Текст книги "Другая Россия. Исследования по истории русской эмиграции"

Однако главный «памятник» Кизеветтер воздвиг себе сам – более тысячи созданных им текстов, посвященных русской истории и культуре, увековечили его память лучше любого гранита.

* * *

Так называемый «массовый» читатель был надолго разлучен с творчеством Кизеветтера, а ведь большая часть созданных им текстов предназначалась именно для него. Разумеется, речь идет не о человеке с улицы, берущемся за книгу только в поезде или на пляже; чтение текстов Кизеветтера предполагает интерес к истории и (или) наличие элементарных знаний о прошлом своей страны. Многие тексты Кизеветтера писались не для профессионалов (хотя некоторые из них представляют собой не популяризацию, а вполне оригинальные исследования), а для обычных интеллигентных людей, для которых «толстый» журнал – традиционный предмет домашнего обихода. Почти все они и были первоначально опубликованы в «Русской мысли», которая была для интеллигентов начала века приблизительно тем же, чем «Новый мир» для шестидесятников.

А. В. Флоровский, характеризуя творчество Кизеветтера, писал, что

историк-исследователь сочетался в научно-литературном делании А. А. с историком-художником и прежде всего с портретистом-психологом. Отдавая много внимания архивным изысканиям и изучению законодательного материала и правовых и социальных явлений прошлого, А. А. питал в то же время в себе острое чувство интереса к живой человеческой личности, поскольку она действовала на исторической сцене… Портретная галерея, созданная А. А., и многосоставна, и многообразна. А. А. оставил и опыты портретов во весь рост, и легко начертанные силуэты, и работы в реалистическом духе, и нежные зарисовки пастелевыми красками. А. А. выступает здесь и с опытами портретов-анализов и портретов обобщающего характера994994
  Флоровский А. В. Биографический очерк. С. 186.


[Закрыть].

Читатель кизеветтеровских очерков без труда отличит «легко начертанные силуэты» от «портретов-анализов». В 1931 году в Берлине Кизеветтер издал книгу под названием «Исторические силуэты: Люди и события». Это был сборник очерков, включающих как собственно «портреты», так и исследования о пугачевщине, литературоведческие статьи о «Войне и мире» Л. Н. Толстого и «Горе от ума» А. С. Грибоедова и др. Сборник носил популярный характер, и Кизеветтер даже не счел необходимым снабжать включенные в него статьи научным аппаратом.

Кажется, собрание кизеветтеровских «исторических силуэтов», вышедшее более 20 лет тому назад, остается единственным опубликованным в постсоветский период995995
  Кизеветтер А. А. Исторические силуэты // Сост. и вступ. ст. О. В. Будницкого. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. 480 с.


[Закрыть]. Составленная автором этих строк книга996996
  Кизеветтер А. А. Исторические силуэты.


[Закрыть] не является повторением берлинского сборника. Составитель сохранил изящное кизеветтеровское название, но включил в данное издание только собственно биографические очерки, опубликованные Кизеветтером в разное время как в России, так и за границей. За исключением очерка о протопопе Аввакуме, все они посвящены деятелям XVIII – первой половины XIX века. Из берлинского сборника в книгу вошли только «портреты» Екатерины II и Потемкина.

Читатель сможет оценить сочетание краткости, отточенности стиля и строгой научности, свойственные «силуэтам» «кисти» Кизеветтера. Историка отличал жадный интерес к человеческой личности; его биографические очерки с блеском опровергают мнение, что «русская… история скучна и однообразна, что в ней не найти ничего, чем осмысливается и красится жизнь: ни сильных и энергичных людей, ни широких общественных движений, ни яркой драматической борьбы партий за свои интересы и идеалы»997997
  Кизеветтер А. А. Протопоп Аввакум. Ростов-на-Дону, 1904. С. 4.


[Закрыть]. Среди популярных очерков, включенных в эту книгу, выделяются объемистые исследования, посвященные оригинальной личности Федора Ростопчина, известного большинству современных читателей лишь благодаря «Войне и миру» Толстого, а также «двойной портрет» Александра I и его всесильного фаворита, «без лести преданного» А. А. Аракчеева.

Исследование Кизеветтера о знаменитом московском градоначальнике остается, по-видимому, до сих пор «последним словом» исторической науки. Психологически убедительным и исторически точным представляется мне кизеветтеровский анализ взаимоотношений Александра и Аракчеева: не фаворит оказывал дурное влияние на императора; он лишь чутко улавливал настроения своего сюзерена.

Читая Кизеветтера, надо иметь в виду, что его схема русской истории и, соответственно, оценка ее деятелей – последовательно либеральная. Этот последовательный либерализм Кизеветтера нередко вызывал раздражение оппонентов справа. Так, бывший пражский студент Кизеветтера, известный медиевист Н. Е. Андреев, передает мнение другого «пражского» историка, эмигранта Н. П. Толля, что Кизеветтер был «прежде всего кадетским оратором, а уже потом историком». Самому Андрееву

всегда казалась несправедливой оценка им ряда явлений, в частности в московском периоде отечественной истории, и его чрезмерная суровость в оценке мероприятий правительства, которая иногда представлялась странной. Получалось так, словно бы правительство России вовсе не заботилось об интересах страны998998
  Андреев Н. Пражские годы // Новый мир. 1994. № 11. С. 176.


[Закрыть].

Андреев, в частности, имел в виду резкую и, как ему представлялось, несправедливую рецензию Кизеветтера на книгу Р. Ю. Виппера «Иван Грозный», опубликованную в 1922 году. В данном случае лучше предоставить слово самому Кизеветтеру. В рецензии на книгу Виппера он писал:

Придавленные самодержавием идеализировали революцию. Обжегшись на революции, начинают идеализировать самодержавие. И, как всегда и во всем, тотчас же доходят до крайнего предела… Уж коли начал человек вздыхать по самодержавию, так подавай ему самодержавие по всей форме, не самодержавие Александра II, даже не Петра I, а, по крайней мере, самодержавие Ивана Грозного… Вот эту-то крайнюю форму самодержавия и начинают избирать предметом своих сердечных вздохов некоторые деятели, обжегшиеся на революционных мечтаниях999999
  Кизеветтер А. А. Панегирист Ивана Грозного // Сегодня (Рига). 1923. 4 августа. № 167.


[Закрыть].

Напомнив свидетельства современника о «людодерстве» Ивана Грозного, а также о других деяниях грозного царя, приведших Россию к смуте начала XVII века, Кизеветтер с иронией заключал:

Виппер хочет отдохнуть от тяжелых переживаний текущей действительности на светлых картинах исторического прошлого. Мы эту потребность понимаем. Но удовлетворять эту потребность нужно с большой осмотрительностью. Иначе можно попасть в неожиданное положение. Виппер избрал эпоху Ивана IV за образец мощи и славы России в противоположность ее теперешнему развалу. А на поверку выходит, что режим Ивана IV многими чертами живо напоминает приемы управления в России наших дней10001000
  Там же.


[Закрыть].

Кизеветтер как в воду глядел. В 1942 и 1944 годах книга Виппера была переиздана в СССР с включением цитат из работы И. В. Сталина, видевшего в Иване Грозном не худший образец для подражания, а оказавшийся вместе с Латвией в составе Советского Союза Р. Ю. Виппер стал академиком Академии наук СССР.

Кизеветтер действительно не жаловал российскую «историческую власть». Революция 1917 года не заставила его, как многих других эмигрантов, изменить свою оценку самодержавия. Успех большевиков он объяснял прежде всего тем, что

односторонне направленная социальная политика старой власти во второй половине 19-го столетия и первого десятилетия 20-го вызвала в… низах наклонность оказывать доверие тем, кто прикроет свои замыслы наиболее резким осуждением этой старой власти10011001
  Статья Кизеветтера «Общие построения русской истории в современной литературе» (Современные записки. 1928. № 37) цит. по: Вишняк М. В. «Современные записки»: Воспоминания редактора. СПб.; Дюссельдорф, 1993. С. 127.


[Закрыть].

Кизеветтер точно подметил, что «большевики под другими терминами воскрешают многие приемы старого порядка». Однако существенную разницу между ними он видел в том, что если «старый порядок вел Россию к бездне из-за политической слепоты», то «большевики сознательно и умышленно толкнули Россию в бездну, ибо в этом и состояла их задача». Кизеветтер писал Маклакову вскоре после смерти В. И. Ленина:

Умерший на днях в Москве дурак с самого начала своего эксперимента так и заявлял в печатной брошюре, что коммунизм в России невозможен, но Россия есть та охапка сухого сена, которую всего легче подпалить для начатия мирового социального пожара. Россия при этом сгорит; ну и черт с ней, зато мир вступит в рай коммунизма. Не меня надо убеждать в том, что у нашего старого порядка была куча смертных грехов. Но все же в подобной постановке вопроса о бытии России он повинен не был. Это – привилегия большевиков»10021002
  А. А. Кизеветтер – В. А. Маклакову. 6 февраля 1924. «Большевизм есть несчастье…» С. 16.


[Закрыть].

Впрочем, политика, несмотря на то что Кизеветтер был в нее глубоко вовлечен, все-таки не занимала главного места в его жизни. Сам он считал себя прежде всего ученым и писателем10031003
  Кизеветтер А. А. На рубеже двух столетий. Прага, 1929. С. 466.


[Закрыть]. Термин «писатель», который употребил Кизеветтер в своей автохарактеристике, очень уместен. Он был именно историком-писателем, а способность писать «просто и ярко», по словам одного из редакторов «Современных записок» М. В. Вишняка10041004
  Вишняк М. В. «Современные записки»: Воспоминания редактора. С. 126. Приведу характерный отзыв Кизеветтера на одну из статей, опубликованных в «Современных записках». Соглашаясь с автором статьи по существу, он восклицал: «Но Боже, как плохо написана его статья! Какой вымученный по изощренности стиль! Какие изысканнейшие словесные сплетения наполняют каждую фразу! Отчего писать стараются так, как никто не стал бы изъясняться в устной речи? Это дурной тон. Слова должны быть просты, метки и точны. И простыми, меткими и точными словами можно выражать весьма сложные и замысловатые мысли. А вот когда на несложную мысль напяливают бесконечные словесные завитушки, то получается дурной тон» (Письмо А. А. Кизеветтера М. В. Вишняку. 22 марта 1928 // Новый журнал. 1988. Кн. 172–173. С. 493).


[Закрыть], неизменно обеспечивала ему читательский успех. Стремление положить в основу «исторических характеристик и оценок… не гадание, а факты»10051005
  Кизеветтер А. А. Литературные отражения эпохи Александра I. «Горе от ума». Цит. по: Вандалковская М. Г. П. Н. Милюков; А. А. Кизеветтер. С. 276.


[Закрыть], безупречный вкус и чувство меры, свойственные Кизеветтеру, по праву принесли ему одно из первых мест в блестящем созвездии российских историков начала ХХ века.

ХОЗЯИН «РУССКОГО ДОМА» (Е. В. САБЛИН)

Так уж случилось, что формальным и неформальным представителем и лидером русской колонии в Англии на протяжении 30 лет был Евгений Васильевич Саблин. Между тем о жизни этого незаурядного человека известно его соотечественникам совсем немного. Это неудивительно. Биография дипломата-эмигранта была табу для советских историков; когда все табу на исторические сюжеты в России были сняты и начался невиданный бум интереса к истории русской эмиграции, материалы Саблина оказались наименее доступными: его бумаги находятся в Русском архиве в Лидсе, а также за океаном – в архивах при Колумбийском и Стэнфордском университетах в США. Да и истории русской колонии в Англии исследователи уделяли до обидного мало внимания.

Однако по порядку. Для начала – некоторые «анкетные» данные. Е. В. Саблин родился 20 октября 1875 года в Новочеркасске; после окончания Императорского Александровского лицея в 1898 году был причислен к Министерству иностранных дел. В 1899–1905 годах состоял при российской миссии в Белграде (с 1903 года – второй секретарь миссии), в 1905–1908-м – секретарь Генерального консульства в Танжере (Марокко), в 1908–1915-м – первый секретарь миссии в Тегеране, с 1915 года – первый секретарь посольства в Лондоне.

В 1917 году в жизни российского посольства, как и всей России, частицей которого являлось дипломатическое представительство в Лондоне, произошли драматические изменения. Накануне Февральской революции умер российский посол А. К. Бенкендорф; назначенный на его место бывший министр иностранных дел С. Д. Сазонов в должность так и не вступил. Временное правительство сочло его чересчур «реакционным» и отменило назначение. Поверенным в делах пока что стал Константин Дмитриевич Набоков, брат управляющего делами Временного правительства В. Д. Набокова и дядя будущей знаменитости – писателя В. В. Набокова. Саблин стал советником посольства, а после перевода Набокова в Норвегию в 1919 году руководил посольством в качестве поверенного в делах; в дипломатическом листе он значился как представитель бывшего Временного правительства (Representative of the late Provisional Government).

После признания Англией СССР де-факто в 1921 году Саблин утратил дипломатический статус, однако удерживал за собой здание посольства до 1924 года, когда дипломатические отношения между Англией и СССР были установлены в полном объеме.

Вынужденный покинуть здание посольства, Саблин приобрел в Кенсингтоне, посольском квартале Лондона, особняк по адресу: 27 Cromwell Rd. Особняк получил название «Русский дом». Саблин, пользовавшийся авторитетом и уважением и в кругах русской эмиграции, обычно раздираемой внутренними противоречиями, и среди британских дипломатов, был избран председателем Объединенного комитета русских организаций в Англии; он стал также представителем в Англии Нансеновского офиса по делам русских беженцев (при Лиге Наций был образован специальный комитет по делам беженцев под председательством знаменитого полярного исследователя Фритьофа Нансена).

Саблин фактически исполнял консульские обязанности по отношению к русским изгнанникам: выдавал различные справки, удостоверял личность, ходатайствовал о выдаче виз. Его официальный титул звучал следующим образом: представитель русской общины в Соединенном Королевстве, с пояснением, что он к тому же бывший поверенный в делах Российской империи в Великобритании (Representative of the Russian Refugees Community in the United Kingdom [Former Imperial Chargé D’ Affaires for Russia in Great Britain]).

Однако популярность среди соотечественников и, я бы даже рискнул сказать, их любовь обеспечила Саблину не только его официальная деятельность. «Русский дом», который ему помогала вести жена – Надежда Ивановна Саблина (урожденная Баженова, по отзывам современников редкая красавица) стал общинным центром, центром русской культуры в Лондоне. Саблин рассматривал особняк в «посольской слободе» как общее достояние общины. В доме располагалось Российское общество Красного Креста в Великобритании; здесь устраивались собрания, лекции и концерты. Здесь проводились Дни русской культуры: каких бы политических убеждений ни придерживались эмигранты, вряд ли среди них было много людей, не ценивших Пушкина. День рождения поэта и стал датой проведения праздников русской культуры, способствовавших, хотя и ненадолго, объединению эмиграции.

В «Русском доме» выступали И. А. Бунин, В. В. Набоков, М. И. Цветаева, Ф. И. Шаляпин… Саблины собрали ценную коллекцию картин, различных предметов старины. Характерно, что когда Русско-английская торговая компания, основанная еще в XVI веке при Иване Грозном, решила в 1933 году прекратить свою деятельность, не желая сотрудничать с большевиками, ее президент передал Саблину уникальное собрание царских портретов, подаренных за четыре столетия британским негоциантам.

К тому времени Russian House переехал в другой особняк, купленный Саблиным, – на сей раз по адресу: 5 Brechin Place.

Саблин, наделенный недюжинными журналистскими способностями и обладавший «легким пером», много писал: крупных русскоязычных газет в Англии не было, и он печатался в парижских «Возрождении», «Последних новостях», «России и Славянстве», рижской «Сегодня» и даже шанхайском «Времени». Обычные темы его публицистики – внутренняя политика Англии и международные отношения.

Саблин, разумеется, был убежденным противником большевистского режима. В 1931 году он совместно с другой видной представительницей русской эмиграции в Англии – А. В. Тырковой-Вильямс – составил текст обращения русских людей за рубежом по вопросу использования принудительного труда в Советской России и стал собирать подписи для отправки обращения в Лигу Наций. «Обращение к Лиге Наций» было опубликовано в «Возрождении» 21 июня 1931 года. Оно, как и другие протесты эмигрантов против сталинских репрессий, возымело весьма малое воздействие на западные правительства, заинтересованные в торговле с СССР, а с середины 1930-х годов – и в союзе с ним, в связи с нарастающей германской угрозой.

В середине 1930-х годов Саблин, все более опасавшийся, что возможная война Германии и Японии против СССР приведет не только к падению большевизма, но и к расчленению страны, начинает все более критически относиться к эмигрантским кругам, возлагавшим надежды на Гитлера как спасителя России от «ига 3-го Интернационала». Он прекращает сотрудничество в «Возрождении», наиболее отчетливо делавшем ставку на нацистов.

Любопытно, что бывшие российские дипломаты, сами того не ведая, в это время становятся своебразными консультантами советского руководства. Дело в том, что Совет послов, образованный российскими дипломатами в 1921 году, продолжал действовать, несмотря на то что все бывшие послы и посланники стали или представителями беженских общин, или частными лицами. Бывшие дипломаты продолжали поддерживать переписку и регулярно информировали председателя Совета послов В. А. Маклакова, жившего в Париже, о событиях в странах их пребывания, об отношении местных правительств и общественного мнения к СССР, анализировали международную обстановку.

Анализ, что особенно заметно задним числом, был высокого класса. Интересно было бы представить их реакцию, узнай они, что их письма ложатся на стол Сталину… Письма перехватывались и копировались советскими агентами; руководил их деятельностью знаменитый П. А. Судоплатов. Копии перехваченных писем, заверенные его подписью, рассылались членам Политбюро. Можно сказать, что во всяком случае с точки зрения историка работа агентов Разведуправления не пропала даром: в 1998 году Служба внешней разведки и Министерство иностранных дел России издали, по материалам архивов СВР и МИД, под редакцией тогдашнего министра иностранных дел Е. М. Примакова двухтомник «Чему свидетели мы были…», включающий переписку бывших дипломатов за 1934–1940 годы. Наиболее интенсивная переписка велась Саблиным и Маклаковым. Оба они смотрели на события с позиций России, которая «была и будет», независимо от того, какой режим в данный момент находится у власти.

Союз Гитлера со Сталиным, оформленный в августе–сентябре 1939 года, поверг Саблина в недоумение и заставил замолчать почти на два года. Однако с момента нападения Германии на СССР он занял однозначную патриотическую позицию и уже в начале июля 1941 года опубликовал в «Таймс» письмо, в котором выразил симпатии «погибающим на фронтах Иванам и Петрам».

Возможно, наиболее откровенно свою позицию в период войны Саблин изложил в письмах Борису Исааковичу Элькину, уроженцу Киева, известному адвокату, бежавшему от гитлеровцев сначала из Германии во Францию, а после начала войны перебравшемуся в Ирландию, затем в Англию и оставшемуся здесь навсегда. Письма Саблина Элькину обнаружены нами среди бумаг последнего в рукописном отделе Бодлеанской библиотеки в Оксфорде. Одно из них носит «исповедальный» характер и не только объясняет изменения в политической позиции Саблина, но и излагает принципы отношения дипломата к соотечественникам, обеспечившие ему поддержку и признание эмигрантской общины.

25 июня 1942 года Саблин писал Элькину:

Мы оба согласны что касается той позиции, которую должны были занять русские люди-эмигранты с момента нападения Германии на пределы нашего отечества. Относительно истинных мотивов Хитлера (нами сохранены особенности орфографии подлинника. – О. Б.) сомнений нет. Вы правильно формулировали, указав, что Германия напала на Россию чтобы ослабить и расчленить Русское Государство и т. д. и т. д. В этом отношении наше единомыслие полезно. Но затем начинается Ваша критика, в благожелательности коей я не сомневаюсь. Тем более ею дорожу. Вы пишете: «доказывая слишком много, Вы не усиливаете, а ослабляете убедительность и вес Ваших аргументов, ослабляете силу Вашей политической позиции». Употребляя фразу «доказывая слишком много» Вы, я полагаю, имеете в виду ту, скажем, настойчивость, ту, если хотите даже страстность, с которой я стараюсь доказать англичанам, с одной стороны, наличие эволюции режима в России, с другой – наличие неких полезных «завоеваний» (английское слово: ачивмент) имевших место в результате революции в России. Вы правы. «Примите исповедь мою, – себя на суд Вам отдаю».

Я покинул Россию для службы ей заграницей, когда мне было 22 года. Ныне мне без малого 67 лет. Следовательно, 45 лет моей жизни я провел вне пределов отечества. За эти 45 лет время проведенное мною в отпуску – в России – можно определить в общей сложности тремя–четырьмя годами. Итого заграницей я провел 43 года – весьма значительный период моей жизни, и несмотря на это я не объиностранился. Я не только сохранил свою русскость, я ее углубил весьма и весьма значительно. Обстановка служения в наших заграничных установлениях этому, конечно, не способствовала. Служба в различных наших Посольствах и Миссиях во многих отношениях не всегда казалась мне удовлетворительной именно в смысле сохранения русскости. Что более всего меня поражало, чтобы не сказать возмущало, это отсутствие в среде состава наших заграничных агентов, как дипломатических, так и консульских, патриотизма, любви к отечеству, патриотическаго горения. На эту тему я мог бы написать целую книгу богато иллюстрированную примерами. Я не буду распространяться на тему о том, как плохо были оборудованы наши дипломатическия учреждения, как небрежно велась в них работа, как неудачен бывал состав, как часто большинство наших дипломатов, от мала и до велика, не знали своего отечества, как часто они то обангличанивались, то офранцузивались, то обиспанизировались и т. д. в зависимости от страны, где им приходилось служить. Вы слишком молоды и вряд ли имели возможность в прошлом, до революции, много бывать заграницей и соприкасаться с нашими заграничными представительствами. Нормальное отношение наших Послов и Посланников и в особенности состава таких учреждений к соотечественникам заграницей было… презрительно-отрицательное. Такая фраза как «эти ужасные соотечественники» до сих пор еще звучит в моих ушах, когда канцелярский служитель докладывал о приходе того или другого посетителя-русского – проживавшаго или приехавшаго в тот или иной город, где пребывало наше дипломатическое учреждение. У многих Послов сложилась привычка просто не принимать таких соотечественников, а поручать прием секретарям, которые, в свою очередь, также всегда пытались сплавить такого соотечественника какому-нибудь нештатному чину Посольства или Миссии. До Посла обыкновенному русскому человеку, очутившемуся заграницей было нелегко добраться. Должен сознаться, что такое поведение моих коллег вызывало во мне сильнейшую реакцию, выражавшуюся в том, что я стал «искать» соотечественников заграницей с целью быть им приятным или полезным. С местными колониями я всегда поддерживал самыя близкие отношения. Правда, колонии были незначительны. Русские в общем мало жили вне пределов своего отечества. В Лондоне, напр[имер], до 1914 года проживало не более пятидесяти человек, не считая, конечно, громадной еврейской бедноты, которая жила в Уайтчапеле. Когда я служил в Вене, туда наезжали русские. И как только из газеты я узнавал о приезде тех или иных, будь то «бояре» или «пролетарии», я тотчас же являлся к ним, посылал им мою визитную карточку и уподоблялся Городничему, который посетил Хлестакова чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие и т. д. и т. д. И так было повсюду, где я служил. И таким образом завязались очень крепкия дружбы с людьми, которых, если бы я вел себя как мои коллеги, я никогда бы не узнал. Наступила революция. В Июле 1924 года вся русская колония – тогда нас здесь было свыше десяти тысяч – единогласно избрала меня своим представителем запечатлев это письменным актом, который я передал в Форейн Оффис. Это единственный в своем роде документ, ибо против него не поступило возражений и в моем новом звании «Представителя колонии» я был официально признан Британским Правительством.

Оглядываясь назад, не стесняясь могу сказать, что услуг колонии я оказал много, и в этой моей деятельности я находил много удовлетворения. Так шли годы. Наступила новая война. Вступила в нее и Россия в результате Германскаго нападения. Наши переживания оказались более сложными, чем это можно было ожидать. Моя позиция с момента первого выстрела германской пушки по России стала для меня ясной. Появилось мое письмо в «Таймс». Некоторые соотечественники сразу же ополчились против меня, формулировав это свое неодобрение моей позиции так: «Саблин упустил случай промолчать. Да кроме того никто ведь и не уполномочивал его выступать от имени колонии. Собраний не было. Впрочем, ведь революции Саблин не испытал, он был в Лондоне в то время как большевики нас терзали, он большевистских зверств не видел и т. п.» Появились протесты, и даже письменные. Имело место заседание, на котором было выражено мнение, что «Саблин поклонился Сталину» и т. д.

Почти прекратив всякую политическую деятельность в момент возникновения мировой войны я возобновил ее – в доступных мне скромных размерах – как только Германия напала на Россию. Я счел необходимым сделать несколько публичных выступлений, прочесть несколько докладов и т. п. Опять послышались восклицания: «Зачем это, и что сим достигается» и т. п., т. п. … Но мог ли бывший русский дипломат, имевший за собою интересную карьеру поступить иначе? Мог ли он, что называется, беречь свое здоровье и уйти в полнейшее небытие?.. Думаю, что не мог. Соотечественники тем временем плохо переваривали события и, что называется, заблудились. Они не могли забыть ни потерянных серебряных ложек, ни Хитлеровскаго антисемитизма, ни Нюрнбергских выкриков по адресу большевиков. Они верили, что Хитлер спасет Россию от коммунизма, что лучше уж под немцами, чем под большевиками и т. п. Они не читали «Моей Борьбы» и политически обнаружили поразительную примитивность и неосведомленность. И вот тут-то и началась моя РЕАКЦИЯ на эти настроения соотечественников. Чем больше кричали они Хейль Хитлер, тем более заявлял я о моем стопроцентном Сталинизме. Вы представить себе не можете, что мне приходилось выслушивать на эти темы. Вышло так, что среди моих английских друзей оказалось также много так называемых анти-большевиков и людей, опасавшихся проникновения коммунизма в Англию в случае успеха русских войск. Вот фраза, которую мне постоянно приходилось выслушивать от моих клубных приятелей: «пусть эти два бандита (Хитлер и Сталин) сожрут друг друга»… Они не стесняясь мне это говорили думая, что доставляют удовольствие так наз[ываемому] «белому русскому». А меня это невероятно злило. У меня нутро переворачивалось от этих упрощенных и эгоистических соображений. И мне – в виде реакции – хотелось им сказать: «я буду рад, если в результате победы русских войск в число Советских республик будут включены: английская Советская Социалистическая республика, Шотландская С. С. Р., Валлийская С. С. Р., и Ирландская С. С. Р.».

В письме Элькину от 20 февраля 1944 года Саблин, раздраженно реагируя на кулуарные высказывания некоторых британских экспертов относительно опасности сталинского империализма, и вовсе предрек, что «советская дипломатия покажет еще англичанам так наз[ываемую] Кузькину Мать!»10061006
  Подробнее о позиции и деятельности Е. В. Саблина в годы войны и после ее окончания см.: Будницкий О. «Советская дипломатия покажет еще англичанам <…> Кузькину мать!» (Из истории «советофильства») // Диаспора: Новые материалы. Вып. VII. Париж; СПб., 2005. С. 510–550.


[Закрыть].

19 августа 1944 года верхние этажи здания «Русского дома» зацепила и взорвалась неподалеку, как писал Саблин, немецкая «крылатая бомба», очевидно ракета ФАУ. Много ценного имущества погибло. Н. И. Саблина была вынуждена переселиться за город, однако сам бывший дипломат «остался на посту», охраняя уцелевшее.

Победное завершение войны принесло не только радость, но и жестокое разочарование: надежды на эволюцию советского режима не оправдались. Надо сказать, что питал их не только Саблин. Так, в Париже 12 февраля 1945 года группа эмигрантов во главе с В. А. Маклаковым нанесла визит в советское посольство: в ходе двухчасовой встречи «стороны» обменялись речами и выпили за победы Советской армии и даже, по предложению адмирала М. А. Кедрова, бывшего командующего флотом у П. Н. Врангеля, – за здоровье «маршала Сталина». Однако если эмигранты говорили о примирении, то советский посол А. Е. Богомолов требовал безоговорочной капитуляции эмигрантов.

Вскоре в советской зоне оккупации начались аресты эмигрантов и их депортация в СССР. Такая участь постигла и брата Е. В. Саблина – Николая, моряка, бывшего капитана императорской яхты «Штандарт». Н. В. Саблин жил в Румынии, политикой давно не занимался, и его арест, так же как и аресты сотен других изгнанников, был произведен в «профилактических» целях. Евгению Васильевичу не было суждено узнать, что его брат будет вывезен в СССР и приговорен к 20 годам заключения. В 1955 году, после смерти Сталина, ему позволят вернуться в Румынию. Однако три года спустя уже румынские коммунистические власти приговорят Н. В. Саблина, которому шел 78-й год, к 28 годам заключения за «деятельность против общественного строя». Он умрет в тюрьме в 1962 году на 82-м году жизни.

Столкновение с реальной советской политикой быстро заставило протрезветь большинство эмигрантов и убедило их, что эволюция сталинского режима существовала лишь в их воображении.

Саблин, пока позволяло здоровье, продолжал верой и правдой служить соотечественникам. Инсульт вывел его из строя на несколько месяцев, однако, несколько оправившись после удара, он вновь писал ходатайства в Home Office, хлопотал о российских изгнанниках. Благодарные «подопечные» устроили 17 августа 1948 года скромное празднование 50-летнего служебного юбилея Саблина: 17 августа 1898 года выпускник Александровского лицея впервые переступил порог Министерства иностранных дел.

2 мая 1949 года Е. В. Саблин скончался.

В одном из последних писем Б. И. Элькину, от 8 августа 1948 года, как бы чувствуя приближение конца и подводя итог своей деятельности, Саблин писал, что находит «одно утешение»: он неизменно защищал интересы соотечественников.