Текст книги "Тайны Сент-Ривера"

– Ну, что скажешь, – спросил меня Дэвид, входя вслед за мной в наше временное жилище и плотно закрывая за собой дверь.

– А что сказать? Вела она себя естественно…

– Да, я тоже ничего не заметил.

– Похоже все мимо. Но есть все же некоторые детали…

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, например, крошка Луиза совсем не похожа на своих родителей. Они оба они крепкие, со смуглой кожей. Эмилия темноволосая, да и муж ее, он сейчас, седой, но вряд ли был блондином. А вот Стэлла была блондинкой, и, заметь, волосы у нее тоже были рыжеватыми. Опять эти чертовы совпадения!

– Ну, насколько я об этом слышал, светловолосый ребенок может родиться у любого относительно белого человека, а вот наоборот, только в случае соответствующей генетической цепочки…

– Ну, не знаю, в генетике я не разбираюсь, все равно мне это кажется подозрительным, хотя больше зацепиться не за что.

– Ну, у нас еще есть день завтра…

* * *

Вечером мы просто побродили у моря, даже не пытаясь ничего обсуждать. Комиссару не звонили, да и он молчал. Вообще мы чувствовали, что нам необходима пауза.

Вернулись мы с прогулки довольно поздно. Поднялись на второй этаж, ополоснулись по очереди в крошечной душевой, включили телевизор, чтобы посмотреть новости. Но и по телевизору тоже ничего интересного нам не рассказали.

Когда мы уже мысленно смирились с бесполезно потраченным временем, кто-то тихо постучал в нашу дверь. Дэвид встал с кресла и пошел открывать.

– Извините, я услышала, что у вас еще работает телевизор, вот и решилась вас побеспокоить, – произнесла Эмилия Барини, входя к нам в комнату.

Дэвид предложил ей кресло, а сам сел на кровать.

– Я ведь вас сразу узнала, – неожиданно обратилась она ко мне, – вы меня уже не помните, да это и понятно, со сколькими людьми вам приходиться говорить. Вы ведь однажды были по делу в нашем городе. В гостинице у Питера, девушку искали, она потом дочкой этого знаменитого режиссера оказалась. Я в той гостинице работала.

– Да, дело это я хорошо помню.

– Ну а меня вы просто тогда и не заметили, ни к чему... Это мне было любопытно.

– А сейчас вы хотите что-то рассказать? – догадалась я.

– Да, хочу вам рассказать правду про нашу Луизу. Мы с мужем посоветовались, да и решили, что скрывать уже бессмысленно, да и почему девочка должна быть обижена, если ей полагается какая-то часть из денег ее кровного отца?

– Значит, Луиза – дочь Стэллы Роджерс и Мориса Пара?

– Да.

– Но возраст? Фамилия – это понятно, вы ее удочерили и дали ей свою фамилию, но двадцать пять лет – это не двадцать восемь.

– Я вам сейчас все расскажу. Не только время управляет судьбой, иногда и наоборот бывает. – Она вдруг задумалась. Мы ее не торопили. Затем Эмилия продолжила, – мы с Филиппом всегда жили душа в душу. Очень уж любили друг друга. Бывает в мире такая любовь. Я думаю не каждому дано ее пережить, но за счастье судьба всегда плату берет. Не могли мы с ним родить ребенка. И он, и я, – оба здоровы, но не могу я от него забеременеть. Врачи говорят, что это бывает не так часто, но так уж нам было суждено. Мы любили друг друга и смирились. Я устроилась работать в приют поварихой. Детей там было немного, я их всех до сих пор помню. Когда там появилась Луиза, я сразу к ней привязалась. Директриса это заметила, вызвала меня к себе и сказала, что не может меня оставить на должности. Все работающие в приюте ко всем детям должны одинаково относиться, а моя любовь к девочке была уже слишком заметна даже для взрослых. Дети-то чувствуют куда лучше. Я даже заплакала. Не потому, что теряла работу. С моей профессией устроиться не проблема, но расстаться с малышкой – это было для меня настоящим горем. Однако, оказалось, что, не работая в приюте, я имела гораздо больше прав. Я стала навещать Луизу, покупать ей игрушки, сладости, она сама назвала меня мамой. Я не хотела думать о том, что меня могут разлучить с этим ребенком. Бог пожалел меня. Луизе было чуть меньше трех лет, когда ее кровная мать дала согласие на удочерение. Мы очень быстро оформили все документы, и я все боялась, что какая-нибудь мелочь мне помешает, или Стэлла передумает. Мне казалось невероятным, что можно отказаться от такого ребенка, она была такая красивая, нежная, ласковая девочка. Но, к счастью все получилось. Нам выдали ее новое свидетельство о рождении, это для девочки, и папку с документами, подтверждающими факт удочерения, это для нас. Мы сразу уехали из Мэрвика, но я все равно не могла успокоиться. В свидетельстве о рождении Луизы, поскольку это разрешено законом, мы изменили дату рождения так, что она стала на год моложе. Она была такой маленькой и хрупкой… На новом месте мы прожили еще два года, но тревога не покидала меня, это стало похоже на болезнь. Я пошла к психоаналитику, и он посоветовал нам переехать еще раз, сменив фамилию. Так мы и сделали. При смене документов мы еще раз изменили дату рождения Луизы. Ей было пять лет, но выглядела она совсем крошкой, вот мы и записали ей еще на два года меньше. Только после этого я почувствовала себя спокойнее. Умом-то я понимала, что закон на нашей стороне, но мы простые люди, а этот мир так несправедлив. Мы сделали все, чтобы нас было очень непросто отыскать. А сейчас наша девочка уже может узнать правду, мы знаем, что это не повлияет на ее отношение к нам.

– Вы хотите сказать, что Луиза и сейчас ничего еще не знает? – удивилась я.

– Конечно, пока не знает. И я хочу вас попросить позволить нам самим ей все сказать. Я звонила ей сегодня и просила приехать, завтра мы ей все скажем.

– Да, конечно, так действительно будет лучше, – было трудно с этим не согласиться.

Тим Солтинг

На следующий день мы позвонили Эрику Катлеру. Он нам сказал, что у него есть новости, но лучше об этом поговорить в его кабинете. Мы тоже не стали выкладывать свою информацию по телефону. Любопытство подстегивало нас, поэтому в здание полицейского управления мы вошли в то время суток, которое еще можно было назвать утром.

Комиссар выглядел уставшим, но не растерянным, похоже, полученная им за время нашего отсутствия информация, кое-что прояснила. Но он не захотел нам ничего рассказывать, пока не выслушал все наши новости.

– Опять наследников стало пятеро, – сказал он, когда я закончила рассказ о нашей поездке, – но следствию это ничем не помогает. Если девушка не знала о том, что она дочь Мориса Парра, то говорить не о чем. Кроме того, где бы она достала такой яд? Единственное, что мне не нравится в этом наборе фактов – это ее присутствие в доме фактических родственников. Странное совпадение.

– А, может это и не совпадение? – вопрос возник в моем сознании, и я мгновенно его озвучила, именно в этот момент я поняла, что мне нужно сделать.

– О чем вы сейчас подумали? – тут же спросил комиссар.

– Нам нужно еще раз поговорить с Робертом Кроуном, но не в его владениях, а, например, здесь, в вашем кабинете, – ответила я.

– Хорошо, так и сделаем, сегодня же позвоню ему, думаю, что он не станет отказываться. Но этот разговор вполне может и подождать. А пока у меня есть новости, которые нужно обсудить прямо сейчас. Я вам говорил вечером перед вашей поездкой в Эрджин, что намерен собрать сведения обо всех, кто, так, или иначе, оказался впутанным в это дело. На следующий день с утра я этим и занялся. Конечно, послал запрос на материалы связанные с удочерением Луизы, но сейчас это уже неважно. Важным оказалось совсем другое. Среди прочего, я запросил в военном ведомстве информацию о службе полковника Зальцмана и капитана Тимоти Солтинга. Да, я выяснил, что именно до этого звания он дослужился, прежде, чем вышел в отставку по состоянию здоровья. Ничего особенного в сообщении об этих двух офицерах не было, кроме одного любопытного факта. Тим Солтинг действительно служил в той же части, что и Зальцман, но тогда, когда полковник уже вышел в отставку. Разминулись они всего двумя неделями. Это, конечно, мелочь, но как же тогда рассказ Солтинга о том, как он поступил на работу к своему бывшему командиру?

– Ну, он мог просто неточно выразиться, или мы могли его не так понять, – предположил Дэвид.

– Я тоже так подумал, поэтому и решил с ним еще раз поговорить, – согласился комиссар, – но мне это не удалось. Тим Солтинг исчез. Его не оказалось в доме полковника, его мобильный телефон отключен. Его нет ни в одной из гостиниц Сент-Ривера, во всяком случае, под своим именем. Я получил разрешение суда на объявление в розыск свидетеля Тимоти Солтинга. Для того, чтобы запустить этот процесс мне понадобилась фотография этого человека. В его комнате в доме полковника остались какие-то вещи, но ни документов, ни фотографий там не было. Тогда я подумал, что его фото должно быть в кадровом архиве той части, в которой он служил. И действительно по моей просьбе мне выслали по факсу эту фотографию. А теперь посмотрите на его портрет и вы.

Если комиссар хотел нас удивить, то ему это вполне удалось. Мы увидели фотографию симпатичного человека в военной форме, но это был совсем не тот человек, с которым мы разговаривали в доме полковника.

– Боюсь, нам придется поискать того господина, которого мы узнали под именем Тима Солтинга – сказала я.

– Это я понял еще вчера, – усмехнулся Эрик Катлер. Вот и предлагаю сейчас подумать, как мы будем решать эту неожиданную загадку. Хотя она может быть и не связана с происшествием в замке Ферни.

– Наверняка мы это утверждать пока не можем, да и загадка сама по себе весьма интересная, – тут же заявил Дэвид с нескрываемым удовольствием.

– Сложность еще и в том, что всю информацию о взаимоотношениях между лже – Солтингом и Дэнисом Зальцманом мы получили из, мягко говоря, не слишком надежного источника, – озвучила я то, что все уже и без меня поняли.

– Да, – согласился Катлер, – нам лучше сразу отбросить все, что он нам говорил и для начала отобрать только те факты, которым мы можем верить.

– Но тогда и вопрос с ампулой остается открытым, – заметила я.

– То, что у полковника была такая реликвия со времен войны, подтвердил и Кроун, – ответил мне комиссар.

– Но был ли конфликт с Парром по этому поводу?

– Вот тут уже ничего нельзя утверждать. Сейчас нам неплохо бы понять, есть ли у нас вообще в этом деле надежные источники информации, – отметил весьма непростую проблему Эрик Катлер.

– Да, согласилась я, – полковник вел такой образ жизни, что найти людей, которые могли бы о нем хоть что-то рассказать, нам будет непросто. Что мы о нем сейчас знаем? Что он ветеран войны, во время войны служил в контрразведке, так?

– Да, после войны получил назначение в учебный полк для старших офицеров, там, в основном читал лекции.

– Еще мы знаем, что он любил балет и регулярно посещал музыкальный театр, – добавил Дэвид, – я думаю, что в этом самом театре нам могут рассказать очень много интересного. Его не могли там не заметить. И, еще, я уверен, что был кто-то, кто разделял это его увлечение. С кем-то он обязательно должен был обсуждать спектакли и премьеры, ведь об этом не заговоришь с кем попало.

– А что, ведь дельная мысль! – я с гордым удивлением посмотрела на своего друга.

– Что ж, друзья мои, – явно повеселел комиссар, – а не сходить ли вам сегодня в театр?

– Давненько я не видел хороший балетный спектакль, – улыбнулся, Дэвид, – но как быть с билетами? Впрочем, позвоню-ка я своему редактору.

Катарина Савельи

Два билета на вечерний спектакль в музыкальный театр удалось достать только благодаря усилиям главного редактора «Интерньюс» Честно говоря, даже если забыть о нашем расследовании, посещение театра, именно этого театра, было для меня очень приятным событием. Возможно, вы сочтете меня старомодной занудой, но я не слишком люблю современную музыку, не то, чтобы я ее совсем отрицала, иногда под настроение я могу послушать и танцевальные мелодии, или рок-композиции, но когда музыки просит моя душа, я предпочитаю слушать классику. Больше всего я, конечно, люблю оперу. Но от хорошего балетного спектакля тоже получаю огромное удовольствие.

Мы попали на замечательный балет Антона Крамера «Ночная элегия» Надеюсь, мой читатель способен меня понять. Погрузившись в звуки, одной из самых красивых балетных увертюр я забыла о том, что меня привело в этот зал, и вспомнила только тогда, когда упал занавес в конце первого акта.

Мы вышли в вестибюль. Здесь суетились нарядные люди. Кто-то брел к буфетным стойкам и барам, кто-то вполголоса разговаривал о чем-то со своим спутником, или спутницей. В общем, царила атмосфера временного пространства для временного единства незнакомых или малознакомых людей. Удивительна вещь происходит в этих театральных «прихожих»: незнакомые между собой люди сближаются, а близкие отстраняются. Вроде все вместе и в то же время каждый сам по себе. Рядом со мной стояла пожилая дама в элегантном вечернем платье. Не знаю, по каким приметам, но я почувствовала, что эта женщина бывает здесь достаточно часто, что бы обратить внимание на пожилого отставного полковника, большого любителя балета.

– Вы не подскажете, где продают программки, – спросила я ее.

– Вон там у двери, ведущей в ложи бельетажа, видите там стоит женщина в униформе, – она показала рукой в нужном направлении и приветливо улыбнулась.

– Огромное спасибо – поблагодарила я ее, стараясь придумать еще какой-нибудь вопрос для продолжения разговора.

– А вы впервые здесь? – неожиданно спросила она меня.

– Да, не то, чтобы впервые, но бываю здесь нечасто – ответила я.

– Да, у молодых нет времени, – я поняла, что моей собеседнице приятно поговорить, и я с удовольствием пошла ей навстречу.

– Времени, к сожалению, действительно не хватает, а вы здесь часто бываете?

– О, я хожу почти на все премьеры, а понравившиеся спектакли посещаю иногда по нескольку раз.

– Завидую вам.

– Значит, вы любите балет?

– Да и балет тоже, но мое главное увлечение – это опера! – я сказала это совершенно искренне.

– А ваш молодой человек? – она кивнула в сторону подошедшего к нам в двумя чашечками кофе Дэвида, – разделяет ваше увлечение?

Своим кофе Дэвид угостил нашу новую знакомую, впрочем, это его ничуть не огорчило.

– В какой-то мере, – улыбнулась я, – но он как раз предпочитает балет.

– Странно, но мужчины чаще предпочитают балет, чем женщины, – наша собеседница многозначительно усмехнулась, – не представиться ли нам друг другу?

– Мэриэл, – назвала я себя, – а это Дэвид, – я посмотрела в сторону моего друга, и он неожиданно грациозно изобразил легкий поклон.

– Меня зовут Катарина, – с вполне уместной едва заметной кокетливостью представилась наша новая знакомая, – я бы хотела во втором акте пригласить вас в свою ложу. Я всегда покупаю ее целиком, чтобы иметь возможность пригласить туда друзей.

– Спасибо, с удовольствием принимаем приглашение, – ответил Дэвид за нас двоих.

У нас были неплохие места в партере, но смотреть балет из ложи было значительно приятнее. И даже не в том дело, что было лучше видно, и впереди не маячили ничьи головы, было в этих старинных креслах, обитых мягкой бархатистой тканью густо-вишневого цвета, что-то от другого времени и другого пространства, в общем это была игра в ту романтику, которая тайно продолжает жить в наших душах даже тогда, когда мы становимся прагматичными представителями нынешнего века. Пока шел спектакль, мы не разговаривали. В антракте, я, наконец, решилась направить разговор в нужную сторону.

– Скажите, Катарина, а среди ваших друзей не было полковника Зальцмана?

– Конечно, я была хорошо знакома с полковником, можно вполне назвать это даже дружбой. Но…

– Да, мы знаем, – ответила я на ее недосказанную мысль, есть люди, с которыми лучше не лукавить, – его убили, и, как это ни грустно, именно поэтому мы оказались здесь.

– Значит, вы хотите расспросить меня об этом человеке, чтобы решить загадку его смерти?

– И найти преступника

– Я постараюсь вам помочь, хотя все это так грустно.

– Милая Катарина, я потому и говорю с вами так откровенно, что вы мне нравитесь и, кроме всего прочего, я получаю удовольствие от общения с вами.

– Вы очень милая девочка, Мэриэл. Так что вы хотели бы узнать.

– У меня есть предложение: спокойно досмотреть спектакль, получив от него нормальное и всеми нами вполне заслуженное удовольствие, а затем Дэвид отвезет нас ко мне, я угощу вас кофе с бисквитами, и мы обо все поговорим.

– Отличное предложение, – улыбнулась Катарина.

После этого мы спокойно досмотрели замечательный балет Антона Крамера

Орден черной луны

Всю дорогу от театра до моего дома мы посвятили впечатлениям от спектакля и разговорам о музыке. Дома я заварила кофе нарезала лимон, открыла коробку с бисквитами, все это я поставила на чайный столик в гостиной. Мы разместились вокруг него в низких мягких креслах и только тогда приступили к деловому разговору.

– Так насколько хорошо вы знали покойного господина Зальцмана, – решилась я задать не очень корректный вопрос, но от него зависели все остальные вопросы, – извините меня, Катарина, за бесцеремонность, но, поверьте, это не праздное любопытство.

– Я понимаю, моя дорогая, не смущайтесь, если вам нужна моя откровенность, то она к вашим услугам… Я очень близко знала полковника и давно. Когда-то он был молодым лейтенантом, а я была балериной. Правда мы не виделись много лет и здесь, в Сент-Ривере встретились, можно сказать, случайно, но когда-то…Я не знаю, какая именно информация вас интересует, но готова рассказать все, мне это даже будет приятно, старые люди любят поговорить о прошлом.

– Так ваша любовь к балету – это не просто увлечение?

– Не просто… Балет – это для зрителей красивое хобби. Для балерины – это судьба. Ради балета мы отказываемся от многого, не все из нас, но и не все достигают таких вершин, каких удалось достигнуть Екатерине Савельевой, которая превратилась сейчас в престарелую любительницу театральных зрелищ Катарину Савьели.

– Так вы – Катя Савьели? – с таким восторгом воскликнул Дэвид, что это вызвало смущенную, но одновременно довольную улыбку Катарины.

– Да, так меня назвали здесь.

Поскольку я не репортер светской хроники и в балете обыкновенный зритель – дилетант, я лишь смутно помнила, это имя, но общение с бывшей звездой балета мне сегодня доставляло немалое удовольствие, мне она просто была очень симпатична, без всякой причины. Однако пришлось вернуться к прозе вопросов, которые должны были пролить свет на некоторые неприятные события.

– Вы сказали, что знаете Дэниса Зальцмана много лет, так?

– Да, и готова это подтвердить. Мы познакомились, пожалуй, лет сорок назад, точнее даже ровно сорок один год. Он тогда был совсем молоденьким и очень симпатичным. Меня только пригласили оттанцевать сезон в пяти спектаклях музыкального театра Сент-Ривера. Для молодой русской балерины это было очень неплохим началом карьеры. После первого же спектакля я проснулась знаменитой. Но с Денисом мы познакомились до моего триумфа. Мы жили в одной гостинице, несколько раз видели друг друга в ресторане, и он однажды решился ко мне подойти. Что мы тогда говорили друг другу, я не помню, но он был очень рад узнать, что я балерина. Он ухаживал за мной очень красиво, но мне кажется не думал, что меня ждет слава, поэтому позволил себе влюбиться. Да, молодые люди, сейчас в это трудно поверить…

– Ничего подобного, – тут же воскликнул мой друг, – и нужно сказать, что смотрел он сейчас на Катарину так, что трудно было усомниться в его искренности.

– Спасибо, милый Дэвид, но в те годы я была действительно хороша. – Катарина задумалась, словно мысленно ушла в те далекие времена, затем продолжила, – наш роман длился недолго, точнее – до генеральной репетиции, на которую я пригласила Дэниса. Там я его видела в последний раз перед нашей многолетней разлукой. Дэнис Зальцман по-настоящему знал и понимал балетное искусство. Понимал он и балерину Катю Савьели. Он понимал ее лучше, чем она понимала себя. Он ушел из моей судьбы, увидев и осознав, что ему не стоит соперничать с балетом в сердце балерины. Тем самым, признав первым то, что потом подтвердила рукоплескавшая мне много лет публика. Но это он мне объяснил только через много лет.

– То есть, это он вам объяснил тогда, когда вы встретились с ним совсем недавно? Не с молоденьким лейтенантом Дэнисом, а с отставным полковником, ветераном войны, господином Дэнисом Зальцманом?

– Именно так.

– Как грустно. И теперь ваши отношения продлились не дольше.

– Это было грустно тогда, а сейчас мне встретился совсем другой человек. Тогда балет разлучил нас. Сейчас между нами не было ничего общего, кроме любви к балету.

– В тот день, когда его убили, он тоже вернулся из театра, вы с ним виделись тогда?

– Да, была премьера очень неплохой современной постановки Дон-Кихота.

– Скажите, а на спектакле он был вместе со своим шофером?

– Своим шофером?! У него не было никакого шофера…

– Но ведь его привез в театр и отвез затем домой Тим Солтинг, который назвался его шофером, впрочем, и Тимом Солтингом он тоже именно назвался.

– Да с ним в театре был человек с таким именем, но Дэнис представил мне его как своего друга, однополчанина. Он гостил у Дениса и действительно помогал ему последние пару недель, поскольку у Дениса сильно ухудшилось зрение. Не настолько, чтобы отказаться от посещения театра, но водить машину уже было невозможно. Вы подозреваете, что этот человек и убил его?

– Похоже на то, но почему, зачем ему это было нужно?

– Кто знает… Дэнис служил в годы войны в таком ведомстве…

– Кстати, а он не показывал вам свою реликвию?

– Вы и об этом уже знаете? Нет, не показывал, но рассказал, покаялся…Я советовала ему отдать эту реликвию туда, где ей и надлежит быть, но он говорил, что боится, а мне кажется, что просто не хотел расстаться с такой вещью…

– Не хотел расстаться с ядом? – искренне удивилась я.

– С ядом? – теперь уже удивилась Катарина, – при чем здесь яд?

– Но я имела в виду ампулу с ядом, а вы о чем?

– Я об ордене.

– О каком ордене?

– Так вы об этом ничего не знаете? Ведь его квартиру наверняка внимательно обыскали, или нет?

– Конечно, там были осмотрены все уголки. Но что за орден, в чем он вам покаялся?

– Он все послевоенные годы хранил у себя знаменитый Орден черной луны.

– Орден черной луны?! – воскликнули мы с Дэвидом нестройным дуэтом.

– Вот вам и мотив! – Подвела я итог только что услышанному, – некто назвавший себя Тимом Солтингом охотился именно за этим орденом. Ну, о некоторых обстоятельствах я могу догадываться. Исходя из того, что продать такую вещь практически невозможно, он либо сумасшедший коллекционер, либо выполнял заказ такого сумасшедшего коллекционера. Он знакомится с полковником в Тотридже, представившись ему под именем офицера служившего в том же полку, в котором проходил службу Зальцман в конце своей военной карьеры. Остается только гадать, как ему удалось настолько втереться в доверие к Дэнису Зальцману, что тот приглашает его погостить в своем столичном доме. Здесь он ждет благоприятного момента, чтобы выкрасть ценную реликвию, возможно, вначале он должен был ее еще найти. Допускаю, что убийство полковника не входило в его планы, но тут Зальцман неожиданно становится одним из претендентов на наследство Мориса Парра, и у Солтинга, вернее, лже-Солтинга, появляется соблазн избавиться от Зальцмана и спокойно выкрасть ценность, о которой, кроме него, как он, видимо, думает, никто не будет знать. Пока полиция будет искать убийцу Зальцмана среди претендентов на наследство миллиардера, Солтинг без помех вывезет орден из страны и доставит туда, куда ему нужно. А поскольку бывший обладатель ценной реликвии мертв, никто ее и не подумает искать у него. Что ж, теперь неплохо бы все же найти этого господина. Но мы о нем ничего не знаем, и фотографии никакой нет. Приметы – это слабая зацепка, он легко избавится от всех этих примет, если захочет.

– Пожалуй, здесь я могу вам помочь, неожиданно заявила Катарина, – дело в том, что когда мы встретились с Дэнисом, он меня не сразу узнал, это и понятно, но я его узнала. Мне не хотелось открывать себя, во всяком случае, я не сразу на это решилась, и тогда… В общем я его сфотографировала тайком, должна признаться, что фотография – это сейчас еще одно из моих увлечений. Так вот в кадр попал и тот, кого вы называете Солтингом. Правда снимок получился не очень четким, но ведь в полиции есть специалисты, которые его обработают до нужного состояния, не правда ли?

– Катарина, вы – просто гениальная женщина, – не сдержала я своего восторга.