Текст книги "Другая Россия. Исследования по истории русской эмиграции"

«КАЖЕТСЯ, СКОРО РУССКИХ ПРИДЕТСЯ ИСКАТЬ ЛИШЬ СРЕДИ ЕВРЕЕВ»
(Из переписки Василия Маклакова и Оскара Грузенберга) 483483
  Будницкий О. В. «Кажется, скоро русских придется искать лишь среди евреев» // Ab Imperio. 2016. № 1. С. 179–221.


[Закрыть]

Василий Алексеевич Маклаков (1869–1957) и Оскар (Израиль) Осипович Грузенберг (1866–1940) были, несомненно, звездами русской адвокатуры начала ХХ века. Возможно, самыми яркими. Оба относились к числу лучших российских судебных ораторов, были тонкими знатоками российских законов и судейских обычаев и нравов.

О Маклакове уже говорилось подробно в этом томе, поэтому воспроизведу кратко лишь то, что относится к его адвокатской карьере. Маклаков адвокатом стал едва ли не случайно: «вечный студент», он поучился на естественном отделении физико-математического факультета Московского университета, затем окончил историко-филологический. Он занимался в семинаре под руководством П. Г. Виноградова, написал блестящую работу об избрании жребием в Афинском государстве, опубликованную, вместе со студенческим трудом его соученика и приятеля М. О. Гершензона, в Ученых записках университета484484
  Исследования по греческой истории. 1. В. Маклаков. Избрание жребием в Афинском государстве. 2. М. Гершензон. Аристотель и Эфор. М.: Унив. тип., 1894.


[Закрыть]. Был претендентом на оставление при кафедре «для приуготовления к профессорскому званию». Однако академическая карьера Маклакова не состоялась: попечитель Московского учебного округа П. Н. Боголепов – будущий министр народного просвещения и первая жертва российского терроризма ХХ века – воспрепятствовал этому. Маклаков «привлекался» за участие в студенческих волнениях, считался одним из лидеров студенческого движения – неполитического, но любая форма самоорганизации студенчества воспринималась властями как крамола.

К этой неприятности добавилось личное горе – умер отец Маклакова, известный врач-окулист; пришлось оставить казенную квартиру и думать о том, как прокормить многочисленное семейство: Маклаков не был женат, однако, будучи старшим в семье, состоящей, кроме мачехи, из семи братьев и сестер, должен был подумать о хлебе насущном – для себя и для них. Профессия юриста, прежде всего адвоката, была близка «общественному темпераменту» Маклакова и сулила пристойные заработки. Дело было за малым – получить диплом. Маклаков прошел курс юридического факультета за год, сдав все выпускные экзамены, кроме одного, уже не имевшего значения, на «весьма»! Сам он считал это своим высшим спортивным достижением. С 1896 года Маклаков – помощник присяжного поверенного. Его «патронами» были А. Р. Ледницкий и Ф. Н. Плевако; работа с ними была замечательной школой, однако ученик довольно быстро «отпочковался» от своих наставников и стал самостоятельной величиной. Имя ему создало выступление в защиту Сеткина по делу о злоупотреблениях в Северном страховом обществе; о молодом адвокате писала пресса; его речь была напечатана в журнале «Судебные драмы»485485
  Судебные драмы. 1898. Т. II. С. 114–129.


[Закрыть]. С 1901 года Маклаков – присяжный поверенный округа Московской судебной палаты.

К числу наиболее известных судебных речей Маклакова относятся выступления по делу М. А. Стаховича против князя В. П. Мещерского; он, вместе с Плевако, поддерживал иск Стаховича по обвинению Мещерского в клевете. Один из его ораторских шедевров – речь по делу крестьян, разгромивших в селе Долбенково экономию, принадлежавшую великому князю Сергею Александровичу486486
  Об обстоятельствах этих дел, так же как упомянутые речи Маклакова, см. в кн.: Маклаков В. А. Речи: судебные, думские и публичные лекции. 1904–1926. Предисловие М. А. Алданова. Париж: Издание Юбилейного комитета, 1949.


[Закрыть]. Звездным часом Маклакова-адвоката было его выступление на Выборгском процессе (1908) – процессе по делу депутатов 1-й Государственной думы, подписавших Выборгское воззвание с призывом в знак протеста против роспуска Думы отказаться от уплаты налогов, службы в армии, а также от признания правительственных займов487487
  См. речь Маклакова в кн.: Выборгский процесс. СПб., 1908. С. 117–125. Вместе с ним защищали О. Я. Пергамент и Н. В. Тесленко.


[Закрыть].

Путь Грузенберга в адвокатуру был и «прямее», и сложнее, чем путь Маклакова. Грузенберг был тремя годами старше своего будущего коллеги. Он окончил юридический факультет Киевского университета в 1889 году, когда Маклаков в профессиональном отношении еще находился в переходном состоянии от «естественника» к историку. Научная карьера Грузенберга также не задалась: он отказался от предложения остаться при кафедре, ибо условием этого был переход в христианство. Не повезло ему и еще в одном отношении: в 1889 году вступил в силу закон, де-факто ограничивавший доступ евреев в адвокатуру. Формально закон всего лишь передавал решение этого вопроса в ведение Министерства юстиции, однако на практике положительные решения принимались в исключительных случаях488488
  См. подробнее: Nathans B. Beyond the Pale: The Jewish Encounter with Late Imperial Russia. Berkeley; Los Angeles; London: University of California Press, 2002. P. 345–366.


[Закрыть]. Грузенберг перебрался в Петербург, где поступил в помощники присяжного поверенного П. Г. Миронова. В качестве помощника он прослужил 16 лет, став членом сословия присяжных поверенных лишь 10 января 1905 года. К этому времени он был уже известным адвокатом (присяжные поверенные и их помощники исхитрялись обходить ограничения на ведение дел путем сложной системы доверенностей), а также редактором (совместно с В. Д. Набоковым) уголовного отдела в газете «Право» (в 1898–1901 годах); кроме того он вел отдел уголовного суда в «Журнале С.-петербургского юридического общества».

Грузенберг был, по-видимому, лучшим «кассатором» в России; это предполагало как тонкое знание законов, так и сенатских «коридоров». Однако особенно прославился он защитой политических деятелей и писателей и выступлениями на «еврейских» процессах. Грузенберг защищал А. М. Горького, Корнея Чуковского, В. Г. Короленко, П. Н. Милюкова; он был руководителем защиты на процессе по делу Петербургского совета рабочих депутатов, в котором персонально защищал Л. Д. Троцкого. Грузенберг защищал П. Дашевского, совершившего покушение на считавшегося вдохновителем Кишиневского погрома П. Крушевана. Огромную популярность в еврейском мире ему принесли выступления на «ритуальных» процессах489489
  «Ритуальные процессы» – процессы по делам по обвинению евреев в убийствах людей иных исповеданий (преимущественно христиан) для использования их крови в ритуальных целях («кровавый навет»). Кровавые наветы, зародившиеся в период Римской империи, практически прекратились в Западной и Центральной Европе после эпохи Реформации, однако вновь появились во второй половине XIX – начале XX века в связи с формированием современной антисемитской идеологии. В начале ХХ века в России состоялось несколько «ритуальных процессов»; во всех случаях подсудимые были оправданы.


[Закрыть]: по делу Д. Блондеса и, позднее, по делу Бейлиса, о котором пойдет речь ниже. Принципиальное значение имело дело Я. Гершановича (дело о «мариампольской измене») в период Первой мировой войны; в то время, когда евреи en masse обвинялись главным командованием в измене, что вполне разделялось и поддерживалось значительной частью общества, добиться пересмотра дела и оправдания подзащитного было чрезвычайно сложно. Грузенбергу это удалось.

К числу его поразительных адвокатских достижений относится защита по делу эсера поручика В. Пирогова, приговоренного военным судом к смертной казни. Грузенберга пригласили защищать в последний момент; дела он не видел и обвинительное заключение воспринимал на слух. Уловив в речи обвинителя союз «и» и следующие за ним «гражданские» статьи в дополнение к «военным», он добился кассации дела на основании того, что к нему не был допущен гражданский защитник. Впоследствии он добился не только отмены приговора, но и полного оправдания своего подзащитного490490
  О деле поручика Пирогова см.: Грузенберг О. О. Вчера: Воспоминания. Париж, 1938. С. 96–109.


[Закрыть].

Грузенберга-адвоката отличали не только тонкое знание законов (недаром значительная часть его побед была одержана на «кассационном фронте»), красноречие и поразительная быстрота реакции. Он умел находить общий язык с сенаторами, прокурорами, судьями – конечно, с теми, кто соблюдал «правила игры» и ценил профессионализм своего соперника и в то же время соратника по постепенному продвижению России по пути к правовому государству.

Е. М. Кулишер вспоминал, как Грузенберг, возглавлявший защиту на одном крупном политическом процессе, обратился с каким-то ходатайством к суду. Судило Особое присутствие Санкт-Петербургской судебной палаты.

Председательствовавший Н. С. Крашенинников, даже не делая вида, что совещается с другими судьями, отчеканил: «Выслушав заявление защиты и принимая во внимание то-то и то-то, и то-то, Особое Присутствие Санкт-Петербургской Судебной Палаты определяет: в означенном ходатайстве отказать».

Пока Крашенинников объявлял это определение, Грузенберг встал. И в тот момент, когда прозвучало слово «отказать», он начал: «Ввиду состоявшегося определения Особого Присутствия, защита собралась на экстренное совещание и, всесторонне обсудив создавшееся положение, единогласно поручила мне сделать нижеследующее заявление». И затем последовал тонкий юридический анализ, преподносивший в несколько иной форме то же требование защиты.

Крашенинников, формально честный судья (курсив мой. – О. Б.), сразу признал свое поражение. Палата удалилась для совещания и удовлетворила требование защиты491491
  Кулишер Е. М. Грузенберг как адвокат // Грузенберг О. О. Очерки и речи. Нью-Йорк, 1944. С. 8.


[Закрыть].

«Формально честный судья» – а что еще, собственно, требовалось от судьи? Условием возникновения великой адвокатуры было наличие честных судей, да и других «элементов» судебной системы. Иначе работа адвокатов просто теряла смысл. Любопытно, что в позитивном плане среди судейских чиновников в литературе упоминают разве что А. Ф. Кони. Да и того иногда именуют адвокатом, хотя в адвокатуре знаменитый юрист не состоял ни одного дня.

Маклаков также умел «работать» с судьями, точнее, учитывать их психологию.

«Судьи редко обижались на Маклакова, и он умел их обвораживать», – писал в предисловии к юбилейному сборнику речей Маклакова его ближайший друг в послевоенные годы и горячий поклонник Марк Алданов. Алданов передает, со слов очевидца, эпизод, случившийся во время процесса по делу о Московском вооруженном восстании: «Председатель Ранг резко обрывал первого защитника. Затем выступил В. А. – он по существу говорил не менее определенно, чем его товарищ по защите, но председатель его ни разу не прервал. По окончании речи Ранг, обращаясь к другим судьям, заметил вполголоса: „Вот что значит, когда говорит умный человек!“»492492
  Алданов М. К 80-летию В. А. Маклакова // Маклаков В. А. Речи. С. 16.


[Закрыть]

Пореформенный суд, разумеется, не стоит идеализировать. «Формальная» законность нередко попиралась в угоду «государственным» интересам. Тот же Крашенинников был председателем суда на Выборгском процессе. Речь Маклакова на процессе, завершившаяся словами «Есть ли у нашего закона защитники?», настолько потрясла не только присутствующую публику, но и председателя суда, что он ушел из зала, забыв объявить заседание закрытым. Однако аргументы Маклакова, показавшего, что членов Государственной думы, подписавших Выборгское воззвание, обвиняют не по той статье – за распространение, а не за составление воззвания – и что доказательств их участия в распространении воззвания не существует, не были учтены судом. В данном случае «формально честный» судья переступил через формально верные аргументы, и суд вынес обвинительный приговор: трехмесячный арест и лишение права впредь баллотироваться в Государственную думу для 167 «перводумцев».

Однажды Маклаков и Грузенберг защищали вместе: участие именно в этом прискорбном процессе принесло обоим всемирную славу. Речь идет о деле Бейлиса (1913), деле по обвинению приказчика кирпичного завода в Киеве Менделя Бейлиса в ритуальном убийстве. Бейлис был оправдан, а присяжные, по мнению Маклакова, «спасли честь русского суда». Речи Грузенберга и Маклакова на суде отчетливо показывают разницу в их ораторских приемах, ораторской манере: Грузенберг произнес блестящую речь в защиту еврейства, которое, по существу, являлось обвиняемым на этом процессе. Грузенберг обращался не только к присяжным: он говорил «городу и миру», «для истории». После процесса его именем была названа одна из улиц недавно основанного Тель-Авива.

Однако, по мнению современников, решающую роль в оправдании Бейлиса сыграла речь Маклакова, построенная логично и очень просто. Речь была рассчитана именно на данный, «темный» состав присяжных и преследовала конкретную цель – доказательство невиновности именно этого человека, Менделя Бейлиса.

Маклаков показал себя в этой речи, по мнению одного из присутствовавших в зале суда юристов, «достойным учеником Плевако». Центральным моментом речи стала сцена разговора очевидно причастной к убийству Андрея Ющинского главы воровской шайки Веры Чеберяк с ее умирающим сыном, которая, по словам очевидца, «должна была потрясти слушателей». Недаром в стенограмме процесса в этом месте несколько раз отмечено «движение» в зале493493
  Письмо А. А. Гольденвейзера В. А. Маклакову от 10 апреля 1954 // HIA. Stanford University, Stanford, California. Vasily Maklakov Collection. 16–10; Дело Бейлиса. Стенографический отчет. Киев, 1913. Т. III. С. 137–138.


[Закрыть]. Маклаков нашел ясные и понятные присяжным слова: «Здесь присяга – не осудить виновного, здесь крест Спасителя, здесь портрет Государя Императора. В этом деле все сводится к одному: сумейте быть справедливыми, забудьте все остальное»494494
  Дело Бейлиса. Т. III. С. 125.


[Закрыть].

Бейлис, как известно, был оправдан, а свое мнение о процессе и подстрекательской роли в нем Министерства юстиции Маклаков выразил в статьях, опубликованных в «Русских ведомостях» и «Русской мысли»495495
  Маклаков В. Значение дела Бейлиса // Русские ведомости. 1913. 30 октября. № 250; Он же. Спасительное предостережение. Смысл дела Бейлиса // Русская мысль. 1913. № 11. Отд. II. С. 135–143.


[Закрыть]. Характерно название статьи в «Русской мысли» – «Спасительное предостережение: Смысл дела Бейлиса». Редактор «Русской мысли» П. Б. Струве, по воспоминаниям Маклакова, прочтя его статью, обнял его и поцеловал. В статье говорилось, что приговор присяжных спас доброе имя суда, едва не опороченного действиями высших судебных властей. Однако же эти статьи не были оставлены без внимания Министерством юстиции, и Маклаков, так же как редакторы «Русских ведомостей» и «Русской мысли», были преданы суду «за распространение в печати заведомо ложных и позорящих сведений о действиях правительственных лиц».

Уже во время Первой мировой войны Маклаков, так же как редакторы «Русских ведомостей» и «Русской мысли», был приговорен к трем месяцам тюремного заключения. Избавила их от «отсидки» Февральская революция.

Грузенберг был адвокатом per se: вел одновременно несколько дел, имел штат помощников и неплохо зарабатывал. Настолько неплохо, что даже мог позволить себе заказать двойной портрет – с женой – самому Валентину Серову! Правда, работа над портретом четы Грузенберг (1909) удовольствия Серову как будто не доставила. По словам И. Э. Грабаря, «модный адвокат» и его жена «немилосердно» торговались с Серовым и до смерти ему надоели; «он им за это отомстил портретом, чего они, впрочем, не уразумели»496496
  Грабарь И. Э. В. А. Серов. Жизнь и творчество. 1865–1911. М., 1980. С. 181.


[Закрыть]. По словам другого исследователя творчества Серова, на портрете

словно через приоткрытую дверь гостиной видим мы проходящую пару. Улыбается супруга, приветливо и с достоинством, как, по ее представлению, и должна улыбаться дама, уделяющая окружающим частицу своего очарования; супруг серьезен и скромен, каким и должен быть человек преуспевающий, удачливый в семейной жизни… супруги Грузенберг в портрете не замечают, что выглядят они смешно и скучно, что респектабельность их безнадежно провинциальна, что «эффектное» белое платье лишь подчеркивает физиологичность фигуры, а обтянутый жилетом живот не вяжется с благородно-романтическим выражением лица. Идеалы мещанской добродетели развенчиваются Серовым с редкостной для живописи силой497497
  Леняшин В. А. Портретная живопись В. А. Серова 1900-х годов: Основные проблемы. Л., 1986. С. 158.


[Закрыть].

Сам Серов считал портрет «неудачным (и весьма)» и просил Грабаря не помещать его в монографии, ему посвященной498498
  Валентин Серов в воспоминаниях, дневниках и переписке современников / Сост. И. С. Зильберштейн, В. А. Самков. Л., 1971. Т. 2. С. 449.


[Закрыть]. Вряд ли художник мог представить, что этот «неудачный» портрет станет одним из самых известных – и самым дорогим – из его произведений! Картина после смерти Грузенберга перешла к его потомкам и 6 декабря 2012 года была продана правнучкой четы Грузенберг на аукционе FAAM (Fine Art Auction Miami) в Майами за 4,1 млн долл. Это самая высокая цена, когда-либо уплаченная за картину Серова499499
  См.: http://www.artguide.com/ru/news/siensatsiia-v-maiami-novyi-auktsionnyi-riekord-valientina-sierova-1025.html; Ах, вернисаж. Адвокаты в изобразительном искусстве / Сост. А. В. Крохмалюк. Вып. 1. М., 2014. С. 3–4.


[Закрыть].

* * *

Маклаков выступал по большей части в процессах по уголовным и политическим делам; гражданские споры, составлявшие, как правило, основную часть адвокатской практики, не были его коньком. Маклаков никогда не был юрисконсультом и никогда не имел постоянных клиентов; не любил он и кропотливой подготовительной работы, в особенности свойственной гражданским делам. Он был «одиночкой», хотя и входил в различные адвокатские общества, как, например, в кружок, получивший шутливое название «Бродячий клуб»; члены кружка видели назначение адвокатуры не только в содействии конкретному клиенту, но в служении идеалам права.

Вацлав Ледницкий, сын первого «патрона» Маклакова в адвокатуре А. Р. Ледницкого, хорошо знавший знаменитого ученика и друга своего отца, писал о Василии Алексеевиче: «Он был своего рода гастролером в громких уголовных и политических процессах, и люди ходили его слушать, как ходили слушать Шаляпина или Собинова; слушать замечательного оратора и очень умного, культурного образованного человека, который пленял их, однако, не только блеском слова и своей всесторонней эрудицией, но и особым национальным шармом, своей кровной русскостью»500500
  Ледницкий В. Вокруг В. А. Маклакова (Личные воспоминания) // Новый журнал. Нью-Йорк, 1959. Кн. 56. С. 230.


[Закрыть]. Маклаков и сам назвал себя как-то «гастролером» в гражданских делах. Собственно, «гастролером» он стал и в большинстве остальных, после того, как главным делом его жизни стала политика, думская работа.

* * *

Как и многие другие российские юристы, Маклаков и Грузенберг принадлежали к русской «общественности». Маклаков участвовал в земском движении, был секретарем кружка либеральных земцев «Беседа», стал своеобразным связным между деятелями нелегального Союза освобождения в России и редактором их заграничного органа – журнала «Освобождение» П. Б. Струве. В 1905 году Маклаков стал одним из основателей партии кадетов, был избран членом ее ЦК; в период выборов в 1-ю Государственную думу он совместно с А. А. Кизеветтером подготовил руководство для кадетских ораторов, вошедшее в историю под названием «кизеветтеровского катехизиса». Маклаков был избран во 2-ю Думу от Москвы; в Думе он упрочил свою славу одного из лучших ораторов России. Он был избран также в Государственные думы 3-го и 4-го созывов. Начиная с 1906 года Маклаков был больше политиком, чем юристом. Правда, лидер партии П. Н. Милюков упрекал Маклакова впоследствии в том, что он и в политике остался адвокатом.

Грузенберг ни в какие партии не входил, не считая нескольких месяцев пребывания в составе партии народных социалистов, что случилось уже в 1917 году. Он баллотировался во 2-ю Думу от Виленской губернии и не прошел. Политикой он занимался в гораздо меньшей степени, чем Маклаков, однако участвовал в еврейском национальном движении, консультировал евреев-депутатов 3-й и 4-й Государственных дум.

После Февральской революции 1917 года Маклаков был назначен комиссаром Временного правительства в Министерстве юстиции; однако ожидаемый пост министра юстиции получил вместо него А. Ф. Керенский. В итоге Маклаков был назначен послом во Францию. По иронии судьбы он прибыл в Париж на следующий день после захвата власти большевиками. Заочно он был избран в Учредительное собрание от партии кадетов. Грузенберг после Февральской революции, уравнявшей, среди прочего, евреев в правах, был назначен сенатором. Он также был избран в Учредительное собрание, однако на сей раз баллотировался по списку еврейских национальных организаций.

И Маклаков, и Грузенберг были противниками большевиков. Маклаков сохранял пост посла несуществующего правительства до 1924 года, в годы Гражданской войны занимался дипломатическим обеспечением Белого движения. Грузенберг пытался сотрудничать с белыми на Юге России: у него это не получилось – такие союзники антисемитски настроенным руководителям белых были не нужны. Сына Грузенберга Юрия не приняли в Добровольческую армию501501
  Грузенберг О. О. Страницы воспоминаний / Вступ. ст., публ. и коммент. В. Е. Кельнера // Вестник Еврейского университета в Москве. № 3 (7). С. 221–240.


[Закрыть]. География и хронология перемещений Грузенберга по бывшей Российской империи, а затем за границей прослежена В. И. Хазаном. 13 июня 1918 года Грузенберг с семьей покидает Петроград и перебирается в Киев. С августа 1918-го по конец лета 1919 года Грузенберг в Одессе, затем, после недолгого пребывания в Севастополе, семья отправляется в Тифлис по приглашению старшего брата Оскара Осиповича – Матвея, известного в тамошних кругах адвоката. В самом конце 1919 года Грузенберг уехал в Константинополь, эту «пересадочную станцию» на пути в эмиграцию. Однако же оттуда Грузенберги отправляются не на запад, а в Батум по причинам вполне материальным: здесь Оскару Осиповичу обещано вполне пристойное жалованье как члену правления двух российских банков. Из Батума Грузенберги вновь переезжают в Тифлис и лишь в начале 1921 года отправляются в «настоящую» заграницу, через Берлин – в Париж, куда прибывают в апреле. В январе 1922 года Грузенберги переезжают в Берлин. Это обычный маршрут для многих эмигрантов того времени, так как жизнь в Берлине была гораздо дешевле. С 1923 года Грузенберги в Ницце. По-видимому, решающим мотивом для выбора нового места жительства послужили рекомендации врачей, нашедших у Оскара Осиповича процесс возвратного туберкулеза. Правда, эти рекомендации были забыты, когда весной 1926 года Грузенберг решает переехать в Ригу, где климат был, пожалуй, хуже берлинского. В Латвии, по сути, действует старое русское право, несмотря на формальные ограничения, есть возможность заниматься юридической практикой; здесь многочисленная русскоязычная колония и, наконец, – возможно, это стало решающим моментом, – Грузенберг является здесь едва ли не такой же звездой, как в России. Точнее, даже большей, ибо здесь он единственный юрист такого калибра, его почтительно именуют сенатором. Рижский период был, пожалуй, самым профессионально продуктивным в эмигрантской жизни Грузенберга. Однако проблемы со здоровьем берут свое, и в начале 1932 года он вынужден вновь переехать в Ниццу. Точнее, остаться во время планировавшейся как недолгая, поездки, лишившись почти всего своего имущества в Риге502502
  «Мне всегда тяжело дышать там, где меня неласково принимают»: О. О. Грузенберг / Публикация, вступ. ст. и примеч. В. И. Хазана // Современные записки. Париж, 1920–1940. Из архива редакции / Ред. О. Коростелев, М. Шруба. М.: Новое литературное обозрение, 2013. Т. 3. С. 443–449, 455.


[Закрыть]. Здесь, в Ницце, прошли последние годы его жизни. Здесь он скончался в декабре 1940 года503503
  Подробнее о Грузенберге см.: Б. О. О. О. Грузенберг – защитник в революционном трибунале: Из воспоминаний подзащитного // Новое русское слово. 1940. 31 декабря. № 10189. С. 2; вступительные статьи Е. М. Кулишера, И. А. Найдича, А. Я. Столкинда, И. Л. Цитрона в кн.: Грузенберг О. О. Очерки и речи. Нью-Йорк, 1944; Гольденвейзер А. А. Адвокат-боец: Памяти О. О. Грузенберга // В защиту права: Статьи и речи. Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1952. С. 241–252; Герман И. Я. Большой русский патриот: Памяти О. О. Грузенберга // Русская мысль. 1953. 14 ноября. № 606. С. 4; Вишняк М. В. О. О. Грузенберг // Русская мысль. 1956. 10 июля. № 923. С. 2–3; Ковальчук С. Рига в эмигрантских скитаниях Оскара Грузенберга // Евреи в меняющемся мире: материалы 3-й междунар. конф. Рига, 25–27 октября 1999 г. / Ред. Г. Бранновер, Р. Фербер. Рига, 2000. Т. III. С. 486–494. Наиболее полный биографический очерк о Грузенберге принадлежит В. И. Хазану – «Мне всегда тяжело дышать там, где меня неласково принимают»: О. О. Грузенберг. Публикация, вступ. ст. и примеч. В. И. Хазана // Современные записки (Париж, 1920–1940). Из архива редакции / Ред. О. Коростелев, М. Шруба. М.: Новое литературное обозрение, 2013. Т. 3. С. 431–458.


[Закрыть].

Маклаков в 1924 году, после отставки с дипломатического поста, возглавил Офис по делам русских беженцев при Министерстве иностранных дел Франции и одновременно был избран председателем русского Эмигрантского комитета. До конца своей долгой жизни он жил в Париже, занимаясь защитой интересов российских изгнанников504504
  Подробнее о Маклакове см.: Адамович Г. В. Василий Алексеевич Маклаков. Политик, юрист, человек. Париж, 1959; Карпович М. Два типа русского либерализма: Маклаков и Милюков // Новый журнал. Нью-Йорк, 1960. Кн. 60; Будницкий О. В. Нетипичный Маклаков // Отечественная история. 1999. № 2. С. 12–26; № 3. С. 64–80; Он же. Маклаков и Милюков: два взгляда на русский либерализм // Либерализм в России: исторические судьбы и перспективы. М., 1999. С. 416–428; Он же. В. А. Маклаков и «еврейский вопрос» // Вестник Еврейского университета. История. Культура. Цивилизация. 1999. № 1 (19). С. 42–94; Он же. Милюков и Маклаков: к истории взаимоотношений. 1917–1939 // П. Н. Милюков: историк, политик, дипломат. М., 2000. С. 358–383; Он же. Послы несуществующей страны // «Совершенно лично и доверительно!» Б. А. Бахметев – В. А. Маклаков: Переписка 1919–1951. Т. 1. М.; Стэнфорд, 2001. С. 16–114; Он же. Попытка примирения // Диаспора: Новые материалы. Вып. I. Париж; СПб., 2001. С. 179–240; Он же. В. А. Маклаков и журнал «Современные записки» // Вокруг редакционного архива «Современных записок» (Париж, 1920–1940). М., 2010. С. 203–232; Он же. В. А. Маклаков и В. В. Шульгин: друзья-противники // Спор о России: В. А. Маклаков – В. В. Шульгин. Переписка 1919–1939 гг. М., 2012. С. 5–42; Он же. В. А. Маклаков и М. А. Алданов. Политика и литература // «Права человека и империи»: В. А. Маклаков – М. А. Алданов. Переписка 1929–1957 гг. М., 2015. С. 5–44; и др.


[Закрыть].

И Маклаков, и Грузенберг много писали еще в России: Маклаков по большей части на общеполитические темы, Грузенберг – на юридические. Последний был в числе основателей газеты «Право», в которой редактировал совместно с В. Д. Набоковым уголовный отдел. В эмиграции оба сотрудничали в журнале «Современные записки», публиковались и в других изданиях; оба в 1930-е годы выпустили воспоминания: Маклаков – «Власть и общественность на закате старой России» (1936), Грузенберг – «Вчера» (1938). Вторая книга воспоминаний Грузенберга – «Очерки и речи» – вышла посмертно (1944) в Нью-Йорке; Маклаков в 1940–1950-е годы выпустил еще три книги воспоминаний («Первая Государственная дума» [1940, поступила в продажу в 1945], «Вторая Государственная дума» [1947], «Из воспоминаний» [1954]) и сборник своих речей (1949).

В их довоенных книгах отчетливо видна разница подходов и темпераментов. Воспоминания Маклакова, первоначально печатавшиеся в «Современных записках» (1929–1936) под названием «Из прошлого», аналитичны, в них много историософии и мало личного. Это в значительной степени сведение счетов со своим прошлым и, в особенности, со своей партией и ее лидером – П. Н. Милюковым. Маклаковские воспоминания вызвали много откликов и горячую полемику, временами переходящую на личность автора. Воспоминания Грузенберга – очень личная, даже эгоцентричная книга.

Известный юрист Б. Л. Гершун писал о книге Грузенберга своему коллеге по адвокатскому цеху А. А. Гольденвейзеру:

Милюков – страха ради иудейска – напечатал о ней восторженную рецензию505505
  См.: Милюков П. «Вчера» О. О. Грузенберга // Последние новости. 1938. 14 апреля. № 6228. С. 3.


[Закрыть]. Я прочел эту книгу. Лучше бы она не вышла. Очерки, посвященные воспоминаниям о делах, очень интересны, но они пропадают в автобиографии и в воспоминаниях о «великих людях», его друзьях – Короленко, Горьком, Кони. Язык – вымученный, любовь к «истинно-русским» оборотам речи и поговоркам […] – и повсюду Оскар, Оскар и Оскар, – некуда от него спрятаться.

Как вам нравится в первых строках – определение русского языка:

«Я полюбил этот удивительный язык: в ласке шелковисто-нежный, завораживающий; в книге – простой, просвечивающий до невозможности скрыть малейшую фальшь; в испытаниях борьбы – подмороженный, страстно-сдержанный».

И в таком стиле почти вся книга. Только там, где он рассказывает о делах, защитах, муках за подзащитных, – там язык натуральнее506506
  Письмо Б. Л. Гершуна А. А. Гольденвейзеру от 15 мая 1938. Цит. по: Будницкий О., Полян А. Русско-еврейский Берлин (1920–1941). М., 2013. С. 144.


[Закрыть].

Грузенберг своей самовлюбленностью и самоуверенностью раздражал многих. Но все же это была история и слава русской адвокатуры. И Гершун не выдержал – боясь обидеть знаменитого коллегу, написал о столь непонравившейся ему книге положительную рецензию507507
  Гершун Б. Грузенберг, как уголовный защитник (по поводу книги его воспоминаний «Вчера») // Последние новости. 1938. 1 сентября. № 6367. С. 4.


[Закрыть]. Однако книга Грузенберга, возможно именно в силу недостатков, очевидных интеллектуалам, но привлекательных для «широкой публики» – что может быть увлекательнее, чем «сага» о героическом адвокате, защитнике униженных и оскорбленных? – пользовалась успехом и полностью разошлась, что было не столь частым явлением в эмигрантской литературе. Тем паче что эта «сага», если вынести за скобки внушительное эго автора, не слишком грешила против истины. В результате Грузенберг получил даже некоторый доход от продажи тиража, что было немаловажно в не слишком блестящих финансовых обстоятельствах последних лет его жизни.

Грузенберг основал в 1929 году в Риге юридический журнал «Закон и суд». Это единственное специализированное юридическое издание, выходившее в Русском зарубежье (проблематика многих статей выходит за рамки чисто юридических вопросов): журнал выходил до 1938 года, всего вышло 90 номеров. Это все еще не изученный и не оцененный по достоинству памятник российской юридической мысли508508
  Единственная известная нам обзорная статья о журнале: Ковальчук С. Судьба журнала «Закон и суд» (1929–1938) // Балтийский архив: Русская культура в Прибалтике. Рига, 1999. Т. 4. С. 88–103.


[Закрыть]. Многие статьи, публиковавшиеся на страницах журнала, в особенности о правах национальных меньшинств, имеют, на наш взгляд, не только исторический интерес.

* * *

Маклаков и Грузенберг не были друзьями. Более того, знаменитый коллега раздражал Маклакова, как, впрочем, и многих других современников. Грузенберг был чрезвычайно эгоцентричен и самолюбив. Василий Алексеевич был довольно терпимым человеком и поддерживал хорошие (а иногда и приятельские) отношения с широким кругом людей, в том числе с теми, с кем серьезно расходился в политических взглядах. В политике он пытался понять правду другой стороны, не победить, а убедить оппонента. Однако же у него были и довольно устойчивые антипатии, нередко лишавшие его объективности, а то и терпимости. По нашим наблюдениям, в «большую тройку» его антипатий входили П. Н. Милюков, М. М. Винавер и О. О. Грузенберг.

Милюков в этом отношении лидировал с огромным отрывом от всех прочих. Винаверу в маклаковской переписке доставалось по большей части за его апологию 1-й Думы (Маклаков хоть и защищал ее депутатов на Выборгском процессе, однако считал их деятельность контрпродуктивной), да и за кадетскую ортодоксию в целом. Что же касается Грузенберга, то Маклакова прежде всего раздражали некоторые особенности его характера. В личной переписке Маклаков мог позволить себе быть гораздо более откровенным, чем в опубликованных текстах. Он писал своему ближайшему другу и конфиденту послевоенных лет Марку Алданову: «Беда Милюкова в том, что он хотел быть властью, вести за собой, хотя для этого у него не было достаточно данных. Оттого он любил лесть, поклонение, обожание. На это я насмотрелся, наблюдая его в партии, как лидера партии. И главное это вытекало не из убеждения в том, что его путь ведет к спасению, а из желания быть первым. В этом отношении у него было нечто общее с Грузенбергом»509509
  Маклаков – Алданову. 26 марта [1956] // BAR. Box 34.


[Закрыть].

В другой раз Маклаков писал о Грузенберге 15 лет спустя после его смерти тому же Алданову: «Если я назвал Ваш отзыв о моей статье „снисходительным“, так, во-первых, я делал поправку на Вашу дружбу, о чем и сказал; во-вторых, я вообще не Грузенберг, кот. находил, что его недостаточно хвалят»510510
  Маклаков – Алданову. 22 фев[раля] [1955] // BAR. 5–15.


[Закрыть].

Впрочем, Маклаков довольно откровенно писал о том, что его раздражало в Грузенберге, не только в переписке, но и в своей последней – и, на мой взгляд, лучшей книге: «Толстой про людей любил повторять чье-то изречение: „Всякий человек есть дробь, где числитель то, что он стоит, а знаменатель то, что он о себе думает“. И как ни велик был числитель у Чехова, его скромность и даже застенчивость этот числитель во много раз увеличивали.

Такое отношение к людям мне пришлось наблюдать у Толстого и с теми известными людьми, которых я, по их желанию, приводил с ним знакомиться: вспоминаю трех знаменитых адвокатов: Карабчевского, Грузенберга и Плевако»511511
  Маклаков В. Из воспоминаний. Нью-Йорк, 1954. С. 176–177.


[Закрыть].

Не касаясь Карабчевского (который совершенно смазал благоприятное поначалу впечатление сделанным им признанием, что он добился оправдания заведомого убийцы и считал это своим достижением) и Плевако, который Толстому понравился, приведем большой отрывок, посвященный встрече Грузенберга с маклаковским кумиром. Маклаков был довольно близок к Толстому со студенческих лет: именно его великий писатель избрал своим спутником для пеших прогулок по Москве. Позднее Маклаков бывал частым гостем в Ясной Поляне. Он пережил период увлечения толстовством; позднее, несмотря на то что избрал презираемую в целом Толстым профессию адвоката, не переставал восхищаться Толстым и, возможно, понимал его как человека, так же как смысл его учения, лучше других современников, да и потомков. Грузенберг пытался «образумить» писателя и растолковать Толстому неадекватность его учения, о чем сам позднее рассказал в печати512512
  Грузенберг О. Толстой и суд (Разговор с Л. Толстым в 1900 году) // Закон и суд. 1930. Сентябрь. № 13. Перепечатано в: Грузенберг О. О. Очерки и речи. Нью-Йорк, 1944. С. 142–148.


[Закрыть]. Неудивительно, что это вызвало раздражение Маклакова:

Грузенберг про свою встречу с Толстым сам рассказал в своей книге «Очерки и речи». Он ехал тогда из Севастополя с большого процесса, удачно прошедшего и, по его выражению, «его сердце было исполнено радости и гордости за защитников». В дороге ему пришлось прочесть в «Ниве» главы «Воскресения», где описывался суд над Катюшей Масловой, и он вознегодовал на Толстого за то, что тот «променял кисть гениального художника на перо публициста и моралиста». Он решил, не откладывая, увидать Толстого и спросить у него ответа на свои сомнения. По просьбе Грузенберга я его к Толстому привел и, как он сам в своей книге вспоминает, тотчас их оставил вдвоем. Разговор их происходил без меня. Грузенберг его описал. Это был один из вариантов того спора, который Владимир Соловьев с остроумием изобразил в своих «Трех разговорах», где оба собеседника ни до чего договориться не могут, ибо говорят о разных вещах. «Князь» там говорит с нетерпением: «Тысячу раз я слыхал этот аргумент», а г. Z ему отвечает: «Замечательно не то, что вы его слышали, а то, что никто ни разу не слышал от ваших единомышленников дельного или сколько-нибудь благовидного возражения на этот простой аргумент».

Подобный классический спор уже не мог Толстого интересовать. Он его слишком часто слыхал. В данном случае необычно было только то, что Толстой, всегда сдержанный и деликатный, на этот раз раздражился, и, по словам Грузенберга, ему «гневливо» ответил, хотя потом и «спохватился».

Неожиданную вспышку Толстого я себе могу объяснить, вспоминая, в каком настроении Грузенберг к нему шел. На то, что для Толстого было его «верой», религией, Грузенберг смотрел, как на неудачную публицистику; он шел к Толстому ее опровергнуть. Я помню, как Грузенберг тогда мне объяснил, зачем он хочет быть у Толстого. Я слишком хорошо такое желание понимал, чтобы нуждаться в «мотивировке» его. Но Грузенберг мне сказал, что о его приезде в Москву после громкого процесса на Юге говорили газеты, и что Толстой мог бы обидеться, если Грузенберг проедет через Москву, к нему не заехав. Такое опасение Грузенберга могло быть объяснено только тем его эгоцентризмом, которого не могли отрицать в Грузенберге даже близкие друзья его, и который от него часто отталкивал, несмотря на его талант, заслуги и многие хорошие стороны. В нем знаменатель был много больше числителя. Если Толстой в нем это почувствовал, это не могло не подействовать на него отрицательно. Недаром он мне ничего не сказал о своем с ним разговоре, и я понял, что Грузенберг пришелся ему не по душе513513
  Маклаков В. Из воспоминаний. C. 179–180.


[Закрыть].

Надо сказать, что и Грузенберг относился к своему коллеге по защите Бейлиса весьма неровно. Ему совсем не импонировало несколько скептичное, в толстовском духе, отношение Маклакова к их общей профессии, о чем Грузенберг упомянул в юбилейной речи по случаю 50-летия введения Судебных уставов514514
  Грузенберг О. О. О петроградской адвокатской громаде: [Речь произнесенная в юбилейном собр. петрогр. присяжных поверенных и их помощников]. Пг.: Юрид. кн. склад «Право», 1916. С. 29. Подробнее о полемике Маклакова и Грузенберга о роли адвокатуры см. в публикуемой ниже переписке и комментариях к ней.


[Закрыть]. Почти 20 лет спустя, после периода восхищения деятельностью Маклакова по защите интересов российских изгнанников, споров по вопросу о юридическом статусе эмигрантов, тяжелой ссоры и разрыва по в общем-то пустячному поводу, Грузенберг писал одному из редакторов «Современных записок» В. В. Рудневу: