Текст книги "Другая Россия. Исследования по истории русской эмиграции"

1945 ГОД И РУССКАЯ ЭМИГРАЦИЯ
(Попытка примирения) 724724
  Попытка примирения // Диаспора: Новые материалы. Вып. I. Париж; СПб.: Atheneum; Феникс, 2001. С.179–240. В настоящем издании печатается с изменениями и дополнениями.


[Закрыть]

Вторая мировая война нанесла тяжелый удар по русской эмиграции, включая ее неофициальную политическую и культурную столицу – Париж. После оккупации Франции в 1940–1941 годах за океан выехала значительная часть эмигрантской либерально-демократической интеллектуальной элиты, имевшей реальные основания опасаться за свою жизнь и свободу. Эмиграция, и ранее не отличавшаяся единством, оказалась в годы войны расколота еще в большей степени – значительная ее часть поддержала нацистов, рассматривая Гитлера как освободителя России от большевистского ига. Среди тех, кто в той или иной форме сотрудничал с нацистами или открыто высказывался в их поддержку, оказались не только крайне правые политики и публицисты, но и вполне респектабельные фигуры русского Парижа, такие как танцовщик и коллекционер Серж Лифарь, писатели Иван Шмелев, Илья Сургучев и Зинаида Гиппиус, художник и историк искусства Александр Бенуа, философ Борис Вышеславцев. Список далеко не исчерпывающий. Другая часть политически активной эмиграции стояла на оборонческих позициях, если не позабыв, то на время спрятав свои разногласия с советской властью. Немало эмигрантов приняло участие в движении Сопротивления. Однако на виду были коллаборационисты, и для многих французов белый эмигрант (ибо для обычных французов, не слишком разбиравшихся в тонкостях эмигрантской политики, все эмигранты были белыми) и коллаборационист стали едва ли не синонимами.

ПАРИЖ, 1940–1945

Принято считать, что германскую ориентацию приняла правая, реакционная часть эмиграции; в основном это верно, однако определенные колебания проявляли и некоторые из эмигрантов, которых принято относить к либерально-демократическому спектру сообщества русских изгнанников.

Во Франции руководителем русских воинских объединений нацистами был назначен генерал Н. Н. Головин, видный военный историк и теоретик, возглавлявший высшие военные курсы РОВС в Париже. После нападения Германии на СССР митрополит Серафим обратился ко всем «верным сынам России» с тем, чтобы «верные сыны» помогли германским войскам очистить Русскую землю от «масонской звезды и серпа и молота». Неудивительно, что оккупационные власти объявили о признании только администрации Серафима, специально оговорив, что не признают «промосковского» митрополита Евлогия725725
  Jonston R. H. «New Mecca, New Babylon»: Paris and the Russian Exiles, 1920–1945. Kingston and Montreal, 1988. P. 166, 222.


[Закрыть].

Многие видные деятели эмиграции успели бежать из Парижа накануне его захвата немцами в июне 1940 года и обосновались на юге Франции, в зоне, контролируемой правительством Виши. Среди них были П. Н. Милюков, А. В. Тыркова, вместе с семьей ее сына А. А. Бормана; некоторым счастливцам удалось получить американские визы и уехать в США, в том числе М. А. Алданову, А. И. Коновалову, В. М. Зензинову, А. Ф. Керенскому и др. В. А. Маклаков отказался покинуть Париж; как глава Офиса по делам русских беженцев он счел необходимым остаться на посту726726
  Седых А. Загадка В. А. Маклакова // Новое русское слово. 1945. 18 марта. С. 2.


[Закрыть].

Однако, как нетрудно было представить заранее, оккупационные власти отнеслись к либералу и масону Маклакову весьма подозрительно. Впрочем, руки персонально до него у властей дошли не сразу. 28 августа 1940 года были распущены все иностранные организации в оккупированной зоне. Среди них – около 800 русских культурных, образовательных и иных организаций. Офиса Маклакова это не коснулось, однако оккупанты его просто игнорировали. Конечно, проблема русских эмигрантов во Франции волновала их далеко не в первую очередь; пока что это позволило Маклакову продолжить свою деятельность, в данных условиях почти совершенно неэффективную. Он пытался искать защиты интересов русских изгнанников у правительства Виши и даже обратился с личным письмом к его главе маршалу Ф. Петену. Ответа не последовало.

Тем временем у него появился «конкурент», князь Михаил Горчаков, внук канцлера А. М. Горчакова, предложивший Маклакову разделить функции таким образом, чтобы князь ведал сношениями с немцами, а бывший посол – всем остальным. Горчаков ссылался на желание оккупантов иметь дело именно с ним, но, возможно, это была его собственная инициатива. Горчаков, первый претендент на роль фюрера русской эмиграции, монархист и человек крайне правых убеждений, заявил, что он организовал новый «комитет» по своей собственной инициативе; по его словам, он платил за наем помещения для комитета, в котором он восседал под портретами Николая II и Гитлера, из своих собственных средств. Поверить в «самочинность» возникновения его комитета трудно. Несомненно, что до определенного времени он устраивал германские оккупационные власти; и если его прямая связь с гестапо и не прослеживается, то тесное взаимодействие с немецкой организацией, занимавшейся вербовкой рабочей силы в Германию, очевидна. Собственно, «трудоустройство» эмигрантов, многие из которых действительно оказались без работы, было, похоже, главной задачей горчаковской организации. Правда, князь также старался вызволять из беды соотечественников, попавших по той или иной причине в руки немецкой или французской полиции. Через несколько месяцев князь был немцами смещен, скорее всего по причине своей эксцентричности, граничившей с ненормальностью. Даже если сделать скидку на ангажированность мемуаристов-«возвращенцев» Л. Д. Любимова и Б. Н. Александровского, общавшихся с Горчаковым, особенности поведения князя, которые они рисуют, наводят на мысли о неадекватном восприятии им окружающего мира727727
  Александровский Б. Н. Из пережитого в чужих краях: Воспоминания и думы бывшего эмигранта. М., 1969. С. 331–333; Любимов Л. Д. На чужбине. Ташкент, 1979. С. 215–218, 295–297.


[Закрыть].

В апреле 1941 года гитлеровцы поручили некоему полковнику Владимиру Карловичу Модраху, ничем особенным себя ранее на политической арене не проявившему, за исключением пронацистских симпатий, организовать комитет взаимопомощи русских беженцев во Франции. Задачей комитета была, разумеется, не помощь, а прежде всего контроль и привлечение, если потребуется, эмигрантов на службу германским властям. Все эмигранты должны были пройти регистрацию в комитете, причем регистрирующимся после начала войны Германии против СССР предлагали заполнить анкету, завершавшуюся следующим примечательным текстом: «Я, нижеподписавшийся, изъявляю свое добровольное желание принять действенное участие в борьбе, начатой Германской империей в СССР против жидовско-коммунистической власти. Я заявляю, что готов вести эту борьбу в любой ее отрасли и на любом посту, указанном мне представителями национал-социалистической Германии»728728
  HIA. Maklakov. 22–14.


[Закрыть]. Желающих, несмотря на недвусмысленные угрозы, нашлось немного.

Однако уже в июле Модрах был сменен его заместителем, неким Юрием (Георгием) Сергеевичем Жеребковым. Это был относительно молодой человек, в 1941 году ему исполнилось 33 года. Он был внуком одного из флигель-адъютантов Николая II, натурализованным германским гражданином. По слухам, ранее он был профессиональным танцором. Своим назначением Жеребков был обязан тесным связям с гестапо и, возможно, дружбе с Альфредом Розенбергом.

25 июля около 250 видных эмигрантов были собраны для того, чтобы, не выражая одобрения или тем более несогласия, выслушать декларацию новоявленного «гаулейтера». Жеребков заявил, что будущее принадлежит Германии, а с большевизмом, несомненно, будет покончено. Он сказал также, что знает немцев, что особенно важно, так как они теперь станут определять судьбу России. Выступление Жеребкова, названное «официальным сообщением», было выпущено в виде листовки и распространено среди эмигрантов. Среди прочего «гаулейтер» говорил: «Я молю Господа, чтобы он дал сил и здоровья тому человеку, который поднял крестовый поход против поработителей нашей Родины. Боже, спаси и сохрани Фюрера Адольфа Хитлера, Вождя не только немецкого народа, но и всех тех, кто отдали и отдают себя на борьбу за новую счастливую Европу!.. Я лично молю Всевышнего о даровании победы немецким войскам…»729729
  HIA. Maklakov. 22–16.


[Закрыть]

Теперь эмигранты должны были пройти новую регистрацию в жеребковском комитете, причем их лояльность должны были засвидетельствовать два поручителя. Такое же требование было предъявлено Маклакову. Его Офис в сложившейся ситуации начинал играть все более декоративную роль, а в январе 1942 года правительство Виши формально упразднило представительские функции Маклакова. Тем не менее Маклаков Офиса не закрыл, а некоторые эмигранты предпочитали иметь дело с ним, а не с нацистскими ставленниками.

Как впоследствии признавался сам Маклаков, поначалу он верил в победу Германии. Разгром Польши и Франции, слабость, проявленная СССР в войне с Финляндией, «чудодейственное» усиление Германии с 1918 года привели его к мысли, что и Англия, и Советский Союз не устоят. Однако он не сделался «германофилом», как некоторые довольно заметные эмигранты. Маклаков начал сближаться с людьми, которые, как и он, желали поражения Германии; многие из них все же верили в победу Советской России; во всяком случае, все они делали ставку на ее победу. «Это тогда вовсе не предрешало отношения к ней; помню, – вспоминал впоследствии Маклаков, – я полушутя сказал, что если теперь приедет сюда их посол, то я завезу ему карточку; но это была только шутка, на которую так и посмотрели». Шутка оказалась пророческой. Пока же Маклаков счел необходимым зафиксировать на бумаге суждение членов постепенно образовавшейся вокруг него группы о том, что победа СССР для России предпочтительнее победы Германии и что эмигранты должны Советской России в этом содействовать, «нисколько не меняя своего отношения к советской власти». Маклаковым эти рассуждения были оформлены в семи пунктах730730
  Маклаков В. А. – Алданову М. А. 25 мая 1945 // «Права человека и империи»: В. А. Маклаков – М. А. Алданов. Переписка 1929–1957 гг. / Сост., вступ. ст. и примеч. О. В. Будницкого. М., 2015. С. 105.


[Закрыть].

28 апреля 1942 года Маклаков был арестован; были арестованы и сотрудники его Офиса. Оккупанты хотели продемонстрировать, «кто в Париже хозяин», и пресечь не санкционированную ими деятельность маклаковского Офиса. После девяти с половиной недель заключения в парижской тюрьме Санте в июле 1942 года Маклаков и его сотрудники были освобождены731731
  Маклаков В. А. – Алданову М. А. 15 декабря 1944 // «Права человека и империи». С. 85; Седых А. Загадка В. А. Маклакова.


[Закрыть]. Бумага с «семью тезисами» Маклакова осталась лежать в шкафу. На следующий день после ареста кто-то из его окружения, знавший об их существовании, отыскал и уничтожил листок732732
  Маклаков В. А. – Алданову М. А. 25 мая 1945 // «Права человека и империи». С. 105.


[Закрыть].

Нацисты и их русские и французские прислужники хотели продемонстрировать, что недавний председатель Эмигрантского комитета и глава Офиса по делам русских беженцев в глазах новых властей фигура подозрительная и что эмигрантская иерархия изменилась окончательно. Возможно, одной из дополнительных причин ареста послужило масонство Маклакова; во всяком случае о его принадлежности к масонству его допрашивали в тюрьме французские следователи (по словам Маклакова, с немцами в тюрьме он не сталкивался, только с коллаборационистами). После освобождения нацисты взяли у Маклакова подписку, что он прекратит выполнять функции главы Эмигрантского комитета, а также не будет заниматься какой-либо политической деятельностью733733
  Из письма посла СССР во Франции А. Е. Богомолова заместителю народного комиссара иностранных дел СССР В. Г. Деканозову. 4 апреля 1945 // Чему свидетели мы были…: Переписка бывших царских дипломатов 1934–1940: Сборник документов в двух книгах. М., 1998. Кн. 2. С. 582.


[Закрыть]. Ему предписали уехать на несколько месяцев из Парижа. Маклаков провел их в деревне у барона Б. Э. Нольде; здесь он написал обдуманную в тюрьме книгу о 2-й Думе734734
  Маклаков В. А. – Алданову М. А. 30 января 1946 // «Права человека и империи». С. 161.


[Закрыть].

Впоследствии он писал Алданову, что эта книга – его слабость, и он ей очень дорожит. «Я ее сочинял, т. е. обдумывал, когда сидел в тюрьме и не знал, выйду ли оттуда живым. Было много времени думать, было полезно сосредотачивать мысль, чтобы чем-нибудь ее занимать, и, наконец, в этих условиях мысль работает честнее»735735
  Там же.


[Закрыть].

В годы войны Маклаков не только был «оборонцем», готовым в условиях войны с нацистской Германией закрыть глаза на прежние прегрешения советской власти, точнее, поверить в ее эволюцию. Кроме того, он требовал от эмигрантов соблюдения лояльности Франции, которая давала им приют на протяжении двух десятилетий. Лояльности в отношении Франции Маклаков, по словам Г. В. Адамовича, «требовал категорически, и резко разрывал с людьми, которые были по его мнению в этом смысле не на высоте, – особенно, если это были люди известные, просвещенные, а не сбитые с толку эмигранты. В те времена такие разрывы, – публичные, у всех на виду, доходившие до отказа подать руку, – бывали далеко не безопасны, но Маклакова это не останавливало»736736
  Адамович Г. В. Василий Алексеевич Маклаков. Политик, юрист, человек. Париж, 1959. С. 222.


[Закрыть]. Разумеется, речь шла не о той Франции, которая «коллаборировала» с нацистами.

Вряд ли сопротивление Маклакова и его «группы» нацистам и их пособникам выходило за пределы идейного противостояния. Ему ведь было уже за семьдесят, и он почти ничего не слышал. Американский слуховой аппарат появился у Маклакова только после окончания войны. Но, во всяком случае, после освобождения Маклакова из тюрьмы он и его единомышленники связались с силами Сопротивления и, вероятно, оказывали его участникам определенное содействие. Но главным их делом, несомненно, была антинацистская пропаганда в эмигрантской среде. По свидетельству П. А. Берлина, «они делали все, что от них зависит, чтобы противодействовать прогитлеровским настроениям в русской эмиграции и оказывать поддержку жертвам немецких преследований». С двумя членами группы, А. С. Альпериным и И. А. Кривошеиным, Берлин был связан общей работой по укрывательству евреев737737
  Берлин П. А. – Вишняку М. А. Б/числа, 1945 // HIA. Mark Vishniak Collection. Box I-D.


[Закрыть]. Деятельность группы не осталась незамеченной. Один из ее членов, И. А. Кривошеин, сын бывшего царского министра А. В. Кривошеина, был арестован. Маклаков значился в списке подлежащих увозу в Германию в случае приближения войск союзников. Однако наступление союзников было столь стремительным, что до престарелого либерала руки у нацистов не дошли738738
  Маклаков В. А. – Алданову М. А. 25 мая 1945 // «Права человека и империи». С. 105.


[Закрыть].

НОВЫЙ КУРС: «ПРОГРАММА МАКЛАКОВА»

Маклаков, который всегда отказывался от роли «вождя» эмиграции, ссылаясь на свое особое положение ходатая по делам всех эмигрантов, независимо от их политических взглядов, едва ли не впервые попытался сформулировать программу, вокруг которой могла объединиться патриотически настроенная часть эмиграции. Эта программа, напечатанная в виде листовки в июне 1944 года от имени «группы действия» русских эмигрантов, судя по основным мыслям и стилю, написана или им самим, или же при его ближайшем участии. Вероятно, она во многом повторяла семь пунктов, сформулированных Маклаковым весной 1942 года, запись которых была уничтожена после его ареста.

В листовке эмиграция призывалась «определить свое отношение к происходящему» и «продумать до конца смысл событий, не смущаясь тем, что это должно привести к пересмотру позиций, ранее занятых ею в отношении советской власти и революции». «Новый курс» Маклакова и его единомышленников был сформулирован в виде восьми тезисов, жестко увязанных друг с другом. Эти тезисы важны для понимания логики последующих поступков Маклакова и его взглядов послевоенного времени.

1. В первом пункте четко определялось, что «когда в 1941 году обнаружилось, что Германия вторглась в Россию для захвата у нее лучших пространств по праву „избранной расы“, для патриотически настроенной эмиграции содействие Германии становилось изменой России». Отношение к войне раскололо эмиграцию на две непримиримые части. Одна пошла с Германией и, в силу того, что могла проявить себя открыто, создала иллюзию своей многочисленности. Это незаслуженно бросало «позорную тень» на всю эмиграцию, ибо «большая ее часть, несмотря ни на что, оставалась с Россией». Она понимала, что победа в войне «может укрепить советскую власть, но сознательно предпочитала это успеху Германии», так как «владычество большевиков за 26 лет не уничтожило Великой России, как это могла бы надолго сделать победа Германии».

Однако такой выбор поставил патриотически настроенных эмигрантов «по одну сторону баррикады с советской властью».

2. «Эмиграция должна признать ошибочность своих опасений, что советский режим убьет в народе патриотизм и гражданственность, и этим подготовит его к добровольному подчинению иностранцам. Война опровергла эти опасения: Россия оказалась жива и национально здорова. Русский народ поднялся на защиту своей родины и своей обороной напомнил лучшие страницы русской истории. Иностранным завоевателям он предпочел свою, фактически управляющую Россией, власть. Вместе с нею он отстоял свою родину против ее внешних врагов». Правда, после этих слов, казалось бы, означавших капитуляцию перед советской властью и признание ее исторической правоты, следовала фраза, четко демонстрировавшая отличие маклаковской группы от «союза русских патриотов», вскоре переименованного в «союз советских патриотов»: «Он (народ. – О. Б.) этим заслужил свое право сам собой управлять».

3. В 3-м тезисе отдавалось должное советской власти, которая «проявила себя иной, чем была раньше, когда приносила Россию в жертву мировой революции. Война не захватила ее врасплох. К защите России против врагов она оказалась готовой; она пошла вместе с народом; еще раньше войны она разорвала с прежним своим отношением к его старине; уступки, которые она сделала во время войны, были не только очень реальны, но имели еще большее значение символа. А сама она не пала духом перед опасностью, не предала, ради своего самосохранения, Россию в руки врагов. Она неразрывно связала свою судьбу с Россией и сумела ее защитить. В отстаивании России в этот момент советская власть показала себя достойной народа. После всего происшедшего, – провозглашался едва ли не центральный тезис программы, – эмиграция не может не признать ее русской властью».

4. По-иному теперь оценивалась и Октябрьская революция – не как «местный эпизод», а в качестве начала «мирового социального сдвига к более полному пониманию задач и обязанностей государства в устроении жизни людей». Резкое столкновение старого с новым, как теперь обтекаемо характеризовались кровавые события революции и Гражданской войны, не может быть вечным. «Революция, поэтому, всегда – явление временное. Она кончается по осуществлении тех заданий истории, которые были тогда достижимы, возвращением к правовому порядку на новых началах… Изживание революции началось в России еще перед войной, вопреки убеждению, что в советской власти не может быть эволюции, – выдавал желаемое за действительное Маклаков. – Есть идейная пропасть между революционной программой 1918 года с ее призывами к истреблению классов – и конституцией 1936 года, несмотря на ее недостатки. Национальная война за спасение Родины должна углубить и ускорить этот здоровый процесс; мы уже видим признаки этого».

Законнику Маклакову, несмотря ни на что, все-таки трудно было представить, что конституция 1936 года была не более чем клочком бумаги.

5. Однако признание заслуг советской власти в деле защиты отечества совсем не означало покаяния перед ней. «Эмиграция от своего прошлого не отрекается, – подчеркивалось в 5-м тезисе. – Непризнание ею советской власти было основано не на личных или партийных мотивах; она защищала не отжившие привилегии старого, а основы здорового государства, восставала не против начал нового социального строя, а против приемов и методов их проведения в жизнь в таких размерах и темпах, что ими попирались вечные ценности общежития: законность, уважение к человеку, право населения управляться по своему пониманию».

Следовательно, речь шла не только о том, что эмигранты признали кое в чем правоту советской власти; ход событий подвел советскую власть к проведению в жизнь тех начал, которые отстаивала эмиграция и к которым, по мнению Маклакова, стремилось население России. Теперь начала законности, уважения к человеку, самоуправления «будут особенно нужны; население будет стремиться отдохнуть от революции и войн, и залечивать нанесенные раны». «Власть не должна идти наперекор этим общим желаниям, если не захочет потерять положения, которое было ею завоевано в этой войне». Меньше всего это «предупреждение» было похоже на капитуляцию. Эмиграция была готова примириться с существующей в России властью; но она не собиралась отказываться от своих основополагающих ценностей.

6. Маклаков остался на своей прежней позиции неприятия новой революции, даже если она приведет к падению большевиков. Любая революция ведет к страданиям людей и ослаблению страны. А ведь восстановление международного престижа и мощи России в его глазах было, несомненно, главной заслугой советской власти. Кто, как не бывший посол бывшей великой державы, толкавшийся в передней ее бывших союзников после окончания Первой мировой войны, мог эту заслугу оценить.

«Эмиграция понимала, что всякое колебание власти во время войны для страны было опасно. Но она не может не видеть, что интересы России и после войны требуют не падения власти, а только ее эволюции. Ни у кого сейчас не может быть большего авторитета при заключении мира, чем у тех, кто управлял страной во время войны и привел ее к победе. Падение власти в этот момент может лишь ослабить Россию. Это понимание должно определять отношение эмиграции, пока власть защищает интересы России».

7. Отношение эмиграции к советской власти переменила война, – говорилось в 7-м тезисе, – оказавшиеся во время войны «с этой властью на одной стороне могут и в дальнейшем найти с нею общий язык и общее дело». «Потому возвращение на родину может стать для них отрадной и желанной возможностью». Особенно подчеркивалось значение роли, которую сыграла Россия в войне, для младшего поколения «апатридов», которое своей родины не видело и не знало: «Отпор, который оказала Россия Германии, исполнил их национальною гордостью и готовностью посвятить свои силы служению ей. Этому молодому поколению место только в России».

«Таким образом, – подводился итог документа, – эмиграция будет, естественно, думать о возвращении на родину после войны. Не от нее, а от теперешней власти зависят условия, на которых это будет возможно. По ним тоже можно будет судить, в какой мере власть стала на уровень задач, которые перед Россией раскрылись, и освободилась от приемов и заветов революционного гнета. Это позволит каждому эмигранту видеть, в чем состоит его долг перед родиной. Но для этого ему необходимо будет преодолеть и в себе наследие нашего прошлого, без задних мыслей подчиниться истории и суметь без пристрастия оценить все стороны деятельности своих прежних противников. Возможность искреннего их примирения стала бы символом окончания революционной эпохи и восстановления внутреннего мира в России. Работать над этим, какие бы это ни встретило трудности от предвзятого недоверия и подозрения с обеих сторон, значит сейчас служить истинным интересам России»739739
  HIA. Maklakov. 19–31.


[Закрыть].

«Декларация» Маклакова вызвала весьма резкое неприятие у той части эмиграции, которая отнюдь не желала поражения России в войне, но и не видела оснований менять свое отношение к советской власти. С. П. Мельгунов писал Маклакову, что у него вызвало полное недоумение обоснование выводов, «сводящихся к призыву – идти в Каноссу». Мельгунов указывал, что, кроме двух возможных позиций – поддержки в войне Сталина или Гитлера, существовала третья, антинацистская, но не солидаризирующаяся с официальной российской властью, и «не брала ответственности за то, что делала эта власть, например, накануне вторжения немцев в пределы России», имея в виду вторжение СССР в Польшу и Прибалтику. Особое неприятие Мельгунова вызвало фактическое оправдание Октябрьской революции, плодотворности «социального сдвига», происшедшего за 25 лет советской власти. «Утверждать подобное, – негодовал старый социалист, – значит открыто свидетельствовать об интеллектуальной нищете и крахе квалифицированной русской интеллигенции»740740
  Мельгунов С. П. – Маклакову В. А. 27 сентября 1944 // HIA. Maklakov. 10–21.


[Закрыть].

Мельгунов справедливо указывал, что положения конституции 1936 года, на которую ссылался Маклаков в качестве доказательства эволюции власти, фактически не выполняются; он не видел никаких реальных уступок власти. «Неужели потемкинские декорации принимать за реальность? Поскольку к нам просачивалась информация за эти годы, мы имеем право „без предвзятости“ сказать, что „народ“ отнюдь не с властью. Иначе как могло бы создаться такое ненормальное антипатриотическое явление, как образование „власовской“ армии или казацких отрядов из кубанских и донских беженцев? Нет, там по-прежнему аракчеевские казармы! Потому говорить об „искреннем соглашении“ со сталинской кликой – простите меня – это ничем не оправдываемая маниловщина, которая никогда не может служить „истинным интересам России“»741741
  Мельгунов С. П. – Маклакову В. А. 27 сентября 1944 // HIA. Maklakov. 10–21.


[Закрыть].

Вполне справедливо критикуя „маниловские“ представления Маклакова об эволюции советской власти, Мельгунов, в свою очередь, выдвигал вполне фантастическое предположение, что «преждевременная сдача эмигрантских позиций» ослабит «порыв освободительной борьбы, которая может начаться в России после войны»742742
  Там же.


[Закрыть].

В ответном письме Маклаков, оспаривая аргументы своего корреспондента, подчеркивал, что «третьей» позиции «не было, да и быть не могло». «Она непременно соскальзывала бы в пассивную помощь одной из сторон. Недаром все левые враги Сталина во время войны перестали его обличать, чтобы не оказаться в одном лагере с Гитлером». Маклаков в сжатом виде изложил свою «философию истории», которая невольно заставляет вспомнить слова П. Н. Милюкова, осуждавшего своего постоянного оппонента за то, что тот остался адвокатом и в политике.

Он обращался к автору «Золотого немецкого ключа большевиков» и других исследований, доказывающих заговорщический характер переворота 25 октября, менее всего склонного «объективно» оценивать события 1917 года:

Вам ли, историку, надо доказывать, что в столкновении политических направлений ни у кого никогда нет ни полной истины, ни полной неправды. Пока мир стоит на антиномиях «личности» и «государства», «свободы» и «равенства», которые противоречат друг другу, а равно необходимы, как необходимо равновесие между ними, определяемое уровнем культуры, эпохи, национальности и отдельных людей, до тех пор во всех политических столкновениях у всех есть доля правды. Ее и обнаруживает после история. Вспомните, как менялась оценка Французской революции и ее людей, сколько было разоблачений и реабилитаций. Есть неправда и в демократиях, есть правды и в тоталитарных режимах, и в старом режиме, и в большевизме, и у русского либерализма; все это было перемешано. Мы думаем, что события последних годов увели нас так далеко от 17 года, что мы можем уже теперь в оценке его уже стоять на исторической точке зрения, а не на односторонних военных коммюнике современников. Это не капитуляция и не Каносса, это «подчинение истории»743743
  Маклаков В. А. – Мельгунову С. П. 2 октября 1944 // HIA. Maklakov. 10–21.


[Закрыть].

Маклаков признавал, что в России еще многое неясно, в том числе «кто сейчас в ней определяет погоду» – Сталин, мужики или «молодые новые коммунисты».

Но общий ход дела ясен. Россия, расслабленная и бессильная в 1917 году, оказалась сильной в 42. Народ, бросавший фронт в 17 г. и перенесший разрушение храмов и поругание мощей, заставил власть прекратить гонения на веру и защищает Россию даже партизанской войной… Могут быть скачки назад и вперед, но мое общее впечатление, что «Революция» кончилась уже давно; идет перерождение революционного взрыва на правовой порядок на новых основах. Это – здоровый процесс… Все мерзости большевизма останутся, ибо нельзя бывшее сделать небывшим. Но их забудут, как забывали всякие мерзости, и Ивана IV, и Петра Великого, и Вильгельма Завоевателя, и Робеспьера, и всех подобных744744
  Там же.


[Закрыть].

Маклаков не очень верил в «порывы» освободительной борьбы в России и считал, что если даже таковые случатся, то меньше всего люди, действующие в России, будут интересоваться «вымирающей эмиграцией». Однако он более рассчитывал на эволюцию власти и на возможность для эмигрантов, в связи с этим, вернуться на родину. Вернуться, считал Маклаков, надо достойно, и не на условиях капитуляции, а в результате примирения. «Условия» примирения и излагались в его «записке».

Мельгунова, как и предполагал Маклаков, его аргументы не убедили. Он продолжал настаивать, что «третья» позиция была вполне возможна для тех, «кто не видел разницы между насилием наци и насилием большевиков (первые лишь хорошие выученики вторых) и не желал принимать ответственность за Катынь и пр., – ничего не оставалось другого в практических своих действиях, как выжидать». «Своей декларацией, – упрекал он Маклакова, – Вы и для будущего прикрываете советскую моральную наготу». Мельгунов не видел принципиальной разницы между позицией «русских патриотов» (вскоре заменивших «русских» на «советских») и позицией «маклаковской группы»745745
  Мельгунов С. П. – Маклакову В. А. 10 октября 1944 // HIA. Maklakov. 9–21.


[Закрыть].

12 ФЕВРАЛЯ 1945 ГОДА: «ВИЗИТ» В СОВЕТСКОЕ ПОСОЛЬСТВО

Эмигрантский «пейзаж» после освобождения Франции выглядел не слишком радостно: численность эмиграции существенно сократилась, а моральный кредит заметно упал. В нацистских лагерях погибли сотни русских евреев-эмигрантов; сотни эмигрантов покинули страну. Немало видных деятелей эмиграции разной политической ориентации умерли в годы войны по естественным причинам, в том числе лидер либералов П. Н. Милюков, председатель адвокатского союза Н. В. Тесленко, бывший царский премьер В. Н. Коковцов и бывший министр финансов Временного правительства М. В. Бернацкий, писатель Д. С. Мережковский и многие другие. В 1945 году перед русскими изгнанниками-«оборонцами» встал вопрос о смысле существования эмиграции: если они оказались по одну сторону с советской властью, не пора ли если не признать ее правоту, то поискать точки соприкосновения?

Для этого нужно было с противоположной стороной вступить в контакт. Поэтому вполне логичным было посещение 12 февраля 1945 года «группой Маклакова» советского посольства, вызвавшее бурную реакцию всей эмиграции. Маклаков был не первым, посетившим советское посольство. Сначала был приглашен в посольство митрополит Евлогий, за которым посол А. Е. Богомолов прислал автомобиль и, после встречи, предоставил дипломатическую вализу для связи с патриархом746746
  В. А. Маклаков о своем визите в советское посольство // Новое русское слово. 1945. 23 июля.


[Закрыть].

Однако визит в посольство митрополита, возможно, потому, что он был все-таки лицом духовным, а не политиком и речей о примирении с советской властью не произносил, сенсацией не стал и бури не вызвал. Иное дело – прием, устроенный для группы, провозгласившей политические цели и возглавляемой одним из самых известных эмигрантов, пожалуй, даже неким символом эмиграции, Маклаковым. Посол Богомолов дважды, через посредника, приглашал одного из своих предшественников на этом посту посетить особняк на улице Гренель. По сведениям П. А. Берлина, этим посредником был А. Ф. Ступницкий, который «шмыгал» между посольством и группой. Ступницкий был одновременно и членом группы, и «близким лицом Гузовского, первого советника советского посольства, первый советник всегда есть представитель ГПУ», по старой памяти называл советские органы безопасности Берлин. Поэтому Берлин затруднялся сказать, по чьей инициативе, «полпредства или этой группы, было совершено паломничество в святые места»747747
  Берлин П. А. – Вишняку М. В. Б/числа, 1945 // HIA. Mark Vishniak Collection. Box I-D.


[Закрыть].

Здесь уместно будет сказать слово об Арсении Федоровиче Ступницком (1893–1951), которого многие считали «злым гением» во всей этой истории. И считали, по нашему мнению, безосновательно, ибо не благодаря же уговорам Ступницкого Маклаков и другие члены группы отправились в посольство. По-видимому, он действительно сыграл роль посредника – не более того. Ступницкий, выпускник юридического факультета Петроградского университета, участник Белого движения, в эмиграции стал одним из ближайших сотрудников П. Н. Милюкова в «Последних новостях». Ступницкий, по воспоминаниям другого сотрудника газеты, блистательного Дон-Аминадо (А. П. Шполянского), «был на ролях любимого ученика, перипатетика и дофина. Республиканско-демократическую азбуку знал назубок…»748748
  Дон-Аминадо. Поезд на третьем пути. М., 1991. С. 298.


[Закрыть]. После освобождения Франции Ступницкий пытался возродить газету Милюкова под названием «Русские новости»; в заголовке был использован логотип «Последних новостей», однако это издание очень быстро приняло откровенно просоветский характер и мало чем отличалось от «Советского патриота».