Текст книги "КГБ и тайна смерти Кеннеди"

Изучение доступных материалов по теме козла отпущения и сопутствующим ей вопросам привело меня к следующим заключениям.

С большой долей вероятности можно сказать, что вся прокастровская и иная деятельность Освальда весной – летом 1963 года в Новом Орлеане постоянно находилась в поле зрения американских спецслужб. Ее изучение осуществлялось с помощью контрактных агентов без непосредственного контакта с сотрудниками названных служб. Поскольку формально дело на Освальда в тот период в Новом Орлеане (по крайней мере, в ФБР) не заводилось, сведения о его деятельности могли оседать в материалах по проводимым конкретным операциям.

Очевидно, что после известных марксистских и прокастровских заявлений Освальда по ТВ и радио в августе взгляды и планы спецслужб в отношении него претерпели изменения.

С сентября «поэпизодно» начинает осуществляться сценарий по конструированию образа Освальда как агрессивного, «способного на все» активного антикастровца, к тому же меткого стрелка. Однако ничто не свидетельствует о том, что сам Освальд участвовал в этих эпизодах. Исходя из этого можно судить, что они «ставились» независимо от него и без его ведома, хотя кого-то из «постановщиков» он мог лично и знать.

Поведение Освальда в сентябре – ноябре не дает оснований считать, что он на регулярной основе принимал участие в какой-либо организованной групповой деятельности или вообще поддерживал с кем-то регулярные контакты. Его «политическая активность» носила сугубо индивидуальный характер и сводилась к переписке с левыми организациями и двум известным посещениям собраний левых и правых.

Все это в целом порождает большие сомнения в том, что Ли Харви Освальд был выведен на огневой рубеж 22 ноября 1963 года в здание склада учебников на Дили-Плаза в качестве козла отпущения в рамках чьего-то сценария.

ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТЕРРОРИСТ ИЛИ?…

За три ноябрьских дня 1963 года в Далласе было совершено три громких прилюдных убийства. Мотивы двух из них остаются невыясненными до сих пор, а мотивы третьего, названные убийцей, представляются весьма неправдоподобными. Остается лишь предполагать, каковы были истинные мотивы всех трех убийств, поскольку исполнители (один из них, Ли Харви Освальд, так и остался лишь подозреваемым, ибо не успел пройти процедуру судебного разбирательства) унесли эту тайну с собой в мир иной.

Прежде чем порассуждать о мотивации и некоторых других аспектах этих убийств, в первую очередь убийства президента Кеннеди, хотелось бы предложить читателю некий социально-психологический портрет подозреваемого, то есть Ли Харви Освальда, под условным названием…

…ПАРАДОКСЫ ОСВАЛЬДА

1. Хотя Ли Харви Освальд приобрел всемирную известность после 22 ноября 1963 года, он не был к этому времени просто бывшим морским пехотинцем, а являлся уже фигурой международного масштаба: последние четыре года его судьбой в целом и отдельными личными проблемами в трех странах – в США, СССР и на Кубе – занимались десятки государственных и общественных организаций. В Советском Союзе вопросы о нем решались на высших, партийном и государственном, уровнях – в ЦК КПСС, Верховном Совете и Совете министров. В Соединенных Штатах – в Государственном департаменте, Службе иммиграции и натурализации и др. На Кубе его документы прошли через МИД. Выйдя благодаря настойчивости Освальда на такой уровень, его личные и семейные проблемы приобрели политический характер, что, в свою очередь, влияло на подход к их решению. Так, вопрос о выезде из СССР и въезде в США превратился в своеобразное пугало для бюрократических структур обеих сторон. И те и другие опасались, что если они задержат Освальда, то, учитывая международную обстановку, подвергнутся пропагандистским обвинениям в «нарушении прав американского гражданина», и, чтобы избежать этого, шли даже на некоторые отклонения от сложившихся традиций и существующих правил.

Наиболее подозрительные «заговорщики» усмотрели в этом глубокий тайный смысл, и появился аргумент о том, что Ли Харви Освальда опекают правительства СССР и США, делая на него крупную ставку в будущем.

2. В течение того же четырехлетнего срока (очевидно, в США дольше – со времени военной службы) Освальд находился в поле зрения специальных служб тех же трех государств (в наименьшей степени – Кубы). И КГБ, и американские спецслужбы располагали достаточным массивом сведений, характеризующих Освальда, чтобы определить свое отношение к нему с оперативной точки зрения. И хотя теоретически, с учетом отдельных личных качеств (упорство в достижении цели, скрытность), он мог рассматриваться как подходящая кандидатура для использования втемную в конкретной операции, в том числе в роли козла отпущения, в целом с точки зрения агентурного сотрудничества он не являлся «привлекательным» кандидатом.

3. Во время пребывания в Советском Союзе и после возвращения в США Освальд в оперативном плане рассматривался спецслужбами обеих держав в первую очередь как объект, представляющий определенную угрозу государственной и национальной безопасности, а не как потенциально опасный в плане террористических проявлений. Об этом свидетельствует реакция КГБ на увлечение Освальда изготовлением самодельных гранат. Правда, такая реакция может объясняться и тем, что в КГБ было известно о предстоящем скором отъезде объекта из СССР. Окружению Освальда в США было известно его неравнодушное отношение к стрелковому оружию, а де Мореншильду (имевшему контакты в тот период с ЦРУ) – о наличии у него винтовки с оптическим прицелом, однако никто не знает, какова была реакция американских спецслужб на это. Во время демонстрации револьвера в советском посольстве в Мехико Освальд был воспринят беседовавшими с ним работниками КГБ не как инициативный террорист, а как человек, способный применить оружие, оказавшись в чрезвычайной ситуации.

4. Взаимоотношения советских и американских спецслужб с Освальдом строились по принципу «первый – второй». Его линия поведения и отдельные «непредсказуемые» поступки обусловливались личными целями и жизненными идеалами. Те и другие службы отвечали на это в силу возложенных на них функциональных обязанностей, но всегда были весьма «обходительны» и «снисходительны» к этому объекту. Прослеживается удивительная солидарность в тактике работы в отношении него враждовавших в тот период советских и американских спецслужб. Объяснить это можно совпадением оценки Освальда как личности сумасбродной и недостаточно серьезной для того, чтобы применять к ней крутые меры. Но вероятнее всего, сказывалось влияние политического фактора, своеобразного статуса Освальда и его семьи в последние четыре года жизни. Сам он очень ловко пользовался этим статусом: при малейшем недовольстве действиями официальных властей или спецслужб немедленно просил защиты у противоположной стороны. Из Минска Освальд слал в американское посольство в Москве и сенатору в США письменные жалобы на притеснение его жены и задержку с оформлением выезда в Соединенные Штаты американского гражданина и его семьи, из Далласа письменно – советскому посольству в Вашингтоне, а устно – советскому посольству в Мехико жаловался на преследования со стороны ФБР, искажая при этом реальные факты. Очевидно, что Освальд, уверенный в контроле переписки, в обоих случаях использовал один и тот же прием скорее для шантажа спецслужб, чем в расчете на поддержку подлинных адресатов.

5. Насколько при жизни Освальд выглядел балластом для спецслужб по обе стороны океана, настолько после смерти его имя стало привлекательным для них. В долгие годы холодной войны разведки трех стран (США, СССР и Кубы) широко использовали его в активных пропагандистских мероприятиях друг против друга. Многочисленные публикации с прямыми обвинениями или с намеками на подготовку и осуществление покушения, на использование Освальда в качестве то агента-киллера, то козла отпущения появлялись в средствах массовой информации, особенно в период проведения очередных официальных или неофициальных расследований убийства Кеннеди. Очевидно, именно через эту призму следует рассматривать появлявшиеся вдруг записки на разных языках, адресованные Освальду или якобы написанные им. Такие «доказательства» служили подтверждением одних теорий и опровергали другие. В результате всей этой деятельности информационное пространство по проблеме Далласа оказалось настолько замусоренным, что сегодня очень трудно найти грань, отделяющую работу искренних исследователей и труды спецслужб. Пожалуй, помочь в этом при желании могли бы сами спецслужбы – ведь теперь это не нанесло бы им особого ущерба.

6. Два последних этапа жизни Освальда (СССР и США) были до предела заполнены попытками реализовать «политические идеалы» и решить возникающие в связи с этим земные проблемы. В последние два месяца наступает как бы пауза, возможно вызванная кризисом его мировоззренческих взглядов. Похоже, в его сознании они меняются местами с реальными повседневными заботами. По ряду признаков наблюдается тенденция к устройству устойчивого семейного очага, стабилизации взаимоотношений с женой, но этому препятствует ее непримиримая позиция.

7. Будучи интровертом, Освальд в окружавшей его в данный момент социальной группе обычно держался обособленно и настороженно (в минский период в новой для него молодежной среде отмечалась его большая раскованность и контактность).

Вместе с тем в разные периоды Освальд склонен устанавливать доверительные отношения в рамках «диады» (дружеская пара): Торнли и Дельгадо – в Корпусе морской пехоты, П. Головачев и Э. Титовец – в Минске, де Мореншильд и двоюродная сестра М. Мюррет – в США.

В октябре попытки М. Пэйна (хозяина дома, где проживала с детьми Марина) сблизиться с ним не увенчались успехом. В последние несколько месяцев Освальд, судя по всему, не входил ни в одну «диаду», кроме супружеской.

Несмотря на противоречивое отношение к жене, Освальд в отдельные моменты доверял ей свои сокровенные мысли, включая конкретные планы достижения политических целей даже с применением насилия. При общении с ней в октябре – ноябре он делился лишь планами обзавестись собственной крышей без увязки с какими-то политическими фантазиями и целями.

8. В течение всей его недолгой жизни в поведении Освальда проявления агрессивности чередовались с периодами глубокой депрессии. При детальном анализе многих фактов его биографии складывается убеждение, что Освальд являл собой ярко выраженный тип садомазохистской личности, способной на деструктивные (насильственные) действия в отношении других и аналогичные шаги по отношению к себе.

Хотя врачи Боткинской больницы в Москве считали несмертельными нанесенные им себе порезы вен, однако пришли к заключению, что он способен на подобные попытки и в дальнейшем при определенных условиях (возможно, это было еще одним фактором, вызывавшим обходительное отношение к нему со стороны КГБ).

Примерами садомазохизма Освальда могут служить наряду с эпизодом попытки самоубийства и некоторые другие. Так, в своем «Историческом дневнике» он пишет: «Думаю, когда Римма придет в 8 часов и найдет меня мертвым, это будет сильный шок (желание причинить боль человеку, к которому испытывал симпатии. – О.Н.). Где-то играет скрипка, пока я наблюдаю, как улетучивается моя жизнь. Я думаю про себя: как легко умирать и как сладка смерть… (наслаждение от акта или инсценировки саморазрушения. – О.Н.)».

В случае с покушением на генерала Уолкера (насильственное действие против другой личности) он тоже мысленно рисует картину того, что произойдет с ним post factum. Он мученически готовится к насилию против своей персоны, что находит отражение в подробной письменной «инструкции» жене. Внешне проявляя заботу о семье, он в первую очередь стремится к удовлетворению собственных потребностей. При этом очевидно, что Освальда мало беспокоит, каким болезненным ударом для жены будет его поступок и его последствия.

Такие парадоксы служат фоном для раздумий и рассуждений о предполагаемых мотивах двух убийств, совершенных навечно подозреваемым в них Ли Харви Освальдом.

Как уже говорилось, анализ последних двух месяцев жизни Освальда (поведение, психологическое состояние, общение с семьей) не дает оснований сделать вывод, что в этот период он участвовал в групповой деятельности и тем более в подготовке террористической акции, причем в любом качестве. Таким образом, постороннее направленное воздействие на мотивацию его отдельных поступков и поведение в целом представляется маловероятным.

Значит, можно предположить, что поведение Освальда было обусловлено внутренними, индивидуальными мотивами, на которые, естественно, влияли процессы, происходившие во внешней, окружавшей его среде.

Попробуем представить, в каких условных пластах сознания или подсознания Освальда могли формироваться так интересующие многих мотивы тех действий, которые он предположительно совершил менее чем за час в Далласе 22 ноября 1963 года.

Идейно-политический

Мотивы предыдущих реализованных или нереализованных насильственных акций Освальда (покушение на генерала Уолкера, попытка вооруженной встречи президента Никсона, намерение угнать самолет) лежали в этой плоскости и приходились на период «идеологического возбуждения» и политической активности. Всем им, в разной степени, предшествовали внешние проявления: длительная и тщательная подготовка к покушению на Уолкера, вызвавшая состояние сильной нервозности, демонстративная торжественность перед вооруженной встречей с Никсоном, подробное изложение сценария угона самолета с распределением ролей участников – его самого и Марины. Все три примера вписывались в рамки идейных устремлений Освальда. В то же время нет практически ни одного свидетельства того, что Кеннеди числился у него в категории возможных объектов политической агрессии, скорее наоборот. Октябрь – ноябрь приходятся на период идейно-политического спада. Политический идеализм Освальда, по внешним признакам, уступает место бытовым интересам и проектам. Но идеи, которые хранятся в «банке» его подсознания, тем не менее представляют собой опасную горючую смесь, способную легко воспламениться при определенных условиях.

Из чего же состояла эта смесь и могли ли воспламенить ее условия, создавшиеся в тот период?

Ощущение крушения политических идеалов, переоценка и вероятная перегруппировка идеологических иллюзий, явное разочарование отсутствием интереса левых к его активности, туманность перспектив политического самоутверждения – вот, вероятнее всего, накопившаяся смесь.

Появляется и искра, воспламенившая ее, – два визита специального агента ФБР Хости в дом, где проживала семья Освальда, и разговор с его женой. Но для взрыва не хватало критического объема – нужна была дополнительная масса.

Морально-психологический

Иррациональные политические фантазии сменились конкретной бытовой целью – стремлением создать собственный семейный очаг. Новая жизненная идея занимает все мысли, и Освальд с присущей ему настойчивостью начинает думать и говорить об ее осуществлении.

Но на пути возникает серьезное препятствие – нежелание жены покидать жилище Пэйнов. Это не только служит раздражителем, но и создает угрозу срыва «земных» планов, что всегда будило в Освальде агрессивное начало. Ведь и его неожиданное минское хобби – изготовлять гранаты – совпало с состоянием сильного раздражения, вызванного задержкой, как ему казалось, выдачи советскими властями разрешения на выезд его семьи в США. Горючая смесь приближается к критическому пределу.

А ситуация нагнетается новыми моментами.

Марина, сообщая о визите агента ФБР Освальду, который, по ее же показаниям, испытывал органическую неприязнь и панический страх перед этой организацией, вовсе не выражает негативного отношения к ее представителю, напротив, в ее рассказе даже сквозит определенная симпатия.

Вскоре Марина «расшифровывает» убежище мужа, пытаясь разыскать его по телефону, чем вызывает бурную отрицательную реакцию с его стороны.

Все это происходит на фоне нарастающего потока информации о скором посещении Далласа президентом США. Тем президентом, к которому Марина давно проявляет интерес и чей портрет висит в комнате. Она видит в нем сходство со своим бывшим возлюбленным, оставшимся в Минске, – Анатолием, но, понятно, не говорит об этом мужу. Но ведь Освальд, знавший Анатолия и испытывавший ревность к нему, мог и сам уловить это сходство.

Рассмотрев, что предположительно могло накапливаться в пластах сознания Освальда, перейдем к хронологии и комментариям событий недели, предшествовавшей 22 ноября.

18 ноября Освальд узнает от Марины о воскресном телефонном звонке к нему на квартиру и негодует в связи с возможной «расшифровкой» его укрытия перед ФБР. В последующие дни, в нарушение установившейся традиции, ни разу не звонит ей по телефону.

19 ноября в далласских газетах опубликован маршрут проезда президента Кеннеди. Очевидно, что Освальд мог быть свидетелем комментариев сослуживцев или сам прочесть в газетах о том, что маршрут проходит по прилегающим к зданию склада учебников улицам.

20 ноября Освальд присутствует в кабинете своего начальника Трули, где один из служащих склада демонстрирует свои покупки – малокалиберную винтовку и карабин «маузер».

21 ноября Освальд без предварительного телефонного звонка неожиданно после работы приезжает в дом Пэйнов, где живет Марина с детьми. Неурочный приезд объясняет тем, что соскучился по своим девочкам. Предыдущий уик-энд он вынужден был оставаться в городе из-за семейного праздника в доме Пэйнов. Своему сослуживцу и соседу Пэйнов, на чьей машине он приехал, он объяснил причину поездки потребностью забрать карнизы для занавесок в снимаемую им квартиру.

В этот период Освальд стремился к примирению с женой, говорил, что хочет жить с семьей, и предлагал для этого арендовать квартиру, подчеркивая, что устал жить один. Марина заняла непримиримую позицию и отвергла все его просьбы.

В ходе общения в тот день возникал вопрос о предстоящем визите президента. Марина проявила интерес и спросила: «Я хотела бы увидеть, каков он в жизни. Ты не знаешь, куда и когда я могла бы пойти?»

– Нет, – сказал он равнодушно.

Здесь следует напомнить, что ранее, в пору повышенного внимания обоих супругов к семье Кеннеди, имел место другой эпизод:

«Однажды Марина заметила:

– Он очень привлекателен, я не могу сказать, каков он как президент, но я имею в виду – как мужчина.

Ли ответил как обычно:

– Тебе не должны нравиться другие мужчины, кроме меня».

Вечером 21 ноября Освальд был особенно ласков с детьми, раньше обычного лег спать. До этого что-то делал в гараже, где хранилась принадлежавшая ему винтовка, завернутая в одеяло.

22 ноября. По наблюдениям жены, в ночь с 21 на 22 ноября Освальд заснул лишь под утро, хотя делал вид, что спит. Утром даже не отреагировал на звонок будильника, что было для него необычным. Сам приготовил себе завтрак, зайдя в спальню, чтобы попрощаться, не поцеловал жену, как было принято между ними. Тогда Марина еще не знала, что Освальд снял и оставил свое обручальное кольцо, чего не делал ни разу и ни при каких обстоятельствах со времени их свадьбы (не сделал этого и при покушении на Уолкера).

Все приведенные подробности тех дней почерпнуты из книги Присциллы Дж. Макмиллан «Марина и Ли», которая, на мой взгляд, представляет собой важнейший источник информации о внутренних проблемах Освальда. Так можно считать по двум причинам: во-первых, автор сама встречалась и беседовала с Освальдом в Москве в 1959 году, в период, когда он находился в состоянии сильнейшего стресса, что впоследствии, безусловно, помогло П.Дж. Макмиллан глубже осмысливать сведения о нем, получаемые от его жены и других лиц; во-вторых, в период сотрудничества с автором, как говорится, по горячим следам, Марина была носителем свежих и уникальных данных, недоступных больше никому. К тому же она еще не испытала на себе воздействия различных факторов, которым подвергалась потом в течение нескольких десятилетий.

Я полностью согласен с выводами уважаемой П.Дж. Макмиллан о сформировавшихся у Освальда индивидуальных мотивах, приведших его с винтовкой к окну шестого этажа склада учебников, и их смешанном характере, однако несколько по-иному расставляю акценты этой мотивации. Макмиллан делает упор на преобладании в ней идейно-политических моментов, «подкрепленных элементами мании величия и «бытовыми» раздражителями». Я склоняюсь к тому, что именно возникшие семейные неурядицы, вдруг вставшие на пути достижения им «земных» целей, привели к сильному всплеску его садомазохистских наклонностей, спроецировав их на три объекта: себя, жену и президента США. Скорее всего, взрывной реакции такой силы могло и не последовать, если бы семейный детонатор не сработал на фоне политической фрустрации.

Что же привело Освальда к роковому решению? Проследим, как развивались события.

Мотивы: подтверждается внимание ФБР к его персоне; Марина положительно отзывается о его представителе; растет возмущение «преследованиями» со стороны ФБР; создается угроза благополучию семьи.

Действия: принимает защитные меры: пишет записку в отдел ФБР, письмо в советское посольство с жалобами на преследование.

Он находится в тоскливом состоянии, вызванном невозможностью посетить семью в связи с праздником в доме Пэйнов, и негодует по поводу того, что Марина позвонила ему и привлекла внимание ФБР к его убежищу.

По мнению автора книги «Марина и Ли», Освальд приехал 21 ноября в дом Пэйнов с уже принятым решением о покушении. С этим я тоже не могу согласиться – мне думается, что окончательное решение у него созрело лишь ночью с 21 на 22 ноября. Скорее всего, именно в бессонные ночные часы, когда чувства резко обостряются и дурные мысли приобретают гипертрофированный характер, Освальд добавил к перечисленным выше мотивам последний негативный «блок»:

• категорический отказ Марины принять его условия совместного проживания;

• новые признаки неравнодушного отношения Марины к Кеннеди;

• чувство отверженности всеми, ощущение унижения личного достоинства (в том числе и мужского).

Можно предположить, что на пути в Даллас из дома Пэйнов утром 22 ноября в его голове роились примерно такие мысли: «Ах, ты хочешь увидеть его «живым»?.. Ну что ж, давай собирайся… И эти фэбээровские псы тоже узнают сегодня, что они засранцы… Я умею постоять за себя… Мне больше терять нечего… Посмотрим, каково будет вам всем…». Комплекс мотивов превратился в план действий.

Вряд ли Освальд, наводя на Кеннеди оптический прицел, воспринимал его как президента Соединенных Штатов и осознавал масштабы совершаемого преступления. Вероятно, в эти мгновения он мысленно представлял улыбающееся лицо Марины, радостно машущей проезжающему автокортежу, и был предельно сосредоточен, повторяя про себя: «Смотри, смотри… Сейчас ты его увидишь… Скоро узнаешь, кто из нас сильнее…».

Нажимая раз за разом на спусковой крючок винтовки, он в первую очередь стрелял не в президента, а в соперника, и это помогло ему быть небывало метким.

На этом, временно прервав разговор о мотивах, вновь обратимся к технологии, но уже не заговорщиков, а действий самого Освальда как одиночки, связанных с событиями на Дили-Плаза, хотя отдельные комментарии будут касаться и сценария большого заговора.

Доставка оружия

Если Освальд был задействован в сценарии большого заговора и ему, например, была отведена важнейшая роль козла отпущения, то на завершающей стадии заговорщики должны были хранить его как зеницу ока и держать под неусыпным надзором.

Если роль козла отпущения разыгрывалась без ведома Освальда, а его планировалось подключить только на последнем этапе (вынудить привезти оружие), то наблюдение должно было быть весьма конспиративным, чтобы он опять не бросился в отдел ФБР с угрозами разнести его и, таким образом, не превратился раньше времени в лицо потенциально опасное для жизни президента.

Если Освальд сознательно участвовал в заговоре, но не понимал, какая роль ему отведена, и ему было поручено доставить оружие на «поле боя», он тем более представлял большую ценность, ибо, если бы с ним что-то случилось, ставился под угрозу срыва весь сценарий акции. Это для кого-то могло кончиться плачевно.

При таком раскладе в день доставки винтовки (не раньше) кто-то из участников заговора, скорее всего «менеджеров», должен был встретиться с Освальдом, чтобы передать последние инструкции, оказать на него психологическое воздействие (мягкое или жесткое – в зависимости от его настроения) и предупредить, что в течение суток он будет прикрыт в целях подстраховки, чтобы он не волновался, заметив «сопровождение».

Гипотетически такая встреча могла состояться 21 ноября в промежуток между его выходом из квартиры и приездом на работу. На этой же встрече Освальду могли подсказать версию поездки с соседом Пэйнов, которая, при всей естественности, создавала образ очевидца доставки Освальдом какого-то предмета в здание склада учебников и подкрепляла роль козла отпущения.

Не имея, к сожалению, возможности проанализировать всю имеющуюся информацию о действиях Освальда в течение этих суток, трудно строить предположения насчет того, находился ли он в этот промежуток времени под чьим-либо контролем. Если нет, то версия о том, что Освальд по сценарию заговора должен был доставить оружие на «поле боя», представляется несостоятельной.

Если же предположить, что Освальд реализовывал собственный замысел, его действия вполне естественны. Причем замысел этот, скорее всего, импровизированный, сформировавшийся окончательно только в ночь перед покушением, детально не продуманный заранее, в отличие от плана покушения на генерала Уолкера, который отличался тщательной и длительной проработкой.

В пользу того, что покушение не было спланировано, свидетельствует и такой факт: нет сведений о том, что Освальд прикасался к винтовке, лежавшей в гараже, с момента переезда из Нового Орлеана и до покушения, то есть практически два месяца. Можно ли (это относится и к предполагаемому использованию винтовки в качестве оружия при покушении по сценарию заговора) идти на такое серьезное дело, не проверив заранее оружие и не будучи уверенным в его полной готовности?

Кроме того, еще одним косвенным свидетельством в пользу этой гипотезы может служить и демонстрация револьвера в советском посольстве в Мексике – похоже, в Далласе, как и в Мехико, Освальд безоглядно стремился к намеченной цели, не задумываясь об осложнениях, к которым могут привести его поступки.

Выстрелы

В связи с выстрелами в президента возникает два вопроса, вокруг которых и по сей день не утихают страсти: был ли Освальд настолько метким стрелком, чтобы за короткий промежуток времени трижды попасть в движущуюся цель, и стрелял ли он в Кеннеди вообще?

В этой главе, как и в предыдущих, рассуждения различного рода (кроме «Парадоксов») строятся на анализе последних двух-четырех месяцев биографии Освальда. Поэтому в рассмотрение связки «Освальд – оружие» будут в данном случае включены лишь те из многих широко известных сведении о ней, которые относятся в основном к указанному периоду. Начну опять с выдержек из книги «Марина и Ли»: «На последней неделе августа Марина застала Освальда на веранде стоящим на одном колене и целившимся из винтовки на улицу. Это было впервые за много месяцев, когда она увидела его с винтовкой.

Спустя несколько дней он вновь был на веранде с винтовкой. На вопрос Марины последовал ответ: «Фидель Кастро нуждается в защитниках. Я войду в его армию добровольцем. Я стану революционером». После этого Марина часто слышала металлическое клацанье, когда Освальд сидел в сумерках на веранде. Это происходило трижды в неделю, может быть, чаще, до середины сентября.

Часто он занимался чисткой винтовки, но она не видела, чтобы он выносил ее из дома для тренировки.

На ее просьбу не использовать винтовку против кого-нибудь вновь в Соединенных Штатах он спокойно ответил: «Я не буду»».

Следует обратить внимание, что работу с винтовкой и прицеливание, то, что в спортивной среде называют «сухим плаванием» (то есть отработка каких-то элементов на тренировках), Освальд проводил в условиях, приближенных к сложившейся в ноябре ситуации «дом – улица».

Далее приведу мнения экспертов в этой области. Вначале – ответы на мои вопросы уже упоминавшегося в этой главе И.Б. Линдера.

«Вопрос. Можно ли произвести два прицельных выстрела из винтовки с четырехкратной оптикой в промежуток от 4,8 до 5,6 секунды по движущейся цели без предварительной тренировки?

Ответ. Для стрелка весьма среднего уровня, но достаточно знакомого с используемым оружием, ведущего огонь с упора, это не составляет особого труда.

Насколько я могу судить, в данном конкретном случае расположение стрелка в здании склада и его соотношение с движущейся целью были благоприятны для эффективной стрельбы.

Вопрос. Правомерно ли говорить о «принципе лотереи» при оценке попаданий стрелка из окна склада в Кеннеди? Поясню суть принципа: слабый стрелок из 100 выстрелов может попасть в цель 3–5 раз, подряд или вразброс, в одной серии. Но не сможет повторить даже этот результат в последующих сериях; средний стрелок из 100 поразит цель 55–65 раз; снайпер из 100 стабильно поражает цель 95–97 раз.

Ответ. Да, вполне. Причем очень большое значение для прицельности имеет психологический настрой стрелка, его «отмобилизованность». Даже слабый стрелок может значительно повысить результат за счет этого, а хороший – резко ухудшить свои обычные показатели.

Например, в 1972 году во время Олимпийских игр в Мюнхене специально подготовленные для борьбы с террористами снайперы растерялись, когда впервые должны были стрелять по реальным живым целям, что отрицательно сказалось на их меткости».

Как известно, 22 ноября Освальд уже приобрел опыт, правда, неудачный, стрельбы по живой человеческой цели (генерал Уолкер). Возможно, тогда, к счастью для обоих, на его прицельности и сказалось волнение первого подобного шага.

А вот что думает о той же проблеме другой авторитетный эксперт, заслуженный тренер СССР Л.М. Вайнштейн: «Прочитав статью А. Шальнева «Вновь Америка спорит о преступлении века» («Известия», № 302, 1991 г.), я решил высказать свое мнение по одному частному вопросу. К этому подтолкнули меня и фрагменты рассматриваемого в статье фильма режиссера О. Стоуна об убийстве президента Джона Кеннеди, которые были показаны по телевидению.

У меня большой стаж работы в области спортивной пулевой стрельбы, и я утверждаю, что произвести три прицельных выстрела из винтовки с оптическим прицелом в установленное время – 5,6 секунды – вполне доступно элементарно грамотному стрелку-спортсмену. Согласно ранее публиковавшимся данным, Ли Харви Освальд спортивной стрельбой занимался. Перейдем к рассуждениям.