Текст книги "Странствующая труппа"

VIII

На следующий день в клубе была назначена репетиция спектакля. Репетицию назначили, собственно, для того, чтобы приучить Подседова к суфлированию, который раньше никогда еще не суфлировал. Подседов, суфлируя, конфузился, сбивался, перелистывал два листа вместо одного и, не заметив этого, продолжал подавать фразы.

– Мишенька! Что же это? Вы ведь целое явление перемахнули! Так нельзя… – говорили ему актрисы, останавливаясь.

– Ах да… Это я по нечаянности… – отвечал он и конфузился еще более.

– Видите, что выходит бессмыслица, и все-таки продолжаете подавать дальше. Вы ведь читали вчера пьесу.

– Даже два раза прочел.

Он продолжал суфлировать и опять сбивался.

– Это черт знает что такое! – возмущался любовник Иволгин. – Такой суфлер зарезать может, в гроб вколотить.

– Ничего… Как-нибудь привыкнет… – отвечал Котомцев.

– Однако пока он привыкнет, он может пьесу остановить. Нет, я не могу играть с таким суфлером.

– Ну, ладно, ладно. Водевиль я сам вам буду суфлировать, – вызвался Котомцев и прибавил: – Откуда же нам взять лучшего суфлера? Из экономии товарищество поехало вовсе без суфлера, а этот доброволец, даровая сила.

И Котомцев рассказал Иволгину всю историю Миши Подседова.

Зрительная зала и сцена произвели на всех приятное впечатление. Все это уже походило на настоящий театр. Был занавес, писанный на полотне и изображавший лиру, флейты, трубы и лавры на красном фоне, были портальные сукна, рампа с лампами, софиты. Перед сценой стояли ряды буковых стульев, за сценой имелись две уборные – довольно просторные комнаты.

На репетицию пришел редактор «Листка» Уховертов и принес с собой несколько экземпляров сегодняшнего номера газеты и билеты на спектакль.

– Вот тут в номере и ваше объявленьице и реклама об вас, – говорил он, передавая Котомцеву номера и билеты, и тут же прочел во всеуслышание «рекламку».

В «Листке» стояло: «Нынешний зимний сезон особенно счастлив для краснопузырцев по части развлечений. Приехавшая на днях в Краснопузырск драматическая труппа под управлением А.Е. Котомцева обещает ряд эстетических наслаждений. Труппа невелика, но очень ловко составлена. На первые женские драматические роли имеется Т.И. Котомцева – актриса, имевшая крупный успех в провинции и на петербургских частных сценах. Далее следует молодая инженю Д.И. Левина, отличительная черта которой – заразительная веселость в легких пьесах и водевилях. На роли гранд-дам приглашена г-жа Безымянцева, очень опытная и даровитая актриса, а на роли комических старух имеется прекрасная исполнительница в лице г-жи Гулиной. Сам г. Котомцев – серьезный актер на героические и бытовые роли. На роли резонеров имеется г. Днепровский, пользовавшийся солидным успехом на юге. На роли простаков приехал очень дельный артист г. Безымянцев; а комиком в труппе состоит г. Суслов, по уверению провинциальных газет, обладающий заразительною веселостью. На роли светских молодых людей в труппе имеется г. Иволгин, пожинавший в прошлом зимнем сезоне лавры в одном из больших городов западного края. Репертуар уже составлен на несколько спектаклей и отличается строгим выбором. Серьезные пьесы будут чередоваться с пьесами более легкого содержания. Первый спектакль назначен во вторник…»

– Вот-с вам… Кажется, недурно обо всех сказано… – проговорил Уховертов и торжественно обвел всех глазами.

К нему потянулись руки актеров и актрис с изъявлением благодарности.

– Спасибо, спасибо вам, многоуважаемый Макар Денисыч, – проговорил Котомцев.

– Кажется, хорошо? – спрашивал его Уховертов.

– Чего еще лучше, помилуйте!

– Ну-с, теперь только остается пожелать вам полных сборов и полного успеха. Афиши будут готовы к вечеру. Билеты уже можете продавать. Там я взял себе обещанные вами семь билетов.

– Очень приятно.

– А не можете ли вы мне дать еще парочку? Ко мне, видите ли, приехал свояк мой, помещик, так хотелось бы рядом…

Котомцева несколько покоробило, однако он отвечал:

– Сделайте одолжение, – и передал Уховертову еще пару стульев.

– Ну, спасибо. Вы будете для нас, и мы будем для вас… Услуга за услугу… – продолжал Уховертов. – Вот счетец за объявление. Это уж вы заплатите из сбора, вместе со счетом за афиши и билеты. Объявление стоит семнадцать рублей. Ах да! – спохватился он. – Я записал вас подписчиком на мой «Листок» на полгода. А то как же вам читать рекламы и рецензии о ваших спектаклях? «Листок» будет доставляться вам рано утром в день выхода. Надеюсь, что вы у нас в Краснопузырске-то весь сезон пробудете. А ежели переедете в другой город, то и «Листок» можно туда перевести. По почте тоже аккуратно доставляться будет. Вот билетик. Это тоже можете вместе с афишами и объявлением уплатить.

Котомцев сильно поморощился, но взял и билет на «Листок».

Репетиция продолжалась. Репетировали водевиль. Уховертов сидел и слушал. Котомцев понес сдавать билеты для продажи в буфет. Буфетчик сразу отделил почти весь второй ряд стульев и сказал:

– Эти билеты у нас не продаются. Эти билеты, по заведенному порядку, старшинам и их семействам. Позвольте уж и мне парочку билетиков… Сам-то я и постоять могу, а у меня жена и дочь…

Котомцев дал и стал, как ему советовали, уговариваться с буфетчиком насчет платы в пользу труппы за содержание буфета во время спектакля. Буфетчик наотрез отказался.

– Помилуйте, я же вам за это даром билеты продаю, – отвечал он.

– Но вы, говорят, акробатам платите, фокуснику платите, – сказал Котомцев.

– Ничего-с… Ни копейки…

– Но мне говорили, что вы им даровое угощение на сцену отпускаете.

– Акробатам, действительно, полдюжины пива отпускаем. Извольте, будем и вам отпускать.

– Тогда уж лучше чай отпускайте.

– Это можно. Чай с булками. Хорошо-с.

– И коньячку графинчик.

– Можно.

– Вы уж и на репетиции, пожалуйста…

– Эх…

Буфетчик почесал затылок, но согласился.

– Хороводьте только господ гостей и членов к буфету – вот о чем мы вас просим, – прибавил он.

– Ну, уж насчет этого не обещаю, – отвечал Котомцев.

– Помилуйте… Отчего же?.. Вам ничего не стоит, а мне польза, когда больше пьют и едят. Для вас же, когда вы без публики и за свои деньги будете кушать и пить, мы будем двадцать пять процентов скидки делать.

– Это уж само собой. Это везде так делается.

– А как же вы не хотите нам гостей хороводить?

– Да хорошо, хорошо. Я скажу своим. Конечно же, наше присутствие здесь, в клубе, даст вам больше барыша, чем если бы нас совсем здесь не было.

– Пожалуйста, постарайтесь. А мы будем стараться пьяненьким билеты на спектакль распихивать. Вы нам, а мы вам… Так и будет у нас в этом направлении…

Буфетчик протянул Котомцеву руку. Тот улыбнулся и пожал ее в знак согласия, хотя какое-то гадливое чувство и укололо его.

IX

Первый спектакль был назначен во вторник. В понедельник репетиции не было. Вторую репетицию решили сделать перед спектаклем, не уходить из клуба домой, пообедать там и вечером играть. В понедельник все актрисы сидели у себя дома в гостинице и освежали свои костюмы для спектакля. Кто разглаживал платье, кто пришивал кружева и бантики. Они сошлись в один номер, и номер был похож на швейную мастерскую. В комнате рядом Котомцев и Днепровский составляли афишу на второй спектакль. Тут же был и Иволгин и просил, чтобы для него поставили «Уриэля Акосту».

– Нельзя на первых порах драмы ставить. Это уж потом, когда публика во вкус войдет, – отвечал Котомцев. – Буфетчик сказывал, что при покупке билетов только и спрашивают, что веселая ли пьеса «Роковой шаг». Вон у акробатов-то с фокусником в воскресенье чуть ли не полный сбор был, а у нас на завтра еле берут билеты.

– Вздор! Это все зависит от дня. Разве можно равнять воскресенье с буднями! Дай «Уриэля Акосту», и ты увидишь, что будет. Громкое название для афиши.

– Вчера я обедал у исправника – и то же самое говорили, чтоб не ставить тяжелых пьес, – стоял на своем Котомцев. – Да, наконец, у нас и костюмов нет.

– Для моей роли у меня есть костюм. Я в Забубенске у антрепренера за долг взял. А остальные какие же костюмы! Купил в лавке штуку дешевого черного драдедама – вот дамы наши и нашьют костюмов.

– И так «Счастливый день» пойдет, потом «Домовой шалит», затем дивертисмент, а для начала я прочту монолог из «Гамлета», – решил Котомцев. – Днепровский! Пиши.

– Видишь, для себя-то все-таки из «Гамлета»… – подмигнул Иволгин.

– Так ведь только монолог. Хочешь, я и для тебя поставлю из «Уриэля Акосты»? Читай монолог.

– Да там такого монолога нет. Нет, уж лучше я целиком поставлю «Уриэля Акосту» в мой бенефис.

– Помни, в бенефис только, что лишнее за билеты пришлют – твое, а весь сбор на долю товарищества.

– Неужели я на кусок-то драдедаму призов не наберу?

– Наверное, не наберешь. Посмотри, здесь город какой: вот мы разослали билеты почетным лицам в городе, и никто денег за билеты не шлет. Всякий думает, что это ему в подарок за то, что он власть. Только один Кубышкин и прислал. Старшины клуба буквально ограбили. Целый второй ряд стульев даром взяли. Полряда взял редактор «Листка» Уховертов. Сегодня вдруг секретарь городской думы и управы за даровыми билетами прислал. Говорит, что и ему полагается два даровых стула. Что мы даровых билетов роздали, так это просто ужас!

– Ну, секретарю-то можно и не давать.

– Не дай, попробуй, так они тебе подведут какую-нибудь штуку, да и спектакли прихлопнут.

– Ну, врешь. За нас исправник.

– Все они заодно.

Под вечер забежал Лукачев.

– Скоро к нашему-то отправитесь? – спросил он, здороваясь со всеми.

– А что такое у вашего? – спросил Котомцев.

– Да как же, ведь сегодня у Макара Денисыча журфикс. Он ведь вас приглашал со всей труппой.

– Боже мой! Я совсем и забыл! – воскликнул Котомцев. – Ну, хорошо, я и Днепровский приедем попозднее.

– Как вы и Днепровский! Он вас со всей труппой звал. Помилуйте, он наприглашал гостей на вечер с артистами. Поезжайте в полном составе, а то он обидится и черт знает что вам натворит. Тогда мне и реклам вам ставить в газете будет уже нельзя.

– Помилуйте, да ведь мы и так ему совершенно ненужным объявлением подачку дали, девять даровых билетов на спектакль он взял, подписной билет на получение «Листка» нам всучил.

– Это само собой. Нет, уж вы, пожалуйста, все ступайте, а то, право, нехорошо будет. Он ужасно обидчив и мстителен, – упрашивал Лукачев. – Вообразите, он назвал гостей, чтоб ваше чтение слушать, – и вдруг ничего не будет!

– Как? И читать еще! – проговорил Котомцев.

– Да ведь он же вам при мне говорил, когда вы были у него, и вы обещали.

– Ничего я не обещал, а только поблагодарил за приглашение.

– Нет, обещали. Он целый музыкально-литературный вечер при вашем участии затевает. Фокусника Барбаросу пригласил. Этот тоже покажет несколько фокусов.

– Этого только недоставало! Акробаты не будут ли еще? – спросил Котомцев Лукачева.

– Нет, акробаты не будут.

– Слава богу! А то бы он еще акробатов… Нет, не поедем мы.

– Анатолий Евграфыч! Зачем вы хотите с ним ссориться! Он мстителен.

– Не можем же мы, артисты драматической труппы, на одну доску вместе с фокусником становиться! Как он этого не понимает! Дурак он, что ли?

– Положим, что он действительно неумный, но не советую вам с ним ссориться.

– Ссориться мы с ним не желаем, но нельзя же нам и читать вместе с фокусником, – прибавил Днепровский.

– Совершенно справедливо, – отвечал Иволгин. – По-моему, ехать к нему в гости можно, но уж отнюдь не затем, чтобы читать.

– Он будет упрашивать, – сказал Лукачев.

– Мало ли что он будет упрашивать! Он будет просить, а мы не согласимся. Не будь фокусника – дело другое.

– Однако же Суслов и прочтет, и споет.

– Суслова, батенька, теперь и с собаками не сыщешь. Он, поди, сидит у купца Курносова, – проговорил Котомцев.

– Вот именно с Курносовым-то он сегодня и был у Уховертова. Выпили они с Макаром Денисычем, и Суслов обещался вечером даже с гитарой прийти, чтобы «Тройку» петь.

– Фу ты, пропасть! – хлопнул себя по бедрам Котомцев. – Наш пострел везде поспел! И он знает, что вечером фокусник будет фокусы показывать у Уховертова?

– Да конечно же. Фокусник тоже при них был у Макара Денисыча. Суслов с ним познакомился. Они вместе настойку пили. Фокусник чревовещание делал, а Суслов показывал, как муха жужжит и к спящей кухарке на нос садится. Макар Денисыч за этот фокус бутылку мамуровки ему подарил.

– Егорка Суслов! Я узнаю тебя! – воскликнул Иволгин.

Котомцев вышел в комнату, где были актрисы, сообщил им о приглашении их редактором Уховертовым и рассказал, в чем дело. Дамы еще больше возмутились и наотрез отказались ехать к Уховертову.

– Я, Днепровский и Иволгин пойдем к нему, чтобы не ссориться, но читать ни за что не станем. Пусть Суслов один кривляется, – сказал Котомцев. – Пожалуй, и Безымянцева с собой захватим.

– Не советовала бы и вам я ходить, – произнесла Котомцева. – Что он, в самом деле, об нас думает! Дурак.

– Невозможно, Танюша, совсем не идти. Зачем обострять отношения? – произнес Котомцев. – Напортить нам он может много, если захочет. А мы пойдем, но будем себя держать с достоинством.

Лукачев смотрел на него умоляющим взором.

– Не идут дамы? – спросил он. – Решительно не идут? Ну, напортите вы себе, много напортите. Ах-ах, как нехорошо будет! Макар Денисыч именно для артисток-то и приглашал гостей, а артистки не будут. Анатолий Евграфыч, уговорите их хоть так-то ехать. Пусть хоть не читают, но все-таки поедут.

– Что вы ко мне привязались-то! С какой стати я их буду уговаривать! – огрызнулся на него Котомцев.

– Ах-ах-ах! Нехорошо будет, – крутил головой Лукачев и тяжело вздыхал.

X

Часу в девятом вечера Котомцев, Днепровский и Иволгин звонились у квартиры редактора-издателя «Листка» Уховертова. Им отворила горничная и впустила их в прихожую, сплошь завешанную верхним платьем, так что для пальто актеров недостало уже места на вешалках, и их пришлось положить на стул. Гостей, очевидно, было уже много. Из комнат доносились громкие мужские голоса, среди которых слышно было побрякивание гитары.

– Гитара… Это, наверное, Суслов… – проговорил Котомцев и покачал головой.

– Он, он… – кивнул ему Иволгин.

Актеры, поправив перед зеркалом прически, вошли в гостиную. Их встретил Уховертов.

– Ну, наконец-то! Добро пожаловать… – сказал он, протягивая им руки. – А я уж думал, что заспесивились. У меня уж больше часу гости собрались, – прибавил он, заглянул в прихожую и спросил: – А где же остальные?

– Безымянцев несколько попозже придет, – отвечал Котомцев.

– А дамы? Дамы? Где же ваша супруга?

– Она не совсем здорова и просит извинения…

– Ну вот… Отчего же вчера была здорова? И завтра будет здорова. Эх, батенька! – И при этом Уховертов сделал недовольное лицо. – А ваша свояченица Левина?

– Тоже что-то хохлится, – дал ответ Котомцев. – Знаете, женское дело.

– Ну что ж это такое! Ну скажите на милость! А я всем гостям объявил, что у меня и актрисы будут. Ну уж это, знаете, нехорошо. Неужели никто из дам не приедет?

– Гулина и Безымянцева с костюмами возятся к завтрашнему спектаклю.

– Стало быть, никто из дамского пола не будет? Благодарю покорно! А я всем гостям рассказал, что Левина отлично качучу и русскую танцует. Разодолжили, батенька, редактора, разодолжили, нечего сказать. Не ожидал.

Гостей был полный дом, но это была далеко не аристократия города. Большей частью были торговцы и промышленники, что их тотчас же и выдавало по их купеческой складке. В гостиной на диване сидели две пожилые дамы в старинных наколках с широкими лентами. Молодые дамы и девицы отличались дебелостью и рыхлостью. От дам тотчас же отделилась хозяйка – пожилая полная дама совершенно без бровей, с редкими волосами и широким пробором, одетая в светло-коричневое шелковое платье с необычайно толстой басонной отделкой.

– Вот это моя хозяйка Аграфена Степановна, – указал на нее Уховертов и тотчас же отрекомендовал гостей.

– А где же ваши госпожи актрисы? – спросила она в свою очередь актеров.

– Представь, Аграфенушка, не приехали, – сказал Уховертов.

– Ай-ай-ай… Да как же это им не стыдно! А мы для них и гостей-то созвали.

– Что делать… Когда-нибудь уж в другой раз они приедут, ежели позволите… – проговорил Днепровский. – А сегодня они не совсем здоровы.

– Так я и поверил, что вся женская команда заболела! – воскликнул Уховертов. – Нет, батенька, тут не то. Я знаю, что… Впрочем, что ж, насильно мил не будешь.

Начались представления актеров дамам. Актеры раскланивались. Обескураженный хозяин повел гостей в кабинет. Бутылки с настойками и наливками на этот раз с подоконников были сняты, но взамен их в углу кабинета стоял стол с изрядно уже разрушенной на тарелках соленой закуской, а сзади закуски помещалась целая батарея бутылок и графинов. Около этой закуски гости главным образом и группировались. Некоторые были уже, как говорится, на первом взводе. Накурено было ужасно. У самого стола сидел на стуле Суслов с гитарой. Против него стояли гости-мужчины, из которых выделялся гигантского роста жирный, с отекшим лицом и бородой лопатой купец Курносов – первый торговец в городе. Он хлопал Суслова по плечу и говорил:

– Выше «Тройки» у тебя ни одной песни нет. За «Тройку» тебе специальную медаль в три пуда и ничего больше!

– От медали отказываюсь. Подари лучше ящик сигар хорошеньких, – отвечал Суслов.

И здесь хозяин начал знакомить актеров с гостями и, указывая на Суслова, прибавил:

– Ну, а этот из вашей артели. Вот он, неспесивая-то душа! Утром был, вечером пожаловал. Сидит, бренчит на гитаре и всех нас потешает. О, батенька, это у вас артист! Это у вас большой артист! – обратился он к Котомцеву. – А где же Лев? – спросил он, ни к кому особенно не обращаясь и ища глазами.

Из другого угла комнаты вышел откормленный молодой человек, необычайно пестро одетый, и, переваливаясь с ноги на ногу, сказал ленивым тоном:

– Я здесь. Чего вам?

– А это вот наш единственный сын Лев, мой помощник по магазину и «Листку».

Молодой человек протянул актерам жирную, потную руку с множеством колец на пальцах. На нем были серые широкие брюки, белый жилет с массивной часовой цепью и кучей брелоков, черный бархатный пиджак и голубой галстук бабочкой. В груди сорочки блистали два бриллианта, а на манжетах были запонки величиной чуть не с блюдечко и звенели вдетыми в них для чего-то толстыми кольцами. Прическа его была а-ля Капуль, с зачесом на лоб, что вместе с маленькими усами, закрученными в струнку, делало лицо его донельзя комичным. Протянув актерам руку, он произнес:

– Я тут с вашим конкурентом, акробатом Кноблохом. Учит он меня, как шляпу на палке вертеть, но никак у меня не выходит. Он ваш сосед по гостинице. Вы незнакомы? – спросил он и крикнул: – Кноблох!

Подошел красивый молодой человек с усиками, очень изящно одетый, и, улыбаясь и показывая белые зубы, проговорил:

– Мы виделись на коридоре… Добрый вечер, господа коллеги…

Актеры и ему протянули руки.

– Вот тоже не спесив… – кивнул на него актерам Уховертов-отец. – А какой он жонглер-то! Вы не видали, что он с тарелками делает? Ты, Карлуша, потом покажи им. Я уж его попросту Карлушей зову.

– Я Вильгельм, – улыбнулся акробат.

– Ну, а для меня Карлуша. Хочу звать Карлушей и буду звать Карлушей. Что он нам сейчас с двумя графинами делал, так просто на удивление! Швыряет, как мячики, и ловит. И ведь, главное, настойки не пролил. А вашим дамам я этого никогда не прощу, что они не приехали, – снова обратился Уховертов-отец к актерам. – Все это вздор и пустяки – их болезнь. Просто тон задают. А это нехорошо, нелюбезно. Представь себе, Лев, артистки-то их не приедут.

– Отчего? Что за музыка?

– Больны будто бы, простудились.

Котомцева начинало уже коробить от этих разговоров. Он морщился, кусал губы. Хмурились и Днепровский с Иволгиным, но, помня, что Уховертовы – нужные люди, молчали.

– Вот тебе здравствуй! – развел руками Уховертов-сын. – И мамзель Левина не приедет?

– Никто, никто.

– Это жалко. То есть даже просто обидно. Суслов рассказывал, что она отлично танцует. Послушайте… Да ведь можно сейчас послать за ней, – сказал он актерам. – Может быть, ежели мы пошлем свою лошадь, так она приедет?

– Как же она может приехать, ежели она больна, – резко ответил Иволгин. – Вам ведь сказано, что она больна.

Уховертов-отец покосился на Иволгина и сказал сыну:

– Оставь, Лев… Не надо. Не хотят потешить – и не надо.

– Дамы наши все сделают вам визит – об этом вы не беспокойтесь, – сказал Котомцев.

– Эх, батенька, дорого яичко в Христов день… Сегодня вот у меня гости – я и хотел гостям похвастать. Ну, да все равно, – отвечал Уховертов-отец. – А теперь, господа, пожалуйте к закуске и с дорожки наших произведений по рюмочке хватите, – обратился он к актерам. – Репертуар настоек и наливок у меня обширный, но первым номером я советовал бы вам хватить уховертовки. Этим именем я называю настойку на смеси шести различных древесных почек. Пожалуйте.

Он взял Иволгина и Днепровского под руки и потащил к закуске.