Текст книги "Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости"

Глава пятая
СВОБОДА КАК ТОРЖЕСТВО АДА

Да придет же смерть на ня, и да снидут во ад живи: яко лукавство жилищих их, посреде их.

Псалом 54, ст. 16

«Перед нами, словно огромная темная стена, стоит Ладога. Озеро как будто поднимается и силится закрыть собою горизонт. Так и ждешь, что вот-вот вся эта громада воды рухнет на тебя. Даже яркое июньское солнце не в силах позолотить этих угрюмых волн; они не блестят, а кажутся серой непрозрачной массой. Напротив нас, точно темный нарост на плоской поверхности озера, выступают прямо из воды стены крепости… – вспоминал Бронислав Шварце о своем прибытии в Шлиссельбургскую крепость. – Но вот от крепостного вала что-то отделилось и начало приближаться к нам. Через минуту даже мои слабые глаза увидели какое-то плывущее пятно, по обеим сторонам которого равномерно шевелились темные лапы, и вдруг показалась лодка, подвигавшаяся с помощью длинных морских весел… Еще минута и к берегу пристало судно с шестью гребцами, сумрачным рулевым и суровым, с сильной проседью, офицером. Главный жандарм подошел к нему мерным шагом и, отдав честь, вручил белый пакет; возница соскочил с козел и перенес в лодку мои вещи; затем, звеня кандалами, спустился в нее и я вместе с жандармами… Все меньше и меньше становились невзрачные домики и церкви уездного городка. Вдали на другом берегу Невы, темнел хвойный лес. Чем ближе подвигалась лодка к тюрьме, тем яснее вырисовывались серые стены и зеленый низкий вал, окружавший всю крепость. Вскоре мы были у пристани».

1

Бронислав Шварце – французский гражданин (сын польского эмигранта), занимался подготовкой Польского восстания 1863 года.

Секретный дом

Он был арестован и приговорен русским правительством к смертной казни, которую ему заменили вечной каторгой. Он должен был отправиться в Сибирь, но уже с дороги его вернули в Петербург и заключили в Шлиссельбургскую крепость, где он пробыл семь лет в Секретном доме.

За несколько лет до него покинул Секретный дом Шлиссельбурга М.А. Бакунин, одиночное заключение которому заменили ссылкой в Сибирь на поселение.

Было ли связано возвращение Бронислава Шварце с побегом М.А. Бакунина за границу, судить трудно, но некая зеркальность в судьбах «гениального русского забулдыги», так называл М.А. Бакунина Александр Блок, и польского повстанца явно присутствует.

Впрочем, к Б. Шварце мы еще вернемся, а пока завершим историю покаявшегося М.А. Бакунина. Николаю I он исповедался, а Александру II вообще пообещал «посвятить остаток дней сокрушающейся… матери». Покаяние было принято, и Бакунина перевели из Шлиссельбурга в Сибирь на поселение.

Мы не знаем, о чем думал Михаил Александрович Бакунин, когда – тут так легко с помощью зеркального отражения перевернуть шлиссельбургский пейзаж Бронислава Шварце! – все ближе становились дома и церкви берегового Шлиссельбурга, все меньше – остающаяся за спиной островная крепость, и только огромная, словно темная стена, стояла Ладога…

Может быть, возле темной ладожской стены Бакунин действительно собирался посвятить остаток дней матери и приготовиться достойным образом к смерти, но скоро это желание позабылось.

«Бакунин – одно из замечательнейших распутий русской жизни, – писал Александр Блок. – Кажется, только она одна способна огорашивать мир такими произведениями. Целая туча острейших противоречий громоздится в одной душе: „волна и камень, стихи и проза, лед и пламень“ – из всего этого Бакунину не хватало разве стихов – в смысле гармонии; он и не пел никогда, а, если можно так выразиться, вопил на всю Европу, или „ревел, как белуга“, грандиозно и безобразно, чисто по-русски. Сидела в нем какая-то пьяная бесшабашность русских кабаков: способный к деятельности самой кипучей, к предприятиям, которые могут привидеться разве во сне или за чтением Купера, – Бакунин был вместе с тем ленивый и сырой человек – вечно в поту, с огромным телом, с львиной гривой, с припухшими веками, похожими на собачьи, как часто бывает у русских дворян. В нем уживалась доброта и крайне неудобная в общежитии широта отношений к денежной собственности друзей – с глубоким и холодным эгоизмом. Как будто струсив перед пустой дуэлью (с им же оскорбленным Катковым), Бакунин немедленно поставил на карту все: жизнь свою и жизнь сотен людей, Дрезденскую Мадонну и случайную жену, дружбу и доверие доброго губернатора и матушку Россию, прикидывая к ней все окраины и все славянские земли. Только гениальный забулдыга мог так шутить и играть с огнем. Подняв своими руками восстания в Праге и Дрездене, Бакунин просидел девять лет в тюрьмах – немецких, австрийских и русских, месяцами был прикован цепью к стене, бежал из сибирской ссылки и, объехав весь земной шар в качестве – сначала узника, потом – ссыльного и, наконец, – торжествующего беглеца, остановился недалеко от исходного пункта своего путешествия – в Лондоне».

В Лондоне, как известно, М.А. Бакунин поначалу подружился с Карлом Марксом, но потом разошелся и с ним и одним из первых начал предостерегать против «диктатуры пролетариата», которую тот проповедовал.

К этому же периоду относится знакомство Бакунина с Сергеем Нечаевым. В бытность того в Женеве Михаил Александрович выписал ему мандат «Русского отдела Всемирного революционного союза», а кроме того, как полагают некоторые исследователи, написал знаменитый «Катехизис революционера».

Вскоре после ареста Сергея Нечаева М.А. Бакунин переключился на организацию анархических кружков с целью захвата руководства в Международном товариществе рабочих (Интернационале), однако Карл Маркс охранял свой Интернационал гораздо успешнее, чем русские жандармы самодержавие. Бакунин потерпел решительное поражение и в 1872 году был вообще исключен из Интернационала.

О жизни и деятельности М.А. Бакунина можно говорить бесконечно, поскольку это действительно «распутие русской жизни»…

Вот и в Шлиссельбурге Бакунин тоже стоит как бы на водоразделе потоков арестантов Николаевской эпохи и узников последующих правлений, для которых у крепостной стены, обращенной к Ладожскому озеру, придется выстроить новое здание, получившее название Новой тюрьмы.

2

Наступала новая эпоха, которой суждено было преобразить Россию.

Александр II взошел на престол в год, когда задыхался в осаде Севастополь, и Россия терпела жесточайшее унижение.

Двадцать лет царствования Александра II переменили многое.

Бурный рост промышленности, строительство железных дорог, блистательные военные и дипломатические победы, территориальные приобретения, уступающие разве что приобретениям, сделанным в эпоху землепроходчества, но главное – крестьянская реформа, уничтожившая крепостное право.

Великий князь Александр Николаевич

19 февраля 1861 года государь подписал составленный святителем, митрополитом Филаретом (Дроздовым) манифест «О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей и об устройстве их быта». Ввиду приближающейся Масленицы событие это держалось в тайне, и обнародован был манифест только на Прощеное воскресенье – 5 марта.

Хотя у крестьян и отрезали часть прежних владений, и вообще реформа была связана с выкупом, но трудно переоценить значение этого манифеста. Российская империя наконец-то перестала быть рабовладельческой страной…

Обе столицы, как утверждали газеты, ликовали.

Ликовали даже в Лондоне.

«Ты победил, галилеянин! – писал Герцен. – Мы имеем дело уже не с случайным преемником Николая, а с мощным деятелем, открывшим новую эру для России, он столь же наследник 13-го декабря, как Николая. Он работает с нами, для великого будущего».

Но вот что странно…

Понятно, что отмену крепостного права с негодованием встретили рабовладельцы. Как справедливо отметил в своем докладе за 1862 год шеф жандармов и начальник III отделения Собственной Его Величества канцелярии генерал-адьютант Василий Андреевич Долгоруков, «помещики к устройству своего хозяйства на новых основаниях не подготовились и… не имея капиталов, они претерпевают чувствительные лишения».

Однако помещики как бы молчали.

«Неудовольствие дворян не произвело еще в большинстве сословия явных помыслов о каком-либо перевороте, – сообщал все в том же докладе императору В.А. Долгоруков. – Отдельные личности, первенствующие в разряде дворянских либералов, выступили, однако ж, из сельского их уединения на политическое поприще, распространяя печатным и изустным словом мысли свои о свободе гораздо далее намерений самого правительства… Нет сомнения, что этот класс людей в России действует под влиянием заграничной русской революционной пропаганды посредством главных ее органов, но вместе с тем и по вдохновению либерально-мятежной эпохи в прочих европейских государствах».

Наблюдение это – не чета водевильным умозаключениям Бенкендорфа. Точно отмечено тут, как рабовладельческая оппозиция государю начинает выступать под псевдонимами Русской, красной, социальной республики.

Сразу же после обнародования Манифеста об отмене крепостного права в Петербурге стали распространять прокламации, в которых население призывалось к бунту и насилию по отношению к императору. Любопытно, что экземпляры этих воззваний были обнаружены и в Зимнем дворце.

«В городе разбрасывают новые произведения прессы „Молодая Россия“, – записал в своем дневнике в мае 1862 года министр внутренних дел П.А. Валуев. – В ней прямое воззвание к цареубийству, к убиению всех членов царского дома и всех их приверженцев, провозглашение самых крайних социалистических начал и предвещание „Русской, красной, социальной республики“».

Завершению сублимации свободы рабовладения в борьбу за свободу уже освобожденного народа немало способствовало движение «шестидесятников»…

Как известно, в 1860-е годы сложилось два центра радикального направления. Один – вокруг редакции «Колокола», издаваемого А.И. Герценом в Лондоне. Второй возник в России вокруг редакции журнала «Современник». Его идеологом стал Н.Г. Чернышевский.

Обрабатываемые из этих центров левые радикалы H.A. и A.A. Серно-Соловьевичи, Г.Е. Благосветлов и Н.И. Утин начали создавать тайные организации. В прокламациях «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон», «К молодому поколению», «Молодая Россия», «Что нужно делать войску?» они обосновывали необходимость ликвидации самодержавия и демократического преобразования России.

Интересно, что к подпольной «Земле и воле» (первая редакция) примкнула и военно-революционная организация, созданная в Царстве Польском.

Угрозы не остановили царя-освободителя.

Говорят, что больше всего в редкие минуты свободного отдыха будущий император любил выстраивать карточные домики. Этаж за этажом возводил он гигантские сооружения, разваливающиеся от малейшего неверного движения… У Александра II эти домики держались. Изобретательность и осторожность, проявляемые им, кажется, не знали границ. Точно так же, как и в его государственной деятельности…

Этаж за этажом возводит император Александр II здание своих реформ, и постройка эта тоже могла развалиться при малейшей ошибке, как карточный домик, пока не обрела плоть, не материализовалась на гигантских пространствах России.

Вот несущие перекрытия этого здания…

17 апреля 1863 года. Отменены жестокие телесные наказания (плети, кошки, шпицрутены, клейма).

1 января 1864 года. Земская реформа. Вводятся земские учреждения самоуправления в уездах и выборные в губерниях.

20 ноября 1864 года. Судебная реформа. Вводится независимый суд. Мировые судьи выбираются уездными земскими собраниями и городскими судами, но утверждаются Сенатом: судьбы же высших судебных инстанций решает министр юстиции. Оплата судей была чрезвычайно высокой – от 2,2 до 9 тысяч рублей в год. Больше тогда судьи получали только в Англии. Следствие было отделено от полиции.

В том же духе проводилась и университетская реформа. Возросла автономия, административная и хозяйственная самостоятельность университетов. Студенты и преподаватели получили право самостоятельно решать научные проблемы, объединяться в кружки и ассоциации; отменены были вступительные экзамены, но несколько повышена плата за обучение, стали обязательными занятия по богословию; были увеличены права министров и попечителей для вмешательства в университетскую жизнь.

6 апреля 1865 года. Реформа печати. Старая цензура, проверявшая все тексты до напечатания, упрощена. Цензоры читают перед выходом только массовые издания; значительная же часть книг и периодических изданий подвергается цензуре лишь после выхода.

А в ответ?

В ответ на эти реформы происходит нечто невероятное, до сих пор небывалое – 4 апреля 1866 года у Летнего сада, во время прогулки Александра II, прогремел выстрел Д.В. Каракозова.

Однако стоявший неподалеку костромской крестьянин Осип Комиссаров успел ударить террориста по руке, и пуля пролетела мимо царя.

Чрезвычайно символичен тут уже сам расклад…

Неудавшийся цареубийца Дмитрий Васильевич Каракозов был дворянином, а спаситель царя Осип Комиссаров – крестьянином.

3

Вырвав террориста из рук разъяренной толпы, полицейские доставили его в III Отделение.

На вопросы он отвечать отказался, но при личном досмотре у него были отобраны: «1) фунт пороха и пять пуль; 2) стеклянный пузырек с синильной кислотой, порошок в два грана стрихнина и восемь порошков морфия; 3) две прокламации „Друзьям рабочим“; 4) письмо к неизвестному Николаю Андреевичу» – и установить личность террориста оказалось несложно.

Более того, выяснилось, что Д.В. Каракозов входит в подпольный кружок своего двоюродного брата Николая Андреевича Ишутина.

«Ишутинцы» активно боролись с царской властью, в частности, они помогли польским сепаратистам организовать выезд за границу бежавшего из Московской пересыльной тюрьмы Ярослава Домбровского, а также устраивали кружки и школы, в которые набирали детей бедняков, чтобы вырастить из них пехоту предстоящей революции.

– Мы сделаем из этих малышей революционеров! – открыто заявлял Николай Андреевич…

К началу 1866 года он уже создал руководящий центр, «Организацию», и тайный отдел под названием «Ад», который должен был осуществлять надзор над членами «Организации» и подготовку терактов.

Название было выбрано H.A. Ишутиным неслучайно.

Без сил ада, по его представлению, невозможно было установить справедливость в России.

«Член „Ада“, – писал он, – должен жить под чужим именем и бросить семейные связи; не должен жениться, бросить прежних друзей и вообще вести жизнь только для одной исключительной цели. Эта цель – бесконечная любовь и преданность родине и ее благо, для нее он должен потерять свои личные наслаждения и взамен получить и средоточить в себе ненависть и злобу ко злу и жить и наслаждаться этой стороной жизни».

Дмитрия Васильевича Каракозова после выстрела в царя-освободителя казнили, а создателя «Ада» только подержали на помосте под виселицей. В последний момент смертную казнь Николаю Андреевичу Ишутину заменили бессрочной каторгой.

До мая 1868 года Ишутин находился в одиночной камере Шлиссельбургской крепости, в Секретном доме, получив возможность среди шлиссельбургских камней «средоточить в себе ненависть и злобу ко злу и жить и наслаждаться этой стороной жизни».

Упоминавшийся нами Бронислав Шварце, сидевший в Секретном доме одновременно с Ишутиным, подробно описал в своей книге, как выглядели тогда здешние камеры.

«Мрачен был вид моего нового жилища. Двор представлял собою четырехугольник, шириною шагов в 100, с гранитными стенами и такими же башнями. В каждую башню вели железные двери; узкие окна освещали, по всей вероятности, казематы, а может быть, и лестницу. Потрескавшиеся от северных морозов гранитные камни были шершавы, точно покрытые лишаями, а высокие стены бросали на узкий двор огромную тень. Низкий одноэтажный флигель перегораживал замкнутое пространство надвое и неприятно резал глаза той казенной грязно-желтой краской, которой отличаются русские остроги, казармы и больницы; его окна, с толстыми железными решетками, были довольно велики, но почти все заслонены остроумными «щитами», пропускавшими свет только сверху, и не позволявшими несчастному узнику видеть то, что происходило на дворе.

Вершина кровли доходила почти до уровня окружавших замок стен, а громадный чердак сквозился маленькими полукруглыми оконцами; там и сям торчали белые трубы…

Все это, и серые гранитные стены, и желтый флигель, и почерневшие кордегардии, и полосатые будки, и деревянный барьер, тянувшийся перед всеми постройками, и какая-то полуразрушенная конура в углу двора, рядом с железной дверью, было серо, угрюмо, жестко и мертво…

Мы тотчас же вошли в желтое здание, а снова мои оковы загремели по каменным плитам коридора, мимо какой-то отворенной комнаты кухни, как я узнал позже. Еще минута, и с треском открылась темно-зеленая дверь, с маленьким оконцем, тщательно закрытым кожаной занумерованной заслонкой, и смотритель объявил мне, что я нахожусь у цели своего путешествия…

Три шага в ширину, шесть в длину, или, говоря точнее, одна сажень и две, таковы были размеры „третьего номера“. Белые стены, с темной широкой полосой внизу, подпирали белый же потолок хорошо еще, что не своды; в конце, на, значительной высоте, находилось окно, зарешеченное изнутри дюймовыми железными полосами, между которыми, однако, легко могла бы пролезть голова ребенка. Под окном, снабженным широким деревянным подоконником (стены, наверное, были толщиною в аршин), стоял зеленый столик, крохотных размеров, а при нем такого же цвета табурет; у стены обыкновенная деревянная койка с тощим матрацем, покрытым серым больничным одеялом; в углу, у двери, классическая „параша“. Вот и все. С другой стороны двери выступала из угла высокая кирпичная печь, покрытая белой штукатуркой и служившая, очевидно, для двух камер; топки не было; печь топилась из коридора».

Из книги Бронислава Шварце видно, каких усилий стоило ему сохранить самообладание в Секретном доме, ну а для создателя «Ада» это и в самом деле оказалось настоящим адом, выдержать который он не смог.

«Как сейчас помню, – пишет Б. Шварце, – была ночь; я спал; меня разбудил стук в стену. Вскакиваю, зажигаю свечу; другой стук, третий – внятно так, словно кто бил головой в стену, потому что удары кулаком раздавались бы иначе. Потом стоны, снова стук и дикий крик:

– Я бог! Я… – дальше нельзя было понять.

Сосед сошел с ума!

Я сидел в одном белье на кровати, с широко открытыми глазами, и, когда сумасшедший кричал, бился о стену головой, ходил и стонал, в моем мозгу теснилась неотвязчивая мысль: „Вот что тебя ждет!“.

А несчастный продолжал бесноваться; когда же он, очевидно, утомившись, умолкал, я слышал только громкое биение своего собственного сердца, осторожные шаги и шепот в коридоре, – больше ничего – тишина, как раньше, тишина… Вот солдат осторожно берет пальцами и поднимает кожаную заслонку, чтобы заглянуть ко мне. И снова крик, проклятие, потом плач, плач громкий, мужской отчаянный стон: „Соня! Соня моя!“

И так целыми часами. Этих часов я не забуду до смерти. На другой день меня не пустили на прогулку. Спрашивал у надзирателей, даже у смотрителя, но никто не захотел сказать мне, в чем дело: „Не могу, знать“.

Целых два дня продолжалась эта мука. Мозг мой выдержал, и только после, в третьей уже тюрьме, я испытал на самом себе, как начинаются тюремные галлюцинации: как в ушах постоянно звучит одна и та же отвратительная фраза, как ходишь по камере весь день без отдыха и орешь, насколько хватит сил, пока не охрипнешь, все какие только знаешь песни, лишь бы заглушить этот неустанный шепот. Через два дня у меня все прошло, но как я тогда напугался, этого передать невозможно.

Мысль, что ты уже не будешь владеть собой, что какая-то внешняя сила играет тобой как мячиком, что ты говоришь, думаешь, видишь и слышишь то, чего не хочешь, – эта мысль, из которой родились все понятия об адской силе, об искушении, о наваждении, может умертвить самого здорового человека».

Разумеется, Бронислав Шварце так и не узнал имени сошедшего с ума соседа.

Не знаем и мы, кого именно описал он в своих воспоминаниях.

Известно только, что когда закованного в кандалы H.A. Ишутина увезли в Сибирь на каторгу, он был уже не в себе, и в октябре 1874 года врачебная комиссия признала его страдающим умопомешательством.

В 1875 году Ишутина перевели в Нижне-Карийскую каторжную тюрьму, где он и скончался в лазарете.

4

Тем не менее дела «Ада» продолжались в России и без его создателя.

Ведь «Катехизис революционера» «шлиссельбургского покаянника» М.А. Бакунина, привезенный из Женевы С.Г. Нечаевым, тоже имел «только один отрицательный, неизменный план – общего разрушения»…

Правда, идеи «Ада» выводились здесь на новый уровень, когда уже открыто можно было призывать к уничтожению людей, «внезапная и насильственная смерть которых может навести наибольший страх на правительство и, лишив его умных и энергических деятелей, потрясти его силу», где декларировалось, что «товарищество всеми силами и средствами будет способствовать к развитию и разобщению тех бед и тех зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и побудить его к поголовному восстанию».

В.И. Ленин говорил, дескать, декабристы разбудили Герцена…

«Катехизис революционера» позволяет проследить этот процесс, так сказать, в динамике.

Безусловно, что сама мысль о способствовании развитию тех бед и зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения, прямо вытекает из надувательства декабристами Михаилом и Александром Бестужевыми солдат Московского полка, имевшего целью поднять их на бунт.

Мораль тут просто отбрасывалась.

И неслучайно 9 ноября 1869 года С.Г. Нечаев пошел в Петровском парке под Москвой на убийство студента И.И. Иванова. «Цементируя кровью» участников своей группы, он еще и закрепляя сделанный передовым обществом выбор.

«Я не знаю, что со мною произошло, но таким, как теперь, я не был никогда и чувствую, что изменился… – сказал тогда Александр II. – Ничто меня не радует».

И все-таки он не прервал реформ.

Смягчался режим.

Интересно, что в 1870 году Бронислав Шварце остался единственным узником Секретного дома в Шлиссельбурге, и в августе его отправили из крепости в укрепление Верное Семиреченской области, а в Шлиссельбургскую крепость перевели Выборгскую военно-исправительную роту, преобразованную в 1879 году в Шлиссельбургский дисциплинарный батальон[77]77
  При посещении крепости в августе 1881 года товарищем министра внутренних дел П.В. Оржевским на острове находились дисциплинарный батальон и катерная матросская команда. Общее число заключенных нижних чинов достигало 411 человек.


[Закрыть]. Камеры Секретного дома использовались тогда как карцеры для провинившихся солдат.

Тогда же, в 1874 году, была проведена военная реформа. Многолетнюю рекрутчину заменили всеобщей воинской повинностью с достаточно краткими сроками службы…

И снова в ответ началось нечто непостижимое…

24 января 1878 года обедневшая дворянка Вера Засулич, чтобы отомстить то ли за разорение своих родителей, то ли за выпоротого заговорщика A.A. Емельянова (Боголюбова), явилась в приемную петербургского градоначальника генерал-адъютанта Ф.Ф. Трепова и выстрелила в него из револьвера.

Но еще страшнее было другое…

31 марта Петербургский окружной суд вердиктом присяжных заседателей оправдал террористку, и приговор этот был встречен публикой с ликованием.

Это уже не вмещалось в нормальное сознание, и об этом не мог не думать Александр II в день своего шестидесятилетия, 17 апреля 1878 года.

Вместо праздника он вынужден был провести совещание с министрами «о принятии решительных мер против проявлений революционных замыслов, все более и более принимающих дерзкий характер».

«Вот как приходится мне проводить день моего рождения…», – сказал император, открывая собрание.

А террористы, поощряемые передовой общественностью, состоящей из вчерашних крепостников, открыто объявили сезон «большой охоты» на Александра II. Императора, «заслужившего благодарность всех русских людей, любящих свое Отечество», как писали тогда, травили подобно дикому зверю…

Но ведь потому и травили, что император Александр II действительно делал то, что необходимо было России.

«Жизнь его была подвигом, угодным Богу!» – скажут потом про него.

Но мы не всегда отчетливо представляем себе, что совершалась эта жизнь-подвиг под треск выстрелов и грохот разрывов бомб…

2 апреля 1879 года участник «хождения в народ», неудавшийся сельский учитель Александр Соловьев[78]78
  Родители А.К. Соловьева на момент совершения им покушения на цареубийство проживали в Санкт-Петербурге, в здании Каменноостровского дворца великой княгини Екатерины Михайловны, а сам он учился в мужской гимназии № 3, в Соляном переулке в Петербурге, на счет великой княгини Елены Павловны.


[Закрыть] выстрелил близ Зимнего дворца в гулявшего без охраны по Дворцовой площади Александра II…

Он был почти рядом, но промахнулся.

«Я окрещен в православную веру, но в действительности никакой веры не признаю! – сообщил Соловьев на допросе. – Еще будучи в гимназии, я отказался от веры в святых… Отрекся даже и от верований в Бога, как в существо сверхъестественное… Сознаюсь, что намерен был убить государя».

Прошло еще полгода и в ноябре 1879 года члены организации «Народная воля» взорвали железнодорожное полотно под Москвой, по которому должен был проследовать поезд с императором.

И снова чудо спасло государя. Царский поезд прошел на полчаса раньше графика и избежал крушения.

Еще три месяца спустя народоволец С.Н. Халтурин организовал 5 февраля 1880 года взрыв в Зимнем дворце. Бомба была заложена в помещении гауптвахты, под парадной столовой второго этажа, в то время, когда там должны были находиться Александр II и его семья. Но опять произошла счастливая для императора и для всей России случайность. Обед задержался, и когда прогремел взрыв, в столовой никого не было.

Во дворце погас свет, комнаты заполнились густым едким дымом. В помещении главного караула стонали раненые солдаты. Всего пострадало 67 человек, 11 из них – погибли.

На следующий день государь сказал, что Господь его спас еще раз, что необходимо искоренить зло, и он надеется, что народ ему поможет сокрушить крамолу. Затем, отменив все государственные мероприятия, Александр II отправился в лазарет лейб-гвардии Финляндского полка, а после этого присутствовал на панихиде по погибшим…

5

Ф.М. Достоевский сказал тогда, что у нас гораздо легче бросить бомбу в государя, чем пойти в церковь и заказать молебен о его здравии. Для последнего поступка действительно требовалось мужество.

Каждого, кто осмеливался подобно Николаю Семеновичу Лескову встать на пути набирающего силу нигилизма, в который сублимировалась свобода дворянского рабовладения, немедленно предавали общественному порицанию… Страх вчерашних рабовладельцев перед будущим и выплеснул подпольную волну терроризма.

Терроризм в России возник как реакция западнического сознания бывших крепостников на Александровские реформы, потому что реформы эти лишали и самих крепостников, и их западничество привилегированного положения, ставили его в равные условия с национальным самосознанием.

Чтобы убедиться в этом, достаточно просто внимательно проанализировать события тех лет…

Последние годы правления Александра II – особые в нашей истории, хотя мало кто обращает внимание на это. Странным, мистическим образом сходятся в них дела живущих, дела уходящих из земной жизни и дела приходящих в историю России персонажей.

В 1879 году обнародовали указ о заключении мира с Оттоманской Портой, подытоживший важный этап борьбы России за освобождение славянских народов. Другое событие – решение немедленно убить Александра II, принятое на заседании исполкома партии «Земля и воля» – обнародовано не было, но события эти связаны, и взаимосвязь их можно понять и объяснить.

Эти события произошли в мире живущих.

А вот совпадение, объяснить которое, пользуясь лишь рациональной логикой, уже не получается…

В 1879 году умер выдающийся русский историк Сергей Михайлович Соловьев. Он оставил после себя «Историю России с древнейших времен»… А через полмесяца родился Лев Давидович Бронштейн, тот самый, что станет товарищем Троцким; а еще чуть позднее – Иосиф Виссарионович Джугашвили, товарищ Сталин. Оба они – ключевые персонажи нашей будущей истории, которая, к сожалению, будет иметь мало общего с историей, описанной в 29 томах С.М. Соловьева.

Слишком далеко разведены эти истории, и только мы, живущие в начале третьего тысячелетия, знаем, как страшно сойдутся они и какой ценой придется заплатить за это стране.

6

8 июня 1880 года Ф.М. Достоевский произнес знаменитую Пушкинскую речь.

«Пушкин первый своим глубоко прозорливым и гениальным умом и чисто русским сердцем своим отыскал и отметил главнейшее и болезненное явление нашего интеллигентного, исторически оторванного от почвы общества, возвысившегося над народом, – говорил он. – Он отметил и выпукло поставил перед нами отрицательный тип наш, человека, беспокоящегося и не примиряющегося, в родную почву и в родные силы ее не верующего… Он первый (именно первый, а до него никто) дал нам художественные типы красоты русской, вышедшей прямо из духа русского, обретавшийся в народной правде, в почве нашей, и им в ней отысканные».

Завершая свою речь, Ф.М. Достоевский сказал удивительные слова: «Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, может быть, меньше недоразумений и споров, чем видим теперь».

Эти слова чрезвычайно важны и для понимания роли A.C. Пушкина в русской истории, и для понимания того, что происходило в России в 1880 году.

«Люди незнакомые между публикой плакали, рыдали, обнимали друг друга и клялись друг другу быть лучшими, не ненавидеть вперед друг друга, а любить…», – писал в тот день Ф.М. Достоевский своей жене.

Скажем сразу, что бомбы и пули, которыми ответили дворяне-террористы на русские реформы Александра II, недоразумением не назовешь. Это вполне осознанный ответ сословия, потерявшего возможности для дальнейшего паразитирования за счет народа.

Но была, была возможность, вопреки этой злобе и ненависти, быть лучшими, не ненавидеть вперед друг друга, а любить…

И лучший пример этому показывал император Александр II.

Вопреки сатанинской, «адской» охоте, устроенной на него превратившимися в народовольцев крепостниками, вопреки сопротивлению сторонников крепостничества среди своей бюрократии, государь одобрил проект реформы государственного управления и назначил на 4 марта 1881 года заседание Совета министров для окончательного его утверждения.

Это была Конституция, но такая Конституция, предназначенная для всего народа, вчерашним рабовладельцам была не нужна…

7

Говорят, что накануне цареубийства по окну царского кабинета в Зимнем дворце полилась кровь… Когда стали разбираться, выяснилось, что коршун убил голубя.

Еще говорили, что в ночь на 1 марта над столицей в небе на короткое время появилась необыкновенно яркая комета в виде двухвостой змеи.

Если это так, то, по-видимому, комета появилась, когда дочка и внучка помещиков-крепостников Вера Николаевна Фигнер[79]79
  В своей автобиографии, написанной в 1926 году, В.Н. Фигнер с негодованием опровергает предположение о родстве ее отца, помещика Николая Александровича Фигнера с известным партизаном войны 1812 года Александром Самойловичем Фигнером.


[Закрыть] с лейтенантом флота дворянином Николаем Евгеньевичем Сухановым обрезывала купленные жестянки из-под керосина, служившие оболочками снарядов, и наполняла их «гремучим студнем», как называли тогда нитроглицерин…