Текст книги "Другая Россия. Исследования по истории русской эмиграции"

«ПЕРВАЯ ЛЕДИ» ЛОНДОНСКОЙ ЭМИГРАЦИИ (А. В. ТЫРКОВА)10071007
  Будницкий О. В. «Первая леди» лондонской эмиграции // Знание – сила. 2003. № 4. С. 109–114.


[Закрыть]

По случаю своего 70-летия 26 ноября 1939 года Ариадна Тыркова-Вильямс получила много поздравлений из разных стран. Одно из них прислала из Парижа Тэффи: «Вы самая умная, самая талантливая и самая сильная духом женщина, которую довелось мне встречать на моем жизненном пути, – признавалась популярнейшая писательница русской эмиграции, – прошу Вас верить в искренность моих слов, я ведь не очень щедра на восторги…»

Такие слова из уст скептической и язвительной Тэффи дорогого стоят. Впрочем, в своих восторгах она была не одинока. Художнику Мстиславу Добужинскому, встречавшему Тыркову еще в блистательном Санкт-Петербурге эпохи Серебряного века, она запомнилась как «необыкновенно красивая женщина с огненными глазами и горячей речью».

Более 20 лет провела Тыркова в Англии. Прибыла она сюда в марте 1918 года, имея за плечами жизнь, которой, по насыщенности событиями и страстями, могло бы хватить на десятерых. Вряд ли кто-нибудь, и прежде всего она сама, мог бы подумать, что судьба отведет ей еще почти полвека, что пройдут они в трех странах – Англии, Франции и США, что главные ее книги еще только будут написаны…

Жизнь Ариадны Владимировны Тырковой почти пополам разделяется на российский и эмигрантский периоды. Она родилась в помещичьей семье в Новгородской губернии. Ее предки получили вотчину еще за участие в походах воеводы Скопина-Шуйского в период Смутного времени, закончившегося воцарением Романовых. Жизнь поначалу складывалась вполне традиционно. После окончания гимназии в Петербурге студентка математического отделения Бестужевских курсов в возрасте 21 года вышла замуж за инженера-кораблестроителя Адольфа Бормана, родила двоих детей – сына Аркадия и дочь Соню.

Первые годы положение жены успешного инженера ее увлекает. Борманы много выезжают, бывают в театрах, танцуют. Однако, почти как в сказке, через «магические» семь лет Ариадна Тыркова резко меняет свою жизнь. Ей не хочется быть только «женой своего мужа». Молодая женщина разводится с мужем и, оставшись с двумя детьми на руках, начинает зарабатывать средства к существованию литературным трудом: Тыркова публиковала статьи и фельетоны в провинциальных газетах. «Печатали охотно, платили мало», – подытожила она позднее начало своей журналистской деятельности.

Однако со временем она становится все более популярным автором, читатели уже ждут фельетонов А. Вергежского (псевдоним Тырковой). Постепенно она пробивается и на страницы столичной печати. Однако успешную журналистскую карьеру прервали политические страсти. Она пошла на демонстрацию в поддержку студентов, была арестована на улице и просидела в тюрьме десять дней. В протоколе о ее освобождении, составленном жандармским офицером, говорилось: «Десять дней сидения в Литовском Замке зачесть наказанием за праздное любопытство».

Следующий арест в 1903 году был уже отнюдь не только за любопытство – Тыркову арестовали на границе за провоз в Россию нелегального издания либералов – газеты «Освобождение». Ее судили и приговорили к 2,5 года тюремного заключения. Получив отсрочку по состоянию здоровья, Тыркова бежала за границу, прихватив с собой обоих детей. Что привело ее в оппозиционный лагерь? Полвека спустя, после Второй мировой войны она писала в своей книге воспоминаний:

Теперь, после того, что терпит Европа, чем болеет Россия, я иначе отношусь ко многому, что тогда происходило, в чем я так или иначе участвовала. Мне виднее стали наши слабости, ошибки, заблуждения. Но я не отрекаюсь от своего прошлого, от основных идеалов права, свободы, гуманности, уважения к личности, которым и я по мере сил служила.

Уважение к личности и самодержавный режим были несовместимы. Неудивительно, что Тыркова оказалась в числе его противников. За границей она обосновалась в Штутгарте, в семье мужа своей одноклассницы Нины Герд – редактора «Освобождения» Петра Струве. Тыркова принимала самое деятельное участие в подготовке газеты. Здесь окончательно оформилась ее приверженность политическим идеалам либерализма, политической и индивидуальной свободы.

Будучи за границей, Тыркова воспользовалась случаем и съездила в Женеву навестить еще одну свою гимназическую подругу – Надю Крупскую. Визит оказался не из приятных. С мужем Крупской, который, очевидно, в представлениях не нуждается, у нее сразу зашел резкий спор о марксизме. Ленин пошел ее проводить до трамвая. По пути спор продолжался. На прощание Ленин, то ли в шутку, то ли всерьез, заметил:

– Вот погодите, таких, как вы, мы будем на фонарях вешать.

Тыркова засмеялась:

– Нет, я вам в руки не дамся.

– Это мы посмотрим, – ответил Ленин.

Серьезность намерений Ленина проверить не удалось: к счастью, они больше никогда не встречались.

За границей произошла и еще одна удивительная встреча, определившая жизнь Тырковой на последующие четверть века, – с новозеландцем Гарольдом Вильямсом, российским корреспондентом одной из английских газет. Вильямс в совершенстве знал русский язык – увлекаясь толстовством, он выучил его по «Анне Карениной». Кроме русского, он знал еще около 50 языков и был даже автором грамматики одного из них – полинезийского. В России Вильямса звали Гарольд Васильевич. Впоследствии Тыркова вышла за него замуж. Поступок на первый взгляд не очень осмотрительный – ведь он был ее младше на семь лет. Но брак оказался на удивление счастливым.

В ноябре 1905 года после амнистии Тыркова возвращается в Россию. Начинается ее «звездный период». В 1906 году ее избирают в ЦК Конституционно-демократической партии – главной партии российских либералов, она становится заведующей партийным бюро печати. До 1917 года, когда в ЦК была избрана графиня С. Н. Панина, Тыркова была единственной женщиной в высшем партийном органе. Властную и решительную Тыркову называли «единственным мужчиной в кадетском ЦК».

В 1912 году она становится первой женщиной – главным редактором ежедневной газеты «Русская молва». Ей удалось привлечь в газету немало крупных писателей – в частности, литературным отделом заведовал Александр Блок.

Как-то уже в последние годы своей жизни в Вашингтоне, отдыхая на скамейке в тенистом парке, Тыркова случайно разговорилась с молодой женщиной, которая оказалась женой советского дипломата. Разговор шел, разумеется, на «нейтральные» темы. Тыркова спросила, кого из писателей и поэтов начала ХХ века знают в Советском Союзе. Молодая женщина назвала несколько имен.

– Кроме Маяковского, они все бывали у меня, – заметила Тыркова.

«Дипломатша» растерянно переспросила:

– То есть как бывали?

– Ну просто пили у меня чай, – пояснила Тыркова с усмешкой.

Кроме публицистики, Тыркова отдала дань беллетристике. Ее рассказы и романы печатаются в лучших журналах того времени – «Вестник Европы» и «Русская мысль». Отдельными изданиями выходят сборники ее прозы «Жизненный Путь» и «Ночь», книга очерков «Старая и новая Турция», в «Русской мысли» был опубликован ее большой роман «Добыча».

Особая сфера деятельности Тырковой – борьба за эмансипацию женщин. Она была одним из лидеров российских феминисток, много писала по «женскому вопросу», «гастролировала» по России с лекциями. Однажды В. В. Розанов, позвонив ей по какому-то делу и узнав, что Тыркова отправилась в лекционное турне, иронически заметил: «Ну вот, опять отправилась баб на дыбы поднимать». На самом деле, требуя равных прав для женщин, Тыркова отнюдь не была в этом отношении экстремисткой, как не была «крайней» и в политике. Борьба за права женщин вполне сочеталась у нее с приверженностью семейным ценностям. Она была редким образцом преданной дочери, жены и матери. В 1926 году она умудрилась «вытащить» из Советской России свою 87-летнюю мать, которая провела в семье дочери в Лондоне последние годы жизни. О близости с детьми говорит такой любопытный факт: только с 1918 года она отправила сыну более трех тысяч писем!

Во время Первой мировой войны Тыркова участвовала в организации помощи раненым, ездила на фронт, писала оттуда корреспонденции в одну из самых популярных в России газет – «Биржевые ведомости». После Февральской революции она была избрана в Петроградскую городскую думу и стала там лидером кадетской фракции. После Октябрьской – сразу же вступила на путь борьбы с большевизмом; под угрозой ареста в марте 1918 года с мужем и дочерью выехала из Петрограда в Англию через Мурманск.

Начался английский период жизни неугомонной Ариадны Владимировны…

В отличие от многих других Тыркова прибыла на берега Альбиона не как эмигрантка, а как английская подданная. «Но я не могу не быть русской, – писала она позднее баронессе Марии Врангель. – Да и муж мой Dr. Harold Williams, или как его звали русские, Гарольд Васильевич Вильямс, прожил в России 14 лет, отлично говорил по-русски, знал Россию лучше многих русских и любил ее до конца своей жизни».

Чуть ли не на следующий день после приезда Тыркова и Вильямс были приглашены за город на завтрак у редактора влиятельной «Дэйли кроникл» Роберта Дональда. После завтрака хозяин привел их «на чай» к премьер-министру Д. Ллойд Джорджу. Семейным споуксменом пришлось выступать Вильямсу, по той простой причине, что Тыркова еще не знала английского. О том, какие смутные представления были в головах британских государственных деятелей о происходящем в России, говорит следующий эпизод.

Ллойд Джордж считал, что следует договориться с Троцким, который, по его мнению, в то время являлся единственным государственным человеком в России.

Вильямс заметил по этому поводу:

– Не знаю, какой Троцкий государственный деятель, но он враг Англии.

– Откуда вы это знаете? – быстро спросил Ллойд Джордж.

– От самого Троцкого. Он мне об этом сообщил, – невозмутимо ответил Вильямс.

Тыркова занялась разъяснением происходящего в России (разумеется, в ее понимании) англичанам. Вместе со всемирно знаменитым русским историком и археологом академиком М. И. Ростовцевым на средства крупного предпринимателя Н. Х. Денисова она организовала в Лондоне Комитет освобождения России. Комитет издавал листовки, брошюры, рассылал в газеты сведения о России, являлся телеграфным агентством всех белых армий по очереди: адмирала А. В. Колчака, генералов А. И. Деникина, Е. К. Миллера и Н. Н. Юденича. Комитет издавал политические журналы: «Русская жизнь» (Russian Life) и «Новая Россия» (New Russia). В 1918 году Тыркова написала, по-видимому, первую в мире книгу о русской революции. Это была история первого года русской революции, с февраля 1917-го до февраля 1918 года. Книга, озаглавленная «От свободы к Брест-Литовску», сразу была выпущена на английском: From Liberty to Brest Litovsk. By Ariadna Tyrkova Williams (Macmillan & Co. London, 1919).

В те дни Тыркова писала:

Я считаю потерянным тот день, когда я ничего не сделаю для России. Хотя бы шаг, хотя бы слово, новое знакомство, лишнее повторение задач и мыслей. Там в плену моя мать, как же я могу не собирать силы, чтобы освободить ее. Как я могу не думать днем и ночью только об этом.

После отъезда председателя Комитета освобождения России Ростовцева в США, где он стал профессором Йельского университета, комитет фактически возглавила Тыркова. Деятельность комитета продолжалась и после поражения белых армий. Но интерес к России падал, средства истощились, и в 1929 году комитет был ликвидирован.

В 1919 году Тыркова вместе с мужем последний раз попали на Русскую землю, но уже на юг, на территорию, контролируемую Добровольческой армией, куда Вильямс был послан газетой Times как военный корреспондент. Когда Деникин был разбит, чету Вильямсов вместе с русскими беженцами английское командование эвакуировало в Константинополь. Затем они вернулись в Англию – теперь уже «всерьез и надолго».

В это время она пишет свой последний роман – и одну из первых художественных книг о русской революции. Это, по ее словам, «роман из русской жизни начала большевизма». В главных героях легко угадываются сама Тыркова и Вильямс. Книга была написана по-русски и называлась поначалу «Василиса Премудрая». Однако она вышла лишь в английском переводе в 1921 году под названием «Полчища тьмы» (Hosts of Darkness. By Ariadna & Harold Williams. Constable, 1921). Мужа, переводчика и «щедрого собеседника», как она его впоследствии назвала, Тыркова считала соавтором этого текста.

«Общественный темперамент» Тырковой определил ее центральную роль в жизни русской колонии в Англии. И не только в Англии. В Лондоне по ее инициативе сразу после врангелевской эвакуации (в ноябре 1920 года из Крыма в Турцию и Сербию было вывезено не менее 130 тыс. чел.) Тыркова организовала Общество помощи русским беженцам вне Англии, бессменной председательницей которого она состояла вплоть до середины 1930-х годов. При ее ближайшем участии в 1923 году российскими эмигрантами был создан Объединенный русский комитет, куда вошли все неполитические русские организации в Лондоне. Это был едва ли не первый почин согласованной работы в эмиграции. Эти и другие организации, созданные русскими эмигрантами, оказывали помощь беженцам – прежде всего, конечно, материальную.

Приходилось заботиться и о материальном положении семьи. Вильямс по возвращении из России потерял работу. Его прогнозы о скором падении большевизма не оправдались; репутация как политического эксперта и обозревателя оказалась подорванной, и, естественно, его никто более не хотел держать в штате. Поскольку Вильямс никогда не был «добытчиком», пришлось Тырковой, как и 20 лет назад, содержать семью литературным трудом, да и вообще быть, по ее выражению, «семейным антрепренером». Тем более что с ней жила дочь с мужем, а в самом начале 1922 года родилась и первая внучка – Ариадна.

Однако обстоятельства неожиданно и чудесным образом изменились. Весной 1922 года Вильямс был приглашен в Times на должность редактора иностранного отдела, да к тому же стал и постоянным автором передовых статей. Его колоссальная эрудиция и умение ясно и последовательно излагать мысли оказались востребованными.

Теперь семья могла позволить себе снять большой дом на Тэйт-стрит в Челси. Дом Тырковых-Вильямсов стал литературно-политическим салоном, в котором бывали видные британские и российские политики, писатели, артисты. Счастливый и почти безоблачный период закончился 18 ноября 1928 года, когда после скоротечной болезни умер Вильямс. Ему сделали операцию, когда это уже не имело смысла. Тыркова осталась жить в Англии.

Делом ее жизни стали две книги: одна – о покойном муже, другая – о Пушкине. Книга о Вильямсе, озаглавленная ею «Cheerful Giver» («Щедрый собеседник»), вышла в 1935 году в Лондоне. Над книгой о Пушкине она работала 20 лет…

Но пока – о «газетной» работе Тырковой в 1920–1930-е годы. Ее главной темой стала Англия. Англия во всех ее проявлениях и мелочах. О различных аспектах английской жизни Тыркова написала десятки, если не сотни статей. Она публиковалась в берлинском «Руле», парижском «Возрождении», рижской «Сегодня». Об интенсивности ее работы свидетельствует такой факт: только в газете «Сегодня» за неполные полтора года (1939–1940) 70-летняя к тому времени журналистка напечатала 56 статей!

Наряду с политическими статьями Тыркова писала на «бытовые» темы, рассказывая «рядовому» читателю об английских детях, школьниках, студентах, женщинах, рабочих, священниках, государственных деятелях и членах королевской семьи. Тыркова писала о цветах, о скачках, об университетах и школах. Это не «книжное» описание Англии, а живые разговоры и зарисовки с натуры.

Вот, к примеру, фрагмент из одного ее «Письма из Англии». «Письмо» посвящено «жилищному вопросу». Наверное, современного лондонца позабавят следующие строки, написанные в январе 1926 года:

Квартира в пять спален в хорошем квартале ценится фунтов в 400 в год и больше. А дом можно найти за 200, включая немалые городские налоги. При этом квартирные дома выстроены без всякого умения экономить место и свет. Половина комнат обычно темные, окнами в узкие дворики.

Так и хочется послать английских архитекторов на выучку к нашим русским, или вообще, к строителям квартир на Континенте. Кстати, и отоплять жилища, может быть, они научились бы.

Тыркова рассказывала своим парижским читателям:

Мне недавно пришлось обедать в доме миллионеров, бедная хозяйка, у которой на шее висело целое состояние, ежась в своем черном кружевном платье сказала:

– Это ужас, как у нас холодно.

Ей, англичанке до мозга костей, кажется, что холод в доме такое же стихийное явление, как холод на улице.

Однако газетная работа рассматривалась Тырковой все-таки как нечто второстепенное. Главным в ее жизни, повторим, стала книга о Пушкине. Она увлекалась идеей написать его биографию еще в 1917 году. И – трудно себе представить! – оказавшись на некоторое время в Москве после большевистского переворота, умудрялась находить время, чтобы работать в отделе рукописей Румянцевского музея (впоследствии переименованного в библиотеку имени Ленина; теперь, вместо того чтобы вернуть библиотеке имя ее основателя, ее «перекрестили» в Российскую государственную библиотеку).

Стиль ее работы можно представить по одному из фрагментов письма к сыну от 23 июня 1927 года: Аркадий спрашивал о романе Пушкина с Марией Раевской. «Так много об этом пустяков написано, – откликалась на вопрос Тыркова. – Надо их все забыть и остаться только с Пушкиным и с ней».

Первый том «Жизни Пушкина», охватывающий 1799–1824 годы, был издан по-русски в Париже в 1929 году. Книга получила очень хорошие отзывы в прессе. Возможно, лучший и самый краткий из них остался неопубликованным: Саша Черный прислал ей свою книгу с надписью: «Автору благородной и сердечной книги о Пушкине».

Работа над вторым томом, также завершенным в Англии, потребовала еще 10 лет. Однако вышел он лишь в 1948 году, тоже в Париже. К тому времени Тыркова уже 10 лет как жила во Франции. Приехав в конце 1939 года погостить к сыну, который жил в Медоне близ Парижа, она застряла здесь в связи с войной. А потом так и осталась жить в семье сына, окруженная всеобщей заботой, да и сильно привязавшись еще к одной внучке – Наташе. Во время войны бывшей «новгородской помещице», как она себя иронически называла, приходилось иногда подрабатывать довольно экзотическим для цивилизованной Европы способом: она собирала рыжики и продавала их полуголодным французам, не умевшим жить на «подножном корму». После войны она еще несколько раз приезжала в Англию, а в 1951-м вместе с семьей сына перебралась в США.

Тыркова отнюдь не превратилась в бабушку, доживающую свой век в окружении чад и домочадцев. Ее творческой продуктивности мог бы позавидовать любой литератор в расцвете физических сил. В 83-летнем возрасте она выпускает в свет книгу воспоминаний «На путях к свободе» (1952); в 85-летнем – новый том мемуаров «То, чего больше не будет» (1954); во второй половине 1950-х годов в журнале «Возрождение» печатается третий том – «Подъем и крушение». И это не считая многочисленных статей и огромной переписки. На 92-м году жизни она публикует воспоминания о Льве Толстом («Возрождение», ноябрь 1961 года). По-видимому, это была ее последняя прижизненная статья.

12 января 1962 года на 93-м году жизни Ариадна Тыркова-Вильямс скончалась в Вашингтоне.

Она отнюдь не относилась к тем эмигрантам, кто возлагал надежды на эволюцию советской власти. Но все-таки в 1945 году в ее письмах проскальзывает надежда, что, может быть, ее «Пушкин» будет издан в Москве. Тогда этого не случилось и не могло случиться. Полвека спустя интерес к «трудам и дням» Тырковой вспыхнул у нее на родине. Статьи о ней появились едва ли не во всех вновь издаваемых энциклопедиях. Были опубликованы ее дневник и обширная переписка. В отличном (не чета «бумажным» нью-йоркским и лондонским) издании вышли две книги воспоминаний. Наконец, в юбилейный пушкинский год в серии «Жизнь замечательных людей» была переиздана ее «Жизнь Пушкина».

Возвращение состоялось.

ВНУЧКА ПРЕЗИДЕНТА ПРИ ДВОРЕ ИМПЕРАТОРА (ЮЛИЯ КАНТАКУЗЕН-СПЕРАНСКАЯ)

Представьте себе книгу, в которой рассказывается о судьбе женщины, родившейся в Белом доме, поскольку ее дед был в то время президентом США; начавшей выходить в свет при дворе австрийского императора и нередко вальсировавшей под аккомпанемент Иоганна Штрауса; познакомившейся в Риме с русским гвардейским офицером, потомком византийских императоров и внуком графа М. М. Сперанского и после недельного головокружительного романа решившейся выйти за него замуж; женщине, принятой при русском дворе и в высшем петербургском свете, прожившей в России почти 20 лет и бежавшей из нее, с массой приключений, вскоре после революции… Не правда ли, все это кажется как-то уж очень «чересчур» и похоже на «русско-американскую фантазию» в стиле позднего Никиты Михалкова?

А теперь, в посрамление скептикам и маловерам, позвольте представить: княгиня Юлия (Джулия) Кантакузен, графиня Сперанская, урожденная Грант. Родилась в июне 1876 года в Белом доме, Вашингтон, округ Колумбия; дед – генерал Улисс Грант, герой Гражданской войны между Севером и Югом 1861–1865 годов, президент США в 1869–1877 годах; если хотите взглянуть на дедушку будущей княгини, достаньте из-под матраса купюру в 50 долларов с портретом сурового бородатого генерала-президента; понятно, что американцы чтут его как одного из главных героев национальной истории, хотя, по-видимому, меньше, чем Бенджамина Франклина (100 долларов), но зато больше, чем Эндрю Джексона (20 долларов), Александра Гамильтона (10 долларов) и Авраама Линкольна (5 долларов); впрочем, может быть, зависимость здесь обратно пропорциональная: ведь на купюре достоинством в 1 доллар изображен не кто иной, как сам Джордж Вашингтон.

Отец Юлии, генерал-майор Фредерик Грант (1850–1912), тоже был фигурой примечательной, человеком активным и непоседливым; начав и закончив свою карьеру в армии, он успел повоевать с индейцами на Западе и поучаствовать в войне с Испанией в 1898 году; он побывал инженером и комиссаром полиции в Нью-Йорке; попробовал свои силы, и, видимо, не вполне удачно, в бизнесе; пять лет (1888–1893) был послом США в Австро-Венгрии и нередко охотился вместе с императором Францем-Иосифом. Его дочь, закончившая школу в Вене и представленная императору, именно здесь дебютировала в большом свете.

Пять лет спустя после окончания дипломатической карьеры отца Юлия, путешествуя со своей тетушкой по Европе, познакомилась в Риме с князем Михаилом Кантакузеном, временно прикомандированным к российскому посольству, пока он приходил в себя после полученной на скачках травмы. Михаил был потомком по прямой линии византийского императора Иоанна Кантакузена и внуком, по материнской линии, М. М. Сперанского; поскольку мужская линия рода Сперанских прервалась, титул, как это было тогда принято, передавался по женской. Таким образом молодой гвардеец и выпускник Александровского лицея был одновременно и князем, и графом. По этому поводу почему-то приходит на ум рассказ А. Ф. Кони, воспроизведенный в дневнике К. И. Чуковского: знаменитый юрист угодил в 1919 году в ЧК, и допрашивавший его юный следователь никак не мог уразуметь, как это возможно – быть одновременно и академиком и профессором: «Для Вас – невозможно, а для меня – возможно», – отрезал в конце концов Кони.

Однако вернемся в Рим 1898 года; через неделю после знакомства с князем Юлия с тетушкой уехали во Францию; здесь, в Канне (как будто для того, чтобы придать происходящему еще более «кинематографический» оттенок), их «настиг» князь и сделал формальное предложение, которое было благосклонно принято. Если у читателя хотя бы на минуту возникла мысль о разорившемся потомке знатного рода, желающем поправить свои дела путем женитьбы на богатой американке, то вынужден его опять разочаровать – Гранты были небогаты; впрочем, небогаты (хотя, конечно, и не бедны) были и Кантакузены. Так что со стороны князя это чистой воды увлечение; что касается Юлии… Возможно, к увлечению блестящим кавалергардом примешивалось и желание уехать из «провинциальной», по европейским понятиям, Америки и вернуться к тому образу жизни, которым она была «отравлена» в Вене. Заметим, кстати, что в России к этому времени она никогда не была.

Свадьбу сыграли 25 сентября 1899 года в Ньюпорте, на Род-Айленде; среди гостей был, естественно, цвет американского общества; Юлия была очаровательна, а жених, кстати, облачен в парадный кавалергардский мундир. Ну а затем молодые прибыли в Россию и началась без малого двадцатилетняя жизнь внучки президента Гранта в России; протекала она между Петербургом, где Юлия была принята при дворе, имением Буромка в Полтавской губернии и дачей в Ялте. Юлия родила князю троих детей; съездила за эти годы пару раз на родину и, по-видимому, не скучала и не жалела о своем выборе.

Все было бы замечательно, если бы как раз в эти годы не приключились две войны – Русско-японская и Первая мировая, и три революции – в 1905–1907 и дважды – в 1917-м (впрочем, некоторые историки считают, что в 1917 году на самом деле была одна революция, а то, что случилось в октябре, – это никак не революция, а переворот; ну, современникам от этого было не легче). Первая мировая сразу же и сильно ударила по семье Кантакузен; в одном из первых боев князь Михаил, командовавший соединением из трех эскадронов кавалергардов, был тяжело ранен, но в течение двадцати минут оставался в строю, опасаясь, что отсутствие командира повлияет на дух солдат; затем он потерял сознание от потери крови; его однополчанин барон Пилар фон Пильхау вынес князя на себе из боя, а затем первую помощь ему оказал… ветеринар, ибо врач не мог оставить других раненых. Кантакузену повезло – он выжил, был доставлен в Петроград и удостоился посещения и часовой беседы с императором. Позднее Кантакузен вернулся в строй, был назначен командиром кирасирского полка и позднее опять-таки лично Николаем II произведен в генерал-майоры и причислен к свите его величества.

Далее – кризис власти, убийство Распутина, падение монархии, июльское выступление большевиков в Петрограде, затем выступление, с другой стороны и с другими целями, генерала Корнилова, наконец, октябрь 1917 года и стремительное распространение советской власти по всей стране… В общем, «блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…». Еще более блажен, кто успел вовремя его в эти роковые минуты покинуть. Я имею в виду отнюдь не уход в вечность, а возможность физически покинуть смертельно опасные места в смертельно опасное время, проще говоря, убежать. Кантакузенам, к счастью, это удалось; тем более, что бежать им было куда. В начале 1918 года после множества приключений им удалось выбраться из России и перебраться за океан. Это вовсе не означало, что генерал-гвардеец струсил; узнав о начавшемся вооруженном сопротивлении большевикам, он в 1919 году поехал в Сибирь и вступил в армию адмирала А. В. Колчака; однако несколько месяцев спустя был направлен обратно в США представлять интересы Верховного правителя. Вскоре выяснилось, что представлять уже некого. В мае 1920 года Кантакузен перестал получать жалованье от российского посольства в Вашингтоне, потеряв последнюю формальную связь с российской государственностью. Белое дело было проиграно; пришлось думать о семье и о себе.

Что же касается Юлии, то она служила Белому делу пером, публикуя в «Сатердей ивнинг пост» статьи и воспоминания, посвященные русскому прошлому и настоящему; уже в 1919 году они были собраны в книгу и изданы, естественно, на английском, под названием «Революционные дни: Романовы и большевики. 1914–1917» (Бостон, 1919; 2-е изд. Лондон, 1920). Вскоре в другое издательство, Чарлза Скрибнера, был направлен второй том мемуаров – «Моя жизнь здесь и там» (Нью-Йорк, 1921). В этом томе рассказывалось о жизни автора с детства до Первой мировой войны. Возможно, ее небывалая литературная активность объяснялась и вполне материальными причинами – Кантакузены бежали из России «в чем были», а литературные гонорары позволяли сводить концы с концами.

Чем мемуары интересны? Во-первых, написаны они были по горячим следам событий, когда чтение других текстов еще не успело наложиться на восприятие этих событий. Во-вторых, они написаны женщиной, причем женщиной неглупой и наблюдательной; а у женщин бывает свой взгляд, весьма отличный от взгляда разных революционных и контрреволюционных героев, никогда не забывающих о «суде истории». А видела (и слышала) она весьма много. В-третьих, кажется, М. М. Бахтин писал, что культуру можно понять только со стороны, то есть человек, живущий «внутри» культуры, не может, по определению, описать ее особенности. Взгляд Юлии Грант-Кантакузен тем и интересен, что он одновременно и «со стороны», и «изнутри». Наконец, в-четвертых: вы когда-нибудь слышали о такой захватывающей истории?

Восемьдесят лет спустя, в декабре 1999 года, как точно указано на титульном листе книги, мемуары Юлии Кантакузен были сведены в один том (за основу взяты «Революционные дни», к ним добавлены главы из «Моей жизни здесь и там», сокращены, надо полагать, повторы и публицистика) и вышли в свет в издательстве The Lakeside (Озерный край) Press в Чикаго, в серии The Lakeside Classics. В этой серии начиная с 1903 года издательство выпускает одну книгу в год. Первой была издана «Автобиография» Бенджамина Франклина.

Само издание заслуживает отдельного разговора. Это изящный томик карманного формата объемом 450 страниц; книга снабжена многочисленными иллюстрациями, воспроизводящими фотографии, плакаты, портреты, в том числе из архива Гуверовского института при Стэнфордском университете, Библиотеки Конгресса, Чикагского исторического общества, личного архива семьи Кантакузен. Читатель может увидеть Юлию Кантакузен начиная с 1903 года и года примерно в три, и в девяносто; я бы рекомендовал взглянуть на ее фотографии и портреты «посередине»; князю Кантакузену было чем увлечься. Разумеется, «представлены» и сам князь Михаил, и всякие «великие мира того» по обе стороны океана.

В заключение – о второй половине жизни четы Кантакузен; они, разумеется, имели преимущество перед другими эмигрантами; собственно, Юлия никак не подходила под понятие эмигрантки – она вернулась к себе домой; правда, свой личный «дом» надо было возводить заново. Михаил принял американское гражданство и был устроен в семейном бизнесе родственников жены по материнской линии; бывший кавалергард занялся выращиванием апельсинов во Флориде, а затем, в середине 1920-х годов, стал вице-президентом First National Bank в Сарасоте. В 1934 году супруги разошлись; Михаил женился во второй раз; он умер в 1955 году. Юлия после развода уехала в Вашингтон; она вела отдел путешествий в «Сатердей ивнинг пост» и время от времени писала в «Женском журнале» (Ladies’ Home Journal). Замечу, что она не забывала о стране, где прошли, вероятно, лучшие и, безусловно, самые бурные годы ее жизни. Она активно участвовала в деятельности различных обществ помощи русским эмигрантам вскоре после своего вынужденного возвращения в Америку; ее дом служил местом встреч русских и позднее. Скончалась Юлия Кантакузен 4 октября 1975 года в возрасте 99 лет.