Текст книги "Разыскания в области русской литературы ХХ века. От fin de siècle до Вознесенского. Том 1: Время символизма"

ПИСАТЕЛЬСКИЙ ДНЕВНИК КАК ТИП ПОВЕСТВОВАНИЯ

Уже более четверти века тому назад, в 1988 году, прозвучал наш доклад «Дневники в русской культуре ХХ века», который пришелся вполне ко времени: начало перестройки, чуть-чуть, со скрипом приоткрывающиеся архивы, слегка развязываются языки у свидетелей прошлого. В 1990 году он был опубликован и был принят вполне заинтересованно. Однако по прошествии 30 лет стало очевидно, что картина радикально переменилась, и эти перемены нуждаются в фиксации и осмыслении.

За прошедшее время резко увеличилось количество опубликованных дневников за весь ХХ век – от самого его начала и вплоть до актуальной современности. Появилось некоторое количество исследований12071207
  Среди них отметим прежде всего книгу: Михеев Михаил. Дневник в России XIX – XX века – эго-текст и пред-текст. М., 2006, а также ведущийся автором этой книги сайт: «Universitas personarum: Сайт, посвященный дневникам, записным книжкам и “обыденной литературе”» /http://uni-persona.srcc.msu.su/, и специальные номера журналов «Russian Review» (2004. Vol. 63, № 4), «Revue des études slaves» (2008. T. 79, fasc. 3) и «Cahiers du monde russe» (2009. Vol. 50, № 1; там же библиография). Ср. также: Паперно Ирина. «Если бы можно было рассказать себя…» Дневники Л.Н. Толстого // Новое литературное обозрение. 2003, № 61; Гудкова Виолетта. Писательские дневники в России: К проблеме автоцензуры // Языки рукописей. СПб., 2000, и др.


[Закрыть], что взывает к корректировке казавшихся когда-то верными утверждений.

Прежде всего это касается фразы: «…со второй половины двадцатых годов проблема дневниковости практически теряет свое значение»12081208
  Богомолов Н.А. Дневники в русской культуре начала ХХ века // Тыняновский сборник: Четвертые Тыняновские чтения. Рига, 1990. С. 156.


[Закрыть], которая основывалась на суждении М.О. Чудаковой: «В общественном сознании современников-соотечественников документы уже не были потенциальными или реальными памятниками культуры – они воспринимались большей частью как потенциальные вещественные доказательства, свидетельствовавшие не в пользу их владельцев»12091209
  Там же.


[Закрыть]. Она была не одинока. В издании своих дневников, появившемся чуть позже, В.Я. Лакшин писал: «После писем, потерявших обстоятельность и откровенности из-за привычных опасений перлюстрации, дневник был самым непопулярным жанром домашней литературы. В 30–40-е годы, как известно, сколько-нибудь понимавшие жизнь люди дневников не вели – на другой день после ареста они оказались бы на столе у следователя. Рассказы о тетрадях, предавших своих хозяев, не однажды были выслушаны мною»12101210
  Лакшин В. «Новый мир» во времена Хрущева: Дневник и попутное (1953-1964). М., 1991. С. 6.


[Закрыть]. Далее следует рассказ о дневнике Н.С. Ангарского (Клестова), сданном в ОР ГБЛ и тут же оказавшемся на Лубянке, а хозяин его – вскорости расстрелянным. Даже о судьбах дневников в более позднее, «вегетарианское» время Лакшин вспоминает так: «…случались недели и месяцы, когда я уносил бумаги из дома, прятал их за городом, в надежных местах, боясь, что они могут исчезнуть. Записывал конспект событий в маленьких блокнотах и на отдельных листках, рассчитывая переписать позднее, и частенько забывал об этом за наворотом событий»12111211
  Там же. С. 7.


[Закрыть].

Тем не менее простое перечисление показывает, что если годы сталинского властительства и не были годами «дневникового бума», то все же количество введенных за эти четверть века в научный оборот документов, относящихся не к началу ХХ века, а к его опасным для документов годам значительно увеличилось.

Без особенной системы назовем такие внушительные и в конце 1980-х годов практически никому неизвестные многотомные дневники М.М. Пришвина, многолетние и весьма обширные дневники А.К. Гладкова, считавшийся пропавшим дневник М. Кузмина 1934 года, поздние дневники Андрея Белого, дневники Д. Хармса, поздние записные книжки А. Ахматовой, которые многие склонны считать ее дневником, не получившим окончательного оформления, записи П.Н. Лукницкого, фиксировавшего и разговоры с Ахматовой (т.н. «Акумиана»), и собственно дневники, небольшой нежданно обнаружившийся фрагмент дневника М.А. Булгакова и настоящий дневник его жены, обширный дневник поэтессы В. Малахиевой-Мирович, дневники малоизвестного литератора С.К. Островской и Н.Н. Пунина, «Поденные записи» Д. Самойлова, дневники Б.А. Садовского и Евгения Шварца. Характерно, что в первых 10 томах замечательного альманаха «Минувшее» (то есть до 1990 года включительно) вообще не было напечатано ни одного дневника, а с 11-го выпуска они публикуются регулярно: Хармс, Кузмин, Оношкович-Яцына, Ремизов, Иннокентий Басалаев, Амфитеатров-Кадашев, Хин-Гольдовская, Анна Радлова, еще раз Басалаев, Н.П. Вакар – и мы называем только литераторов.

Заметно увеличился и перечень дневников, восходящих к началу века или даже к концу прошлого: «История моей души» М. Волошина, весь корпус «автобиографических сводов» Белого, длительный дневник К.И. Чуковского, не столь многолетний, но весьма насыщенный информацией дневник С.П. Каблукова, ранние дневники В.М. Жирмунского, фрагментарно ведшиеся записи Л.Д. Зиновьевой-Аннибал, сомнительные дневники Рюрика Ивнева и совершенно бессомненные – Веры Судейкиной (впоследствии Стравинской), Б.В. Никольского, Ф.Ф. Фидлера, Лидии Рындиной. К ним прибавляются эмигрантские – недавно изданный дневник Ирины Кнорринг (в двух томах), дневники Ремизова, Ладинского, фрагменты дневников Б. Поплавского… Список можно продолжать, но не в нем дело. Перечисление показывает, что стремление фиксировать события своей жизни и жизней окружающих оказывалось сильнее опасности. Умерли в заключении Хармс, Пунин, Радлова, побывал в лагере Гладков, перенес давление госбезопасности Лукницкий, изымались той же организацией дневники Кузмина, Белого, Булгакова, но аккуратные томики (или небрежно сложенные листки – кому как было удобнее) продолжали существовать.

Мы сейчас оставляем в стороне юношеские дневники, которые были весьма многочисленны, но рассматривались как малоценные и потому часто не доходили до архивов или действовавших по своему усмотрению исследователей. До сих пор вспоминается, как готовя издание стихов Вл. Ходасевича, мы не обратили внимания на издали показанные девические дневники жены его близкого приятеля Б.А. Диатроптова. Да и показывавший документы ее сын как-то небрежно махнул рукой: мол, ничего интересного. Для исследователя, занимающегося Ходасевичем, действительно ничего, поскольку они тогда даже знакомы не были. Но для историка культуры этот материал весьма нужен. Конечно, это тема для другого разговора, и, видимо, тексты такого рода должны обрабатываться особым образом, чтобы с ними можно было работать примерно как с big data, при всем различии объема материала. Материал различен, но это уравновешивается разнообразием эпох, идиостилей, психологических реакцией, то есть неоднородностью самих данных12121212
  См. статью, тем более интересную, что она связана с тем же документом, о котором далее идет речь у нас: Орехов Б.В., Успенский П.Ф., Файнберг В.В. Цифровые подходы к «Камер-фурьерскому журналу» В. Ф. Ходасевича // Русская литература. 2018. № 3. С. 19–53.


[Закрыть].

Мы же сегодня обращаемся к документам, где доминирует не общность реакций, поступков и размышлений, а, наоборот, индивидуальность. При этом весьма характерна особенность: чем крупнее писатель, тем меньше он боится показаться «неинтересным», красуется перед собою и перед потенциальным читателем. И в этом, как кажется, состоит одна из причин потребности в дневнике: он является своего рода убежищем, где можно жить так, как тебе представляется нужным, не учитывая потребностей внешнего круга. Но, с другой стороны, это вовсе не означает, что литератору не важен его облик. Совсем наоборот: не оглядываясь на сиюминутные интересы, он часто озабочен тем, чтобы должным образом выглядеть в глазах тех, кто возьмет в руки дневниковые тетради. Иногда это выглядит самой настоящей манией, как в случае Андрея Белого. Недавно вышедший том его «Автобиографических сводов» включает целый ряд по-разному определяемых текстов, но в конечном счете они почти все стремятся к дневнику как к пределу. Но это не просто дневник, а «Ракурс к дневнику», как назван один из таких текстов. При этом необходимо иметь в виду, что существует трехтомник мемуаров Белого, существуют воспоминания о Блоке, существует недавно опубликованная «берлинская редакция» «Начала века», африканский дневник и другие тесты такого же рода. Сюда же необходимо добавить письма с сильнейшим автобиографическим началом, занимающие иногда по нескольку печатных листов, недавно изданную «Линию жизни», и так далее, и так далее. Это, в свою очередь порождает полухудожественные (вроде очерковых книг) и художественные тексты. Одни и те же факты предстают перед нами во множестве зеркал, и дневники тут имеют столь же существенное значение, сколь и собственно художественная проза. Не случайно один из текстов носит название «Материал к биографии», означен как могущий быть обнародованным только после смерти автора, но построен он в виде дневника (только членящегося по месяцам, а не по дням – впрочем, такое строение далеко не уникально).

Попробуем рассмотреть несколько примеров того, как работает дневник у нескольких примечательных литераторов, то есть понять его прежде всего не как свидетельство автора о своей жизни, а как литературный или квазилитературный жанр.

Нам представляется, что в первую очередь это определено функцией дневника в творческом сознании автора. Одно дело – если он выступает лишь как подспорье в работе, другое – если он является произведением, воспринимаемым как потенциально предназначенное для печати или оглашения в иной форме (чтение вслух, передача какому-либо другому человеку для ознакомления и т.д.). В зависимости от этих своих функций дневник и выстраивается, причем следует отметить, что здесь существенно не только реальное его существование, но и закладываемый потенциал. Мы попытаемся продемонстрировать этот потенциал на примере нескольких текстов дневникового типа, хотя организованных по-разному.

В качестве одного из образцов мы выбрали так называемый «Камер-фурьерский журнал» Вл. Ходасевича. Он представляет собой своего рода мнемонический текст, когда записываются лишь самые краткие сведения о событиях и сопутствующих им обстоятельствах. Если верить воспоминаниям Н.Н. Берберовой, то начало этому «журналу» было положено в 1922 году: «Накануне отъезда <…> он говорил о прошлом, которое в эти последние недели так далеко отошло от него, вытесненное настоящим. Отойдет еще дальше – сказал он, словно вглядываясь в свое будущее. Я попросила его записать кое-что на память – канву автобиографии, может быть, календарь его детства и молодости. Он подсел к моему столу и стал писать, а когда кончил, дал мне кусок картона»12131213
  Берберова Н. Курсив мой: Автобиография / 2-е изд., испр. и доп: В 2 т. New York, 1983. Т. 1. С. 168. Сверка с автографом показывает, что содержание передано достаточно адекватно.


[Закрыть]. Этот кусок картона (как характерно, что запись сделана не на бумаге, а на значительно более плотном материале!) сохранился в бумагах М.М. Карповича в Бахметевском архиве Колумбийского университета12141214
  Columbia University Libraries. Bakhmetieff Archive Ms Coll M.M. Karpovich. F. 18.


[Закрыть]. Но вместе с тем в так называемой «коричневой тетради» из того же архива, заполнявшейся Ходасевичем явно в середине 1920-х годов (хотя точные даты нам и неизвестны) есть аналогичная запись. Если мы доверимся воспоминаниям Берберовой и согласимся, что ее вариант был записан в 1922 году, то второй был сделан значительно позже. Вот его текст:

1892-4. Александр III. Иллюминация. – «Котильоны». – Стихи. Комед<ия> «Нервный старик». Драма «Выстрел». Мишины книжки. «Кон<ек>-Горбунок».

1893 и 94 – летом в Богородском. Круг. Балы. Солдатики. Володя Фромгольд. Щепковы. Индейцы. Страхи. Мастерская отца: Петр Иван<ович>, Сашка. – Двор: Аксинья, Петька. – Осень – поступл<ение> к Валицкой. – Валя.

1895, весна. – Акт. «Мал<енькая> няня», Круглова. – Толга.

1896, весна – Акт, «Крестьянские дети». Экзамены в гимназии. Разумовский. – Озерки. Петербург. Сиверская, Майков. – Свадьба Вити – 25 авг. / Гимназия12151215
  На полях дополнено: Коронация.


[Закрыть].

1897. – Останкино. Фотография. Балы. Малицкий, Брюсовы, Чижовы, Органовы. – Женя Кун. – Дом Масс.

1898. – Останкино. Смерть Юрочки.

1899. – Багриновские, «34 верста».

1900. – Ставрополь. Бабочки. Рерберги. «Три разговора». – Танцы.

1901. – Разумовское. Велосипед. Прасолов – Балы. Черепанов. Кара.

1902. Театры. Остужев, Дарьял. – Поездки к Жене. – Гиреево.

1903. – Стихи. Гофман. «Камоэнс». Кречетовы. «Гриф». Гиреево. Тарновская. Осенью переезжаю к Мише. – Андрийканис, тетрадь со стихами. – Марина.

1904. – Гиреево. Тарн<овская> и Марина. – Нарывы, смерть Чехова. – Брюсов12161216
  Фамилия вписана сверху


[Закрыть]. Франтовство, жениховство. Юридич<еский> факультет. – Ключевский, С.Н. Трубецкой12171217
  Записи об университете перенесены из 1905 года.


[Закрыть].

1905. – 18 февр. – первые стихи в печати. – Гофман. «Искусство». Забастовка в универс<итете>. 17 апр. – свадьба. Лидино. Ссора с Кречетовым. Осень – 17 окт. – Сейф (Аппарауд12181218
  Возможно, должно читаться «Аннарауд».


[Закрыть], Миша). Тароватый. Бальмонт. Филологич<еский> фак<ультет>. С. Соловьев. Белый. – Рябушинский. Карты. – Пушкин.

1906. Карты. Нина12191219
  Густо зачеркнуто.


[Закрыть]. Лидино. Продажа Осеченки. – Карты. Пьянство, желтые цветы, Зайцевы, Бунин. «Зол<отое> Руно». – Ссора с Ряб<ушинским>. «Перевал».

1907, начало. Муни. Карты. – Лидино. – Маковский. Болезнь. 30 дек<абря> – разъезд с Мариной. Новый год на лестнице… Андрей Белый.

1908. «Малый Париж». «Молодость». – Палаш<евский> пер.

1909. Гиреево, Волга. Палаш<евский> переулок. Антик.

1910. Февр. – маскарад. Женя Муратова. – Пушкино. «Москов<ское> подворье». Антик. Стражев.

1911. Болезнь. Италия. – Петербург. Смерть мамы (18 сент.) Бродячая жизнь. Нюра. Козихинский пер.12201220
  3 слова зачеркнуто. Варианты прочтения: Гиреево. Знаменка. Торлецкие.


[Закрыть]. Бедность. Голод. Смерть отца.

1912. Февр. – Гиреево. Голод. Переезд к Торлецким. Знаменка, 7. «Институт красоты». «Мусагет». Садовской. Брюсов и Надя Львова.

1913. Бегство в Гиреево. Балиев. Надя Львова и ее смерть. «Лет<учая> Мышь». Лужницкая.

1914. Северянин. «Рус<ские> Ведомости». «Счастливый домик». Томилино. Война.12211221
  Далее 1 слово зачеркнуто.


[Закрыть] Пятницкая. Болезнь Нюры. – 1915. Мебл<ированные> комнаты. Финляндия, Царск<ое> Село. – 7-й Ростовский. 17 сент. – именины Л. Столицы. – Гершензон.

1916. Болезнь. Корсет. Коктебель. Призыв. † Муни.

1917. [Коктебель]. – Революция. «Новая жизнь». Коктебель. – Октябрь. Толстые, Цетлины и т.д.

1918. Чтения в кафэ. –12221222
  Далее 1 слово зачеркнуто.


[Закрыть] Ком<итет> Труда и т.д. Книжная лавка. – «Всем<ирная> Литература». Горький.

1919. Ссора с книж<ной> лавкой. – Книж<ная> палата. Голод.

1920. 2 марта слег. Болезнь. 17 ноября – в Петербург.

__________

1921. 8 февр. – Пуш<кинский> веч<ер>. Кронштадт. Бел<ьское> Устье. 21 (?) сент. – Москва.

1922. 14 янв. – в М<оскве>, до февр. – 5 мая. 11 мая. 25 мая. – П<етер>б<ург>. – 22 июня. 24 – Рига. 1 июля – Берлин.

Совершенно очевидно, что данный вариант записи, несколько сокращенный за счет начальных воспоминаний, которые не могут быть проверены, является значительно более полным, но вместе с тем – следующим по той же самой канве, что и предыдущий. Ходасевич не переписывает, а уточняет обстоятельства своей ранней жизни.

Возможно, мы имели бы основания вообще не привлекать эту запись к анализу, если бы одно обстоятельство: почти тут же Ходасевич начинает записи, имеющие подобие «дневниковости», однако на деле разворачивающие его воспоминания. 5 июля неизвестного нам года записано о событиях относительно современных, а затем следует весьма характерная подробная запись:

6 июля. В 1903 или 1904 г. разыгрался роман Белого с Ниной Петровской. Белый держался ангелом и пророком, но не забывал и насчет «мясного». Нины он не любил. Осенью 1922, в Берлине, он говорил: «Она была мне нужна как женщина. Я же жизненный мужчина. Я ходил к ней, как к проститутке» (т.е. дешево и гигиенично). Кречетов рад был отделаться от Нины. Он отправился к матери Белого и сказал, что, дескать, «теперь Бор. Ник. должен жениться на моей жене». – «Но мамочка его прогнала», – говорит Белый. (Возможно, впрочем, что Нина сама послала Кр<ечето>ва: по тем временам и тогдашним истерикам это вполне допустимо). Как бы то ни было, Белый увильнул от женитьбы, а Кречетову посвятил стих<отворение> «Предание» («Золото в лазури»), изображающее в изящных терминах улепетывание пророка от сибиллы. Примечательно, что в это время боголюбивые друзья Белого бегали по Москве и рассказывали, что Нина покушалась на белоснежную девственность Бор. Ник. (Петровский сам это говорил тогда мне, мальчишке. Я верил). А Бор. Ник. будто бы устоял против ее соблазнов.

Как бы то ни было, тотчас вслед за Белым начался роман с Брюсовым. Нина продолжала любить Белого, но «мстила» ему, афишируя связь с Брюсовым. Она думала возбудить ревность Белого, а ему только и нужно было отделаться от нее. В это время он уже крутил мистические крутни вокруг Люб. Дм. Блок.

Брюсов знал (или догадывался), что Нина продолжает любить Белого. Он очень страдал. Весь этот надрыв продолжался, в сущности, до самой разлуки Брюсова с Ниной (осенью 1911 г.), даже и тогда, когда Нина забыла или почти забыла о Белом. На этом построен «Огненный Ангел», на этом – стихи «Бальдеру – Локи».

В начале 1906 г.12231223
  На полях карандашом: 5 февраля.


[Закрыть] Нина попросила меня устроить большой вечер. Было много народу: Кречетов, Нина, Брюсов, Белый, Н. Рябушинский12241224
  Минимум 2 листа вырвано.


[Закрыть].

За этим следует еще один фрагмент, сохранившийся не с самого начала:

…которую Г<офман> хотел поцеловать, едучи с ней ночью на извозчике.

Елене II

(ибо Еленой I должна почитаться та, которая уехала со старшим альбатросом в страны Квецалькоатля).

 
О нет, не думай ты, что было мне обидно,
Когда с извозчика меня столкнула ты.
Нисколько! Я стоял с улыбкой серповидной
И плечи, как жандарм, подняв средь темноты.
 
 
В объятиях моих для женщин много чести,
Хотя капризен я – они идут ко мне.
Но ты, о гордая, мне приказала: «Слезьте!» –
Ну что же, и в мечтах утешусь я вполне.
 
 
Ведь я – дитя мечты, я – младший альбатросик12251225
  Намек на подражания Гофмана – Бальмонту. Далее – намек на рассказы Г<офмана> о его успехе у Нины. Эти рассказы и послужили причиной ссоры Гофмана со «всей Москвой» (1904?).


[Закрыть].
Принять желания за истину сумев,
Я лаю на слонов среди отважных мосек
И славлю свой успех у женщин и у дев.
 
 
Ответные слова пусть очень были жестки,
Но знай, жестокая, что я всегда поэт,
И стану я твердить на каждом перекрестке,
Что от любви твоей мне и проходу нет.
 

<Строфа вписана на полях>

 
Итак, не думай ты, что было мне обидно,
и т.д.
 

Не столь уж трудно понять, что дневниковая или квазидневниковая запись Ходасевича служит хотя бы отчасти своеобразным конспектом воспоминаний более позднего времени: «Конец Ренаты», «Брюсов» и «Андрей Белый», открывающие книгу «Некрополь», и «Виктор Гофман: К двадцатипятилетию со дня смерти». Среди трех далеко не полностью сохранившихся фрагментов этого «дневника» по крайней мере еще один также является своего рода подготовительной записью к воспоминаниям «О меценатах». Вот его вариант печатный: «Один писатель, знаменитый уже в ту пору, всучил Л-ву нуднейшую и длиннейшую свою поэму, получил по рублю за строчку, уехал за границу и там вдруг испугался, что недобрал. Прислал телеграмму: “Если журнал хочет сохранить моей идейное сочувствие, прошу дополнительно выслать пятьсот рублей”. Л-в, надо ему отдать справедливость, нашелся. В ответ он телеграфировал: “В сочувствии не сомневаемся, денег не высылаем”»12261226
  Ходасевич В. Собр. соч.: В 4 т. М., 1997. Т. 4. С. 331–332.


[Закрыть].

А вот как выглядит рукописный вариант: «В начале 1906 г. я видел буквально такую телеграмму Мережковского в “Золотое Руно”: “Если журнал хочет сохранить мое идейное сочувствие, прошу немедленно перевести столько-то (не помню) рублей авансом”. Рябушинский не послал, т.к. за Мер<ежковским> уже был аванс. Его рукопись (поэма [не помню названия] “Старинные октавы”) была уже в редакции. Эта поэма и напечатана в № 1 “Зол<отого> Руна”, но в дальнейшем идейное сочувствие Мер<ежковского> действительно прекратилось: больше он у Ряб<ушинского> не печатался».

Таким образом, мы отчетливо видим, что Ходасевич трансформирует «упоминательную клавиатуру» (выражение О. Мандельштама) в дневник, посвященный событиям прошлого, но записываемым подённо, чтобы впоследствии превратить обе эти предварительные стадии в завершенную мемуарную прозу. При этом, конечно, промежуточная стадия может опускаться: так, события, описанные в «Младенчестве», легко вычленяются уже из первоначального текста, минуя какой бы то ни было нам известный текст-посредник.

Если же мы обратимся к настоящему «Камер-фурьерскому журналу», то без особенного труда обнаружим, что он также вполне способен к потенциальному развертыванию.

Вот случайно выбранный из текста пример: «В Возрожд.<ение> (Вейдле). С ним у Viel. К Азову. За покупками. / Л. Берберов. – На бал писателей (Фохт, Зеелер, Поляков, Жаботинский, Городецкая, Цетлины, Маклаков, 3 Вейдле, Мандельштам, Смоленский, Каплун, Ремизов, Познер, Вишняки…) В Куполь (Каплун)»12271227
  Ходасевич Владислав. Камер-фурьерский журнал. М., 2002. С. 168.


[Закрыть]. На первый взгляд даже такой относительно развернутый текст абсолютно непонятен без комментария самого автора дневника. Однако вглядимся пристальнее – и увидим, что многое тут очевидно или легко расшифровываемо. Без особенных объяснений ясно, что такое «Возрождение» – редакция газеты. Упоминание имени В.В. Вейдле также вполне объяснимо: это близкий друг Ходасевича, также сотрудник «Возрождения». Понятно, почему они идут в кафе Viel – оно очень близко от помещения редакции: 2, rue Godot de Mauroy и 2, rue de Sèze (так же, как после писательского бала в «Coupole» – от «Лютеции» до него совсем недалеко).

Встреча с Вл. Азовым здесь – первая из упомянутых в «Камер-фурьерском журнале». Потом его имя в этом году мы находим еще 15 января. Конечно, можно оставить это имя на счет принципиально некомментируемого, однако все же есть некоторые основания предположить, что за этими разговорами кроются какие-то рассуждения о разрабатываемом проекте издания парижского «Сатирикона», первый номер которого вышел 4 апреля, т.е. меньше, чем через 3 месяца после упомянутой даты, и уже в нем в «Составе сотрудников» упомянуты и Азов, и Ходасевич, и Берберова12281228
  Сатирикон. 1931. № 1. С. 12.


[Закрыть]. Сатириконское прошлое Азова дает основания предполагать, что он был одним из агентов М.Г. Корнфельда, редактора-издателя будущего журнала, по вербовке видных писателей в сотрудники.

Вряд ли нуждаются в комментариях «покупки» и имя племянника Н.Н. Берберовой, с которым, как и с другими ее родственниками, Ходасевич нередко общался. Зато сравнительно подробная запись о бале писателей дает основания для выяснения некоторых сопутствующих обстоятельств.

Писательский бал на «Старый Новый год» (13 января) в зале «Лютеция» на углу бульвара Raspaile и rue de Sèvre на протяжении довольно долгого времени был одной из достопримечательностей русской колонии, поскольку, с одной стороны, давал возможность общения в самом широком кругу, а с другой – служил благородному делу. В предыдущем году в хроникальной заметке писалось: «Союз писателей и журналистов возлагает большие надежды на сегодняшний бал. Материальные нужды Союза журналистов чрезвычайно велики. Союз русских писателей и журналистов существует с 1920 года, и за это время количество членов Союза достигло 400 человек. За очень редким исключением это – целая армия тяжело нуждающихся, часто совершенно безработных, людей. Огромное число русских журналистов занимается совершенно чуждой для журналиста профессией. чтобы только просуществовать. Даже те, кто работает постоянно в текущей зарубежной русской печати, не могут существовать на свой заработок. Приходится и этим искать где-то посторонний заработок. Скажу больше, даже знаменитые русские писатели, имена которых знает не только Россия, но и Европа, и те, за редкими исключениями, не могут существовать литературным трудом. Среди безработных журналистов много когда-то известных всей России имен, бывших редакторов, фельетонистов, публицистов. Много среди них людей такого преклонного возраста, что найти для них работу невозможно. Много больных, многосемейных. За последние годы Союзу приходилось часто оказывать помощь больным, нуждавшимся в оперативном лечении, страдающим истощением от постоянного голодания. Размеры ссуд, которые выдавал Союз, от 100 до 500 фр. Бюджет Союза не выше 50000 фр. в год. Единственным источником средств являются два бала Союза»12291229
  Возрождение. 1930. 13 января. № 1686. С. 3.


[Закрыть].

Парижские газеты, в том числе и «Возрождение», где постоянно сотрудничал Ходасевич, всячески поддерживали интерес к балу. Так, в том же 1931 году первое известие с упоминанием имен Беллы Рейн и руководителя оркестра балалаечников Черноярова появилось уже 2 января12301230
  Бал печати // Возрождение. 1931. 2 января. № 2040. С. 4.


[Закрыть]. На следующий день в хронике сообщалось о программе новогоднего кабаре и об организации танцев. После двухдневного перерыва последовало новое известие: «Программа концерта и кабарэ на новогоднем балу печати обещает быть особенно интересной. Кроме объявленных уже выступлений, будут петь артистка оперы М.М. Монигетти, артист русской оперы г. Горский, выступят: балерина Мариинского театра Людмила Бараш со своим партнером Н. Дальским, болгарская ведетта Пенка Стойчева (жанр Жозефины Бек<к>ер), балерина Ирина Сусанина, известный артист г. Рафаэль исполнит несколько пьес из своего обширного репертуара на концертино»12311231
  Бал печати // Возрождение. 1931. 6 января. № 2044. С. 4.


[Закрыть]. И начиная с этого дня известия о пополнении программы идут ежедневно. 9 и 10 января заметки о грядущем бале приобретают особенно рассчитанный сентиментальный характер12321232
  Л. 13 января // Возрождение. 1931. 9 января. № 2046. С. 3; Л.Л. Бал печати // Там же. 10 января. № 2048. С. 4. Мы полагаем, что автором обеих этих заметок был Л.И. Львов.


[Закрыть]. Окончательные известия о регулярной программе появляются за два дня до бала, предваряясь стихотворением неизвестного автора:

13-е ЯНВАРЯ

 
Ты в халате? – вот некстати!
Прочь унынье, скуку прочь:
Поспеши-ка в эту ночь
На десятый Бал Печати.
 
 
Кто из нас стихами, прозой,
Други, в детстве не грешил,
Не корпел, что было сил,
Над мечтой, луной и розой?
 
 
Что мечты?… Вино – в бокал,
И в петличку фрака – роза.
Что нам старости угроза?…
Все – в «Лютецию» на бал!12331233
  Протей. 13-е января // Возрождение. 1931. 11 января. № 2049. С. 4.


[Закрыть]
 

И сразу после этого шла программа:

13-го января в залах Лютеции встречает русский Новый Год весь русский литературный, артистический и музыкальный мир Парижа.

В настоящее время мы можем объявить важнейшие номера программы самого популярного русского бала в Париже, независимо от которых предстоит целый ряд экспромтных выступлений и развлечений.

В литературном отделении будут читать «страшные» новогоднее рассказы А.И. Куприн, А.М. Ремизов, М.А. Струве, И.Д. Сургучев. А.М. Черный. И.С. Лукаш, конферансье М.А. Осоргин. В концертном отделении будут петь А.А. Новикова, г. Горский и танцует известная исполнительница характерных танцев Бэлла Рейн.

После встречи Нового Года выступление О.А. Спесивцевой и балетмейстера Парижской Гранд Опера С.М. Лифаря, которые исполнят вальсы Шопена. В разнообразном кабаре принимают участие: знаменитый оркестр Черноярова, балерина Мариинского театра Людмила Бараш со своим партнером Нат. Дальским, болгарская ведетта Пенка Стойчева, балерина Ирина Сусанина, балерина антверпенского королевского театра Валентина Белова, г. Рафаэль, М.М. Монигетти, Полина Чокой и много других.

Как уже указывалось особое внимание обращено на танцы, которые будут происходить под оркестром; в верхнем зале большой духовой оркестр А.А. Пущина и специальный джаз и оркестр домр, в Помпейском зале известный румынский оркестр «Чокой», в нижнем зале Руссиан Юнион Жаз Н. Закржевского.

Для бала обещан Ф. И. Шаляпиным собственный с оригинальным автографом портрет работы его сына Б. Ф. Шаляпина. В лотерее будут разыграны фотогр. портреты знаменитого певца с автографами и картины известных русских художников12341234
  Там же.


[Закрыть].

Накануне бала газета даже позволила себе маленькую и достаточно невинную мистификацию:

Мы посетили члена французского института, академика М., чтобы узнать его мнение по поводу бала, устраиваемого русскими писателями и журналистами, 13 января.

– Я отношусь к этому литературному начинанию чрезвычайно сочувственно, – любезно ответил нам почтенный ученый, кутаясь в старый меховой халат.

– Приедете ли вы на бал, – спросили мы маститого старца.

– Непременно!.. Я нигде не бываю, кроме как на заседаниях академии… Однако раз в год я нарушаю свое отшельничество и посещаю ваш вечер… Ведь это собрание – целая русская энциклопедия… Представлены все искусства, опера, балет, вся колония, весь русский Париж!..

Мы простились. Хозяин проводил нас до двери и на прощание сказал:

– До свидания… в «Лютеции»!…

Ну и, наконец, во благовремении последовал отчет:

Блестящий и многолюдный бал печати во всех залах Лютеции затянулся до шести часов утра.

На балу была представлена вся «обеспеченная» часть парижской русской колонии, много иностранцев, корреспонденты английских и американских газет. Радовался глаз элегантности и пышности туалетов.

Программу трудно перечислить даже и после ее исполнения! Читавшие на балу свои «Страшные рассказы» писатели А.И. Куприн, А.М. Ремизов и И.С. Лукаш, М.А. Струве и А.М. Черный были тепло встречены зрительным залом.

Затем концерт и кабарэ: танцы Бэлы Рейн, яркое пение А.А. Новиковой, оркестра балалаечников Черноярова, прекрасное и горячее лирическое сопрано М.М. Монигетти, полные изящества танцы Людмилы Бараш и Н. Дальского; волшебное консертино Рафаэль, Нина Боярская, Валентина Белова, несравненные Спесивцева и Лифарь – все были там, все там блистали…

Бал печати был удачнейшим из русских балов сезона, и можно надеяться, что касса союза литераторов и журналистов после бала пополнится12351235
  К. Бал печати // Возрождение. 1931. 15 января. № 2053. С. 4.


[Закрыть].

Даже для нас, людей иного поколения, опыта и культурной среды кратчайшие дневниковые записи оказываются вполне способными к развертыванию в более или менее связный текст, тем более они могли быть использованы Ходасевичем, уже осознавшим к тому времени, что одной из основных граней его таланта является талант мемуариста. Добавим, что предельным случаем такого дневника должно было бы быть нечто подобное дневнику С.П. Каблукова, где записи расширяются вклеиванием в текст газетных статей, повесток на заседания, чужих писем.

Иной тип протоколирования собственной жизни избирает М. Кузмин. Достаточно хорошо известен и более или менее исследован его основной дневник, ведшийся на притяжении 30 лет, с 1905 по 1935 год (далеко не все записи сохранились). Однако на деле он не был замкнут на одном себе. По-настоящему этот дневник должен восприниматься как существеннейшая, но далеко не изолированная часть значительно большего по объему эго-текста, теснейшим образом соприкасающегося с текстами художественными, которые у Кузмина очень часто вырастают из событий его собственной автобиографии.

Отчасти вопрос о необходимости подобного расширения объема был поставлен в диссертации А.Г. Тимофеева «Рабочие тетради М. Кузмина как литературный и биографический источник»12361236
  Автореферат – СПб., 2005.


[Закрыть], однако автор, к сожалению, увлекся посторонними теме предметами и не сформулировал хотя бы предварительной гипотезы, необходимой, как нам кажется, в случае М. Кузмина: его основной дневник должен иметь своей интегральной частью многие материалы нетворческого или лишь отчасти творческого характера, отложившиеся на страницах преимущественно рабочих тетрадей автора. А как предварение к основному дневнику должны восприниматься и некоторые эпистолярные тексты, прежде всего письма к Г.В. Чичерину, в значительной степени строящиеся на тех же основаниях, что и «главный» дневник (ср. хотя бы описания отдельных моментов детства Кузмина со включенной в основной текст «Histoire édifiante de mes commencements» и с тем, что можно было бы назвать «беллетристической» частью дневника 1934 года). Из материалов же рабочих тетрадей следует назвать списки писем, ныне опубликованные с комментариями того же А.Г. Тимофеева12371237
  Тимофеев А.Г. Авторский индекс переписки 1907–1909 гг. в рабочей тетради М.Кузмина из собрания Пушкинского Дома // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2007–2008 годы. СПб., 2010; Тимофеев А.Г. Авторский индекс переписки 1907– 1909 гг. в рабочей тетради М.Кузмина из собрания Пушкинского Дома. Часть вторая // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2009–2010 годы. СПб., 2011.


[Закрыть], списки произведений, как завершенных, так и незавершенных, планы произведений, так и оставшихся не написанными, списки литературы, которая должна быть прочитана для работы над произведениями, основанными на исторических событиях, а также обширные выписки из различных источников. Если квазидневниковый характер первых 4 групп записей более или менее понятен, и они в общем разворачивают высказывания из дневника типа: «Я живу почти от почты до почты» (29 июля 1906), «Нужно приниматься за «<Красавца> Сержа», он пропишется месяца три» (18 июля 1907), «Читал о M-me Guyon» (2 января 1908), то на последнем типе записей следует остановиться несколько подробнее, поскольку он оказался неожиданно плодотворен для последующей литературы.