Текст книги "Лишняя. С изъяном"

• Глава 5 •

Лезть из окна смысла нет: меня могут увидеть из монашеского крыла. Не торопясь, спокойно спустилась по центральной лестнице. Еще рано, даже те, кто уже проснулся, только умываются или приводят себя в порядок в комнатах.

Никого не встретив по дороге, вышла с черного хода в сад.

Темно-синее форменное пальто кусает шею даже сквозь платье, зато хорошо греет. В модных журналах я видела подобные модели, так что никто не сможет сказать, что я из пансиона: никаких опознавательных знаков на нем нет, я проверяла. Вот по платью меня в момент бы опознали, на нем характерный крест Святой Елены с узором из вьющейся розы: большой на спине и маленький, вроде брошки, на груди. Мы сами себе вышивали на каждом новом платье. Хорошо, что у меня есть запасные наряды Брай.

До клада я добралась быстро. Он как раз очень удачно был закопан недалеко от старой калитки. Я ее проверила – так и есть, открыта. На замке царапины, но он ветхий, его даже я бы вскрыла шпилькой. Так убийца и попал внутрь.

Получается, как минимум он хорошо разведал местность перед тем, как влезать в мое окно. Или у него был осведомитель внутри. Или он бывал здесь раньше… Хотя нет, это вряд ли. Чтобы знать про заднюю калитку, нужно либо очень внимательно изучить весь забор, либо пожить в монастыре. Убийца-женщина? Все может быть, конечно, но размер ноги все же указывал скорее на мужчину.

Набор, с которым мы ходили всегда в лес с Брай, пригодился. Лопаткой я быстро, не заботясь о сохранности наросшей травы, отгребла землю над своим кладом. Не нужно уже скрывать тайник: если поймают, мне все равно не жить – тут уж не до денег. Кольца снова повисли на цепочке, скрытой высоким воротом платья, фунты прямо в мешочке привычно перекочевали в лиф. Карманы у платья были, но туда я положила только мелочь, и то не всю – вдруг воришки попадутся. Остаток меди ссыпала в небольшой внутренний кармашек сумки. Главное – ее не класть и не переворачивать, чтобы все не просыпалось: карман не закрывается.

Ночной убийца заботливо прикрыл калитку, и я последовала его примеру. Чем позже обнаружат, каким путем я покинула территорию, тем лучше. По привычной тропинке, которой мы с Брай гуляли почти каждый день, я двинулась в сторону железной дороги.

В висках стучало, ноги еле шли, скованные ужасом. За каждым шевелением куста мне мерещился затаившийся убийца, который как-то уже прознал, что ошибся, и вернулся доделать начатое. Думаю, если бы вдруг вспорхнула какая-нибудь птичка, я бы скончалась от испуга.

Обошлось.

Минут через десять быстрого шага я вышла к насыпи. Две полосы блестящих рельсов змеей выползали из перелеска, чтобы скрыться за дальней рощей на горизонте.

Как я заметила, в этом месте поезда всегда притормаживают. Через такие перегоны часто водят скотину, да и люди переходят пути, а до подземных тоннелей или шлагбаумов здесь еще не додумались. Сами поезда – новинка, первый запустили лет десять как. Брай упоминала, что влево движутся поезда, идущие в столицу, вправо – на тонкий перешеек, соединяющий Рион с сушей, к границе с Провенсом.

На распутье я замерла в задумчивости. Куда теперь? На провенском я неплохо говорю, за местную сойду вряд ли, но объясниться вполне могу. Наймусь в какую-нибудь школу, буду учить детей рионскому. Может, поступлю в местную академию… Правда, медицина в Провенсе, говорят, еще хуже, чем в Рионе. Чему меня там научат?

Или я могу податься в столицу: попытаться выяснить, кто меня хотел убить, поступить на медицинский, добиться реформ, позволяющих учиться на лекаря не магам и женщинам…

Ну, даже не знаю.

За меня все в который раз решила судьба: первым показался поезд, идущий налево, к столице. А знакам судьбы я уже привыкла доверять…

Сам паровоз я видела впервые. Кабина машиниста была огорожена стеклом и металлом, двигатель – как на ладони. Странный дизайн: все шестерни наружу. Увлекательно, конечно, но если пыль попадет?

Увесистые колеса, сцепленные зачем-то поперечным блоком, с натугой крутились в обратную сторону, замедляя ход состава. Вот машинист включил полную блокировку, раздался душераздирающий скрежет – и мимо меня медленно и печально поплыли вагоны. Из интерьера мне с моего ракурса был виден только потолок. Так вот он в первом вагоне напоминал изысканные дворцы: с рельефами, узорами и хрустальными люстрами – не висячими, как я привыкла, а вытянутыми наподобие ламп дневного света, но тем не менее обвешанными хрустальными висюльками. Вместо лампочек виднелись газовые светильники. Понятно, до переносного электричества еще не додумались.

Следующие вагоны были отделаны куда проще: беленый потолок, занавеси и несколько горелок под потолком, на стене. В последних двух вагонах все было по-спартански. Даже потолок не побелили. Пожадничали.

Замыкал состав короб на колесах – похоже, багажный отсек. Позади каждого вагона имелось подобие крылечка, с забором и несколькими ступеньками. Туда-то мне и надо.

«Главное – не запнуться о рельсы», – сказала я себе, выскакивая на пути сразу за поездом. Ноги скользили по гравию, в туфли моментально набилась каменная крошка, но я упрямо припустила за едва ползущим вагоном. Площадка-крыльцо оказалась на месте, только приспособлена она была, чтобы на нее ступали с перрона, а не с земли, поэтому нижняя ступенька находилась где-то на уровне моей талии.

«Придется допрыгивать», – поняла я.

Вовремя я подлечилась. В прежнем состоянии и думать было нечего так скакать по шпалам.

Допрыгнула и зацепилась руками за перила с первого раза. Ноги подтянула, утвердилась на каком-то выступе декоративного узора и поняла, что попала – поезд набирал ход, а крыльцо было забрано высокими тонкими прутьями до самой крыши. Я их поначалу и не разглядела. Через борт мне не перелезть.

Я присмотрелась, стараясь не паниковать. Скорость все возрастала, поезд – и меня вместе с ним – нещадно трясло. Если рука сорвется – несколько переломов мне точно обеспечены. Вроде там, где ступеньки, открытое пространство. Теперь основная задача – перебирать руками и ногами влево, к лестнице, и обогнуть несущий столбик на углу.

Руки скользили по ледяному металлу, левая, непривычная к нагрузке, норовила разжаться, юбки цеплялись за перила и невидимые заусенцы ступенек, но я упорно лезла на площадку. И наконец мне это удалось. Да, костюмчик у меня не очень подходящий для эквилибристики… Хорошо, что обошлось без падения на рельсы!

Немного посидела на подрагивающем деревянном полу крыльца, приходя в себя.

От резкого свистка я подпрыгнула и больно ударилась попой о жесткий пол.

Поезд подъезжал к станции.

* * *

Первым после, собственно, паровоза шел вагон первого класса. Билеты стоили по фунту, и ездили в нем исключительно аристократы. Там, как я читала в одном из журналов, имелись кабинки с кроватями для отдыха, диванная зона для чтения и общения и, кроме того, аж целый санузел! Пассажирам второго и третьего класса такой роскоши не полагалось – они обходились одним туалетом, даже без рукомойника.

Во втором вагоне обычно путешествовали слуги и компаньонки тех, кто в первом. А всяким рабочим и прочим простым людям предоставляли еще целых два или даже три вагона третьего класса. В зависимости от популярности направления.

Самый последний вагон был отведен для скотины и багажа. Ехать с блеющими и гадящими козами мне не улыбалось. Все-таки в городе было бы неплохо появиться хотя бы в чистом виде. Да и проверять непременно будут. Я читала в газетах, что контролеры проходят по вагонам на каждой станции, наверняка и в багажный заглянут. Не одна я такая умная.

Поэтому, едва дождавшись, когда поезд остановился окончательно, я тихонько спрыгнула с площадки, надеясь, что меня не заметят, и отправилась на поиски билетной будки.

Нашлась она у самого входа на станцию. Я уже успела отчаяться, три раза пожалеть о своей праведности и почти решилась плюнуть и поехать зайцем. Витиеватая надпись над шестигранной будкой, украшенной, как старые лифты, литым металлическим кружевом, гласила: «Блэграсс». Надо бы запомнить, хоть буду знать, если вдруг спросят, откуда еду.

– Это поезд в столицу? – неудобно изогнувшись, уточнила я у деда в окошке.

Он недружелюбно взглянул на меня исподлобья, пересчитывая мои три медяка второй раз, проверяя их чуть ли не на зуб, и процедил невнятное согласие.

Да-а, билетеры во всех мирах одинаковы.

Я едва успела получить на руки билет в третий класс и втиснуться в очередь идущих на посадку пассажиров. На первый я тратиться не хотела, да и выделяться я там буду слишком сильно. А во второй пускали только сопровождающую аристократов прислугу. Ничего, не облезу и в третьем.

На перроне у начала состава я заметила только трех пассажиров. Половина поезда, получается, пустует. Неужели владельцам железных дорог это выгодно? Странно. Может, другие поезда целиком состоят из третьего класса, просто мне так повезло? Не знаю.

Среди пассажиров рядом со мной были и мужчины, и женщины самого разного возраста, но в основном дееспособного, то есть детей не было вообще, и два старика, которых уважительно пропустили вперед. Все остальные в возрасте от двадцати до сорока. Похоже, на работу или на поиск оной. Четыре женщины держались вместе и тащили с собой объемные баулы. Переезжают, наверное.

Разделения на мужскую и женскую часть в вагоне не было – уже хорошо. Но люди как-то сами так расселись, что женщины оказались в самом конце, где заканчивались окна и вентиляция была похуже. Я успела пролезть вперед, поэтому заняла место с краю женской скамьи, рядом с оконной рамой.

Раздался пронзительный свисток, и поезд тронулся.

Живя среди монашек, я как-то притерпелась к общему серо-черно-белому стилю. Лишь попав в вагон, я, наконец, поняла, что выражение «серая масса» здесь стоит воспринимать буквально. Дамы из первого и даже второго класса, которых я мельком успела заметить при посадке, сияли и переливались яркими цветами, как экзотические птицы. Те же редкие женщины, что теснились со мной на неудобных скамьях третьего класса, напоминали вылинявшую моль. Все оттенки бежевых, серых и бурых тонов не придавали хорошего настроения хозяйкам платьев, так что ехали мы с постными и мрачными лицами, будто в московском метро в час пик.

Только все сидели.

От нечего делать и чтобы не разглядывать соседей по вагону – слишком долго мне втолковывали, что пялиться неприлично, и преуспели, – я чуть повернулась на скамье, благо сидела с краю, и принялась смотреть в окно на проползавший мимо пейзаж.

Да, с привычными электричками не сравнить. Двигались мы медленно и печально – не больше двадцати километров в час. Даже лошади бегают быстрее. Конечно, грузоподъемность паровоза и коня несравнима, поэтому понятно, что паровоз выгоднее, но над скоростью инженерам еще работать и работать.

Леса и луга, поросшие диким бурьяном, постепенно сменились возделанными полями. Мимо проплывали то пятнистые коровы, то забритые по весне и уже успевшие чуть обрасти овцы, и воздух, попадавший в вагон через приоткрытые окошки под потолком, приобрел отчетливый аромат села со всеми его прелестями.

Моя соседка покопалась в объемной сумке и выудила свернутую хитрым образом тряпицу. Внутри оказался молодой зеленый лук, ломоть хлеба, три яйца и бумажка с солью.

Я покосилась туда только одним глазом, но желудок сразу среагировал неприлично громкой трелью, слышной даже сквозь стук колес.

– Ты что же, первый раз в поезде? – сочувственно спросила женщина, пытливо оглядывая меня.

В платье травницы, которое вполне возможно было старше меня, с потертой торбой через плечо я не сильно отличалась от прочих пассажиров третьего класса. Приняв глуповатый вид деревенской простушки, я старательно закивала.

– Первый, тетенька, как есть первый. Махина-то какая, и едет резво – жуть. Страшно, конечно, по первости-то, но меня в Дорсетте мамка ждет. Надеюсь, доеду…

Я размашисто осенила лоб круговым движением. В местной религии Христа не было, соответственно, и креста со всеми атрибутами тоже. Его заменил круг – символ вечности и Всеединого.

– Доедешь, конечно. На этой линии отродясь аварий не случалось, – кивнула женщина и неожиданно протянула мне уже почищенное, обмакнутое в соль яйцо. – На вот, пожуй, болезная, а то кожа да кости.

– Спасибо, тетенька, – искренне поблагодарила я, принимая угощение.

Сил после продолжительного колдовства не осталось ни магических, ни физических, и организм требовал своего. Тем более яйцо оказалось свежим и очень вкусным.

Натуральное, поди. Без консервантов и добавок, и ни одного лишнего гормона в составе птичьего корма.

– Лусия меня зовут. – Женщина разломила горбушку и предложила мне половину. – К племяннице еду. Она с мужем лавку держат, сладостями торгуют. Рожать ей скоро, первенец, вот и вызвала на подмогу. Тяжело уже кастрюли-то ворочать. А ты к кому, болезная?

Я аж вздрогнула, а потом поняла, что это меня так ласково обозвали за худобу и бледность, а вовсе не за кособокость. Осознанным усилием распрямив левую руку, которая уже успела привычно устроиться под грудью, укусила хлеб за хрустящую корочку.

– Я к родителям. Давно не виделись, – расплывчато обозначила я цель путешествия.

Отмалчиваться совсем было бы невежливо, но и подробности о себе раскрывать ни к чему. Я и так запомнюсь попутчикам: в моде была конституция булочки, а лицо – кровь с молоком, так что мой бледный скелетик на общем фоне несколько выделялся.

Ехали долго, не меньше шести часов. На поезд я попала с рассветом, а полдень давно уже миновал, когда за окном замелькали домишки, а затем и более солидные дома, похоже, даже многоэтажные.

Мы приближались к столице.

Небольшие городки и поселки мы проезжали и раньше, но они заканчивались чуть ли не быстрее, чем начинались. А тут сразу понятно, что въезжаем в культурный центр. Поля и фермы появлялись все чаще, потом деревня плавно переросла в город с его узкими улочками и высокими, аж в три-четыре этажа, зданиями.

* * *

Когда все засуетились, собирая вещи на выход, я незаметно ссыпала два медяка соседке в корзину. Не люблю быть должной, а добрые люди, как я успела понять, в этом мире редкость. И их надо поощрять.

Из вагона я вышла одной из последних. Перрон находился на расстоянии одной ступеньки. Вокзал бурлил снующими людьми: пассажиры, встречающие, громогласно предлагающие услуги носильщики багажа и извозчики – все смешалось в такую привычную современному жителю мешанину, что у меня от ностальгии навернулись слезы.

Высокий полукруглый свод вокзала с застекленными стенами и поперечными балками напоминал кадр из фильма о старой Европе. Очень старой, потому что многоярусные люстры под потолком были явно газовыми.

Куда теперь идти, я представляла смутно, поэтому просто неспешно двинулась по перрону вслед за основным потоком. Вместе со всеми меня вынесло на улицу, где уже загорались первые огни. Понятно, почему начинают так заранее: зажигали их вручную.

Толпа передо мной притормозила, формируя очередь. Часть людей продолжила движение, уходя куда-то влево.

Я, повинуясь рефлексам, пристроилась за ближайшей дамой и выглянула из-за ее массивной спины, чтобы оценить обстановку и понять, стоять ли мне в той очереди или не надо.

Просторная набережная с каменным парапетом, мощеная булыжником, простиралась вдоль широкой реки. Дома, выстроенные сплошной стеной, оставляли единственный видимый проход, куда, собственно, и вился хвост очереди. Неплохие такие дома, ухоженные. Небольшие дворики перед крыльцом с символическим забором высотой по колено, травка, редкие деревца.

На другом берегу подробности я разглядеть не могла. Слишком широкая река, далеко. Не меньше километра.

– Дама, извините, что беспокою. Это же правый берег? – уточнила я у массивной спины передо мной.

Спина дрогнула и развернулась, являя не менее впечатляющий бюст с ворохом рюшечек на нем.

– Да, милочка, – после некоторой паузы соизволила ответить дама. В те секунды она меня оглядела, оценила и вынесла весьма нелестный для меня вердикт. Сама знаю, что выгляжу не очень. Но Хилли была прописана на правом берегу, если верить паспорту. Так что лучше следовать легенде и хоть пройти мимо дома ее родных. Поищу работу, наверняка швеи или гувернантки нужны повсеместно.

Мои планы, как оно обычно и бывает, разбились о суровую реальность почти сразу же.

Просто так на правый берег не пускали. На входе, перегороженном целым пропускным пунктом с забором, охраной и какими-то подсобными помещениями, стоял усталого вида парень в форме и дотошно сверял всех проходящих мимо со страницами в толстенном фолианте.

Наконец подошла моя очередь.

– Меня зовут Хилли. Хилли Шей. Мой отчим и мать живут на правом берегу, Бигот-стрит, двадцать восемь, – отбарабанила я записанный в паспорте Хилли адрес.

Стражник долго листал толстую книгу, лежавшую перед ним на специальном постаменте.

– Нет тебя в списке. Ни за сегодня, ни за вчера, ни за завтра.

Так. Что еще за список?

– Дяденька, а может, я там на послезавтра? Или на позавчера? – сделала я умильное лицо.

Дяденька, года на два старше меня, не впечатлился.

– Если на сегодня нет, то пускать не положено. Приходи послезавтра, тогда и проверим. А еще лучше напиши родителям, пусть внесут в список – и ждать не придется.

Он махнул рукой в сторону застекленной будки. Сидевший за окошком служащий оформлял заявки на проезд и проход на территорию правобережья. Зеленый штампик можно было получить, если поступало предложение о работе в каком-нибудь богатом доме или по личному приглашению.

Ни того, ни другого у меня не было. И не будет. Написать я семье Хилли точно не могу – почерк подделать пластической операцией не выйдет, а чтобы устроиться на работу, нужно кого-то на правом берегу знать, так что получается замкнутый круг.

Рядом с пропускной будкой высилась колонна с прорезью самой обычной почты. Писать мне было некому, поэтому я отошла в сторону, чтобы не мешать очереди, и задумалась, что делать дальше. У парапета очень кстати стояли двойные лавочки. Объединенные одной спинкой, они смотрели одна – на реку, другая – на пропускной пункт. Я уселась на второй стороне и пригорюнилась. И что теперь? Насколько я помнила из статей, центром культурным и административным был именно правый берег Дорсетта. Левый если и упоминался, то в криминальной хронике. Идти туда не хотелось категорически.

Люди, приехавшие на поезде, по очереди исчезали за воротами. Кто-то демонстрировал браслет на руке, кого-то находили в списке. Через полчаса очередь закончилась, вместе с терпением стража. Он периодически поглядывал на мою понурую фигуру, застывшую на лавочке, и в бросаемых взглядах все отчетливее чувствовалось раздражение.

– Тебе лучше сразу на левый берег. Нечего тут делать такой оборванке, – строго указал мне он.

Я вздохнула и поднялась со скамейки. В тюрьму за бродяжничество мне не хотелось, а именно такой приговор читался в суровом взгляде блюстителя закона. Нехотя я побрела по длинному мосту на противоположную сторону реки.

А что делать?

Главное – найти где переночевать, а может, и пожить первое время. Может, кто сдает комнату или даже квартиру? Только не показывать сразу фунты, чтоб не прибили. Чем ближе я подходила к левому берегу, тем явственнее становилось, что по сравнению с правым там натуральные трущобы. Никаких пропускных пунктов, понятное дело, не было. Хорошо, хоть не запирают, как гетто, мелькнула паническая мысль.

Улицы оказались пустынны и зловеще тихи. Холодало, с реки наползал туман, из переулков – сумерки. Порывшись в мешке, я вытащила шаль и замоталась ею в три оборота. Влажность пробирала до костей даже сквозь пальто.

Я подошла к первой же встреченной мною женщине. Надеюсь, она хоть местная и ориентируется.

– Добрый вечер! Где тут у вас отель?

Женщина непонимающе похлопала на меня глазами.

– Переночевать мне бы где-нибудь!.. – добавила я уныло.

– А! Так вам в ночлежку. Третий поворот направо, потом еще два перекрестка, до магазина мадам Бови и снова направо.

Она улыбнулась щербатой улыбкой, в которой не хватало половины зубов, а оставшиеся были неприятно коричневатого цвета с отчетливо заметными язвами кариеса. Я поблагодарила за указания и отправилась искать ночлежку.

Название у нее не очень внушает доверие, но надеюсь, там будет безопаснее, чем на улице.

Смеркалось. Левый берег освещался плохо, и самый широкий бульвар в темноте превратился в опасный район, а улицы – в подозрительные закутки.

Похоже, я все же заблудилась. Уже оба поворота направо миновали, а ночлежки или чего-то похожего видно не было. Может, я ее пропустила? Магазина мадам Бови я тоже не заметила.

Прямо на улице, на моих глазах к двум мужчинам подошла бедно одетая женщина и что-то им предложила вполголоса. Те рассмеялись, и один подтолкнул ее в сторону переулка.

Это что, проститутка?

Я плотнее завернулась в шаль. Одинокая девушка в подобном районе обязательно привлечет нездоровое внимание. Нужно срочно выбираться обратно к мосту, а там где-нибудь на лавочке перед пропускным пунктом переночую. Плевать на ночлежку и комфорт – хотя какой вообще в таком районе может быть комфорт? На лавочке, кажется, безопаснее будет.

Не успела.

Я не дошла до спасительной набережной каких-то десять метров. Далекие правобережные фонари уже виднелись за поворотом, когда меня неожиданно подхватили под локти и поволокли в подворотню.

Их было пятеро.