Текст книги "Другая Россия. Исследования по истории русской эмиграции"

Осуждая, как всегда, деятелей Февральской революции, не сумевших соблюсти баланс между правами человека и правами государства, что привело к разрушению российской государственности, Маклаков напоминал, что Октябрьскую революцию не без оснований называли контрреволюцией. С точки зрения соблюдения прав человека это был гигантский шаг назад.

Очевидно, что изложенные выше рассуждения Маклакова определяли, что его «примирение» с советской властью было на самом деле невозможно, а также обозначили рубеж, отделявший его от просоветски настроенных кругов эмиграции. Не случайно редакция «Русских новостей», очевидно финансировавшихся посольством и вскоре принявших откровенно просоветский характер, сочла необходимым снабдить статью Маклакова предисловием. В предисловии говорилось, что его статья «пропитана вся идеями политического индивидуализма и либерализма, поборником которых автор был с самых студенческих лет, за которые он сражался в России во время самодержавия и как член Государственной Думы, и которым он остается верен до конца»783783
  Русские новости. 1945. 25 мая.


[Закрыть].

Редакция снисходительно поучала престарелого либерала:

Между тем, ставить сейчас проблему о взаимоотношениях личности и государства в духе идей политического либерализма 19-го века, это значит закрывать глаза на эволюцию современного государства. Жизнь ушла вперед и выдвинула новые формулы и решения. Самый вопрос осложнился. Наряду с проблемой защиты прав ЧЕЛОВЕКА, возникла проблема защиты прав уже не ЛИЧНОСТИ, а социальных и экономических ГРУПП. Самый вопрос о взаимоотношениях государства и личности стал ставиться не только как «антиномия» этих двух начал, но и в плоскости их солидарности и согласования их интересов.

В подтверждение этих слов редакция ссылалась на «официальную советскую доктрину», гласящую, что «непримиримого контраста между индивидуумом и коллективом, между интересами отдельной личности и интересами коллектива не имеется и не должно быть. Его не должно быть, так как коллективизм социализм не отрицает, а совмещает индивидуальные интересы с интересами коллектива. Социализм не может отвлекаться от индивидуальных интересов»784784
  Там же.


[Закрыть].

Газета начинала оправдывать беспощадную характеристику, которую позднее ей дал Дон-Аминадо:

«Русские новости» 45-го года, бесцеремонно провозгласившие себя идейными продолжателями «Последних новостей», поклонившиеся до земли, распластавшиеся, расплющившиеся в лепешку перед гениальным Сталиным, наводнившие столбцы безоговорочно-советского листка статьями возрожденского молодца и немецкого наймита Льва Любимова и фельетонами ухаря-перебежчика Николая Рощина, – и все это под редакцией Ступницкого, и при директоре-распорядителе, ученом агрономе Волкове, да при благосклонном участии, – правда, только поначалу, – потом многие сообразили и одумались, – многих иных, именитых и знаменитых… до всего этого, благодарение судьбе, Милюков не дожил785785
  Дон-Аминадо. Поезд на третьем пути. С. 299.


[Закрыть].

Если для новообретенных поклонников советского строя защита прав личности отступала на второй план по сравнению с интересами «групп населения», то Маклаков, напротив, полагал, что «вопрос, как современное государство должно защищать „права человека“, как в этой антиномии установить приемлемое для всех равновесие, есть основная проблема государственной жизни со времен древних республик до современного кризиса». Ключевым моментом он считал даже не объем прав человека, а гарантии от произвольного их нарушения. «И рабы в старину могли быть сыты и быть этим довольны, но, поскольку их сытость зависела от „воли“ и от „милости“, будь то богатых и сильных господ, будь то представителей государственной власти, они оставались рабами, которые прав не имели и потому не имели защиты». Аналогия была достаточно прозрачной.

Однако Маклаков исходил из предположения, что целью советской власти не является все же воспитание «рабов». Иначе зачем она вспомнила о правах человека в конституции 1936 года? «Зачем же тогда эта власть кладет так много усилий на распространение просвещения в народных низах?» Василий Алексеевич все-таки оставался неисправимым «законником». Он выискивал в советской системе ростки нового, подчас весьма наивно. Так, он полагал, что местные Советы могли бы стать школой самоуправления, подобно земству. Впрочем, возможно, это был его традиционный прием – стать поначалу на точку зрения противника, чтобы затем незаметно обратить его в свою веру. По отношению к советской власти он пытался проводить (вполне теоретически) меры, которые, по излюбленному им выражению П. Б. Струве, должны были повести к «оздоровлению власти». Он считал, что надо «не разрушать созданное с трудом государство, а пренебреженные „права человека“ защищать в рамках его».

В то же время Маклаков точно определил сердцевину советской системы, указав, что в ней находится «партия, та единственная, привилегированная партия, которую изобрела Советская Россия и которая уже после нее перешла в другие тоталитарные государства. Здесь был опасный соблазн для создания аристократии, требующей повиновения. Это самый уязвимый пункт советской системы; в этот интересный вопрос, – решил все-таки ограничить себя Маклаков, – во всей полноте я входить не могу».

Признавая, правда, в значительной степени гипотетически, эволюцию советской власти в сторону большего соблюдения прав человека, Маклаков относительно темпов этой эволюции иллюзий не строил.

Признавая новый строй, как он сложился в России, не покушаясь его отрицать, эмиграции со стороны гораздо виднее, что в его жизни нарушает правильное соотношение – государства и личности и в какой мере государство чужие «права» уважает. Эмиграции нужно только оставаться собой. Она изменит своему назначению, если перестанет чувствовать себя частью России и не решится «печаловаться» за положение в ней «человека»786786
  Маклаков В. А. Советская власть и эмиграция // Русские новости. 1945. 25 мая.


[Закрыть].

Советской власти такие «печальники» были не нужны; неудивительно, что отношение к Маклакову в посольстве быстро стало прохладным. После появления статьи контакты советских дипломатов с Маклаковым прекратились. «Они, по глупости, сочли ее вызовом», – писал позднее Василий Алексеевич Е. В. Саблину787787
  Маклаков В. А. – Саблину Е. В. 27 апреля 1946 // HIA. Maklakov. 12–1.


[Закрыть]. В данном случае Маклаков явно недооценил советских дипломатов. Его статью они сочли вызовом совершенно справедливо, как бы субъективно ни расценивал ее сам автор.

П. А. Берлин писал 20 мая 1945 года из Парижа Б. И. Николаевскому в Нью-Йорк об участниках «визита», что среди них «крупный политический человек только Маклаков, но он сдал за эти кромешные четыре года, оглушающее действие которых трудно преувеличить. Да он и всегда отличался безволием и о нем теперь еще более, чем когда-либо, можно сказать словами мужика у Успенского – „хороший барин, но без твердости безо всякой“»788788
  Берлин П. А. – Николаевскому Б. И. 20 мая 1945 // HIA. Mark Vishniak Collection. Box I-А.


[Закрыть].

Через пять дней «барин» проявил твердость, опубликовав свой «манифест» в «Русских новостях».

Поздней весной и в начале лета 1945 года Маклаков и люди, разделявшие его надежды и иллюзии, начинают более реалистично оценивать положение в Советской России и намерения советской власти. «Пришлось мне видеть нескольких здешних красноармейцев, попавших в плен, когда союзники высадились в Нормандии, – писал Маклакову Саблин. – Народ приятный, но по совести не могу сказать, чтобы уезжали на родину с энтузиазмом»789789
  Саблин Е. В. – Маклакову В. А. 29 мая 1945 // HIA. Maklakov. 11–30.


[Закрыть]. «Мое бюро не знает отбою от советских людей, которые умоляют их перевести в беженцы, – откликнулся Маклаков. – Еще больше таких, которые к нам с этим не обращаются. Словом, в то время, как значительная часть эмиграции стремится туда, тамошние оттуда бегут»790790
  Маклаков В. А. – Саблину Е. В. 11 июня 1945 // Там же.


[Закрыть]. Надо ли говорить, что это явно противоречило представлениям Маклакова об «эволюции» советской власти.

Очевидно, что попасть в плен при высадке союзников в Нормандии могли красноармейцы (точнее, бывшие красноармейцы), служившие или, скорее всего, выполнявшие вспомогательные работы в вермахте (так называемые «добровольные помощники» или хиви). Понятно, что на родину им совсем не хотелось. Однако принцип обязательного возвращения в СССР, независимо от желания или нежелания самих людей, распространялся на всех советских граждан, оказавшихся в ходе войны за его пределами. Соглашения об этом были подписаны СССР, США и Великобританией в феврале 1945 года в ходе Крымской (Ялтинской) конференции. Позднее аналогичные соглашения были подписаны СССР и с другими странами. Подавляющее большинство советских граждан (военнопленных, остарбайтеров, коллаборационистов) находилось на территории Германии и Австрии, однако немало их оказалось и в Великобритании, существенно больше – во Франции. В конце 1944 года во Франции было около 94 тыс. советских граждан – военнослужащих вермахта, остарбайтеров (в основном на территории Эльзаса и Лотарингии), военнопленных, включая бежавших из мест заключения и примкнувших к партизанам или даже вступивших в армию генерала де Голля. Особую группу составляли женщины, вышедшие замуж за французов. Во Францию была направлена специальная группа представителей Уполномоченного Совнаркома СССР по делам репатриации в составе 49 человек во главе с генерал-майором В. М. Драгуном, приступившая к работе 10 ноября 1944 года791791
  Арзамаскин Ю. Н. Тайны советской репатриации. М., 2015. С. 71, 74.


[Закрыть].

Саблину пришлось убедиться в том, что советская власть от своих прежних принципов отступать не склонна, на примере родного брата. В августе он получил письмо от своей невестки из Бухареста, в котором та сообщала, что еще 28 декабря 1944 года на квартиру к брату Е. В. Саблина, Николаю, явились «чины НКВД при Красной армии и увезли его в неизвестном направлении». «Иначе говоря, – вполне логично заключал Саблин, – в направлении нашего любезного отечества. С тех пор он пропал без вести… Брат мой давно уже стал румынским подданным и стоял во главе одной из румынских типографий… Все это очень прискорбно, в особенности если принять во внимание возраст моего брата – 65 – и болезненное состояние. Он прослужил всю свою жизнь на императорской яхте „Штандарт“. Политикой не занимался, хотя я вполне допускаю, что он и громил большевиков»792792
  Саблин Е. В. – Маклакову В. А. 26 августа 1945 // HIA. Maklakov. 11–31.


[Закрыть].

На самом деле Николай Саблин политикой, хотя и довольно давно и не слишком активно, занимался: редактировал выходившую в Бухаресте в 1933 году «беспартийную» эмигрантскую газету «Голос Бухареста». К тому же за ним числился еще один грех: в годы Гражданской войны он служил у красных в Балтийском флоте и в 1920 году бежал в Румынию. Почему Николай Саблин не предпринял попытки скрыться, неизвестно. Возможно, надеялся, что «дела минувших дней» забыты, к тому же, учитывая его совсем не юный возраст, полагал, что вряд ли представляет интерес для советских спецслужб. Однако его вывезли в СССР, и 1 декабря 1945 года Особое совещание НКВД приговорило его за «измену родине» к заключению в лагере на 20 лет.

Н. В. Саблин отбывал срок Карагандинской области. В 1954 году его освободили досрочно по болезни и 15 мая 1955 года передали представителям Румынии. Однако 18 марта 1958 года на 78-м году жизни Саблин был арестован румынскими властями и приговорен к 28 годам заключения за «государственную измену» и «деятельность против общественного строя». 20 января 1962 года Николай Саблин умер в румынской тюрьме793793
  Павлова Т. Ф. Николай Саблин. Десять лет на императорской яхте «Штандарт» // Отечественные архивы. 2010. № 1. С. 102–106.


[Закрыть].

Дебаты по поводу «визита», а главное, об отношении к советской власти велись, в основном в эпистолярной форме, еще несколько месяцев. Впрочем, споры об отношении к советской власти и о ее способности к эволюции продолжались в эмиграции вплоть до конца этой власти. Переписка могла бы составить увесистый и весьма любопытный том. Приведу некоторые довольно верные соображения, высказанные знаменитым архивистом и «кремленологом» Борисом Николаевским в письме к Маклакову от 4 июля 1945 года. Комментируя статью Маклакова в «Русских новостях», Николаевский писал:

Вы правильно подмечаете слабое место Ваших собственных построений: роль компартии, – но Вы утешаете себя и др. замечанием о том, что партия есть подчиненный элемент государственной власти. Это неправильно: государство, вот кто играет подчиненную роль в этих взаимоотношениях. Партия создает власть в государстве, партия назначает всех ответственных работников госуд[арственного] аппарата, партия контролирует этот аппарат на каждом шагу. Госуд[арственный] аппарат насилия целиком в руках партии и проводит задачи, поставленные последнею794794
  Николаевский Б. И. – Маклакову В. А. 4 июля 1945 // HIA. Maklakov. 11–3.


[Закрыть].

Николаевский признавал, что в Советской России происходят сложные социальные процессы; несомненно, в стране масса недовольных. «Но несомненно также, что аппарат со Сталиным во главе, – совершенно точно замечал Николаевский, – никаких уступок не делает, власть из рук даже в небольшой части не выпускает; наоборот, мы здесь имеем совершенно точные указания на подготовку к дальнейшему закреплению режима. Внешняя политика великодержавности одно из средств отвлечения внимания некоторых слоев от проблем внутреннего преобразования»795795
  Там же.


[Закрыть].

В этом же письме Николаевский походя высказал весьма любопытные соображения о внешней политике Сталина. Он считал, что понять ее можно «лишь подходя к ней с мерками Данилевского, К. Леонтьева и Хаусхофера».

Если правильно было определение Ленина, как «Маркс, исправленный на Бакунина», то еще более правильно, что Сталин, это Ленин, исправленный на Леонтьева и Хаусхофера: социальные процессы он берет не под углом формирования движения масс, а формирования новой элиты, – элиты госхозяйственного тоталитарного государства, а революции стремится проводить сверху, силами вооруженных и по-военному дисциплинированных армий796796
  Там же.


[Закрыть].

Год спустя после посещения советского посольства Маклаков констатировал: «Линия советов пошла иначе, чем мы все надеялись, это всем ясно. Ясно и то, что соответственно этому меняются и наши к ним отношения. Но т. к. все это еще в состоянии перемен, и в неустойчивом равновесии, то нет надобности занимать публику рассказами о своих переживаниях»797797
  Маклаков В. А. – Саблину Е. В. 26 февраля 1946 // HIA. Maklakov. 12–1.


[Закрыть].

Иными словами, Маклаков не собирался делать каких-либо заявлений относительно разочарования в возможности примирения с советской властью и, соответственно, об ошибочности своих надежд и бесполезности визита в советское посольство.

Постепенно эта история стала забываться. Реанимировало интерес эмигрантской общественности к «визиту» дело невозвращенца В. А. Кравченко, выпустившего ставшую сенсацией книгу «Я выбираю свободу» и обвиненного французскими коммунистами в клевете на Советский Союз. Дело дошло до суда, и на процессе, проходившем в Париже в 1949 году и привлекшем внимание всего мира, адвокат Блюммель, представлявший интересы французской компартии, в качестве доказательства клеветнического характера книги Кравченко сослался на посещение эмигрантами в феврале 1945 года советского посольства. Это, по мнению адвоката, служило признанием того хорошего, что сделала советская власть, и, соответственно, косвенным доказательством несправедливости разоблачений Кравченко в отношении этой власти.

Один из редакторов парижской «Русской мысли», в то время придерживавшейся правой ориентации, В. А. Лазаревский предложил Маклакову выступить со статьей или письмом в редакцию на страницах газеты по поводу заявления Блюммеля и дезавуировать свои высказывания четырехлетней давности.

Маклаков объяснил причины своего отказа:

Ведь Вы знаете сами, что на прежней позиции, кроме Ступницкого, из нас никто не стоит. Надежда, что после войны Советы изменят политику, оказались ошибкой, которую мы разделили с Черчиллем и Рузвельтом. Ваши единомышленники в этом были дальновиднее нас. Но если я не упорствую в этой ошибке, и могу о ней даже жалеть, то за нее не краснею, т. к. никаких недостойных причин она не имела. Поэтому я отказываюсь приносить в ней покаяние; кроме того, каяться можно близким друзьям, духовнику, а не публике через газеты798798
  Маклаков В. А. – Лазаревскому В. А. 16 июня [1949] // HIA. Maklakov. 21–5.


[Закрыть].

Маклаков предложил Лазаревскому, чтобы кто-либо из корреспондентов газеты взял интервью у председателя Объединения русской эмиграции для сближения с Советской Россией А. С. Альперина, который, соответственно, высказался бы по поводу слов Блюммеля, а заодно и разъяснил настоящий смысл «хождения», так же как нынешнее отношение к этому эпизоду его участников. Альперин проект интервью подготовил, однако интервьюер не явился, а вместо интервью в «Русской мысли» появилась статья, имевшая, по словам Альперина, «характер не столько запроса, сколько допроса». В результате текст интервью Альперина, вместе с его письмом А. Ф. Керенскому, разъясняющим обстоятельства появления интервью, был опубликован 17 июля 1949 года в нью-йоркском «Новом русском слове» под заглавием «Еще не поздно». Ровно месяц спустя, 17 августа, интервью было перепечатано в «Русской мысли», положив конец публичному «выяснению отношений».

Альперин заявил: «…то хорошее, что советская власть стремилась ввести в России, проводилось ею такими приемами, что тонуло в массе худшего зла. Потому начиная с октября 1917 г. к политике советской власти мы относились с безусловным и безнадежным осуждением». Исключение составил период войны, когда советская власть пошла на союз с демократиями Запада и сделала, как казалось издалека, некоторые уступки, хотя бы и вынужденные. На этой почве возникла идея о дальнейшей эволюции советской власти. «Нам казалось, – пояснял Альперин, – что мы переживаем глубочайший исторический момент, когда является шанс на выздоровление всего мира и на возвращение русского народа на путь демократий. Для того, чтобы можно было идти этим путем, нужно было содействовать устранению того, что в прошлом нас разделяло, и могло в дальнейшем мешать взаимному пониманию»799799
  Еще не поздно // Русская мысль. 1949. 17 августа.


[Закрыть].

Для этого и было создано Объединение; правда, признавался Альперин, деятельность Объединения была фактически прекращена, едва начавшись, ибо «тотчас по окончании военных действий все становилось яснее, что советская власть не желает эволюции, а возвращается к тактике угнетения народа и насилию над всей жизнью страны. С такой властью, при таких ее приемах, контакта быть не могло… Мы, конечно, в наших ожиданиях обманулись, как сами народы России обмануты были в своих. Едва ли кто-нибудь может этого теперь не понимать»800800
  Там же.


[Закрыть].

Таким образом, «инцидент» был окончательно исчерпан. Что же касается попытки примирения, то задним числом очевидно, что она была обречена на провал. Косметические изменения, на которые вынуждена была пойти советская власть в годы войны, некоторые эмигранты приняли за сущностные, за начало долгожданной эволюции, «нормализации». В этом они были не одиноки, и речь не только об эмигрантах: на перемены после победоносной войны рассчитывали и советские люди. Эти надежды довольно быстро рассеялись: коммунистический режим, а если точнее – Сталин, вовсе не собирался меняться. Первые робкие признаки «эволюции» стали заметны лишь после его смерти801801
  Будницкий О. В. После Сталина: Из эмигрантской переписки 1953 года // Родина. 2012. № 7. С. 17–22.


[Закрыть], и в конечном счете преодоление изрядно полинявшего большевизма произошло изнутри и именно таким путем, который предвидел Василий Маклаков и некоторые другие эмигранты его поколения. Но это произошло уже за пределами их биологического существования.

«ДЕЛО» НИНЫ БЕРБЕРОВОЙ802802
  Новое литературное обозрение. 1999. № 5 (39). С. 141–173.


[Закрыть]

«Более чем девяносто два года жизни отпустил Господь на земле Нине Николаевне Берберовой именно для того, чтобы она написала „эту книгу“ – „Курсив мой“», – писал Евгений Витковский, автор предисловия к лучшему изданию «Курсива», выпущенному «Согласием» в 1996 году. – Не напиши она „этой книги“ – жизнь была бы не выкуплена у Бога, никакими беллетризованными биографиями, второстепенными стихами, „малой прозой“ а-ля парижский Зощенко и даже несколькими исследованиями русского масонства. К счастью, книга написана и известна всему миру» (с. 7 – здесь и далее в скобках ссылки на издание: Берберова Н. Курсив мой: Автобиография / Вступ. ст. Е. В. Витковского. М.: Согласие, 1996).

Насчет «всего мира» – бог весть, но вот то, что именно «Курсив» стал главной книгой Берберовой и обусловил моду на «все берберовское» в России, – бесспорно. Вряд ли кто-нибудь будет также спорить, что успех книги вызван в значительной степени (если не сказать – прежде всего) ее скандальным характером. «Такого» Бунина или, к примеру, Андрея Белого явила миру только Берберова. Берберова «обезопасила» себя от упреков в чрезмерном (даже для мемуаров) субъективизме, без обиняков заявив:

Я пишу сагу о своей жизни, о себе самой, в которой я вольна делать, что хочу, открывать тайны и хранить их для себя, говорить о себе, говорить о других, не говорить ни о чем, остановиться на любой точке… Я беру на себя одну всю ответственность за шестьсот написанных страниц и за шестьсот ненаписанных, за все признания, за все умолчания. За речь и за паузы. Все, что здесь пишется, пишется по двум законам, которые я признала и которым я следую: первый: раскрой себя до конца, и второй: утаи свою жизнь для себя одной (с. 432–433).

Напомню, пунктиром, основные «формальные» вехи жизни Нины Николаевны Берберовой (1901–1993). В 1922 году опубликовала первое стихотворение; в том же году уехала из России вместе со своим тогдашним мужем В. Ф. Ходасевичем и после скитаний по различным европейским странам обосновалась с 1925 года в Париже. С Ходасевичем разошлась в 1932 году; в 1936–1947 годах была замужем за Николаем Макеевым, в 1954–1983 – за пианистом Георгием Кочевицким. В ноябре 1950 года перебралась в США, где в 1956–1963 годах преподавала русский язык и литературу в Йельском, а в 1963–1971 – в Принстонском университете.

«Автобиография» Берберовой столько же о себе, сколь и о других. «Другие», изображенные в «Курсиве», весьма интересны. Ибо это – Ходасевич, Горький, Гумилев, Георгий Иванов… «„Курсив“ – это „шов“, – писал Евг. Витковский, используя образ Берберовой, – «которым восстановлена связь времен через огромный отрезок ХХ века, пролегший вчуже от России, в эмиграции. Но – восстановлена для нас, читателей» (с. 9).

Восстановлена ли? И не оказались ли читатели в дураках, внимая «великой Берберовой» (А. Вознесенский)? Речь идет не об аберрациях памяти или вольной или невольной беллетризации. Е. Витковский продемонстрировал, на примере рассказа Берберовой о последних днях Георгия Иванова, которые она не могла видеть, ибо находилась в то время в Америке, как литературный персонаж на глазах читателя «мгновенно отслаивается от своего исторического прообраза и мифологизируется» (с. 7). Я говорю о том, что многие страницы «Курсива» – не что иное, как «сведение счетов»; на это обратил внимание еще Роман Гуль в обширной рецензии на англоязычное издание книги803803
  Гуль Р. Рец. на кн.: Berberova N. The Italics Are Mine. New York, 1969 // Новый журнал. 1970. Кн. 99. С. 283–292.


[Закрыть].

Особенно бросается в глаза эта особенность книги Берберовой в «Биографическом справочнике», который, по справедливому замечанию Витковского, невозможно отделить от основного корпуса «Курсива» – «настолько явно продолжает и дополняет он книгу, проясняет недоговоренности, проявляет двойственность отношений и даже простые пробелы памяти» (с. 20). Впрочем, столь же справедливо Витковский пишет, что «эта часть книги – самая странная, самая субъективная… здесь появляются прямые грубости; главное же – это вовсе не „Биографический справочник“» (с. 18).

Еще бы! О Марке Алданове, скажем, сообщается, что он «писал о судьбе эмигрантской литературы в „Современных записках“, № 61» (с. 632). И это все! Комментаторы «Курсива» В. П. Кочетов и Г. И. Мосешвили рассуждают, что, «судя по всему, Н. Н. Берберова относилась к М. Алданову с несколько большей симпатией, чем к Г. В. Адамовичу (уничижительную „справку“ об Адамовиче см. на с. 630–631 „Курсива“. – О. Б.), тем не менее ее оценка представляется несправедливой. Алданов не „только писал о судьбе эмигрантской литературы в „Современных записках“, – с некоторой наивностью поправляют они Берберову, – он один из самых известных писателей-прозаиков первой „волны“ эмиграции. Его многочисленные романы были переведены на 24 языка и пользовались успехом не только у русских, но и у европейских и американских читателей» (с. 632). И т. д.

Как будто Берберовой было это неизвестно! Полагаю, что корни столь странной оценки Алданова, как, впрочем, и ее весьма неприязненного отношения к Адамовичу (возможно, и к Бунину), – в том страхе и унижении, которые пережила Берберова после освобождения Франции от нацистов. Именно Алданову было адресовано ее «оправдательное» письмо в сентябре 1945 года, в котором она вынуждена была ссылаться на свидетельства в ее пользу Бунина и Адамовича (для чего к ним обращаться). Берберова опровергала появившиеся в печати обвинения ее в сотрудничестве с нацистами и, в то же время, признавалась в симпатиях к ним в 1940–1941 годах.

Витковский считал, что «длительные обвинения Берберовой в том, что во время оккупации Парижа она симпатизировала фашистам», связаны с тем, что советским литературоведам досадил образ Бунина, «чуть шаржированно обрисованный Берберовой», который портил «всю икону» (с. 14–15). «Клевета» началась гораздо раньше и исходила отнюдь не от советских литературоведов. Публикуемое ниже «циркулярное» письмо Берберовой Алданову, а также последовавшая переписка Алданова с М. В. Вишняком и, 20 лет спустя, обмен письмами между Берберовой и бывшим редактором «Современных записок» позволяют прояснить многое в этой истории, а также объяснить некоторые странности и «Биографического справочника», и самого текста «Курсива». Например, почему в разделе о войне и первых послевоенных годах связное и вполне аналитическое повествование вдруг сменяют отрывочные, вроде бы дневниковые записи.

В годы Второй мировой войны, расколовшей и прежде не отличавшуюся единством эмиграцию еще больше, позиция Берберовой ни у кого особых сомнений не вызывала. «О русских в Париже пока известий нет, – писал Алданов Вишняку вскоре после освобождения Парижа. – Воображаю, как трясутся теперь Берберова, Гиппиус, Сургучев, Шмелев»804804
  Алданов М. А. – Вишняку М. В. 29 августа 1944 // HIA. Mark Vishniak Collection. Box I-А.


[Закрыть]. Имя Берберовой было названо наряду с председателем прогитлеровского Союза писателей И. Д. Сургучевым и И. С. Шмелевым, публиковавшимся в пронацистских «Парижском вестнике» и берлинском «Новом слове».

В марте 1945 года в нью-йоркском «Новом русском слове» была напечатана статья свояка Алданова, библиографа и публициста Я. Б. Полонского «Сотрудники Гитлера». В статье приводился длинный список русских эмигрантов, запятнавших себя сотрудничеством с нацистами. Наряду с именами Д. С. Мережковского, З. Н. Гиппиус, Сургучева, С. М. Лифаря, В. Н. Ильина в нем были названы Nicolas von Makeev и Н. Н. Берберова-Макеева805805
  Новое русское слово. 1945. 20 марта. С. 2.


[Закрыть].

В эмигрантских кругах, в частности, ходили разговоры о том, что Берберова писала на юг в «свободную» зону, В. В. Рудневу, Бунину и Адамовичу, приглашая их вернуться в оккупированный Париж. Позднее, в рецензии на первое издание «Курсива» Р. Гуль писал, что «во время оккупации Франции Гитлером Берберова осталась в Париже (и под Парижем), написала, в частности, тогда стихотворение о Гитлере, в котором сравнивала его с „шекспировскими героями“». К сожалению, стихотворение это до сих пор не опубликовано. А жаль, ибо – тематически – оно оказалось бы единственным в русской литературе. Из зоны оккупации г-жа Берберова звала уехавших в свободную зону писателей Бунина, Адамовича, Руднева и др. вернуться под немцев потому, что «наконец-то свободно дышится» и т. д. Жившее тогда у Буниных лицо пишет: «Помню, что письмо Берберовой Иван Алексеевич прочел вслух за обедом»806806
  Гуль Р. Рец. на кн.: Berberova N. The Italics Are Mine. С. 288. В другом месте Гуль сообщает, что этим «лицом» был Л. Ф. Зуров (Гуль Р. Я унес Россию. Нью-Йорк, 1989. Т. III. С. 106).


[Закрыть].

Гуль ошибался в том, что стихотворение Берберовой «Шекспиру» не было опубликовано. На самом деле оно увидело свет в 1953 году в антологии русской зарубежной поэзии. А вот то, что Берберова считала Гитлера достойным пера Шекспира («О гений Стратфордский, явись!»), сомнений не вызывает. Собственно, она сама об этом писала Омри Ронену. Приведу наиболее выразительный фрагмент ее стихотворения:

 
И где-то между Ильменем и Доном
Владыка мира смотрит в очи року.
Они легли, мильоны, легионы,
С костьми еще татарскими мешаясь,
С литовскими, французскими костьми,
Там, где когда-то – Куликово поле,
Полтавская широкая равнина,
Там, где когда-то над Невой в Европу
Сверкнул очами первый император.
Они легли и более не встанут.
Им сладко спать в объятьях половецких,
Им хорошо с полками Гедимина,
Со старой гвардией Наполеона,
Над ними зашумит – о скоро, скоро,
Российский хлеб…
Но тот, кто век потряс,
Тот без тебя окончить жизнь не может.
О гений Стратфордский, сойди к нему,
Введи его в твой сонм судеб ужасных
И научи последнему призванью!807807
  На Западе: Антология русской зарубежной поэзии / Сост. Ю. П. Иваск. Нью-Йорк, 1953. С. 99–100.


[Закрыть]
 

Собственно, гению (я о Шекспире, а не о Берберовой) не зазорно писать о злодеях, а в берберовском стихотворении содержатся очевидные отсылки к «Макбету». Критически важно в данном контексте время, когда стихотворение было написано: это 1942 год, и призывы к «Стратфордскому гению» сойти к «владыке мира», то есть к Адольфу Гитлеру, в те дни, когда немецкие войска стояли под Сталинградом, не могли восприниматься абстрактно. По словам самой Берберовой, ее стихотворение ходило в трех версиях в 1942–1944 годах808808
  Ронен О. Из города Энн: Берберова (1901–2001) // Звезда. 2001. № 7. С. 214.


[Закрыть]. Остается гадать, какую из них она отдала в печать и что было в двух других.

Берберова была не одинока в своих восторгах. Д. С. Мережковский в выступлении по радио после вступления немецких войск в Париж назвал Гитлера «новой Жанной д’Арк»809809
  Витковский Е. В. Почерк Петрарки // Берберова Н. Курсив мой. М., 1996. С. 15.


[Закрыть].

Я. Б. Полонский записал в дневнике 2 ноября 1942 года: «Иван Алексеевич получил открытку от Берберовой. Обхаживает его: „На Ваши книги набрасываются в Киеве (лжет, не сообразила: ведь не на что набрасываться – советских изданий почти нет, <…> а эмигрантских изданий тоже нет, да и не могут они по целому ряду причин продаваться там) и дальше: „Мы Вас любим, обожаем, – Бенуа и Шмелев уже заняли определенную позицию, Зайцев – еще нет“. Следовательно, остановка-де за Вами. Очень им, видно, нужен для престижа Бунин»810810
  Дневник Я. Б. Полонского: Иван Бунин во Франции / Публ. Е. Эткинда // Время и мы. 1980. № 55. С. 292.


[Закрыть]. Увы, А. Н. Бенуа, как и Шмелев, сотрудничал в годы войны в пронацистских изданиях. Всего в 112 номерах «Парижского вестника», нацистского еженедельника на русском языке, выходившего с 14 июня 1942 по 12 августа 1944 года, опубликовался 131 автор811811
  Аронсон Г. «Парижский вестник»: Прогитлеровский орган на русском языке (Опыт характеристики) // Новый журнал. 1948. Кн. 18. С. 330–341.


[Закрыть].

Крайне недоброжелательно настроенный по отношению к Берберовой Гуль приводит фрагмент из письма к нему Гайто Газданова:

Помню, что мы были как-то в кафе: семья Вейдле, Фельзен (Н. Б. Фрейденштейн), Берберова, моя жена и я. Это было время германского наступления в Югославии. Берберова была возмущена, – но не немцами, а югославами: «Подумайте, какие мерзавцы сербы! Смеют сопротивляться!» Против нее выступили все, по-разному, конечно… Вейдле и Фельзен более мягко, я – довольно резко. После этого Берберова со свойственной ей простодушной – в некоторых случаях – глупостью, сказала: «Я не понимаю, ну Фельзен – еврей, естественно, что он так говорит. Но Вейдле и Газданов же не евреи?»812812
  Гуль Р. Я унес Россию. С. 106.


[Закрыть]

Фактически подтвердил обвинения Газданова выступивший в защиту Берберовой ее «большой личный друг» (Р. Гуль) Б. К. Зайцев. В январе 1945 года он писал Бунину:

Яков Борисович [Полонский] занимается травлей Нины Берберовой. Эта уж нигде у немцев не писала, ни с какими немцами не водилась, на собраниях никаких не выступала и в Союзе сургучевско-жеребковском813813
  Жеребков Юрий (Георгий) Сергеевич (1908 – после 1980) – артист балета, в эмиграции в Югославии, затем в Германии, с 1940 года во Франции. В 1942–1944 годах начальник Управления делами русской эмиграции. В 1944 году участвовал в организации власовского Комитета освобождения народов России (КОНР), начальник отдела внешних сношений КОНР. В 1945 году арестован французскими властями, приговорен к пяти годам «национального бесчестия», в 1948 году приговорен за пособничество нацистам в депортации русских евреев к пожизненным принудительным работам; видимо, впоследствии был амнистирован, эмигрировал в Испанию.


[Закрыть] не состояла. Тем не менее, он написал в Объединение писателей, что она «работала на немецкую пропаганду»! Ты понимаешь, чем это пахнет по нынешним временам?

Очень противно. Мы жизнь Нины знаем близко. Решительно никаким «сотрудничеством», даже в косвенной форме, она не занималась, а по горячности характера высказывала иногда «еретические» мнения (нравились сила, дисциплина, мужество)814814
  «Всю жизнь любила победителей больше побежденных и сильных более слабых. Теперь не люблю ни тех, ни других», – приводит Берберова свою дневниковую запись от апреля 1941 года (Берберова Н. Курсив мой. С. 467).


[Закрыть], предпочитала русских евреям и русские интересы ставила выше еврейских815815
  Письма Б. К. Зайцева к И. А. и В. Н. Буниным / Публ. М. Грин // Новый журнал. 1980. Кн. 140. С. 164–165.


[Закрыть].

Остается только гадать, каким образом успехи нацистов способствовали защите «русских интересов».