Текст книги "Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944"

Глава 13
Римские протоколы и ось Рим—Берлин

Когда по прошествии двадцати лет после окончания Второй мировой войны я оглядываюсь назад, вспоминаю те страшные события и задумываюсь о той роли, что сыграла моя страна в 1930-х гг., именно предопределенность исторического процесса производит на меня глубочайшее впечатление. При этом я не говорю о самоочевидной необходимости выносить суждение об этих событиях только с точки зрения их современников. Очень важно понять и признать, что свобода действий для такой маленькой страны, как Венгрия, зажатой между могучей Германией и русским колоссом, была сильно ограничена. Снова и снова мы пытались – с большей энергией и упорством, чем это делали другие, – проводить политику в интересах мира, и только так мы могли сохранить свободу действий. У нас были все причины стремиться к изменению так называемого установившегося нового «порядка», невинной жертвой которого стала наша страна, ведь мы выступили против Венского ультиматума Сербии в 1914 году. Мы могли бы воспользоваться внутренними проблемами наших соседей в своих интересах. Но никогда мы не позволяли себе этого. Вместо этого мы старались быть стабилизирующей силой в Дунайском бассейне, ключ к которому, как я неоднократно упоминал, находился в Будапеште. Но даже наша осмотрительная политика не могла ничего противопоставить всеобщему безумию, порожденному распадом старой Австро-Венгерской монархии, что вызывает у меня глубокое сожаление и в наши дни. То, что великие державы неизбежно попытаются обратить себе на пользу разногласия между вновь образовавшимися государствами Балканского полуострова и Юго-Восточной Европы, не вызывало сомнений. Если бы некоторые государства проявили, по крайней мере, столько же мудрости, что и мы, в попытке покончить с влиянием великих держав, добейся они в этом взаимопонимания с нами, то, возможно, история пошла бы другим путем.

Венгрии, как известно, всегда было предназначено играть свою роль в итальянской политике, во-первых, как основного противника югославов и французов и, во-вторых, служить препятствием проникновению в Юго-Восточную Европу Германии. Мы знали немцев достаточно хорошо, чтобы можно было доверять их дружеским объятиям, хотя мы отдавали должное их военным, экономическим и научным достижениям. Не забывали мы и о третьем факторе. Вследствие пережитого нами печального опыта коммунистической революции мы, венгры, знали лучше других стран, откуда исходит угроза. Это была Советская Россия. Дипломатические отношения с ней были восстановлены только к 12 апреля 1934 г., после того как США последними из великих держав признали Советскую Россию и сделали это раньше нас, 16 ноября 1933 г. Как можно было смотреть на происходившие события – с удивлением или возмущением, когда нам приходилось постоянно приспосабливаться, сохраняя бдительность и осторожность, к изменениям в раскладе политических сил в Европе 1933 г.? Первыми заключили договор с Гитлером Ватикан и Польша. С нараставшей озабоченностью мы наблюдали за попытками национал-социалистов подорвать извне независимость нашего соседа Австрии, попытками, которые привели к смерти канцлера Дольфуса, и только энергичные действия Муссолини в 1934 г. сорвали попытку ее аннексии, и мы могли с облегчением вздохнуть. Мы озадаченно наблюдали за тем, как западные демократии, проявляя удивительную слабость и недостаток единства, позволили перевооружить Германию и вновь милитаризировать Рейнскую область. Как они практически способствовали сближению Германии и Италии, приняв санкции в отношении колонизаторских планов Италии в Восточной Африке. Если их намерением было действительно остановить Муссолини, следовало перекрыть ему пути поставки нефти и закрыть Суэцкий канал. Поскольку этого не было сделано, было бы лучше не предпринимать тех мер, что не помогли негусу (правителю Эфиопии) и только подчеркнули контраст между теми, кто имел все, и теми, кто не имел ничего, как это было принято называть в то время. Переговоры негуса с Лавалем в январе 1935 г. показали Муссолини, что он был прав в том, что Франция одобряет экспансионистские действия Италии в отношении едва цивилизованных абиссинцев (эфиопов). Даже на конференции в Стрезе, на которой обсуждался вопрос о вводе войск Германии в Рейнскую область, британцы воздержались от осуждения всем понятных требований Муссолини, так что он поверил, что может в любом случае рассчитывать на нейтралитет Британии. Тем временем отношения между Венгрией и Италией после заключения новых соглашений обрели более твердое основание, и у Венгрии не было причин присоединяться к санкциям, поэтому мы оказались в немилости у мистера Идена. Он игнорировал тот факт, что некоторые страны, согласившиеся на введение санкций, продолжали торговать с Италией, как прежде. Тогда, когда образовалась ось Рим—Берлин – определение, впервые прозвучавшее в речи нашего премьера Гёмбёша, – и Муссолини вынужденно согласился на аншлюс Австрии, политическая ситуация снова с венгерской точки зрения сильно изменилась. Мы не только получали в соседи великий Германский рейх, но и потеряли возможность играть на противоречиях между Берлином и Римом. Но я отвлекся от основной темы – переходного периода от правительства Каройи к правительству Гёмбёша и поэтому возвращаюсь к своему повествованию.

Дьюла Гёмбёш исполнял обязанности секретаря в министерстве обороны, которое я возглавлял в Сегеде. Наша первая встреча состоялась в 1919 г. Граф Ференц Хуньяди как-то остановил меня на улице, чтобы поведать мне мистическую историю о готовящемся заговоре против правительства Михая Каройи. Так как этот вопрос явно не мог обсуждаться на улице, я предложил отправиться в отель. Там собралось человек двадцать, все были охвачены патриотическим чувством, но мало что знали о реальных причинах происходящего. На меня тогда произвел сильное впечатление штабс-капитан Гёмбёш, чьи ответы на вопросы практического характера были выверены и точны. И он был так же свободен от ложных иллюзий, как и я. С самых первых дней нашего сотрудничества я сразу увидел его положительные качества, а также отметил те черты его характера, которые мне не нравились. Он был прекрасным офицером; и можно было ожидать, что станет и замечательным политиком. Несомненно талантливый оратор, он придал новый импульс нашей внутренней политике, которая при его предшественниках имела тенденцию, как это назвали критики, к «стагнации». Несмотря на то что эта предполагаемая стагнация имела больше преимуществ, чем это были готовы признать так называемые критики.

Несмотря на все его, несомненно, благие намерения, Гёмбёш часто, как говорится, перебарщивал. Я всегда говорил, что никому нельзя запрещать выражать свой венгерский патриотизм, но я был против его навязывания. Временами Гёмбёш выступал в качестве судьи по этому вопросу в делах, касавшихся офицеров и гражданских чиновников. Как профессиональный солдат, Гёмбёш отдавал предпочтение немецкой, а не итальянской армии, но, продвигая по службе очень многих и часто совсем молодых людей, которые разделяли его политические взгляды, он поощрял некоторые начинания, часто не совпадавшие с моим политическим курсом. В итоге можно сказать, что его друзья приносили ему больше вреда, чем его враги. Гёмбёш по натуре был автократом, и он был глубоко впечатлен примером Гитлера и Муссолини.

1 октября 1932 г. я решился, хотя и с некоторыми колебаниями, предложить ему должность премьер-министра. Граф Бетлен и некоторые другие ведущие политические деятели страны горячо рекомендовали мне его кандидатуру. Его неоспоримые успехи на посту министра обороны говорили в его пользу. Став премьером, продолжил возглавлять это министерство. Другим фактором, объяснявшим подобный выбор, была его программа из 95 пунктов, в которой содержались замечательные идеи и которая, в частности, предусматривала также переход от дорогостоящей регулярной армии к армии, основанной на всеобщей воинской повинности. В последующие два с половиной года у Гёмбёша проявились некоторые диктаторские наклонности во внутренней политике, а во внешней политике он стремился к установлению более тесных связей с Германией. Подобная политическая линия вызывала противодействие по причине ее односторонней предвзятости. В обоих случаях он столкнулся с оппозицией в лице Партии мелких хозяев и графа Бетлена.

Лояльность в отношении нового премьера вынудила меня согласиться с его просьбой о роспуске парламента после того, как граф Бетлен, лидер правительственной партии, и Тибор Экхардт, председатель Партии мелких собственников, перешли в оппозицию. Премьер должен был иметь большинство в парламенте, и Гёмбёш обеспечил его себе, когда на следующих выборах ряд ценных политиков – к моему сожалению – потерял свои места. Победа, что меня поразило, была одержана за счет количества, а не качества.

Отношения между премьер-министром и Коломаном Канья, министром иностранных дел, нельзя было назвать сердечными. Канья, осторожный и глубоко скептичный политик, временами не был расположен принимать грандиозные планы и взгляды несколько циничного Гёмбёша. Однако укрепление связей с Италией и Германией было их общим достижением, даже если один из них действовал с большим энтузиазмом, а другой – с некоторой настороженностью, сознавая, какие последствия подобные союзы могут вызвать. Именно благодаря инициативе самого Гёмбёша случилось так, что он стал первым премьером, обратившимся к Гитлеру, после визитов к премьер-министрам в Анкаре, Риме и Варшаве.

17 марта 1934 г. венгерский премьер Гёмбёш, австрийский канцлер Дольфус и Муссолини подписали Римские протоколы, которые, в сущности, представляли собой ответ на пакт, заключенный незадолго до того Малой Антантой, и на такой же антиревизионистский Балканский пакт, подписанный 9 февраля того же 1934 г. Помимо чисто экономических положений, в этих протоколах оговаривался порядок консультаций по всем вопросам общего характера, особенно тех, которые касались интересов трех договаривающихся государств. Однако не было никаких секретных положений военного характера. Рим и Вена намеревались в этом плане внести соответствующие дополнения в Протоколы, но мы отклонили принятие военных обязательств. Перед лицом возникшей тогда между Италией и Германией напряженности немцы оценили нашу сдержанность.

В анналы того мрачного года, который стал свидетелем убийства Дольфуса и кровавых дней подавления путча Рёма, вошло также убийство короля Югославии Александра I, который 9 октября вместе с французским министром иностранных дел Луи Барту пал жертвой македонского террориста в Марселе на улице Каннебьер. Я встречался один раз с королем Александром, когда он был еще регентом. Я столкнулся с ним в приемной премьер-министра Протича, с которым я вел переговоры. Позже я поддерживал с ним связь через его генерал-адъютанта Прику, православного хорвата, с которым я был в дружественных отношениях во время моего пребывания на флоте. Прика обращался ко мне дважды по просьбе короля. Несмотря на то что предпринятая мной в 1926 г. инициатива не принесла ощутимых результатов, я примыкал к тем политикам Венгрии, которые выражали готовность прийти к взаимопониманию с нашим южным соседом. Я всегда с пониманием относился к вопросам, с которыми ко мне обращались югославы. У меня были все причины верить, что король Александр, как только позволят обстоятельства, обязательно ответит рукопожатием на протянутую ему руку дружбы. Поэтому я глубоко сожалел о его трагической смерти, как по политическим причинам, так и из чувства личной симпатии. То же самое можно было сказать обо всех ответственных венгерских государственных деятелях, как бы ни были они критически настроены в вопросе о бывших венгерских территориях Бачка и Банат, и об угнетении хорватов в результате проводимой Белградом пансербской политики. Легко можно было понять глубокое возмущение Венгрии, которую обвинили в причастности к организации убийства, ведь это было делом рук эмигрантов-хорватов.

Обвинения, выдвинутые против нас, основывались на том, что следы преступления тянутся в Янкапусту, сельское поместье в Юго-Западной Венгрии близ Надьканижы. Венгерские власти предоставили его в качестве убежища тем хорватам, которые бежали в Венгрию по политическим мотивам и оказались без средств к существованию и документов. Югославский меморандум, переданный в Женеву 22 ноября, требовал на основании параграфа 11:2 Устава Лиги Наций, чтобы вопрос о поддержке, оказанной хорватским террористам в Венгрии, был поставлен в повестку дня Совета Лиги Наций. Поскольку, как утверждалось в меморандуме, «речь идет о подготовке на территории иностранного государства профессиональных преступников, чьей задачей является выполнение заказных убийств с определенными политическими целями». В ответ на эти фантастические обвинения наше правительство потребовало немедленного созыва Совета для рассмотрения вопроса, и в то же время британский и американский министры в Будапеште были приглашены лично в Янкапусту с целью инспекции поместья.

Я не хочу рассказывать о состоявшихся в Женеве выступлениях во время обсуждения покушения; отчет о них был составлен британским министром иностранных дел Антони Иденом. Все те, кто принял участие в расследовании, пришли к общему мнению, что обвинения, предъявленные Белградом Венгрии, беспочвенны. Человек, который позднее хвастался, что это он совершил убийство, – Анте Павелич, – был арестован вскоре в Турине, но Италия отказала в его экстрадиции. Наш представитель в Лиге Наций Тибор Экхардт заметил, что на фотографии, включенной Белградом в материалы обвинения и изображающей якобы место для учебной стрельбы в Янкапусте, на заднем плане просматриваются горы, что говорит о том, что снимок не мог быть сделан в Юго-Западной Венгрии.

Лаваль в это время готовился к поездке в Рим: надо было попытаться умиротворить Италию. Когда Лаваль показал венгерскому министру иностранных дел проект итогового заявления, Канья категорически его отверг, так как в нем утверждалось, что венгерскому правительству было известно о планах совершить убийство. Через час Лаваль вернулся с новым текстом, содержавшим не столь резкие формулировки, но по-прежнему неприемлемым. Когда же Канья заявил, что он покидает вечером Женеву, Лаваль принес третий вариант документа. Как мне рассказал позднее сам Канья, что когда он прочитал его, то вернул Лавалю и, стараясь сохранять предельную сдержанность, сказал ему: «Я считаю, что это совершенно непостижимо». В ответ Лаваль улыбнулся и воскликнул: «Великолепно!» Он намеренно представил новый текст в таком виде, что никто не мог в нем разобраться. 25 мая 1935 г. Иден предложил временно отложить разбирательство на Совете.

Политики, которые разделяли мои взгляды, все больше отстранялись от Гёмбёша. Болезнь почек отнимала у премьер-министра силы, и нам становилось все сложнее работать вместе. Пришел день, когда я пригласил его приехать в Гёдёллё, чтобы по-дружески посоветовать ему уйти в отставку. Когда Гёмбёш вошел в комнату, я понял по тому, как он выглядел, что дни его сочтены. Я не мог заставить себя сказать ему о необходимости сложить с себя обязанности премьера, но посоветовал сразу же лечь в больницу на лечение, что он и сделал. Но несмотря на то что его консультировал известный нефролог в Мюнхене, спасти его жизнь уже не представлялось возможным. Дьюла Гёмбёш умер 6 октября 1936 г. Гитлер, который высоко его ценил, прибыл в Мюнхен, чтобы сопроводить гроб до железнодорожной станции, и отправил Геринга в качестве своего представителя в Будапешт на похороны.

Преемником Гёмбёша стал министр сельского хозяйства Коломан Дараньи, умный и надежный, можно сказать, замечательная личность. Он сохранил свою прежнюю должность, чтобы все намеченные мною меры по увеличению производительности нашего сельского хозяйства могли быть реализованы без какой-либо задержки.

Наши почвы, как это хорошо известно, чрезвычайно плодородные, и продукты славятся отличным качеством. Это относится прежде всего к нашей пшенице, которая однажды даже завоевала первый приз в Нью-Йорке, соревнуясь с американской и канадской пшеницей. Основная проблема венгерского хозяйства – недостаток влаги. Поэтому я обратил внимание правительства на необходимость разработки планов по ирригации земли и строительству каналов.

Несмотря на ограниченность финансов, был построен целый ряд насосных станций и отрегулирована подача воды. Только в комитате Бекеш использование водных транспортных путей дало возможность сэкономить около миллиона пенгё в год. Расширялись посевы риса. Мне известны многие сорта риса, однако я предпочитаю венгерский благодаря его вкусовым качествам. Более того, сборы риса были кратными урожаю пшеницы. Начало войны в 1939 г. помешало мне реализовать мой план – построить канал, который соединил бы Дунай с Тисой. Даже наше коневодство и скотоводство добились больших успехов в 1930-х гг., о чем я мог судить также на примере своего собственного поместья. Для того чтобы омолодить стадо, мы импортировали чистокровных жеребцов и кобыл из Англии и из французских конных заводов Ага-хана III[52]52
  Ага-хан III – лидер исмаилитов, потомок пророка Мухаммеда.


[Закрыть]; из Швейцарии мы завезли симментальскую породу коров. Каллаи, позднее получивший пост премьера, много сделал для развития сельского хозяйства, находясь на посту министра.

Я уже говорил о мерах, предпринятых нами при проведении аграрной реформы. К этому я должен добавить, что во время аграрного кризиса 1931 г. правительство Каройи, запретив обязательные продажи на аукционах и упростив схему погашения долгов, спасло от разорения, вероятно, полмиллиона хозяйств. Еще в 1923 г. был принят закон о минимальной оплате труда сельскохозяйственных рабочих, хотя он относился только к занятым на сезонных работах; в 1940 г. зарплаты для всех категорий работников в сельском хозяйстве были установлены законом. В период между 1936 и 1939 гг. были приняты законы о страховании по старости для управляющих поместий, о пенсиях по старости для сельскохозяйственных рабочих и о выплате страховки их вдовам.

Новым словом для Венгрии была служба здравоохранения, получившая наименование «Зеленый крест», который учредил в 1940 г. Керестеш-Фишер, занимавший тогда пост министра внутренних дел. Ее работники были призваны обслуживать удаленные и редко населенные области. Особое внимание было обращено на организацию консультаций по вопросам семьи и брака, дородовой помощи и ухода за новорожденными, обучению правилам гигиены, присмотру за младенцами и детьми начальных школ, борьбе с заразными заболеваниями. В 800 санитарных округах действовали 2100 консультативных пунктов, работали 1200 сестер «Зеленого креста», которые несколько лет проучились на подготовительных курсах.

Все же, как бы ни был важен вклад сельских тружеников в поступательное развитие Венгрии, в межвоенный период большую часть национального дохода стали обеспечивать промышленность и торговля. Промышленность быстро развивалась. Из-за ограничений, наложенных на нашу экономику Трианонским договором, необходимо было найти новые источники национального дохода. С 1913 по 1938–1939 гг. доля промышленности в производстве выросла с 33 до 47 %, в результате чего у нас появились новые проблемы. В процессе их решения мы не забывали, что Венгрия была одной из передовых стран в социальной сфере. Детский труд строго регулировался с 1840 г. С 1872 г. существовал запрет нанимать детей моложе 12 лет; с 1911 г. ночные смены для женщин были отменены. Обязательное страхование здоровья работников было введено в 1891 г.; только семь лет спустя подобный закон был принят в Германии и три года спустя в Австрии. Во время моего регентства в 1927 г. был принят закон об обязательном страховании на случай болезни и несчастных случаев; в 1928 г. – об обязательном страховании инвалидов, вдов и сирот. Другие законы касались ограничения рабочих часов, минимальных зарплат в промышленности, оплаты отпусков, семейных пособий, обязательной регистрации массовых увольнений и регулирования срока вручения извещения об увольнении. Законодательство о подоходном налоге предусматривало введение прогрессивной шкалы до 84 %, и особое внимание в этом отношении было обращено на уход за родственниками, находящимися на иждивении.

Что касается развития транспорта, мое предложение создать международную свободную гавань на Дунае оказалось очень ценным. Наши морские суда, которым предстояло курсировать между Будапештом и Александрией, строились на наших верфях по образцу немецких минных тральщиков. Здесь я получил первый опыт бокового спуска судов на воду, потому что, сойди они со стапелей кормой вперед, выскочили бы на противоположный берег.

Мне приходится сдерживать себя, говоря о культурной жизни Венгрии, чтобы не вдаваться в подробности. Я ограничусь лишь несколькими фактами, потому что общеизвестно, что многие венгерские пьесы и романы переведены на различные языки и изданы за рубежом. Венгерских певцов приглашают всемирно известные оперы и театры. Наша Будапештская государственная опера и Государственный театр широко известны во многих странах. У нас великолепный Филармонический оркестр и Музыкальная академия. Нельзя не признать, что такие венгерские композиторы, как Хубаи, Барток, Донаньи и Кодай, внесли значительный вклад в развитие современной музыки. Наши художники и скульпторы занимают высокое место в изобразительном искусстве, а достижения наших ученых отмечены двумя Нобелевскими премиями.

Мы можем честно сказать, что потери, понесенные Венгрией, стали стимулом к раскрепощению внутренних сил нации. Во всех областях культуры, экономики и политики возник дух благородной конкуренции. Даже в спорте мы добивались замечательных рекордов; на Берлинской олимпиаде 1936 г. мы завоевали по общему количеству медалей третье место. Казалось, мы встали на путь, который обеспечит Венгрии при посредстве мирного труда и при благоразумной внешней политике не только стабильное, но и достойное место в мире и будет способствовать росту материального благополучия страны.