Электронная библиотека » Николай Добролюбов » » онлайн чтение - страница 17


  • Текст добавлен: 14 июня 2022, 16:00


Автор книги: Николай Добролюбов


Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Есть и другая сторона, неприятно поражающая в Кавуре, это – его личность. Кавур понимает себя и понимает людей, его окружающих; он ценит их очень мало и дурно делает, что дает им это чувствовать. Он не терпит равных себе, не привыкши встречать их много. Всё, чего он касается, должно сгибаться перед ним, должно согласиться быть окамененным в этой могучей руке. Сам король уступает его магнетическому влиянию. А кто не хочет уничтожиться перед Кавуром, тот решительно становится его врагом, или, лучше сказать, противником.

Прибавьте к этому его манеры – резкие, тяжелые, без всякого внимания к чужой щепетильности; саркастическую улыбку, кристаллизованную на его губах, привычку давать приказания, его мещанскую фигуру, которая не дает никаких шансов успеха даже его комплиментам и вежливостям в отношении к тем, кого он хочет завлечь; его речь, отрывистую или вялую, его голос, хриплый и металлический, дурно действующий на вас с первого раза, его жест – нетерпеливый и неровный, – и вы довольно полно представите себе этого человека, который мало привлекает вас сам по себе, если вы не привязаны к нему другими отношениями.

В парламенте Кавур держит себя, совершенно как будто бы левой стороны не существовало, как будто бы он находится в своем салоне, среди своих, – особенно когда ему скучно. Он разговаривает, смеется, оборачивается спиной к своим сочленам, зевает, скоблит по столу своим куп-папье[493]493
  Галлицизм: coupe-papier — разрезной нож для книг, конвертов, бумаг.


[Закрыть]
, отпускает эпиграммы; если бы он имел американские привычки, он бы клал ноги на министерский стол… Он видит в парламенте только большинство, то есть своих преданных друзей».

А как он третирует этих друзей, на этот счет рассказывает забавный анекдот, между прочим, Брофферио, в 16-м томе своих записок: «I miei tempi»[494]494
  «Мои времена», т. 16: Torino, 1860.


[Закрыть]
. Раз пришлось ему идти из парламента вместе с Кавуром, который хотел его уломать на что-то. Несмотря на серьезность разговора, Кавур поминутно оставлял Брофферио, встречая других депутатов, и делал им какие-то внушения. После седьмого раза Брофферио заметил насмешливо: “Как трудно повелевать, граф!”… На это Кавур ответил: “О, это такие животные (sono cosi bestie), что им поминутно надо повторять их урок…”». Брофферио преспокойно напечатал это при жизни Кавура, да еще с несколькими пикантными замечаниями…

Но пора перейти к тому, что составляет главнейшую заслугу и истинную славу Кавура, – к его дипломатической деятельности. Во внутреннем управлении он был далеко не безукоризнен, характером тоже был не совсем ангел – в этом соглашаются все беспристрастные люди. Согласимся и мы, скрепя сердце, – ибо не можем представить достаточно фактов, которые бы доказывали величие и гениальность Кавура как администратора и выставляли бы его деятельность чистою от эгоистических расчетов и мелкого самолюбия. Но нам нужно во что бы то ни стало отыскать в Кавуре великого человека, о котором плачет цивилизация. Обратимся же к Кавуру-дипломату и укажем его права на славу и на благодарность человечества.

Чтобы сделать наши выводы более прочными и, так сказать, нерушимыми, мы постараемся отделить от истинных заслуг те пустяки, которые имеют важность в глазах некоторых профанов, но которые не могут служить серьезным патентом на бессмертие. Кавур – такой человек, что ему нет надобности в мнимых заслугах; у него и истинных должно быть довольно, и «а un homme de celte taille l’admiration meme doit la verite»[495]495
  «По отношению к такому человеку восхищение будет только справедливостью» (фр.).


[Закрыть]
, как прекрасно выразился г. Вильбор[496]496
  «Cavour», par Vilbort [ «Кавур», (Жозефа) Вильбора]. [Parigi-Venezia, 1861], р. 30. – Прим. автора.


[Закрыть]
.

Вот, например, люди, которым в диковинку всякая самостоятельная мысль, восхваляют Кавура за ловкое усвоение английских идей. Французский биограф Кавура, г. Ипполит Кастиль, выражается чрезвычайно наивно: «Графа Кавура всегда поражала обширность видов английских министров, холодная и разумная отвага, с которою они шли вперед… Граф Кавур, как человек решительный, стал подражать их примеру (imita leur exemple) и начал давать Пьемонту это движение, которое потом уже не останавливалось». Положим, что это правда; положим, что Кавур принял свою систему действий, позарившись на английских министров – вот, мол, они обширные виды имеют, давай же и я буду иметь обширные виды. Но скажите на милость, можно ли так компрометировать человека? «Подражал обширности видов и холодной отваге» английских министров – ведь это всё равно что сказать, что, например, австрийский поэт Яков Хам подражал возвышенности чувств и патриотизму русского поэта Аполлона Майкова!..[497]497
  Яков Хам – один из псевдонимов Добролюбова, вероятно, аллюзия на фамилию Хомякова (Хам, Яков). Стихи Якова Хама (см. ниже) пародировали консервативную позию славянофилов и других поэтов, в том числе Аполлона Майкова, опубликовавшего во время Крымской войны цикл военно-патриотических стихотворений.


[Закрыть]

Или вот другие, имея способность восхищаться ловкими оборотами речи и тонкими фразами, возносят к небесам графа Кавура за его великолепные дипломатические ноты. Нам кажется, что эти господа смотрят на Кавура точно так же, как смотрел на русских писателей тот чиновник, который об авторах, особенно ему нравившихся, отзывался следующим образом: «Славно пишет, канашка, – бойкое перо!»

Третьи восхваляют Кавура за либерализм его политики; об этих уж и говорить нечего: им, как видно, и либерализм в диковинку… Еще бы Кавур был реакционером, да его бы хотели возвести в великие люди! Довольно, кажется, и Меттерниха на этот случай.

Многие, смотря на дело с более существенной стороны, уверяют, что Кавур «создал Италию» и утвердил итальянское единство. Вот это другое дело, и если бы факты подтвердили это мнение, тогда, точно, следовало бы преклониться пред гением Кавура и пред необъятностью его энергии. Но и этой заслуги, конечно, сам Кавур не мог бы по справедливости приписать себе, как совершенно ему не принадлежащей… Зачем же брать чужое человеку, у которого есть так много своего! Впрочем, это дело серьезное, и от него нельзя отступиться без подробного рассмотрения фактов. Поэтому мы и обратимся к внешней политике графа, чтобы видеть, какую роль играло в ней задуманное единство Италии.

Мысль о единстве Италии была благородною и отдаленною мечтою многих из лучших людей ее. Выраженная еще Данте и Макиавелли, мечта эта не затерялась в течение веков; но дела Италии шли так дурно, что ни у кого не хватало храбрости принять мечту единства как что-нибудь серьезное и осуществимое. Рассудительные и ученые люди отвергали ее как нелепейшую утопию, дипломаты смеялись над нею, ревностнейшие патриоты хлопотали только о союзе итальянских властителей против иноземных вторжений. Но в самой Италии, как видно, вовсе не было такого страшного разъединения между народами, – как обыкновенно уверяли. В народе мысль политического единства должна была бродить бессознательно; это мы видим из того, что около 1830 года мог уже явиться в Италии человек, твердо и решительно выразивший эту мысль и скоро привлекший к себе сильную партию. Этот человек был Джузеппе Маццини. О нем у нас рассказывают ужасы, благодаря тому что всякая чепуха, рассказываемая о нем и его партии разными корреспондентами иностранных журналов, у нас подхватывается на лету (уж не знаю ради каких интересов) и предается гласности без дальних справок. Кто-нибудь хватит, что маццинисты зовут Мюрата[498]498
  Речь идет о принце Люсьене Мюрате; см. прим, на с. 112.


[Закрыть]
в Неаполь, – и у нас это перепечатают; другой возвестит, что Маццини убийц рассылает по Европе – против разных королей, – у нас и этого не пропустят. Однажды какой-то французский журнальчик, помнится, отличился оригинальным выражением, что в каких-то беспорядках участвовал один «бурбонский маццинист» (а может быть, и наоборот: «мацциниевский бурбонист»), – глядь, и это выражение как раз в русских газетах!.. Поэтому у нас Маццини считают, кажется, каким-то кровожадным чудовищем и знают о нем только то, что он всегда был неудачным заговорщиком. Но всматриваясь ближе в ход итальянских дел последнего времени, нельзя не видеть в них отдаленной, но решительной инициативы Маццини. Человек этот, без всякого сомнения, сильно ошибался в половине своих идей, резюмированных в его девизе: «Dio е popolo»[499]499
  Бог и народ (ит.).


[Закрыть]
; можно не сочувствовать некоторым его воззрениям, но невозможно отказать ему в удивлении к его неутомимой энергии и неуклонной верности своим идеям относительно создания единой, независимой Италии. Не место здесь рассказывать всё, что им было делано; заметим только, что его пропаганда была могущественнейшим двигателем итальянского общего дела. В 1848 году Венеция и Милан уже хотели соединиться с Пьемонтом, мысль эта не совершенно чужда была и Тоскане, в Риме и Неаполе народ требовал, чтобы посланы были войска на помощь Карлу-Альберту в войне за Италию… Граф Кавур в то время развивал в своем «Risorgimento» идеи графа Бальбо о союзе властителей и о постепенном ослаблении австрийского влияния на полуострове. Когда было произнесено самонадеянное, но благородно-энергическое изречение: «Italia fara da se», граф Кавур даже не понял, что тут значит «Италия», – он принялся доказывать необходимость для Пьемонта союза с Англией. Он был, конечно, прав по-своему… Прошло несколько лет, он сделался первым министром, и целью его политики сделалось возвышение Пьемонта за счет Австрии… Идея этой политики была не нова: антагонизм Савойского дома с Габсбургским, Сардинии с Австрией не был ни для кого тайной, по крайней мере со времени Венского конгресса. В 1848 году антагонизм этот проявился в войне, кончившейся в пользу Австрии; но после войны все очень хорошо понимали, что дело не кончено, а только отложено. Продолжать его было необходимо для здравой политики, и Кавур умел понять это. Но для достижения цели были два средства, из которых предстоял выбор сардинскому министру, и в своем выборе Кавур именно показал направление своих идей и степень обширности своих целей.

Одно средство было национальное, прямое, решительное, рассчитывавшее на силы и участие народа всей Италии. Это средство с 1832 года постоянно было проповедуемо радикальной партией. В нем независимость Италии не отделялась от ее гражданской свободы и опиралась на политическое единство. В числе приверженцев этой политики были люди слишком горячие и опрометчивые – это правда. Например, Брофферио тотчас после новарского поражения требовал поголовного ополчения для продолжения войны; он не мог найти поддержки своему требованию, и, следовательно, оно было по крайней мере несвоевременно, и люди более осторожные могли не принимать подобных крайних мер. Но тем не меньше программа радикальной партии могла быть принята сардинской политикой в общих основаниях. Основания эти были: создание Италии как единой великой державы, освобождение ее не только от австрийского, но и от всякого иностранного влияния, организация государства с предоставлением самых широких прав народу и с устройством самых надежных средств для действительного пользования этими правами. Для достижения этой цели требовалось слитие Пьемонта с Италией, самоотвержение правительства в отношении к своим старым привилегиям, доверие к народу и предоставление ему инициативы, которая, разумеется, и не замедлила бы высказаться, при пособии радикальной пропаганды.

Программа эта имела для Кавура два неудобства; во-первых, в ней предполагались революционные средства, к которым он всегда питал недоверие и отвращение. Правда, еще в 1848 и 1849 годах выказалось самоотвержение итальянских республиканцев, которые жертвовали своими прямыми стремлениями для политического соединения Италии и признавали пьемонтскую монархию. Пример Манина доселе всем памятен. Поэтому граф Кавур мог бы не опасаться «разрушения порядка» от принятия радикальной программы. Но он никогда не хотел верить искренности республиканцев; ему всё казалось, что его хотят надуть. Маццини в 1859 году писал о нем: «Человек тактических уловок, а не принципов, и способный осуществлять собственные планы посредством обмана, он уже не верит и искренности других». Это нам кажется очень верно и нисколько не оскорбительно для Кавура как дипломата. Второе затруднение для Кавура в программе радикалов состояло именно в том, что она обнимала всю Италию, тогда как он помышлял только о Пьемонте. Прикладывая эту программу к Пьемонту, он действительно имел право считать ее нелепою: Пьемонт никогда не мог один бороться с Австриею, никогда не мог претендовать силою вломиться в семью великих европейских держав. Теперь уже было не то время, что, например, при Фридрихе Великом, – Пьемонт не мог, оторвавшись от остальной Италии, самостоятельно разыграть роль, подобную роли Пруссии в Германии, хотя бы даже в Турине и явился свой Фридрих. Австрия сторожила движения Пьемонта и окружала его со всех сторон своими приверженцами, да и Франция была в положении двусмысленном. Пьемонт не мог выдержать борьбы – в этом Кавур был совершенно прав, и в приложении к одному Пьемонту программа радикалов, точно, оказывалась нелепостью. Нужно было выбрать другую.

Другая программа была гораздо уже и беднее, но по этому самому осязательнее, легче для исполнения и менее стеснительна для значения и привилегий пьемонтского министра и всего правительства. Это был дипломатический расчет парализировать на полуострове влияние Австрии другим влиянием – французским, с надеждою отвоевать у Австрии, при помощи Франции, Ломбардо-Венецианское королевство. Известно (об этом г. Феоктистов даже несколько статей написал), что Франция – естественная противница Австрии и что Италия была постоянно между ними яблоком раздора. Преобладающее влияние на полуострове одной из этих держав всегда возбуждало беспокойство другой, и они сейчас же готовы были лезть в драку друг с другом. Это знали все; не мог не знать и Кавур и решился этим воспользоваться. Сначала, как мы видели, он побаивался Франции – когда там была республика, и предлагал даже обратиться к Англии, на том основании, что та везде суется и, хоть вовсе не по пути, но могла бы заехать и в Пьемонт… Но вскоре во Франции выяснилось значение Людовика Наполеона, а после coup d’etat невозможны стали уже никакие сомнения… Мы видели, как Кавур в начале 1852 года хлопотал о законе, чтобы преступления печати против чужих правительств были преследуемы судейским порядком, а не отдавались суду присяжных, как прежде. Это прямо и почти исключительно относилось к новому правительству Франции. Потом, воспользовавшись кратковременным удалением от дел, в том же году Кавур посетил Париж, представился императору, и они очень понравились друг другу. С этих пор вся деятельность Кавура в иностранной политике сосредоточена на возможно теснейшем сближении с императором французов и на снискании его пособия против Австрии.

Требовалось ли быть Колумбом, чтобы изобрести такую политику и пуститься в нее, закрывши глаза на последствия, – это мы предоставляем разобрать читателям. А с своей стороны приведем два мнения об этой политике – одно враждебное, другое похвальное.

Первое высказано Маццини, и само собою разумеется, что оно отзывается раздражением: «Упрямый больше, чем смелый, неспособный, по недостатку высоты сердца и высоты ума и веры, подняться до обширных планов, Кавур приковал себя к одному интересу – к династическому интересу Савойского дома. Отнять власть у папы, основать национальное единство – у него и в мыслях не было. Об этом говорили, потому что это казалось хорошим средством прельстить некоторых легковерных. Но настоящие планы Кавура никогда не преступали за пределы программы, не удавшейся в 1848 году, – о королевстве Северной Италии. Италия была для Кавура средством, а не целью… При таких расположениях путь, избранный им, был хоть и безнравствен, но логичен. Пьемонт не мог тогда, и никогда не может сам собою овладеть всей Ломбардо-Венецией. Нужно было, значит, искать союзника. Упорно отвергая союз народа, он должен был искать союзника там, где существовали интересы, делавшие союз возможным, и где можно было найти оружие вместе против Австрии и против революции. Отсюда союз с Бонапартом, – союз, который уже стоил Италии осмеяния и позора и еще будет стоить ей новой крови»[500]500
  Это писано было в конце 1859 года: Mazzini. «La questione italiana e i repubblicani» [Маццини. «Итальянский вопрос и республиканцы» (ит.)]> р. 9. – Прим. автора.


[Закрыть]
.

Другое суждение принадлежит г. Петручелли де ла Гаттина: «Кавур, который, по несчастию, не всегда имеет дар угадывать людей, отличается способностью всегда угадывать положение и даже более возможные стороны известного положения. Эта-то изумительная способность и помогла ему создать нынешнюю Италию. Министр державы четвертого порядка, он не мог создавать положений, подобно императору Наполеону, не мог и опираться на великую национальную силу, как лорд Пальмерстон. Он должен был отыскать щель в европейской политике, проскользнуть туда, съежиться там, устроить мину и произвести взрыв. Таким-то образом он и победил Австрию и обеспечил себе помощь Франции и Англии. Пред чем отступили бы другие государственные люди – в то Кавур бросился очертя голову, исследовавши глубину и рассчитавши даже выгоды падения. Крымская экспедиция, его поведение на Парижском конгрессе, уступка Ниццы, вторжение в Папскую область прошлой осенью – были последствиями крепкой решимости его духа».

В этих двух отзывах я не нахожу резкой разницы, что касается до фактических оснований: оба признают, что Кавур думал только о Пьемонте, что он не мог опираться на народную силу, что он искал только победы над Австрией и в результате променял одно иностранное влияние на другое… А кто из двух авторов справедливее смотрит на дело – пусть опять решат читатели. А наше дело – летописное.

После сделанных общих замечаний нет надобности распространяться об общеизвестных фактах, в которых выразилась политика графа Кавура. Проследим их коротко.

В 1853 году, опираясь на предполагаемое участие Франции, Кавур начал дело с австрийским правительством по поводу конфискации в Ломбардии, вследствие волнения 3 февраля, имений некоторых пьемонтских подданных, большею частию ломбардских же эмигрантов. Кавур писал очень резкие ноты австрийскому кабинету, отозвал посланника, рассылал меморандумы ко всем державам, а в парламенте вытребовал 400 тысяч франков на вознаграждение семейств, пострадавших от конфискации. В Ломбардии и Пьемонте это имело очень хороший эффект. Австрия отчасти удивилась внезапной храбрости Пьемонта, но не сдавалась и принимала угрожающее положение. Пьемонт, с своей стороны, принялся за укрепление Александрии и Казале и за увеличение военных средств… Между тем в это самое время началась Восточная война. В 1854 году Сардиния была приглашена принять участие в союзе держав против России и в 1855 году послала войско в Крым. Этим фактически заявила она свое значение в ряду европейских государств…

Впрочем, здесь надо остановиться. Крымская экспедиция сардинцев представляется многими таким актом политической мудрости Кавура, таким гениальным ударом, которому Италия решительно одолжена чуть ли не всеми благами, полученными ею с тех пор. Теперь мне представляется очень диким – считать единство Италии следствием крымской экспедиции сардинцев; но в Италии и во Франции не проходило дня, чтоб я не встречал в какой-нибудь газете этого убеждения, выраженного совершенно как какая-нибудь аксиома. Сам Кавур говорил в парламенте то же, что министерские журналы писали на этот счет в своих статейках… Довели меня до того, что я если и не верил связи итальянского единства с битвою при Черной[501]501
  Битва на Черной речке 4(16) августа 1855 г. закончилась поражением русских войск; одна из центральных улиц в Турин названа в честь этой франко-сардинской победы.


[Закрыть]
, но и не считал уже слишком дикими фраз вроде, например, следующих: «При начале Восточной войны граф Кавур с радостью увидел, что представляется давно желанный случай – войти Пьемонту в совет великих держав и тесно соединиться с ними. Пьемонтцы пришли сражаться в Крым, и с этого дня Кавур получил право громко и торжественно говорить Европе о бедствиях Италии и об австрийском угнетении. С этого дня надо считать эту независимость Италии»[502]502
  Hipp. Castille. «Le comte de Cavour» [Ипп. Кастиль. «Граф Кавур» (фр.)], р. 51. – Прим. автора.


[Закрыть]
. После таких штук, повторяемых ежедневно, мне не показалось даже необычайным и другое, тоже французское, предположение: что так как армия есть самое прямое выражение правительства, то «пьемонтская армия в Крыму своей образцовой дисциплиной осязательно опровергла клеветы на Пьемонт, уверявшие, будто бы это государство, преданное в жертву анархии, не признающее ни законов, ни Бога»[503]503
  «Le Piemont…», par Verasis [ «Пьемонт…», Веразиса (фр.)], р. 23. – Прим. автора.


[Закрыть]
. Но я полагаю, что на человека свежего все подобные выходки должны производить раздирающее впечатление, даже если он и не знает хорошенько истинного хода тогдашних дел.

А ход дел был таков. Наполеон хотел вовлечь Австрию в войну с Россией. Австрия, ведя по обычаю двойную игру, отвечала, что она не может согласиться на это ввиду угрожающего положения Пьемонта. Тогда император французов взялся уладить дело и послал в Турин такого рода депешу: «Для успокоения подозрений Австрии Пьемонт должен – или 1) распустить войска, или 2) допустить Австрию поставить гарнизон в Алессандрии, или 3) послать 30 000 в Крым». Из этих трех условий последнее было, разумеется, наиболее благовидным и наименее постыдным. Нечего делать – сделали заем в 50 миллионов, снарядили 15 000 и послали[504]504
  Сведение о тайных переговорах Наполеона с Кавуром по этому предмету было публично высказано в одной речи Кошутом еще в начале 1850 года, до собрания конгресса. Кошут говорит, что знает это из частных источников, но берет на себя полную ответственность за достоверность факта: «Revelations sur la crise italienne», par Louis Kossuth [ «Рассуждении по поводу итальянского кризиса», Лайоша Кошута (фр.)]. [Bruxelles, 1859], р. 22. – Прим. автора.


[Закрыть]
. Это было уже в 1855 году; война скоро кончилась, но сардинцы успели потерять до 4000 человек. Зато при окончании войны «Европа читала», по выражению одного француза, следующие слова в «Moniteur universel»[505]505
  «Le Moniteur universel» – французская ежедневная газета (1789–1868).


[Закрыть]
: «Сардинская армия приняла участие в опасностях: она разделит честь и славу успеха. Союзники в воине – правительства английское, французское и пьемонтское будут соединены и в переговорах, когда мир будет завоеван их оружием. Опасности, почести, выгоды – всё будет разделено».

И точно, в 1856 году сардинским уполномоченным дозволено было участвовать в Парижском конгрессе. Правда, Пьемонт ничего не получил себе за свое усердие: выгоды не были разделены. Но зато при окончании конгресса граф Кавур изложил пред дипломатами нужды Италии, которые им, вероятно, были до того неизвестны. Нужды эти состояли в том, чтобы уменьшено было австрийское влияние на полуострове, произведены были реформы в Папской области и положен конец антагонизму, существующему между итальянскими властителями. Дипломаты выслушали, сказали, что не имеют на этот счет никаких полномочий, и конгресс разъехался. Но граф Кавур вручил-таки на всякий случай докладную записочку графу Валевскому[506]506
  Александр-Флориан Валевский, граф (1810–1868), в 1855–1856 гг. министр иностранных дел Франции.


[Закрыть]
. Тот ее принял к сведению, и тем дело кончилось.

Впрочем, кончилось оно не так скоро: в течение всего 1856 года журналистика Европы шумела об открытиях графа Кавура по итальянскому вопросу. Имя Кавура засияло новым блеском и приобрело популярность во всей Европе, до «Русского вестника» включительно. Капуру присылались адресы, посвящались бюсты и медали с надписью: «colui, che la difesi a viso aperto» (тот, кто защитил ее (Италию) с открытым челом)[507]507
  Цитата из «Божественной комедии» Данте, относящаяся к Фарината дельи Уберти (1212–1264), главе флорентийских гибеллинов.


[Закрыть]
, и пр. Говоря об этом, Гверрацци замечает – с обычною неблагонамеренностью: «Кажется, впрочем, что граф не может претендовать на brevet d’invention[508]508
  Патент на изобретение (фр.).


[Закрыть]
в деле открытия зол Италии. Дипломаты и властители, пред которыми говорил он, сами прежде его и много раз говорили то же самое; дважды до этого державы увещевали папу править «по-христиански»; за несколько лет раньше в английском парламенте неаполитанское правительство названо было отрицанием Бога, не говоря уж об Австрии и ее проделках на полуострове. Кому же сообщал свои открытия граф Кавур? Не итальянцам ли? В самом деле – может быть, слова Кавура дали знать итальянским матерям об их казненных сыновьях; из слов Кавура узнали мы о тысячах и тысячах родных мучеников, пострадавших от разных тиранов; без его слов мы не знали бы, что мы терпим, не умели бы даже жаловаться!.. Но если такова заслуга графа, так поздно проигравшего на флейте пред конгрессом мотив итальянских бедствий, – то какова же заслуга тех, которые с рассвета своей жизни, за столько лет прежде, изо дня в день принялись громить утеснителей Италии и воплями истерзанной души призывали отмщение ее бедствий?..»[509]509
  «La Patria е le elezioni», Guerrazzi («Отечество и выборы», Гверрацци (urn.)] [Genova, 1860], р. 36. – Прим. автора.


[Закрыть]
На все подобные замечания граф Кавур отвечал, впрочем, очень хорошо в парламенте, отдавая отчет о конгрессе. «Правда, – говорил он, – мы еще не достигли никаких положительных результатов, но тем не меньше мы сделали две вещи, по-моему самые существенные: во-первых, возвестили Европе о положении итальянских дел, и главное – не в революционных, сумасбродных журнальных выходках, а с приличной торжественностью, в могучем собрании высоких особ; во-вторых – Европе внушено убеждение, что уврачевать язвы Италии нужно не только для самой Италии, но и для всей Европы». Видите, значит, в чем дело: и прежде знали то, что сообщил Кавур, но знали от сумасбродных радикалов; Наполеон и Кавур не хотели, чтоб полезные сведения приходили таким гнусным путем, и потому перехватили их и представили от себя, хотя несколько и поздно. Это – раз. А другое – опять важное обстоятельство: итальянские патриоты, для поправки дел в Италии, требовали только, чтобы Европа не вмешивалась в эти дела; по изложению же графа Кавура выходило, что именно Европа-то и должна вмешаться. Это опять объясняется тем же: для патриотов существовала Италия, а для Кавура – Пьемонт; патриоты хотели прогнать всякое чужеземное влияние, а Кавур – только австрийское. «Если бы политика Кавура была не сардинская только, а в самом деле национальная, хотя и чисто монархическая, – говорит один из патриотов, – то он не стал бы толковать с дипломатами о реформах, которые надо вынудить у разных правителей итальянских, и не упорствовал бы в постыдной и беспримерной в Европе системе – предавать свою страну произволу чужого вмешательства, преграждая ей всякую возможность собственной инициативы. Он сказал бы: в Италии готова и неизбежна общая революция; отвратить ее ничто не может, но от вас зависит сделать ее более или менее ужасною и гибельною для остальной Европы. Мы не вызываем революции, мы – люди порядка; но когда она вспыхнет, мы, итальянские патриоты, должны принять и направить ее. Ваше вмешательство может послужить электрической проволокой, через которую движение сообщится остальной Европе; постарайтесь же изолировать это движение, удержитесь от всякого вмешательства в наши дела, предоставьте Италию самой себе. Пусть выйдут из Италии и австрийцы и французы, пусть они сторожат только свои пределы. А если нет, то знайте, что Европа никогда не будет спокойна от Италии; здесь всегда будет волнение, возбуждающее к беспокойствам и другие страны, здесь всегда найдет себе орудие против других держав всякий честолюбец, обещающий Италии помощь в ее освобождении»[510]510
  «La questions italiana е i republican!», p. 6. – Прим. автора.


[Закрыть]
.

Но Кавур не мог говорить подобным образом, потому что у него не было веры в Италию, а Пьемонт не мог обойтись без Франции. Вот почему, восставая против австрийского занятия, он ни слова не смел сказать против занятия Рима французами. Да говорят, что и самая мысль объясниться с конгрессом об итальянских делах была внушена Наполеоном, которому нужен был очевидный предлог для вмешательства в итальянские дела. Мне рассказывал один достоверный итальянец, что когда оказалась надобность изложить на конгрессе положение легатств, то Кавур погнал курьера к Мингетти, чтобы тот прислал ему записку об этом: так мало, отправляясь на конгресс, был приготовлен сардинский министр к своему блестящему и внезапному подвигу.

Со времени Парижского конгресса протекторат Франции над Пьемонтом был решен. Австрия тотчас заметила это, и ее отношения к Франции сделались неприязненней обыкновенного. Пьемонт следил за этим и по мере возникновения и разрешения несогласий в тянувшихся тогда окончательных переговорах держав, участвовавших в Крымской войне – усиливал или понижал тон своих нот с Австрией. В начале 1857 года по случаю путешествия Франца-Иосифа в Ломбардию и одновременной с ним манифестации миланцев в пользу Пьемонта возникла дипломатическая полемика, в которой Кавур выражался очень резко, но которую кончил довольно скромно. В том же году возникло знаменитое дело «Кальяри»[511]511
  Экспедиция Карло Пизакане в июне 1857 г.; см. прим, на с. 69.


[Закрыть]
; Пьемонт сначала храбрился, требовал от Неаполя вознаграждения, в надежде, что его поддержат; но Англия добилась вознаграждения для себя, а за Пьемонт хлопотала не очень; Франция не видела никакого интереса разрывать дружбу с Неаполем для Пьемонта, – и в 1858 году Кавур отступился от своих требований. Зато он выказал свое значение, посылая сильные ноты по вопросу о Дунайских княжествах; в этих нотах он решительно вторил Франции и потому не боялся быть смелым. В то же время он успел войти в дружеские сношения с Россией и уступил нам порт Виллафранки[512]512
  С 1857 г. (и по 1880 г.) российский флот имел постоянную базу в порту Виллафранка (фр.: Вильфранш-сюр-Мер), рядом с Ниццей.


[Закрыть]
, – спросив, впрочем, предварительно позволения у Людовика Наполеона. Тот, конечно, позволил, потому что в это время уже решился взять Ниццу. Летом 1858 года произошло знаменитое совещание в Пломбьере[513]513
  Секретное устное (антиавстрийское) соглашение между Кавуром и Наполеоном III 21 июля 1858 г., заключенное в местечке Пломбьер-ле-Бен.


[Закрыть]
, имевшее своим последствием итальянскую войну 1859 года.

Дальнейших фактов мы не станем рассказывать: их все знают, и в политическом обозрении «Современника» постоянно указывалась надлежащая точка зрения на эти факты. Сделаем только общий вывод, для связи.

Мысль об основании единой Италии даже и в это время не была еще целью политики Кавура. Странно – но сомневаться в этом невозможно после напечатания дипломатических документов относительно итальянского вопроса в Англии и Франции и после обнародования некоторых интимных фактов из того времени. Теперь ясно, что виллафранкский мир вовсе не был неожиданностью для Кавура, а неожиданностью было, напротив, упорное требование герцогств соединиться с Пьемонтом. Первоначальной целью войны было – с одной стороны, укротить революционное движение, сделавшееся уже слишком сильным на полуострове, а с другой стороны, выполнить одну из «idees napoleoniennes»[514]514
  «Les idees napoleoniennes» («Наполеоновские идеи») – так называлась и книга Наполеона III, опубликованная им в начале своей государственной карьеры, в 1839 г.


[Закрыть]
– основать королевство Центральной Италии для принца Наполеона. Отсюда его женитьба на принцессе Клотильде[515]515
  В 1859 г. принц Наполеон (см. о нем прим, на с. 208) женился на принцессе Клотильде Савойской (1843–1911), дочери Виктора-Эммануила II.


[Закрыть]
, отсюда французские агенты в Тоскане, отсюда посылка Понятовского и Резе[516]516
  Дипломатическая миссия в 1859 г. Иосифа Понятовского (1816–1873), французского сенатора во время правления Наполеона III, и дипломата Гюстава Резе (1821–1905) с целью воспрепятствовать присоединению Тосканы, Модены и Пармы к Сардининскому королевству.


[Закрыть]
, запрещение Пьемонту принимать тосканское присоединение, запрещение даже принцу Кариньянскому[517]517
  Эудженио-Эмануэле Савойский, князь Кариньянский (1816–1888) – пьемонтский государственный и военный деятель.


[Закрыть]
принять предложенное ему регентство… Своим решительным требованием национального единства народ в герцогствах и в Романье парализовал все усилия французской политики, и надо заметить, что твердость народа была сильно поддержана в это время именно партией радикалов и самим Маццини. Некоторые даже были недовольны Мацциии за то, что он требовал возбуждать немедленное присоединение. А между тем он знал, что союзники только и хлопочут, чтобы как-нибудь избавиться от его партии… Видно, что он не всегда увлекался жалкими страстями, а подчас умел и жертвовать ими для общих целей. Вообще радикальная партия вовсе не была обманута и громко говорила вслух всей Европе о том, чего она ожидает от союза Пьемонта с Францией. Не раз прилагали к этому союзу выдержки из «Principe»[518]518
  «Государь» (ок. 1513) – классический трактат Макиавелли.


[Закрыть]
относительно вообще союзов маленьких государств с большими, влекущих за собою, с одной стороны, требования, с другой – уступки и превращающихся в протекторат сильного над слабым. Самые условия союза, как они ни тайно были заключены в Пломбьере, не укрылись совершенно от зоркого внимания патриотов и были ими указаны печатно. По их словам, было положено: устроить войну так, чтобы обессилить в одно время и Австрию и революционные партии; заплатить за Ломбардию уступкою Савойи и Ниццы; помогать устроению королевства Центральной Италии для принца Наполеона; не противиться, если бы в Неаполе произошло движение в пользу Мюрата; заключить мир с Австрией, если после первых побед она возобновит предложения Гуммелайера в 1848[519]519
  Миссия австрийского дипломата Карла фон Гуммелауэра (в оригинале неточно: Гуммелайер) (1790–1874) к Пальмерстону в 1848 г. с просьбой посредничества между восставшими итальянскими землями и австрийским правительством, обещавшим Милану и Венеции либеральные реформы, вплоть до самоуправления.


[Закрыть]
, и в таком случае оставить Венецию…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 | Следующая
  • 4 Оценок: 1

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации