Текст книги "Окаянные девяностые"

Насмешливые взгляды американцев сошлись на Ванюкине. Тот бледнел, краснел, как рыба, выброшенная на лед, распахнутым ртом хватал воздух, и, наконец, выдавил из себя.

– Э-э это ошибка. Э-это заблуждение.

– Уважаемый Аполлон Григорьевич, вы плохо знаете жизненный путь вашего выдающегося президента. Дом Ипатьева снесли на третьем году правления Борисом Николаевичем Свердловской областью! – с сарказмом сказал Грин и этим окончательно добил Ванюкина.

Тот съежился, как спущенный мяч и как-будто стал меньше ростом. Браун спрашивал что-то о бывшем Харитоновском особняке, но Ванюкину было не до его тайн. В душе он клял себя за то, что потащил чертовых американцев на экскурсию и готов был вогнать в землю своего помощника, ставшего свидетелем его фиаско. У подлеца в глазах вспыхнули злорадные огоньки. Он уже видел себя в кабинете гэбэшника и с потрохами сдавал Ванюкина, продавшегося американцам за паршивую ручку и уронившего в грязь «икону» новой российской демократии – президента Бориса Ельцина.

Ванюкин ожег испепеляющим взглядом помощника и тешил себя мыслью: «Ну, ты, сволочь, у меня еще попляшешь! В кабинете полковника Ильина я буду раньше тебя! А он знает меня со времен комсомола и поверит не тебе, а мне. У меня найдется, что рассказать ему. Эта сволочь, советник консула по культуре Браун, никакой не советник, а настоящий шпион!»

Сделав хорошую мину при плохой игре и сославшись на совещание у главы администрации области – Эдуарда Росселя, Ванюкин свернул экскурсию. Американцы не настаивали на ее продолжении, договорившись о встрече в театре на премьере балета «Щелкунчик», подвезли Ванюкина с помощником к областной администрации и возвратились в генконсульство.

Подошло время обеда. Саттер с Дунканом поели с хорошим аппетитом, а потом прошлись по всем этапам операции по связи с «Артистом» в отеле «Большой Урал». Она исключала сбои, и русская контрразведка должна была остаться с носом. Саттер не стал себя накручивать неожиданными сюрпризами от нее и, положившись на опыт и знание местной специфики Дунканом, отправился в отель.

Отказавшись от машины, он решил пройтись пешком, спустился к Верх-Исетскому пруду, неспешным шагом двинулся по набережной и с живым интересом посматривал по сторонам. За фасадом новой, набирающей силу жизни из стекла и бетона, сотовых телефонов и компьютеров, все еще проглядывало революционное и военное прошлое города. За все время прогулки Саттер не заметил за собой слежки, спектакль, разыгранный Грином и Брауном с Ванюкиным, дал результаты. Русская контрразведка увязалась за Смитом, и он успешно водил ее за нос, бросая там и тут ложные следы.

В отель Саттер вошел, когда на часах было 18:15, до явки с «Артистом» оставалось достаточно времени. Заказав ужин в номер, он включил сканер и проверил комнаты. Прибор показал отсутствие радиозакладок и прочих технических штучек коварной русской контрразведки. Не полагаясь на технику, Саттер незадолго до прихода агента запустил в работу генератор помех. К этому времени вечерняя жизнь отеля набрала обороты. В коридоре все чаще звучали пьяные мужские голоса и вульгарный женский смех. Внизу, в ресторане гремела музыка, нарождающаяся русская буржуазия, слившись в объятиях с криминальными «королями города», пускала на ветер сделанные из воздуха шальные деньги.

Стрелки часов показали 20:30. По «Артисту» можно было сверять часы. Дверь номера резко открылась, и в прихожую стремительно проскользнул агент. Саттер поднялся из кресла и с нескрываемым интересом разглядывал «Артиста». На него смотрело породистое лицо без признаков излишеств. Крупная голова крепко держалась на каплеобразном туловище, его подпирали короткие борцовские ноги. Бывший администратор театра, с началом перестройки покинувший скудеющую ниву Мельпомены, не потерялся в бурном океане дикого российского капитализма. Сменив десятки должностей и фирм, он всплыл на мутной волне финансовых афер в ранге заместителя коммерческого директора в «империи Раздольнова».

Поздоровавшись, Саттер пригласил «Артиста» к столу. Тот не отказался ни от ужина, ни от рюмки коньяка. Общий язык они нашли быстро. У агента давно не осталось никаких политических убеждений и никаких моральных принципов. Он успешно торговал различными «крышами». Сменив «крышу Раздольнова» на крышу ЦРУ, «Артист» легко, с каким-то сладострастием сдавал своего патрона, называл его слабости и пороки, раскрывал законные и незаконные сделки. Но то, что больше всего интересовало Саттера – прямые выходы Раздольнова на объект «Бездна-Ад», агент затруднился назвать, но дал ниточку, которая могла привести к разгадке этой тайны.

Ею оказалась партнерская компания холдинга «Урал-Грейт» – ООО «ЛиК». Она располагалась на территории закрытого военного городка «Свободный», где дислоцировалась ракетная дивизия стратегического назначения, вооруженная подвижным грунтовым ракетным комплексом «Тополь». Через ООО «ЛиК» и ее генерального директора Леонида Барсукова, по неизвестным «Артисту» каналам, Раздольнов намеревался получать по бросовым ценам титан и потом контрабандой переправлять в Эстонию, Венгрию и Италию.

Эта информация агента добавила настроения Саттеру. Помимо выхода на объект «Бездна-Ад», дополнительным бонусом в операции могли стать данные о ракетной дивизии. Завершая встречу, Саттер поручил «Артисту» подготовить в электронном виде все имеющиеся материалы на Раздольнова и сделки с ООО «ЛиК». Следующую явку Саттер назначил на день премьеры балета «Щелкунчик». Разошлись они удовлетворенные результатами встречи. Саттеру было, что доложить резиденту Моррису, а «Артист» обзавелся личным счетом в итальянском банке.

14 января представительная американская делегация во главе с консулом Грином, в сопровождении Ванюкина вошла в фойе театра и сразу же попала в тесные объятия администрации. После угощения в кабинете директора он устроил гостям небольшую экскурсию в исторический уголок. Центральное место в нем занимала экспозиция, посвященная звезде первой величины прошлых лет Ивану Козловскому. Слушая историю жизни великого лирического тенора, Саттер и Дункан не забывали о главном – русской контрразведке, и постреливали глазами по сторонам.

На первый взгляд их окружала типичная провинциальная публика. Но наметанный взгляд разведчика Саттера выделил среди нее молодую пару – качка и тщедушную девицу в очках. Их цепкие, скользящие взгляды могли принадлежать наружке. Подозрительной ему показалась и другая парочка – по виду студенты, она вилась вокруг Брауна. Других представителей контрразведки Саттер не обнаружил и переключил внимание на «Артиста». Тот застрял у буфетной стойки, жевал бутерброд с черной икрой и о чем-то оживленно разговаривал с человеком, судя по внешности, из среды богемы. Заметив Саттера, агент поправил галстук – это означало: я готов к явке, информация при мне.

Теперь в дело предстояло вступить Брауну и Дункану – отвлечь на себя внимание контрразведки. И они начали действовать. Браун сделал неловкое движение, бокал качнулся в руке, и коньяк пролился на костюм соседа по столику – добродушного пузана. Дункан тут же сместился в сторону и закрыл их от качка и тщедушной девицы в очках. Они засуетились, ложный удар попал в цель. Браун принес извинения ничего не подозревающей жертве и принялся энергично отирать платком пятно на пиджаке. Для наружки его действия могли означать только одно – американский разведчик произвел моментальный обмен информацией с агентом. Подтверждением тому стало то, что на добродушного пузана нацелилась вторая пара – «студенты».

Первый акт «спектакля», разыгранный американской разведкой, остался за ней. Русская контрразведка, судя по действиям наружки, пошла по ложному следу. Это придало уверенности Саттеру, и он заторопился.

Прозвучал первый звонок, и зрители потянулись в зал. Директор театра проводил американскую делегацию и Ванюкина в центральную ложу. Из нее партер был виден как на ладони, где-то там, среди публики должен был находиться «Артист». Саттер поискал его взглядом и обнаружил в первых рядах. Старые театральные связи агента сработали, и он оказался на почетном месте. Держался «Артист» по-прежнему расковано, продолжал что-то энергично обсуждать с собеседником, которого Саттер заметил еще в буфете.

Отзвенел последний, третий звонок, опоздавшие зрители заняли свои места. Зал медленно погрузился в таинственный полумрак, занавес раздвинулся, и со сцены полилась чарующая музыка Чайковского. Саттер не считал себя знатоком классического искусства, но мелодия и танец артистов балета не могли оставить равнодушным даже самое холодное сердце. Исполненные тонкой грации движения человеческого тела в гармонии с прекрасной музыкой затронули сентиментальные струны в душе Саттера. Он на время отдался во власть искусства. Для провинциального театра постановка и исполнение оказались весьма недурны. Артисты играли с вдохновением, и благодарная публика то и дело взрывалась аплодисментами.

Подходил к концу первый акт балета. Саттер переключил внимание со сцены на ряд, где находился агент и мысленно просчитывал каждый шаг и каждое движение в заключительной части операции – обмена информацией. Он не имел права на ошибку, малейший промах грозил расшифровкой «Артиста» перед русской контрразведкой, а ему позорной высылкой из России.

Стих последний аккорд, публика взорвалась бурными аплодисментами. До моментальной явки с агентом оставалось всего несколько минут, и здесь Саттер почувствовал предательскую слабость в ногах, сказывались усталость и нервотрепка последних дней. Усилием воли он взял себя в руки и взглядом поискал тех, кто должен был прикрывать его и «Артиста». Дункан и сотрудники разведгруппы находились поблизости, их напряженные и сосредоточенные лица говорили о том, что им тоже приходится нелегко. Раскованно держался лишь Смит, он непринужденно играл свою роль – отвлекал на себя внимание русской контрразведки. И здесь в дело вступил сам генконсул. Сославшись на недомогание, Грин извинился перед Ванюкиным, директором театра и направился на выход, за ним двинулась свита. На этот маневр американской разведки среагировала «студенческая пара».

Вслед за Грином настал черед действовать Дункану и Брауну. Пит подмигнул Саттеру и направился в буфет. За ним тут же увязалась худосочная девица в очках, а на хвост Брауну сел качок. Он и Дункан растаскивали наружку по углам и расчищали Саттеру пространство для маневра. Он же с заинтересованным видом прохаживался перед экспозицией, посвященной Козловскому, и не упускал из вида «Артиста». Тот держался с завидным спокойствием, пил коньяк в буфете.

Отзвенели первый и второй звонки. Из буфета и с улицы в зал повалила публика. Саттер влился в общий поток и, не упуская из поля зрения наружку и «Артиста», продвигался вперед. Какой-то десяток метров и секунд отделял его от агента. Тот не суетился и сохранял хладнокровие. Под свод галереи он и Саттер вошли одновременно. И тут Дункан, возникший, словно из-под земли, уронил на пол бинокль и создал пробку. Этим тут же воспользовался Саттер, стремительно шагнул вперед и поравнялся с «Артистом». Их руки сошлись. На ладонь Саттера скользнула дискета, а он сбросил агенту капсулу с инструкциями, вмонтированную в зажигалку. В тот день операция по связи посольской резидентуры ЦРУ в Москве с агентом «Артист» завершилась успешно.

Посольская резидентура ЦРУ в Москве.

Резидентура ЦРУ в Москве осуществляет разведывательную деятельность с позиций посольства США, расположенного на Садовом кольце, в районе Новинского бульвара (в советский период улица Чайковского). Ее сотрудники действуют под дипломатическим прикрытием и занимают часть кабинетов на 7-м этаже.

«…Посольская резидентура ЦРУ – «station» («станция») в Москве задумывалась как основной исполнитель разведывательно-подрывной деятельности американских спецслужб на территории Советского Союза, ныне России. Она такой и стала в период многолетнего противоборства США и СССР, протянув щупальца гигантского разведывательного спрута к секретам нашей страны. В ее функциональные задачи входили: подготовка и проведение операций по связи с агентами, в том числе завербованными за рубежом, организация работы с «инициативниками», а также осуществление акций технической разведки, прежде всего по установке АУТР (автоматические устройства технической разведки) и их эксплуатации…

Посольская резидентура подчинена управлению Центральной Евразии. Так оно именуется ныне, а в период «холодной войны» носило название отдела СССР и Восточной Европы. Отдел (пожалуй, это наиболее популярное название) – один из шести географических отделов Оперативного директората, курирующего резидентуры и другие подразделения ЦРУ во вверенных им регионах…

Первым представителем Центрального разведывательного управления при посольстве США в Москве был Эдвард Смит, однофамилец тогдашнего американского посла Беделла Смита».

«Призраки с улицы Чайковского». Рэм Красильников.

Глава 7

Позади остались узкие улочки города Верхняя Салда. Слева, в свете фар тускло сверкнула и исчезла в ночи титановая стела. По обочинам, словно в почетном карауле, застыли укутанные серебристым февральским покрывалом стройные ели. Справа промелькнул пост ГАИ и сиротливо стоящие милицейские жигули. Сами милиционеры прятались от мороза в помещении. Старший референт генерального директора ООО «ЛиК» Борис Кормаков с облегчением вздохнул и прибавил скорость, нива резко рванула вперед.

– Боря, гони, да не зарывайся, не дрова везешь, а будущих миллионеров! – прикрикнул Барсуков.

Его распирало от тщеславия. Его, которого полгода назад «шестерки» местного салдинского «смотрящего» Томаза трясли как грушу, выбивая деньги в воровской «общак», с недавнего времени стали почтительно величать по имени и отчеству.

– Миллионеры? Это же надо? Скажу Клавке, так не поверит! – радостно взвизгнул Кормаков, но скорость все-таки снизил.

– Вот так-то лучше, – барственно произнес Барсуков.

– Миллионеры, с голой жопой, – буркнул с заднего сидения коммерческий директор ООО «ЛиК» Игорь Лебедев.

Бывший капитан, начальник полкового клуба, бросивший службу в разваливавшейся Советской армии, помыкавшись на гражданке, вынужден был пойти в услужение к бывшему прапору. Амбициозный Барсуков не забыл времена, когда «зеленый» лейтенант запросто мог его ровнять и строить. Он не оставил без внимания выпад Лебедева и решил поставить его на место.

– Не зарывайся, Игорь! – предупредил он. – И хватит ныть, надоело! На ВСМПО бубнил, шо титан не той марки грузят, шо дальше ворот не выпустят! Как видишь, выпустили и даже ручкой помахали! Теперь нам нечего бздеть, за мной теперь такие крутые стоят, шо Томазу и его шестеркам даже не снилось!

Лебедев промолчал. Зато Кормаков, кажется, готов был носить Барсукова на руках, витал в облаках и взахлеб пел ему дифирамбы.

– Ты голова, Леонид Петрович! Ты это, как его, гений! Я нутром чую, все будет на мази! 40 тонн титана! Это же какие бабки? С ума можно сойти!

– Борька, а другим местом ты ничего не чувствуешь? – приземлил его Лебедев.

– Ч-о?! Ну ты, Игорь, и тормоз!

– А ты, Борька, как был дятлом, так им…

– Да заткнитесь же! Тошно слушать! Борька, баранку держи, а то в кювет слетим! – потеряв терпение, рявкнул Барсуков.

Перепалка прекратилась. Кормаков, продолжая гундеть себе под нос, сосредоточился на дороге. Нива плавно катила по укатанному зимнику. Под колесами звонко поскрипывал свежий, искрящийся в ярком лунном свете снег. Через двадцать минут показался железнодорожный переезд станции «Ива», и Кормакову пришлось затормозить. Семафор пылал багровым цветом. Со стороны Верхней Салды донесся характерный стук колес, и ночной мрак прорезал луч света. Из-за поворота вынырнул маневровый тепловоз, тащивший за собой один единственный вагон. Прогромыхав на стрелке, он повернул на железнодорожную ветку, уходящую в сторону закрытого военного городка ракетчиков.

– О, все на мази! Катится родимый! – торжествовал Кормаков.

– Не кажи гоп, Боря, порадуемся, когда до нас докатится, – предостерег Лебедев.

Барсуков поморщился, но промолчал. Кормаков посмотрел на часы и отметил:

– Все идет по графику! – и поинтересовался: – Леонид Петрович, как, сначала на ужин, а потом в офис?

– Пожрать всегда успеем. Сначала в офис, будем ждать, когда вагон поставят под разгрузку, – распорядился Барсуков.

Стрелка перестала трещать, шлагбаум взметнулся вверх, и Кормаков тронул машину. Она скатилась под горку и остановилась перед глухими металлическими воротами КПП № 1 закрытого военного городка Свободный. Свободу его военных и гражданских жителей надежно оберегали несколько рядов колючей проволоки и часовые. Контролеры, прикормленные Барсуковым, поленились выйти на мороз, не стали проверять пропуска и открыли ворота. Кормаков объехал заграждения, свернул на дорогу, ведущую в сторону бывшего городка военных строителей, и нажал на газ. На бетонке, выскобленной лопатами батальона охраны, ниву затрясло, как в лихорадке. Промелькнули и остались позади сторожевые вышки, нахохлившиеся под снежными шапками вертолеты, дивизионный автопарк, впереди возник почерневший от непогоды и времени деревянный забор. За ним прятались офис ООО «ЛиК», магазин, прозванный в народе «Мутный глаз», и заброшенные складские ангары.

Горделиво называемое Барсуковым многопрофильное общество с ограниченной ответственностью «Леонид и Компания» по сути своей представляло контору «Рога и копыта». Под ее вывеской торговали водкой и всем тем, что плохо лежит. Создал его на закате перестройки бывший прапорщик Леонид Барсуков. Вместе с ним ООО «ЛиК» пережило не только крушение СССР, но и лихолетье начала 90-х годов. Своим живым примером Барсуков доказал, что бывшему советскому прапорщику, 15 лет убивавшемуся на дивизионном складе ГСМ, прошедшему огонь, воду и медные трубы бесчисленных ревизий и прокурорских проверок, все по плечу.

В декабре 1990 года, купив по дешевке несколько бараков и ремонтный цех у доживавшего последние месяцы военно-строительного отряда, Барсуков развернул на их месте пункт по скупке цветного металла и подпольный цех, где разливалась бормотуха. Продукция, с интригующим названием «Истина на дне», пользовалась бешенным спросом среди изнывавших от безделья бойцов – строителей и самовольщиков из ракетной дивизии. Конкуренты Барсукова умирали от зависти, но ничего не могли поделать, жаждавшие познать «истину» толпами валили к «Мутному глазу».

Разгадка этого успеха заключалась не только в дешевизне бормотухи, но и в безотказности продавщицы Люськи. Эта дама, далеко не первой свежести, работала за прилавком не покладая рук и не жалея тела в уютном гнездышке, оборудованном в подсобке. Командование ракетной дивизией и военных строителей не на жизнь, а на смерть вели войну с «зеленым змием» и хозяином магазина – Барсуковым. Облавы патрулей, протесты возмущенной армейской общественности, вяло инспирируемые потерявшими былой партийный запал бывшими замполитами, бессильно разбивались, как морские волны о гранитные берега, перед высоченным забором и свирепыми сторожевыми псами, ограждавшими нарождаюшуюся в криминальных муках молодую частную собственность. Барсуков с упорством и стойкость оловянного солдатика отбивал все наскоки.

Устоял он не только перед натиском военных, но и перед наездами местной доморощенной братвы и «крутых» из Верхней Салды и Нижнего Тагила. Они и милицейские облавы прокатывались над Барсуковым, как океанские волны над подводной лодкой. Недосчитавшись одной-двух тысяч рублей и нескольких ящиков «Истины», непотопляемый хозяин «ЛиКа» каждый раз выходил «сухим» из очередной передряги. Перебиваясь мелким воровством и «темными» делишками с ломом цветных металлов и строительными материалами, «фирма» продолжала держаться на плаву.

Звездный час для Барсукова пробил, когда на него вышли одни из самых крутых крыш Свердловской области: «синяя» Харламовых и «белая» Раздольнова. С последним, после первой сделки с 27 тоннами титана, дело не пошло, эсбэшник «Урал-Грейта» – Сова не заплатил ни копейки и отделывался обещаниями. Харламовы, в отличие от него, держали слово – нулевая мазда – предоплата за поставку первой партии титана, стояла во дворе «ЛиКа».

Выбравшись из нивы, Барсуков вальяжной походкой прошел к мазде, погладил по капоту и только потом направился к офису. Рабочий день окончился, но кое-где в окнах еще горел свет. Приезд шефа, сгорая от нетерпения, ждали: секретарь и по совместительству любовница – Аврора Аристарховна, а за глаза просто Зорька; помощник по специальным вопросам, бывший командир конвойной роты Саня Ломтев, или попросту Лом, гонявший местную шпану и приводивший в чувство любителей «Истины», а также сторож Пахомыч, в прошлом кладовщик с дивизионного склада ГСМ и бывший подчиненный Барсукова. Взяв под козырек и дохнув сильнейшим перегаром «Истины», он доложил:

– Леонид Петрович, за время вашего отсутствия происшествий не случилось! Вас спрашивали…

– Потом, потом, Пахомыч, не до них! – отмахнулся Барсуков и, пнув подвернувшегося под ногу пса Трезора, вошел в офис.

Позже к нему присоединились Лебедев и Кормаков. Некоторое время в коридорах и приемной наблюдалось броуновское движение. Через час оно прекратилось, и в здании бывшего штаба военных строителей осталось только руководство. Маленький, юркий Кормаков семенил по кабинету, в котором еще недавно гремел голос начальника штаба военно-строительного отряда, заставлявший в страхе трепетать «борзых» бойцов строительного фронта. О нем напоминал армейский полевой телефон ТА-57. Кормаков время от времени теребил его ручку, челноком сновал от окна к двери и бросал победные взгляды на потрепанные стенды. С них, поблекший воин-строитель пламенным плакатным слогом в редакции «мастеров» армейского художественного стиля призывал ударным трудом встретить очередную годовщину со дня рождения вождя мирового пролетариата – Владимира Ленина.

Эти метания Кормакова, напоминавшие танец радости загадочного племени мамбу, иногда прерывались появлением Лома. Он, подобно призраку, возникал на пороге и замутненным бормотухой взглядом следил за Кормаковым. Тот хихикал и подмигивал ему. Физиономия Лома, на которой природа отдохнула, расплывалась в идиотской улыбке. Он силился что-то сказать, но язык с трудом ворочался и, приложив палец к губам, снова исчезал в темном коридоре.

Сам Барсуков нервными шагами мерил кабинет, бросал нетерпеливые взгляды то на часы, то на телефон и курил одну за другой сигареты. Лебедев устало развалился на диване и, потеряв интерес ко всему происходящему, бездумно тыкал пальцем в клавиши пишущей машинки. Суета последних дней между Верхней Салдой и Екатеринбургом, беседы на полутонах и с полунамеками в респектабельных кабинетах «новых русских» и криминальных авторитетов, уверенно выговариваемое их владельцами магическое слово «миллион», не смогли поколебать стойкого скептицизма Лебедева.

Оставив в покое пишущую машинку, он поднялся с дивана, подошел к окну и распахнул форточку. Морозный воздух ворвался в кабинет и взбодрил. Вдохнув полную грудь, Лебедев обернулся. Из дымовой завесы на него смотрело осунувшееся и пожелтевшее лицо Барсукова, на нем воинственно топорщились усы, а покрасневшие от бессонницы глаза горели лихорадочным огнем.

– Ну чо, Игорь, вылупился, все сомневаешься? – будто прочитал его мысли Барсуков.

Лебедев, пожав плечами, вяло ответил:

– А чему, собственно, радоваться? Сова с Раздольновым, похоже, нас кинули. Чем теперь будем закрываться перед Тишковским, жопой?

– Да ладно тебе, не бзди, прорвемся! Харламовы – крепкие мужики! За базар отвечают! Мазда – только задаток. Так шо Тишку найдется, чем заткнуть пасть. Дальше все должно пойти, как по маслу.

– Широко шагаешь, Петрович, как бы штаны не порвались.

– Игорь, ну сколько можно скулить? Достал уже! – потерял терпение Барсуков.

– Я не скулю, а еще раз говорю: не в свое дело мы ввязались, Петрович! Наваривались бы на цветмете, лесе и бормотухе и жили бы спокойно. А тут крутимся шестерками, того и гляди под раздачу попадем.

– Ага, гляди, много наварили! Зато щас за раз столько хапнем, шо и не снилось!

– Петрович, а тебе хатка с окном в мелкую клеточку еще не привиделась?

– Ну, ты это брось, хватит накручивать! Риск – благородное дело!

– Так рискуем только мы! Тишковский в стороне, а Харламовы вообще не при делах! Петрович, я тебе сколько раз говорил: спустись с небес на грешную землю, – монотонно бубнил Лебедев.

– Я-то как раз и стою на ней, а ты, Игореша, все в облаках витаешь. Год назад ты где был?

– Ну, в армии служил, и что?

– А чо сбежал?

– Я не сбежал, она сама развалилась.

– Это отмазка для детского сада. Скажи честно, надоело в своем клубе сидеть, там же, кроме скрепок ничего не стыришь.

– Конечно, не твой склад ГСМ.

– Ладно, хватит трындеть. Радуйся, шо в офисе сидишь, а не костыли, как майор Козлов на железке забиваешь.

– Тоже мне, офис! Барак с сортиром на улице!

– Ты это брось.

– А что, разве не так? Кроме названия, дохлого счета в банке, раздолбанного форда, нивы и дырявого забора у нас же за душой ничего нет.

– А мазда, она чо, с неба свалилась?

– Как пришла, так и уйдет. И вообще, на кой черт эти миллионы сдались, если завтра за них башку оторвут, – мрачно вещал Лебедев.

– Э-э, господин капитан, вот тут ты туфтишь! – процедил Барсуков и поставил на место зарвавшегося зама. – В отличие от тебя, я академий не кончал! Но я начальник, а ты хто?

Лебедев поиграл желваками на скулах, но так ничего и не сказал.

– А, молчишь! А чо молчишь? А потому, что я плачу тебе бабки, а не Красная армия. Договор с Тишковским хто пробил, ты? Нет, я. Хто схему запустил, ты? Нет, опять я. Под мое честное слово Пашка Харламов отвалил мазду. А это тебе не жигуль.

– А-а, далась тебе эта тачка! – отмахнулся Лебедев и, бросив на Барсукова снисходительный взгляд, многозначительно произнес: – Бойся, Леня, данайцев, дары приносящих.

– Чо, чо? Это хто такие? – насторожился Барсуков. Единственная морщина появилась у него на лбу, и он силился вспомнить: – Данайцы? Данайцы? Шо-то про такую крышу Крест и Харламов ничо не говорили.

– И не скажут.

– Так хто эти данайцы?

– Про Гомера ты хоть слышал? – изгалялся Лебедев.

– Гомер? Чо-то такое пролетало. Вроде как крыша такая была! – пытался вспомнить Барсуков, и дальше его понесло. – А, урюки под ней ходили! Гады, дохнуть не давали. Между ними и нашими крутой пошел замес! Мочилово было страшное, пока Малыш на танке на них не наехал.

– На танке?! Да брось! – не поверил Лебедев.

– В натуре говорю, на танке! Я своими глазами видел! Если не веришь, можешь спросить у Лома.

– Что, прямо на танке по городу раскатывали?

– А где же еще? На площади перед Ледовым дворцом сошлись стенка на стенку, урюки и наши братья славяне, не меньше трех тысяч. Два дня шла махаловка. Ментов и ОМОН пригнали со всей области, ничо они не могли сделать! А чо сделаешь, когда урюки два БТР выкатили.

– Да не может такого быть?!

– Вот те крест! Урюки Слона завалили, он меня крышевал, Быка, Храпа, про раненых я не говорю. Нашим бы хана была, если бы Малыш против них танк не выкатил.

– А где он его взял?

– Полигон Вагонки знаешь?

– Да.

– Дорогу, по которой танки с завода на полигон гоняют, видел?

– Ну.

– Так Малыш со своей бригадой поставил на переезде свою тачку. Вояки тормознули. Он взял их на понт, забрал танк и двинул к Ледовому! Короче, урюки и менты разбежались.

– Ничего себе?! – только и мог сказать Лебедев.

– Вот такие тут были дела, Игореша! – закончил рассказ Барсуков и вернулся к началу разговора. – Так чо там твои данайцы мутили?

– А-а, Леня, не бери в голову, они уже ничего плохого не сделают.

– Точно?

– Было это очень давно, и может неправда.

– Не, не, давай расскажи, – насел Барсуков.

– Ладно, слушай, – снизошел Лебедев. – Дело, как я уже сказал, было давно и произошло в Греции. Афины воевали с Троей. Кстати, воевали за бабу, за Елену.

– Я так и знал, от них вся беда! Была у меня на складе ГСМ одна, Тонькой звали. Язык, как помело, чуть меня до тюряги не довела, еле откупился. После этого зарекся баб в серьезные дела брать. Ну, так чо там было с той Ленкой?

– Троянцы украли ее, греки осадили Трою и сколько ни штурмовали, все не могли взять. И тогда один очень хитрый грек, звали его Одиссей, придумал, как взять город. Все это описал знаменитый греческий поэт Гомер, в поэме «Одиссея». Кстати слепой был мужик, – блистал эрудицией бывший выпускник Львовского военно-политического училища, как павлин перьями.

На Барсукова она не производила впечатления. Он насупился и угрюмо промычал:

– И чо ты хочешь сказать этим своим Хомером?

– Я, ничего. А Гомер пишет, что данайцы, чтобы проникнуть в Трою оставили троянцам деревянного коня. Те купились и затащили его в город. В коне сидел отряд, что было дальше, надеюсь, объяснять не надо. Так вот, Харламов и Крест…

– Да пошел ты со своим конем и Хомером! Я тебе не козел греческий! Меня морковкой не подманишь! – вскипел Барсуков, вскочил из кресла и заметался по кабинету.

– Леня, ну не кипишись! Я же хочу только одного, чтоб мы не залетели. Ты же рожу Тишковского видел. Он же, гад, на месте купит и продаст. Я не говорю про Харламовых, они нас замочат и глазом не моргнут. Леня, пока не поздно надо сорвать бабки и соскакивать, – нагнетал страсти Лебедев.

Это подействовало на Барсукова, его терзали страх и алчность. Свой гнев он сорвал на сунувшемся в кабинет Ломтеве. Тот протрезвел и начал огрызаться. Невнятное мычание о прапорах, которых он драл как сидоровых коз, только подлило масла в огонь ярости Барсукова. Он схватил со стола пепельницу и запустил в Ломтева. Бывший командир конвойной роты по старой армейской привычке хлопнулся на пол и прикрыл голову руками. Пепельница врезалась в дверной косяк, куски дерева, штукатурки и краски посыпались на Ломтева. На шум прибежал Кормаков, подхватил его и, сгибаясь под тяжестью ста килограммов, потащил в соседний кабинет.

Выпустив пар, Барсуков остановился перед Лебедевым и, постреливая в него колючим взглядом, зло бросил:

– Э-э, капитан, после службы у тебя в башке осталась одна извилина, и та от фуражки? А ну напряги, под чо мы заключили договор с Тишковским?

Лебедев проглотил обиду и пробормотал:

– Ну, под оловосодержащие отходы, и что с того?!

– Ты чо, не догоняешь?

– А чего догонять, если в вагоне лежит чистый титан. Две-три тонны отходов, что сверху, нас не спасут. Если за груз зацепятся менты и, не дай Бог, контрразведка, то нам хана! Это же голимая контрабанда!