Текст книги "Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944"

В Кашше была воздвигнута огромная триумфальная арка, и наши гусары, которые были во главе процессии, в порыве чувств сорвались с места и галопом пронеслись через границу, которая перестала быть границей. Город с древней историей, пожалуй, не видел столь больших толп народа. Издалека и из ближних мест, даже из Будапешта, тысячи людей сошлись вместе. Поистине это было, по словам лорда Ротермера, «ликующее радостное чувство нации, с которой прежде обходились несправедливо, и потому она впала в отчаяние». Лорд поспешил приехать из Лондона, чтобы увидеть собственными глазами плоды своей политики, которую он столь настойчиво проводил с 1927 г. в своих статьях в «Дейли мейл». Среди многих ораторов я назову только графа Яноша Эстерхази, лидера венгров в Чехословакии, который храбро и самоотверженно защищал права своих соотечественников. Я произнес ответную речь сначала на венгерском, потом на словацком языке. Я заверил наших новых граждан словаков, что им не придется сожалеть о смене правления. После торжественного прохождения войск, в котором приняли участие чехословацкие солдаты в старой униформе, в древнем кафедральном соборе прошло богослужение с исполнением гимна Te Deum. Я возложил венок на могилу борца за свободу Ференца Ракоци.

Спустя несколько месяцев после занятия Кашши (Кошице) чехословацкий «аппендикс», как Муссолини назвал Карпатскую Русь, был хирургически удален. Эта узкая полоска земли, населенная преимущественно русинами греко-католического вероисповедания, была передана вновь созданному государству Чехословакия согласно Трианонскому договору 1920 г., чтобы обеспечить прямое железнодорожное сообщение между Чехословакией и Румынией и завершить изоляцию Венгрии, чтобы не позволить ей иметь общую границу с Польшей. Участники мирной конференции посоветовали чешскому правительству создать автономную область с собственным парламентом, но Прага игнорировала этот совет. После окончания Второй мировой войны Прага «подарила» Карпатскую Русь своему коммунистическому союзнику, хотя эта территория никогда не принадлежала России[61]61
  Входила в состав Киевской Руси в X–XI вв., позже захвачена венграми.


[Закрыть]; но Советский Союз в Атлантической хартии заявил о том, что он не является сторонником территориальной экспансии. Населению была предоставлена возможность высказать свое мнение. Когда ранее мы заявили о своем праве на владение Карпатской Русью, которая некогда принадлежала венгерским королям, мы не встретили понимания в Берлине; возможность общей границы между Венгрией и Польшей вызывала неприятные ассоциации у политиков и германского Генерального штаба. После Мюнхенского соглашения обстановка в Карпатской Руси начала угрожать анархией, и правительство в Праге было вынуждено послать туда в январе 1939 г. генерала чехословацкой армии Прхалу для восстановления порядка. Ему не удалось этого добиться. 6 января было предпринято хорошо подготовленное локальное наступление на пограничный город Мункач (современное Мукачево), который был возвращен Венгрии согласно решениям Венского арбитража. 28 февраля был атакован город Унгвар (современный Ужгород). Венгрия не могла оставаться в бездействии, в то время как безответственные элементы, такие как сечевики[62]62
  Карпатская сечь – военизированная организация в Закарпатье в 1938–1939 гг. Боевым ядром ее были члены ОУН, такие как будущий командующий УПА Роман Шухевич.


[Закрыть], угрожали безопасности ее границ. Проблема приобрела особую остроту, когда Гитлер совершил марш на Прагу, и Словакия была провозглашена независимым государством. Если правительство в Праге не смогло поддержать порядок, то и правительство независимой Словакии тем более не могло этого добиться. Поскольку часть территории уже несколько месяцев как была воссоединена с Венгрией, Карпатская Русь уже не имела железнодорожных путей сообщения со Словакией и Прагой, и даже добраться туда по дороге из Словакии было довольно трудно. Уже не было возможности решить вопрос, передав его на рассмотрение подписантов Мюнхенского соглашения, поскольку оно уже было разорвано Гитлером. Однако наше правительство передало 14 марта правительству в Пожони (Братиславе) ультиматум, как раз в день провозглашения независимости Словакии, об эвакуации из Карпатской Руси словацких властей; на выполнение ультиматума давалось 12 часов. Пожонь (Братислава) приняла ультиматум, и наши войска оккупировали Карпатскую Русь. Берлин отменил свое вето. Для нас было крайне важно избежать полного окружения Венгрии Германией, установив общую венгеро-польскую границу.

Оглядываясь на калейдоскоп событий 1938 г., мы можем увидеть основные направления, по которым им предстояло развиваться в будущем. Ни Мюнхенское соглашение, ни создание Протектората Богемии (Чехии) и Моравии не были рядовыми требованиями Гитлера. Наоборот, аншлюс Австрии, захват Судетской области и оккупация Праги были тщательно спланированными операциями, за которыми следовали все новые и новые шаги. Небольшим государствам не оставалось ничего иного, как ждать следующего сокрушительного удара. Польша и Советский Союз могли быть следующими целями Гитлера.

Им оставалось только ждать, будучи уверенными в том, что невозможно задержать течение событий.

Глава 16
Вторая мировая война. Неучастие в войне Венгрии

Политику Венгрии во время Второй мировой войны можно понять только в том случае, если признать факт кардинальных изменений в Европе за два десятилетия, прошедшие с 1914 г. Перед той первой войной вызвавшее гневный отклик позорное убийство в Сараево эрцгерцога Франца-Фердинанда, наследника трона, и поддерживаемые русскими тайные интриги, нацеленные на разрушение австро-венгерской монархии, не оставляли никаких сомнений в том, что шаги, предпринятые Австро-Венгерской империей для своей защиты, были полностью оправданы. Уйдя с должности адъютанта и снова начав служить на флоте, я был убежден, что война неизбежна и что это была с нашей стороны оборонительная война. Мы не дали никакого повода для ее начала[63]63
  Именно действия Австро-Венгрии после выстрелов в Сараево стали детонатором для начала войны. Россия, где программа перевооружения армии должна была быть закончена в 1917 г., всячески пыталась избежать войны в 1914 г., но это не удалось.


[Закрыть]. Наше сотрудничество с Германией началось задолго до 1914 г., и австро-венгерскую и немецкую армию и флоты обеих стран связывали тесные дружественные отношения.

Вторжение Гитлера в Польшу в 1939 г. никоим образом нельзя было рассматривать в качестве вынужденных «оборонительных» мер, даже если принять во внимание, что границы, установленные Версальским договором, были несправедливыми и требовали пересмотра, о чем я ясно выразился во время моего визита в Краков и Варшаву. Русская угроза, проявившаяся в 1914 г., была выражена в еще большей степени в 1939 г.; но Гитлер не вступил в войну с Советским Союзом. Наоборот, в 1939 г. он заключил печально известный пакт со Сталиным, который вызвал большие опасения у Венгрии.

Произошедшие в Европе события отразились на политических и общественных отношениях между Венгрией и Германией. Проигранная обеими странами Первая мировая война, Версальский и Трианонский мирные договоры породили некоторую общность во взглядах обеих стран, однако Венгрия и Германия по-разному реагировали на понесенное поражение. Венгрия выступала решительно против политики стран Малой Антанты, но не против великих держав, от которых Венгрия надеялась получить поддержку в деле пересмотра принятых ранее несправедливых в отношении ее решений. Немцы, наоборот, видели в великих державах своего угнетателя.

Кроме того, друзьям Германии в Венгрии – среди которых числил себя и я, хотя и не отказывался поддерживать дружеские отношения с другими странами, – необходимо было сделать выбор между Германией и Третьим рейхом. Национал-социализм и методы Гитлера вызывали у меня отторжение. Это чувство отрицания усиливалось, когда я видел, как в венгерскую политическую жизнь проникает нацистская идеология и формируется новая партия, которая намеревалась покончить с традиционными ценностями в политике.

Германия Бисмарка и Германия императора Вильгельма II никогда не посягали на нашу свободу и независимость. Гитлер и его последователи никогда не скрывали своего мнения, что Венгрия представляет собой часть немецкого жизненного пространства. То, что мы сохраняем верность конституционным и парламентским институтам, не поддаемся воздействию безумной расовой теории, не собираемся оставлять наших польских друзей в беде, наконец, то, что нас объединяют дружеские, в том числе семейные, связи с британцами и американцами, – все это, вместе взятое, было ужасным преступлением в глазах Гитлера.

Положение осложнялось еще и тем, что проводимая западными державами политика, навязавшая нам Трианонский договор, поставила нас в тяжелейшее положение – в национальном вопросе, в экономике и политике. Даже после Первого Венского арбитража миллионы наших соотечественников все еще продолжали проживать вне границ нашей страны. Нас по-прежнему заботила их судьба, ведь решался вопрос их самосохранения; без нашего вмешательства условия их существования все больше бы ужесточались.

Также я должен подчеркнуть, что союз между Венгрией и Германским рейхом невозможно сравнивать с Тройственным союзом между Германией, Австро-Венгрией и Италией или германо-итальянским договором о союзе и дружбе (Стальным пактом). Тройственный пакт[64]64
  Заключен 27 сентября 1940 г. между Германией, Японией и Италией.


[Закрыть], к которому Венгрия присоединилась 20 ноября 1940 г., обязывал ее только оказать помощь в случае, если какая-либо подписавшая пакт страна подвергнется нападению страны, не находящейся с ней в состоянии войны на момент подписания документа.

И последнее, однако не менее важное, что необходимо принять во внимание: по геополитическим и экономическим причинам Венгрия была необходимым элементом в планах той войны, которую вел Гитлер. И образ действий Гитлера в отношении стран, в чьих ресурсах и железнодорожных путях сообщения он нуждался или на чьи территории он претендовал, не обязательно в военных целях, но чтобы не допустить их перехода в чужие руки, был прекрасно продемонстрирован в случае с Данией, Норвегией, Голландией и Бельгией. С другой стороны, он также видел, что гарантии, которые давала Великобритания Польше, Румынии и Греции, не имели практического значения. Единственное, что нам оставалось, – это проводить реалистическую политику.

Легко сказать, что нам было бы предпочтительнее вести пусть и безнадежную, но все-таки борьбу, чем подчиняться требованиям Гитлера. Но все это хорошо выглядит только на бумаге. На деле все это несусветная чушь. Отдельный человек может окончить жизнь самоубийством, вся нация – нет. Трагедия Венгрии заключалась в том, что в первый раз в ее истории ей угрожали опасности одновременно со всех сторон. И судьба, выпавшая на долю венгров, которые, как было подтверждено последующими событиями, правильно оценивали коммунистическую угрозу, была такой же, как и у тех стран, что поддались иллюзиям Рузвельта, что Советский Союз будет и впредь привержен «миролюбивой демократии» и после окончания войны будет развивать мирное и доверительное сотрудничество с западными державами.

Сколько бы я ни размышлял о политике, которую мы проводили во время войны, – а у меня были возможности для раздумий: сначала находясь под немецким арестом, затем в американском лагере и, наконец, в изгнании, – я не видел для нас иного пути, кроме как того, что мы избрали. Никто находящийся в здравом уме не сможет отрицать, что в любом случае наша судьба сложилась бы так же. Поляки и чехи оказались в том же положении, что и венгры, румыны и болгары, независимо от того, на чьей стороне они были в войне, развязанной Гитлером.

«Непонимание», назовем это так, возникшее во взаимоотношениях Венгрии и Германии, проявилось в первые недели 1939 г.

Распад Чехословакии стал неизбежным, когда Гитлер нейтрализовал внешние силы, поддерживавшие правительство в Праге. Корень проблемы был в фальшивой идее Чехословакии как национального государства, в то время как она была государством разных национальностей, в котором все нечехи (за исключением словаков) имели меньше прав, чем те же самые национальности имели их в Австро-Венгерской империи. Венгерский вопрос рассматривался на Мюнхенской конференции, и было найдено решение, которое было логическим следствием разоблачения всеобщего заблуждения. Мы не могли согласиться с мнением, что нам нужно «платить по счетам» за Венский арбитраж; таково было бессовестное предложение полуофициальной немецкой «Дипломатической и политической информационной службы». В заявлении, сделанном 20 января 1939 г., нападкам подверглись «сторонники Народного фронта, евреи, реакционеры и другие недовольные» в Венгрии, что было нетерпимым вмешательством в нашу внутреннюю политику. То, что это произошло уже после визита в Берлин Чаки, нашего министра иностранных дел, и после подписания Антикоминтерновского пакта, было плохим предзнаменованием.

Открытое упоминание евреев в «корреспонденции», исходящей с Вильгельмштрассе, заставляет меня прокомментировать еврейский вопрос, который стал пробным камнем в международных отношениях Гитлера. Относительно сильное влияние еврейского элемента в Венгрии было для него словно бельмо на глазу, особенно когда много евреев в Венгрии было занято в финансах, коммерции и промышленности, а также в прессе и свободных профессиях. Конечно, средний класс у нас возмущало, что наиболее востребованные свободные профессии являются исключительно прерогативой евреев, что евреи поддерживают друг друга и проявляют национальную солидарность и что они получают больше четверти всего национального дохода. После Первой мировой войны Венгрию захлестнула волна антисемитизма; даже писатели, проявлявшие симпатии к левым деятелям, указывали на то, что девять десятых главных должностей режима Белы Куна занимали евреи. По-человечески было понятно, что преступления коммунистов списывали на евреев. Но присущее венграм чувство справедливости и усилия католической и протестантской церквей покончить со всеми расовыми предрассудками скоро помогли восстановить добрые отношения между евреями и неевреями.

После аншлюса Австрии давление Германии на нас усилилось, и правительство приняло решение уступить германским требованиям; подготовка законодательства, ограничивающего гражданские права еврейских граждан – отчасти в целях их защиты, – было передано в руки доктора Белы Имреди, бывшего министра финансов, а затем президента Национального банка. После сделанного им в экономической секции Лиги Наций доклада о своей работе он сблизился с британцами и американцами, установив с ними добрые отношения. Более того, будучи финансистом, он имел тесные связи с еврейскими кругами. Этот закон, который в апреле 1938 г. принял парламент, когда правительство Дараньи все еще было у власти, фундаментально отличался от Нюрнбергских законов, принятых в Германии в 1935 г. Он основывался на религиозной принадлежности, а не на расовом происхождении. Евреи, крещенные до 1919 г. или сражавшиеся на фронтах Первой мировой войны, не подпадали под действие закона, который апеллировал к принципу numerus clausus (количественного ограничения), то есть число занятых в отдельных профессиях евреев не должно было превышать 20 %[65]65
  В 1939 г. органичения были ужесточены. А в августе 1941 г. был принят закон о запрете браков венгров с евреями, а также и половых контактов.


[Закрыть]. От этого закона не ожидали немедленного результата; предполагалось предоставить банкам, компаниям с ограниченной ответственностью и другим предприятиям пять лет для выполнения его норм. Авторы закона и премьер-министр Дараньи обещали, что его условия радикально изменятся до 1943 г. Принцип Numerus clausus не ограничивал независимую деятельность евреев в торговле и коммерции.

Премьер Дараньи, состояние здоровья которого ухудшилось, попросил, к моему сожалению, об отставке. По какой причине, и по сей день у меня нет на этот счет удовлетворительного объяснения, его преемник Имреди, став премьером в 1938 г., без сомнения не бывший ненавистником евреев и до того истинный англофил, превратился в яростного антисемита и стал поддерживать немецкие политические теории. Возможно, он думал, что остаться в своей должности он мог, только опираясь на немецкую поддержку? Резкая реакция с немецкой стороны на его интервью, данное им «Дейли телеграф», в котором он с гордостью подчеркивал тот факт, что мы не пошли навстречу пожеланиям Гитлера во время моего визита в Германию, должно быть, сильно повлияла на него.

Назначение Имреди приветствовалось всеми; поздравительные телеграммы шли одна за другой, даже из Англии. Его предшественник Кальман Дараньи был довольно бесцветной фигурой, и многого ждали от нового человека, которого Монтегю Норман, управляющий Банка Англии, считал одним из способнейших европейских финансистов. Мой визит в Германию и первый Венский арбитраж, согласно решениям которого области, населенные венграми, были возвращены Венгрии, казалось, оправдывали эти ожидания в глазах всего мира. Однако в действительности вскоре стало ясно, что наши взгляды часто расходились. В декабре, предварительно не проконсультировавшись со мной, Имреди ввел новое законодательство, касавшееся евреев, в котором не только процент занятости евреев сокращался с 20 до 3, но национальный принцип заменил религиозный. Эти меры встретили сильное противодействие, и я начал подыскивать подходящую причину для отставки Имреди.

Мне не пришлось долго ждать. В феврале 1939 г. граф Бетлен информировал меня, что одна будапештская газета собирается опубликовать доказательства, что прадед Имреди был евреем. Стремясь избежать скандала, я вызвал Имреди во дворец и показал ему документ, полученный из Чехословакии, и спросил его, правдива ли содержавшаяся в нем информация. Он был крайне удручен и немедленно попросил меня принять его отставку. С большой долей вероятности можно сказать, что он сам не знал о своих предках. После публикации первого издания моей книги мне были переданы документы, в которых высказывается большое сомнение в еврейском происхождении даже одного этого родственника. В любом случае ни выбор Имреди премьер-министром, ни его отставка впоследствии не основывались на происхождении его предков. Я повторяю, не гипотетические еврейские корни премьер-министра вынудили меня отправить его в отставку, но его ярый антисемитизм.

Упомянутое интервью было дано 12 февраля, премьер-министром был назначен граф Пал Телеки – это был один из самых благородных и наиболее выдающихся деятелей венгерской политики.

Выборы, состоявшиеся в мае 1939 г., во время его каденции, дали правительственной Венгерской партии жизни 183 из 260 мест; на 12 больше, чем в выборах 1935 г. Но в первый раз партия «Скрещенные стрелы» получила 31 место, и были также выбраны представители других мелких национал-социалистских партий. Впоследствии партия «Скрещенные стрелы», во главе которой стоял Ференц Салаши, сыграет роковую роль в венгерской политике. Среди предков Салаши были люди разных национальностей – армяне, словаки и немцы, венгром был его дед. Он был настоящим фанатиком, но нельзя отрицать, что он был человеком сильной воли и не лишенным умственных способностей. У него было простое происхождение, но он смог закончить Военную академию и дослужился до важной должности в Генеральном штабе. По причине его политической деятельности он был уволен из армии, а позднее приговорен особым трибуналом к нескольким годам тюрьмы, которая оказала на него такое же влияние, как тюрьма в городе Ландсберг-ам-Лех в Баварии на фюрера[66]66
  Именно здесь Гитлер сочинил свою программную книгу «Майн Кампф» («Моя борьба»).


[Закрыть]. Именно Салаши начал национал-социалистскую пропаганду в Венгрии. Его честолюбивые планы не знали границ, как и его вера в свою непогрешимость; эти качества были причиной частых ссор с товарищами по партии.

В речи, произнесенной 30 января 1939 г., в которой были высказаны два прохладных замечания относительно Венгрии, Гитлер охарактеризовал германо-польскую дружбу как «одно из наиболее обнадеживающих событий политической жизни». Сегодня нам известно, что он искренне надеялся достигнуть примирения с Польшей перед лицом советской угрозы. Мир в Европе был возможен. Такой вывод мы сделали из заявления Муссолини, который в Риме 20 апреля 1939 г. в беседе с премьером Телеки и министром иностранных дел Чаки сказал, что «Германии, равно как и Италии, нужно несколько мирных лет, и мы сделаем все, что в наших силах, чтобы добиться этого». У нашего премьера и министра от состоявшегося затем официального визита в Германию остались те же впечатления, что и от посещения Рима. Я сам, вернувшийся из Прикарпатья, которое было отторгнуто от Венгрии Трианонским договором, послал телеграмму президенту Польши Мосцицкому, в которой сообщил ему, что наша новая общая граница «станет основой для дружеского сотрудничества в духе старых традиций и гарантирует счастливое будущее для обеих наших стран».

Тревожное предчувствие, которое охватило всю страну при первых известиях о военных приготовлениях Германии в отношении Польши, было вполне объяснимо. Мы были готовы в некоторых случаях следовать в русле политики держав Оси: мы подписали Антикоминтерновский пакт (что заставило Россию разорвать дипломатические отношения с Венгрией), признали Маньчжоу-Го[67]67
  Маньчжурское государство – марионеточное государство, существовавшее в 1932–1945 гг., созданное Японией на территории Северо-Восточного Китая – Маньчжурии.


[Закрыть] и вышли из Лиги Наций. Тем не менее нашей главной целью было предотвращение войны и, в случае если не удастся этого добиться, не принимать в ней участия. Конечно, Венгрия, как малое государство, не могла выступить с мирной инициативой. Об этом я сказал в своей речи 14 июня, приуроченной к началу работы нового парламента. Самым лучшим решением, сказал я, было бы, чтобы папа римский, обладающий высшим и непререкаемым авторитетом, обратился к великим державам с призывом обсудить назревшие важные проблемы. Когда мое предложение не было принято во внимание и свидетельства надвигавшейся войны продолжали множиться, граф Телеки в начале августа поставил в известность Берлин и Рим, что Венгрия, несмотря на ее полное согласие с политикой держав Оси, оставляет за собой право придерживаться своей позиции в случае нападения на Польшу. Или, говоря более понятным языком, Венгрия не собиралась выступать против Польши. Позднее в этом месяце в Зальцбурге была предпринята неудачная попытка заставить Чаки пересмотреть свою точку зрения.

Стоит напомнить, что в августе 1939 г. в Будапешт прибыл Артур Хендерсон, известный член парламента от лейбористской партии, и была достигнута договоренность, что я приму его 26 августа. В это утро пришло известие о полете Риббентропа в Москву, и мы спросили Хендерсона, готов ли он встретиться со мной, несмотря на неожиданный драматический поворот событий. Я, со своей стороны, естественно, не имел причин отказываться от ранее намеченного плана и принял Хендерсона с большой заинтересованностью.

7 сентября нашего министра иностранных дел снова вызвал Риббентроп, который спросил его, имеет ли Венгрия какие-либо территориальные претензии к Польше. На что Чаки, конечно, ответил отрицательно. Он едва успел вернуться в Будапешт самолетом, как Риббентроп позвонил ему и потребовал разрешить использовать железную дорогу на Кашшу для атаки на Польшу с юга. В этом требовании, при одобрении Муссолини, было отказано. Я был готов скорее умереть на эшафоте, чем позволить использовать территорию Венгрии в подобных целях. Поэтому я отдал приказ, что если какие-либо военные части предпримут попытку пройти через этот район, то все мосты должны быть взорваны. Граф Чиано в своем дневнике, говоря об ответе Чаки Риббентропу, заметил, что показывает его осведомленность, что немцы не собирались забыть об этом отказе и намерены были, придет день, напомнить об этом.

Так случилось, что никаких действий с нашей стороны предпринимать не потребовалось. Блицкриг в Польше быстро завершился благодаря поддержке, оказанной немцам русскими[68]68
  СССР вплоть до 17 сентября воздерживался от ввода войск в восточные земли Польши (Западную Белоруссию и Западную Украину, захваченные поляками в 1919–1920 гг.). Но к 17 сентября правительство Польши покинуло страну. Польская армия была разгромлена немцами, сопротивлялись только отдельные города, крепости и воинские соединения. В условиях фактической потери польской государственности СССР взял под защиту украинцев и белорусов на востоке Польши.


[Закрыть], и из-за отсутствия действенной помощи со стороны Великобритании. Война закончилась трагическим разгромом несчастной Польши. Британцы тогда отозвали гарантии, которые они предоставили ранее Румынии.

Готовность, с которой Венгрия приняла гражданских и военных беженцев из Польши, говорит сама за себя. Была организована широкомасштабная помощь, и многие из тех беженцев пополнили ряды польской армии в изгнании. Равным образом Венгрия была готова сформировать вспомогательную бригаду в помощь близкородственным финнам, на которых напала Советская Россия[69]69
  СССР пытался договориться с финнами, предлагая тем отодвинуть границу от Ленинграда с многократной территориальной компенсацией в Карелии – не получилось.


[Закрыть].

Происходившие события явственно повлияли на венгерское общество. Гитлер, в результате молниеносных немецких военных кампаний в Норвегии и на Западе, к удивлению и ужасу всего мира, одержал такие военные победы, каких Германия прежде не знала. Вероятно, настал последний момент сделать все возможное для предотвращения войны, прежде чем она приведет мир к всеобщей катастрофе. И вот 30 июня 1940 г. генерал Йодль передает Гитлеру свою докладную записку, в которой, если быть объективным, содержалось несколько здравых предложений к Англии. Когда папский нунций в Берне передал этот документ британскому правительству, Черчилль, как он сам об этом рассказывал, отослал его лорду Галифаксу, министру иностранных дел, с комментарием, что он надеется, что нунцию дадут понять следующее. У британцев нет никакой нужды рассматривать мирные предложения Гитлера, и представители Британии за границей получили строгое предупреждение не принимать предложений такого рода. Гитлер потерял всякий кредит на Западе, и попытки немецкой оппозиции установить контакт с западными державами также окончились ничем. В это же время Рузвельт, как об этом стало известно из опубликованных документов, готовился вступить в войну с целью окончательного уничтожения власти Гитлера.

В это время в Венгрии начали раздаваться голоса, которые требовали последовать примеру Италии, отказаться от политики неучастия в войне и открыто заключить союз с Германией. Главными адвокатами этой политики были представители офицерского корпуса, которых поставил на ключевые посты Гёмбёш, когда он одновременно был премьер-министром и военным министром. На эти заявления надо было что-то отвечать, а не просто игнорировать их. Все территории, отторгнутые от Венгрии по условиям Трианонского договора, были равно дороги венгерскому сердцу. Но одна из них, Трансильвания, занимала особое положение. По нашим статистическим данным, она была родиной 1 миллиона 700 тысяч венгров, а согласно румынской статистике, там проживал 1 миллион 400 тысяч лиц венгерской национальности. Трансильвания во время 150-летнего турецкого владычества оставалась очагом, в котором поддерживалось священное пламя национального духа. Славные вожди Трансильвании, представители дворянских родов Бочкаи, Бетлены и Ракоци, успешно противостояли турецким властителям, действуя расчетливо и мудро. С другой стороны, Трансильвания была оплотом борьбы с Габсбургами за самоопределение, и ведущий деятель в движении контрреформации первой половины XVII в. кардинал Петер Пазмань образно выражался так: «Нам нужна Трансильвания, чтобы не дать немцам возможности плевать нам на голову». К концу XVII в. княжество Трансильвания перестало существовать, но секеи в Юго-Восточной Трансильвании продолжали считаться достойными представителями венгерской нации, и участие трансильванской венгерской аристократии в государственной жизни было значительным. Историческое, а особенно социальное и экономическое развитие этого региона, к несчастью, привело к тому, что территории с чисто венгерским населением захватили румынские пастухи и сельскохозяйственные рабочие, так что область с преимущественно румынским населением сформировалась между областью венгерского населения собственно Венгрии и такими же компактными поселениями венгров в Трансильвании.

В тревожные 1939–1940 гг., когда, с одной стороны, наши соотечественники под румынской властью настойчиво раскачивали решетки своей тюрьмы и требовали для себя свободы, которую венгры Словакии уже обрели, а с другой – румыны отказывались выполнять эти законные требования и множилось число жестоких инцидентов всякого рода, было крайне необходимо найти верное решение. По обеим сторонам границы наблюдалась концентрация войск, и достаточно было одной искры, чтобы вспыхнул военный конфликт. Но это противостояние было столь же невыгодно Германии и Италии, как и самим венграм. Поэтому Телеки, как об этом писал Чиано в своем дневнике, сделал 25 марта 1940 г. в Риме эмоциональное заявление, что он не собирается брать на себя ответственность, прямую или косвенную, за начало военной операции против Румынии, что приведет к вмешательству Советского Союза и откроет перед ним ворота в Европу.

Когда 26 июня 1940 г. Москва выдвинула Румынии ультиматум, требуя передачи ей Бессарабии и Северной Буковины в течение 24 часов, Германии ничего не оставалось делать, как только предложить Румынии пойти навстречу требованиям русских. Она начала переброску своих войск через венгерскую территорию в Румынию, о чем была достигнута договоренность предыдущей весной. Военные эшелоны передвигались в основном ночью; вагоны были запечатаны, и по возможности соблюдались правила маскировки.

Для того чтобы предотвратить вооруженный конфликт между нами и Румынией, державы Оси решительно заявили, что вопрос Трансильвании должен решаться только путем переговоров. На деле решение этой проблемы мирным путем было возможно только при условии образования Венгеро-Румынской федерации. Берлин прекрасно понимал это; последующие события показали, что урегулирование вопроса о принадлежности Трансильвании использовалось немцами в качестве наживки попеременно то для венгров, то для румын. Когда начавшиеся в августе прямые переговоры с Румынией, как и ожидалось, зашли в тупик, Румынию побудили обратиться к державам Оси с просьбой об арбитраже. Мероприятие снова состоялось во дворце принца Евгения Савойского в Вене 30 августа 1940 г. Для участия во встрече Риббентроп и Чиано пригласили, вернее, вызвали, Телеки и Чаки, нашего министра иностранных дел, Манойлеску, министра иностранных дел Румынии, и Валера Попа, румынского посла. Отношение Риббентропа к нашим представителям было агрессивным, если не сказать оскорбительным. Он пытался всячески их шантажировать, приводя большой перечень нарушений с венгерской стороны. Он даже припомнил, как мы в мае 1940 г. отрицали существование венгеро-немецкого военного союза. Телеки был взбешен, когда немецкий министр иностранных дел начал ни с того ни с сего утверждать, что его просьба от 9 сентября 1939 г. касалась только госпитальных поездов, в то время как на самом деле он требовал предоставления транспорта для войсковых частей, наступавших на Польшу. Граф Чиано, однако, был настроен примирительно и защищал на конференции венгерские интересы. Румын убедили согласиться с решением арбитража под немецко-итальянские гарантии сохранения целостности государства Румыния в новых границах. Когда карта с нанесенными на ней новыми границами была показана румынскому министру иностранных дел Манойлеску, тот потерял дар речи, да и нас этот раздел Трансильвании тоже не удовлетворил. Единственными участниками конференции, которые остались довольны ее результатами, были, конечно, Риббентроп и Чиано, которые на следующий день после оглашения официального коммюнике о ее завершении отправились вместе на охоту.