Текст книги "Неизвестный Де Голль. Последний великий француз"

Пока же они делали все возможное, чтобы подготовить приход де Голля к власти, поскольку обстановка для этого становилась благоприятнее. Правительство Ги Молле за необычайно долгий срок своего существования совершило все мыслимые и немыслимые глупости, которые неумолимо влекли Четвертую республику к гибели. Лидер социалистов как будто специально добивался этого. Еще 30 ноября 1956 года де Голль сказал Жану Турну: «Если только эти глупцы не будут продолжать вести свою идиотскую политику, у меня мало шансов прийти к власти». Но они продолжали именно такую политику, и шансы де Голля увеличивались. Однако слишком длительное пребывание Ги Молле в «Отель Матиньон» не соответствовало стремлениям сторонников де Голля. Именно поэтому Жак Сустель активно способствовал падению кабинета Ги Молле в мае 1957 года.

Теперь голлисты начинают с невиданной решимостью открыто добиваться своей цели. Во время нового кризиса Национальный совет социальных республиканцев потребовал от депутатов парламента «перед угрозой катастрофы немедленно сформировать правительство общественного спасения, которое объединило бы представителей всех политических тенденций, подобранных в парламенте или вне его, под председательством лица, престиж и авторитет которого признан всеми французами».

Речь шла, естественно, о де Голле. Однако его час еще не пробил. Пока в пользу де Голля складывалось лишь настроение, но отнюдь не соотношение политических сил. 12 июня, после обычного дележа портфелей и разных сделок, формируется правительство правого радикала БуржесМонури. В отличие от правительства Ги Молле, имевшего «социалистическую» окраску, это был вполне правый, реакционный и бездарный кабинет. Его политика во всех направлениях продолжала и углубляла порочную, слабую, колеблющуюся линию предыдущего правительства. БуржесМонури продержался всего два с половиной месяца, из которых полтора пришлось на каникулы Национального собрания, что несколько продлило его пребывание у власти. Но уже 30 сентября, не без участия Жака Сустеля, он был свергнут и начался новый, 18й правительственный кризис в истории Четвертой республики. Он продолжался 35 дней и оказался невиданно сложным и напряженным. Это было вскоре после полета первого советского спутника Земли, и газеты обошла крылатая фраза одного депутата: «Скоро гораздо легче будет попасть на Луну, чем сформировать во Франции правительство!»

Во время лихорадочных поисков кандидата на пост премьера его резиденция – «Отель Матиньон» – освещалась восковыми свечами. Весь Париж был погружен в темноту, не работало метро, остановились электропоезда. Страна была парализована не только правительственным кризисом, но и гигантскими забастовками. Если в 1956 году в забастовках участвовало 982 тысячи человек, то в 1957 году—2964 тысячи. Особенно широкий размах забастовки приобретают в октябре, в период правительственного кризиса. Это напоминало всем, что, как ни важна проблема Алжира, неизменным фактором жизни Франции является жестокая классовая борьба, что социальные проблемы все более властно требуют своего решения. С этим так или иначе должны были считаться все политические деятели.

Какова же была позиция де Голля, который, конечно, не мог не замечать столь крупного явления в жизни страны, как массовое забастовочное движение в конце 1957 года? Несмотря на известные семейные связи, де Голль никогда не считал себя представителем буржуазии. Действительно, он не был банкиром или владельцем промышленного предприятия, никогда не имел акций какойнибудь фирмы. Он владел лишь сравнительно небольшой чисто личной собственностью. Но тем не менее его позиция, продиктованная, как он был искренне убежден, заботой только о величии Франции, а отнюдь не о выгоде тех или иных капиталистических группировок, отвечала именно их интересам. По его глубокому убеждению, жизнь каждого француза имела смысл, если только она подчинена заботе об укреплении позиций Франции в мире. И он просто был не способен понять, как можно думать при этом о повседневных «мелких» материальных заботах.

«Французы, – говорил он одному из своих визитеров, – не имеют больше великих национальных стремлений. Они думают о своем жизненном уровне, что не является национальной задачей. А в это время есть страны, которые меньше думают о жизненном уровне, покоряя мир. Они завоюют его, даже не сражаясь». Примерно в это же время в другой беседе генерал сказал: «Что касается меня, то я не уподобляюсь этим технократам, которые твердят: Франция? Мы ее не знаем. Мы знаем только французов. Франция – это 45 миллионов потребителей». И он добавил в связи с вопросом о повышении жизненного уровня: «Это важно для французов. Но не для Франции…»

Итак, перефразируя известное крылатое выражение, можно сказать, что де Голль придерживался принципа: «Величие вместо масла». Такая позиция, конечно, не могла способствовать росту его популярности. Хорошо еще, что подобные принципы де Голль не выдвигал публично, излагая их только в узком кругу своих приближенных. Но, рано или поздно, они резко скажутся на его политической судьбе…

Между тем правительственный кризис продолжался. Новый кабинет пытались сформировать сначала Ги Молле, потом Р. Плевен, А. Пинэ, М. Шуман, снова Ги Молле… Только страх перед гигантским забастовочным движением заставил в конце концов представителей всех основных некоммунистических партий отодвинуть на второй план разделявшие их противоречия и сформировать правительство из представителей девяти партий во главе с Феликсом Гайяром, правым радикалом, близким сотрудником Рене Мейера и Жана Моннэ, которого называли воспитанником дома Ротшильда. Этот самый молодой из всех послевоенных премьеров (38 лет) возглавил комбинацию весьма старого стиля. В основных вопросах – Алжир и экономика – Гайяр начал проводить еще более консервативную и авантюристическую политику. При Гайяре авторитет Четвертой республики упал необычайно низко. К прежним причинам всеобщего недовольства он лишь добавил новые, особенно в области внешней политики.

Если и раньше англосаксонские державы третировали Францию, то теперь они совершенно откровенно рассматривали ее в качестве второстепенной страны. Соединенные Штаты используют обострение отношений Франции с арабскими народами изза войны в Алжире для укрепления собственных позиций в Северной Африке и на Ближнем Востоке. В ноябре 1957 года возник конфликт по поводу поставок оружия Тунису из США и Англии. Французские «ультра» яростно вопили, что это оружие попадает в Алжир, что Тунис, бывшая колония Франции, переходит под американский контроль. Гайяр попытался заставить США и Англию отказаться от вмешательства в сферу французских интересов, но безрезультатно. Более того, катастрофическое финансовое положение Франции вынуждало его подчиняться указаниям Вашингтона. Ведь в конце 1957 года он добивался от США получения займа в 650 миллионов долларов. Ему пришлось за это согласиться с размещением на французской территории американских ракетных баз.

Однако внешнеполитические неудачи правительства Гайяра еще только начинались. Главные события развернулись после 8 февраля 1958 года. В этот день французская военная авиация произвела зверскую бомбардировку тунисской деревни СакиетСидиЮсеф, расположенной на границе с Алжиром. Налет был предпринят в качестве репрессии за поражение, которое нанесли неподалеку от этого места алжирские повстанцы французскому отряду. Чтобы отомстить за него, французское командование решило уничтожить тунисскую деревню, где якобы укрывались алжирцы. Бомбами и пулеметным огнем было убито 75 ни в чем не повинных тунисцев, среди них 21 ребенок. Никаких алжирцев в деревне не оказалось. Чудовищное преступление взволновало весь мир. Тунис разорвал дипломатические отношения с Францией и обратился в Совет Безопасности ООН. В это время на сцене появились с присущим им «великодушием» американцы. Они предложили (вместе с Англией) свои «добрые услуги» для урегулирования франкотунисского конфликта. Эта миссия была поручена Роберту Мэрфи, о котором уже шла речь в связи с событиями в Алжире в 1943 году. Нетрудно представить реакцию французских колонизаторов на деятельность миссии «добрых услуг», которую истолковали как форму прямого вмешательства США в дела Франции. Сторонники де Голля не замедлили воспользоваться новым кризисом. Один из голлистских лидеров – Мишель Дебрэ писал в своей газете «Курье де ла колер», что Гайяр способствует американским планам интернационализации алжирского вопроса, что уже разработан план установления «протектората НАТО над Алжиром».

15 апреля Национальное собрание, прервав свои каникулы, собралось для обсуждения политики правительства Гайяра. Алжир, Тунис и особенно «добрые услуги» давали обильный обвинительный материал. Наступление на правительство возглавлял, как обычно, Жак Сустель. К этому времени он уже заключил союз с лидером «независимых» Рожэ Дюше, почетным председателем МРП Жоржем Бидо и правым радикалом Андре Морисом. Все они стремились взять власть, чтобы любой ценой бороться за сохранение «французского Алжира». А у Сустеля была, кроме того, и особая цель – возвращение к власти де Голля. Поднявшись на трибуну, он произнес резкую обвинительную речь против политики Гайяра. Сустель доказывал, что миссия «добрых услуг» является подготовкой к полной ликвидации всех французских позиций в Северной Африке. Он заявил, что за кулисами действуют американские нефтяные тресты, стремящиеся захватить нефть Сахары. «Я говорю от имени тех, кто решил больше не уступать, – гремел Сустель. – Франция дошла до предела уступок. Она должна, наконец, отвергнуть политику унижения и отречения». Дебаты закончились свержением кабинета Гайяра. Это было, по существу, последнее правительство Четвертой республики. Одновременно развернулись события, которые вошли в историю под названием «операции воскресения де Голля».

13 мая

Генерал привык довольно спокойно относиться к многочисленным правительственным кризисам. Он ограничивался лишь обычными сарказмами по поводу смены «марионеток» и «паяцев» в «театре теней», то есть в парламенте и правительстве. Иначе он реагировал на известие о падении кабинета Феликса Гайяра. Это событие он воспринял как начало окончательного крушения Четвертой республики. Де Голль увидел, наконец, на политическом светофоре зеленый свет, открывавший ему дорогу к власти.

Но не оказался ли генерал в плену иллюзий, что случалось с ним во времена РПФ? В самом деле, по данным опросов, лишь 13 из 100 французов высказывались в начале 1958 года за создание правительства де Голля. Что касается Национального собрания, то, по словам Алена де Сериньи, одного из тех, кто призвал его к власти, «если бы после падения правительства Гайяра президент Республики предложил сформировать правительство генералу де Голлю, то он не получил бы, конечно, и 100 голосов». Генерал знал, что влияние его активных сторонников ничтожно. На кантональных выборах в апреле 1958 года «социальные республиканцы» собрали всего 3,5 процента голосов. И разве сам де Голль не высказывал в начале 1958 года весьма пессимистические прогнозы? В ответ на предсказания его близкого прихода к власти он говорил: «Утопия. У меня нет никаких легальных средств вернуться к власти. Партии никогда не согласятся выйти из рамок законности». Генерал сознавал, что господствующая политическая тенденция направлена влево. Это показали выборы 1956 года и еще больше подчеркнули последующие события. И действительно, объективная эволюция политической обстановки была именно такой.

Однако в апреле 1958 года генерал вопреки этим фактам испытывал уверенность в том, что приближается его час. Де Голль не признавал исторического детерминизма, считая, что человек действия способен изменить ход, казалось бы, неотвратимых событий. Еще в 1921 году капитан де Голль утверждал: «Историческая фатальность существует только для трусов». В то время он был заместителем профессора истории в СенСире и в одной из своих лекций говорил: «Счастливый случай и смелость изменяли ход событий. История учит не фатализму; запомните этот урок. Бывают часы, когда воля нескольких людей разбивает детерминизм и открывает новые пути. Если вы переживаете зло происходящего и опасаетесь худшего, то вам скажут: «Таковы законы истории. Этого требует эволюция». И вам все научно докажут. Не соглашайтесь, господа, с такой ученой трусостью. Она представляет собой больше, чем глупость, она является преступлением против разума».

Нет, он не пойдет на «преступление» против разума и, столкнувшись с препятствиями, не откажется от действия. Он тщательно и прозорливо учитывает все обстоятельства и энергично действует, находя неожиданные, но реальные возможности. Политика есть искусство возможного, и де Голль владеет им в совершенстве, особенно в момент кризисной, даже катастрофической ситуации. Не зря его часто объявляли «человеком кризиса». В связи с событиями 13 мая 1958 года ЖанРаймон Турну называл де Голля «Наполеоном внутренней политики». В данном случае, пожалуй, столь обычное сравнение де Голля с Наполеоном особенно условно.

Еще более сомнительна конкретная аналогия между 18 брюмера Наполеона и 13 мая де Голля. Слишком уж различны исторические условия и обстоятельства, не говоря уже об огромной разнице в чисто человеческих качествах двух героев французской истории. 18 брюмера выглядит очень простой операцией по сравнению с гораздо более сложным и длительным процессом возвращения де Голля к власти в 1958 году. Деятельность де Голля в течение нескольких критических недель представляет собой шедевр политической стратегии и тактики. За всю свою карьеру де Голль не обнаруживал с такой ясностью качества политика и человека действия. Он проявил тонкое психологическое чутье, необыкновенную выдержку, понимание обстановки и людей, способность в нужный момент поставить все на карту и, главное, умение опираться на разнородные, противоречивые силы и течения. Нечего и говорить о том, что автор книги «На острие шпаги» пустил в ход все те неотъемлемые качества человека действия, о которых он когдато откровенно и красноречиво писал: хитрость, скрытность, коварство. Речь шла о той самой «высокой политике», где нет морали, а есть только цель, успех или поражение, где хороши все средства.

К тому же, вновь выходя на политическую сцену в 1958 году, генерал был уже не тем непримиримым, надменным, резким человеком, как во время войны, когда он позволял себе яростные споры с самим Черчиллем, не тем бескомпромиссным воплощением презрения ко всем и вся, как в январе 1946 года, когда он ушел от власти, гневно хлопнув дверью. В те дни он нервно ходил большими шагами по своему кабинету на улице СенДоминик и, внезапно остановившись, воздел руки к небу и воскликнул: «В конце концов французы, видимо, нуждаются в некотором периоде мерзостей!»

Конечно, и сейчас он сохранил все основные черты своего тяжелого характера. Но они значительно смягчились. Неудачи научили его коечему. Встретившийся летом 1958 года с де Голлем Гарольд Макмиллан, который часто имел дело с генералом в военные годы, сказал одному французскому министру: «Я нашел де Голля изменившимся и очень приветливым. С ним происходит тот же процесс, что и с Черчиллем, который во время войны был невозможен!»

ЖанРаймон Турну, близко и часто наблюдавший де Голля в эти критические недели, в книге «Секретные политические записи» пишет: «Действительно, де Голль изменился. Физически мало. Виски немного побелели, голос стал несколько надтреснутым. Френч или китель являют взору его значительно располневшую фигуру. Но все это вполне естественно. Больше поражает его новый стиль отношений с людьми, ярче выраженная, умеющая себя показать шутливость, более пленительное очарование, которое проявляется без колебаний. За исключением, конечно, оппортунизма, де Голль уже совершенно ничем не пренебрегает, если того требуют обстоятельства».

В последней фразе – ключ к пониманию тактики Де Голля в мае 1958 года, когда он действительно «ничем не пренебрегал». Генерал ставит на любую выгодную карту. Это уже не безобидный пасьянс, который раскладывал де Голль во времена «перехода через пустыню»; началась крупная игра вабанк. Посмотрим на его карты.

Главную ставку генерал делал на вмешательство французской армии. Хотя еще в своей первой книге «Раздор в стане врага» де Голль осуждал попытки армии оказывать давление на государство, теперь, по иронии судьбы, именно с таким давлением связаны все его надежды. Состояние французской армии вполне их оправдывало. Если и раньше, когда де Голль только начинал свою военную карьеру, армия была оплотом антиреспубликанских сил, то сейчас она стала еще реакционнее. Страна шла влево, но армия двигалась в противоположном направлении. Ее постоянная глухая оппозиция республиканскому режиму таила мятежные намерения. Офицеры и генералы давно обвиняли правительства Четвертой республики, парламент и партии в том, что именно они виноваты в их бесконечных поражениях в колониях. Неудачи в Алжире крайне усилили и обострили эти настроения. Алжир, где находилось больше половины французской армии, стал очагом мятежа. Еще в начале 1957 года здесь предпринимается первая неудачная попытка военного переворота. Генерал Фор задумал арестовать министрарезидента в Алжире Лакоста и его высших чиновников и заставить командующего генерала Салана возглавить мятеж, распространив его затем на территорию метрополии. Совершенно случайно заговор раскрыли. Но это не обескуражило заговорщиков, тем более что Фор отделался смехотворным наказанием в 30 суток ареста.

В январе 1957 года произошла так называемая «история с базукой». 16 января по окнам кабинета Салана был открыт огонь из базуки, то есть из противотанкового ружья. Самого генерала в кабинете не оказалось, но был убит его адъютант. Выяснилось, что Салана хотели убрать за недостаточную «решимость» в защите «французского Алжира». И снова заговорщики остались безнаказанными.

Между тем печать продолжала информировать об их деятельности. Сообщалось, что роль ударной силы предназначается парашютнодесантным соединениям генерала Массю, прославившимся зверствами в войне с алжирцами. Назывались десятки имен высокопоставленных военных и гражданских лиц, открыто занимавшихся подготовкой восстания, не встречавших при этом никаких препятствий со стороны правительства. После бомбардировки СакиетСидиЮсеф и отставки правительства Гайяра стало ясно, что мятеж военных может вспыхнуть с часу на час.

Истоки другого мятежного течения находились среди европейского населения Алжира. Его вдохновляли отъявленные шовинисты и расисты, магнаты алжирской экономики, такие как Анри Боржо, Ален де Сериньи, Скьяффино и им подобные. Они оказывали финансовую поддержку многим организациям, выступившим за сохранение «французского Алжира» любой ценой. Эти «ультра», или «черноногие», мечтали заменить Четвертую республику «сильной властью», способной будто бы сохранить Алжир и другие колонии.

Наконец, в метрополии тоже существовали мелкие организации фашистского толка, объединявшие до 40 тысяч человек. Они производили немало шума, устраивая время от времени разные провокации. Так, в феврале 1958 года произошел взрыв в одном из туалетов Бурбонского дворца. Наиболее серьезное значение среди этих крайних антиреспубликанских сил метрополии имели организации бывших фронтовиков.

Таковы три основных течения мятежников, делившихся на множество соперничавших группок, объединяемых лишь слепым колониализмом, ненавистью к республиканской демократии, к левым силам, особенно к компартии. У них не было общей программы действий и тем более одного признанного вождя. Главное же, им не хватало поддержки масс. Этим французское антиреспубликанское движение 1958 года отличалось от прежних фашистских движений в Италии и Германии, которые возглавляли Муссолини и Гитлер, а в остальном обнаруживалось немало сходства.

Уже одно это крайне затрудняло использование «ультра» де Голлем. Конечно, они тоже ненавидели систему Четвертой республики. Но кроме тяготения к авторитарной власти, что общего было у полууголовников «ультра» и у «Коннетабля»? Многое затрудняло их сближение. Большинство всей этой фашистской публики вообще не хотело прихода де Голля к власти. Ему не доверяли в связи с некоторыми делами его прошлого. Не могли простить ему сотрудничество с коммунистами во время войны и сразу после ее окончания, борьбу против Виши и фашизма, прогрессивные реформы, проведенные в 1944–1946 годах. Его считали слишком «левым» изза того, что в годы войны он гораздо успешнее сотрудничал с СССР, чем с США и Англией. А главное состояло в том, что де Голль отнюдь не солидаризировался публично с колонизаторскими лозунгами «ультра». Его реалистические высказывания частного характера так или иначе становились известными и внушали мятежникам тревогу.

Что касается военной части «ультра», то есть антиреспубликанской верхушки армии, способной придать заговору реальную силу, то она в своей массе также не была проголлистской. Кадровый офицерский состав французской армии издавна делился на две части: на колониальных офицеров и офицеров метрополии. Первые делали карьеру в колониях, другие видели смысл своего существования в защите территории самой Франции. Деятельность, жизнь, образ мыслей тех и других серьезно различались. Генерал де Голль с самого окончания СенСира представлял ярко выраженный тип офицера метрополии. Его заботы всегда связаны с защитой границ Франции, с проблемами современной большой войны против сильного врага, против Германии. Колониальные дела почти не отразились в его военных произведениях. Кратковременная служба в Сирии и Ливане не изменила глубокого убеждения де Голля, что французская армия предназначена прежде всего для защиты метрополии. Правда, во время войны он яростно боролся против англичан и американцев за сохранение империи. Она была для него, однако, территориальной базой для восстановления независимости самой Франции. Военное и политическое мировоззрение де Голля резко отличалось от взглядов колониальных офицеров, считавших, что потеря колоний делает беспредметным само их существование. Такая ультраколониалистская позиция не встречала понимания де Голля. У него было мало единомышленников в верхах военной касты. В свою очередь, она не доверяла де Голлю, ибо не получала от него никаких заверений, позволявших рассчитывать на него как на выразителя стремлений «ультра».

Конечно, если бы де Голль выступил с программой, отражавшей эти стремления, то они немедленно объединились бы вокруг него. Ведь у них не было ни одного авторитетного деятеля, способного соперничать с огромным влиянием де Голля. Многочисленные кандидаты в диктаторы, вроде генералов Шарьера, Шассена, гражданских «вождей» типа Мартеля, Пужада, Лефевра и прочих, по сравнению с де Голлем были полнейшими ничтожествами. Собственно, подобное сравнение вообще нелепо…

Сам генерал в глубине души глубоко презирал всю эту шайку фашистских горлопанов. И у него были веские основания остерегаться брать на себя роль лидера «ультра». Это неизбежно нанесло бы авторитету де Голля еще больший ущерб, чем история с РПФ, к тому же нисколько не приблизило бы его к власти, ибо реальная угроза фашизма могла вызвать сплочение всех республиканцев против крайне правых сил. В начале 1958 года де Голль говорил сенатору ДебюБриделю: «В случае катастрофы они возродят Народный фронт, включая даже МРП, во имя защиты Республики». «Ультра» своим авантюризмом и слепым колониализмом отпугивали даже основную часть буржуазии. В парламенте их поддерживала открыто только группа пужадистов и крайние сторонники «французского Алжира» из правых партий типа Дюше, Мориса, Бидо. Это подтверждал ход правительственного кризиса после отставки Гайяра. Сначала Бидо пытался создать правительство «национального единства» с участием Сустеля и Мориса. Однако Бидо не поддержала даже его собственная партия – МРП. Следующий кандидат в премьеры Плевен хотел сформировать правительство такого же ультраколониалистского типа, но в несколько смягченной форме. Однако Плевену не удалось получить поддержку социалистов, и 5 мая 1958 года он отказался от своей попытки. Таким образом, парламент не поддержал курс «ультра» на бесконечное затягивание и даже расширение алжирской войны.

В умах буржуазных политиков бродили какието новые веяния, порожденные крупнейшими политическими и экономическими изменениями в мире. Все более очевидной становилась неизбежность крушения колониальной системы в ее прежних формах и нелепость всех попыток сохранить Алжир под господством Франции. Необходимость какогото компромисса в Алжире представлялась все очевиднее, ибо перед французским капитализмом вставали новые задачи, решить которые было нельзя, не освободившись от пагубных экономических и политических последствий войны. Предстоящее открытие «общего рынка» требовало мобилизации всех возможностей для защиты от небывалого напора иностранной экономической конкуренции. Надо было привести в порядок финансовую систему, совершенно расстроенную инфляцией, вызванной бесконечными колониальными войнами, провести экономические мероприятия по укреплению конкурентоспособности французской промышленности. Чтобы решить эти задачи, крупный капитал теперь настойчиво добивался коренной реформы государственного строя. Как раз весной 1958 года происходило обсуждение реформы конституции. Парламентская демократия в форме Четвертой республики больше не устраивала крупный капитал. Но алжирская драма путала все карты. Как выйти из алжирского тупика? Компромисс затрудняло бешеное сопротивление «ультра». С другой стороны, их торжество и открытый фашизм пугали буржуазию не столько сами по себе, сколько изза опасности возрождения Народного фронта, основой которого неизбежно стала бы крупнейшая партия страны – Коммунистическая. И в этих условиях мысли все чаще склонялись к третьему пути – к передаче власти де Голлю. Этот вариант казался уже неизбежным. В апреле в газете «Монд» появляется знаменательная статья профессора Мориса Дюверже, отражавшая эти настроения. В ней говорилось: «Считают, что нет и вопроса о том, придет к власти де Голль или нет; этот вопрос, повидимому, решен. Подлинный вопрос заключается в том, когда начнет управлять второе правительство де Голля».

Дюверже не случайно дал своей статье заголовок в форме вопроса «Когда?» Действительно, ситуация казалась еще очень неясной. Даже явная склонность крупной буржуазии к установлению сильной власти отнюдь не означала ее безоговорочного решения в пользу генерала. Он представлял не только преимущества. Цельный характер, его разрыв в 1940 году с тем, что можно назвать классовой дисциплиной, – все это не могло не вызывать беспокойства. Сами его методы не внушали доверия.

Требовалось сильное воздействие, чтобы преодолеть эти сомнения. Естественно, что военноколониальный мятеж в Алжире и мог произвести этот шок. Но дело в том, что многие военные и гражданские «ультра», готовившие мятеж, не были, как уже говорилось, сторонниками передачи власти де Голлю. Поэтому важнейшей целью голлистов становится деятельность с целью поворота движения «ультра» в пользу де Голля. История 13 мая была прежде всего историей присоединения различных течений к предприятию, подготовленному голлистами.

Особенно важно было заручиться поддержкой армии. Еще в 1957 году, помимо старых связей, открылись новые возможности благодаря тому, что пост военного министра в правительстве Феликса Гайяра занял старый, верный сподвижник де Голля Жак ШабанДельмас. Должность позволяла ему привлекать нужных людей, устанавливать с ними связи, непосредственно наблюдать за подготовкой к военному мятежу. В декабре 1957 года ШабанДельмас вызвал голлиста еще с времен войны, активиста РПФ, майора запаса Леона Дельбека. Он согласился снова надеть мундир и отправиться на год в Алжир со специальной миссией создания голлистского штаба под условным названием «Антенна». Дельбек разместился на одном из холмов Алжира в скромной вилле из четырех комнат, к которой вела длинная лестница. «Антенна» начинает эффективно действовать в начале 1958 года. Развертывается вербовка сторонников в гражданских и военных кругах. Очень скоро Дельбек вступает в контакт с видными военными, склоняя их на сторону де Голля. Ему удается завязать некоторые связи и с гражданскими «ультра» Алжира. Голлисты действуют и в армии метрополии. Устанавливаются связи с командованием семи из восьми военных округов. Обещают поддержку видные чины из штаба французских оккупационных войск в Западной Германии.

Что касается заговорщических организаций европейского населения в Алжире, то в привлечении их на сторону де Голля важнейшую роль играет Жак Сустель. Еще в 1955 году, когда Сустель был генералгубернатором Алжира, он установил тесные связи с лидерами алжирских «ультра». Он создал во Франции «Союз обновления и спасения французского Алжира», а затем и филиал этого союза в Алжире. О том, как голлисты «привлекали» алжирских «ультра» к своему делу, свидетельствуют переговоры Жака Сустеля с крупным плантатором и судовладельцем Аленом Сериньи. 15 марта 1958 года Сериньи и Сустель встретились в Ницце в отеле «Рюль». «Ваша партия и вы сами, – заявил Сериньи, – требуете во что бы то ни стало прихода к власти генерала де Голля… Но уверены ли вы, что генерал де Голль придерживается таких же взглядов, как и мы, по вопросу об Алжире и его будущем?» Сустель обещал, что в ближайшие дни он встретится с генералом и попросит разъяснений. 28 марта Сериньи получил письмо Сустеля с изложением взглядов де Голля. Это очень любопытный документ с точки зрения тактики генерала, который коснулся всего, но не обещал ничего конкретно. В письме говорилось: «К тому же он считает себя как бы отрешенным от активной деятельности и поэтому не хочет высказываться. «К чему, – говорит он, – слова без действий?»

Сериньи удовлетворился, однако, таким туманным ответом, и находившиеся под его влиянием организации начали выступать за призыв де Голля к власти. Далеко не так просто обстояло дело с некоторыми другими алжирскими организациями «ультра», которые с подозрением относились к де Голлю. Во всяком случае, как в армии, так и среди алжирских сторонников «французского Алжира» благодаря энергичной деятельности немногочисленных голлистов и крайнему обострению всех внутренних и внешних проблем Франции к маю 1958 года произошел определенный сдвиг в пользу генерала.