говорит, что все сложно. Нет сомнений, что старую рабочую группу премьер собирается использовать как контролируемого спойлера, с помощью которого он сможет бороться с Петросоветом. И вряд ли рабочие это понимают. Они пишут своему лидеру, что никакой новый «Рабочий союз» больше создавать не надо, лучше возродить прежние «Собрания». Гапон едет в Петербург. Правда, нелегально, по поддельным документам.

Город сильно поменялся с января. Гапона без рясы и без бороды здесь мало кто узнает (он очень переживает, пишет, что без рясы он как Самсон без волос). Бывший священник идет в здание Вольного экономического общества – туда, где, загримированный, он вместе с Горьким выступал перед толпой вечером 9 января. Теперь здесь заседает Совет во главе с Носарем. Там Гапон встречает старого друга – Петра Рутенберга, которого, в отличие от него, амнистировали. Рутенберг советует Гапону зайти в зал заседаний, подойти к Носарю, попросить слово и сказать: «Я – Георгий Гапон и становлюсь, товарищи, под вашу защиту». «И никто тебя не посмеет тронуть», – уверен эсер, и не придется скрываться, ждать амнистии.

Но Гапону этот план не подходит. С одной стороны, он не хочет быть на третьих ролях в Петросовете. С другой – он все еще опасается за свою жизнь, не зря же перед приездом в Россию он обсуждал с друзьями вопрос, не повесят ли его. Наконец, Гапон мечтает возродить именно свою организацию.

Но пока Гапон колеблется, ситуация очень быстро меняется. Забастовки не утихают. А 12 ноября приходят новости из Крыма – в Севастополе восстали команды боевых кораблей. Лейтенант Петр Шмидт сам себя произвел в капитаны второго ранга и объявил себя командующим Черноморским флотом.

В газетах об этом только обрывочные сведения – но ясно, что это смертельный удар по политике успокоения Витте. После принятия его манифеста стало только хуже. Все больше влияния набирает «силовик» при Витте – глава МВД Дурново. Да и сам Витте уже требует жестких мер.

Правительство издает указ, вводящий новые наказания за участия в забастовках: до полутора лет тюрьмы для рядовых участников и до четырех лет для организаторов. В Севастополь отправляют войска.

13 ноября Петросовет обсуждает вопрос о новой всеобщей забастовке – но не решается ее объявить. 14 ноября на предприятиях начинаются массовые увольнения – выгоняют больше 100 тысяч рабочих.

В этой ситуации для Гапона придумана другая роль. Витте решает, что заигрывать с петербургскими рабочими уже не обязательно – намного полезнее будут зарубежные связи бывшего священника. К Гапону приходит личный помощник Витте – бывший агент полиции Иван Манасевич-Мануйлов. Он обещает ему помочь воссоздать собственную рабочую организацию, даже дать на нее денег, но с одним условием. Гапон, хоть он уже и не так популярен в Петербурге, по-прежнему самый известный российский оппозиционер за границей. А правительству Витте как раз очень нужно получить крупный кредит – российская экономика трещит по швам, все переговоры с парижскими банкирами проваливаются. Гапон должен поехать в Париж и авторитетно заявить местным СМИ, что правительство Витте стабильно и эффективно, революции не будет, кредит давать неопасно.

Гапон соглашается. Ему выдают 500 рублей[64]64
  Примерно равно 395 500 рублям (на 2017 год).


[Закрыть] на проезд, а потом и те самые 30 тысяч[65]65
  Примерно равно 23 730 000 рублей (на 2017 год).


[Закрыть], компенсации которых требуют его товарищи. Правда, власти просят Гапона пока не афишировать выплату этих денег. И он соглашается. Он все еще уверен, что не Витте его использует, а, наоборот, он использует Витте. Одну тысячу из этих тридцати он сразу вносит в казну «Собраний». Остальные оставляет на хранение помощнику.

21 ноября происходит долгожданное торжественное мероприятие – второе открытие «Собраний петербургских фабрично-заводских рабочих». Приходит 4 тысячи человек, причем все они утверждают, что представляют не только себя, но и товарищей. Гапон счастлив – он снова лидер мощной организации. На открытие приходят Носарь и другие руководители Петросовета. Они, конечно, очень ругаются, потому что подозревают, что Гапон – спойлер. Но он себя таковым совсем не считает.

Враг справа

Открытие гапоновского клуба – не единственное важное событие в столице. 21 ноября происходит первый митинг Союза русского народа. Власти выделяют под мероприятие здание Михайловского манежа. В центре возводится помост для выступающих. Общее число участников неясно: сотрудник МВД Владимир Гурко считает, что около двух тысяч, а издатель черносотенных газет Павел Крушеван уверен, что есть и 20 тысяч.

Участники вспоминают, что обстановка напряженная, «в воздухе много электричества» и многие опасаются, что сразу после митинга участники пойдут что-то громить.

Погромы, которые то и дело устраивают монархисты и им сочувствующие, – оборотная сторона беспорядков осени 1905 года. В то время как марксисты ходят по улицам с красными флагами и призывают к забастовкам, по другим улицам ходят «правые» с хоругвями и портретами императора. Они, как правило, заставляют прохожих снимать шапки (иногда насильно), а кроме того, избивают тех, кто кажется им похожим на еврея или студента. Даже в Петербурге (а тем более в провинциальных городах) человеку в очках попадаться на глаза шествию хоругвеносцев небезопасно.

Такая репутация отталкивает от монархического движения многих. Накануне митинга 21 ноября доктор Дубровин и его друзья приходят к петербургскому митрополиту Антонию – они просят благословить знамена и хоругви Союза. Но митрополит не собирается быть любезным с черносотенцами – пусть даже за ними стоит МВД. «Правым вашим партиям я не сочувствую и считаю Вас террористами, – говорит Дубровину митрополит Антоний, – террористы-левые бросают бомбы, а правые партии вместо бомб забрасывают камнями всех с ними не согласных». И прогоняет «союзников». Дубровин очень обидится – и не забудет митрополиту этого оскорбления.

Митинг 21 ноября, впрочем, проходит без инцидентов. Выступают сам Дубровин, известные публицисты-монархисты, два епископа. Все считают, что многолюдный митинг в поддержку власти в разгар революции – это успех. 27 ноября начинает выходить газета Союза русского народа – «Русское знамя». Главный герой каждого номера газеты – премьер-министр Витте, граф Полусахалинский, объект жгучей ненависти Дубровина и его единомышленников. Требование отставки Витте – рефрен едва ли не каждой публикации «Русского знамени». Союз получает деньги от правительства – но это вовсе не мешает ему возглавлять борьбу против премьер-министра.

Доктор Дубровин развивает небывалую активность – он встречается, наверное, со всеми чиновниками, которые недовольны Витте, и предлагает им свои услуги. В начале декабря Дубровина принимает великий князь Николай Николаевич, который еще полтора месяца назад умолял императора принять проект Витте, а теперь горько раскаивается в этом. «Витте, побуждаемый жидами, ведет к революции и распадению России», – увещевает великого князя доктор Дубровин. Николай Николаевич обещает договориться о встрече Дубровина с правой рукой царя – Треповым[66]66
  Атаки против правительства, но не против главы государства – очень типичная черта российской политики начала XXI века. Даже лояльные власти журналисты и члены партии «Единая Россия», не говоря уже о марионеточных оппозиционерах, умудряются регулярно нападать на правительство (например, во главе с Дмитрием Медведевым) – но фигура президента Владимира Путина всегда для них священна и выше любой критики.


[Закрыть].

У премьера совсем не остается сторонников. Почти вся либеральная часть общества так или иначе оказывается под влиянием революционеров, а те консервативные чиновники, которые еще вчера поддерживали Витте, сегодня все больше прислушиваются к Союзу русского народа.

Конец Советов

25 ноября Гапон, в соответствии с договоренностью, уезжает в Париж. А на следующий день арестовывают председателя Петросовета Носаря-Хрусталева. Новым председателем Совета становится его заместитель Лев Троцкий. Полковник Герасимов требует арестовать весь Петросовет, но Дурново все еще боится, что это обострит ситуацию.

На самом деле ситуация почти не меняется – Троцкий по-прежнему руководит Петросоветом и готовится к вооруженному восстанию. В эти дни ему исполняется 26 лет – он один из самых молодых и энергичных революционеров. Он напоминает Гапона год назад – мгновенно принимает решения, ни секунды не сомневается в собственной правоте и заражает этой уверенностью остальных. Более опытные лидеры теряются на его фоне. Мартов с первых же дней своего возвращения в Петербург жалуется, что «не может справиться с мыслями». Ленин тоже смотрит на происходящее со стороны – он пишет в «Новую жизнь», но к Петросовету никакого отношения не имеет. Когда при нем говорят о том, что Троцкий – самый яркий лидер революции, он мрачнеет, но признает, что «Троцкий завоевал это своей неустанной и яркой работой».

Исполком Петросовета обсуждает, чем ответить на «взятие правительством в плен товарища Носаря», – и принимает так называемый Финансовый манифест. Он призывает население забирать вклады из сберегательных касс и требовать при всех денежных расчетах, включая выдачу зарплаты, выплаты суммы золотом. Это должно было истощить золотой запас Госбанка и ускорить финансовую катастрофу правительства. К этому моменту отток денег из сберкасс идет полным ходом и без призыва Петросовета, к началу декабря золотой запас Госбанка сократился на 250 миллионов рублей[67]67
  Примерно равно 197 750 000 000 рублей (на 2017 год).


[Закрыть].

Впрочем, Герасимов вспоминает, что вовсе не у финансиста Витте в этот момент сдают нервы, – новый министр юстиции Михаил Акимов (шурин главы МВД) случайно оказывается свидетелем спора между главой тайной полиции и министром внутренних дел о том, кто готов взять на себя ответственность за арест Петросовета. Он вмешивается в их разговор – и выписывает ордер, который не решается согласовать его зять Дурново.

2 декабря восемь газет публикуют Финансовый манифест – их тиражи изымают, газеты закрывают. Среди прочих закрыты и «Новая жизнь» Ленина и Марии Андреевой, и «Начало» Мартова и Троцкого, и «Народная свобода» – новая кадетская газета, которую редактирует Милюков.

На следующий день полиция окружает здание Вольного экономического общества, где заседает Петросовет. Офицер заходит с ордером, но председательствующий Троцкий не дает ему слова: «Пожалуйста, не мешайте оратору. Если вы хотите выступить, сообщите свое имя, и я спрошу у совещания, желает ли оно вас выслушать». Растерявшийся офицер ждет окончания выступления. Затем зачитывает ордер. Троцкий говорит, что Петросовет примет это к сведению, и просит офицера покинуть зал. Тот идет за подкреплением. Сам Троцкий, правда, вспоминает другую историю – перед арестом, узнав, что здание окружено войсками, он приказывает: «Сопротивления не оказывать, оружия врагу не сдавать». И по его команде депутаты с диким скрежетом начинают ломать свои револьверы и бросать их на пол.