Текст книги "Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944"

Мильеран, преемник Клемансо на посту председателя мирной конференции, подписал 6 мая 1920 г. сопроводительное письмо, известное как Lettre d’Envoi, в котором была выражена надежда на пересмотр договора. Но кроме подписания этого документа, ничего предпринято не было; письмо так и осталось на бумаге, как и статья 19 договора Лиги Наций.

Начиная с даты 4 июня 1920 г. все флаги Венгрии были приспущены на половину флагштока. Должно было пройти 18 лет, прежде чем они вновь были подняты.

Граф Аппоньи подал в отставку, когда он убедился в бесполезности предпринятых им шагов в Париже. Правительство Симоньи-Семадама также ушло в отставку после того, как 26 июля оно передало договор на рассмотрение в парламент.

19 июля 1920 г. я назначил премьер-министром графа Пала Телеки, который исполнял обязанности министра иностранных дел в оппозиционном правительстве в Сегеде. Требовалось принятие срочных мер по реанимации расчлененной Венгрии, вернее, того, что от нее осталось. Крайне медленно отступали апатия и нежелание приниматься за работу. Крестьяне готовились к сбору урожая, ведь Венгрия все еще оставалась аграрной страной, и вся нация жила ритмом сельской жизни и черпала силу в своей земле. Одновременно принимались планы финансовой реформы, создания новых отраслей промышленности для преодоления безработицы. Все происходившие перемены указывали на то, что мы выбрали верный курс.

И в это время пришла неожиданная новость о возвращении его величества короля Карла.

Глава 11
Попытки реставрации короля Карла IV в 1921 г.

Пасхальное воскресенье, выпавшее на 27 марта, выдалось необычайно солнечным. Деревья зазеленели, природа постепенно пробуждалась, и вся Венгрия, в городах и деревнях, праздновала Воскресение Господа, благодарная Ему, что множатся признаки наступления лучших времен. По просьбе своей жены я наконец решился взять выходной, первый после стольких рабочих дней, и провести его в кругу семьи. Утром мы подарили нашим детям набор пасхальных яиц и сделали небольшие подарки домашней прислуге. Мы сидели за обеденным столом, когда вошел мой адъютант майор Магашхази и доложил о прибытии графа Сиграя, у которого имелось для меня важное сообщение. Я встал из-за стола и пошел встретить гостя; граф Сиграй был комиссаром правительства в Западной Венгрии.

Мы едва успели обменяться приветствиями, как граф рассказал мне, что его величество король Карл прибыл в Будапешт и теперь он ожидает меня в резиденции премьер-министра. Мне было ясно, что возвращение его величества может иметь самые тяжелые последствия для Венгрии. Я спросил графа, несем ли мы ответственность за его приезд, и он ответил, что нет.

Король, как он мне рассказал, прибыл накануне поздно ночью и совершенно неожиданно в усадьбу Яноша Микеша, епископа в Сомбатхее, после того как в Вене в Страстную пятницу он навестил графа Томаша Эрдёди в сопровождении своего шурина князя Пармского Сикста. Граф Эрдёди предоставил свой автомобиль в распоряжение короля для поездки к границе. Микеш не знал, что его величество покинул Швейцарию, ему были неизвестны причины такого его поступка. И он был глубоко удивлен, когда ему доложили о не назвавшем себя посетителе, который, сняв шоферские защитные очки, оказался не кем иным, как королем. Даже графа Иосифа Хуньяди, главного камергера двора и конфидента его величества, не предупредили и не поставили в известность. В Сомбатхее, продолжил свой рассказ Сиграй, его величество с почтением встретили епископ и высшие церковные иерархи, которые собрались там на Пасхальный фестиваль. Более того, он переговорил с премьер-министром графом Телеки, который случайно оказался в окрестностях города – он остановился в качестве гостя в замке графа Сиграя. Граф присутствовал при этом разговоре, и Телеки позднее рассказал мне, что когда он принял на себя полную ответственность за возможное развитие событий и сообщил о своей отставке, то он сделал все, что мог, чтобы отговорить короля от несвоевременного шага, и выразил свое мнение в простой фразе: «Слишком рано». Но его слова не произвели никакого эффекта, и его попросили отправиться заранее в Будапешт и сообщить мне, что приезжает король. Так как он поехал по другой дороге и его машина сломалась, он не смог приехать в Будапешт раньше короля.

Я попросил графа Сиграя, взяв с собой моего адъютанта, явиться с визитом к его величеству и пригласить его прибыть во дворец. Я недолго размышлял над тем, что я должен сказать ему. Из этой ситуации был только один выход: король незамедлительно должен вернуться в Швейцарию.

За полгода до этого, по случаю открытия памятной доски в Шопроне, я ясно выразил свое отношение к монархии и королю.

«Мы все, – сказал я, – хотели бы видеть, как вновь засияет корона Святого Иштвана во всей своей прежней славе. Но прежде чем это произойдет, должны быть решены важные задачи внешней и внутренней политики государства, его дальнейшей консолидации. Любой, кто в настоящее переходное время выдвигает задачу реставрации монархии на передний план, оказывает плохую услугу установившемуся в стране миру, тормозит происходящие в ней преобразования и ставит препятствия на пути возобновления отношений с иностранными державами».

Это означало – и в те дни я часто делал акцент на этом тезисе в дискуссиях с иностранными дипломатами, – что я и члены правительства рассматривают вопрос возвращения его величества на венгерский трон только как внутреннее дело самой Венгрии; в любом случае вопрос о Габсбургах не упоминался в Трианонском договоре. Иметь некое право и обладать возможностью для осуществления этого права – это две разные вещи. В Париже все еще существовала Конференция послов стран-победительниц, которая заявляла о своем праве обсуждать все вопросы, касавшиеся Венгрии, Австрии и Германии, например вопрос о репарациях; и она была вправе применить принудительные меры для проведения в жизнь своих решений. Ее представителями в Будапеште были британский и французский верховные комиссары, итальянский поверенный в делах, а также военная миссия. 2 февраля 1920 г. Конференция послов ввела официальное вето на восстановление монархии Габсбургов в Венгрии. Было заявлено, что такая реставрация в перспективе «потрясет мир до его основания», и она не может «ни быть признана, ни тем более терпима» странами Антанты.

Такое безапелляционное отношение, об изменении которого в ближайшее время не шло и речи, было еще раз подтверждено графом Сфорца, итальянским министром иностранных дел. 3 января 1921 г. после длительного обсуждения с нашим дипломатическим представителем в Риме графом Немешем вопроса об отношении Италии к возможному возвращению на трон Габсбургов граф Сфорца воскликнул: «Император Карл – никогда!» Это объяснялось опасением Италии, что в случае возвращения Габсбурга возникнет угроза потери ею Триеста и Южного Тироля. При заключении договора в Рапалло (3 ноября 1920 г.) итальянцы совместно с Королевством сербов, хорватов и словенцев заявили, что сделают все возможное, что только есть в их власти, чтобы «помешать возвращению представителя Дома Габсбургов на венгерский трон». Во время визита Эдуарда Бенеша, премьер-министра Чехословакии, в Рим в первых числах февраля 1921 г. об этом было заявлено вновь. Он заявил, что возвращение Габсбургов будет считаться casus belli (поводом к войне). Наконец, Конференция послов подтвердила свои декларации от 2 февраля 1920 г. и от 16 февраля 1921 г. за несколько недель до возвращения его величества в Венгрию.

Все это я держал в своем уме, ожидая встречи с королем. Разве эти факты не были доведены до него его советниками? Наша встреча должна была дать мне ответ на этот вопрос.

Мне не пришлось долго ждать. Его величество пешком проделал короткий путь до королевского дворца. Мы не встречались с того судьбоносного дня, бывшего два с половиной года назад, когда мне предстояло исполнить тяжелую обязанность и сообщить его величеству в Шёнбрунне о капитуляции флота в соответствии с моими инструкциями и просить его принять мою отставку с поста главкомандующего флотом. И в этот раз, как всегда, его величество был добр ко мне. Теперь, когда я собирался сопроводить его из адъютантской комнаты в свой кабинет, он бросился ко мне и обнял меня.

Король Карл, одетый в форму венгерского офицера, выразил надежду, что он сможет занять место главы государства. Он рассказал мне о своей жизни в изгнании.

Я уверил его величество, что, будь у меня возможность призвать его на трон, нашего коронованного короля, чьи законные права я признаю и готов их защищать, это было бы счастливейшим завершением моей нынешней службы.

В Венгрии, сказал я ему, его имения не были национализированы и доход с них находится в его полном распоряжении. Вот только моя петиция к главам государств-победителей с просьбой, чтобы страны, входившие ранее в состав империи, могли бы выделить на содержание его величества необходимые суммы в зависимости от их величины и числа жителей, не имела результата. Я просил его верить, что по-прежнему чувствую себя связанным присягой на верность императору и что у меня нет ни малейшего желания оставаться в должности регента. «Но ваше величество должны принять во внимание, – продолжал я, – что, как только я передам бразды правления королю, армии соседних государств перейдут наши границы. У нас нет ничего, что мы могли бы противопоставить им на поле битвы. Тогда ваше величество будет вынужден вернуться в Швейцарию, а Венгрию оккупируют иностранные войска. И каковы будут последствия от повторной оккупации, просто невозможно себе представить».

Воспоминания о румынской оккупации были еще живы в моей памяти, и я хотел убедить его величество, что угроза новой оккупации не была иллюзорной. Сейчас, когда я пишу эти строки, мир значительно изменился и не похож на тот, каким он был в 1921 г., и народы Австро-Венгрии, несомненно, предпочитают видеть двуглавого орла вместо серпа и молота. Но в эти пасхальные дни 1921 г. в сопредельных государствах высоко поднялась волна национализма, и их правительства не позволили бы восстановить символы Габсбургов. О таких соображениях непременно надо было бы помнить великим державам, которые своими руками намеренно совершили раздел Австро-Венгерской империи, к несчастью будущей Европы и мира.

В то время, когда я объяснял отношение к нам великих держав, король прервал меня и сказал, что знает о позиции стран Антанты, которые одобряют все это. В ответ на мою вежливую просьбу привести подробности он упомянул имя Бриана, который был тогда французским премьер-министром и министром иностранных дел.

– Ваше величество лично разговаривали с Брианом?

– Нет, я контактировал с ним только через посредников.

Посредник оказался братом императрицы Циты. Это был князь Пармы Сикст, который был тесно связан с роялистскими кругами Франции, но они не представляли французское правительство.

Я не сомневался ни на минуту, что его величество говорил искренне и верил, что его возвращение одобрила Франция, и я не сомневаюсь, что, возможно, какой-то положительный отклик имел место в Париже. Я прекрасно помнил о полуобещаниях и туманных заверениях о возможном смягчении условий Трианонского договора, которые прозвучали, когда появилась необходимость, чтобы Венгрия оказала поддержку Польше, когда год назад летом 1920 г. в страну вторглась большевистская российская армия Советской России[48]48
  Красная армия вышла к Висле в ходе контрнаступления против поляков, ранее захвативших Киев и Минск.


[Закрыть]. После Битвы на Висле, в которой поставленные венгерские боеприпасы сыграли важную роль, угроза Польше исчезла, и Париж сразу же потерял интерес к Венгрии. То, что британец полковник Стратт, доверенное лицо короля и его собеседник в Экартзау, послал ему в середине марта зашифрованную телеграмму, в которой советовал не пытаться вновь обрести трон, я услышал несколько дней спустя от Маширевича, нашего дипломатического представителя в Вене.

Дабы окончательно прояснить ситуацию, я предложил его величеству обратиться к Бриану через посредство французского верховного комиссара в Будапеште и спросить, готов ли он гарантировать Венгрии поддержку Франции от лица союзных держав, в случае если государства – правопреемники империи выступят против нашей страны. Его величество согласился с подобным предложением и также уступил моей просьбе вернуться в епископский дворец в Сомбатхее, чтобы там ждать ответа из Парижа.

«Если Бриан примет на себя ответственность, я охотно верну вашему величеству наследственные права, – сказал я. – Если ответ будет неблагоприятным, я вынужден буду попросить ваше величество покинуть страну немедленно, прежде чем о вашем присутствии здесь станет широко известно».

Поскольку с тех пор неоднократно предпринимались попытки представить эту двухчасовую беседу между его величеством и мной в ложном свете – так как это было, так я считал и продолжаю считать сегодня, обсуждение, от результата которого зависело само существование нашего Отечества, – я должен сказать следующее. Перед тем как уехать, его величество выразил мне глубокую благодарность и наградил меня Большим крестом военного ордена Марии-Терезии и даровал мне титул герцога Отрантского и Сегедского. И еще я должен сказать, что я никогда не носил орден Большого креста и не пользовался герцогским титулом. Однако этот жест его величества показывает лучше, чем любые слова, что он, во всяком случае, был убежден в моей доброй воле и что мое отношение к нему проистекает из чувства ответственности и долга.

Я просил короля Карла по-прежнему доверять мне, а что касается непосредственно интересов Венгрии, не предпринимать ничего без консультаций со мной, иначе из-за него возникнут новые трудности для нашей страны и это помешает ему в будущем снова занять трон.

Когда король Карл в сопровождении майора Магашхази возвращался на машине в Сомбатхей, у меня собрались министры и я кратко обрисовал им сложившееся положение. Все, кто видел короля, поклялись не разглашать никакую информацию об этом.

Тем временем я вызвал М. Фуше, французского дипломатического представителя, во дворец, чтобы передать через него Бриану просьбу его величества. Ответ был категорически отрицательным. Бриан эмоционально заявил, что никогда он не выражал своего согласия на возвращение короля Карла на трон Венгрии. Так или иначе, но это было правдой. Позднее я узнал, что князь Сикст вел переговоры с несколькими французскими генералами, включая Льоте, и что М. Бертело, главный секретарь министерства иностранных дел, выражал беспокойство по поводу возможного союза Германии и Австрии. Он играл двойственную роль: ответ Бриана, опубликованный позднее в прессе, во всяком случае, выражал официальное отношение французского правительства. Я попросил его величество уехать из страны как можно быстрее. Коломан Канья, заместитель министра иностранных дел, информировал его лично о содержании парижского ответа и о протестах великих держав и наших соседей. Так как король Карл простудился и должен был соблюдать постельный режим в течение нескольких дней, его отъезд задержался до 5 апреля. Мы получили из Берна разрешение на его возвращение в Швейцарию. Вена давала гарантии его беспрепятственного проезда через Австрию, но, несмотря на то что его величество сопровождали офицеры союзных держав и представители австрийских секретных служб, в Бруккан-дер-Муре состоялись демонстрации коммунистов и социалистов.

Доказательства того, что мои действия были оправданы, появились весьма скоро. Моими первыми посетителями в пасхальный понедельник были верховные комиссары Англии и Франции, которые пришли, чтобы еще раз выразить «категорическое несогласие» своих правительств с любой попыткой реставрации. Вскоре после них прибыл итальянский поверенный в делах, чтобы заявить, что предотвращение реставрации Габсбургов было «кардинальным вопросом повестки дня итальянской иностранной политики». Утром во вторник я принял югославского представителя, который сказал, что факт возвращения его величества будет рассматриваться как явный повод к войне. Протест румынского правительства был не столь эмоционален, так как королеве Румынии Марии был не столь уж чужд план Карла. Бенеш, как он сам рассказал нашему дипломату графу Ласло Сапари, удачно воспользовался попыткой реставрации: вскоре, 23 апреля 1921 г., он заключил военный союз, направленный против Венгрии, между Чехословакией и Румынией.

Представитель Бенеша в Будапеште почти каждый день появлялся в министерстве иностранных дел и угрожал репрессивными мерами, если король продолжит свое пребывание на венгерской территории. Окончательный коллективный демарш был предпринят великими державами. Их представители, следуя инструкциям Конференции послов в Париже, вручили совместную ноту, которая основывалась на декларации 2 февраля 1920 г., и привлекли внимание к возможным «серьезным последствиям», если венгерское правительство не предпримет активных мер для предотвращения любой попытки реставрации.

Я надеюсь, что все перечисленные мною заявления помогут прояснить ситуацию и станут ответом на некорректные версии событий, происходивших в те памятные пасхальные дни.

Королевский вопрос еще один раз взволновал Венгрию и иностранные державы в этом же самом 1921 г. Снова меня не предупредили, хотя я состоял в постоянной переписке с его величеством. Из его телеграмм я понял, что получаемая им информация о происходящем в стране, особенно когда дело касалось отдельных политиков, не соответствовала действительности, и он не знал об истинном положении дел. Наконец я решил послать к его величеству, который в апреле переехал в замок Хертенштайн, известного ему надежного человека. К сожалению, мой выбор был неудачным. Боровицени, женатый на фрейлине королевы, давал королю, неизвестно по какой причине, плохие советы и не держал его в курсе происходивших событий. Я не мог предвидеть этого, потому что прежде, когда он был секретарем моего друга генерала Шаркотича, представителя правительства в Боснии и Герцеговине, он мне казался умным юношей. Позже он стал помощником офицера связи австро-венгерского министерства иностранных дел при королевском дворе. Боровицени, граф Сиграй, который в марте сообщил мне о прибытии короля, и полковник барон Легар, брат всемирно известного композитора, играли важную роль, как мне представляется, во второй попытке реставрации. Здесь необходимо сказать о легитимистах. Называя себя так, они ошибочно проводили границу между своим пониманием монархии и моим, в то время как основное отличие между нами состояло в том, какими методами следует проводить реставрацию. Такие представители легитимистов, как граф Дьюла Андраши, последний министр иностранных дел Австро-Венгрии, Густав Грац, бывший министр иностранных дел Венгрии, и другие, занятые своими приготовлениями, не подумали о главном. Возвращение короля могло состояться только в условиях стабильной и безопасной ситуации в стране и мире, что было ясно продемонстрировано на проведенной мной конференции 22 августа. Король, получивший власть в результате законной коронации, является королем всех венгров; он может быть призван на трон только представителями всего венгерского народа, а не какой-то малой его части. Нельзя делать его орудием в руках авантюристов.

Первое, о чем мне сообщили 21 октября: телефонная и телеграфная связь с Шопроном прервана. Причина этого стала известна позднее, когда я узнал, что его величество и королева день назад прилетели на аэроплане, который сел на поле рядом с поместьем Денешфа графа Цираки. Это место было выбрано, вероятно, потому, что в связи с предстоящими выборами там было много полиции, которая выполняла приказы Легара и мэра Шопрона Остенбурга. В свою очередь, последний выполнял приказы Легара, его люди принесли присягу на верность королю и присоединились к нему. Карлу на поезде предстояло добраться до Будапешта. Надежда заговорщиков на то, что известие о присутствии короля в стране можно будет держать в секрете, пока он не прибудет в столицу, не оправдалась. Властям в Королевстве сербов, хорватов и словенцев было хорошо известно о его перемещениях от своего агента в Хертенштайне. Другие страны узнали о прибытии короля в Денешфа от своих военных миссий, размещенных в Шопроне. Сразу же с первыми новостями о прибытии короля пришли и первые ноты протеста великих держав и Малой Антанты. Белград сразу же объявил о призыве на военную службу трех классов резервистов, а Румыния начала частичную мобилизацию. Бенеш слал телеграммы в различные чешские представительства, в которых заявлял о том, что присутствие экс-императора на венгерской земле – это прямой повод к войне. Великобритания информировала нашего премьер-министра графа Бетлена через верховного комиссара Томаса Холера, что британское правительство выступает против любой незаконной попытки реставрации и не собирается влиять в этом вопросе на Малую Антанту. Если венгерское правительство не в состоянии поддерживать порядок в пределах своих границ, энергичные меры будут приняты из-за границы. Совместное заявление британских, французских и итальянских дипломатов повторяло текст ноты от 3 апреля; в нем также содержалось требование к венгерскому правительству о необходимости открыто заявить, что оно «без промедления примет все необходимые меры для удаления короля с территории Венгрии».

Чтобы понять, насколько серьезна была эта нота, достаточно упомянуть, что три министра побывали не только у премьера, но посетили также и меня. Едва они успели уйти, как министры Малой Антанты информировали меня, что, в случае если его величество придет к власти, войска их стран перейдут границу.

Граф Бетлен, который, по удивительному стечению обстоятельств, произнес важную речь в Пече как раз в тот день, когда его величество, не поставив в известность премьер-министра, вступил на венгерскую землю, снова заявил о легитимистских взглядах правительства. Он настаивал на том, что исключительным правом Венгрии было решать, в какой день король должен вернуться в свою страну. Граф, так же как и я, считал ситуацию крайне серьезной. Это было не потому, что Иштван Раковски, председатель венгерского парламента, назначенный королем главой своего правительства, угрожал Бетлену во время телефонного разговора отправить его на виселицу, если короля не встретят по-доброму в Будапеште, так что Бетлен воскликнул, положив трубку: «Это ужасно!» Это было потому, что он понимал, что советники короля были готовы пойти на вооруженный конфликт, чтобы достичь своих целей, и к этому все и шло.

Оказавшись в этой трагической ситуации, я попытался убедить короля отказаться от своих планов. Я написал ему следующее письмо, к которому приложил англо-франко-итальянскую ноту.

«Будапешт, 22 октября, 1921 г.

Ваше величество!

Находясь в полном замешательстве, но движимый чувством глубокой обеспокоенности, я должен просить Ваше величество оставить Ваше намерение начать поход на столицу во главе вооруженных сил. Ситуация нисколько не изменилась с весны, когда Ваше величество покинуло пределы страны.

Обстоятельства, побудившие тогда меня и ваших верных советников, которые, как и я, думали прежде всего о благополучии Венгрии, просить Вас покинуть страну, продолжают существовать, но в еще более тяжелой форме. Положение в настоящий момент еще более опасное. Весной прибытие Вашего величества стало неожиданным событием не только для страны, но и для иностранных держав. Теперь стало очевидным, что с тех пор были приняты меры, чтобы исключить такую возможность. Это ясно из того факта, что протесты, с которыми к нам обратились весной только после нескольких дней, теперь были вручены правительству немедленно, и выдержаны они в более строгой риторике. Малая Антанта открыто угрожает вводом войск. С нашей точки зрения, отношение к нашей стране ухудшилось. Враг угрожает нам с трех сторон, и мы не сможем оказать ему сопротивление. Но даже если мы попробуем совершить невозможное, если мы сможем остановить врага, это произойдет за счет разорения больших территорий нашей страны. Тяжелые последствия усугубятся наступающей зимой, и все это, взятое вместе, сыграет на руку большевизму. Внимательный анализ ситуации убеждает нас, что такая угроза проявится даже раньше, так как смело можно утверждать, что наступление врага усилит кризис и породит анархию.

Настроение большинства народа таково, что не все в стране поддержат Ваше величество. В подобном случае будет уже не в моей власти предотвратить гражданскую войну.

Если Ваше величество встанет во главе марша вооруженных сил на Будапешт, тогда решится наша судьба, и в течение нескольких дней наша страна окажется под иностранной оккупацией.

Если Ваше величество пожелает ознакомиться с фактами, встретившись с представителями союзных держав, со мной или моими министрами, Вы можете сделать это беспрепятственно. Ваше величество может с небольшой свитой преодолеть то короткое расстояние, что разделяет нас;

Вам будет обеспечена полная безопасность. Я всегда самоотверженно стремился выполнять свой долг. Сегодня мой долг – предупредить Вас, что, если Ваше величество войдет в Будапешт во главе вооруженных сил, Венгрия прекратит существовать навеки.

С глубоким уважением.

Хорти»

Я отдал это письмо епископу Вашу, министру социального обеспечения, который пользовался доверием его величества; он помнил его по пасхальным событиям. Я отправил вместе с ним подполковника Оттрубаи, бывшего атташе при австро-венгерской военной канцелярии. Эти два человека встретили королевский кортеж в Комароме, но не были допущены к его величеству по причине, за которую нес полную ответственность назначенный королем премьер-министр Раковски. Он не передал мое письмо его величеству. Несколько дней спустя Раковски вынул его нераспечатанным из своего кармана в присутствии графа Дьюлы Андраши, графа Ференца Эстерхази и баронессы Фиат, возглавлявшей венгерский Красный Крест. Поступил бы его величество по-другому, получи он мое письмо, неизвестно.

Той ночью я отдал необходимые распоряжения, чтобы предотвратить силой оружия то, чего с помощью этого же самого оружия пытались добиться. Нет необходимости объяснять, что я чувствовал. Действительно, я думал, смогу ли я разрешить этот кошмарный конфликт, просто уйдя в отставку. Но перед угрозой гибели Отечества было бы трусостью с моей стороны пытаться уклониться от принятия решения, и премьер-министр Бетлен эмоционально поддержал меня.

Тем временем поезд с королевской четой, постоянно делая остановки из-за разрушенных путей, достиг Биаторбадя, недалеко от Будапешта. Требование его величества к правительству подчиниться ему без всяких условий натолкнулось на решимость правительства предотвратить переворот; и, к моему глубочайшему сожалению, был отдан приказ открыть огонь. Жертвой противостояния стали несчастные жандармы, сыны простых венгерских крестьян, которых всю жизнь приучали к нерассуждающему повиновению.

Я послал полковника Швои парламентером и через него попросил короля приехать в Будапешт для переговоров, дав гарантию личной безопасности. Под давлением своих советников король отверг предложение. Мое второе предложение, что представители правительства и ответственные советники короля должны встретиться на следующее утро, а до того будет установлено перемирие, было принято.

Эти переговоры, в которых участвовали министр Канья и генерал Э. Шаркань, с одной стороны, и полковник Легар и Грац – с другой, оказались безрезультатными. Правительственные войска тем временем получили подкрепления, а офицеры, которые поклялись в верности королю в Дьёре и Комароме, попросили освободить их от данной ими присяги, объяснив свое решение тем, что их ввели в заблуждение. Несмотря на это, на короля продолжали оказывать давление, чтобы он продолжил свой марш на столицу; заговорщики нисколько не задумывались о том, к каким последствиям это может привести.

Все же его величество пришел к иному решению. Он повернул на запад. Вид убитых и раненых, должно быть, привел его в чувство и заставил понять, что это может стать началом гражданской войны. Его величеству была противна сама мысль о возможном кровопролитии, поскольку по натуре он был добрым и благородным человеком. Он и королева приняли приглашение графа Эстерхази остановиться в его замке в Тате.

Моим министрам и мне выпала задача обеспечить личную безопасность его величества. Мы предположили, что самым надежным местом для его временного пребывания могло стать бенедиктинское аббатство Тихань, расположенное на берегу озера Балатон. Там политики провели переговоры, и королю было предложено, чтобы избежать возможности его низложения иностранными державами, – и действительно Венгрию принудили принять закон о лишении короля трона, – объявить о своем отречении в пользу своего девятилетнего сына эрцгерцога Отто. Несмотря на то что это предложение сделал лично примас Венгрии кардинал Чернох, ему ответили отказом.

В конце концов было получено решение союзных держав: его величество должен покинуть Венгрию на британском мониторе Glow-Worm («Светляк»). На Черном море король и его свита были переведены на другой корабль, который доставил их в Фуншал на острове Мадейра, и там его величество, окруженный скорбящей семьей, умер 1 апреля 1922 г.

Мое отношение к двум попыткам реставрации не раз подвергалось критике. При этом игнорировался тот факт, что ни в одном из двух случаев я не действовал подобно самовольному тирану, но обе они были изначально обречены на провал в связи с нашим неблагоприятным положением в мире, причиной чего была антигабсбургская политика как великих держав, так и Малой Антанты. Перед лицом подобной политики Венгрия была бессильна предпринять что-либо. Наша зависимость от союзных держав наиболее явно проявилась в требовании принять Акт о детронизации, что было наглядным примером иностранного вмешательства во внутренние дела государства.

Чтобы показать всю гамму чувств и настроений, которые вызвал монарший вопрос, я расскажу об одном случае, о котором ранее никогда не упоминалось, потому что все участники события поклялись хранить молчание.

В августе 1922 г. группа политиков и другие ведущие деятели Венгрии, среди которых был католический епископ, посетили меня с визитом в замке Гёдёллё, принадлежавшем ранее дворцовому ведомству, где мы всегда проводили август и сентябрь. Они приехали ко мне с важным предложением, и, как было сказано, они даже сомневались, была ли необходимость беспокоить меня по этому вопросу. Представитель делегации граф Гедеон Радаи, бывший министр внутренних дел, а ныне его заместитель, сообщил, что по здравом размышлении они пришли предложить мне корону от имени всего народа. Для того чтобы в стране установился мир, сказали они, борьба за главный пост должна быть прекращена. Одни желали видеть главой независимой Венгрии законного короля, другие – всенародно избранного эрцгерцога Иосифа или эрцгерцога Альберта. Левые организации выступали за республику. «Но большинство венгров, – заявил граф Радаи, – желают жить так, как жили венгры на протяжении тысячи лет, пребывая под короной Святого Иштвана и под властью венгерской династии. Примите корону, ваша светлость, и одним ударом опасная ситуация будет разрешена».