Текст книги "Забаглионе"

Единожды преданный. Аффогато

Нет больше той любви, как если кто положит

душу свою за друзей своих.

15:13 Евангелие от Иоанна

Нас всегда что-то окружает – движение, звуки, цвета. Одно – отвлекает, другое – зовёт вперёд… Или тянет назад.

Набирающий обороты двигатель, разговоры в салоне, неустойчивое настроение – всё это мгновенно погрузило в воспоминания…

– Алекс, послушай меня, пожалуйста, вопрос решён. Я же объяснил. Не надо, не нагнетай эмоций. Что случилось непоправимого? Это простая необходимость. Не мучай никого.

Он подошёл ко мне и обнял. Мной ощущался весь смысл его слов и особенно та их часть, что озвучена не была. Настороженность объединяла нас.

Эта самая «необходимость», о которой Виктор упомянул, его командировка в Северную Америку. Внезапная, рожденная благодаря участию в той самой конференции в Вене, больше года тому назад. Это была довольно желанная для него возможность реализовать достаточный объем потенциала, стеснённого рамками одного континента. Цель действительно достойная, но вот путь к ней… Для меня такая внезапность породила очень неприятные, неожиданные эмоции и предчувствия. К тому же ситуация стала обрастать интересными совпадениями, и я не мог составить Виктору компанию, поскольку должен был решать свои необходимые задачи в Италии. Эта самая «необходимость» разводила нас в разные стороны орбиты жизни. В тот день я смотрел ему в глаза и знал большую часть переживаемого им. Это было доступно мне. Мне и более никому.

Прощались мы через несколько дней, шутя и посмеиваясь друг над другом, тем самым не задевая чувств и ситуации. Он улетал первым. Я не был зол на Ирину, просто иногда сдерживал себя, чтоб не завидовать. Она всё понимала, но была в действиях честнее и открытее. Впрочем, как и всегда.

– До свидания, Алекс. Мой дорогой и хороший Алекс, – она улыбалась, мило, по-дружески стесняясь своего преимущества. – Знаешь, я и сама не понимаю такой непрошеный урок. Но от этого он не перестает быть нужным, правда? Нужным и важным.

Она обняла меня и спешно отошла на некоторое расстояние.

Он нарушил молчание первым.

– Алекс, я знаю, что могу ничего и не говорить сейчас. Скажи, как тебе будет проще? – голос и взгляд Виктора были напоказ сдержанными. Я знал уже многие его приёмы.

– Мне будет проще сейчас, вот прям на этом моменте проснуться.

Он искренне рассмеялся, но я знал, что ему не было весело. Нам обоим не было. Виктор хотел что-то сказать или спросить, но я перебил его:

– Не надо. Пожалуйста.

Он протянул руку. Мы попрощались без лишних эмоций и слов, бережно и осторожно, словно разделили последнюю пригоршню воды надвое, и они с Ириной быстро покинули зал.

Сейчас, сидя в своём самолете, я не мог отделаться от тоскливости и просто тонул в воспоминаниях. А может я этого сознательно желал? Всё моё существо, такое полноценное в последнее время, сейчас ощущало себя раненым, поэтому сворачивалось и сжималось в очень плотную материю, способную сдержать любой натиск. Но я знал, как бороться с неизбежным. И самым ценным для меня сейчас было то, что я не одинок в таких ощущениях.

Всё последнее время я редко был один. Не физически, конечно. Нас теперь было двое. Многие улыбались, некоторые думали банальное, даже вульгарное, близкие же были счастливы за нас и с нами. Ведь многим это сложно представить – всегда рядом тот, кто знает каждую грань вашего настроения – сейчас, через минуту, час, день. Он чувствует малейшее намерение и реакцию, ощущает направление каждой вашей мысли и просто идёт рядом, поддерживая, не давая сомневаться и колебаться. Честность, порядочность, откровенность – ваши с ним спутники. И поверьте мне, поверьте на слово, вам всегда есть куда идти. Вы на минуту вы не останавливаетесь, отдыхая или наслаждаясь моментом, а спешите прожить всё и сполна. Это прекрасно…

Плотно закрыв дверь в своей комнате тоски и воспоминаний, я открыл глаза, и обнаружил новый маленький мир, очерченный иллюминатором самолета. Один взгляд, один миг, одна часть целого мира. Другой подобный кусочек уже отражался в сером глубоком взгляде. Взгляде самого важного человека моей жизни…

Полёт был ровным, спокойным, пустым.

Италия встречала меня поздней ночью. Но даже в это время я не мог не ощутить мощную волну вдохновения, сродни внезапному восторгу. Это чувствовалось уже в момент схождения по трапу. Сейчас я как никогда тонул в венских воспоминаниях, но здесь… Меня будто обнимала родная стихия, и пригоршня воды возвращалась в океан. Глубокий океан Belpaese.

В машине я с жадностью наблюдал за дорогой, подмечая каждую деталь и мелочь. Вскоре меня привезли в отель, который был слишком комфортабельным, на мой взгляд. Войдя в номер, я ощутил своеобразное приветствие с другого конца земли. Стиль комнат, мебели, элементы декора, цвета – всё было так знакомо и просто, что я невольно улыбнулся и некоторое время потерянно стоял посреди. Приятно было понимать, что даже там, за поворотом прошлого, кто-то ждёт момента, чтобы напомнить о самом главном – о твоей ценности. Мой взгляд упал на кофейный столик, там лежала записка. Почерк я узнал мгновенно.

«Дорогой Алекс, надеюсь, приветствие понравилось, и ты будешь легко засыпать и просыпаться».

Улыбнувшись снова, я опустился в кресло. Тоска вызывала слабость…

Первое итальянское утро было самым солнечным в моей жизни последних дней. Можно отпускать разные ситуации из своей головы, и лучше, чтоб они уходили раз и навсегда, тогда все старания не напрасны и по-честному растрачиваются усилия. Но когда «необходимости» временные, ещё и долговременные – тут начинается очень не простая партия с разумом. Блеф не нужен. Нужны терпение и продуманные, просчитанные шаги. Моя партия начиналась сегодня. Я позволил себе некоторые слабости до, и от этого сейчас было сложнее сделать первый ход.

Подойдя к окну, я одёрнул шторы и как-то сразу понял, что всё здесь будет ослепительно хорошо!

Вид был невероятен! Одним словом —Bellissimo! Я стоял и чувствовал, как от нагретых солнцем окон и штор тает тоска моего сердца, а этот новый мир, игравший всеми оттенками песка и солнца, проникает в самые глухие лабиринты памяти. Предвкушение и смирение медленно подбирались к печали, и закрутилось колесо изменений. Выбрав костюм оттенка этого города, я облачился в необходимое рабочее настроение и вышел. На улице дышалось легко и просто. Мысли о предательстве чувств и эмоций не беспокоили.

В итальянский офис нашей фирмы я вошёл, как турист – с расслабленным видом и лёгкой улыбкой. Люди, с которыми мне сейчас приходилось встречаться или работать, воспринимали меня по-другому. Мне было несколько в тягость такое новое, социально-устойчивое и материально-очевидное положение. Но Виктор много раз настойчиво обосновывал эти мелочи, убеждая, что развитие внутреннее неминуемо влечёт и внешнее. И я сдался, но старался не допускать внутренних конфликтов между своим существом и его желаниями, но признаться честно, считал это лишним. И при первой удобной возможности старался искренностью развенчать впечатление светского «дэнди».

Сегодня было также. Войдя в здание, я произвёл привычно-обычное впечатление и был направлен к управляющему. В кабинете, куда меня привели, атмосфера горчила изысканностью – римская мозаика на полу, фрески, витражи, расписной потолок и молодой надменный человек за огромным дубовым столом эпохи столетней войны. Он встал, не спеша подошёл и протянул руку. Дорогой костюм идеально сидел по его астенической фигуре, тёмный стеклянный взгляд, бледная кожа, чёрные, тщательно уложенные волосы – он был очень элегантен, манерность сквозила в каждом его движении.

Чересчур официально представившись, мой новый знакомый задал сухой тон нашей беседе. Это меня ничуть не задело, но в какой-то момент формальность окончательно сковала нас, и я спросил:

– Сандро, вы не будете столь добры, показать мне город в ближайшее время? – Этим я хотел достигнуть двух целей – раскрепостить взаимодействие и ближе познакомиться с Италией при посредничестве не любителя.

Я уже знал об этом человеке кое-что. Это стало частью привычного распорядка моей работы – краткая информация о человеке предшествовала любой встрече. Интересно, что же знал обо мне Виктор перед нашим первым разговором?

Сандро неохотно, но снисходительно согласился заехать за мной следующим утром. А потому вечер сегодня был только моим.

Решив заблудиться в мыслях и городе, я заскочил в отель, переоделся и просто сбежал из апартаментов. Мне было приятно внимание Виктора, я не мог пока ещё находиться среди такого очевидного прошлого в отсутствии главного. Или не хотел.

Но у всего есть другая сторона. Находясь на левобережной стороне, я отправился на piazza di Santo Spirito11
  Площадь Санто Спирито (итал.)


[Закрыть]. Там можно было правильно начать свидание с Флоренцией – по всем правилам романтического этикета – с ужина. И это было самым трогательным свиданием моей жизни. Каждая грань тысячи домов отражала лучи уходящего солнца. Я устроился в открытом ресторанчике, практически посреди площади. Среди невыразимо тёплого спокойствия я растворялся в уединении, ничего не желая, ни о чём не жалея, и наслаждался каждым вздохом моего внезапного rendez-vous. Странное умиротворение мгновенно окружило густым кольцом, будто я стоял в конфессионале – в полной безопасности… Говорил, чувствовал, прощал… Несомненно, это состояние внушали многочисленные соборы, капеллы, базилики.

Местные жители были настолько искренни и приветливы! Наполненные, одухотворенные, они спешили поделиться своим привычным миром и, снисходительно улыбаясь, следили за восхищенной реакцией вновь прибывающих в их волшебный город. Полный эмоциональный комфорт руководил моим ужином. Подача блюда была сентиментально-трогательной, а золотистый цвет вина необыкновенно подходил к оттенкам вечернего солнца. Справившись с очарованием вечера, я решил отправиться на ближайшую смотровую. Piazzale Michelangelo22
  Площадь Микеланджело (итал.)


[Закрыть] подходила более всего. Откровенничая со своими ощущениями, я пожелал ещё больше близости – снял пиджак, туфли… Не успевшие отдать цвет и тепло, яркие строения города были заключены между серо-изумрудным Арно и бледнеющим небосводом. Солнце только зашло, оставив напоминание в виде обожённо-розовых облаков над горизонтом и теплоты земли. Постояв немного, насладившись каждой гранью пейзажа, я искренне сожалел, что не обладаю художественным даром воспроизводить впечатления на холсте. И, тем не менее, моё сознание жадно запоминало каждый оттенок и полутон бессознательного восхищения. Флоренция финальным аккордом первого свидания заполнила до самых краев. Я утонул в её музыке.

Медленно шагая в сторону отеля, я был опустошён и наполнен одновременно. Жизнь манила и подкупала неизведанно-новым. Я был не против.

Уснул быстро и легко. Но не все эмоции подконтрольны нашей воле. Ночь, как иная сторона, поднимала на поверхность всё самое глубокое. Что снилось – не помню, преследовали ощущения темноты и страха. В реальность утра меня вернул последний кадр сна – я падаю в ту самую темноту и оказываюсь глубоко на дне. Вода сковывает меня, не даёт дышать. Я тону. Очнувшись, несколько секунд я ощущал приторный вкус рома под глухой стук сердца.

Погружаться во всё это было некогда, так как Сандро отличался болезненной пунктуальностью. За несколько минут до его приезда я уже стоял внизу.

– —

Мной был установлен новый профессиональный рекорд. Менее чем за полчаса я добился некой передышки в его недружелюбном, холодном отношении ко мне. Он иногда улыбался.

– Сандро, я не могу указывать людям, насколько амбициозным путем им следует идти по жизни. Это не входит в мою компетенцию. Не хотелось бы, чтобы вы воспринимали меня как препятствие, задерживающее или сковывающие вас. Мои цели весьма прозрачны, и я их все вам обозначил. Так уж получилось, что мои возможности и потенциал совпали с объёмом вверенных мне поручений, – я старался быть максимально понятным ему. Искренность обязательна в таких случаях, но, в то же время, она может быть воспринята собеседником по-своему, через призму предубеждения.

Он слушал внимательно, и только сейчас я почувствовал, что причина его сухости ко мне не только в этом.

Он глубоко вздохнул и сказал:

– Я знаю, Алекс, вы не можете ничем навредить – ни мне, ни фирме. О ваших профессиональных качествах нам много известно. Знаете, чересчур блестящая репутация – всегда клише. Увы, с этим вы можете столкнуться в стенах фирмы. Но я уверен, блестяще справитесь. И знайте ещё одно – я не вижу в вас врага. Меня не заботят кем-то созданные предположения. Думаю, с вами очень легко работать, также, как и беседовать сейчас.

Я был несколько озадачен – в чём же была причина его холодной скованности? И решил пойти в другом направлении.

– Репутация не всегда ограничивается профессией – сказал я, желая убедиться в догадке, – мои достижения последнего времени – это результат прекрасного окружения и искренних эмоций.

Вид у Сандро стал театрально-трагичным. Он очень внимательно посмотрел на меня. Я понял, что достиг цели. Болезненность момента прервала наша остановка. Теперь все мы – я, Сандро, Флоренция – начинали знакомство заново. Ещё искреннее и честнее. Выйдя из машины, я обнаружил, что мы подъехали к пролётам великолепной Уффици.

Сложно передать словами такое внимательное отношение Сандро к мелочам и другим неочевидным деталям этой сокровищницы эпох. Мне, как получающему впечатление впервые, важно было общее восприятие и неминуемый восторг. Сандро бережно, но будто нехотя, борясь сам с собой, постоянно переносил моё детское, ускользающее внимание, с общего потрясения на значение важных деталей. Мы прошли все три коридора. Это заняло огромное количество времени и терпения Сандро. Я же эгоистично растворялся в культурном наследии Тосканы. Кое-что, конечно, было доступно моему опыту и памяти, но большая часть стала открытием. Даже не столь познавательным, сколь поражающим. То, что желали передать творцы эпохи Возрождения, не поддавалось никакой оценке. Весь свой опыт и гениальные предчувствия они переносили в формы и образы, надеясь и желая, что последующие поколения пройдут по их стопам, ускоряя тем самым развитие всей цивилизации. И я думаю, что большей частью это касалось не только их бесспорного мастерства.

Сандро остановился у «Весны» Боттичелли. Мы присели на скамью напротив, и он поведал все возможные и существующие версии понимания этого шедевра.

– Только ваш выбор определит отношение к картине, – сказал Сандро металлическим тоном и сразу умолк.

Я посмотрел на его лицо и убедился – тоска, сожаление, даже оттенок скорби – манерно холодное, оно не могло скрыть таких сильных переживаний.

– Наш выбор определяет многое, Сандро, – спокойно сказал я.

Он вздрогнул, как от внезапного звука и посмотрел на меня.

– Предположу, что такое настроение вызвано картиной. Но чей образ причина? – спросил я о картине.

– Пожалуй, Зефир и Нимфа.

– Несколько печальное восприятие, не так ли? Зефир выбрал Нимфу и изменил её. Что может быть желаннее? Великий замысел – прекрасный итог.

Сандро сидел спокойный, бледный и безэмоционально констатировал то, что уже было очевидно.

– Замысел поистине прекрасен. И, думаю, Флоре немыслимо повезло.

Он взглянул на меня, медленно поднялся и направился в сторону выхода. Нас ожидала машина. В полном молчании мы подъехали к моему отелю, и тогда Сандро нарушил паузу.

– Могу я пригласить вас на ужин? – я улыбнулся, а он добавил, – заеду через час.

Ему не нужен был мой ответ, ему нужно было моё общество. Я увидел мост, связывающий нас и больно ранящий Сандро. И имя ему «Виктор».

Немногословный ужин подходил к концу. Официант принёс бокалы с вином, произведённым где-то в этих местах. Уютное освещение и прекрасно выбранное положение столика располагали к долгой беседе. И откровенностям. Но Сандро нерешительно менял вежливые темы, тасуя их в колоде своего неустойчивого настроения. И вот мы уже молчали некоторое время. Я решил помочь.

– Я не виню вас за несколько предвзятое отношение ранее. И давно не придаю такому значения. Поэтому мы можем говорить откровеннее. Скажите, чем вам помочь?

Взгляд Сандро потемнел. Он глубоко вздохнул.

– Мне очень тяжело даже разговаривать с вами. Вы слишком похожи на него. И поведением, и мыслями.

Я начинал чувствовать себя на незапланированном сеансе. Нужно было скорее разбить этот печальный лёд и, наконец, взойти на мост.

– Сандро, мы можем перейти «на ты». Думаю, так будет проще и легче.

Каждое моё слово причиняло ему почти физические ощущения. Я это видел. Он уже ничего не скрывал под плащом холодной отрешённости и бесчувственного тона.

– Спасибо, Алекс.

– Я вижу, что тебе тяжело. Но здесь и сейчас ты уже несёшь это печальное бремя. Как думаешь, почему? – теперь я вел себя несколько смелее, связь с Сандро установилась довольно прочная.

Он выглядел спокойным. Видно слишком давно были погребены все мысли, что я ворошил. Но то была необходимость.

– Грустная история, Алекс. И исправить её невозможно. По крайней мере, с моей стороны, – Сандро отстранённо смотрел сквозь стол и легко касался кончиками пальцев тонкой ножки бокала. Вино искрилось и причудливо переливалось песочными оттенками.

– Если бы ты сделал всё, что мог, то было бы продолжение. Логичное и необходимое. Либо конец без сожалений. А сейчас впечатление, будто ты застыл. И не просто застыл, а нарочно замер.

Сандро внимательно слушал.

– Ты прав. Я не могу никуда двигаться. Вернее, не хочу. Всё вокруг идет своим чередом. Рядом моя жизнь, и она по-своему хороша – привносит оттенок пользы и значимости. Вот только всё больше она напоминает оболочку. Пусто. Я не могу ничего изменить в прошлом, и потому настоящее от меня не зависит. Я перестал даже пытаться надеяться, пытаться ждать. Я ничего не хочу, только правды и честности.

Сандро говорил и без того негромко, но последняя фраза была им сказана почти шёпотом. Понимая, каким образом он мог быть оставлен в таком жестоком положении, я не стал уточнять очевидные подробности. Только одно могло отвернуть Виктора от человека – утраченное доверие. Причём, утраченное не единожды.

Сандро продолжал:

– Я уже свыкся с таким миром и положением вещей, Алекс. Но ждал. Всё время. Каждый день, месяц, год. А потом ожидание превратилось в смирение. Желания уступали неизбежности. Алекс, – он вдруг посмотрел на меня, – я же всё сделал сам! Своими руками, мыслями, поступками…

Он опустил взгляд. Повисла долгая пауза. Наше молчание отчаянно пыталась скрасить обстановка этого уютного ресторана. Мои ощущения не сливались с настроением Сандро, но, в то же время, я был заворожен скорбной прелестью нового мира. Я хотел помочь ему, но знал, что начало будет положено, когда Сандро отважится рассказать всё сам. Так же было и с Вероникой. Осознание предательства самих себя – этот тот неизбежный первый шаг. Сандро стал очень задумчив. Он погрузился в старый запыленный, покинутый всеми мир. Сегодня больше не было откровенностей – слишком мало мы ещё знали друг друга. И то, что уже случилось, было дружеским авансом.

Ужин закончился банальными разговорами и пешей прогулкой к моему отелю. Когда мы остановились у входа, он пристально посмотрел мне в глаза и протянул руку.

– Прекрасное начало, Алекс. Этот город, эта страна – самое лучшее место для новых надежд и старых ожиданий. Верю, они тебя не обманут. И не предадут, – он очень уверенно пожал мне руку.

– До завтра, Сандро. Я буду в офисе утром.

Войдя в номер, я опустился в «моё» кресло и погрузился в мысли. Я всегда доверял своим впечатлениям от первых встреч и разговоров. Сандро не вызывал пока никакого определённого мнения – сплошь тёмная бездна. Я ещё не погрузился в его мир и решил предоставить всё времени.

 
______
 

Утром меня ждала запланированная работа. В местном филиале придерживались системы классического психоанализа и когнитивно-поведенческой формы терапии. Но применяемая методика постоянно анализировалась в условиях современности. Такой работой был занят целый пласт теоретиков и терапевтов. Практические исследования, мета-анализы, наблюдения добровольческих групп и отдельных пациентов определяли направление всей работы итальянского отделения. Потому как мир тоже не стоит на месте – двигается, меняется, развивается. На этом была основана вся конструкция работы: внимательно следить за новыми исследованиями, работой научных коллегий, институтов, проводить мониторинг работ – от дипломных студенческих до диссертаций и докторских, участвовать в обсуждениях различных форматов и реагировать, соответственно, внедряя в рабочие группы новые элементы лечения. Наблюдение промежуточных результатов в таких группах было моей непосредственной задачей здесь и сейчас.

Виктор не придерживался данных методик, а Сандро – да, но в то же время я чувствовал какую-то недосказанность о его реальном отношении к направлению работы офиса. Тем не менее, он охотно шёл на контакт, делился результатами и личными впечатлениями.

– У нас есть несколько групп, работающих по новой методике. Если хочешь, я организую твоё присутствие сегодня на нескольких сессиях.

– Да, пожалуйста. Я посмотрю.

Сандро повел меня в нужный кабинет. Исторически мрачный стиль этого здания и раньше не вызывал у меня положительных впечатлений, а сейчас казался откровенно унижающим и гнетущим. Но я подумал, что в этой стране люди всегда и практически везде живут рядом с такими значимыми отметками прошлого. И такое соседство и влияние неизбежны. Поэтому я постарался не отвлекаться. Но кабинет, куда привел меня Сандро, был еще «прекраснее» даже его рабочего.

«Да уж, подходящая аранжировка для определенного настроения», – подумал я, устраиваясь в дальнем углу холодного мраморно-фресочного пространства и ожидая группу.

С самого начала я понял, что здесь используются новые, очень новые методы. В нашей профессии существуют непреложные правила – этические, моральные, нравственные. Но всё, что касается экспериментальности, балансирует в рамках добровольного согласия участников. И это всегда предполагает объективную грубость. Сейчас я слегка, но определённо улавливал некую жёсткость – весь процесс был похож на применение поведенческих установок. Участникам буквально навязывались строго ограниченные пути мышления и узкая направленность поведенческих вариантов. В конце прорабатывались отдельные единичные моменты, не предполагающие общность целей всей группы. Я не мог сложить пока это в единый системный метод. Это были разноплановые кусочки, собранные из разных подходов. Как такое могло работать реально на практике? И, честно признаюсь, мелькнула мысль о бюрократической поверхностной работе. После завершения сеансов люди, покидавшие кабинет, выглядели спокойно, даже удовлетворенно. Когда я остался один, вошёл Сандро.

– Ну и как, синьор Алекс, вы оцените работу? – уверенно спросил он.

– Трудно сказать что-либо наспех – пока только наблюдения и всё, – я решил не спешить посвящать его в свои выводы.

Невозможно было определить степень увлечённости или вовлечённости Сандро в показанное мне. В его глазах по-прежнему сквозила какая-то пустота.

– Пойдем, Алекс, пора тебя познакомить с той стороной жизни, которую мы зовем proweduto33
  Искушенный (с итал.)


[Закрыть].

И он со снисходительной улыбкой под руку увлёк меня к выходу.

Внизу нас ждала машина. Следуя вдоль Арно, мы остановились на улице Гарибальди. Пешком через одноименную площадь нам предстояло попасть в «очень изысканное», по словам Сандро, место. Минуя памятник великого лидера движения Рисорджименто – Джузеппе Гарибальди, мой спутник почтительно задержался, задумчиво ловя лучи вечернего солнца сквозь постамент. Сандро всем своим видом выражал безмолвное уважение и восхищение перед образом героя. А через несколько мгновений мы подходили к ресторану, делясь друг с другом личным отношением к эпохе освобождения.

– Знаешь, это был и есть мой кумир, образ смелости и неукротимой энергии. Человек, видевший цель и обладавший многими качествами для её достижения. – Сандро был воодушевлен. Сложно было переоценить его отношение к той части истории страны. Входя в ресторан, он увлечённо рассуждал:

– Единственное, что вызывает жалость, и это только моё мнение, – улыбнулся он, – что Джузеппе не хватило холодного рассудка. Тогда бы – опять же, по моему мнению – последствия его действий были бы более поступательными и значимыми.

– Ты считаешь, что нравственного порыва и чести ему было недостаточно для самореализации? Насколько правильно я понимаю, его поступки не были сопряжены с личной выгодой, признанием или обогащением, – может я и не полностью владел информацией, но история на этот счёт была однозначна.

– А очень жаль, – вздохнул он, – возможно капля подобного расчёта превратила бы его образ в нечто большее в памяти народа, чем просто революционера, типичного Робин Гуда, – искренне и задумчиво закончил Сандро, подходя к столу и усаживаясь в кресло.

– Это выбирает каждый сам – либо выполнять меру вещей, доступную его жизненным ресурсам и морали, либо следовать осторожно, равняясь или подстраиваясь под внешние обстоятельства, – ответил я и сел напротив.

При этих словах взгляд Сандро несколько потух.

Нам подали ужин. Что действительно было больше похоже на театральное представление для искушённых. Антураж напоминал посвящение в орден древней ложи – декор, цветы – ни описание, ни название которых не поддается ни моему языку, ни памяти, и, конечно же, само блюдо. Подача в огне впечатляла! Вокруг кружили ароматы весеннего сада, переливы вина, краски спелых фруктов, смешанные с тихой мелодией, звучащей в холле. Сандро что-то рассказывал об истории местных виноградников, его образ тонул в бархатном свете торшеров, а мой взгляд – в ковре глубокого пепельного оттенка. Описывая вкусы и предпочтения местной публики, Сандро вскользь коснулся и театральной жизни Флоренции. Это мгновенно, словно разряд тока, вызвало странную болезненную эмоцию – я уже почти физически ощутил знакомую ноющую боль, поднял взгляд… Сквозь дымку пепельного ковра в нашу сторону шла Анна.

Мой мир замер под глухие удары сердца. Я посмотрел на Сандро и будто очнулся —его бледное лицо и пустой взгляд пугали, он умер в тот момент.

Мы поднялись с мест, приветствуя Анну, но каждый из нас по-разному был рад ей. Меня поразила неожиданная встреча с родным человеком на другом конце материка, для Сандро – это был непредсказуемый волнительный момент жизни.

После приветствия, Анна присела и слегка коснулась моей руки, потом повернулась в сторону Сандро и сказала:

– Как же интересно порой замыкаются наши жизненные круги, не правда ли?

По его виду – положению тела, взгляду, жестам – я понял, что он собой уже владеет. На заурядные вопросы о такой приятной неожиданной встрече Анна отвечала, что, несомненно, неслучайно обстоятельства привели её в этот ресторан, но совершенная случайность – в театр Флоренции.

Её рука изредка касалась моей. Я это воспринимал как некое предупреждение и определённую заботу с другого конца земли. Всё действительно становилось сложнее. Неочевидные цели моего пребывания здесь явно выходили за рамки работы.

Ужин был окончен. С Сандро мы простились у стен нашего отеля. Анна сняла номер, следующий за моим. Мы молча поднялись на этаж. Я боялся задавать вопросы, большинство ответов я уже знал. Чувствовал.

– Его нет здесь, Алекс, – Анна, улыбаясь, угадывала мои очевидные мысли.

Я облегченно вздохнул:

– Знаю-знаю. Ты устала?

– Нет, нам надо поговорить. Через час спущусь вниз, жди меня в холле.

Она скрылась за своей дверью, окончательно разбив предчувствия. Но я теперь был полон ожиданием, и весь этот час фойе наблюдал в себе забытые состояния и эмоции. Я был уверен, что сильнее.

Наконец, она спустилась. Рассказав обо всём, что произошло со мной в этой стране, я ждал, вернее, надеялся, что Виктор что-то передал для меня.

– Ты стал нетерпелив. И даже не стесняешься и не скрываешь этого, – она смеялась, наигранно обижаясь.

– Только в присутствии близких и родных, Анна. Чувствую, что не напрасно жду.

Она нежно улыбнулась и передала мне конверт.

– Он сказал отдать тебе только после искреннего рассказа о проведённом здесь времени.

Я взял письмо и положил в карман пиджака. Все, кто близко знал Виктора, знали и о его слабости писать письма дорогим и особенным людям. Ни для кого не было секретом, что я был очень дорог ему. Впрочем, как и он мне. Я скучал. Держа себя в рамках обязанностей и формальностей, я всё ещё играл партию со своими эмоциями, рассудком и желаниями. С каждым днём становилось тяжелее, так как воспоминания непрошено врывались в сознание, а по ночам вообще заходили без стука.

– Я чувствую себя здесь отбывающим какое-то наказание, – тихо сказал я.

– Не ты один себя так чувствуешь, Алекс. Что ты узнал и понял о Сандро? – Анна вела себя сочувственно-спокойно, стараясь не навредить лишним словом или напоминанием. И ещё, я вдруг понял, что её приезд был связан только с Сандро.

– Я думаю, что у Сандро всё сводится к очень не простому прошлому с Виктором. Он возвращается к этому, вновь и вновь. Но для меня не понятно, почему он не предпринимает ничего, что могло бы решить это. Я пока не был посвящен в детали.

Анна внимательно смотрела на меня, потом сказала:

– И я тоже не буду, Алекс. Во всём ты скоро разберёшься. Твой приезд сюда именно сейчас – это возможность. Редкая. Ты многое поймёшь сам.

Я не стал пересекать расставленные ей рамки.

– А какова твоя цель? – улыбнулся я.

– Профессиональная… – начала она.

– Анна, – перебил я.

Она вздохнула.

– Я не хочу обнадёживать тебя.

– Скажи как есть, – я внимательно смотрел ей в глаза и, конечно, о многом догадывался.

Она немного наклонилась ко мне и тихо сказала:

– Ты должен пройти всё сам. Я здесь, в том числе и для того, чтобы убедиться…

– Что я не предам его, как Сандро, – удивленно перебил я.

Она на секунду замолчала, потом откинулась на спинку стула и очень серьёзно сказала:

– Что ты даже не допустишь такой мысли, Алекс.

И у меня пронеслось в голове, что если я перестану прятать эмоции, переживания и стану честнее и искреннее с собой, внутри и вовне, то буду свободнее. И с Сандро всё станет более ясным.

Письмо в кармане сжигало остатки терпения. Анна заулыбалась.

– Я заказала ужин в свой номер. Иди уже, мой дорогой, увидимся утром. – Она обняла меня и ушла.

Я поспешил на улицу, устроился на ближайшей лавочке и достал письмо.

«Дорогой мой Алекс! Прекрасный город Belpaese! Как бы я был счастлив показать тебе всю Флоренцию! Скольким она тщеславно хвастает напоказ и сколько стыдливо хранит внутри! Надеюсь, Сандро будет хорошим проводником и не утаит от тебя никаких секретов. Помоги ему в этом. Будь внимательнее. Я верю в тебя, помнишь?»