Текст книги "Разыскания в области русской литературы ХХ века. От fin de siècle до Вознесенского. Том 1: Время символизма"

«Жизнь» довольно регулярно предоставляла на четвертой полосе место для обзоров всякого рода: литературы философской, по искусству, о кооперации, общественно-политической и т.д. Среди них были и два обзора поэзии. Один – уже названная выше статья К. Большакова «За весь сезон», а вторая принадлежала перу Шершеневича и была опубликована в предпоследнем номере. Структура ее заглавия словно предвосхищала широко известную статью Валерия Брюсова 1922 года «Вчера, сегодня и завтра русской поэзии», а система аргументации вызывает в памяти акмеистические манифесты. Вот что писал в «Наследии символизма и акмеизме» Гумилев:

Для внимательного читателя ясно, что символизм закончил свой круг развития и теперь падает. И то, что символические произведения уже почти не появляются, а если и появляются, то крайне слабые, даже с точки зрения символизма, и то, что все чаще и чаще раздаются голоса в пользу пересмотра еще так недавно бесспорных ценностей и репутаций, и то, что появились футуристы, эго-футуристы и прочие гиены всегда следующие за львом. На смену символизма идет новое направление, <…> Однако, чтобы это течение утвердило себя во всей полноте и явилось достойным преемником предшествующего, надо, чтобы оно приняло его наследство и ответило на все поставленные им вопросы. Слава предков обязывает, а символизм был достойным отцом. Французский символизм, родоначальник всего символизма как школы выдвинул на передний план чисто литературные задачи: свободный стих, более своеобразный и зыбкий слог, метафору, вознесенную превыше всего, и пресловутую «теорию соответствий»10171017
  Гумилев Н.С. Соч.: В 3 т. М., 1991. Т. 3. С. 16–17.


[Закрыть].

Сравните эти строки с гораздо менее известными:

Интерес к русской поэзии, которым были отмечены 1913–1914 годы, естественно сменился интересом сначала военным, позже политическим. И никогда, кроме 1905 года, поэзия не была так забыта, как теперь. <…>

Вместе с интересом к поэзии упал и интерес к самому левому ее течению, футуризму. Еще в первый год войны критики изредка единодушно писали, что война убила танго и футуризм, указывая этим на никчемность того и др. Конечно, это только очень милое заблуждение, война здесь ровно ни при чем, но и на самом деле надо признать, что русского футуризма, по крайней мере в том виде, как он существовал до войны, нынче нет; есть еще отдельные его представители, но футуризм как течение кончен. Но не война тут виною, еще раз повторяю я.

Причина гораздо глубже и проще. Если вы помните, русский символизм, отзвук символизма западного, появился у нас первоначально в виде декадентства. По существу, в декадентстве были все признаки символизма, но они были в зачаточном, эмбриональном состоянии. Декадентство своими созданиями разрушало прежнее, но не создавало. Символ был уже в первых стихах декадентов (даже сборники назывались «Русские символисты»!), но у них не было идеи символа. И только позже, в эпоху «Весов», «Золотого Руна» уже появился символизм как учение, как течение. <…>

Если мы посмотрим с исторической точки зрения на то, чем отличался футуризм в своей первой стадии, то отличительными признаками придется счесть: свободный стих, сближение разговорной и поэтической речи, нагромождение образов, склонность к примитивизму. <…>

Футуризм пережил уже период своего декадентства. На смену ему идет течение, ставящее в основу своего учения идею образа, имажионизм. И подобно тому, как декадентство было сменено творческим символизмом, так и футуризм будет сменен имажионизмом. Это закон искусства: дитя в первую очередь пожирает своих родителей10181018
  Шершеневич Вадим. Сегодня и завтра русского футуризма // Жизнь. 1918. 5 июля. № 58. С. 4.


[Закрыть].

В.А. Дроздков, наиболее основательный исследователь творчества Шершеневича и его окружения, пишет, что слово «имажионизм» появилось у него в книге «Зеленая улица»10191019
  Дроздков В.А. Dum spiro spero: О Вадиме Шершеневиче, и не только: Статьи, разыскания, публикации. М., 2014. С. 131–132.


[Закрыть]. Однако это не вполне точно. В книге читаем: «Я по преимуществу имажионист. Т.е. образы прежде всего. А так как теория футуризма наиболее соответствует моим взглядам на образ, то я охотно надеваю, как сандвич, вывеску футуризма…»10201020
  Шершеневич В.Г. Зеленая улица: Статьи и заметки об искусстве. М., 1916. С. 7.


[Закрыть], – то есть речь идет не о литературном направлении, а о самоопределении поэта. Следующее употребление этой формы Дроздков фиксирует в сборнике «Без муз» (см. о нем выше), т.е. позднее, чем появилась газетная статья. Таким образом, перед нами фактически первый манифест имажинизма, еще называющего себя имажионизмом и представленного Шершеневичем едва ли не в единственном числе. Правда, далее он говорит о тех поэтах, которые «ныне выступают на арену уже чистыми имажионистами. Для примера я назову мало популярные в широких кругах имена С. Спасского, Л. Моносзона»10211021
  Шершеневич Вадим. Сегодня и завтра русского футуризма.


[Закрыть], но можно с уверенностью утверждать, что их имена были названы единственно с той целью, чтобы не оставаться в одиночестве. Для характеристики литературной политики Шершеневича прибавим, что стихи С. Спасского были очень сочувственно охарактеризованы в обзоре К. Большакова, да и книги Л. Моносзона не были им полностью отвергнуты10221022
  См.: Большаков Конст. За весь сезон: Стихи за зиму 1917–18 г.


[Закрыть]. Как нам представляется, статья Шершеневича «Сегодня и завтра русского футуризма», еще тесно генетически связанная с его предшествующими теоретическим построениями и замаскированная под библиографический обзор, на деле является первой декларацией имажионизма-имажинизма как литературного направления.

Наконец, последний эпизод, который мы хотели бы здесь воспроизвести, относится к полемике, более связанной не с литературой, а с книгоиздательским делом, однако интерес представляет то, что ведет ее поэт, один из основателей группы «Центрифуга» С.П. Бобров, ведет под прикрытием и довольно искусно.

Уже незадолго до прекращения газеты, в № 47 от 21 июня появилась совершенно невзрачная заметка без заглавия в несколько строк, посвященная изданию сочинений И.А. Крылова и подписанная инициалами С.П.Б. Однако внимание заинтересованного читателя привлечет уже самое начало заметки:

Национализированный классик пред нами. Пока ничего страшного, несмотря на предварительное вспучивание «историко-литературной» стихии в лице Сакулина и Гершензона. Книга отпечатана по старым матрицам к-ва «Просвещение»; по этой причине плохого особенно ничего про текст сказать нельзя. Цена книги баснословно дешева: за 30 печатных листов рубль с четвертью. Дело безусловно полезное…

Речь идет о том, что за месяц до того, 20 мая, в Литературно-издательском отделе Наркомпроса состоялось совещание, посвященное вопросу «национализации классиков», т.е. отмене монополии отдельных частных издательств на выпуск прибыльных собраний сочинений, весьма востребованных публикой. На этом совещании В.В. Вересаев, М.О. Гершензон, Ю.В. Готье и П.Н. Сакулин выступили с протестом против такого подхода10231023
  Подробнее см.: Литературная жизнь России 1920-х годов: События. Отзывы современников. Библиография / Отв. ред. А.Ю. Галушкин. М., 2005 Т. 1, ч. 1. Москва и Петроград. 1917–1920 гг. С. 192–193.


[Закрыть], что ехидный Бобров и назвал «вспучиванием». То есть получается выступление в поддержку советского декрета, который в штыки был встречен старой интеллигенцией. Но продолжается заметка хотя и с добродушным одобрением декрета, но все же вполне определенно поддерживая ту точку зрения, которую высказали на совещании его противники. Как сформулировал в дневнике один из «подписантов», «…большевики, наделав глупостей, желают, чтобы здравомыслящие люди покрыли их преступление, ибо ничем другим нельзя считать их декрет…»10241024
  Готье Ю.В. Мои заметки / Подг. к изд. Т. Эммонс и С. Утехин. М., 1997. С. 143.


[Закрыть].

И уже совсем незадолго до закрытия газеты Бобров (укрывшись под иным псевдонимом) пишет даже гораздо более резко:

В России надобно приветствовать всякое культурное начинание, под каким бы оно знаком или флагом ни проходило. Поэтому переиздание классиков, предпринятое литературно-издательским отделом комиссариата народного просвещения, может вполне рассчитывать на самый любезный прием с нашей стороны. <…> [Д]оступная книга необходима. Но: дешевая и хорошая. <…> [К]омиссариат народного просвещения – перепечатывает старые издания частных фирм сопровождая их безграмотными предисловиями и столь же изящными примечаниями (к примеру: «Мегера, заведывающая адскими мучениями…» – см. издание Крыловских басен), говоря откровенно, снабжает нас дешевой и только в России сколько-нибудь значимой макулатурой. Как же будут устраиваться конкуренты? Вопрос, к сожалению, не праздный, ведь кто-нибудь да зарабатывает что-либо на этих «предисловиях», – и, верно, немало10251025
  Айгустов Т. [Бобров С.П.]. Третий и второй сорт: Книжный кризис // Жизнь. 1918. 29(16) июня. № 53. С. 4.


[Закрыть].

Завершалась заметка совершенно утопически:

Будем надеяться, что комиссариат не помешает академии делать ее крупное, значительное и всем нам драгоценное дело; если академия «помешает» комиссариату, этому придется только радоваться: «помеха» будет к улучшению комиссариатских изданий (Там же).

Таким образом, Бобров искусно варьирует свой стиль и подачу информации читателю (представляя как бы точки зрения различных авторов), давая понять, что кажущаяся неспециалистам совершенно абстрактной проблема принимает вполне конкретные очертания, выливаясь в тупое упрямство исполнителей, распространение невежества и в коррупцию.

Наши наблюдения показывают, что в деятельности как отдельных авторов литературного раздела газеты «Жизнь», так и его в целом, на протяжении недолгого срока издания проявлялись чрезвычайно показательные тенденции как времени, когда газета существовала, так и индивидуальных обстоятельств, связанных и с авторами, и с редакцией газеты. Остается немало сюжетов для дальнейших исследований и, возможно, публикаций материалов, практически неизвестных современным читателям, литературоведам, историкам журналистики.

В п е р в ы е: Литературный факт. 2020. № 2 (16).

ГАЗЕТА «ЖИЗНЬ» И ЕЕ СОТРУДНИКИ: СТРАТЕГИИ ВЫЖИВАНИЯ

Возникновение и краткое существование «Жизни» было тесно связано с общественно-политической и экономической обстановкой в России и, в частности, в Москве первой половины 1918 года. Если вкратце попробовать охарактеризовать ее, то получится примерно такая картина.

После октябрьских боев 1917 года, закончившихся победой революционных сил, на какое-то время Москва стала городом, опасным для открытых противников восторжествовавшего режима, показавшего готовность ради своих целей идти очень далеко10261026
  Вспомним, что даже А.В. Луначарский протестовал (вплоть до недолго продлившегося демарша) против варварских артиллерийских обстрелов Кремля и других памятников истории и культуры Москвы.


[Закрыть]. Однако до широких репрессий дело не дошло, Учредительное собрание было разогнано в Петрограде, что в условиях ширящейся изоляции основных центров России было воспринято несколько отстраненно, а после переезда большевистского правительства из Петрограда в Москву стало казаться, что новый порядок может вполне включать в себя демократические элементы, тем более, что официальная риторика большевиков эти надежды поддерживала. Монархические партии (вплоть до кадетов) были запрещены, значительная часть военных покидала город для присоединения к формирующимся белым армиям, крупные предприниматели в основном осознавали бесперспективность своих усилий и стремились вывести капиталы, однако средние и мелкие предприниматели надеялись на лучшее, культурный слой московского общества полагал, что со временем условия жизни нормализуются, социалистические партии до поры до времени чувствовали себя относительно свободно. Именно в этой обстановке газетно-журнальный магнат предреволюционного времени П.И. Крашенинников, делавший капитал на аполитичных изданиях, решил вложить деньги в создание ежедневной «качественной» газеты, умеренно оппозиционной, но в общем симпатизирующей революционным переменам.

Таким образом, речь должна идти о стратегии выживания целого издания, а не только отдельных людей, с ним связанных. Основные факты из истории газеты «Жизнь» известны. Ее первый номер, повторим, вышел 23 апреля 1918 года, последний, 59-й, – 6 июля. Собственно говоря, на этом заканчивается переходный этап русской революции, по крайней мере – в сфере культуры. Начавшись 26-27 октября 1917 года с резолюции, а потом и декрета о печати, прекращавших деятельность целого длинного ряда газет, он продемонстрировал удивительную последовательность советских властей в деле уничтожения малейшего свободомыслия.

На первой странице «Жизни», рядом со списком участников, каждый день печатался один и тот же текст:

НАШИ УСТРЕМЛЕНИЯ:

Последовательное, до конца идущее раскрепощение человека.

Защита культурных ценностей общечеловеческого значения.

Изыскание новых организационных планов в целях экономического возрождения страны.

Проповедь свободного и радостного творчества.

Первый номер добавил сюда еще один программный текст:

Навстречу всему человеческому… вне мертвой схоластики партий, вне упрямого догматизма сектантов выходим мы на вольный простор жизни, утверждая свободу во всех планах человеческого творчества.

Нам не страшны бури. Нам священны муки и жертвы, таящие залоги будущих радостей. В разрушительном вихре мы черпаем силы для наших пламенных утверждений.

Все ценности для нас – относительны!

Все – преходяще в культуре, в самых смелых и чистых ее достижениях.

Безусловен для нас – человек, его свободные взлеты, неудержность его исканий, его постоянная неуспокоенность.

Свободной неумолчной струей вольемся мы в поток жизни, пробивая толщу рутины, подмывая обветшавшие устои, обмывая весенними водами нас ждущий, молодой, зеленеющий берег!10271027
  Автором является А.А. Боровой (вырезка вклеена в альбом его статей из «Жизни»: РГАЛИ. Ф. 1023. Оп. 1. Ед. хр. 86). Отметим, что его псевдонимами в газете были Алонзо, Экономист, Арист.


[Закрыть]

Конечно, не бог весть какого размаха лозунги и обобщения, но можно понять, что газета собиралась информировать своих читателей о важнейших событиях, не впадая в излишний морализм и внутреннюю депрессию. В общем, это понятно. Руководили газетой идейные анархисты, для которых революция октября 1917 года была первым шагом к грядущему преображению мира вне государственного принуждения. Весна и начало лета 1918 года были последним этапом, когда на осуществление этой мечты можно было надеяться. И вся газета, и ее литературный отдел устраивались для того, чтобы реализовать две цели: принести прибыль инвестору и одновременно создать привлекательный образ становящейся России, для чего и были привлечены лучшие литературные силы того времени.

Литературный отдел «Жизни» – понятие довольно сложное, поскольку в явной форме он никак не был выделен из прочих материалов. Повторим, чтобы не отсылать читателей к недавно сказанному: было бы неверным относить к этому отделу материалы только изящной литературы, которых было сравнительно немного. В зависимости от задач дня авторы писали и печатали не только стихи и беллетристику, но и писательские заметки, произведения неопределенных жанров, публицистические статьи, очерки, эссе, а иногда даже и написанные в журналистских жанрах материалы. Так, С. Ауслендер напечатал в «Жизни» два рассказа, три материала под общей рубрикой «Страницы из дневника», большое количество очерков и публицистических статей, а также репортажей о значительных событиях истекших дней.

Поэтому мы определяли литературный раздел не только на основании очевидных или прямо указанных авторами жанров произведений (что, естественно, тоже учитывалось), а на основании известности автора как литератора. Таким образом получается, что литературный отдел газеты составили: С. Ауслендер, А. Ахматова, Ю. Балтрушайтис, Андрей Белый, А. Блок, С. Бобров, К. Большаков, Ю. Бочаров, В. Брюсов, В. Волькенштейн, А. Глоба, Б. Глубоковский, Н. Гумилев, А. Дубровский, Н. Захаров-Мэнский, Е. Зозуля, Рюрик Ивнев, Н. Каржанский, Л. Копылова, Т. Краснопольская (Шенфельд), А. Кузьмин, К. Липскеров, О. Мандельштам, Н. Никандров, В. Патин, М. Пришвин, А. Ремизов, Н. Русов, Н. Рыковский, В. Рындзюн, Ю. Слезкин, И. Соколов-Микитов, Ф. Сологуб, Вл. Ходасевич, Ф. Чернов, В. Шершеневич, И. Эренбург. С нехудожественными материалами выступали имевшие прямое отношение к литературе А. Бачинский (печатавшийся в символистских изданиях под псевдонимами Алеиск и Жагадис) и А. Лосев, известный в будущем философ и прозаик.

В дальнейшем мы не будем говорить о тех, о ком достаточно много известно (Ахматова, Балтрушайтис, Белый, Блок, Брюсов, Гумилев, Ивнев, Мандельштам, Пришвин, Ремизов, Соколов-Микитов, Сологуб, Ходасевич, Эренбург, сюда же отнесем и Шершеневича, о котором недавно появилась почти исчерпывающая книга В.А. Дроздкова). Не можем мы ничего сказать о таких персонажах, как Алексей Дубровский, Александр Кузьмин, Виктор Патин – более они нам на литературных подмостках не встречались. Неизвестна и судьба Краснопольской-Шенфельд. Таким образом, в поле нашего внимания попадут такие писатели, как С. Ауслендер, С. Бобров, К. Большаков, Ю. Бочаров, В. Волькенштейн, А. Глоба, Б. Глубоковский, Н. Захаров-Мэнский, Е. Зозуля, Н. Каржанский, Л. Копылова, К. Липскеров, Н. Никандров, М. Пришвин, Н. Русов, Н. Рыковский, В. Рындзюн, Ю. Слезкин, Ф. Чернов. Конечно, это далеко от социологического среза, но некоторые материалы для размышления судьбы этих людей нам все же дадут.

Начнем однако с человека, который в списке отсутствует, но участие в газете принимал – с Дона Аминадо. Вот как он описывает свою судьбу в тех же мемуарах:

Июль на исходе.

Жизнь бьет ключом, но больше по голове.

Утром обыск. Пополудни допрос. Ночью пуля в затылок.

В промежутках спектакли для народа в Каретном ряду, в Эрмитаже.

И в бывшем Камерном, на Тверском.

В Эрмитаже поет Шаляпин. В Камерном идет «Леда» Анатолия Каменского. <…>

Швейцар Алексей дает понять, что пора переменить адрес. <…>

Путь один – Ваганьковский переулок, к комиссару по иностранным делам, Фриче.

У Фриче бородка под Ленина, ориентация крайняя, чувствительность средняя.

– Пришел я, Владимир Максимилианович, насчет паспорта… <…>

Вышел на улицу, оглянулся по сторонам, читаю паспорт, глазам не верю:

«Гражданин такой-то отправляется за границу…»10281028
  Дон-Аминадо. Наша маленькая жизнь. М., 1994. С. 635.


[Закрыть].

Этот отрывок нуждается в некоторых комментариях, которые мы даем в следующей статье. Но, вероятно, это не слишком существенно. Существенно, что Дон-Аминадо идеализирует и газету, и свою проницательность. Газету потому, что ее историю излагает так: даже при соблюдении некоей объективности, Каржанский предупреждал редакторов о чрезмерной резкости, на что Новомирский отреагировал следующим образом: «На следующее утро газета вышла с напечатанным жирным шрифтом и на первой странице «Манифестом партии анархистов»», после чего была закрыта. На самом деле никакого «Манифеста» не было, а историю закрытия мы уже сообщили ранее. Идеализирует он и свою эмиграцию, потому что она была всего-навсего в Киев, воспринимавшийся как исконно русский город (об этом в «Жизни» писал С. Ауслендер), т.е. фактически он пошел тем же путем, что и многие из тех, о кем у нас еще будет речь. Но сама возможность сразу уехать в дальнюю эмиграцию оставалась.

О С. Ауслендере мы будем иметь возможность поговорить подробно, поэтому лишь вкратце опишем его путь. Еще до закрытия «Жизни», 25 июня он уехал в Нижний Новгород, где, видимо, узнал о судьбе хоть сколько-нибудь свободной печати после 6 июля, и двинулся дальше, на Восток. А.Г. Тимофеев полагает, что его воспоминаниям в газетных очерках можно доверять. Если это действительно так, то, доехав до Перми, Ауслендер вернулся в Москву. Однако согласно другим публикациям до Перми он так и не доехал (см. об этом ниже). Уже вскоре он снова пустился в путь и, «[п]осле неправдоподобных многодневных блужданий по лесам Вятской и Казанской губерний, когда казалось совершенно невозможным выбраться из злого плена совдепии, мы попали в начале сентября <…> в свободную Казань»10291029
  Ауслендер С. В грозные дни // Сибирская речь. 1919. 5 июня (23 мая). № 118.


[Закрыть]. Но как раз в это время Казань занимают советские войска, а Ауслендеру и его спутникам не менее сложными путями удается попасть в Екатеринбург. С 28 ноября 1919 г. Ауслендер начинает печататься в газетах колчаковского Омска, причем уже первый его очерк «Адмирал» имел значительный успех, а в начале следующего года он печатал в газете «Сибирская речь» серию материалов «Из поезда Верховного Правителя». 14-15 ноября 1919 г. Омск заняли советские войска, но Ауслендеру удалось спастись: «Перед самой сдачей Омска советским войскам он выехал на лошадях – дальнейшая судьбе его неизвестна»10301030
  Судьба и работы русских писателей, ученых и журналистов за 1918–1922 г. // Новая русская книга. 1922. № 2. С. 34.


[Закрыть]. Сам он об этой дальнейшей судьбе повествовал так: «В 1920 году, когда затихла гражданская война и началась эпоха дружного, почти фантастического строительства, переменив несколько профессий, подошел к работе с ребятами. <…> работал в качестве рядового воспитателя в детских домах. В глухом таежном сибирском селе (300 верст от города и железной дороги) строили школу-коммуну (так назывались тогда детские дома)»10311031
  Ауслендер С. Собр. соч. М., 1928. Т. 1. С. 20–21.


[Закрыть]. Его племянница рассказывала: «В этих переездах он потерял документы. В Томске жил у Владимира Михайловича Куткина, который и помог сделать новые. Паспорт был на другую фамилию (не помню), а имя – Сергей Никитич»10321032
  Минакина Н.Н. Воспоминания о Михаиле Кузмине и Сергее Ауслендере / Публ., предисл., коммент. Т.П. Буслаковой // Русская культура ХХ века на родине и в эмиграции: Имена, проблемы, факты. М., 2000. Вып. 1. С. 157. Трудно не понять, что документы он не потерял, а то ли уничтожил, то ли надежно спрятал.


[Закрыть]. После возвращения в Москву в 1922 г. «[о]н восстановил свои документы – получил их по распоряжению Менжинского. Он его знал давно, они были в хороших, приятельских отношениях, встречались на писательских собраниях»10331033
  Там же. С. 160.


[Закрыть]. Кажется, А.В. Бурлешин справедливо усомнился во вмешательстве В.Р. Менжинского и вообще в знакомстве Ауслендера с ним10341034
  Бурлешин Алексей. [Рец. на:] Сергей Ауслендер. Петербургские апокрифы. СПб., 2005 // Критическая масса. 2006. № 3. С. 84.


[Закрыть].

В дальнейшем он продолжал литературную и театральную деятельность, только сменил адресата – стал писать по преимуществу для детей. Работал в московском Театре юного зрителя, помогал организовывать аналогичные театры по всей стране. Однако в 1937 г. был арестован и расстрелян.

Сергей Павлович Бобров (1889–1971) известен как основатель группы «Центрифуга». В автобиографии он сообщал: «Эпизодически занимался живописью и ее теориями, более систематически теорией стиха, которая привела меня к работам по статистике, каковая меня и кормит. Работал по издательскому делу, книгоиздательства “Лирика” и “Центрифуга”. <…> Пишу непонятно и сварливо, почему и должен предупредить моих дорогих читателей, что громадное большинство моих статей (а я их напечатал около двухсот), за исключением того, что печатается в “Центрифуге”, представляет собой жалостные обрывки моих писаний, оставляемые моими неоцененными редакторами в назидание мне: обычно печатается до 5/7 того, что пишу я, так что за многие вещи, публикуемые под моей фамилией, боюсь отвечать, откуда и предпочитаю печататься под псевдонимами»10351035
  Автобиография, датированная 25.7.22. Москва // ИМЛИ. Ф. 429. Оп. 1. № 13. Л. 1.


[Закрыть]. В «Жизни» все так и было: стихи печатались под полной фамилией, а заметки о книгах – под псевдонимами С.П.Б. и Т. Айгустов. В них, как мы попытались показать в предыдущем разделе, шла довольно сложная идеологически окрашенная игра.

Бобров остался в советской России и до поры до времени был вполне доверенным лицом: служил в Наркомпросе, печатался в «Красной нови» и «Печати и революции», делал вполне успешную карьеру по статистической линии. В 1924 году он писал Жозефине Леонидовне Пастернак:

Опять ведь я на службе: я служу в Госплане, это Государственная общеплановая комиссия при Совете Труда и Обороны (на обычный тон это СТО – то есть совещание министров, направленное к восстановлению хозяйства страны, что ли). Этот Госплан занимается всяческой электрификацией и вообще планирует все на свете. Учреждение и сейчас пользующееся большим весом, а в будущем это будет – сердце страны. Попал туда в Отдел Индексов (коэффициент вздорожания, конъюнктуры и всего такого), на очень хорошую и интересную работу. <…> За три месяца, как я «гулял» и не имел жалованья, я столько всяческого литературного свинства наглотался, что оторопь берет. Человека, «который писатель», спрашивают с сожалением: «а Вы обедали сегодня», «а что это у Вас рукав не зашит» и все такое. Радости мало. Хочу быть барином и буду верой и правдой считать большевикам индекс, – он им и всем на свете нужен, за него платят деньги, ибо это дело, а не что-то такое невесомоулыбчивое вроде литературы. Большевики люди полезности, и видя, что в сущности литературы сейчас у нас нет, говорят – ну Вы хоть агитируйте, что ли? На черта Вы существуете? – а индекс сам за себя агитирует, – вот в чем дело10361036
  «…Я так люблю Ваши письма…»: Переписка С.П. Боброва и Ж.Л. Пастернак / Публ. М.А. Рашковской // Наше наследие. 2014. № 109. С. 75 (письмо от 3 января 1924).


[Закрыть].

«Потом все кончилось, – рассказывал он М.Л. Гаспарову, – потребовалась статистика не такая, какая есть, а какая надобна; и ЦСУ закрыли». И далее от своего имени Гаспаров продолжал: «Закрыли с погромом: Бобров отсидел в тюрьме, потом отбыл три года в Кокчетаве, потом до самой войны жил за 101-м километром, в Александрове»10371037
  Гаспаров М.Л. Записи и выписки. М., 2001. С. 386. Конечно, ЦСУ не закрывали, а арестован 28 декабря 1933 г. Бобров был, по кажущемуся основательным предположению В.А. Шенталинского, за чтение своей повести «Близлежащая неизвестность» (Шенталинский Виталий. Охота в ревзаповеднике // Новый мир. 1998. № 12. С. 192–193).


[Закрыть]. И литературная его работа была скукожена. Вот из тех же воспоминаний: «Все старшие участники помнили, как наука стиховедения была отменена почти на тридцать лет <…> У Бонди была книга о стихе, зарезанная в корректуре. Штокмар в депрессии сжег полную картотеку рифм Маяковского. Нищий Квятковский был принят в Союз писателей за считанные годы до смерти и представляемые в комиссию несколько экземпляров своего “Поэтического словаря” 1940 г. собирал по одному у знакомых. Квятковский отбыл свой срок в 1930-х на Онеге, Никонов в 1940-х в Сибири, Голенищев<-Кутузов> в 1950-х в Югославии <…> Бобров появился на первом же заседании. Он был похож на большую шину, из которой наполовину вышел воздух…»10381038
  Гаспаров М.Л. Записи и выписки. С. 385–386.


[Закрыть]

Константин Аристархович Большаков (1895–1938), по воспоминаниям, обладал редкостным даром фантазии, почему бывает непросто различить, где у него правда, а где вымысел. В реальности это означает, что мы достоверно не знаем, о его делах и даже местопребывании после закрытия «Жизни» и до 1922 г., которым он датирует свою демобилизацию из Красной армии с должности начальника крепости «Севастополь». 12 октября 1922 г. письмом в Госиздат он отказался печатать свою книгу, которая уже была оплачена по высшей ставке: «Прошу возвратить мне рукопись книги стихов “Ангел всех скорбящих”, оплаченную в 1921 (летом) и до сего времени неизданную. Издание ее в настоящее время и тем более позднее для меня с художественной стороны представляется совершенно невозможным»10391039
  Издание художественной литературы в РСФСР в 1919–1924 г. / Сост. Л.М. Кресина, Е.А. Динерштейн. М., 2009. С. 299. Решения об оплате – там же. С. 183, 236. Рукопись этой книги была готова для печати по крайней мере в 1918 году (см.: Богомолов Н.А. «Пушкин – Центрифуге»: К истории неосуществленного издания // Русская литература. 2020. № 4 (в печати)).


[Закрыть]. Пока что нам остается только гадать, что послужило причиной такого решения. Но характерно, что с этого времени он издает только прозу, куда иногда попадают и стихи (как опубликованные, так и неопубликованные), что коренным образом меняет их функцию10401040
  Обсуждение этого см.: Богомолов Н.А. Константин Большаков и война // Русский авангард и война. Белград, 2014. С. 92–97.


[Закрыть]. Отметим также, что в советское время его проза все более дразняще маскируется под автобиографичность, заставлявшую большинство писавших о нем верить художественным произведениям. Характерный пример – его служба в армии в Первую мировую войну. На основании романа «Маршал сто пятого дня» все (и автор этих строк в их числе) писали, что с 1915 года он учился в Николаевском кавалерийском училище, где в свое время проходил курс Лермонтов. На деле же в 1916 г. он должен был пройти краткосрочный курс военного времени для прапорщиков в Чугуевском пехотном училище, но очень скоро покинул его, лето и осень 1916 провел в Москве вне армии; под Новый 1917 год снова надел шинель, был отправлен в Нижний Новгород в учебный батальон. Это решительно меняет всю ситуацию, связанную с его армейской жизнью. Вместо блестящего гвардейского офицера, он становится тягловой лошадкой войны. Впрочем, пока что нам не удалось обнаружить свидетельств его прямого участия в боевых действиях. Даже в то время, как он попадает в армию, он занимается какими-то тыловыми делами10411041
  О его воинской службе см. во втором томе нашего двухтомника.


[Закрыть]. Однако независимо от того, как ему служилось и как писалось прозой, судьба оказалась трагична: 15 сентября 1937 г. он был арестован и 21 апреля следующего 1938 г. расстрелян по обвинению в шпионаже.

4 мая 1918 в десятом номере «Жизни» появилось стихотворение «Террорист», подписанное Ю. Бочаров. Автор его Юрий Михайлович Бочаров (1887–1936) – журналист, впоследствии историк, профессор педагогического института им. Бубнова, член РКП (б), написал ряд брошюр об истории русского революционного движения, был одним из авторов «Учебника истории классовой борьбы». Но и это не помогло. 23 марта 1936 он был арестован в составе группы из 24 человек, включая Бочарова Е.М. (видимо, брата), приговорен Военной коллегией Верховного суда 2 октября 1936 по обвинению в контр-революционной и терористической деятельность. Расстрелян 3 октября 1936. Прах захоронен на территории Донского монастыря г.Москвы10421042
  http://old.memo.ru/memory/DONSKOE/d34-36.htm (дата обращения – 28.04.2020). Цитата из воспоминаний Борового, характеризующая его, приведена в примечаниях к предыдущему разделу нашей книги.


[Закрыть].

Владимир Михайлович Волькенштейн (1883–1974), в отличие от всех предыдущих, прожил, насколько нам известно, долгую и спокойную жизнь, никогда не расставаясь с Россией-СССР. Отчасти это было связано, видимо, с тем, что его отец, известный петербургский адвокат, в 1890-е годы был шефом молодого юриста Владимира Ульянова. Сын же писал стихи, но чаще – драмы, которые ставились и имели успех. С 1911 г. был тесно связан с МХТ, написал первую книгу о Станиславском, затем – ряд монографий о теории драматургии и пр., много преподавал10431043
  Подробнее о нем и его семье см.: Рапопорт Алекс. Семья Волькенштейн: История рода // Нева. 2008. № 3. С. 199–201.


[Закрыть].

Андрей Павлович Глоба (1888–1964) в «Жизни» печатал переложения из японской поэзии. Его жизнь также сложилась вполне благополучно. Он был автором нескольких стихотворных (оригинальных и переводных) сборников, но более всего стал популярен как драматург.

Борис Александрович Глубоковский (1894 – после 1932) был известной личностью начала 1920-х годов. Актер Камерного театра, прозаик, в 1918 он издал «Трогательную повесть в XIV главах», описывавшую быт гомосексуалистов того времени, печатался в журнале имажинистов «Гостиница для путешествующих в прекрасном». В 1925 г. получил 10 лет лагерей, отбывал срок на Соловках, где много печатался в лагерной прессе, издал книгу о лагере «49». Основал соловецкий театр и руководил им. В 1932 освободился, вернулся в Москву тяжелым наркоманом. Существуют разные версии его смерти, но ни об одной нельзя уверенно сказать, что она правдива. В «Жизни» напечатал небольшую заметку «Чашка кофе и поэт» (№ 22, 22 мая), защищавшую поэтов, выступавших в литературных кафе.

Николай Николаевич Захаров-Мэнский (1895–1940) в 1917–1926 гг. выпустил три книги стихов, потом несколько сборников частушек, и в заключении – поэму «Борис Седов» (ст. Ахпун, 1936). Его имя воскрешено А.Л. Соболевым10441044
  Соболев А.Л. Летейская библиотека. I: Биографические очерки. М., 2013. С. 125– 136; Соболев А.Л. Летейская библиотека. II: Страннолюбский перебарщивает; Сконапель истоар. М., 2013. С. 243–276.


[Закрыть]. 29 марта 1948 года со слов знакомой И.Н. Розанов занес в дневник: «Он умер в 1942 году в апреле под Вологдой от голода»10451045
  РГБ. Ф. 653. Карт. 6. Ед. хр. 9. Л. 56 об.


[Закрыть]. По данным А.Л. Соболева это случилось в лагере в Воронежской области. В «Жизни» писал небольшие хроникальные заметки, скрываясь под инициалами (напр., № 51, 26 июня).

Ефим Давидович Зозуля (1891–1941) напечатал в «Жизни» несколько корреспонденций из Петрограда, где тогда жил. Активно стал сотрудничать с большевиками, и в 1920-е годы был одним из чрезвычайно популярных писателей и журналистов (трехтомное собрание сочинений в 1927–1929, руководящий пост в журнале «Огонек»). В серии «Мастера современной литературы» издательства «Academia» вышел сборник статей о его творчестве (другие авторы, которым были посвящены книги, – Бабель, Зощенко, Кольцов, Пильняк, то есть Зозуля оказывался в числе самых престижных советских литераторов и журналистов). В 1930-е известность стала заметно уменьшаться, после ареста и расстрела Кольцова Зозулю перестали печатать. С началом войны ушел в ополчение, был артиллеристом, потом переведен во фронтовую газету, умер от ран10461046
  Подробнее см. во вступительной статье Д.В. Неустроева к публикации воспоминаний Зозули «Сатириконцы» (Русская литература. 2005. № 2. С. 170–175).


[Закрыть].

Николай Каржанский (Николай Семенович Зезюлинский; 1879–1959) – литератор, член партии большевиков, присутствовал на партийных съездах, оставил воспоминания о Ленине. Однако утверждения Дона-Аминадо в воспоминаниях о какой-то особой близости с вождем революции, гарантировавшей неприкосновенность, как кажется, действительности не соответствуют. В «Жизни» напечатал две статьи: «Памяти С.И. Мамонтова» (№ 17, 16 мая) и «Поэты пролетарские и поэты непролетарские» (№ 35, 24 июня), где призывал пролетарских поэтов учиться технике у мастеров стиха, а затем ответил на письмо Д. Ратгауза в редакцию («Еще о пролетарских поэтах» – № 45, 19 июня), где защищал свою позицию.