Текст книги "Другая Россия. Исследования по истории русской эмиграции"

Рецензии о м[оей] книге в «Совр[еменных] зап[исках]» давать не стоит, если она будет поручена Василию Алексеевичу [Маклакову]. Я знаю из его писем его доброе мнение обо мне, но судебного дела он никогда не любил, и по душевному строю мы друг другу чужды. – У него кислотный ум и опустошенное сердце. Изданные им воспоминания показали, что жизненные впечатления у него еще не отстоялись, и он продолжает вести раздраженную полемику со всем российским «вчера», не сознавая, что все в эмиграции так измучены и обижены, что надо оберегать друг друга от печатных поношений. Одно было не сдержать себя в словесной полемике или переписке, другое – в печати515515
  Грузенберг О. О. – Рудневу В. И. 31 октября 1938 // «Мне всегда тяжело дышать там, где меня неласково принимают». С. 662.


[Закрыть].

Образ жизни Маклакова и Грузенберга в эмиграции был различным во многих отношениях. Маклаков постоянно жил в Париже, Грузенберг по меньшей мере пять раз менял «прописку». Маклаков был закоренелым холостяком (его домоправительницей была младшая сестра), Грузенберг был обременен семьей, доставлявшей не слишком много радостей: дочь разошлась с мужем, тяжело болела и ушла из жизни 40 лет от роду; на руках у дедушки с бабушкой оказалась семилетняя внучка. У сына было выявлено психическое расстройство, и в 1932 году он был помещен в психиатрическую лечебницу. Маклаков не испытывал особых материальных проблем. Отправляясь в качестве посла в Париж, он, по-видимому, перевел свои сбережения за границу; затем получал огромное посольское жалованье (поначалу 75 тыс. руб. золотом), потом жалованье по должности главы Офиса по делам русских беженцев. Иногда занимался и адвокатскими делами, но они не были главным источником его дохода. Грузенбергу, достаточно состоятельному человеку в России, приходилось постоянно работать, благо в клиентах он не испытывал недостатка. Однако его заработки эмигрантского периода не шли ни в какое сравнение с российскими.

Первые письма Грузенберга Маклакову датируются 1921 годом, однако относительно регулярная переписка завязалась между ними в середине 1920-х годов. Переписка тем более интересная, что эпистолярный диалог вели между собой люди, придерживавшиеся нередко весьма различных взглядов на прошлое и настоящее России и эмиграции и бесспорно противоположные по темпераменту. Эта «разность потенциалов» и создает энергетику, напряженность заочного диалога. Переписка продолжалась по 1940 год, с большими перерывами и с различной степенью интенсивности. Наиболее интенсивно она велась с 1925 по 1935 год. После «ссоры по переписке» в 1936 году (разрыв произошел по инициативе Маклакова) последовал почти трехлетний перерыв, а затем отношения, во всяком случае эпистолярные, возобновились в 1939-м.

Переписка сохранилась, хотя, увы, не полностью, среди бумаг Маклакова в архиве Гуверовского института при Стэнфордском университете (США). В фонде Маклакова находятся оригиналы – преимущественно автографы – писем Грузенберга и машинописные отпуски писем Маклакова. Письма, написанные Маклаковым от руки, не сохранились или, скажем осторожнее, пока не обнаружены. Вообще, эпистолярное наследие Маклакова поразительно по объему, широте обсуждавшихся проблем, интеллектуальному и литературному уровню. Его письма 1920–1930-х годов позволяют до некоторой степени оценить ораторское мастерство знаменитого адвоката и думского полемиста; это по большей части диктовки, запись устной речи. В общей сложности переписка с различными деятелями русской эмиграции занимает 14 (из 26) коробок в фонде Маклакова в Гуверовском архиве. Среди его корреспондентов были М. А. Алданов, Н. И. Астров, Б. А. Бахметев, А. А. Кизеветтер, В. Н. Коковцов, Е. Д. Кускова, П. Н. Милюков, Б. И. Николаевский, А. В. Тыркова-Вильямс, В. В. Шульгин и многие другие. Публикация переписки В. А. Маклакова, этого уникального источника по истории российской политической жизни начала ХХ века, российской революции и постреволюционной эмиграции и блестящего образца эпистолярного жанра, была начата нами почти 20 лет тому назад. Проект, однако, все еще далек от завершения516516
  См.: «Большевизм есть несчастье, но несчастье заслуженное»: Переписка В. А. Маклакова и А. А. Кизеветтера / Публ. О. Будницкого и Т. Эммонса // Источник. 1996. № 2. С. 4–24; Написанные без оглядки: Василий Маклаков и его письма-портреты / Публ. О. Будницкого // Родина: Российский исторический журнал. 1996. № 10. С. 54–61; Соблазнитель генералов / Публ. О. Будницкого // Родина. 1997. № 12. С. 59–62; «Совершенно лично и доверительно!» Б. А. Бахметев – В. А. Маклаков: Переписка 1919–1951: В 3 т. / Ред., вступ. ст. и комментарии О. В. Будницкого. М.; Стэнфорд, 2001–2002; Политический роман в письмах: Из переписки А. В. Тырковой и В. А. Маклакова / Публ. и вступ. ст. О. В. Будницкого // Русская эмиграция: литература, история, кинолетопись. Иерусалим; Таллинн, 2004. С. 302–320; Будницкий О. В. 1945 год и русская эмиграция: Из переписки М. А. Алданова, В. А. Маклакова и их друзей // Ab Imperio. 2011. № 3. С. 243–311; Спор о России: В. А. Маклаков – В. В. Шульгин. Переписка 1919–1939 гг. / Сост., вступ. ст. и примеч. О. В. Будницкого. М., 2012; «Права человека и империи»: Письма В. А. Маклакова к М. А. Алданову / Публ. О. В. Будницкого // История и историки: Историографический вестник 2009–2010. М., 2012. С. 298–315; Будницкий О. В. После Сталина: Из эмигрантской переписки 1953 года // Родина. 2012. № 7. С. 17–22; «Предпочитаю во много раз убийство Муссолини казни Лаваля». Из переписки В. А. Маклакова и М. А. Алданова / Публ. О. В. Будницкого // Российская история. 2013. № 4. С. 39–59; «Я совершенно признаю, что продолжать совместную работу нам будет трудно»: В. А. Маклаков / Публикация, вступ. ст. и примеч. О. В. Будницкого // «Современные записки» (Париж, 1920–1940): Из архива редакции. Т. 4. М., 2014. С. 111–242; Будницкий О. В. «Атомная бомба и Евангелие не очень совместимы»: Русская эмиграция в начальный период Холодной войны // Родина: российский исторический журнал. 2014. № 1. С. 145–147; № 2. С. 136–140; и др.


[Закрыть].

Что касается архива Грузенберга, то судьба его значительно сложнее, я бы даже сказал, туманнее. Часть архива Грузенберга оказалась в Национальной библиотеке Израиля. Каким образом и когда именно она попала в Израиль, неясно. Однако писем Маклакова там нет517517
  См.: обзор фонда Грузенберга: Трибунский П. А. Фонд адвоката и общественного деятеля О. О. Грузенберга в Национальной библиотеке Израиля // Археографический ежегодник за 2009–2010 годы. М., 2013. С. 345–350.


[Закрыть]. Другая – и, очевидно, наиболее содержательная – часть бумаг Грузенберга была передана его вдовой известному эмигрантскому общественному деятелю С. В. Познеру с целью подготовки издания сочинений покойного адвоката. Понятно, что период немецкой оккупации был не лучшим временем для издания сочинений Грузенберга. А вскоре после окончания войны, в 1946 году, скончался и сам Познер. Бумаги Грузенберга остались в семейном архиве Познеров. В 1990-е годы часть бумаг С. В. Познера была передана его внучкой, историком кино Валери Познер, унаследовавшей архив, в Библиотеку современной документации в Нантере. Другая часть, в которую вошли, по-видимому, и бумаги Грузенберга, была передана ею одному израильскому издателю для последующей передачи в Национальную библиотеку Израиля. Однако передача до сих пор не состоялась. Тем не менее известный российский историк В. Е. Кельнер, разбиравший по просьбе Валери Познер бумаги ее деда, успел опубликовать ряд материалов из архива Познера, в том числе часть писем к Грузенбергу и не публиковавшиеся ранее фрагменты его воспоминаний518518
  Жаботинский В. Письма Оскару Грузенбергу / Вступ. ст., публ. и коммент. X. Фирина (Фирин – псевд. В. Е. Кельнера) // Вестник Еврейского университета в Москве. 1994. № 2 (6). С. 215–254; Грузенберг О. О. Страницы воспоминаний / Вступ. ст., публ. и коммент. В. Е. Кельнера // Там же. № 3 (7). С. 221–240; Письма П. Н. Милюкова – О. О. Грузенбергу (из парижского архива Соломона Познера) / Вступ. ст., публ. и примеч. В. Е. Кельнера // Russian studies = Études russes = Russische Forschungen: Ежеквартальник русской филологии и культуры. СПб., 2000. Т. III. № 3; См. также чрезвычайно интересную подборку писем О. О. Грузенберга российскому промышленнику, еврейскому филантропу и сионистскому деятелю И. А. Найдичу, охватывающую период 1920–1933 годов: Грузенберг О. О. Письма Исааку Адольфовичу Найдичу (1920–1933) / Публ. и коммент. Ш. Маркиша // Еврейский журнал. Мюнхен, 1991. С. 80–100. Письма Грузенберга Найдичу отложились в архиве последнего, который хранится в библиотеке еврейской общины в Женеве.


[Закрыть].

Темы переписки далеки от обыденных. Обсуждаются историософские и актуальные политические проблемы, разумеется, вопросы закона и права, учение Льва Толстого и многое другое. Особенно интересны традиционные новогодние послания Маклакова, в которых он анализирует настоящее положение России и эмиграции и делает прогнозы на будущее.

Прогнозы Маклакова не отличались оптимизмом: «…нам по сю пору продолжает слепить глаза французская революция, из которой мы не только научились ждать Бонапарта с такой же верой, с какой евреи ждут Мессию, но даже быть уверенными, что революция кончится реставрацией»519519
  Маклаков – Грузенбергу. 17 января 1927 // Stanford University. HIA. Vasily Maklakov Collection. 8–1.


[Закрыть]. На самом же деле «мы поневоле попали в разряд спутников Моисея, которым, как Вы знаете, были назначены 40 лет блужданий»520520
  Маклаков – Грузенбергу. 26 января 1928 // HIA. 8–1.


[Закрыть].

Маклаков надеялся на эволюцию, точнее, на разложение большевизма изнутри и довольно точно описал процесс этого внутреннего разложения. Никакой политической роли эмиграции он не видел и считал, что ее вмешательство в российские дела может только помешать внутренним процессам перерождения большевизма и постепенного изживания его страной. По его словам, когда эмигранты «лезут в Россию, делают какие-то заговоры с помощью ГПУ521521
  Прозрачный намек на потрясший эмиграцию скандал с делом «Треста», якобы антибольшевистской тайной организации в СССР, созданной на самом деле ГПУ с целью инфильтрации в эмигрантскую среду.


[Закрыть], кого-то подстреливают или взрывают и платят за это головой, то это и не самообман, и не хулиганство, а просто политическое харакири»522522
  Маклаков – Грузенбергу. 26 января 1928 // HIA. 8–1.


[Закрыть].

Скептическое отношение к эмиграции было тем немногим, в чем, пожалуй, сходились Грузенберг и Маклаков. Однажды Грузенберг написал по просьбе Академии наук СССР воспоминания о Максиме Горьком, но отправить текст в Москву не решился, опасаясь обвинений в сотрудничестве с советским режимом. По этому случаю в досаде то ли на эмиграцию, то ли на самого себя он писал: «Живу в эмиграции, среди поврежденных людей, заменяющих любовь к родине ненавистью к ее лютому правительству. Поди столкуйся с вами со всеми насчет того, что Академия наук есть Академия наук, что родина не перестает быть милою оттого, что она несчастна, что уехать заграницу – подвиг не из великих…»523523
  Грузенберг – Маклакову. 20/21 ноября 1935 // HIA. 8–4.


[Закрыть]

Корреспонденты обменивались довольно резкими репликами по поводу отношения к прошлому и настоящему России. Маклакова особенно раздражали декларации Грузенберга о том, что он «приемлет» русскую историю: «Если Вы большевизма не приемлете, то как же Вы можете говорить, что приемлете всю нашу историю, весь наш народ. Ведь большевизм из истории народа не вычеркнешь». Рассуждая о психологии русского народа, который он сравнивал с готтентотами, Маклаков писал: «Хорошо, когда граблю я, плохо, когда грабят меня. И это готтентотство выявилось в успехе большевизма в России. Я это тоже „приемлю“; но в этом я вижу не признаки величия, а результат его дикого воспитания»524524
  Маклаков – Грузенбергу. Б/д // HIA. 8–2.


[Закрыть].

Русский Маклаков гораздо строже судил русский народ, чем еврей Грузенберг. В ответ на ностальгически-патриотические ламентации Грузенберга о том, что русский народ ему «не по хорошему мил, а по милу хорош», Маклаков заметил: «Отлично понимаю, что по милу хорош; но если милому можно все прощать, то было бы большой ошибкой считать хорошим то, что гнусно и отвратительно; и это я отношу не только к большевистской головке, но к известным проявлениям всего народа»525525
  Маклаков – Грузенбергу. 15 февраля 1933 // HIA. 8–3.


[Закрыть].

Раздражение Маклакова вызывали и его товарищи по партии, в особенности их непонимание, как он считал, последствий революции: «Когда-то я в шутку предсказывал, что революция есть конец кадетам: первую их половину расстреляют как реакционеров, а вторую повесят как революционеров. Я был гораздо ближе к правде, чем даже сам думал; правда, у кадет остался еще третий исход: кончить жизнь здесь, жалуясь, что их не оценили»526526
  Маклаков – Грузенбергу. 16 января 1928 // HIA. 8–1.


[Закрыть].

Поправение Маклакова (впрочем, и в России он был самым правым кадетом) вызвало как-то раз шуточную реплику Грузенберга: «Кстати или некстати: я совершенно оглох на правое ухо, как Вы на левое (очевидно, и глухота распределяется по политическим антипатиям)»527527
  Грузенберг – Маклакову. 20/21 ноября 1935 // HIA. 8–4.


[Закрыть].

Маклаков считал вредной политическую деятельность эмиграции за границей, полагая, что никакой пользы она России принести не может, а вредна она «прежде всего тем, что требует непременно, чтобы мы облаивали друг друга, позорили и порочили своих противников на глазах иностранцев и большевиков и убивали последние остатки уважения к себе»528528
  Маклаков – Грузенбергу. 26 января 1928 // HIA. 8–1.


[Закрыть].

Впрочем, и сам Маклаков не удержался от полемики, хотя не о настоящем, а о прошлом – в воспоминаниях, публикация которых началась в «Современных записках» в 1929 году и в которых было столько же мемуаров, сколько и политической философии. Грузенберг с политической философией Маклакова согласен не был, что его корреспондента не удивило. «По дружбе» Маклаков сообщил Грузенбергу «в двух словах» суть того, к чему сводятся его воззрения на недавнее прошлое России и, главное, на революцию:

Я считаю революцию не только несчастьем для России, ибо она не могла пройти иначе как прошла, но всегда абсолютным несчастьем для всех стран; ибо всегда она либо не нужна и можно было бы обойтись без нее при большом терпении и искусстве, или она вызывает таких духов, вреда от которых во много раз больше того зла, с которым революция хотела бороться529529
  Маклаков – Грузенбергу. 13 апреля 1929 // HIA. 8–2.


[Закрыть].

Грузенберг к революции относился несколько иначе: он не принял революции большевистской, но Февральская революция для него, в отличие от Маклакова, оставалась бесспорной ценностью.

Переписка – блестящий образец эпистолярного жанра. Формулировки мнений, высказывавшихся корреспондентами по тем или иным проблемам, по-адвокатски отточены. Временами кажется, что это устная речь выдающихся ораторов, перенесенная на бумагу. В случае Маклакова, нередко диктовавшего свои письма, так оно и было. Письма полны и серьезной полемики, и шутливой пикировки. Грузенберг иронизировал по поводу одной из «нападок» Маклакова: «Странно еще то, что когда Вы меня браните, Вы свои письма печатаете: неужели только для того, чтобы брань не могла быть трактована, как непечатная?»530530
  Грузенберг – Маклакову. 19 февраля 1933 // HIA. 8–3.


[Закрыть]

Однажды Грузенберг, жалуясь на то, что малоразборчивый почерк Маклакова оказался на сей раз совершенно неразборчивым, писал: «Обидно потому, что я Вашими письмами дорожу и их храню, так как нет сомнения, что, когда мы оба уйдем, ими заинтересуются историки России»531531
  Грузенберг – Маклакову. 19 февраля 1933 // HIA. 8–3.


[Закрыть]. Со времени этого высказывания прошло более 85 лет. Полагаю, что письма представляют интерес не только для историков России, но и для той части российского общества, которая не утратила интереса к собственной истории и культуре, блестящими представителями которой были оба корреспондента.

В настоящую публикацию нами включена переписка за 1933 год и одно письмо за 1934-й. В переписке обсуждается вопрос о корнях русской революции и об отношении к российской истории, о сущности профессии адвоката, наконец, делаются традиционные, на сей раз довольно краткие, прогнозы о ближайшем будущем. Однозначный ответ относительно прозорливости кассандр образца 1934 года дать затруднительно: настолько зигзагообразно развивались события европейской истории во второй половине 1930-х годов. Впрочем, пора предоставить слово авторам публикуемых ниже – без каких-либо изъятий и сокращений – писем.

ПИСЬМА

О. О. Грузенберг – В. А. Маклакову

12 Янв[аря] 1933 г.

6, rue Chateauneuf, Nice

Дорогой Василий Алексеевич,

Вы, как и я, празднуете Новый год по старинке. Еще недавно мы по поводу этого дня гадали – разгадывали, что сулит нашей родине грядущий год. Теперь я этого не делаю – не потому, что моя личная жизнь закончена, а по той исключительно причине, что пришел к убеждению, что не мне ставить отметки великому, – великому даже в кажущихся ошибках его, – народу. И сейчас, в страшных родовых муках, он велик: весь мир, кроме благородной Франции, рвет клочья его нищенского савана, а он, по-прежнему, печется о «вселенской правде».

Я приемлю все, – все без изъятия, – страницы русской истории, сколь бы мрачными они порой нам ни казались, ни от одной из них не отрекаюсь. Российская стихия, российский мир умнее меня. Нет у меня ей укора, есть только стыд, что я когда-то дерзал считать ее толстозадой дурехою.

Вам и всем тем, кто Вам дороги, я шлю горячие пожелания всестороннего счастья: Вы его достойны не только потому, что у Вас богато одаренная голова, но и, как я убедился, неумное сердце, каким оно и должно быть, т. к. голова не нуждается в вспомогательном умничании.

Крепко Вас обнимаю. Почтительный привет Марье Алексеевне532532
  Маклакова Мария Алексеевна (1877 [по другим сведениям 1879]–1957) – общественный деятель. Сестра В. А. Маклакова. Была близка к семье Л. Н. Толстого, часто бывала в Ясной Поляне. В Париж приехала вместе с братом в 1917 году. Председатель Комитета временной помощи русским во Франции. Одна из основательниц Русской гимназии в Париже в 1920 году. Председатель Попечительского совета гимназии. Председатель Общества просвещения беженцев из России (1921) и Общества помощи детям беженцев из России. Товарищ председателя Комитета общежитий для русских детей при Главном управлении Российского общества Красного Креста (РОКК). Член Совета Российского музыкального общества за границей (1931–1934). Член правления Московского землячества (1935–1938). Организатор благотворительных концертов, балов, вербных базаров. Во время Второй мировой войны основала Общество помощи бедным русским.


[Закрыть].

Ваш О. Грузенберг.

Отметьте мой новый адрес.

HIA. 8–3. Автограф.

В. А. Маклаков – О. О. Грузенбергу

Париж, 17 января 1933533533
  В копии проставлен 1932 год, что является явной опиской. Судя по содержанию, письмо является ответом на послание Грузенберга от 12 января 1933 года.


[Закрыть] г.

Дорогой Оскар Осипович,

Спасибо Вам за письмо и привет. Вы правы, что вперед не загадываете. Помните, что я был всегда скептиком гораздо скептичнее Вас; и вот когда Вы сейчас инстинктивно ищете себе утешение в том, что Россия остается великим народом, даже в своих ошибках, и приемлете все без изъятия страницы русской истории, и думаете, что Российский мир есть голос народа, который есть голос Божий, то я вижу в этом последнее убежище Вашего оптимизма. К несчастью, я его не разделяю. Так, когда я готов сказать про русский народ то, что когда-то Некрасов говорил про Россию: «она не знает середины». И его добрые свойства и самые низы человеческой подлости могут в нем проявляться в преувеличенных размерах. Можно надеяться, конечно, что в подлостях она покается, что теперешние злодеи сами себя покарают; невольно вспоминается Никита из «Власти Тьмы». Но так было прежде, не знаю, так ли теперь; ибо ничто так не убивает веру в людей, как теперешняя советская молодежь. Что она терпит то, что происходит, и увлекается тем, что делает, заставляет меня сомневаться в том, что ею двигают заботы о вселенской правде.

А кроме того, всех мечтателей о вселенской правде я глубоко уважаю, к каким бы глупостям они ни приходили и как бы свою жизнь ни коверкали; но я ненавижу и не уважаю теперь того, кто во имя вселенской правды приносит в жертву не свою, а чужую жизнь. И все заправилы теперешней России для меня профитеры, а не мученики; это враги-инквизиторы534534
  Так в тексте. Очевидно, следует читать «врачи-инквизиторы».


[Закрыть], только более мелкого полета, и с гораздо более грубыми и прозаическими мотивами. Конечно, это не значит, что Россия погибла, и навсегда. Но о теперешних страницах истории мы будем вспоминать без гордости за русский народ.

HIA. 8–3. Машинопись. Копия.

О. О. Грузенберг – В. А. Маклакову

19 января 1933 г. 6, rue Chateauneuf, Nice

Ну, свалял же я дурака, дорогой Василий Алексеевич! А все это от мнительности и торопливости. Ответное письмо Ваше получил вчера. При обмене мнениями в области предсказаний, конечно, не спорят, – но на этот раз мы, вроде, не «предсказывали»: все же, полемизировать не стану. Я только скажу в свое оправдание, что указание Ваше на всяких спекулянтов революционными идеями вряд ли имеет отношение к моему выводу о величии духа русского народа, – точнее, русской стихии. Если «большевизм» только болезнь (в этом я теперь сильно сомневаюсь), – то, везде, и в болезни сказывается духовная сущность: это кто же «профитеры»? – многомиллионная голодающая и холодающая масса? Нечего сказать, хорошее профитерство. Но возьмите еще более мрачную страницу русской истории: смутное время. Чего, казалось бы, подлее. Однако, народная стихия выручила. Нет, и болеют как отдельные люди, так и народы – «по-своему» каждый.

Меня заинтересовало Ваше указание на отзыв Некрасова о русском народе («не знает ни в чем середины»). Откуда Вы это взяли? – Из его прозы, – тогда это не интересно: какой же Некрасов мыслитель. Если ж из поэзии, – то как я проглядел. Правда, я лет 20 его не читал (зачем, – если то, что люблю из его поэзии, я знаю на память), но цитируемые Вами слова встречаются в «Рыцаре на час», – они относятся к нему лично: «Что друзья? – Наши силы неровные: я ни в чем середины не знал»… Кстати, какой он удивительный лирик. Не столько в «Рыцаре на час» (местами риторика), сколько в коротеньком посвящении сестре в поэме «Мороз – красный нос»: эти несколько строф превосходят лирику Пушкина и Тютчева. Посвящение – стыдливо обнажившееся сердце, дымящееся кровью.

Откуда Вы взяли цитируемые слова?

Искренне Вам преданный О. Грузенберг

HIA. 8–3. Автограф.

О. О. Грузенберг – В. А. Маклакову

28. I. 336, rue Chateauneuf, Nice

Дорогой Василий Алексеевич,

Боюсь, что н[аша] переписка может утомить Вас. Вы не отвечайте, так как я хочу выяснить недоумение, возбужденное Вашим письмом. Прежде всего хочу отметить, что люблю и ценю Вас за то, что будучи адвокатом, Вы всегда чуждались и в суде, и вне его адвокатских ухваток. Зачем же на этот раз Вы отступили от своего обыкновения?

Я написал Вам, что приемлю все пути и перепутья исторической жизни русского народа. Вы на это ответили мне, что, как говорит Некрасов, «русский народ ни в чем не знает середины». Я на это ответил, что Некрасов, насколько его понимаю, это говорит не о русском народе, а о себе лично. Вот и все. В последнем же письме, насколько я его разобрал, Вы вдруг обвиняете меня чуть ли не в склонении [к] большевизму. Где, мол, я останавливаюсь? Останавливаюсь я на пограничной станции, ведущей в большевизию. Я говорил и писал Вам, что упрекаю себя в оставлении родины, что я на это имел тем менее прав, что мне, по крайней мере, явно не угрожала непосредственная опасность. Писал также, что если бы не сознание, что, быть может, глядя на меня, эмигрировал десяток-другой лиц и что, если бы я знал их поименно, то спросил бы их насчет своего возвращения и что, если (кстати, Вы вместо «если» употребляете иногда «раз», – извините – это не по-русски: этот союз позаимствован у поляков) я это сделать не могу, то должен дождаться общей амнистии, которой, конечно, не дождусь. У меня это не фраза (вот еще одно глупое интеллигентское выражение, так как всякая мысль, выраженная словами, есть фраза и, говоря по-русски, предложение). Не фраза, потому что ко мне дважды обращались с предложением вернуться. В первый раз в 1921 году, когда при переговорах с первым правительством Макдональда535535
  Макдональд (Macdonald) Джеймс Рамсей (1866–1937) – британский государственный и политический деятель, один из основателей и лидеров Лейбористской партии. В 1911–1914 и 1922–1931 годах – лидер лейбористской фракции парламента; в 1924 и 1929–1931 годах – премьер-министр.


[Закрыть] меня пригласили стать юрисконсультом делегации дабы «при переговорах оберечь Россию от англ[ийских] акул». Я ответил лицу, через которое мне было сделано предложение (он не большевик, а высланный из России меньшевик, но брат его занимал крупное служебное положение сначала в Берлине, а потом в Лондоне). Я ответил: «Не все ли равно, какие акулы порвут Россию, английские или большевистские». Другой раз делали предложение через моего родственника: на это предложение я ответил, что если бы я поехал, то скоро пришлось бы мне хлопотать о выездной визе, – какой же толк брать «въездную» визу. Оба предложения сделаны в письмах, которые у меня сохранились. О них я Вам никогда не говорил, т. к. терпеть не могу торгашеской похвальбы: меня-де покупали, а я не продался! Это было бы тем паче, что никто меня и не пытался «купить», а лишь взывали к м[оему] чувству любви к родине. И, несмотря на этот отказ, в «Большой Совет[ской] Энциклопедии» как я усмотрел из присланного мне еще в Риге редакцией газ[еты] «Сегодня» тома, помещен обо мне не только справедливый, но и лестный отзыв. В нем только одна ошибка, что я, де, был «кадетом». «Кадетом» я никогда не был, так как, ценя высоко отдельных кадетов за их заслуги в области науки, литерат[уры], земско-городского дела и адвокатуры, я не люблю этой партии, так как она лгала даже тогда, когда говорила правду. Теперь о «народе»: если я приемлю всю его историю, даже смутное время, то естественно, я приемлю ее и в большевистской ее ошибке. Вы пишете, что народ не с ними (большевиками). Что же, тем лучше. Но отмечу, кстати, что я не присоединяюсь к тем историкам России (например, Костомаров536536
  Костомаров Николай Иванович (1817–1885) – российский историк, писатель, член-корреспондент Петербургской АН (1876).


[Закрыть]), которые уверяют, что народ был против царей и тому подобное. Кроме, мол, Пскова и Новгорода, он, де, себя не выявлял. Ну плохи же эти историки! – Народ не любил царей, а терпел их 300 лет, не любил бояр, а терпел их сотню-другую лет… Если бы это было так, то такой народ годится лишь на растопку истории (вшивую овчину в печь). Но, слава богу, это не так. Пока душили больш[евики] лишь городское население и передавали народу чужую землю, народ им, несомненно, сочувствовал. Теперь, когда они свою «коммунию» распространили и на деревню, он их ненавидит, но голытьба и деревенская молодежь, как и городская молодежь, любит их. Печально это или радостно – как на чей вкус, но это так.

Вот мои [слово нрзб.] пункты, а все остальное лишь домыслы.

Отнимаю время и у Вас, и у себя этим разъяснением, так как, если я кого уважаю и ценю (беру эти слова из в[ашего] письма), то только потому, что хорошо знаю его. Хочу, чтобы лестные для меня чувства, которые Вы ко мне питаете, основывались на точном знании меня. Не люблю, когда кто-н[ибудь] любит меня по ошибке.

Крепко жму руку.

Искренне Ваш,

О. Грузенберг

Почтительнейший привет многоуважаемой Марии Алексеевне. Роза Гавриловна537537
  Грузенберг (урожд. Голосовкер) Роза (Рахиль) Гавриловна (1867–1941) – жена О. О. Грузенберга с 1887 года.


[Закрыть] благодарит Вас за поклон и шлет свой.

HIA. 8–3. Автограф.

В. А. Маклаков – О. О. Грузенбергу

В. А. Маклаков [не ранее 28 января, не позднее 17 февраля 1933]

Дорогой О[скар] О[сипович].

Недоразумение, которое может быть вкралось в письмо, объясняется крайней неясностью Вашей фразы: «приемлю всю его историю», с подчеркнутым словом в с ю. Повторяю, это неясно, т. к. что значит «приемлю». Оно или ничего не значит, или значит «понимаю», «прощаю», даже «одобряю». «Русский народ, – пишете Вы, – велик всегда».

Может быть, было бы правильнее не «поднимать» этой фразы, не отвечать, ибо отвечая на то, что не понимаешь, или не совсем понимаешь, рискуешь запутать дело. Так и случилось.

И Ваше письмо мне не все разъяснило.

Вы упрекаете меня в «адвокатских ухватках», что я обвинял Вас чуть ли не в «большевизме». Но простите меня. Если Вы большевизма не приемлете, то, как Вы можете говорить, что приемлете всю нашу историю, весь наш народ. Ведь большевизм из истории народа не вычеркнешь. И то, что Вы рассказываете, как Вы отказались от предложений, Вам сделанных, только еще больше заставляет меня недоумевать – почему Вы написали, что принимаете всю нашу историю, народ во всех его проявлениях. Я никогда не употреблял слова «приемлю», ибо оно двусмысленно; и поэтому не понимаю, когда его употребляют другие. Но успех большевизма в России убедил меня, что Россия еще готтентоты.

Они одобряли, когда ликвидировали помещиков, но возмутились, когда стали ликвидировать «кулаков». А коммунистическая молодежь радуется, когда ликвидируют кулаков, но вознегодует, если обидят их. Не было искренности в его фразах «Земля Божья», все принадлежит государству и т. д., т. е. не правда; не «искренности» не хватало, а последовательности. Хорошо, когда граблю я, плохо, когда грабят меня. И это готтентотство выявилось в успехе большевизма в России. Я его тоже «приемлю»; но в этом я вижу не признаки величия, а результат его дикого воспитания. Но эта тема неисчерпаема, и б[ыть] м[ожет] было бы лучше мне Вам не высказывать. Но я не понял Вас тогда; не понимаю и сейчас. Я не «обвинял» Вас в большевизме, и знаю многих хороших людей (Бунаков538538
  Фондаминский (парт. псевд. Бунаков) Илья Исидорович (1880–1942) – публицист, видный деятель партии эсеров, член ее ЦК. В 1917 году – товарищ председателя Всероссийского Совета крестьянских депутатов, комиссар Черноморского флота, депутат Учредительного собрания от Черноморского флота. После разгона Учредительного собрания перешел на нелегальное положение, участвовал в деятельности антибольшевистского Союза возрождения России. С 1919 года в эмиграции в Париже. Один из основателей и редакторов журнала «Современные записки».


[Закрыть]), которые в большевизме видят «новое и увлекательное слово». Я их за это не обвиняю, как не обвинил бы и Вас, если бы Вы ударились в эту сторону, но раз Вы сюда не дошли, а остановились на пограничной станции, то не понимаю Ваше письмо о том, что приемлете все.

Не понял и Вашей ссылки на Некрасова. Он говорит в «Рыцаре на час» о себе, а в «Несчастных» о русском народе.

 
Лишь Бог помог бы русской груди
Вздохнуть пошире и вольней.
Покажет Русь, что есть в ней люди,
Что есть грядущее у ней.
Она не знает середины,
Черна, куда ни погляди.
Но не заел бы сердцевины
Ее порок. В ее груди
Бежит родник, живой и чистый,
Нетронутых народных сил
Так под корой Сибири льдистой
Золотоносных много сил.
 

Это уже не о самом себе, а о России.

HIA. 8–1. Машинопись. Копия.

В. А. Маклаков – О. О. Грузенбергу

Париж, 15 февраля 1933 г.

Дорогой Оскар Осипович,

Домашний мой адрес: 5, rue Peguy. Но, если Вы моего письма не выбросили, лучше мне его верните; обещаюсь Вам его не затерять, а даже переписать на машинке; это может быть полезнее, чем писать его вновь. Вы, конечно, правы, что дело идет о Вашем выражении дважды подчеркнутом, что Вы «приемлете все в русской революции». Вы пишете теперь, что превосходно предвидели, какое из этой фразы можно сделать употребление. Дело не в употреблении, которое можно было сделать, а в той неясности, которую порождают подобные общие фразы. Отлично понимаю, что по милу хорош; но если милому можно все прощать, то было бы большой ошибкой считать хорошим то, что гнусно и отвратительно; и это я отношу не только к большевистской головке, но к известным проявлениям всего народа, и раз Вы употребляете такие неясные фразы, то на Вас бремя доказательств и определений, что Вы этим хотели сказать.

HIA. 8–3. Машинопись. Копия.

О. О. Грузенберг – В. А. Маклакову

17 февр[аля] 1933 г.

6, rue Chateauneuf, Nice

Дорогой Василий Алексеевич,

Прилагаю Ваше письмо и прошу вернуть мне его вместе с копией. Я Вам уже писал, что письма Ваши храню, равно как и указал мотив. Что до нашей «при», то вижу, что Вы просто потешаетесь: хорошо хоть то, что она доставила Вам несколько забавных минут.

Мне же не до веселья. Кстати, недавно получил из Риги свою маленькую библиотечку, разбирая ее, отыскал отдельное издание магазином «Право» речи моей об адвокатуре, по случаю юбилея судебных Уставов539539
  Грузенберг О. О. О петроградской адвокатской громаде [Речь, произнесенная в юбилейном собр. петрогр. присяжных поверенных и их помощников]. Пг.: Юрид. кн. склад «Право», 1916.


[Закрыть].

В одном из писем, адресованных в Ригу, Вы как-то упрекнули меня, что я, будто бы, «ругал» Вас в этой речи. Выписываю дословно то, что сказал о Вас (стр. 29): «Что же дает нашей громаде силы в этой борьбе? – Единомыслие с подзащитными? – Нет, не это: на скамье политической защиты сидело и сидит немало защитников, не разделяющих убеждений и тактики своих клиентов. Что же? – Неужели то, что наш талантливый московский собрат назвал в своей известной лекции беспринципность адвокатуры? «Адвокаты, – говорил он в своей лекции, повторил в печати В. А. Маклаков, – люди беспринципные. Я говорю это не в том дурном смысле слова, которым клеймят человека, который изменяет своим убеждениям; у адвокатов просто их нет». Теперь не время с ним спорить. Очень грустно, если его друзья, товарищи, его повседневные встречи не убедили его, что в области политической, общественной, религиозной члены адвокатуры стойки до щепетильности, в своих убеждениях и верованиях. Он, очевидно, смешивает область принципов с профессионально-техническими сведениями, применение которых зависит нередко от конкретных условий отдельного случая».

Вот, что я сказал о Вас, сказал, несмотря на всю горечь обиды той профессии, которая была для меня не Nebensache540540
  Nebensache (нем.) – второстепенное дело; побочная вещь.


[Закрыть], а смыслом моей жизни. Был бы польщен, если бы Вы обо мне так говорили, – с теми же уважением и симпатией.

Затем, небольшая и не затруднительная просьба. Продление визы для себя и Розы Гавриловны устроилось без особых хлопот, – в обычном порядке (сегодня мы должны получить соответствующее удостоверение). О сыне541541
  Грузенберг Юрий Оскарович (1897–?) – летчик британской авиации, затем студент.


[Закрыть] же я не хлопотал, так как он находится сейчас по моему поручению в Англии, откуда он вернется в начале марта. Как раз к тому истекает и срок его годового паспорта и визы.

Не откажите в разрешении господину Гу542542
  Гу – служащий Центрального офиса по делам русских беженцев.


[Закрыть] отправиться с в[ашим] письмом в Министерство, где он, совместно с сыном, и получит в течение 1–2 дней, как и в прошлый раз, желаемое. Не может же он хлопотать здесь, так как к тому времени она истечет. Вас это не затруднит, а Гу будет вознагражден.

Искренне Вам преданный

О. Грузенберг

А какая сволочь А. И. Хатисов543543
  Хатисов (Хатисян) Александр Иванович (Ованесович) (1874–1945) – российский и армянский политический деятель. По образованию врач. В 1910–1917 годах – городской голова Тифлиса. В период Первой мировой войны – председатель Кавказского комитета Союза городов. Один из организаторов армянских добровольческих дружин в годы Первой мировой войны и помощи армянским беженцам. В апреле 1918 года с образованием Закавказской Демократической Федеративной Республики назначен министром финансов и продовольствия, а также министром призрения правительства Закавказского сейма. С октября 1919 года – министр иностранных дел, с августа 1919-го по май 1920 года – премьер-министр Республики Армения. С 1920 года в эмиграции в Париже. Масон.


[Закрыть], как и другие мнимые представители Кавказа! С турками, татарами, с чертом, дьяволом, но не с русскими! А этот кадет Хатисов лизал зад у Ворон[цова]-Дашкова544544
  Воронцов-Дашков Илларион Иванович (1837–1916) – российский государственный и военный деятель. Министр Императорского двора и уделов (1881–1897), председатель Красного Креста (1904–1905), наместник на Кавказе (1905–1916).


[Закрыть], настраивал старика против грузин и татар. Выступить ли с матерщинною бранью в печати, или же грызть себя втихомолку? Отчего молчите Вы: везде Вы наш не только неофициальный, но и официальный представитель. Кажется, скоро русских придется искать лишь среди евреев. Комична участь: в России быть битым как жиды, а за границей – в качестве русских.

HIA. 8–3. Автограф.

О. О. Грузенберг – В. А. Маклакову

19 февраля 1933 г.

6, rue Chateauneuf, Nice

Дорогой Василий Алексеевич,

Обидно, что Ваш мало-разборчивый почерк на этот раз оказался совершенно неразборчивым, – обидно потому, что я Вашими письмами дорожу, и их храню, так как нет сомнения, что, когда мы оба уйдем, ими заинтересуются историки России. Если Вы будете в Ницце, Вы увидите, что я выписал из Риги конверт с Вашими письмами, которые оказались в полной сохранности. Странно еще и то, что, когда Вы меня браните, Вы свои письма печатаете: неужели только для того, чтобы брань не могла быть трактована как непечатная?

Между тем, судя по подчеркиваниям некоторых слов (их я не разобрал, – во всем письме, даже в стихах я разобрал, в общей сложности, 5–6 слов), письмо интересное.

Пожалуйста, воспроизведите письмо это при помощи машинки: не возвращаю его, так как Вы можете швырнуть его в корзинку, – а я храню все Ваши письма.

Вероятно, Вы все о том же, – хотите ущемить меня за мои слова о том, что я с любовью приемлю все пути и перепутья русской истории. Эти слова – не случайны; я отлично сознавал и сознаю – какое можно сделать из них употребление; ведь с [эвристикою?] и я несколько знаком. Наперед заявляю: да, приемлю! Вы отлично понимаете, что, когда говорят о приятии любимого человека со всеми его минусами, это не значит, что эти минусы дороги сами по себе, а обозначает лишь, что этот человек «не по хорошему мил, а по милу хорош»,