Текст книги "Смерть отца"

– Пожалуйста, Инга, подними жалюзи, я сейчас встану.

Кубики исчезают. Иоанна собирается одеться и застывает. Все время она ходит в форме Движения. Отец эту одежду не любит. Может сегодня наденет что-нибудь другое? Хотя и поклялась не снимать форму, пока она находится в Германии. Но ради отца все можно. Иоанна бежит в свою комнату, извлекает из шкафа белую кофточку и клетчатую плиссированную юбку. Даже подбитые гвоздями ботинку не одевает, в легких туфлях, шаги в которых не слышны, спускается по ступенькам. У двери в комнату отца лежит Эсперанто, положив нос между лапами. Теребит Иоанна голову пса, чтобы лаем сообщил отца, что она здесь. Только Фердинанд идет по коридору, и Бумба тянется за ним тенью. Они приводят в порядок кабинет отца для доктора Гейзе и священника Фридриха Лихта, которые скоро придут и устроятся там в креслах.

– Иди, поешь, Иоанна, – шепчет ей Фердинанд.

Иоанна кивает головой и хочет взять книгу. Любит она читать во время еды, а от этой книги нельзя оторваться: «Анна Каренина». В доме все хлопочут. Хочет и она что-то сделать. Кухня опустела. Эмми спустилась в подвал. Фрида одна стоит у плиты и улыбается время от времени девочке, сидящей у стола. Отношения между ними улучшились в эти дни. Часто в последнее время обнимает Фрида детей и прижимает их к сердцу. Доброта царит в доме, как никогда раньше!

– Фрида, дай мне что-то сделать. Дай мне какую-нибудь работу.

– Пожалуйста, – говорит Фрида, – проследи за рисом. Через десять минут погаси огонь. Это для отца. И не дай Бог тебе открыть книгу. Слышишь меня?

– Конечно, Фрида!

Фрида выходит, Иоанна следит за пламенем под кастрюлей с рисом, держа книгу закрытой подмышкой. Были бы косички заплетены, взяла бы она кончик одной из кос в рот, пожевала бы ее и успокоилась. Но с тех пор, как срезала их, осталось ей только перебирать пальцами губы. Прошло несколько минут, и взгляд ее падает на «Анну Каренину». Она тайком открывает книгу. Хотя и не на том месте, где закончила чтение. Она же обещала Фриде.

– Иоанна! Господи!

Иоанна поднимает голову, и одна щека ее пылает от горькой судьбы Анны Карениной.

– Иисус Христос и святая Дева! Все сгорело. – Помешивает Фрида ложкой в кастрюле.

Глаза Иоанны в смятении глядят на Фриду. Сильный запах горелого риса стоит в кухне. Она сожгла рис, предназначенный для отца. Глаза ее наполняются слезами.

– Ничего не случилось, – жалеет ее Фрида, – немного риса. Небольшая беда.

Но Иоанна не может успокоиться: забыла отца из-за Анны Карениной.

– Иоанна, – возникает Эдит, как спасительный ангел, – отец хочет тебя видеть, – берет полотенце – помыть и вытереть слезы с лица маленькой своей сестренки.

Гейнц рассказал отцу об источнике горелого запаха, дошедшего до его комнаты. Повеселел больной и попросил привести девочку.

– Но только на несколько минут, – поднимает палец Елена.

– На несколько минут, – говорит Эдит Иоанне. – Отец очень устал. Много не говори и сделай лицо веселым, Иоанна, улыбайся отцу.

Глаза Иоанны красны. Волосы взлохмачены. На белой кофточке пятна шоколадного напитка от завтрака. Чулки спущены, и, как всегда, одна из туфель не зашнурована. Губы улыбаются, но глаза испуганно глядят на отца. Чувство жалости возникает в его сердце. Он просит ее подойти к постели. Иоанна, естественно, натыкается на стул. Возникает шум.

– Шшш! – шикает Елена.

– Послезавтра твой день рождения, Иоанна, – шепчет отец, и приглашает ее сесть около него на кровать.

– Да, отец, – также шепчет Иоанна.

– Почему ты говоришь шепотом, Иоанна? – спрашивает Эдит.

– Тебе делают большой праздник, Иоанна. Ты пригласила многих детей?

– Все наше подразделение.

– Надеюсь, что праздник удастся.

Голос отца пресекся. Эдит кивает Иоанне, чтобы она ушла, но отец делает знак ей вернуться и сесть.

– Побеспокойся, девочка, о своем внешнем виде. Всегда приятно видеть девушку опрятной. – И после молчания. – Иоанна, какую книгу ты особенно любишь?

– Анну Каренину, отец.

– Ты уже читаешь такие книги? Можешь ты себе представить, что красавица Анна Каренина появится, когда у нее не зашнурована обувь?

– Нет, конечно, нет.

– Если так, девочка моя, то не подобает появляться на людях с взлохмаченной головой и не зашнурованной обувью. Помни это, дорогая моя девочка.

Иоанна опускает голову и кивает. Лицо отца безмолвно, глаза закрыты, белая рука вяло лежит на одеяле. Вдруг, не отдавая себе отчета в том, что делает, опускает Иоанна голову и горячо целует отцу руку.

– Знаешь ли ты, Иоанна, – открывает отец глаза с улыбкой, – что самый лучший мой друг был сионистом, как ты?

Слова отца настолько странны, и улыбка необычна, такая, какой была во время посещения дяди Альфреда.

– Иоанна, теперь пойдем, отцу надо немного отдохнуть.

Эдит провожает Иоанну до двери. За дверью лежит Эсперанто. Иоанна становится на колени и погружает пылающее свое лицо в его шерсть.

Утро переходит в день, полуденное солнце уже лежит на красной крыше дома Леви. Сад пуст. На тропинках ни живой души. Только на открытом окне садовника, в конце дома, висит клетка с попугаем, которого Бумба получил от деда в день рождения и поручил заботам садовника.

– Я несчастен, госпожа! – кричит попугай в опустевший сад.

Белые розы Эдит все еще укутаны зимними покрывалами. В этом году ни у кого не было времени заняться ими. Порог дома уже покрывается тенями.

В доме ничего не происходит. Все было сделано в утренние часы, и время безделья и ожиданья обеда стынет в доме. Можно отдохнуть, но никто этого не хочет. Никто не открывает книг, не слушает радио. Заглядывают в газету и тут же ее откладывают без всякого интереса. Лица кудрявых девиц не накрашены, ногти не ухожены. Фердинанд не причесал свою шевелюру. Ни о чем не говорится, ничего не делается. Только одна тема гложет души всех. Отец! Но об этом никто не говорит.

Девицы сидят с Фердинандом на ступеньках. Иоанна прячется в нише мраморной богини Фортуны. Франц и Бумба расположились в креслах в гостиной. Всегда они сидят вместе, боясь оказаться в одиночестве в эти дни. Все ждут, когда появится Эмми и позовет всех на обед в кухню, но до этого еще немало времени. И когда открывается дверь, и входит Филипп, его встречают в гостиной с чувством облегчения.

– Добро пожаловать! – бормочут все, словно сидели и только ждали его.

– Нет изменения в его состоянии, – отвечает Инга его вопрошающему взгляду.

– Температура опустилась, а потом снова поднялась, – говорит Руфь.

– Эдит у него, – говорит Фердинанд, видя его ищущий взгляд, – она там с Гейнцем.

Филипп смотрит на первый этаж. У дверей в комнату господина Леви лежит Эсперанто, уткнув нос в свои лапы.

После посещения Иоанны, настроение отца улучшилось. С шутливым выражением попросил он даже чашку кофе, и также шутливо встретил Фриду, которая ворвалась в комнату, держа в руках не «отравляющий напиток», а «бульон, дающий силу». Сердитым взглядом она окидывает все цветы в комнате! Проверено, как известно Фриде, что цветы отнимают у больного воздух для дыхания.

Сейчас лицо господина Леви прижато к подушке, час назад он внезапно впал в дремоту. Живое и неживое стало смешиваться в его мозгу, и не было сил навести порядок в этой странной путанице. Перед ним проносилось множество образов, слышались голоса, одна мысль сливалась с другой. Раскрыв глаза, увидел склоненное над собой лицо женщины, и принял его за лицо Иоанны. У женщины были длинные черные волосы, и он указал на ее склоненную голову, и закричал:

– Ты похожа на нее! Как ты на нее похожа, Иоанна!

– Да, да, отец, – шептала Эдит, склонившаяся над ним с глазами, расширенными от страха. Она осталась одна с отцом. Гейнц и Елена ушли завтракать.

– Отец, я около тебя, будь спокоен, – слезы текут из ее глаз. Вошел бы кто-то! Пришел бы! Отец пылает, отец погружен в бред, и она меняет повязку на его лбу, прижимает пальцы к его вискам, чтобы успокоить сильно пульсирующую в жилах его кровь. Вошел бы кто!

– Дед! Дед! – кричит Эдит.

Дед входит и бросается к постели сына.

– Снять с него потную пижаму! Подготовьте повязку на грудь!

Елена уже здесь. Дает больному лекарство, отирает пот с тела. Кладет повязку на грудь. Елена успокаивает больного, и глаза его вернулись к реальности. Дыхание более спокойно. Дед опустил жалюзи. Его сын задремал.

– Нет лучшего лекарства, чем глубокий сон, – говорит дед и занимает место у постели.

– Иди, поешь, Эдит, – обращается к ней Елена, – отдохни немного.

У дверей комнаты стоит Филипп и ждет Эдит. Он спешит протянуть ей руки, и она кладет в них свою холодную руку. Глаза у нее красные. Внезапно увидел, что на руке нет обручального кольца. Она сняла его. Он смотрит на нее и она не отводит взгляда.

– Идем, Эдит. Позавтракаем вместе. Я тебя ждал.

Эдит берет его под руку. Нет смысла в разговорах в эти дни. Она молчит от страха, если ей зададут вопрос, что будет в будущем? Будущее это отец и его судьба. И вопрос этот никто решается задать. Они сидят у стола в кухне. Она подпирает руками голову и слезы текут по ее лицу. Никогда он не видел ее плачущей.

– Успокойся, Эдит. Будет хорошо. – Он гладит ее волосы.

Кухарка Эмми повернулась к ним спиной.

– Возьми, Эдит, – он протягивает ей платок.

Эдит встала, Филипп пошел за ней. Она вошла в кабинет отца и легла на диван. Ореховое дерево прикасается ветвями к стеклам окна, за которыми сгущаются облака, и в прореху видно то, что называют «оком солнца», прорываются полуденные лучи.

На ступеньках дома сидят Саул и Иоанна. Все утро она ждала его, и только сейчас раздался знакомый свист, которым обмениваются в Движении, из пустынного сада. Около Саула школьный ранец.

– Я решил все же сегодня пойти в школу, – оправдывается Саул.

– Что вдруг?

– Ты же знаешь, что в моей школе многие являются членами подразделения, так…

– Так что?

– Так я решил там поговорить о моей поездке в страну Израиля. Говорил с каждым из членов Движения. И многие – за меня.

– Но так это некрасиво, Саул, я представляла себе нашу войну по-иному.

– Как ты это представляла?

– Не как ползут от одного к другому и умоляют. Хотел, чтобы мы встали перед подразделением и доказали, что ты не сделал ничего плохого, и ты достоин репатриации.

– Наоборот! Я сказал каждому из них, что сделал плохое дело и раскаиваюсь. И многие из них теперь мои друзья, потому что я сказал им правду.

И Саул уже собрался вступить с ней в спор, но вспомнил то, что сказал вчера дядя Филипп, и промолчал. Вчера, поздно, пришел к ним дядя Филипп и рассказал, что господин Леви очень болен. Целый день Филипп находится в доме Иоанны, а по ночам ходит на занятия еврейской самообороны. Кристина одна находится в доме дяди весь день и большую часть ночи. Дядя сказал ему, что надо сейчас относиться с осторожностью к Иоанне. Потом он молчит в ответ, хотя ему есть, что сказать ей.

– Я сегодня сожгла рис, который готовили для отца, – печалится Иоанна.

– А-а, – успокаивает ее Саул, – это случается, Хана. У моей матери рис часто сгорает.

– Но такое не случалось ни у кого в нашем доме.

– Почему же это случилось у тебя?

– Случайно книга открылась в конце, и там было такое напряжение…

Помощник пекаря пришел взять корзину, в которой записка Фердинанда, длинный список всего, необходимого для дня рождения Иоанны.

– Саул, – говорит Иоанна после того, как помощник пекаря ушел, – я не хочу праздновать мой день рождения в этом году – она опускает голову и обхватывает руками колени.

– Ты действительно, не должна его праздновать. Все тебя поймут.

– Но отец хочет, чтобы мы эту дату отпраздновали. Никогда не знала я, что отец так добр.

В окнах отца опущены жалюзи. На карнизе сидит ворон, стеклянный глаз которого скошен в сторону двух детей.

Глава двадцать вторая

Двенадцать роз у постели Иоанны, и рядом с вазой записка:

Девушке Иоанне двенадцать лет.

Она красива, как солнца свет.

Это двустишие сочинили Фрида и старый садовник. Ранним утром Фрида осторожно вошла в комнату Иоанны, поставила вазу с розами и записку. Несколько минут смотрела на спящую девочку. Из глаз Фриды текли слезы. В доме всю ночь никто не спал. Господину Леви было плохо.

– С днем рождения! – голосит Бумба. – Принесли тебе уйму подарков! Сегодня прекрасный день, комната полна солнца и роз. Солнце рисует круги на ковре, а розы распространяют аромат праздника.

– Выйди из комнаты, – вскакивает Иоанна с постели, – я хочу одеться.

– Пойду сообщить деду и Фриде, что ты приходишь, – провозглашает Бумба.

Вся семья собирается в большой столовой, включая доктора Вольфа и Филиппа. Филипп спал в доме Леви, и сейчас не собирается уходить. Отсутствуют лишь Эдит и Елена. Они в комнате отца. У окна – стол в подарками для Иоанны.

– Поздравляем с днем рождения! – все поворачивают головы к столу с подарками. И чего там только нет. Как успели еще вчера принести в дом столько добра! От полного собрания сочинений Иоанна Вольфганга Гете в новом роскошном издании, до большой черной красивой шкатулки с инструментами для обработки ногтей. Дед купил маленький патефон величиной с чемоданчик. Тетя Регина послала, как каждый год постоянный подарок для всех возрастов и полов – двенадцать шелковых вышитых платков. Книги. Сложная игра для тренировки ума. Между всеми этими вещами, посреди стола, маленькая книжечка в потрепанном временем синем переплете, на котором вытеснено золотыми потертыми буквами – «Дневник!»

Пожелтевшие странички мелко и плотно исписаны четким почерком отца. Это дневник, который он вел в детстве и юности. Он просил положить дневник среди подарков вместе с настоящей авторучкой «Паркер»!

– Прекрасно, не правда ли, – гладит Гейнц голову сестренки.

– Можно пойти к отцу и поблагодарить его.

– Не сейчас, Иоанна. Он сейчас спит. Доктор Вольф считает, что он должен отдохнуть.

Лицо Иоанны обращено к доктору, дающему такие распоряжения. День рождения без отцовского поцелуя это не день рождения! Дети не привыкли получать поцелуи от отца, разве только один раз в год, в день рождения.

– Завтра, – успокаивает ее дед, – завтра ты, несомненно, сможешь к нему войти.

Кетхен вносит подарок, принесенный посыльным. Из шелковой бумажной обертки извлекают маленький вазон с мягким молодым побегом ландышей, которые еще не расцвели. Белая карточка приложена к цветку, а на ней – надпись: «Ростку, только взошедшему из черной глуби земли к солнцу, мир кажется полным света». Подписи под этими словами нет. Иоанна краснеет.

– Кто послал тебе этот подарок? – обступают ее домочадцы.

– А-а, – заикается Иоанна, – не знаю. Никакой подписи.

– Оказывается, Иоанна, у тебя есть тайный поклонник, – силится шутить Гейнц.

– Гейнц, – выпрямляется дед и отзывает его в сторону, – я хотел тебе сказать, что все же надо послать Альфреду телеграмму и пригласить его на день рождения Иоанны, – дед медленно подкручивает усы, – так и написать ему.

Дед подходит к окну, смотрит на сад, как наблюдатель далей, которые знакомы лишь ему.

– Дорогая Иоанна, – обращается он к ней голосом, не похожим на голос отца, – полагаю, что нам надо устроить твой день рождения в саду. Там, в красивой беседке. Не так ли, Иоанна?

– Конечно, дед!

Все домочадцы опускают головы, только Фердинанд, полный энергии, обращается к девицам.

– За работу! – подгоняет он их, и они спешат за ним.

Входная дверь сегодня не заперта. Бумба поставлен там, на страже, чтобы приходящие гости не поднимали большого шума, и каждый раз провозглашает имена тех, кто приходит. Вот пришел пекарь с массой сладких лакомств, за ним – лавочник, толстая госпожа из кондитерского магазина, и у всех один вопрос:

– У вас в доме сегодня праздник?

– Да, – отвечает стоящий на страже, – день рождения Иоанны.

– Несомненно, отцу вашему стало лучше?

– Конечно. Намного лучше.

Пришли без приглашения и сестры Румпель. Неожиданно встали на пороге со своими красными глазами альбиносок и белыми руками поверх черных пальто. Они были страшно удивлены, что их не пригласили готовить торты ко дню рождения Иоанны. Все даты праздников дома Леви отмечены у них на особом листе. Они спрашивали, и разнюхали о том, что господин Леви тяжко болен. И они пришли справиться о его здоровье. Но так как оказалось, что все же празднуют день рождения, они решили остаться. Не может быть праздник в доме Леви без сестер Румпель.

Приехал Саул на велосипеде с подарком – книгой о командующем красной конницей во время русской революции Буденном. На обложке скачет галопом в атаку всадник на коне с красным флагом в руках.

– Прекрасно! – радуется шепотом Иоанна. Саул ужасно торопится. Нет у него времени даже спросить о здоровье ее отца.

– Саул, – задерживает его Иоанна, – сегодня ты не идешь в школу?

– В мою школу, Хана. Там я уже переговорил со всеми, и все за меня. Сегодня я пойду в другую школу.

– Снова будешь просить прощения?

– Не просить прощения, а убеждать! И мне надо спешить, Хана.

– А к женщине мы не пойдем?

– Может, и не будет необходимости идти к ней. И без нее проголосуют за меня.

– Жаль. Я очень скучаю по ней.

– Но ты ведь с ней вообще не знакома?

Лицо Иоанны вновь опечалилось. Совсем не лицо человека, празднующего день рождения.

– Если ты так хочешь. – Вспомнил Саул напутствие Филиппа, что к Иоанне следует хорошо относиться в эти дни, – мы можем к ней пойти. Ей только надо позвонить в дверь. Она любого приглашает к себе. И о чем же мы будем с ней говорить?

– Есть у меня много чего ей рассказать. Ты не хочешь увидеть мои подарки?

– Не сейчас, я очень спешу.

Стоя у входа в сад, Иоанна видит, что работы в доме умершей принцессы закончились. Дом обновлен, посверкивает белизной стен, зеленым цветом жалюзи и красной крышей. Старый и потрескавшийся дом теперь самый красивый на дремлющей площади. А над его крышей развевается огромный флаг со свастикой.

– Погоди, Саул, я провожу тебя до того места.

– Почему?

– Я должна там постоять и посмотреть…

– Посмотреть? Ты что, не видела флаг со свастикой?

– Что ты так стоишь? – не выдерживает Саул при виде Иоанны, стоящей с опущенной головой. Глаза ее мигают на солнце и стараются быть открытыми в сторону флага.

– Минуту, минуту. Молчи. Это меня еще задевает.

Окна в обновленном доме открываются, и высовывается голова Урсулы. Она сейчас живает в спальне, которую ей передали в личное пользование.

Хорошо Урсуле в сверкающем новизной доме. Сухое ее лицо отсвечивает удовлетворением, и с черной еврейской девочкой она уже не здоровается.

– Меня не колышет! – восклицает Иоанна. – Теперь меня действительно уже не колышет! – И поворачивается спиной к дому. К флагу и к сияющей довольством Урсуле. – Теперь можешь уезжать!

Саул сегодня отказывается от понимания действий Иоанна. Нет у него на это времени.

* * *

На большой травянистой поляне, за маленькой «беседкой любви», поставлены столы, покрытые белыми скатертями, украшенные множеством цветов и зеленых веток. Сама беседка превратилась в маленькую кухню, которой заправляют твердой рукой сестры Румпель. На огромном примусе, который был найден садовником в подвале, варится шоколад, вкусно пахнущий, и стол в беседке завален пирогами, печеньями, конфетами и сливками. Сестры сумели настоять на своем и спечь Иоанне двухэтажный торт. Но так как Иоанна заупрямилась и не пожелала, чтобы на торте зажгли двенадцать свечей, ибо это буржуазная традиция, умелые руки сестер вылепили на торте из белого сахара сверкающую цифру двенадцать.

Иоанна у входа в беседку дает последние указания сестрам Румпель:

– Когда появится наш командир, следует прекратить все дела, и вести себя тихо.

Ровно в четыре часа после полудня все подразделение пересекает ворота в сад дома Леви. У ворот их встречает старый садовник и провожает по боковой тропинке, в некотором отдалении от дома, к беседке, где празднуют день рождения.

– Отец нуждается в полном покое, – объяснил ей до этого дед.

Потому Иоанна пугается, когда подразделение хором приветствует ее: крепись и мужайся!

Иоанна стоит перед подразделением в форменной одежде Движения, включая ботинки, подбитые гвоздями. Все подразделение в полной форме – в таких же ботинках, серых рубашках и синих галстуках, повязанных в стиле скаутов, на всех широкие пояса сверкают пряжками! Колени оголены, рукава закатаны, волосы острижены. Все украдкой заглядывают в беседку, на сестер и на сладости.

В подразделении четыре группы, и в каждой свой инструктор – Ромео, Джульетта, Бобби и Белла. Она также глава всего подразделения и командует построением.

– Смирно! – силится Белла придать своему голосу металлические нотки.

Саул – знаменоносец. Он всегда назначается на важные роли. Саул опускает знамя, и Сара, кудрявая брюнетка с еврейской улицы, развязывает шнурки на знамени. Голубое знамя с белой ласточкой, символом подразделения, распускает свои крылья, и взмывает ввысь.

– Крепись и мужайся! – гремит сад. Иоанна снова пугается.

«Несите в Сион чудо и знамя…» – взмывают слова гимна подразделения между высокими старыми деревьями, и воодушевление усиливает голоса. Мальчики пришли к тому возрасту, когда меняется голос, издают всякие звуки фальцетом, присвистывают, так, что испуганные птицы вспархивают с ветвей и улетают. Никогда этот тихий сад не слышал такое множество голосов возбужденных детей.

 
Песню нашу запевай
О родине наследства.
Все пойдем мы в отчий край —
Колыбель нашего детства.
 

И воздух трепещет от эха, возвращаемого дальним краем сада – и эхо замолкает. Теперь Белла держит речь, сегодня целиком посвященную Хане:

– …Дочь Израиля, в двенадцать лет вступает в зрелость. И чем Хана будет становиться старше, тем больше начнет понимать верность нашего пути и величие нашей идеи.

Белла выглядит очень молодой. Форма Движения скрадывает недавно обретенную ей женственность.

– Мы знаем, что это большое событие в жизни Иоанны, и все мы хотим ей сказать: мы не только ей товарищи по идее, но и верные друзья в ее бедах.

Саул выше поднимает знамя. Были бы у Иоанны косички, жевала бы она их кончики от большого волнения. Но так как косички она срезала, делает она взволнованный жест рукой сестрам Румпель, которые высунулись из беседки, смотреть на церемонию построенного по-военному подразделения, но раньше, чем надо. Жест означает, что им следует опять скрыться в беседке.

И тут, внося суматоху, появляются домочадцы – Фердинанд, девушки, Бумба, Франц, Филипп, а во главе всех – дед, который не отменяет свое право встречать гостей. Именно в этот момент Белла отдает команду: смирно. И все подразделение запевает гимн Движения: возьмемся за руки, одаренные братья…

Стоит дед и глаза его горят. На лице его несколько шутливое выражение, он закручивает усы и ударяет тростью. Иоанна сгорает от стыда: горе глазам, которые это видят: все это он делает, когда подразделение поет гимн Движения!

– На знамя равняйсь! – в голосе Беллы остались металлические нотки. Она обнаружила Филиппа, стоящего в сторонке и глядящего на нее. Непроизвольно руки ее скользят по синей форменной юбке, и она отбрасывает строптивые кудри со лба. Церемония завершилась. Брюнетка Сара уже сворачивает знамя. Дед подходит к Белле, пожимает ей руку, и говорит своим зычным голосом:

– Так это, значит, батальон Иоанны!

Дед подмигивает Белле, инструктору Иоанны! Ах, были бы у нее ее косички! Но Белла добродушно принимает заигрывание, подразделение окружает Беллу и деда. А он громко обращается к ним:

– Добро пожаловать, ребята!

Дед называет членов подразделения «ребятами!»

– Занимайте места за столами и наслаждайтесь едой! – И дед со всей семьей, со всем подразделением, сидят за накрытыми столами. Тем временем, сестры Румпель выносят из «беседки любви» печенья, кремы, и заливают пузатые чайники горячим шоколадом. Все готово к трапезе. И дед, который, естественно, сидит во главе стола, провозглашает:

– Ешьте, дети, ешьте.

Но подразделение не подчиняется приглашению деда. Все смотрят на Беллу, которая еще не дала команду приступить к еде.

– Крепись и мужайся, Белла! – смеется Филипп, сидящий напротив нее.

– Мы приготовили Хане подарок, – говорит Белла сильным голосом. Иоанна озирает победным взглядом всех домочадцев. Слушайте, слушайте! Меня зовут – Хана. Жаль, что нет Фриды!

– Подарок у одного из наших товарищей. Хана, встань сейчас, – улыбается Белла Иоанне, – обойди стол, а мы споем тебе песню негромкими голосами. По силе голосов ты найдешь свой подарок.

Иоанна встает, испытывая стыд, и огибает столы, приготовленные к ее дню рождения в виде квадрата. Как на построении. И подразделение поет ей.

 
Парень как-то раз
Вышел на шоссе…
 

Иоанна медленно обходит столы, прислушиваясь к поющим голосам.

 
Девушку нашел он…
 

Все в подразделении знают, где спрятан подарок. Иоанна еще далеко от него. Голоса низкие. Вдруг:

 
Было это в поле,
Где раскинут лагерь…
 

Сад гремит. Тарелки на столах дрожат. Иоганна дошла до Джульетты. Он сидит на большом альбоме рисунков Строка «Лица восточных евреев». С восторгом поднимает Иоанна альбом над головой.

– Приятного аппетита! – говорит Белла.

– Приятного аппетита! – гремит сад.

Празднество дня рождения в разгаре.

Теперь сестры Румпель приносят главное: двухэтажный торт с номером – 12, и ставят его перед Иоанной.

– Да здравствует, Иоанна! Да здравствует, Иоанна! – поднимает чашку дед.

Надо же! Дед вносит в подразделение все его буржуазные привычки.

– А теперь, Иоанна, разрежь торт и угости всех…

Глаза всех обращены к столь искусно украшенному торту, и нет у Иоанны иного выхода, как разрезать его на тонкие-тонкие ломтики, снова обнести все столы, и каждого угостить тортом.

– С днем рождения, – не успокаивается дед, – с днем рождения, Иоанна! – Иоанна не знает, куда себя деть от стыда. Недостаточно того, что дед взял на себе ведение всего празднества, он еще выпрямляется на стуле и говорит:

– А сейчас, дети, расскажу я вам байку…

Глаза Иоанны с укором глядят на деда. Сейчас он расскажет об Антонии, пьяном конюхе. Это дед рассказывает на днях рождения каждого из членов семьи. Дед и представить себе не может чей-то день рождения без рассказа о пьяном конюхе! Но подразделение с большим вниманием слушает деда. Никто не двигается, не шелохнется.

– Дети, – рассказывает дед, – когда я был ребенком, в доме моих родителей был обычай. Каждый член семьи имел право о чем-то попросить, и просьбу его всегда выполняли. У меня был друг, и звали его Антоний, по имени христианского святого. Он был конюхом у моего отца. Он очень любил лошадей и следил за ними всей душой. Лошади в конюшнях отца всегда были вычищенными, выхоленными, радовали взгляд. На себя Антоний не тратил ни воду, ни мыло, ни гребень, ни щетку. Но более всего любил выпить. И так как жена не давала ему войти в дом, когда от него несло запахом спиртного, он проводил большинство ночей в конюшне, с лошадьми. Антоний этот был мои душевным другом…

Голова Иоанны опущена низко, она так стыдится деда и его баек. Но дед, конечно же, видит лишь лица внимающих детей и получает истинное удовольствие.

– Да, дети, мне было десять лет. В день моего рождения я попросил, чтобы пригласили конюха – пьяницу Антония. Отец, благословенной памяти, обещал мне все сокровища, лишь бы я отказался от своей просьбы. А моя нежная мать, которая обычно надевала на семейные праздники шелковое платье, садилась всегда на краешке стула, – и дед показывает перед подразделением, как его мать сидела, вызывая всеобщий хохот.

– Да, и нежная моя мать угрожала мне, что не придет на праздник моего дня рождения в роскошную нашу столовую в доме отца, если я туда приведу конюха Антония, который запахом спиртного отравит весь праздник. Ничего не помогало. Я твердо стоял на своем и требовал, чтобы конюх был приглашен на праздник!

Деду апплодируют. Он с гордостью выпрямляется на стуле.

– Да, дети. Входит мой друг конюх в роскошную столовую. Отец мой дал ему в честь моего праздника свой старый костюм и приказал постричься за его счет у парикмахера. Но Антоний не изменил своим привычкам. Моя мать каждую минуту извлекала из вышитой сумочки флакон духов, а отец объяснял всем и каждому, почему среди гостей на моем дне рождения в этом зале находится конюх. Антоний же чувствовал себя отлично на моем празднестве. Ели и пил полными стаканами, пока нос его не стал красным и не открылся рот. И так как видел множество пылающих свечей и серьезных лиц, вообразил в душе, что он в церкви, и начал креститься, пустил слезу, и закричал:

– В преисподнюю всех евреев, которые распяли Христа-освободителя! Встал мой отец и выгнал моего доброго друга Антония из дому и из конюшен.

Дед заливается громким смехом. Иоанна удивлена. Не в обычае деда заканчивать смехом байку об Антонии.

Всегда он сидел с серьезным лицом среди смеющихся слушателей и получал тайком удовольствие. Но сегодня он смеется, и чувствует Иоанна, что этот громкий смех деда, и то, что он опрокидывает посуду на столе, вовсе не его смех.

Белла и все остальные благодарят деда за интересный рассказ. Все смеются, разговаривают, жуют. Сестры Румпель вновь наполняют чайники горячим ароматным шоколадом, заполняют столы блюдами, на которых горами навалены пирожные и печенья. Друзья Иоанны ошеломлены этим изобилием. Иоанна осмеливается поднять голову и взглянуть на деда. Лицо его с огромными усами и большой шевелюрой такое, как всегда, и все же это не его лицо.

– Иоанна, девочка моя, а ты? – встречаются глаза деда с глазами внучки. – В этом году ты ничего не попросила ко дню рождения. Не слышал, детка моя, чтобы ты что-то попросила.

– Ах, дед, – коротко отвечает Иоанна, и дед, естественно, не может знать, что ответ упрятан на чердаке, в дневнике бабки, который она извлекла из ее комода, а записала в нем несколько слов: «Просьба моя в день моего рождения, чтобы отец выздоровел!»

И все же, дед понимает. Он не отводит глаз от внучки. Дед и Иоанна понимают друг друга. Белла уже отдала команду – встать со стола, и все сидят кругом на траве.

– Вечером, – объявляет Джульетта, – мы проведем игру скаутов в саду Иоанны. Тем временем, он наигрывает на мандолине, Ромео – на губной гармонике, и подразделение поет:

 
Выше ногу, братья,
Спешим на древний зов.
Выше ногу, братья, —
В страну наших отцов.
 

И тихий сад наполняется ликованием. Старые деревья, посаженные юнкерами много поколений назад, безмолвствуют. Тихий вечерний ветер бессилен даже пошевелить хотя бы одну ветку.

– Иди, детка моя, – гладит дед волосы Иоанны, – иди, пой с твоими друзьями. Радуйся, Иоанна, радуйся в свой день рождения.

И, несмотря на то, что голос деда силен, как всегда, все же это не голос деда. Он уходит, и все понимают, что дед хочет остаться наедине. Саул назначен инструктором боевой группы, после того, как Джульетта уже разъяснил довольно сложные правила игры.