Текст книги "Разыскания в области русской литературы ХХ века. От fin de siècle до Вознесенского. Том 1: Время символизма"

25 июня, когда «Жизнь» еще выходила, он покинул Москву, рассказ о чем вошел в последний фельетон Ауслендера, напечатанный в «Жизни»10871087
  Ауслендер Сергей. В Россию // Жизнь. 1918. 3 июля. № 56. С. 3.


[Закрыть]. Сохранилось также несколько писем к А.А. Боровому, которые имеет смысл процитировать. В открытке, датированной 25 июня (нового стиля) он сообщает: «Дорогой Алексей Алексеевич, уезжая сегодня из Москвы, еще раз настойчиво напоминаю, что рассказ мой напечатан без конца. Думаю, что для редакции совсем нежелательно оставить рассказ в таком изуродованном виде, для меня же это совсем неприемлемо. Надеюсь, что конец будет напечатан в ближайшем номере. Всего хорошего. Ваш Сергей Ауслендер»10881088
  РГАЛИ. Ф. 1023. Оп. 1. Ед. хр. 237. Л. 1. Рассказ, о котором идет речь, – «В царскосельских аллеях» (Жизнь. 1918. 23 (10) июня. № 49. С. 4). Окончание, вызвавшее вопрос Ауслендера, – Там же. 1918. 26 (13). № 51. С. 4.


[Закрыть].

29 июня из Нижнего Новгорода: «Дорогой Алексей Алексеевич, сегодня прочел в “Своб<оде> России” горестную весть о “Жизни”, но все же посылаю Вам материал, т.к. верю, что жизнь <так!> не умерла. До Перми доехать нельзя и потому еду по Каме и Белой до Бийска. Очень бы просил дать мне телеграмму по адресу: “Бийск пристань Каменских востребования Ауслендеру”, если “Жизнь” будет, телеграфируйте одно слово: “Присылайте”, если нет – “не присылайте”. Кроме того, очень бы просил, если можно, прислать мне письмо о судьбе “Жизни” по адресу: “Нижний Новгород Нижний базар дом Строганова Центромыло М.Ф. Аверину для С. Ауслендера”. Это письмо я получу на обратном пути. Если “Жизни” не будет, то возможно, что я поселюсь около Нижнего до конца Августа, а то приеду в Москву через 10 дней, т.к. трудно надолго разрывать живую связь с газетой. Пока же буду посылать Вам материал. Здесь я видаю много людей и убедился, что “Жизнь” имеет хороший успех, за ней следят и предпочитают другим газетам. Только “Жизнь” мало присылает, на что мне жаловались газетчики, т.ч. что <так!> ее распространяют всю в первый же час, а другие остаются до позднего вечера.

Желаю Вам, редакции и “Жизни” всего хорошего. Надеюсь получить весточки в Бийске и в Нижнем. Ваш Сергей Ауслендер.

Если “Жизнь” не будет окончательно выходить, м<ожет> б<ыть>, В.В. Максаков будет так любезен и передаст мои дорожные фельетоны в “Ран<нее> Утро”, где я сотрудничал раньше?»10891089
  Там же. Л. 2 и об. Планы на пребывание в Нижнем Новгороде, по всей видимости, были связаны с тем, что в молодости Ауслендер с семьей матери часто бывал в городе и губернии. Сокрушенная реакция на известие о газете было связано с тем, что 28 (15) июня она не вышла. Об этом инциденте см. в разделе «Газета “Жизнь”: политическая позиция».


[Закрыть]

Наконец, 30 июня из Нижнего была отправлена еще одна открытка: «Дорогой Алексей Алексеевич, сегодня с радостью увидел опять “Жизнь”. Я послал Вам вчера заказной пакет. Допустил большую ошибку, вместо Бирска написал Бийск. Очень прошу изменить “Бирск”. Завтра я еду до Бирска или куда можно, и дней через 10 буду в Москве. Всего хорошего. Ваш С. Ауслендер»10901090
  Там же. Л. 3. В пакете, посланном заказным, видимо, находились неизвестные нам материалы Ауслендера для газеты.


[Закрыть]. Так что до Перми он скорее всего не доехал и вернулся в Москву. Вот какой он увидел ее в июле, после подавления восстания левых эсеров:

Конечно, это ощущение, что жить больше невозможно, явилось не сегодня, не вчера, оно накоплялось постепенно. Сначала все это казалось дурным невозможным сном, уродливым кошмаром, хотелось одернуть себя и других: «Да проснитесь же».

Мы еще писали и читали газетные статьи, обсуждали, ожидали новых событий, надеялись, возмущались, но в этом нестерпимо-душном июле вдруг я понял, что не могу больше жить в Москве не могу больше прислушиваться к этим достоверным слухам о близком падении больш<евиков>, барахтаться, ждать чуда внезапного освобождения. Просто не могу больше так жить, как жил с октября месяца по июль. <…>

Все становится омерзительным, и сам себе омерзителен, что живешь, дышишь этим воздухом, отравлен гнусными убийствами, надругательствами над самой элементарной свободой, наглой ложью, диким необузданным произволом.

И притом единственную последнюю ценность хотят отнять у меня: мои мысли, мою душу, мою любовь к жизни, к земле, к людям. Нет, нет могу. Не боюсь этих нелепых трусливых расстрелов на улицах, не боюсь голода, но не могу перенести этого чувства омерзения к ним и к себе самому за то, что сносил их властителями надо мной.

Москва корчится и задыхается в судорогах голода, грабежей, убийств, насилий, арестов, расстрелов, шпионства, спекуляции и мародерства…

Стонов, правда, не услышите. Намордник стянут крепко. Кроме нагло-бесчестной казенной печати других газет, ни буржуазных, ни социалистических не существует. Даже Романовские министры не могли бы мечтать, чтобы общественное мнение выражалось только услужливыми писаками казенных изданий. Но разве есть предел, который не побоялись бы перейти народные комиссары советской республики.

Когда один из представителей профессионального союза журналистов доказывал комиссару по делам печати всю безнравственную нелепость огульного закрытия всех газет, тот ответил небрежно: «Все это для нас совершенно не важно. Но газеты слишком нервируют своими сообщениями советских служащих, и это мешает нашей работе». <…> Надо же как-нибудь заглушить этот трусливый страх перед приближающейся расплатой, который живет в сердце всех этих комиссаров, военных руководителей, заместителей комиссаров и пр. и пр.

А страх этот велик. Служащие комиссариатов уже переходят заблаговременно на нелегальное положение – прописываются в одном месте, а сами живут в другом, тщательно скрывая свои адреса. Из десятиэтажного дома Нюрензеи <так!> выбросили всех жителей и очистили его для советских работников, но нашлось не больше десятка смельчаков, решившихся афишировать казенной квартирой свою принадлежность к правительственной партии.

Дворцы Ленина и Троцкого охраняются с тщательностью, какая не снилась самому опытному тирану. При следовании по улицам этих высочайших особ целые кварталы замирают, закрываются магазины, останавливаются трамваи, прекращается всякое движение. Однажды Троцкий вздумал отдохнуть от ратных подвигов в загородном ресторане. Услужливые телохранители обыскали всех посетителей ресторана и многих, которые, казалось, могли бы нарушить отдых властителя, арестовали…

Один раз судьба посмеялась над Троцким. Он решил навестить одну даму инкогнито, т.е под охраной всего полсотни латышей. Но когда он поднимался в лифте, вдруг машина испортилась и, повиснув в стеклянной клетке между третьим и четвертым этажом, он метался целых полтора часа на потеху всем обитателям дома. Люди, верящие приметам, видели в этом анекдоте предсказание: «Попадет, мол, в клетку, как Емелька Пугачев…» <…>

Благоразумный Ленин уже не раз настаивал на прекращении игры, но зарвавшийся игрок Троцкий ставит без удержа на карту еще и еще новые тысячи замученных, расстрелянных. Что ему? Ведь проигрывать ему нечего и, будучи ловким шулером, он надеется уйти хоть и с побитой физиономией, но все же, быть может, не с совсем пустым карманом.

И вот идет эта кровавая нечестная игра. <…>

Город как город. И нигде не заметишь специального коммунистического блаженства. Разве что улицы загажены больше, чем для столицы полагалось бы, да еще кое-где из пятых этажей торчат пулеметы и пушки. На стенах бесконечные воззвания и приказы. «Раздави эту гадину», – приказывает Троцкий своему доблестному войску (хорошенькое название для фарса в стиле: «Молчи, моя бестия»). Приказы кончаются стереотипным: «Расстрелять на месте». Это тоже плагиат еще от доброй памяти Трепова. На улицах самая обыкновенная, только несколько посеревшая толпа. Перед лавками тянутся хвосты: бесчисленные мелкие спекулянты продают по сногсшибательной цене папиросы, шоколад, резиновые подошвы – словом, все по-старому.

За зеркальными окнами кафэ можно видеть безукоризненные котелки, изящные френчи – это новые властители Москвы с небольшом остатком Советской России. Одетые с безвкусной изысканностью, с браслетками на руках, с кольцами на всех пальцах, штатские и военные – это дельцы нового пошиба.

Их дела темны и грандиозны. В столице рабочего и крестьянского правительства – это для них мука 800 р. пуд, извозчики на дутиках по 100 р. за конец, это они со своими дамами в дорогих мехах наполняют вечер<ние> загородные сады; это они реквизируют, национализируют и социализируют, это им, как вотчина, отдана Москва и Россия.

Старые генералы, лишенные пенсии, продают ваксу на Кузнецком, и матрос с подведенными глазами и накрашенными ногтями небрежно выкинет 500-рублевку за ящик сигар….10911091
  Ауслендер Сергей. От Москвы до Екатеринбурга (Страницы из дневника) // Зауральский край. 1918. 18 сентября. № 43. С. 2.


[Закрыть]

В результате описанных переживаний Ауслендер уже вскоре снова пустился в путь и, «[п]осле неправдоподобных многодневных блужданий по лесам Вятской и Казанской губерний, когда казалось совершенно невозможным выбраться из злого плена совдепии, мы попали в начале сентября <…> в свободную Казань»10921092
  Ауслендер С. В грозные дни // Сибирская речь. 1919. 5 июня (23 мая). № 118.


[Закрыть].

Публикации предшествовало редакционное введение: «Автор статьи С.А. Ауслендер, сотрудник “Русских Ведомостей”, вместе с сенатором Временного правительства Т.И. Полнером и бывшим помощником главнокомандующего ген. Духонина В.В. Вырубовым перешел большевистский фронт и через Казань прибыл в Екатеринбург несколько дней тому назад». Таким образом, предыстория этого путешествия восходит еще к весне 1918 года, когда у кн. Г.Е. Львова, бывшего министра-председателя Временного правительства, перебравшегося после выхода в отставку в Тюмень, возник план: «Германо-советскому засилию мечтал он противопоставить свободную и бескорыстную помощь американского народа. Предприятие еще смутно рисовалось в его уме: нужно было добраться через объятую гражданской войной Сибирь до Владивостока. Нужны были средства и полномочия… Но уже тогда порешил он выписать из Москвы двух ближайших своих сотрудников по Земскому союзу. Пользуясь проездом одного надежного земца, он передал ему тряпочку, которую тот зашил в свое платье. На тряпочке этой князь крупными буквами начертал приглашение В.В. Вырубову и Т.И. Полнеру пробраться в Сибирь, чтобы предпринять дальше совместную поездку. Тряпочка благополучно нашла в Москве сотрудников князя, и они принялись за подготовку дальнего путешествия… Но внезапно планы князя Львова были прерваны. 28 февраля 1918 г. его арестовали»10931093
  Полнер Т.И. Жизненный путь князя Георгия Евгеньевича Львова: Личность; взгляды; условия деятельности. М., 2001. С. 376.


[Закрыть]. Однако его соратники не отказались от идеи путешествия. Около 10 августа они двинулись в путь и в Нижнем Новгороде к ним присоединился Ауслендер с еще двумя спутниками.

Однако движение пароходов вверх по Волге было прекращено, и, подождав некоторое время, 17 или 18 августа они тронулись в путь. «Решили ехать путем далеким и неведомым, но другого нет. Пароходом до Северной ж.д., потом водой по Вятке до Камы. Другого пути не видно»10941094
  Ауслендер Сергей. От Москвы до Екатеринбурга (Страницы из дневника) // Зауральский край. 1918. 21 сентября. № 46. С. 2.


[Закрыть].

К сожалению, нам (будем надеяться, что пока) не удалось отыскать всего текста «страниц», поэтому о подробностях путешествия на лошадях с момента отъезда из Нижнего и до 31 августа мы можем только догадываться. Видимо, они мало чем отличаются от передвижения с 31 августа до 3 сентября, когда они договорились о том, что их довезут до Казани, где в тот момент советской власти не было. 4 сентября они прибыли в столь желанный город, но вскорости должны были с ним проститься: 10 сентября возникла реальная угроза сдачи города красным, что вызвало повальную эвакуацию. Еще до этого, 7 сентября путники оказались в уездном городе Лаишев недалеко от Казани, откуда на пароходе отправились в Симбирск, потом в Самару, а оттуда на поезде перебрались в Уфу, где расстались. 11 сентября Ауслендер уже в одиночестве добрался до Челябинска и на следующий день был в Екатеринбурге.

Сколько времени он там прожил, прежде чем переехал в Омск, мы не знаем. Но публиковался в газете «Зауральский край» он вполне регулярно. Под статьями находим, однако, противоречивые даты. Первая часть статьи «Осенние мысли» датирована: «20 октября. Омск»10951095
  Зауральский край. 1918. 27 октября. № 73. С. 2.


[Закрыть], а вторая – «17-30 октября 1918, Семипалатинск»10961096
  Зауральский край. 1918. 3 ноября. № 80. С. 2.


[Закрыть]. Если учесть, что между этими городами расстояние около тысячи километров, одновременное нахождение и там, и там представляется маловероятным. Еще одна его статья в той же газете была опубликована в ноябре10971097
  Ауслендер Сергей. Черная годовщина // Зауральский край. 1918. 15, 17 ноября. № 89, 91 (обширные цитаты из первой ее части приведены: Перхин В.В. Семнадцатый год в оценке С.А. Ауслендера. С. 228–237).


[Закрыть]. С 18 ноября он печатается в омских изданиях – но библиография его сотрудничества с ними уже составлена А.Г. Тимофеевым и опубликована10981098
  Тимофеев А.Г. С.А. Ауслендер в периодике «белого Омска» (18 ноября 1918 – 14 ноября 1919): Материалы к библиографии и несобранные статьи // Петербургская библиотечная школа. 2004. № 1. С. 20–37.


[Закрыть].

Не обладая пока возможностью отследить все публикации Ауслендера во всех московских газетах, где он сотрудничал, а затем газетах и других городов, где побывал (Нижний Новгород, Казань, Пермь, Екатеринбург, Семипалатинск), мы представляем аннотированную библиографию его публикаций в газете «Жизнь» в апреле – июле 1918 г.

Датировки даются в том виде, в каком они присутствуют на номере, особые случаи оговариваются в примечаниях. Не повторяется год издания и подпись автора, если она использует его полное литературное имя – «Сергей Ауслендер».

БИБЛИОГРАФИЯ

23 (10) апреля, № 1. С. 4. Страницы из дневника. I. Философия съедобного.

Очерк об особом значении еды в настоящее время и о превращении ее в мерило происходящего. Упоминается Николай II.

28(15) апреля, № 6. С. 3. Страницы из дневника. II. Розовый домик.

Очерк о визите к певице Б.Г. Казарозе (в Москве), о ее сыне. Воспоминания о предреволюционном Петербурге. Цитируется одна из «Александрийских песен» М. Кузмина.

4 мая (21 апреля), № 10. С. 1. Весенние соблазны [рассказ].

10 мая (27 апреля), № 12. С. 3. Голубой Киев.

К установлению в Киеве власти гетмана Скоропадского под контролем немцев. Воспоминания о детских годах в городе.

16 (3) мая, № 17. С. 3. «Гады».

Революционная фразеология и тон полемик как признак несостоятельности самой идеи большевистской революции.

17(4) мая, № 18. С. 3. Большой день.

Очерк о соединенном заседании пленума московского совета рабочих депутатов и центрального комитета. Даны беглые портреты Л.О. Мартова и Я.М. Свердлова.

19 (6) мая, № 20. С. 4. Страницы из дневника. Вечер импровизаций.

Описание вечера импровизаций в «Живом альманахе» в кафе «Десятая муза» 7 мая. Подробно описано участие В.Я. Брюсова, упомянуты выступления В.Г. Шершеневича и М.А. Долинова.

22 (9) мая, № 22. С. 3. Сомнительные слухи.

Пересказываются не оправдавшиеся слухи эпохи Первой мировой войны и 1918 года.

28 (17) мая, № 27. С. 3. [Без подписи]. Съезд «совнархозов»10991099
  Введение к репортажу сходно по стилю с очерком Ауслендера «Символическая случайность» в следующем номере газеты, где рассказывается именно об этом съезде.


[Закрыть].

29 (16) мая, № 28. С. 3. Символическая случайность.

Совпадение заседаний Всероссийского Съезда Советов Народного Хозяйства. 25 мая – 4 июня 1918 г. и большого пожара на Казанской железной дороге со взрывами боеприпасов. Подробно описано выступление Ленина.

2 июня (20 мая), № 32. С. 3. Шалаш Робинзона Крузо.

Очерк о настроениях текущего времени, констатация некоторого осторожного оптимизма.

6 июня (24 мая), № 35. С. 3. Фальшивый жест.

Выделение большевиками миллиона рублей на возведение памятника Карлу Марксу в Лондоне, вредность этого шага.

9 июня (27 мая), № 38. С. 3. Логика царствующих.

Нежелание власти замечать опасные симптомы в общественных настроениях, напоминание о пагубных шагах Николая II и А.Ф. Керенского, приведших их самих и страну к краху.

11 июня (29 мая), № 39. С. 3. Литературная демагогия.

Негодующий ответ на статью И.Г. Эренбурга «Стилистическая ошибка» (Возрождение. 1918. 5 июня) с упреками газете и ее авторам за появление такого материала. Упоминаются М. Кузмин, Н. Гумилев и др.

15 (2) июня, № 42. С. 3. Плавающие и путешествующие.

Стремление к отъезду из обжитых мест пребывания как симптом внутреннего здоровья человека.

16 (3) июня, № 43. С. 3. Торжество победителей.

Изгнание меньшевиков и правых эсеров из органов власти как большая ошибка большевиков, лишающих себя сильных оппонентов, способных исправить серьезные недостатки.

18 (5) июня, № 44. С. 4. Моим возражателям (Письмо в редакцию).

Полемика с откликами газет «Новости дня» и «Возрождение» на статью Ауслендера «Литературная демагогия» (см. выше).

23 (10) июня, № 49. С. 4. В царскосельских аллеях [рассказ].

Первоначально, еще в 1916 г., предназначался для газеты «Русская воля», однако опубликован не был. Перепечатан: Ауслендер Сергей. Петербургские апокрифы. СПб., 2005. С. 657–664.

26 (13) июня, № 51. С. 4. В царскосельских аллеях [окончание].

30 (17) июня, № 54. С. 3. В духоте.

Духота в природе как символ душной атмосферы сегодняшней советской России (один из главных симптомов – расстрел адмирала Щастного).

3 июля, № 56. С. 3. В Россию.

Описание отъезда из Москвы в Нижний Новгород, предстающего как познание России вообще. Надежды, возлагаемые на русскую провинцию.

Объединен материал двух статей, опубл. в п е р в ы е: Сергей Ауслендер: Материалы к биобиблиографии // «Сложная целостность» литературы: Исследования и публикации: К юбилею В.А. Келдыша. М.: ИМЛИ РАН, 2019. С. 403–413; Писатель, газета, революция: Сергей Ауслендер в 1918 году // Искусство и революция: сто лет спустя. Белград: Изд. филологического факультета Белградского университета, 2019. С. 176–187.

НЕЗАМЕЧЕННЫЙ ОТКЛИК НА «ДВЕНАДЦАТЬ»

В 1982 году Ю.М. Гельперин опубликовал стихотворение Константина Липскерова памяти Блока:

 
Владеет бытием мучительным поэта
Внимательный Господь. Его он знает срок.
И Пушкин наземь пал, когда он жить не мог,
Чтоб воспарить среди певучего расцвета.
 
 
Не горько мне звучит: он умер, снежный Блок.
К чему о нем печаль? Зачем возникла эта
Тень малодушия? Душа его согрета,
Как прежде, музыкой полувоздушных строк
 
 
Ничто не кануло, ничто не изменило.
Лишь то он позабыл, что в днях его томило,
Лишь горестных страстей избег он водоверть.
 
 
О девушка! Платок свой траурный не комкай.
Качая перьями, прекрасной Незнакомкой
Склонилась к Рыцарю измученному Смерть11001100
  Литературное наследство. М., 1982. Т. 92, кн. 3: Александр Блок. Новые материалы и исследования. С. 580.


[Закрыть].
 

Трудно не заметить основное настроение стихотворения: смерть Блока не печальна, потому что она принесла освобождение от «горестных страстей» и от того, «что в днях его томило». Для поэтического некролога – странные мысли.

Кажется, мы можем понять, почему они возникли.

В 1918 г. Липскеров написал стихотворение, нигде потом не перепечатывавшееся и оставшееся затерянным на страницах недолговечной московской газеты «Жизнь». Оно опубликовано в первомайском номере, и как будто бы общее настроение, продиктованное первыми двенадцатью стихами, соответствует праздничному дню:

 
Так бывает, так случается:
Сердце солнцем наполняется,
Приближается весна.
 
 
Станет любо то, что не-любо,
Наши песни не звенели бы
Без весеннего вина.
 
 
Солнце! лед весенних луж ломи!
Вижу парней, парней с ружьями,
Запрокинутыми вниз.
 
 
Неразумные, безгрешные!
Песни сердца, песни вешние
С вашей поступью слились.
 
 
Может, пьяна <так!> волей, гулами
Вы с приподнятыми дулами
Устремитесь на меня.
 
 
Все же лютые, пригожие,
Я люблю вас, звери божие <так!>,
Дети с душами огня.
 
 
Да и смерть нам не от неба ли?
Да и страшно ль? Трах – и не было!
Только выстрел, только кровь.
 
 
Только песня вам достанется,
Только с ней моя останется
К юной родине любовь11011101
  Жизнь. 1918. 1 мая (18 апр.). № 8. С. 3. В прижизненных книгах Липскерова стихотворение не перепечатано. Вошло в машинописный сборник «Кочующий огонь» (РГАЛИ. Ф. 1737. Оп. 1. Ед. хр. 5) с небольшими разночтениями.


[Закрыть].
 

Стихотворение странное для последовательного «неоклассициста» Липскерова. Странность эта прежде всего чувствуется в рифмах. Ценитель и поклонник точной и чаще всего традиционной рифмы, здесь он трижды использует составную рифму с редкостным лексическим составом и не слишком точную. Особенно выделяются, конечно, «нé любо – не звенели бы» и «луж ломи – ружьями». Помимо этого обращают на себя внимание сугубо разговорные формы вроде «пáрней» (о других будет речь далее). И, конечно, нельзя не заметить, что здесь мы сталкиваемся с парадоксом, чем-то напоминающим вышеприведенный сонет: начавшись за здравие, стихотворение в прямом смысле слова кончается за упокой.

Как нам представляется, все эти странности вызваны тем, что стихотворение является реакцией на поэму Блока «Двенадцать», как она была прочитана младшим поэтом, только реакция эта не эксплицирована, а осталась «на глубине».

Прежде всего, ее маскирует иное время года: вместо зимы с вьюгой, холодным ветром, темнотой и огнями, у Липскерова весна и светлое время суток. Причем весна его очень напоминает блоковскую, которая «без конца и без краю»11021102
  Блок А.А. Полн. собр. соч.: В 20 т. М., 1997. Т. 2. С. 185. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страницы. Поэма «Двенадцать» (т. 5) цитируется без указания тома и страницы.


[Закрыть]. Так, кажется уместным сближение стиховой организации стихотворения Липскерова с «Вербочками» Блока. Во втором случае перед нами трехстишия (складывающиеся в шестистишия, как и у Липскерова), состоящие из двух строк трехстопного хорея с дактилическими рифмами и такой же трехстопной строки с мужской, которая будет зарифмована с шестой строкой. У Липскерова трехстопный хорей заменен четырехстопным, все остальное буквально повторяется. К слову заметим, что первое мая приходилось в 1918 г. на Страстную неделю, т.е. вскоре после Вербного воскресенья.

Начинающие стихотворение Липскерова два слова «Так бывает» в русской поэзии (по данным Национального поэтического корпуса русского языка11031103
  См.: http://www.ruscorpora.ru/search-poetic.html.


[Закрыть]) не часты. Один из одиннадцати случаев, которые он мог знать – в знаменитом блоковском «Есть игра: осторожно войти…» (3, 26; остальное – Кантемир, Ржевский, Грибоедов, Мятлев, Случевский, Трефолев, Кузмин в «Курантах любви», юная Цветаева и дважды Ахматова). Для «сердце солнцем наполняется» Липскеров еще не мог знать напечатанное лишь через полгода блоковское «Я ношусь во мраке, в ледяной пустыне…» (4, 14; кстати сказать, Блок работал над его доделкой в мае 1918 года), но наверняка знал стихи Вяч. Иванова, из которых исходил и Блок, что отмечено комментаторами (4, 404). К области случайных совпадений, как нам кажется, следует отнести липскеровское «любо» в сопоставлении с «На чердаке» Блока (2, 137).

Зато следующие два трехстишия насыщены выражениями (прямо совпадающими или синонимичными им) из «Двенадцати». «Парни с ружьями» вполне соответствуют «нашим ребятам» («Как пошли наши ребята»), «ружья» у Блока существуют на равных правах с винтовками («австрийское ружье», «оплечь ружейные ремни»11041104
  В параллель чуть более раннему: «Винтовок черные ремни».


[Закрыть], «за плечами – ружьеца»), Липскеровское «неразумные» сопоставимо с блоковскими «Загубил я бестолковый» и «бессознательный ты, право», «поступь» – не только «нежная поступь» Христа, но и вполне убедительная параллель к «Раздается / Мерный шаг». Но самое, на наш взгляд, очевидное – совершенно не соответствующее духу русского языка выражение: «…с ружьями, / Запрокинутыми вниз». Видимо, поэт имел в виду винтовки, повешенные за спиной стволом книзу, а не кверху, как положено по всем уставам. Но – «запрокинутые»? Форма очень непривычная11051105
  Большой Академический словарь русского языка дает лишь один похожий пример: «Мужики, верхом на устало шагавших лошадях, с запрокинутыми сохами возвращались с пахоты. Верес. Поветрие» с пометой «Просторечн.». Отметим, что в названной выше машинописи сборника «Кочующий огонь» использована форма, более согласующаяся с нормой: «Опрокинутыми».


[Закрыть], и объясняется это, как мы полагаем, только одним – столь же грамматически сомнительными блоковскими строчками о Катьке: «Запрокинулась лицом, / Зубки светят жемчугом»11061106
  Словари (Даля и Большой Академический) не дают ни одного примера управления творительным падежом, только винительным (ср. у Блока: «Ты запрокинула голову в высь» (2, 146)). Поэтический корпус также не дает подобных образцов.


[Закрыть].

Идущие навстречу вооруженные люди охарактеризованы у Липскерова амбивалентно. Они «неразумные», но в то же время неразумье их безгрешное, они и «лютые», и «пригожие»11071107
  Отметим у Блока во «Всюду ясность Божия…»: «Девушки пригожие, / Как сама земля» (2, 94). В подавляющим большинстве случаев, зафиксированных Национальным поэтическим корпусом, эпитет относится к женщинам, и только в одном примере из И. Эренбурга ‒ к солдатам. Дважды у Блока встречается и слово «лютые».


[Закрыть], звери – но божьи, «дети с душами огня». Они пьяны «волей» и «гулами» (ср. у Блока: «Гуляй, ребята, без вина»), к тому же следует учитывать, что в стихотворении Блока «Пожар» «вдали несутся гулы» (2, 133), которые потом преображаются в обманный «отдаленного восстанья / Надвигающийся гул…» (2, 136).

Еще раз лексика «Двенадцати» (повторимся, точные повторы и синонимы) концентрируется в предпоследнем трехстишии. Особенно, конечно, заметно это при сравнении со сценой убийства Катьки. Звук выстрела у Липскерова приглушен, но по сути он тот же, что и раскатистое «Трах, тарарах-тах-тах-тах-тах!» или «Трах-тарарах» у Блока. Его «смерть» откликается в «мертва, мертва», «выстрел» многократно подразумевается всей ситуацией и здесь, и ранее («Пальнем-ка пулей в Святую Русь»), и далее: «Выходи, стрелять начнем!», – а вслед за этим снова «Трах-тах-тах». На липскеровскую «кровь» в этой сцене у Блока есть только намек («простреленная голова»), но дальше будет названа прямо: «Али руки не в крови / Из-за Катькиной любви?», причем вечная рифма «кровь – любовь», только в разных падежных формах, повторяется и там, и там.

И наконец, вряд ли можно не упомянуть «родину» из последней строки стихов Липскерова. С 1912 г. раздел «Родина» существовал в «третьем томе» Блока как одна из его центральных частей. Только у Блока это понятие осложнено массой исторических, культурных, часто трагических ассоциаций, а у Липскерова это просто «юная родина». И здесь, пожалуй, имеет смысл вспомнить стихотворение З.Н. Гиппиус, названное «Юный март», с эпиграфом из «Марсельезы»: «Allons, enfants de la patrie …», что вполне возможно перевести как «Вперед, дети родины»:

 
Пойдем на весенние улицы,
Пойдем в золотую метель.
Там солнце со снегом целуется
И льет огнерадостный хмель11081108
  Гиппиус З. Стихотворения. СПб., 1999. С. 218 (Новая библиотека поэта).


[Закрыть].
 

Топика этой строфы отразилась в начале стихотворения Липскерова очень полно: «весна», «солнце», «снег/лед», «хмель/вино», при этом весна не наступила, а лишь приближается. Сюда же хорошо вписывается и «воля» из последней строки стихов Гиппиус. Конечно, топика эта во многом общая для поэтических откликов на Февральскую революцию, но, кажется, у Гиппиус она существует наиболее концентрированно, что вызывает в памяти именно «Юный март».

Мы отнюдь не хотим сказать, что Липскеров каким бы то ни было образом откликается на диалог Блока и Гиппиус, – к тому времени, когда было напечатано стихотворение, он еще просто не сформировался. Младший поэт, разделяя настроение, владевшее многими (в том числе и Гиппиус), фиксирует, что через год после «юного марта» на улицах появляются совсем иные «парни с ружьями», которых Блок изображает в своей поэме. И они становятся не только носителями какой-то высшей правды, как у Блока, которым дозволено даже убийство «виноватой» Катьки, но бездумными убийцами вовсе уже безвинных.

Последнее, что нам остается обсудить, – это вопрос о времени создания липскеровского стихотворения. В не раз уже упоминавшемся машинописном сборнике «Кочующий огонь» стихотворение датировано 1917 годом, что должно опровергать все наши рассуждения. Однако даже самый беглый анализ помет у стихотворений этого сборника показывает, что они делались задним числом и далеко не безупречно. Так, возле интересующего нас текста стоят написанные карандашом буквы «З л», что практически наверняка должно обозначать место публикации – сборник стихов Липскерова «Золотая ладонь» (М., 1922). Однако оно там отсутствует. Память подвела поэта. В других случаях она подводила его и в датировках. Так, стихотворение «На В. Ходасевича дружеская пародия» явно пародирует белые ямбы Ходасевича, которые тот начал писать лишь в начале 1918 года (наиболее отчетливо спародированный «Эпизод»), а последняя строка пародии откликается на какую-то из двух завершающих строк стихотворений Ходасевича – то ли «2-го ноября» (что вероятнее), то ли «Обезьяны». Первое из них было закончено 1 июня 1918 г., второе же и вовсе в 1919 году (хотя существовал вариант лета 1918 года). То есть пародия Липскерова никак не могла появиться ранее этого времени, но в машинописи сборника «Напрасней розы» оно датировано: «1916 г.»11091109
  РГАЛИ. Ф. 1737. Оп. 1. Ед. хр. 9. Л. 90. Пародия опубликована: Русская литература ХХ века в зеркале пародии / Сост., вступ. статья, статьи к разделам, послесл., коммент. О.Б. Кушлиной. М., 1993. С. 28.


[Закрыть]. Стало быть, датировкой «Так бывает, так случается…» в поздней машинописи мы можем пренебречь и исходить в расчетах из иных соображений. Terminus ante quem – 1 мая 1918, дата публикации. Поэма «Двенадцать» была напечатана 3 марта 1918, что вполне соответствует нашим рассуждениям о времени написания стихов – март–апрель 1918 года. Могли ли они быть созданы весной 1917 года? Представляется, что это чрезвычайно маловероятно. Эйфория «великой бескровной», ощущение братства с вооруженными людьми, как кажется, – единственно зафиксированные чувства у творческой интеллигенции того времени, и ожидать написанного в марте–апреле 1917 года стихотворения об убийстве поэта было бы невозможно. Иное дело весной 1918, после недавнего зверского убийства в больничной палате «парнями с ружьями» безоружных и беззащитных Шингарева и Кокошкина, да и другие инциденты того времени, которые свидетельствовали о наступившей возможности даже не красного террора, а полного разгула кровавой стихии. Блок эту стихию хотя бы отчасти оправдывал. Липскеров – скажем осторожно – ее опасался, и потому отвечал «Двенадцати» своим стихотворением.

В п е р в ы е: Русская литература. 2018. № 2. С. 47–51.