Текст книги "Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944"

Глава 14
Официальные визиты и их участники

Канцлер Германского рейха Адольф Гитлер неоднократно просил меня посетить его, но, поскольку напряженные отношения между нашей соседкой Австрией и Германским рейхом продолжали сохраняться, я не думал, что подобный визит будет уместным. Когда 11 июля 1936 г. было достигнуто соглашение между Германией и Австрией, любое возражение против визита отпало. Тогда я смог посетить как Гитлера, так и австрийского президента Микласа без всяких опасений.

Едва ли можно было найти хотя бы одного человека во всей Европе, который не проявил бы интереса к возвышению дотоле неизвестной личности, чье происхождение и становление было окутано глубокой тайной. Эта личность смогла выдвинуться в унтер-офицеры[53]53
  Гитлер был ефрейтором.


[Закрыть] в Первой мировой войне, а теперь ей сопутствовал успех в каждой области ее деятельности. Этот интерес и, я могу сказать, некое любопытство боролись с охватившим меня чувством скрытой опасности. Германское министерство пропаганды выразило недовольство тем, что будапештские газеты открыто выразили сомнение в поджоге Рейхстага коммунистами. Кровавые события 30 июня 1934 г., получившие одобрение почетного президента Германского рейха фон Гинденбурга, были актом мщения, не имевшим никакого отношения к отправлению правосудия, что глубоко поразило меня. Хотя времена сильно изменились с тех пор, когда я состоял адъютантом у его величества императора Франца-Иосифа I, мои представления о чести, законе и справедливости, сложившиеся под влиянием его благородного примера, не изменились. Все же не мне было судить о человеке, который, придя к власти, всегда проявлял к Венгрии доброжелательное отношение и кто послал мне очень дружественную телеграмму в 15-ю годовщину моего вступления в Будапешт. Все-таки я решил воспользоваться в августе 1936 г. австрийским приглашением принять участие в охоте на серн, чтобы нанести личный визит господину Гитлеру. Австрийский канцлер Шушниг предложил мне выбор между тремя заповедниками; я выбрал охотничьи угодья деревни Хинтеррис, где водились серны и в которую можно было попасть только через Баварию.

В Берхтесгадене меня встретил один из адъютантов Гитлера, который сопроводил меня в Оберзальцберг. Гитлер принял меня, стоя наверху парадной лестницы. Сначала мы прошли в его кабинет, где он изложил мне свои широкомасштабные планы. Он начал, конечно, с Версаля, и так же как Трианонский договор был несправедлив по отношению к Венгрии, так и Версаль сыграл ту же роль в отношении Германии. В этом у меня не было причин возражать ему. Я был поражен его замечательной памятью, благодаря которой он, необразованный человек, усвоил много полезных знаний. Гитлер оказался очаровательным хозяином. В противоположность его более поздней манере общения, он задавал множество вопросов, проявлял большой интерес к происходившим в мире событиям. Внезапно он спросил:

– Что бы вы сделали, ваша светлость, если бы вам предстояло определить путь будущего развития Германии?

– Этим вопросом, надо сказать, вы застали меня врасплох, – ответил я. – Но если вы действительно хотите узнать, каковы мои взгляды на это, то я отвечу так. Я бы сделал все, что в моих силах, чтобы установить тесные дружеские связи между Германией и Англией.

Для бывшего морского офицера, как я, такой союз не казался невозможным, не соверши фон Тирпиц и император Вильгельм II роковую ошибку, ввязавшись в противостояние с Великобританией на море. Для новой Германии, добавил я, это не составит труда. Ведь она не сможет создать одновременно могучую армию и построить флот, равный по мощи британскому.

– Если вы заключите наступательный и оборонительный союз с Англией, потребность во флоте для Германии отпадет.

В ответ на мою реплику, что Англия, благодаря своему большому опыту, является единственной державой, способной поддерживать порядок в мире даже при наличии относительно небольших вооруженных сил, Гитлер ответил вопросом: разве Германия, по моему мнению, не может сделать то же самое?

– Все очень просто, – сказал я. – Британцы всегда знали, как обрести доверие людей, которыми они управляли; они прекращали все междоусобные войны и устанавливали твердый порядок, не раздражая народ всякими полицейскими ограничениями и чуждыми иноземными законами.

Мы больше не возвращались к этой теме, но мне показалось, что Гитлер был согласен с моими аргументами. Я продолжаю верить, что он был искренен в своем восхищении Британским Содружеством наций; восхищении, о котором он упоминал не только в «Майн Кампф», но и неоднократно при разных обстоятельствах во время войны. К сожалению, фюрер так и не понял, что британцы всегда считали, что их партнер по союзу должен по меньшей мере быть верным данному слову. Это означало, что любой наступательно-оборонительный союз, который он мог предложить Великобритании, был обречен на распад с самого начала.

Чай был сервирован ординарцем в эсэсовской форме в комнате, которую так часто описывали, одна стена которой представляла собой огромное стеклянное окно; перед вами открывался вид на Альпы, подобный громадной картине. Мой визит продолжался около трех часов. Мы расстались друзьями, и у меня сложилось впечатление, что в лице Гитлера я встретил умеренного и мудрого государственного деятеля. Я был не один, кто допустил подобную ошибку.

К ночи после прекрасной поездки я прибыл в Хинтеррис. Его величество Франц-Иосиф никогда не охотился здесь, поскольку сюда не была проложена железная дорога, и я впервые посетил эти места. Утром в компании егеря я подстрелил двух великолепных серн-самцов.

Возвращаясь домой через Тироль и Каринтию, я посетил Микласа, президента Австрийской республики, в Фельденеам-Вёртнер-Зе. Мы не говорили о политике, но пили чай в семейной обстановке.

Визит в Оберзальцберг был неофициальным. В том же 1936 г. граф Чиано, итальянский министр иностранных дел, во время визита в Будапешт передал мне официальное приглашение от своего патрона посетить его. Моя жена и я, в сопровождении премьер-министра Дараньи, министра иностранных дел Каньи, начальника Генштаба и глав военной канцелярии и канцелярии кабинета министров, прибыли в Рим в ноябре. Нас ожидала сердечная встреча: на железнодорожный вокзал Термини приехали итальянский король и королева, а также Муссолини. В открытых конных экипажах, сопровождаемые эскортом кирасир, мы ехали по украшенным флагами улицам, вдоль которых стояли толпы приветствовавших нас людей. Губернатор Рима князь Пьеро Колонна, видный и представительный мужчина с внешностью древнего римлянина, встретил нас на площади Пьяцца Эседра от лица столицы. Я испытал чувство восторга, ступив на землю Вечного города. Мы остановились в Квиринальском дворце, и Муссолини приходил к нам на чай. Вечером мы были гостями короля и королевы на устроенном ими обеде в тесном семейном кругу на вилле «Савойя». Это было приятной прелюдией к последовавшим за этим памятным дням.

На следующее утро я нанес Муссолини ответный визит в Палаццо Венеция, в котором до 1915 г. располагалось посольство Австро-Венгрии. Наступила новая эпоха. Бывшие члены Тройственного союза после периода враждебности снова были вместе; и Бенито Муссолини стал особенно популярен в Венгрии, ведь он был первым государственным деятелем, открыто заявившим, что с несправедливостью, допущенной в отношении Венгрии, необходимо покончить. Я не увидел в дуче никакого позерства, в котором его часто обвиняли. Я обратил внимание на то, что его зять граф Чиано, министр иностранных дел, оставался во время нашего разговора стоять, хотя я дважды пригласил его сесть. Даже в нашем случае дуче не стал отказываться от принятого распорядка. В просторном Саладель-Маппамондо министры были обязаны стоять у его стола.

Во время первой встречи Муссолини произвел на меня сильное впечатление. Он сразу же перешел к обсуждению проблем, актуальных в данный момент для наших стран, после того как нарисовал точную и верную картину современной обстановки в мире. Мы понимали, что за нашими переговорами с большим подозрением следили страны Малой Антанты. Однако я не имел никакого намерения вступать в переговоры о заключении союза, пока находился в Риме, хотя предположение, что таково было мое намерение, было сделано на основании того факта, что меня сопровождал начальник Генштаба и другие военные лица. Единственное, что мы обсуждали, – это поставки самолетов и оружия, на что Муссолини дал согласие.

На протяжении всего нашего визита, во время которого я встречался с его величеством и Муссолини, как наедине, так и с ними обоими вместе, слышал искренние мнения их ближайшего окружения, я проникся впечатлением, что отношения между монархом и дуче были великолепными. Я не могу определенно сказать, рассматривал ли его величество новую имперскую корону в качестве почетного титула или же как тяжелую обязанность. Во всяком случае, на публике он выражал благодарность Муссолини за порядок, который тот установил в стране, а Муссолини, со своей стороны, казалось, ценил тот факт, что король дает ему карт-бланш в управлении государством.

Из Палаццо Венеция я отправился к Могиле Неизвестного Солдата, где возложил венок. Затем состоялся представительный военный парад. Я был верхом на коне, как и император, и сопровождал его, когда он объезжал разные рода войск, которые выстроились вдоль широкого проспекта Виа дель Имперо. Затем с трибуны мы наблюдали за прохождением войск, среди которых были бегущие под музыку военного оркестра берсальеры, элитные части легкой пехоты.

Во второй половине дня по приглашению властей города Рима мы посетили Капитолийский холм. Мы восхищались величественными видами Вечного города с его историческими памятниками и монументами, среди которых была и великолепная конная статуя императора Марка Аврелия.

Во время званого обеда в Квиринальском дворце король, провозглашая тост, сказал: «Память о том духе рыцарства, который был присущ военным действиям наших стран на Адриатике, живет в наших сердцах и делает возможным установление новых дружеских связей между Италией и благородным народом Венгрии». В доказательство своих слов король наградил меня высшим орденом итальянского королевства – орденом Святой Анунциаты.

В нашу честь был проведен большой морской парад, для участия в котором в Неаполитанском заливе собралось 150 военных кораблей. На вокзале в Неаполе нас встретили кронпринц Умберто и кронпринцесса Мария Жозе; присутствие на параде столь достойных особ глубоко впечатлило нас. Их маленькая дочь принцесса Мария Пиа внесла веселую нотку в официальный прием: она засмущалась и отказалась вручать переданный ей букет моей жене. Вместе с кронпринцессой и фрейлинами моя жена осталась на яхте, в то время как меня его величество и кронпринц пригласили на борт флагманского корабля, на палубе которого в качестве морского министра меня приветствовал Муссолини и адмирал Буччи.

Мне трудно описать проснувшиеся в моей душе чувства, когда я вновь увидел море, корабли и вымпелы, вьющиеся на ветру. В октябре того катастрофического 1918 г., когда флот по приказу императора Карла был передан мной югославам и наш славный, не знавший поражений стяг был спущен навсегда, я в отчаянии подумал, что в последний раз вижу море. Теперь я вновь стоял на капитанском мостике боевого корабля, и мой штандарт развевался на мачте. Но корабль был назван «Зара»[54]54
  Итальянское название города Задар. С 1920 г. Задар принадлежал Италии, с 1947 г. – Югославии. Тяжелый итальянский крейсер «Зара» вступил в строй в 1931 г. Водоизмещение 11 870 т, полное 14 300 т. Мощность двигателей 95 000 л. с. Скорость 32 узла. Экипаж 841 человек. Вооружение: 8 203-мм, 12 100-мм, 8 37-мм зенитных пулеметов, 3 гидросамолета. 28 марта 1941 г. тяжело поврежден огнем английских линкоров в бою у мыса Матапан, 29 марта потоплен торпедой английского эсминца.


[Закрыть] в честь столицы Далмации, находившейся уже в другой стране.

Маневры первой и второй эскадры, выход на полной скорости кораблей в кильватерной колонне из Гаэты восхитили меня. Корабли, офицеры и матросы оставляли по себе прекрасное впечатление. Во время завтрака в адмиральской каюте я произнес короткую речь на итальянском:

«Ваши королевское и императорское величества, ваше королевское высочество! Товарищи по флоту! С этими словами я снова вхожу в единственное и славное сообщество, которое объединяет всех моряков мира. Простые рыбаки и властные адмиралы – все они принадлежат к одной и той же семье; они понимают друг друга без слов, к какой бы нации они ни принадлежали.

Наша борьба со стихиями объединяет нас. Когда шторм мировой войны разразился над нашими головами и политики принудили нас стать врагами друг другу, наши действия никогда не диктовались ненавистью. Точность и дальнобойность наших орудий, мощь и скорость наших судов – вот что было решающим фактором в наших действиях. Наше военное противостояние не знало ожесточения. Мы сражались честно и по правилам. И сейчас, восемнадцать лет спустя, я снова созерцаю море, дышу морским воздухом, чувствую палубу под ногами. Вы понимаете, что это значит для меня…»

После завтрака мы сошли на берег и вернулись в Рим на специальном поезде; пейзаж, пролетавший за окном, напоминал тщательно ухоженный сад. На этот вечер его величество пригласил дипломатический корпус на второй званый обед.

Среди несомненных достижений Муссолини следует упомянуть Латеранские соглашения, которые покончили с конфликтом, продолжавшимся с 1870 г. между государством Италия и Святым Престолом. Венгрия вспоминает с гордостью об аббате Ашерике, который прибыл из нашей страны в Рим в 1000 г. и принял из рук папы Сильвестра II священную корону и апостолический крест, благодаря чему Венгрии не пришлось приносить феодальную присягу в качестве вассала ни германскому, ни византийскому императорам. С того самого времени, когда корона украсила чело первого венгерского короля, позднее канонизированного святого Стефана (Иштвана), Венгрия заняла место на восточной границе сообщества государств Запада. Эти мысли завладели мной, когда мы приветствовали Камергеров меча и мантии, происходивших из знатных семейств. Случилось так, что в первый раз представители его святейшества переступили порог Квиринальского дворца, который вплоть до 20 сентября 1870 г. был резиденцией пап. Швейцарская гвардия в средневековом одеянии построилась во внутреннем дворе Ватикана. После церемониала, каждое положение которого было тщательно прописано, мы начали подниматься в сопровождении гвардейцев по гигантским лестничным маршам, затем прошли через множество залов, украшенных полотнами известных во всем мире мастеров кисти. Нас встретил гофмейстер, который доложил о нас папе Пию XI. Его святейшество, сидя на троне, принял меня и мою жену и проявил живой интерес к взаимоотношениям Венгрии с иностранными государствами. Аудиенция продолжалась немногим более получаса, и даже для меня, некатолика, это было большим и памятным событием; и только была некая примесь горечи в нашей встрече – мы увидели перед собой тяжелобольного человека. Как того требовал ватиканский протокол, мы посетили государственного секретаря Ватикана кардинала Эудженио (Евгения) Пачелли, будущего папу Пия XII. Он присоединился к нам за завтраком, который дал Барца, венгерский посол в Ватикане.

Много мальтийских рыцарей было среди гостей князя Киджи, великого магистра Мальтийского ордена[55]55
  Киджи делла Ровере Альбани Людовико (1866–1951) – сын князя Марио Киджи делла Ровере Альбани и Антуанетты Сан-Витгенштейн-Сайн, дочери декабриста Л.П. Витгенштейна и Леониллы Барятинской; великий магистр с 1931 г. до своей смерти в 1951 г.


[Закрыть], с которым мы встречались во время его визита в Будапешт. Кроме императора Вильгельма II я был единственным протестантом, награжденным Большим крестом ордена.

После обеда, данного в резиденции барона Виллани, нашего посла в Квиринале, мы посетили праздничное представление в опере в компании их величеств, по поводу которого король, бывший явно не в восторге от него, сделал несколько остроумных критических замечаний. Наш разговор велся в дружеской, неофициальной манере.

После такого замечательного визита трудно было даже подумать об отъезде. Мы покидали Рим с самыми счастливыми воспоминаниями и с благодарностью в наших сердцах. Куда бы мы ни приезжали, с кем бы ни начинали разговор, мы повсюду чувствовали симпатию к нашей стране. Мы поняли, что такое мудрый монарх, а королева – добрая мать для своей страны. И сам Рим, едва ли не единственный город, каждый камень которого является свидетелем почти трехтысячелетней не прерывавшейся ни на миг истории, разыграл перед нами спектакль, который запечатлелся в нашей памяти.

Мы поехали из Рима в Вену. Австрийский президент Миклас был так любезен, что пригласил нас посетить его страну с официальным визитом. Я не был расположен снова увидеть Хофбург или Шёнбруннский дворец. Это были места, что пробуждали в моей памяти столько печальных воспоминаний, так что мое нежелание было вполне понятно. Однако не посетить Шёнбрунн было никак невозможно. Мы сразу же отправились в Императорский отель, и мой первый разговор с президентом и с канцлером Шушнигом состоялся после завтрака в министерстве иностранных дел на Бальхауплац. Мы были единодушны в том, что необходимо сохранить независимость Австрии, несмотря на недавно состоявшееся подписание, как его назвал Шушниг, «экономического аншлюса». Как сообщил мне австрийский канцлер Муссолини, который не касался этой темы в разговорах со мной, обещал Австрии свою полную поддержку в этом вопросе. Словам канцлера Шушнига я был готов поверить, но сомневался в том, что и этого обещания, и воли австрийского правительства будет достаточно, чтобы противостоять давлению национал-социалистской пропаганды и мощи Германии.

Проведя несколько приятных часов в кругу своих старых товарищей в клубе Военно-морской лиги, вечером того же дня мы поехали по Марияхильферштрассе в Шёнбрунн, по тому самому пути, что я проезжал сотни раз в обществе старого императора. Залитый огнями дворец и павильон пробудили во мне приятные воспоминания. Нас провели по знакомой голубой лестнице в розовую гостиную, а затем мы направились в большую галерею, где, как и прежде, был сервирован обед все на тех же блюдах и посуде из китайского фарфора. Только на месте его величества теперь сидел президент Австрийской республики. На протяжении всего вечера призраки прошлого касались моего локтя.

На следующий день после военного парада, прошедшего перед дворцовыми воротами, я посетил, как приказало мне мое сердце, Габсбургскую крипту в Капуцинеркирхе и возложил венок к подножию гробницы старого императора. На ленте, обвивавшей венок, читались следующие слова: «В благодарную и вечную память». Я опустился на колени и вознес молитву. Его величество был моим большим учителем, ему я был многим обязан. Как часто я спрашивал себя, выполняя трудные обязанности регента: а как поступил бы в этом случае его величество Франц-Иосиф? Мне часто приходилось пользоваться его наработками, проверенными временем, при решении насущных проблем Венгрии, и я никогда не сожалел об этом.

Австрийский президент нанес ответный визит в Будапешт 3 мая 1937 г., где был принят, как и Курт Шушниг, канцлер Австрии, несколькими неделями ранее, с большой сердечностью.

В дипломатическом этикете особое значение придается времени ответного визита, не был ли он неоправданно затянут. Прозвучало предложение, что король Виктор-Эммануил III должен быть избавлен от тягот длительной поездки, но король решил безоговорочно ехать. Таким образом, мы были рады услышать, когда дата его ответного визита была назначена на май 1937 г., это была та пора года, когда Будапешт наиболее красив. Мы сделали все возможное, чтобы визит короля, которого сопровождали ее величество и принцесса Мария, прошел наилучшим образом. Центральная часть королевского дворца, построенная в царствование Марии-Терезии и которую занимал император Франц-Иосиф, была подготовлена к королевскому визиту, и сделаны необходимые улучшения. Из государственных конезаводов Бабольны были доставлены арабские скакуны; они не только прекрасно знали маршрут королевского кортежа, но и были привычны к музыке и приветственным возгласам собравшихся толп народа; эти лошади показали себя способными учениками. Только об одном важном обстоятельстве было забыто – орудийном салюте. Мы поприветствовали их величеств и были готовы занять место в экипажах, когда раздался грохот батарей. Три передовые лошади резко забили копытами, но, к счастью, все обошлось; в руках опытных форейторов они быстро успокоились.

Мы встретили наших гостей, подав экипажи в таком порядке: впереди ехали три упряжки по пять лошадей, во главе которых был полковник Лазар, командир лейб-гвардейцев, с саблей наголо; затем следовали шесть упряжек по четыре лошади. Погода была великолепной; в экипажи были запряжены белоснежные арабские лошади в парадной сбруе, которых было невозможно отличить одну от другой; все кучера были в золотисто-зеленых ливреях. Это было яркое зрелище. Его величество был искренен, когда, потрясенный этой картиной, он выразил сожаление, что автомобили вытеснили этих благородных животных с наших дорог. Многие присутствующие думали, вероятно, так же, когда с восхищением наблюдали за этим необычным спектаклем. Только представители старого поколения среди зрителей могли видеть нечто подобное.

Вечером 20 мая 1937 г. более сотни гостей – члены правительства, офицеры и государственные чиновники – присутствовали на официальном торжественном обеде в Мраморном зале дворца. Я провозгласил тост в честь их величеств на итальянском языке; я подчеркнул, что их визит был «праздником для венгерских сердец», и сказал, что помощь, предоставленная нам Италией, «в значительной мере помогла Венгрии снова стать участником международной политики». В своем ответе – следует не забывать, что подобные тосты всегда подготавливаются заранее, и при этом предусматривается возможная реакция на них, – его величество принял во внимание мою реплику относительно Германии. Он сказал, что «политика дружественного сотрудничества с Германией приносит свои плоды каждый день, и если не обращать внимания на отдельные случаи, то она дает возможность для его дальнейшего развития в интересах стабильности в Европе и единства наций».

Эти речи были предназначены для тех, кто приветствовал вновь отвоеванное положение Венгрии в мире, а также для тех, кто все еще верил, что, отказываясь от мирного пересмотра заключенных договоров, они могут остановить ход истории. Официальные переговоры было поручено вести нашему премьеру Дараньи, графу Чиано, итальянскому министру иностранных дел, и нашему министру иностранных дел Каньи. Я отдал распоряжение, чтобы все мероприятия, которые должны состояться в течение пятидневного визита, должны были быть организованы таким образом, чтобы у их величеств оставалось время на отдых. Король посетил место древнего римского поселения Аквинкум; здесь в результате раскопок был найден водяной орган, единственная находка подобного инструмента в Европе. Также мы побывали на скачках. Ипподром был построен на окраинах города, и, как считалось, это было самое лучшее сооружение подобного типа в Европе. Я упоминаю о скачках, потому что они оказались связанными с королевским визитом. Так сложилось, что лошадь моего брата приняла участие в основной гонке. Имя ее, как ни странно, было Дуче. Эта лошадь уже выиграла несколько заездов, но каковы были ее шансы в этот заезд, я не знал, так как я не имел возможности проконсультироваться с моим братом. Тем не менее королева и ее свита поставили на Дуче и, естественно, надеялись, что она придет первой. Когда, казалось, Дуче была близка к победе, две другие лошади приблизились к ней на опасное расстояние. Внезапно толпа начала выкрикивать: «Дуче, Дуче!» – это походило на то, как итальянцы обычно кричат на Пьяцца Венеция. К счастью, жокей был опытным наездником, и лошадь пересекла финишную линию первой. Было приятно наблюдать ликование и радость среди королевских особ, и его величество щедро одарил жокея.

На торжественном обеде, на который был также приглашен дипломатический корпус, праздничные венгерские национальные костюмы составляли яркий контраст официальным, что наши королевские гости оценили в полной мере. Официальный прием на свежем воздухе на террасах дворца, который посетило около трех тысяч человек, также произвел впечатление на венценосных гостей. Ведь именно от дворца, прекрасной точки обзора, открывается великолепный вид на Будапешт, расположенный на противоположном берегу Дуная.

Подобно тому, как это было в Риме, был дан обед в посольстве. Итальянским послом в то время был Винчи, имевший удивительный дар рассказчика, слушать которого, особенно его застольные беседы, доставляло особое удовольствие.

Отъезд сиятельных гостей сопровождали те же церемонии, что и во время их приезда. Визит оставил у них настолько глубокое впечатление, что расставание оказалось очень печальным. Ее величество обратилась к моей жене по-французски: «Мне так грустно. Просто хочется плакать».

Эти рассказы о государственных визитах прекрасно иллюстрируют ту простую мысль, что участие в, казалось бы, необязательных светских мероприятиях является частью профессиональных обязанностей глав государств. Все эти визиты преследуют определенную политическую цель и требуют тщательной подготовки, большого такта и хотя бы капли везения, чтобы можно было добиться политического союза или способствовать его упрочению и избегать, насколько это удастся, могущих возникнуть угроз в постоянно меняющемся мире. История предлагает нам различные примеры союзов европейских стран и их последствий.

Дружба между Польшей и Венгрией, как я уже упоминал, уходит в глубину веков. Стефан Баторий, князь Трансильвании, был провозглашен польским королем (и воевал с Русским царством Ивана IV Грозного. – Ред.); и до того, как Габсбурги стали королями Венгрии, представители династии Ягеллонов правили нами. Польские добровольцы поспешили на помощь Кошуту, когда он вступил в борьбу с Габсбургами; Венгрия и Польша никогда не воевали друг с другом. Хотя в то время мы, венгры, не были соседями России – Карпатская Украина по Трианонскому договору вошла в состав Чехословакии, а затем была ею «добровольно» передана Советскому Союзу в 1944 г.[56]56
  Закарпатская Украина вошла в состав Ураинской ССР (входившей в СССР) в 1945 г.


[Закрыть], – все же положение Венгрии и Польши было во многом схоже. На протяжении ряда лет я вынашивал идею встретиться с маршалом Пилсудским, но его болезнь и смерть помешали моим планам. Возможность посетить Польшу представилась только в феврале 1938 г., когда я и мой старший сын Иштван получили приглашение президента Игнация Мосцицкого совместно поохотиться. В Кракове нас принял президент, а мэр города встретил нас хлебом и солью, и представители городских цехов участвовали в красочной процессии в замке. В тот же вечер в великолепных покоях перестроенного под современные нужды замка был дан торжественный обед, и президент в обращенной к нам речи сердечно приветствовал нас. Охота в Беловежской пуще, в самом большом лесном заказнике Европы, где водилась самая разнообразная дичь – олени, дикие кабаны, рыси и волки, – длилась три дня. Я подстрелил всего лишь несколько кабанов и рысь, но это объяснялось тем, что той зимой почти не было снега; такого никогда не бывало, как говорили старожилы. В дни охоты и позднее в Варшаве у меня была возможность вести личные беседы не только с президентом, но и с ведущими государственными деятелями страны, среди которых были маршал Рыдз-Смиглы, главнокомандующий польской армией, министр иностранных дел полковник Бек и генерал Соснковский. Все они понимали, что я симпатизирую Польше не только вследствие воспитания и семейных традиций, но и потому, что у наших стран общие интересы. Во время наших разговоров были затронуты важные вопросы, в том числе касавшиеся Польского коридора. Я подчеркнул, что, несмотря на тот факт, что создание коридора и отделение Данцига от Германии в 1919 г. создало постоянный источник напряженности между Польшей и Германским рейхом, необходимо более чем когда-либо, в условиях растущей мощи коммунистического Советского Союза, стремиться к договоренности с Германией. Они внимательно выслушали меня, но заявили, что Польша не может отказаться от возможности иметь выход к морю и устью Вислы, поскольку это была главная водная артерия страны.

«Разве Дунай не главная водная артерия Венгрии? – возразил я. – Однако мы не контролируем его устье». Я также обратил внимание на необходимость более тесного сотрудничества между Литвой и Польшей; это было бы наилучшим решением, так как у этих стран многовековые связи. Но это мое заявление не вызвало одобрения, и на мою реплику о стремительном росте военной мощи Германии ответа тоже не было. Возможно, это объяснялось тем, что поляки, как мне дали понять, верили в победу в случае войны с Германией. Мой визит завершился, и мы в заключение еще раз подтвердили нашу приверженность традиционной и искренней дружбе между нашими странами. Я вернулся домой с самыми приятными воспоминаниями о целой неделе различных мероприятий и встреч, но в то же время полный неясных нехороших предчувствий, потому что моя поездка в Польшу ясно обозначила опасности, уже вырисовывавшиеся на политическом горизонте.

Приглашение принять участие в охоте, которое я получил от президента Мосцицкого, часто играет большую роль в политике, чем официальный государственный визит. Когда гость опытный охотник, атмосфера становится непринужденной, и даже политические вопросы могут обсуждаться в более легкой и свободной манере, чем в зале для конференций. Независимо от того, приносят ли такие встречи свои плоды или нет, внешнему миру можно продемонстрировать их неполитический характер, что зачастую дает известные преимущества. Поэтому у всех государств имеются такие свои места встреч, которые могут посетить премьер и другие ведущие политики. В Венгрии было много охотничьих угодий, хотя Трианонский договор лишил ее нескольких великолепных заповедников, таких как, например, Гёргень в Трансильвании.

Королевский дворец в Гёдёллё и право охоты на 60 тысячах акрах леса и полей были подарены его величеству императору Францу-Иосифу, когда он был коронован королем Венгрии в 1867 г.; сами земли остались в государственной собственности. Это место славилось изобилием дичи; здесь водились олени и лани, дикие кабаны, фазаны, вальдшнепы, бекасы и другая птица. Большой урон заказнику нанесли 1918–1919 гг., времена революции. Благородных оленей выкашивали пулеметами. Стаи животных спасались бегством, уходя на север в Карпаты. Это спасло их, и поголовье даже восстановилось. Таких прекрасных благородных оленей, которые вернулись позднее в Гёдёллё, прежде в этих местах не видели. Я помню свой охотничий трофей, который весил 24 фунта и 12 унций[57]57
  11,24 кг. Классический европейский вариант трофея благородного оленя – рога с частью черепа без шкуры на медальоне.


[Закрыть]. Охотники понимают, что это означает. Я мог бы написать целую книгу с рассказами о различных случаях на охоте в Гёдёллё, в которой часто принимали участие иностранные гости. Герцог Виндзорский, когда он был еще принцем Уэльским, застрелил вальдшнепа; итальянский король завалил вепря. Итальянский министр иностранных дел граф Чиано, приглашенный на охоту на кабанов, застрелил молодого оленя; уже было закрытие сезона, но он был доволен, и это все, чего мы хотели. Отменным стрелком был махараджа Патиала. Во время охоты на кабанов зимой он шел впереди меня по узкой тропе. Два великолепных кабана появились в густом кустарнике поблизости от него; и махараджа скинул меховую шапку и дважды выстрелил. Я подумал, что кабаны ушли. Пройдя сквозь заросли, мы увидели двух мертвых кабанов – выстрел был точным, и пули попали обоим в лопатку.