Текст книги "Неизвестный Де Голль. Последний великий француз"

Любое предложение оснастить армию новейшей техникой отвергалось. Даже простая моторизация объявлялась вредной. Генеральный инспектор кавалерии и член Высшего военного совета генерал Брекар назвал план механизации двух дивизий «опаснейшей утопией». Авиация создавалась в расчете на оборону. Почти не строили бомбардировщиков, а о штурмовиках и не думали. Танки считали пригодными только для поддержки пехоты. Они были распылены по разным частям, тихоходны и вооружены слишком легкими пушками. Артиллерия могла действовать лишь с заранее подготовленных позиций и не годилась для маневренных и наступательных действий. Не заботились о самом элементарном. В начале войны обнаружилась нехватка револьверов, обуви, одеял. Армия могла быть готова к войне только в 1942 году.

Поскольку до 1939 года Франция не выходила из жестокого финансового кризиса, все правительства одобряли бездействие генералов: ведь так армия требовала меньше денег. Да и те средства, которые отпускались, расходовали самым непостижимым образом. 66 процентов шло на жалованье офицерам, 10 процентов – на содержание солдат и только 24 процента использовалось на обеспечение армии вооружением и прочим.

Петэн, Вейган и другие обшитые золотыми галунами старцы представляли себе будущую войну в виде спокойного выжидания неминуемого краха Германии от блокады и истощения. Французской армии, укрывшейся за бетоном «линии Мажино», придется лишь выдержать неприятную скуку терпеливого наблюдения за развалом Германии. Главное – драться как можно меньше.

Такая военная доктрина обрекала на пассивность и изоляцию дипломатию Франции. Ее союзники на востоке – Польша, Чехословакия, Югославия и другие, – как становилось все яснее, обречены были стать первой жертвой Германии. Но поскольку Франция заявляла, что не собирается выводить свои войска в будущей войне за пределы собственных границ, то на какую помощь со стороны Франции могли они рассчитывать? «Малая Антанта» рушилась. Стратегия политической и военной пассивности содержала в себе еще одну, особенно роковую для Франции ошибку, которую сразу почувствовал де Голль. «Мне казалось, – вспоминал он позже, – что тем самым мы отдаляем Россию от союза с нами…»

Работа в качестве секретаря Высшего совета национальной обороны позволяла де Голлю все это увидеть и понять. Но что касается возможностей действовать, то при скромном служебном положении подполковника они были очень ограничены. Разумеется, удавалось немного улучшить тот или иной проект, несколько ускорить его продвижение, как это было с законом об организации государства во время войны. Но подобные мелкие успехи, не касавшиеся главного, что волновало де Голля, не могли удовлетворить его. Он мечтал о делах совсем иного размаха. Ясно, что надо было действовать. Ведь до сих пор в своих статьях, книгах он лишь выдвигал идеи, притом самого общего характера, шла ли речь о французской военной доктрине или о сущности и роли войны, армии, полководца, как в книге «На острие шпаги». Даже если бы к де Голлю прислушивались внимательнее, немедленных реальных последствий этих довольно абстрактных замыслов ожидать было трудно. Де Голль сознавал неотложную необходимость выдвижения иных, более конкретных практических предложений. Но каких? Ответ на этот вопрос невозможно было получить от людей, окружавших его на службе. Вокруг маршала Петэна и ему подобных царила атмосфера угодничества. Их взглядами, которые де Голль совершенно не разделял, полагалось только восхищаться.

Но с 1932 года, когда де Голль вернулся в Париж, он получил возможность общаться с людьми иного круга. Подполковник Люсьен Нашен, симпатию и доверие которого он уже приобрел давно, познакомил его с одним странным, но очень интересным человеком. Это был 80летний отставной офицер Эмиль Мейер. Когдато он учился в одном лицее с Жоффром, а его товарищем по Политехнической школе был Фош. Но если они стали маршалами и попали в разряд великих полководцев, то Мейер остался до конца дней скромным подполковником. Это было вполне закономерно, ибо Мейер отличался оригинальностью взглядов, необычайной образованностью и честностью. Свою карьеру он начал «портить» еще в 1895 году, когда открыто заявил, что не верит в виновность Дрейфуса. А вскоре этот офицер опубликовал брошюру «Довольно армий, довольно войн!» Нетрудно представить, как отнеслось начальство к его выходкам. В 1917 году он попытался выручить своего друга Люсьена Нашена, попавшего в плен к немцам, и написал письмо начальству немецких лагерей для военнопленных, в котором просил освободить Нашена. Чтобы польстить немцам, он в своем письме превозносил «величие души немецкого народа». Французская военная цензура, конечно, письмо задержала, и Мейер снова имел неприятности. Вот так он «делал» свою военную карьеру. Но этот человек жил в сфере духовных интересов. В молодости его другом был один из видных представителей французской буржуазной мысли XIX века – Ипполит Тэн. Он поддерживал близкие отношения с крупнейшими писателями, политическими деятелями. С ним переписывался, например, Роже Мартен дю Гар, лауреат Нобелевской премии по литературе.

Человек необычайной интеллектуальной любознательности, он стал военным теоретиком и журналистом. Множество статей вышло изпод его пера, и некоторые из них отличались поразительной прозорливостью. В 1903 году, когда официальная французская военная мысль вынашивала планы наступления любой ценой, он предсказал, что война будет позиционной и мощь огня сделает очень трудными активные наступательные операции. Не от него ли Петэн и заимствовал свое преклонение перед превосходством артиллерии? В свое время именно благодаря таким взглядам будущий маршал внушил уважение молодому де Голлю.

Де Голль произвел на Мейера сильное впечатление своим твердым характером, непоколебимостью убеждений, принципиальностью и стремлением к действию. Старик сразу привязался к этому необычному офицеру, резко выделявшемуся из военной среды независимостью суждений и поведения. Люсьен Нашен познакомил де Голля и с другими интеллигентами, военными и гражданскими. Образовался кружок, душой которого был Эмиль Мейер, а его центром постепенно становился де Голль. Вот так появились, можно сказать, первые голлисты.

Вся эта компания собиралась каждый понедельник в кафе Дюмениль, напротив вокзала Монпарнас. Де Голль часто приглашал их к себе на улицу СенФрансуаКсавье. Долгие беседы велись в салоне зятя Мейера ГринбаумБаллена в его квартире на бульваре Босежур. Это общество на протяжении шести лет будет своеобразным духовным убежищем де Голля. Здесь он проверял верность своих мыслей, делая их предметом обсуждения, узнавал много нового. Особенно большое значение для него имело его общение с Эмилем Мейером, который, по мнению Жана Лакутюра, явился, «быть может, единственным, кроме Андре Мальро, кто оказал прямое влияние на сознание и жизнь Шарля де Голля». Лакутюр утверждает также, что именно в беседах Мейера и де Голля родилась идея создания профессиональных бронетанковых вооруженных сил, идея, которая станет вскоре боевой программой де Голля.

Вообщето мысль об этом носилась в воздухе. Оснащение армий новой техникой и в связи с этим революционные изменения в тактике, оперативном искусстве и в самой стратегии были неизбежным следствием промышленного развития и новых технических достижений. Де Голль хорошо знал военную историю и мог назвать множество сражений далекого прошлого, в которых рыцарская конница творила чудеса. Высокая степень неуязвимости делала ее всесокрушающим тараном. Теперь вместо лошади есть мотор, а вместо лат и шлемов – броня. Танки – вот оружие, призванное сыграть решающую роль. Именно они спасут Францию.

Де Голль давно понял, что Франция не сможет соперничать с будущим противником, то есть с Германией, количеством войск, поскольку ее население значительно меньше. Более того, именно в 30х годах Франция переживала невиданный демографический упадок. Перед Первой мировой войной рождалось 830 тысяч человек в год, а в 30х годах—620 тысяч. Умирать стало больше людей, чем рождалось. Если век назад французы составляли одну шестую населения Европы, то теперь – одну шестнадцатую. Необходимо компенсировать этот трагический упадок французских людских ресурсов. Словом, какие бы стороны проблемы безопасности Франции ни обсуждали де Голль и Эмиль Мейер, они неизменно приходили к выводу о необходимости создания мощной, подвижной, ударной, но немногочисленной армии. Все подводило к мысли о танках.

Де Голль внимательно следил за военной литературой, за практикой разных армий. И всюду он находил подтверждение правильности своей гипотезы. Еще в Первой мировой войне англичане успешно использовали отдельный танковый корпус. Английский генерал Фуллер и военный теоретик Лиддел Гарт уже в те годы активно выступили за самостоятельное использование крупных бронетанковых соединений.

Попытки такого же рода предпринимались и во Франции, несмотря на пренебрежительное отношение к танкам со стороны военного руководства. Генерал Этьен 17 апреля 1917 года направил впереди пехотных батальонов специально созданное им танковое соединение. После войны в 1920 году генерал Этьен предложил создать армию в 100 тысяч человек, способную проходить 80 километров за одну ночь. Ударной силой этой армии должен был служить корпус в составе 4 тысяч танков и 20 тысяч человек. Генерала Этьена называли в армии «отцом танков». В 1928 году генерал Думенк предложил высшему командованию проект создания бронетанковой дивизии. Он не был принят. Правда, в 1933 году в лагере Сюип собрали из разных частей ядро легкой танковой дивизии. Но она была предназначена лишь для разведки и охранения.

Однако о широком и самостоятельном использовании танковых соединений французское верховное командование не хотело и слышать. Составленная в 1921 году под руководством Петэна «Временная инструкция по тактическому использованию крупных соединений» действовала до сих пор. В этом боевом наставлении говорилось, что пехота является главной ударной силой, что ее наступлению должен «предшествовать, поддерживать его и сопровождать огонь артиллерии при возможной помощи со стороны танков и авиации». Категорически приказывалось рассматривать танки лишь в качестве силы, поддерживающей пехоту. Это была тактика войны 1914–1918 годов.

Между тем в Германии подходили к делу совершенно иначе. Германские боевые уставы предусматривали самостоятельные действия танковых соединений, которые должны полностью использовать свое преимущество в скорости передвижения и в огневой мощи.

Де Голль считал, что медлить с проведением в жизнь его новых идей недопустимо, ибо он с каждым днем все больше убеждался в близости войны. И он энергично берется за разработку своих замыслов. Понимая, что предлагать их в рамках военной иерархии было бы наивно, он решил открыто выступить перед общественностью. В своих «Военных мемуарах» он пишет: «В январе 1933 года Гитлер стал полновластным хозяином Германии. С этого момента события неизбежно должны были развиваться в стремительном темпе. Так как не нашлось никого, кто бы предложил чтолибо, отвечающее сложившейся обстановке, то я счел своим долгом обратиться к общественному мнению и изложить свой собственный план. Но поскольку это могло повлечь за собой определенные последствия, надо было ожидать, что наступит день, когда на меня будет обращено внимание общественного мнения. Не без колебаний я решил выступить после двадцати пяти лет подчинения официальной военной доктрине».

Заметим, что это «подчинение» он уже давно переносил скрепя сердце. Ну, а его «колебания» были очень недолгими. Ведь он питал надежду, что на него, наконец, будет «обращено внимание»…

Танки

Шарль де Голль вступает в свое первое настоящее сражение. Некоторые участники встреч в кафе «Дюмениль» предупреждают, что он должен выбирать между карьерой и своей «миссией». «Коннетабль» предпочел быть человеком идей, а не золотых галунов. Не колеблясь, в одиночку он повел наступление. Его противники – Гитлер и… французский Генеральный штаб!

Де Голль садится за новую книгу, в которой он намерен изложить свой план и свои идеи. Но время не ждет, и он сначала публикует 10 мая 1933 года статью, причем на этот раз не в военном официальном журнале, а в «Ревю политик э парлемантэр».

Жизнь развивается стремительно, пишет он, сейчас преступно растрачивать время на пребывание людей в казармах. Современная техника возвращает качеству прежнее превосходство над количеством. Отныне и на земле, так же как на море и в воздухе, отборный персонал, извлекающий из могучего оружия максимум возможного, может уже в самом начале войны добиться превосходства над врагом. Он подчеркивает, что выделение лучших, ударных войск – давняя традиция французской армии со времен великого короля ФилиппаАвгуста. Суть своего замысла де Голль выражает словами поэта Поля Валери: «Специально отобранные люди, действуя группами в неожиданном месте в неожиданный момент, в кратчайший срок произведут сокрушающий эффект».

Де Голль заканчивает такими словами: «Прогресс и традиция требуют от Франции ради общего блага воссоздать элиту. Подобное усилие обойдется, конечно, не дешево, ибо этот корпус должен всегда отвечать требованиям изменений в технике. Однако его обновленная мощь, его юный престиж щедро компенсируют затраты. Ведь столетнему дереву терпкий сок несет не только обещания, но и тревогу. Увы, разве можно достичь обновления без самоотречения? В бессмертной музыке Грига мы слышим глухую меланхолию, прорывающуюся в фанфарах радости чудесного весеннего пения».

Все, что выходит изпод пера де Голля, обязательно носит отпечаток личных эмоций. И здесь требование «самоотречения» явно адресовано им прежде всего самому себе…

Ровно через год, в мае 1934 года, БержеЛевро выпускает в свет книгу де Голля «За профессиональную армию». Посвященная вопросам стратегии и тактики, многочисленным техническим деталям формирования танковой профессиональной армии, книга тем не менее написана с обычным для ее автора литературным блеском. Хорошо зная цену художественного слова, де Голль предпочитает приводить в тексте или в эпиграфах не скучные формулы военных теоретиков, а слова поэтов, писателей, философов. Среди них литераторы Анатоль Франс, Морис Метерлинк, Жан Ришпен, Альбер Самэн, Жорж Дюамель; мыслители Блез Паскаль, Франсуа Ларошфуко, Георг Гегель. Но это не только не заслоняет сурового, даже грозного смысла книги, но усиливает ее своеобразный драматизм.

В первой главе «Заслон» де Голль, ссылаясь на мысль Наполеона о том, что «политика государства заключается в его географии», прежде всего характеризует географическое положение Франции. «Грозная брешь» на ее северовосточной границе открывает удобные пути вторжения, на которых отсутствуют какиелибо географические препятствия. Де Голль предсказывает, что в предстоящей войне территория Бельгии будет использована для вражеского нашествия. Затем он сравнивает национальную психологию и традиции «двух рас»: галлов и германцев, показывая причины неудержимой экспансии Германии и обычной неподготовленности Франции, которую война всегда застает врасплох. Он считает, что в будущей войне судьба Франции может решиться одним трагическим для нее ударом. Из всего этого де Голль делает следующий вывод: «Настало время, когда наряду с армией, комплектуемой за счет массы резервистов и призывников, составляющей основной элемент национальной обороны, но требующей много времени для сосредоточения и введения в действие, необходимо иметь сплоченную, хорошо обученную маневренную армию, способную действовать без промедления, то есть армию, находящуюся в постоянной боевой готовности».

Во второй главе «Техника» де Голль описывает закономерность и необходимость механизации армии. Ее эффективное использование требует профессиональной подготовки солдат, аналогичной подготовке инженеров и техников в передовых отраслях промышленности. Однако такая подготовка невозможна в условиях существовавшего тогда во Франции одногодичного срока военной службы. К тому же, как с горечью замечает де Голль, «уже говорят о сроке службы в восемь месяцев, ожидая в дальнейшем его сокращения до шести или четырех». Он делает вывод, что при существующей системе невозможно научить солдата владеть новейшей техникой. Он характеризует далее боевые возможности техники, особенно восторженно отзываясь о танках. Эта глава, включающая основные положения опубликованной им ранее статьи, показывает, что эффективность техники требует высокой квалификации тех, кто ею управляет, а следовательно, их многолетней службы в армии.

Третья глава «Политика» раскрывает неразрывную связь между внешней политикой и военной организацией. Хотя Франция не намерена добиваться территориальных приобретений, защиту ее национальных интересов нельзя обеспечить только оборонительной техникой. Армия должна быть способна оказывать поддержку союзникам в любой части Европы. «Сколько крови и слез, – пишет де Голль, – стоила нам ошибка Второй империи, допустившей разгром Австрии при Садовой и не двинувшей свою армию на Рейн!.. Следовательно, мы должны быть готовы действовать за пределами нашей страны и в любых обстоятельствах. Создание профессиональной армии, предназначенной для превентивных и репрессивных действий, – необходимое условие проведения успешной внешней политики, торжества принципов коллективной безопасности, которая может быть обеспечена только при опоре на силу».

Сравнивая затем экономический и промышленный потенциал Франции и Германии, он показывает превосходство последней. Точно так же обстоит дело и с людскими ресурсами. «На одного француза в возрасте от 20 до 40 лет приходится два немца, два итальянца, пять русских… Предстоящие французские победы еще долго не будут победами больших батальонов». Следовательно, необходимо компенсировать относительную слабость Франции специальной организацией ее армии.

Четвертая глава «Состав» содержит детальную конкретизацию идеи профессиональной армии. Эта армия численностью в сто тысяч человек состоит из семи дивизий, до предела оснащенных техникой, особенно танками. Де Голль подробно разработал структуру армии, распределение ее личного состава, организацию различных вспомогательных служб. Армия должна быть укомплектована добровольцами, срок службы которых составил бы шесть лет. В дальнейшем эти отборные кадры могут быть использованы в качестве младших офицеров в основной части армии, состоящей из призывников.

В пятой главе «Использование» де Голль излагает свои планы практических действий его идеальной армии для прорыва прочной обороны противника. Он рисует картину стремительной переброски в течение одной ночи больших танковых соединений, одновременное наступление 3000 танков на фронте шириной в 50 километров, взаимодействие ударных сил с вспомогательными частями мотопехоты, с авиацией и артиллерией. Темп наступления—50 километров за день боя. После прорыва обороны, пишет де Голль, «откроется путь к великим победам, которые по своим далеко идущим последствиям сразу же приведут к полному разгрому противника… Таким образом тактика перерастает в стратегию, что некогда являлось конечной целью военного искусства и верхом его совершенства…»

В последней, шестой главе «Командование» де Голль анализирует изменения в управлении войной в связи с созданием профессиональной ударной армии. Личность командира приобретает теперь несравненно большую роль. Если раньше он мог руководить боем, находясь в надежно укрытом командном пункте, то теперь он должен быть впереди, в гуще борьбы. Только так он может руководить боем, темпы которого приобретают небывало стремительный характер. Здесь встречаются положения о роли личности, перекликающиеся с мыслями, высказанными де Голлем в книге «На острие шпаги». Вообще книгу в целом отличает ее преемственность с идеями, которые и раньше выдвигал де Голль.

Но кто же должен осуществить предложенную реформу? Де Голль ясно дает понять, что он не возлагает никаких надежд на руководство самой армии в связи с его косностью, отсталостью, с его глубокой враждебностью ко всему смелому и новому. Де Голль категорически заявляет, что преобразование армии – задача государства. И вот здесь начинается неопределенность. Если в отношении организации будущей профессиональной армии он рассчитал все, вплоть до роли каждого батальона, то в вопросе реализации его проекта много неясного. В самом деле, он не обращается ни к одной из существовавших тогда во Франции многочисленных политических партий, ни к одному из видных политических деятелей. Он надеется на государство вообще. Между тем именно государство де Голль считал тогда ответственным за упадок армии, за ее неподготовленность к войне. В своих «Военных мемуарах» он пишет, что «командные кадры, лишенные систематического и планомерного руководства, оказались во власти рутины». Резко критикуя тогдашнюю военную доктрину пассивности, он подчеркивает, что она «соответствовала самому духу режима». Как же можно было надеяться, что этот режим, который де Голль считал глубоко порочным, сможет провести столь серьезную реформу? Де Голль, правда, добавляет, что для этого понадобился бы еще и человек, подобный Лувуа или Карно.

Лувуа, министр Людовика XIV, вошел в историю как организатор коренной военной реформы, создатель регулярной армии, которую он снабдил новейшим оружием. Он, в частности, сформировал отборные ударные полки, вооруженные вместо старых мушкетов более скорострельными ружьями. Его имя связано также с «драгонадами», с расправами над протестантами. Лазарь Карно – необыкновенно талантливый и энергичный организатор, полководец и ученый времен Великой французской революции и Наполеона. В годы революции его легендарная деятельность принесла ему почетную репутацию «организатора победы».

Причем успех деятельности Лувуа обеспечивала абсолютная власть Людовика XIV. Карно же опирался на могучие народные силы, пробужденные революцией. Во Франции середины 30х годов нашего века ничего подобного не было. К тому же нет никаких признаков того, чтобы де Голль считал коголибо из современных ему политических или военных деятелей способным сравниться по своим личным качествам с Лувуа или Карно. Пожалуй, допустимо предположение, что де Голль намекал на самого себя.

Наконец, в книге «За профессиональную армию» содержалось нечто такое, что выходило далеко за пределы разбираемого в ней конкретного вопроса, что может рассматриваться в качестве первого откровенного и ясного намерения де Голля добиваться не только реформы армии, но и преобразования всего французского государства. Он заявлял, что военная реформа – лишь часть, элемент перестройки политической системы страны. «Вполне естественно, – писал он, – что национальное обновление следовало начать с реорганизации армии. В упорных усилиях по обновлению Франции ее армия служила бы ей подспорьем и примером. Ибо меч – это ось мира, и величие страны неотделимо от величия ее армии».

Неопределенные фразы об «обновлении» государства выглядели довольно загадочно. Дело в том, что третья книга де Голля вышла в момент общего авторитарного поветрия и возникновения фашистского движения во Франции. Тяготы экономического кризиса породили массовое недовольство городской и сельской мелкой буржуазии. На этой социальной почве ожили старые и расплодились новые организации фашистского типа, вдохновлявшиеся успехами аналогичных движений в Германии и Италии. Среди многочисленных профашистских групп, лиг, организаций, союзов и т. п. наибольшим влиянием пользовались «Боевые кресты» полковника де ла Рока, старая «Аксьон франсэз» Шарля Морраса, а также движение бывших фронтовиков.

6 февраля 1934 года они пытались захватить Бурбонский дворец, где заседала палата депутатов. Произошли кровавые столкновения между фашистами и полицией. Но главной силой, остановившей фашизм, был рабочий класс во главе с компартией. Фашистская опасность толкнула социалистов к сотрудничеству с коммунистами. Острейшая борьба между фашистами и левыми продолжалась вплоть до войны, воплотившись затем в дуэль между Виши и Сопротивлением.

Распространяются идеология яростного антипарламентаризма, стремление «обновить» государство и трескучий шовинизм. Эти идеи в определенные моменты звучали явно в унисон с настроениями де Голля, отразившимися в его последней книге. Собственно, еще предыдущая работа «На острие шпаги» вызвала положительные отклики со стороны деятелей «Аксьон франсэз», этих поборников «интегрального национализма», так напоминавшего национализм де Голля. Однако некоторое сближение с организацией Шарля Морраса оказалось значительно слабее его недоверия к ее громогласному «патриотизму». К тому же де Голль стремился к политической независимости и не хотел связываться с какойлибо партией или группировкой.

Это не значит, что он предпочитал все более влиятельные левые партии. Коммунисты, социалисты, радикалы, составившие коалицию Народного фронта, на парламентских выборах 1936 года получили абсолютное большинство депутатских мандатов. К власти пришло правительство Народного фронта во главе с Леоном Блюмом. Трудящиеся добились серьезных социальных уступок, таких, например, как 40часовая рабочая неделя и оплаченный отпуск. Буржуазия, естественно, реагировала на это крайне нервозно. Что касается де Голля, то он тоже отрицательно отнесся к Народному фронту. Интересно, что в своих мемуарах он не высказывает ни слова осуждения фашистских групп типа «Боевых крестов». Однако Народный фронт он с неприязнью именует «комбинацией». Де Голль считал, что социальные реформы замедлят военное производство, ослабят усилия по подготовке к войне, усилят раскол, противоречия внутри нации. Консервативный социальный инстинкт всегда будет сказываться в его поведении не менее сильно, чем убежденность в доминирующем значении национального фактора.

Итак, политическая линия де Голля в момент острейшего внутриполитического кризиса оказалась несомненно правой, хотя и независимой от какихлибо определенных партий и группировок. В очень общей форме она отразилась в книге «За профессиональную армию», где невозможно обнаружить какиелибо демократические тенденции. Словом, не принимая идей какойлибо политической партии, де Голль в политике постепенно вырабатывал взгляды, которые в будущем получат название голлизма, Во всяком случае, он отрицательно относился к фашизму, крайности которого его шокировали. Тем более что нацизм в облике Германии ассоциировался тогда с угрозой безопасности Франции, что для него важнее всего. В конечном итоге он не считал важным, какая партия, какие деятели будут проводить в жизнь план создания профессиональной бронетанковой армии.

Пока план существует на бумаге, правда уже в виде небольшой книги, напечатанной в нескольких тысячах экземпляров. Продано было только 750. «Моя книга «За профессиональную армию», – пишет де Голль, – вызвала некоторый интерес, но не породила ни малейшего энтузиазма». Да, во Франции случилось именно так. По злой иронии судьбы книга, однако, имела успех там, где де Голль добивался его меньше всего, – в Германии. Там книгу быстро перевели, и она нашла гораздо больше читателей, чем на родине автора. Советники Гитлера доложили ему о книге, и он ознакомился с ней. Книгу с большим вниманием прочитали и извлекли из нее практические выводы германские генералы Кейтель, Браухич и особенно генерал Гейнц Гудериан, самый активный поборник массового применения танков, автор известной книги «Внимание, танки!». Правда, нельзя сказать, что книга де Голля оказалась для немцев неожиданным открытием. Ее основные идеи высказывались разными людьми и раньше. Де Голль лишь систематизировал их в применении к конкретным условиям и изложил в очень впечатляющей форме. В это время вышла книга австрийского генерала фон Эймансбергера «Война бронированных машин», которая во многом перекликалась с книгой де Голля и также привлекла внимание в гитлеровской Германии. Немцы собирались воевать всерьез и энергично готовились к этому, не пренебрегая ничем. Кстати, забегая вперед, следует отметить, что разработанная де Голлем организация танковой дивизии в основном совпадает с методами комплектования типичных танковых соединений времен Второй мировой войны.

Филипп Баррес (сын писателя Мориса Барреса, о котором речь уже шла) в книге о де Голле, рассказывая о своей беседе с Риббентропом в конце 1934 года, приводит такой диалог: «Что касается «линии Мажино», – откровенничал гитлеровский дипломат, – то мы прорвем ее с помощью танков… Наш специалист генерал Гудериан подтверждает это. Я знаю, что такого же мнения придерживается ваш лучший технический специалист». «А кто наш лучший специалист?» – спросил Баррес и услышал в ответ: «Голль, полковник де Голль. Это верно, что он так мало известен у вас?»

Действительно, нет пророка в своем отечестве! Если книга де Голля и была здесь замечена, то сразу же и отвергнута. Через месяц после ее выхода в свет, 15 июня 1934 года, в палате депутатов в связи с утверждением военных ассигнований выступил Эдуард Даладье, который был военным министром в четырех кабинетах. Влиятельный лидер партии радикалов имел репутацию крупного знатока военных вопросов. Не называя прямо де Голля и его книгу, он явно полемизировал с ней. Указав на опыт 1914 года, он решительно отверг идею какихлибо наступательных действий и превозносил достоинства оборонительной тактики, опирающейся на «линию Мажино». «Наш выбор, – говорил Даладье, – сделан давно, и он состоит в том, что мы предпочитаем организовать оборону в бетоне, с мощной системой автоматического оружия, грозную эффективность которого для атакующих войск показала война».

Затем на страницах журнала «Ревю де де монд» против де Голля выступил и генерал Вейган, занимавший до января 1935 года пост начальника Генерального штаба. Считая, что план де Голля ведет к разделению армии на две части, он заявил: «Две армии? – Ни в коем случае!» По его мнению, уже существующие средства армии достаточны: «Мы имеем механизированный, моторизованный и кавалерийский резерв. Заново создавать нечего, ибо все уже имеется». Фактически Франция имела тогда только одну легкую моторизованную дивизию в Реймсе.

Позднее, выступая на конных состязаниях в Лилле, генерал Вейган говорил: «Я думаю, что французская армия обладает сейчас такими замечательными качествами, каких она никогда не имела в своей истории: она владеет оружием высшего качества, первоклассными укреплениями, великолепным моральным духом и замечательным высшим командованием… Если от нас потребуют добиться новой победы, мы ее добьемся…»