Текст книги "Самое счастливое утро"

Экскурсия

– На канатную дорогу брать билет не буду, горы мне знакомы, – заявил я девушке-экскурсоводу, собиравшей деньги в салоне автобуса, направлявшегося в Красную Поляну, – погуляю по улицам посёлка.

– А что там смотреть? – удивилась огненно-рыжая провожатая, которую звали Аней, – ну, ладно, как хотите, только в половине третьего подходите к нашему автобусу в Горки-городе, не опоздайте.

Я кивнул, а она, отвернувшись от меня, обратилась ко всем сразу:

– Запомните, наша фирма называется «Курортный Сочи», Анина группа!

«Странное название: «Горки-город», – думал я, глядя в окно, – помню с детства Красную Поляну, Эсто-Садок, Рудник, а Горки-город, Роза-хутор – это что-то новое, олимпийское, где они там, в горах, притулились?..» В окруженную со всех сторон живописнейшими горами Красную Поляну мы примчались от Адлера за двадцать пять минут по дороге с тоннелями и петляющей рядом «железкой» на сваях, вбитых прямо в каменистые берега горной реки Мзымты. К моему удивлению, Красную Поляну мы проскочили и въехали сразу в Эсто-Садок, который и оказался олимпийской деревней под названием «Горки-город». Впрочем, от спортивного городка остались лишь несколько однотипных строений, по берегам Мзымты, закованным в бетон, выросло нечто иное, помпезное и одновременно сумбурное по архитектуре, с ним и предстояло познакомиться за те несколько часов, которые оставались в моём распоряжении.

Заблудиться здесь было невозможно: вдоль реки, мелководной, бурной и ледяной, – несмотря на жару, высились здания, не вписывающиеся в местный ландшафт из-за разных вкусов хозяев: одни из них предпочитали швейцарский стиль, другие – немецкий, а остальные кварталы чем-то напоминали Карловы Вары. Гостиницы, бары, банки и – магазины, магазины… Ювелирные, винные, модные… И всё элитное, дорогое, для очень богатых людей. А вот и казино «Сочи», будто перенесённое из Лас-Вегаса, с огромным ковром перед входом и швейцарами в чёрном. Напротив стоит премиальный «Мерседес» с короной на двери и надписью: «Королевские привилегии». На электронном табло бегут строки: «Сегодня разыгрывается один миллион у. е.!!!»

Да, раньше все работали, а теперь все продают и все покупают. Страна «Купи-продай»… Я смотрел на буржуйские излишества и всё более убеждался в том, что ничего великого при этой власти так и не произойдёт. Все они стремятся к ублажению чрева, к расслаблению и отдыху. Их идеал прост, как глотание: продавать то, что у нас ещё покупают, например, газ и нефть, и жить в свое удовольствие. Никакой идеологии и стратегии от них не дождаться. Вместо покорения океана – ловля щук, вместо завоевания Марса – полёт со стерхами, вместо мечты и труда – спекуляция и нажива.

В предгорье обнаружился ещё один гостиничный комплекс, Роза-хутор, посередине – башня с часами, – оказывается, это «ратуша»… Как же они боятся всего русского!

Красивейший уголок среди зелёных гор показали мне только издали – плебеев туда не пускают – называется он тупо: «Газпром». Но я его узнал – это был Рудник, где в 50-е годы заключённые добывали ценные горные породы. Я не удивился – видно, и теперь власть неровно дышит к «социально-близким»..

Между прочим, самое лакомое место для наших и иностранных туристов, особенно китайских, сильные мира сего обходят стороной, как чумное. Это – скромная дача Сталина…

В подводном мире

Когда ныряешь с маской и трубкой даже на небольшую глубину, то сразу оказываешься в ином мире, где ощущения так не похожи на земные. Водные картины и звуки (особенно звуки!) заставляют приглядываться и прислушиваться по-иному. Прежде всего, ты слышишь шум прибоя, переливающийся стук мелких камней в прибрежной полосе пляжа, слышишь собственное дыхание, отдалённое рычание лодочного мотора, мерное постукивание камня о камень – это шалит какой-то мальчишка, сидя на берегу. Перед глазами – не зелень и синева морской поверхности, а обычная вода, почти бесцветная, немного мутная и расплывающаяся перед стеклом маски, но только в поверхностном слое – если нырнёшь поглубже, то картина становится чётче, дыхание замедляется, от холода цепенеет тело, растет давление в ушах – ты начинаешь чувствовать, что у тебя есть барабанные перепонки. На фоне больших светлых валунов передвигаются тёмные бычки, похожие на головастиков, чуть выше можно погоняться за стайками перламутровых ставридок с чёрными точками возле глаз – они, играя с тобой, то убегают «все вдруг», повинуясь движению вожака, то приближаются совсем близко. Если отплыть подальше от берега, то можно встретиться со стаей серебристой кефали, рыбой крупной, медлительной, но тоже очень осторожной. Ныряльщику, в свою очередь, приходится остерегаться больших медуз – некоторые их них могут обжечь весьма чувствительно.

На глубине четырёх-пяти метров начинается настоящая охота. Две добычи привлекают взор подводного охотника: ракушки рапаны и морские крабы. Чем они крупнее, тем ценнее для самолюбия удачливого ныряльщика. Тут помогут резиновые ласты, ускоряющие погружение, запас воздуха и терпение. Райаны обычно приклеиваются к большим валунам, покрытым водорослями, а крабов надо искать под камнями, переворачивая их один за другим. Крабы, конечно, будут удирать, спасаясь от гибели, и защищаться клешнями, но если схватить их за панцирь, то можно не опасаться – в этом случае они становятся беспомощными. С рапанами проще – их надо с силой оторвать от поверхности, и только. Выныривать резко нельзя – кессонную болезнь, конечно, не заработаешь, но грудь, уколотая внутри «газированными пузырьками», будет потом долго болеть.

В детстве мы презирали аквалангистов с подводными ружьями – их силы и силы постоянных обитателей морских глубин были неравными; мы же полагались только на собственные здоровье и ловкость. И сейчас к любителям так называемого дайвинга (по-русски, ныряния или подводного погружения) отношение такое же – развлечения богатых туристов дорого обходятся, – и в прямом, и в переносном смысле, – не только морским животным, а иногда и самим дайверам. «Есть ещё океан!», – сказал однажды Александр Блок…

Народный музей

Музей истории Хостинского района находится в здании бывшего Народного дома, построенного в Хосте на общие средства ещё до революции. Только почему «бывшего»? И сейчас он кормится тем, чем Бог пошлёт, то есть на скудные государственные подачки да на мелкие деньги редких посетителей.

Музейные работники, как и все труженики культуры, – особая порода, вечные бессребреники, как ещё держатся, непонятно.

Тётенька, божий одуванчик, восторженная изначально, открыла дверь в главный зал и всего за сто рублей провела часовую экскурсию так, что её восторги поневоле стали моими:

«Хоста неповторима! Только в двух местах природа сохранилась именно такой, какой она была тридцать миллионов лет назад: на полуострове Пицунда, – но там осталась только рощица, – и в Хосте, в тисо-самшитовой роще, в огромном ущелье. В нём чудом сберегли единственный в своём роде дивный волшебный лес, где снимались многие фильмы-сказки СССР.

В районе четыре тысячи видов растений, половина из них обитает только здесь, больше нигде не встречается, многие даже не описаны. Отдельные виды, так называемые реликты, внесены в Красную книгу района, они исчезают – не выносят меняющегося климата после массовой вырубки лесов в Кавказском заповеднике в преддверии Олимпиады.

История Хосты довольно причудлива. Долгое время Кавказ и особенно его Черноморское побережье оставались «бесхозными», не принадлежали никому, – ни Турции, ни России. Здесь жили горцы, которых мы называли черкесами, а они себя – адыгами. Убыхи, – одно из адыгских племён, – и заселили эти места. Занимались разбоем, работорговлей, никому не хотели подчиняться. Только после Кавказской войны, которая длилась почти пятьдесят лет и закончилась неподалёку, в Красной Поляне, Россия взяла Кавказ под свой контроль. Во второй половине девятнадцатого века на побережье стали приезжать дворяне и промышленники, – строили дачи, разбивали парки, высаживали сады. Хотя формально прибрежная полоса принадлежала царской семье, царей сюда не пускали – из соображений безопасности. Так что отдыхали они в Ливадии, в Крыму. А когда в 1912 году были открыты лечебные источники Мацесты, Сочи превратился в курорт.

Потом революция, Гражданская война… В Хосте закончила поход деникинская армия, здесь её полностью разоружили. Кто-то успел сбежать в Турцию, кто-то – нет. Какой-то поручик ограбил дачу вдовы Достоевского, Анны Григорьевны, – она жила рядом, в Кудепсте. «Интеллигент» прихватил рукописи великого писателя, но его все-таки успели арестовать.

Советская власть установила новый порядок. Бывшие дачи стали санаториями, по указу Сталина был выстроен лучший курорт страны, куда со всего Союза приезжали рабочие, крестьяне, учёные. Не случайно его называли «фабрикой здоровья».

Заботились власти и о душе – в Народном доме Хосты пели Шаляпин, Собинов, Барсова, читал стихи Маяковский. Он отдыхал здесь в 1929 году со своей последней любовью, актрисой Вероникой Полонской, женой великого актёра МХАТа Михаила Яншина. Кстати, Маяковский был страшно недоволен, что собралась только половина зала, но потом стал декламировать и успокоился, тем более что на первых рядах сидели его друзья.

Наша жемчужина – это, конечно, Мацеста. Мацестинская вода – единственная в мире, в ней растворена вся таблица Менделеева. Лечит практически всё. Добывали её из скважин, было семь ванных зданий, после перестройки осталось только одно, на Старой Мацесте. Был научно-исследовательский институт курортологии, в нём работали медицинские светила: доктора наук, академики; сейчас он разрушен, по ночам там воют шакалы.

В середине девяностых годов санатории стояли пустые, на пляжах даже летом – хоть шаром покати! Думали, что всё, Сочи погибнет. Но постепенно вернулись к работе, правда, теперь это не город-курорт, а город-развлечение. Видно, у богатых хорошее здоровье, они катаются с гор и рассекают морскую воду на яхтах, а простой народ зачем оздоравливать? Это только дураки-коммунисты заботились о нём, лечили бесплатно в санаториях, теперь плати за всё, если есть деньги…»

Я слушал экскурсовода и во всём с ним соглашался. Мы последние советские реликты, не сумевшие приспособиться к новой действительности. Мы храним в памяти великое прошлое. Нынешняя власть, понимая, что на его фоне выглядит даже не бледно, а позорно, уничтожает советские артефакты. Библиотекам приказано убрать с полок и вывезти на свалки все книги, издававшиеся до 1990 года, а из самых популярных при переизданиях выбрасываются целые разделы. Например, из «Старика Хоттабыча» убрали главу о пребывании героев в сочинском санатории имени Орджоникидзе – стыдно, что в нём лечились простые шахтёры, а теперь… Музеям дано указание «разукрасить» соответствующие экспозиции злобными комментариями, преподавателям школ и вузов спущены сверху такие программы о советской истории и литературе, что хоть святых выноси…

Я горячо поблагодарил за самоотверженную работу экскурсовода и одновременно научного сотрудника музея, а в книге благодарностей вывел твёрдой рукой: «Всё вернётся на круги своя!»

Белые скалы

«Обязательно посетите каньон «Белые скалы»! – были единодушны соседи. – Там красота необыкновенная!»

Вняв совету, поехал до отворотки с указателем и пошёл по широкой грунтовой дороге, – по ней туда-сюда сновали экскурсионные и личные автомобили. Добрался до смотровой площадки и ахнул: с огромной высоты, от которой затрепетало сердце и заболело в груди, увидел гигантские белые скалы ущелья, пробитого водами горной реки.

Спуск по деревянным шатким лесенкам и покатым валунам, – на них были едва видны нанесённые кем-то красные стрелки, – оказался опасным: на одном из гладких камней я поскользнулся и чуть не свалился в пропасть, успев схватиться за ветку кустарника. Не оказалась бы под рукой – летел бы со свистом до самой реки. Впрочем, рекой её можно назвать только после ливня, а в жаркие дни это обычный шумный, извивающийся змеёй меж бесчисленных камней ручей.

А вот в конце спуска ждал сюрприз: сияющее изнутри голубое озерцо со скальными пещерами, отполированными до блеска. От этого тихого чистейшего озера можно плыть вдоль сказочных гротов к невидимому отсюда началу пещер, но только в гидрокостюме – даже в зной вода здесь ледяная. А вот рыбёшкам, суетящимся в глубине – в самый раз!

Обратный путь вдоль реки по деревянным переходам, – прямо над стремительно бегущим потоком, – к водопадам, ниспадающим со скальных громадин, закончился неожиданно быстро у привала с вездесущей шашлычной. А вот потом, подкрепившись, я совершил ошибку: не стал возвращаться к началу маршрута на УАЗике, а пошёл сам по крутому подъёму. Хотя в тени густого леса было прохладно, уже после второго километра я с непривычки выдохся и оставшиеся три штурмовал из последних сил.

При выходе из огороженного металлической сеткой и шлагбаумом маршрута увидел аляповатую рекламу какого-то фитнес-клуба… Какой фитнес?! Три-четыре таких похода – и лишний вес останется только в воспоминаниях!

Сухой каньон

Рано утром вышел из сонного убежища в высокогорном посёлке и направился в сторону Сухого каньона. Облака в ущелье застоялись от долгого ожидания солнца и слились, превратившись в сплошной туман. Спуск к речке оказался неожиданным для обуви: то гравий, стреляющий под ногами, то вдруг пятнами появляющийся асфальт, то грунтовка с лужами и следами животных. По обеим сторонам время от времени вырастали из земли и снова уходили в неё жёлтые газовые трубы, огороженные решётками с колючей проволокой наверху – чтобы неповадно было делать врезки и воровать. Шум внизу заставил насторожиться: как бы не угодить в утренних сумерках в какую-нибудь яму с речной водой! Но беспокоился я напрасно: переход через ручей был уже выложен. Прыгая с камня на камень, успел заметить, что слева, под свисающими ветками, покрытыми ярким зелёным мхом, стоит деревянный стол и скамьи – место для привала с костерком и ухой заботливо приготовлено.

Спуск закончен, теперь надо взбираться на вершину. Я стал считать ветвистые гирлянды, украшенные мхом, но сбился со счёта. Потом вспомнил прочитанный на информационных щитах текст: мох на бледно-жёлтых стволах самшитовых деревьев во время войны использовали в сочинских госпиталях как перевязочный материал – раны исцелялись почти мгновенно. Кстати, возвращались в строй тогда более восьмидесяти процентов раненых – удивительный результат!

Вдруг треск ломаемых сучьев и топот заставил остановиться – неужели сквозь заросли пробирается коровье стадо? Обычно в такие дебри коровы не лезут, а загорают прямо на трассе. Стоят, лениво машут хвостами, а самые уставшие лежат. Водители сигналят, ругаются, а им – хоть бы хны! Знают, что давить никто не станет – они «священные» животные, почти как в Индии… Но из кустов показалось не коровье, а козье стадо, да какое: сто-двести голов, не меньше! Серые козочки с рогами «ижицей», белые козлятки, редкие бородатые козлы с чёрными пятнами на спинах, а позади – вислоухие деловитые собаки. Стадо остановилось и с хрустом стало пожирать листья, с любопытством поглядывая на путника. Одна из козочек уставилась на меня, не мигая. Рычание собак быстро привело коз в чувство: они дёрнулись и стали скачками уходить в сторону, шурша ветками. Гиканье пастуха ускорило движение – из-за поворота показался погонщик-среднеазиат и, увидев старшего, поздоровался первым:

– Доброе утро!

– Здравствуйте. Большое у вас стадо. Сколько голов?

– Двести.

– А кто хозяин?

– Ишхан.

– Ну, доброй вам дороги!

– Спасибо.

Солнце разогнало туман, и к концу подъёма стали видны постепенно увеличивающиеся в размерах поля бирюзового цвета. На самой верхушке я увидел развалины. «Наверное, остатки древней крепости, тут находилось одно из ответвлений Шёлкового пути», – подумал я, но нет: это была разрушенная ферма. Пригляделся к склонам – вроде бы ровные поля, но с какими-то полосами… Вспомнил разговор соседей: эти холмистые полосы – бывшие виноградные ряды. Здесь рос столовый виноград, но во время «горбачёвской» антиалкогольной кампании ценнейшую лозу даже не вырубили, а вырвали с корнями. Работники совхоза, оставшись без заработка, разъехались, остальные ушли на пенсию или спились.

Всё, теперь надо спускаться к каньону – указатель направлял меня к нему. А вот и он! Деревянная извивающаяся лестница привела к грандиозной трещине, образовавшейся после землетрясения, случившегося семьдесят миллионов лет назад. Крупные блоки известняка откололись от скалы, и обнажилось дно океана Тетис, которому, если бы не высохло, было бы сейчас 120 миллионов лет!.. Несколько скалистых плит, сорвавшись от тектонического удара, и по сей день лежат сбоку, застрявшие в расщелине – как будто это произошло вчера!

Иду по тропке меж двух белеющих стен высотой с десятиэтажный дом, в которых замечаю пещерные ходы. Из любопытства посветил фонариком сотового телефона в один из них – ничего особенного, просто маленькая пещера, но холод в ней пронизывающий. Ещё бы! Ведь я стою на дне одного из древнейших океанов на планете… На некоторых скалах есть уступы, целые «балконы», а высота – аж дух захватывает! А вот и конец каньона – он сразу виден по надписям из серии «Здесь были…» Эх, человек-человек, и на Марсе ты напишешь тот же текст, ничем тебя не проймёшь!..

Хоста литературная

В Хосте бывал не только Маяковский. Его тёзка Владимир Гиляровский жил здесь в 1912 году на даче художника Дубовского. В Сочи прибыл на пароходе. В порту нанял извозчика, чтобы добраться в Хосту. Хозяина дома не оказалось, и Гиляровский отправился по дороге в Адлер, надеясь встретить Дубовского в пути. Увлёкшись созерцанием окрестностей, возвратился на дачу лишь к вечеру Там писатель нашёл художника, вернувшегося из Красной Поляны. Отголоски путешествия в Хосту можно найти в стихах Гиляровского:

 
Блестит прозрачная волна,
Зелёной влагой глаз лаская,
Как беспредельна даль морская,
И тайн неведомых полна…
 

В 1913 году совершил путешествие по Черноморскому побережью Александр Серафимович, был, в том числе, и в Хосте. Этот маршрут потом повторят герои романа «Железный поток».

В 1914 году Евгений Шварц с друзьями отправился пешком из Майкопа в Сочи, а затем через Хосту в Красную Поляну.

В Хосте дрался с бе лобан дитами в 1920 году Аркадий Гайдар. В 1925-м Дмитрий Фурманов путешествовал в этих местах. Его впечатления легли в основу цикла очерков «Морские берега».

Поэт Борис Корнилов отдыхал в июне 1925 года в хостинском Доме творчества Литфонда, ездил в Красную Поляну. Итогом стал цикл стихотворений «Краснополянское шоссе»:

 
Я в жизни не видывал этаких круч.
Ущельями,
лесом,
долиной
проходим путями распаренных туч,
несёмся дорогой орлиной…
 

В Сочи были созданы известные произведения русской литературы: рассказ «Рождение человека» (1912) Максима Горького, – он принимал участие в строительстве Батумского шоссе; отдельные главы поэмы «Песнь о Великой Матери» и цикл «Стихи из колхоза» (1932) Николая Клюева – поэт лечился в 1931 году в Доме отдыха печатников (ныне санаторий «Правда»); стихотворение «Баллада о прокуренном вагоне» (1932) Александра Кочеткова; вторая часть знаменитой книги «Как закалялась сталь» (1934) Николая Островского и его повесть «Рождённые бурей» (1936); «сочинская» глава из повести-сказки Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч» (1938); волшебная пьеса «Обыкновенное чудо» (1949) Евгения Шварца; стихи Александра Яшина «Солнечная сторона» (1945), повесть «Женщина в море» (1990) Леонида Бородина, – он приехал в Сочи сразу после освобождения из политического заключения летом 1988 года.

Все авторы, побывавшие и работавшие в Сочи, восхищались красотой благословенных мест. Декабрист и литератор Александр Бестужев-Марлинский, погибший в схватке с горцами у мыса Адлер в 1837 году, написал незадолго до смерти: «Дайте Кавказу мир и не ищите земного рая на Евфрате. Он здесь».

Полустанок

Сразу после Туапсе наш поезд вклинился в горы. Остались позади каменистые пляжи с разноцветьем купальников, сине-зелёное блюдце спокойного и чистого моря, блистающего под жарким солнцем, стоящие на якорях в ожидании своей очереди коричневые танкеры.

Слева и справа от железнодорожной линии на нас плавно надвигались чудовищные зелёные громадины. Состав как будто парил над виляющей в глубоком ущелье горной речкой, переезжал по коротким мостам петляющее асфальтовое шоссе, плыл среди зелени, как корабль, с юга на север… Это сравнение было бы до конца оправданным, если бы не туннели, вмиг погружающие нас в тёмное брюхо кавказских гор.

Но не одним только зелёным цветом сияла вся эта красота. Пронзительное ясно-золотое небо обнимало сверху не только горы и осыпающиеся щебнем скалы, но и весь лесной океан, в котором поочерёдно мелькали то желтые гроздья алычи, то красные фонарики диких яблок, то пушистые, как перья павлина, соцветья черноморской акации, то белая пена пастушьей сумки, то нежный голубой цвет лепестков цикория…. Человек тоже украшал свои дома и постройки с каким-то изощрённым изяществом: яркие синие и красные черепичные крыши сменялись апельсиновыми шахматными цилиндрами газовых хранилищ, серебристыми шпилями громоотводов.

А вот и знаменитая гора Индюк с неестественно сломанной, как зуб, вершиной – в годы войны её бомбили фашисты. Чуть далее гора Семашхо, на её склоне недавно были найдены обломки истребителя, на котором воевал наш летчик-богатырь, Герой Советского Союза Дмитрий Каралаш. Его, вылетевшего из Лазаревского, специально поджидали сразу несколько мстительных «мессеров»… Удивительное дело! Когда я смотрел на его фотопортрет в краеведческом музее, то никак не мог избавиться от чувства, что Каралаш жив, настолько весёлыми и по-детски доверчивыми были глаза этого огромного человека.

С каждым перегоном горы становились чуть ниже, а ущелья все шире, долины были усыпаны цветами, словно пёстрыми веснушками, местами вспыхивали рыжим пламенем россыпи лютиков, а кое-где стали попадаться и сосны.

Слушая сердцем музыку гор, я никак не мог подобрать название этому удивительному уголку Кавказа. Как вдруг на перегоне между Кривенковской и Горячим Ключом схватил взглядом табличку на небольшом полустанке. На ней – я не поверил глазам! – чёткими буквами чёрным по белому было написано: ДОЛИНА ОЧАРОВАНИЙ…