Текст книги "Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика"

Этот опыт еще пред-эгоистичен: в нем еще нет разделения на личный и общий мир, разделения на «я» и других, поэтому все, что происходит, воспринимается как происходящее с самим человеком, и даже не с самим человеком, а как происходящее в едином и неделимом еще пространстве до-рефлексивного опыта. В этом пространстве с утраченной перцептивной различенностью утрачивается даже первичная матрица опыта, т. е. полностью исчезает «я» человека, утрачивается различие между многим и одним. В итоге, по Эстерсону, все воспринимается одновременно как принадлежащее к «я» и как к нему не принадлежащее, множественный окружающий мир и мир внутриличностный становятся едины и сливаются.

Успешный опыт обновления, разумеется, предполагает и обратное движение к восстановлению. Для Эстерсона это регрессивно-прогрессивное движение. В процессе перехода от регресса к прогрессу дезинтегрированное сознание устремляется к собственной обновленной интеграции. Это сопровождается открытием и осознанием собственных подлинных возможностей с их последующей реализацией.

Процесс прогресса не настолько безобиден и безопасен: он может привести к падению в переживаемый мистический, космогонический, мифологический и прочий опыт: в этом случае не человек интегрирует опыт, а опыт поглощает его. Свидетельством такой поглощенности, по мнению Эстерсона, отчасти является и шизофрения[298]298
  Esterson A. Te Leaves of Spring… P. 263.


[Закрыть], на макроуровне это также и нацизм как мистическая одержимость. Обновление поэтому не всегда идет благополучно, иногда приводя только к укреплению эгоцентризма и блокированию позитивных изменений личности, а иногда даже к личностной катастрофе. Как всякое рождение, оно несет риск неблагоприятного исхода.

В случае же продуктивно протекающего прогрессивного процесса происходит изменение центра сознания и трансформация модуса опыта на более успешный для человека в его общении с другими и с самим собой. Эстерсон подчеркивает: «Под подлинным центрированием, изменением центра сознания от опыта к взаимодействию доктора имеют в виду не антиэгоцентричный опыт отсутствия “я”. Это означает, что человек переживает преобразованный опыт эго, опыт своего “я”, где эго представляется как инструмент, посредством которого он актуализирует в открытости другим свои подлинные личностные возможности в свете пережитого им опыта личностной деструкции и восстанавливает отношения с истоками этого опыта»[299]299
  Esterson A. Te Leaves of Spring… P. 265.


[Закрыть].

Процесс личностного изменения, изменения идентичности путем реверсии при шизофрении сопровождается и социальными трансформациями и перестройками. И этот социальный смысл понятий диагноза и нормальности, на взгляд Эстерсона, более значим. При шизофрении происходит децентрация от человека к группе и, как следствие, детотализация социальной ситуации и повторная тотализация в новую целостность. Нормальность в этом случае основана на соответствии общепринятым социальным нормам. «Человек признается психически здоровым, если соответствует институциональным нормам»[300]300
  Esterson A. Te Leaves of Spring… P. 234.


[Закрыть], – подчеркивает он. Поэтому психиатры обычно оценивают психическое здоровье людей на основании общепринятых норм поведения и опыта. В случае несоответствия им человек признается больным и ему начинает навязываться помощь в развитии стратегий адаптации к обществу.

Эстерсон настаивает на том, что подобное понимание шизофрении как свойственного исключительно одному человеку эндогенного процесса является следствием ошибочного аналитически-позитивистского мировоззрения. В противоположность такой позиции он сосредоточивает свой исследовательский интерес на шизофрении как социальной ситуации, как стратегии, посредством которой семья формулирует то, что не может быть сформулировано в рамках семейной системы, ее норм и принципов организации.

В семейных группах шизофреников, отмечает Эстерсон, имеет место нарушение восприятия группой самой себя, а следовательно, нарушение восприятия себя отдельными членами, а также измененное восприятие группой отдельных ее членов, в частности, тех, кого называют шизофрениками. Мистифицированные отношения приводят к тому, что группа за сфантазированными ими же самими отношениями перестает видеть отношения реальные: к примеру, супруги могут описывать свои отношения как замечательные, при этом давно перестав быть по-настоящему близкими людьми. Эстерсон пишет: «Если в своей самооценке они не рефлексировали или рефлексировали лишь частично то, что они вместе делали как группа, тогда в своем коллективном опыте они переживали разделяемую ими всеми практику просто как отношения между объектами фантазии, не понимая их. Поэтому группа с разрушенным взаимовосприятием не может развиваться. Она не может конституировать и поддерживать себя как целостность по отношению к окружающему ее обществу. Она не может быть семьей»[301]301
  Esterson A. Te Leaves of Spring… P. 248.


[Закрыть].

Говоря о социальном смысле шизофрении и пытаясь выстроить его по отношению к исследуемому им конкретному клиническому случаю, Эстерсон обращается к ветхозаветной метафоре козла отпущения, пытаясь посредством ее указать всю двойственность, которую несет этот диагноз. Он напоминает, что это явление имеет символический смысл изгнания жертвы, на которой вымещается вся вина и ненависть племени, и описывает функцию этой процедуры как инстинктивную репрессию социальной группы. То же самое, на его взгляд, повторяется и в семьях шизофреников. Стигматизация одного из членов семьи как психически больного является результатом возвращения подавляемого инстинкта в неинстинктивной форме. Социальная группа вымещает на этого единственного «козла отпущения» свои собственные проблемы, проблемы с поддержанием собственной целостности.

Эстерсон напоминает, что у этой церемонии есть и еще один неявный контекст. Эта церемония носила название «азазель, но так зовут и падшего ангела, который совершил тот же грех, что и первые люди: соблазнился знанием и мудростью. Поэтому психически больной в социальном смысле – не только носитель вытесняемого конфликта группы, но и носитель мудрости прогрессивной тотализации, инициатор конфликтов, подталкивающих к рефлексии опыта группы и его структуры»[302]302
  Esterson A. Te Leaves of Spring… P. 267.


[Закрыть].

Диалектическое исследование психического заболевания поэтому должно связать больного со средой, с той социальной группой, в которую он включен. Эстерсон настаивает, что социально-ориентированное исследование шизофрении должно быть последовательно направлено на: 1) каждого члена семьи; 2) отношения между членами семьи; 3) семью как систему[303]303
  Esterson A. Te Leaves of Spring… P. 241.


[Закрыть]. Исследователь-терапевт, таким образом, движется по следующему пути: 1) исследование случая; 2) прояснение паттернов группового поведения; 3) разъяснение паттернов опыта; 4) связывание опыта с поведением, межличностным опытом и межличностным взаимодействием. На протяжении всего движения исследования необходима идентификация и снятие противоречий социальной системы, и только так можно прояснить базовые паттерны социальной практики группы.

Такое исследование опирается на сомнение в диагнозе, в методах диагностики, сомнение в представляемой семьей точке зрения, и вообще сомнение в том, что патологический процесс является внутриличностным процессом, а не результатом социальной практики. Центр исследования при этом смещается от того члена семьи, который считается психически больным, на саму семью как целостность.

Первыми зацепками здесь представляются самоопределение самого больного и особенности идентификации его остальными членами семьи, в рамках социальной группы взаимосвязанные в неразрывном единстве. Как подчеркивает Эстерсон, эти маркеры и позволяют уже на первых стадиях вскрыть особенности групповых отношений, особенности социальной практики группы. Терапевт или исследователь, таким образом, должен погрузиться в сложную и запутанную сеть идентификаций: в сеть взаимной симпатии и антипатии, повседневных отношений и обязанностей, обид и ссор, в сеть взаимных претензий, сеть приятия и неприятия. Такое понимание социальной группы формируется у Эстерсона не без влияния психоанализа и основано на представлении о том, что все проблемы личности коренятся в межличностных конфликтах, в возникших на почве неудачного социального взаимодействия комплексах. Вскрыть социальную связку означает вскрыть и проработать конфликт, а следовательно, минимизировать и сами личностные симптомы. Для того чтобы помочь самому человеку, нужно работать с его социальным окружением – таков основной тезис теории Эстерсона, и этот тезис, как мы видим, он повторяет вслед за Лэйнгом.

Если кратко представлять метод анализа коммуникации, который ведет Эстерсона к вскрытию базисной социальной практики группы, то его можно определить как процесс поиска ответов на три взаимосвязанных вопроса, которые могут быть адресованы как отдельным членам группы, так и группе в целом: 1) почему они так делают; 2) что они делают; 3) когда они это делают. Как подчеркивает Эстерсон, «причина, стиль и темпорализация – все это функции базисного принципа практики человека или группы»[304]304
  Esterson A. Te Leaves of Spring… P. 247.


[Закрыть]. Эти функции понятны исследователю не всегда, и почти никогда они не явны для человека и членов его семьи.

Эстерсон логически продолжил начатый с Лэйнгом проект. Теоретическое развитие понятия противоречия и разработки методологии работы с этим противоречием в группах – это то, что вполне закономерно вытекало из социальной феноменологии шизофрении. Однако эти исследования Эстерсона, как и их первоначальные совместные исследования с Лэйнгом, по большому счету так и остались исключительно теоретическими. Он описал пространство работы – противоречие и инструмент воздействия – самого психотерапевта, но конкретных механизмов изменений так и не выделил. Социальная феноменология в том смысле, который вкладывал в это понятие Лэйнг, в принципе этого и не предполагала. Другие соратники Лэйнга и коллеги Эстерсона пошли по другому пути: они продолжили идеи Лэйнга не в теории, а на практике, и, принимая социальную феноменологию как исходную теоретическую и методологическую данность, стали развивать свои терапевтические проекты.

2. Джозеф Берк и кризисный центр «Шатры»

Если Эстерсон продолжил идеи Лэйнга в исследовательском пространстве, то Джозеф Берк стал отталкиваться от практики, и все его теоретические идеи вторичны по отношению к его практической работе. Берк познакомился с Лэйнгом еще студентом и, находясь под его влиянием, не испытывал потребности в формировании собственной теории. Они встретились в 1963–1964 гг. во время визита Лэйнга в Америку, а в сентябре 1965 г. Джозеф Берк со своими друзьями Мортоном Шатцманом и Леоном Редлером прибыл в Кингсли-холл.

Лэйнг был об этой компании не очень высокого мнения: «Они были типичными американцами, и я не мог их привлечь ни к какому исследованию. Здесь я мыслил как начальник исследовательской группы Тавистокского института. Они были типичными “нахальными и болтливыми американцами” в худшем смысле этого слова, в особенности Джо Берк и, конечно, в меньшей степени Леон. Они были типичными янки… <…> Они не подходили для участия в исследовании нормальных семей, которое я проводил в Великобритании. Сначала я должен был разъяснить им, как постучать в дверь, как войти в дом, как сесть и как нужно вести себя в семье во время чаепития»[305]305
  Mullan B. Mad to Be Normal… P. 197.


[Закрыть].

В Кингсли-холле Джозеф Берк вел самую известную пациентку этой коммуны – Мэри Барнс. В 1963 г. на Уимпол-стрит она познакомилась с Лэйнгом. В 1953 г. в течение года Барнс лежала в психиатрической больнице с диагнозом «шизофрения». Через некоторое время после прибытия в Кингсли-холл Мэри стала вновь обнаруживать симптомы шизофрении. Как любил говорить Лэйнг, эта больная нуждалась в терапии 24 часа в сутки. Барнс стала хрестоматийным примером тех идей, которые развивал тогда Лэйнг. Он считал, что психическое заболевание может стать мостом к новому существованию, кризисом, через который при грамотном сопровождении можно пройти и «переродиться». Именно этот кризис Мэри и продемонстрировала.

В конце 1965 г. поведение Мэри Барнс начало вызывать серьезное беспокойство. У нее наметились явные тенденции регресса. Сначала она еще продолжала выполнять свои обязанности медицинской сестры, но, возвращаясь в свою комнату, сбрасывала с себя всю одежду и проводила время, лежа на матрасе, на полу, непроизвольно испуская мочу и кал. В шесть часов утра следующего дня она вставала, принимала душ и вновь приступала к своим обязанностям. Через несколько недель она попросила освободить ее от работы и совершенно ушла в себя, поддавшись захватившему ее регрессу. Она отказывалась от еды, ни с кем не разговаривала и забивалась в подвальное помещение, где, закутанная в грязное одеяло, жила нагишом. Стены подвального помещения, как и сама Мэри, были покрыты ее экскрементами. Ела она только из детской бутылочки, тем самым возвращаясь к состоянию новорожденного.

Постепенно Мэри достигла весьма рискованного состояния. Она катастрофически похудела и превратилась в настоящий скелет. Она не ела, перестала разговаривать и не могла встать. Она на самом деле могла умереть. По ее собственным словам, она возвращалась к внутриутробному состоянию. Лэйнг и его соратники попали в не очень хорошую ситуацию. Смерть Мэри могла стать приговором для Кингсли-холла и любых других подобных проектов. Кингсли-холл только что открыли, и такой исход был крайне нежелателен. Насильно отправить Мэри в обычную психиатрическую больницу также было нельзя, поскольку репутация как психиатров Кингсли-холла, так и самого проекта изрядно пострадала бы.

Нужно было что-то делать. Разгорелся нешуточный спор. Все предлагали свои варианты выхода из ситуации. Наконец, после ночи споров, было решено делегировать Лэйнга, чтобы он вошел к ней и попытался поговорить. Так он и поступил. Он объяснил Мэри, что судьба Кингсли-холла находится в ее руках и что именно она должна принять решение, от которого зависит жизнь других людей. Через некоторое время она согласилась поесть. Кризис миновал, поведение Мэри стало образцом для подражания, и другие обитатели следовали ее примеру. Это были нелегкие времена.

Именно тогда Джозеф Берк сыграл на одном из недостатков Лэйнга: тот строил свои отношения с пациентами по одному и тому же сценарию. Он как никто другой умел внушить революционные идеалы, дать почувствовать надежду и увидеть свет в конце туннеля (вспомним, только он смог совладать с Мэри Барнс), но после этого пациент становился ему неинтересен. Он никогда не доводил пациента до полной победы. Берк подхватил в таком «брошенном» состоянии Мэри Барнс. Она по-прежнему требовала внимания 24 часа в сутки, но уже не получала его. Это именно он стал работать с ней часами и днями, выносил запах ее испражнений, которыми она так любила рисовать, подолгу разговаривал с ней. Позднее эта работа и эта история легли в основу их совместной книги «Мэри Барнс: Два отчета о путешествии через безумие».

Мэри Барнс прошла цикл перерождения примерно за 5–6 недель, и, если бы не было этого хрестоматийного случая, возможно, Кингсли-холл не был бы овеян таким романтическим ореолом. А так, посредством метанойи Мэри Барнс, этот проект, несмотря на то что он продолжал свое существование, уже стал успешным. Мэри Барнс показала, что то, ради чего был создан Кингсли-холл, возможно в его стенах. Она писала: «Кингсли-холл, моя “вторая” жизнь, моя “вторая” семья, он всегда со мной. Жизнь в моей жизни»[306]306
  Barnes M. Flection // R. D. Laing and Anti-Psychiatry. P. 287.


[Закрыть]. Как и в некоторых других историях-экспериментах антипсихиатрии, в этой, как утверждают критики, не все было гладко. В 1978 г. Джон Уинг на основании подробного анализа пришел к выводу, что была допущена диагностическая ошибка и что Мэри Барнс была больна не шизофренией, а истерией[307]307
  Wing J. K. Reasoning about Madness. Oxford: Oxford University Press, 1978. P. 162.


[Закрыть].

Благодаря Кингсли-холлу Мэри Барнс стала известной, после 1967 г. Джозеф Берк и Мэри Барнс все больше и больше выходят на первый план. В июне 1968 г. в «Sunday Observer» вышла статья под названием «Как Мэри Барнс в 42 родилась заново». Весной (11 апреля) того же года в Центре искусств Камдена состоялась ее первая персональная выставка картин. Ее случай стал хрестоматийным примером эффективности пребывания в терапевтических сообществах, а сама Мэри, вплоть до своей смерти в 2002 г., – культовой фигурой британской контркультуры. Благодаря этому путешествию она стала известна, ее картины продавались, а в 1979 г. Дэвид Эдгар издал пьесу под названием «Мэри Барнс»[308]308
  Edgar D. Mary Barnes. L.: Methuen, 1979.


[Закрыть].

Берк тоже постепенно закреплялся в кругу радикально настроенных психиатров и антипсихиатров. В 1967 г. он входит в организационный комитет конгресса «Диалектика освобождения», а после этого антиконгресса, как он его называл, вдохновленный его успехом, он привлекает Лэйнга и Купера к реализации еще одного контркультурного проекта – Антиуниверситета[309]309
  См. подробнее: Elzey R. Founding an Anti-University // Counter Culture / J. Berke (ed.). P. 229–248.


[Закрыть]. Институт феноменологических исследований выделяет беспроцентную ссуду в 350 ф. ст., на которые арендуется помещение, печатаются программы и нанимаются секретари. Антиуниверситет открывает свои двери для всех желающих 12 февраля 1968 г. в Шордиче на Ривингтон-стрит, 49.

Учредителями Антиуниверситета выступили Джозеф Берк и Аллен Кребс. В координирующий комитет вошли также Дэвид Купер, Леон Редлер, Джульетт Митчелл, Мортон Шатцман, Стюарт Мантгомери и Эйс Бенвенист. До прибытия в Кингсли-холл Берк принимал участие в организации Свободного университета Нью-Йорка, поэтому здесь он в какой-то мере продолжал опыт экспериментальных и антиинституциональных учебных заведений. Эта идея обсуждалась и на конгрессе «Диалектика освобождения». Посетивший его основатель Свободного университета Нью-Йорка Пол Гудмен критиковал современное образование, настаивал на необходимости возвращения к средневековой университетской модели наставничества, передачи опыта и говорил об университете не как об административной структуре, а как о сообществе ученых и исследователей. Эти дискуссии шли одновременно со студенческими волнениями во Франции, и неудивительно, что среди левой молодежи эта идея получила большую популярность.

Этот проект был подобен другим антиинституциональным и антипсихиатрическим проектам и строился на том же посыле. Джозеф Берк считал, что для того чтобы увидеть негативность структуры, необходимо посмотреть на нее со стороны, однако за рамки этой структуры невозможно выйти, если из нее некуда выбраться. Для университетской системы таким своеобразным наблюдательным пунктом, не-институциональной альтернативой, из которой возможно оценить структуру университетского образования, и стал Антиуниверситет.

Радикализм проекта вписывался в радикализм европейского протеста, возвещая о смерти университета, очередной смерти в череде «смертей» 1960-х. В 1968 г. Берк писал: «Школы и университеты мертвы. Их нужно разрушить и вновь построить так, как хотим мы»[310]310
  Antiuniversity of London. Catalogue. 1968. Цит. по: Jacobsen J. Te Antiuniversity of London – an Introduction to Deinstitutionalisation. <http://antihistory.org/ deinsti>.


[Закрыть]. Поэтому закономерно, что в первом проспекте Антиуниверситета, выпущенном в феврале 1968 г., обозначалась следующая ситуация его возникновения: «Антиуниверситет Лондона был основан в ответ на интеллектуальное банкротство и духовное опустошение системы образования как в Великобритании, так и по всему миру»[311]311
  Jacobsen J. Te Antiuniversity of London…


[Закрыть]. По мысли учредителей, университетская система замкнулась на своих внутренних проблемах и оторвалась от социального контекста, в рамках которого она существует. Университет перестал отвечать потребностям и ситуации современности. Антиуниверситет должен был восстановить эту связь с обществом, культурой и политикой.

Антиуниверситет был ориентирован на изменение ролей и отношений: хотя статус преподавателя и лектора по-прежнему сохранялся, приветствовалось активное участие всех присутствующих. Не имели значения степени и квалификации, образовательная среда была потенциально открыта всем желающим. Антиуниверситет стремился возвратить исходный смысл наставничества как передачи опыта от учителя к ученику, а учебные курсы при этом становились пространством встречи. Практически сразу он стал работать по принципам коммуны, и большинство участников проекта проживало там же.

Слушателям предлагались разнообразные курсы, которые читались еженедельно или раз в две недели по вечерам. Курсы по политической теории курировали активисты «New Lef Review»; художники-авангардисты Корнелис Кардью и Джон Лезем отвечали за художественное образование; поэты Джон Кейс и Ли Харвуд разрабатывали концепцию поэтических курсов; Лэйнг, Купер, Берк и Редлер отвечали за курсы по критике психиатрии. Среди курсов были «Экспериментальная музыка», «Демистифицируя медиа», «Психология и политика», «Семья как контрреволюционная сила», «Политика малых групп», «Психология и религия» и проч. Преподавали также Роберта Элзи, Френсис Хаксли, Йоко Оно и др. В первом квартале на курсы записалось около 200 человек. Экзамены отсутствовали, плата за обучение была минимальна – 8 ф. ст. за квартал и 10 шилл. за каждый курс, при этом вместо наличных приветствовалась оплата товарами и услугами, исключения за неоплату обучения не было.

Несмотря на интересную идею, очень скоро этот эксперимент закончился неудачей. Уже с самых первых шагов возникли многочисленные проблемы. На открытии вспыхнули разногласия по вопросу освещения деятельности Антиуниверситета в СМИ: нужно ли доверять СМИ как агенту властного общества функцию продвижения идей Антиуниверситета или оставить эту задачу для тех революционных групп, которые развивали проект. Затем проблемы вызвала назначенная плата и вопрос о том, нужно ли оплачивать работу организаторов и лекторов.

Возникали и другие проблемы. В отставку уже в мае 1968 г., в начале второй четверти, отправился Аллен Кребс, которого сменил Боб Коббинг, оставивший эту должность еще до завершения четверти. Летом накопились долги за аренду, телефон и электричество. Оставив здание на Ривингтон-стрит, 49, Антиуниверситет стал собираться на квартирах организаторов и сочувствующих, хотя проект уже тогда двигался к закату. Еженедельно в «International Times» давалось объявление о том, по какому телефону и адресу можно справиться об очередной встрече. Последнее из них вышло осенью 1971 г. Как отмечает Деннис Дворкин, «Антиуниверситет стал, наверное, единственной британской академической институцией, которую сокрушил май 1968 г.»[312]312
  Dvorkin D. L. Cultural Marxism in Postwar Britain: History, the New Lef, and the Origins of Cultural Studies. Durham, NC: Duke University Press, 1997. P. 128.


[Закрыть].

Для самого Джозефа Берка Антиуниверситет не стал последним проектом, и теперь на смену политической деятельности пришла профессиональная – терапевтическая. Когда в конце 1960 – начале 1970-х ближайший круг Лэйнга стал раскалываться, Берк пошел своим путем: он отошел от проектов Лэйнга и создал собственный – терапевтическое сообщество «Шатры»[313]313
  От англ. arbours. Берк указывает на ветхозаветный образ шатра, который Бог велел построить иудеям как убежище для странствующих по пустыне.


[Закрыть], которое впоследствии выросло в Кризисный центр «Шатры». В этом проекте он продолжает тот опыт, который получил с Мэри Барнс в Кингсли-холле, рассматривая психическое заболевание как тяжелый кризис, а психически больного – как человека, который нуждается в помощи, причем не в помощи-лечении, а в помощи-сопровождении. Точно так же, как Берк сопровождал Барнс в ее путешествии, он сам и его соратники начинают сопровождать обитателей сообщества «Шатры» на их нелегком пути.

Кризисный центр «Шатры» образован в 1973 г. как сообщество коммунарного проживания врачей и пациентов. Сообщество располагалось в викторианском здании на севере Лондона и было сравнительно небольшим: одновременно в Центре могли проживать шесть – семь клиентов и два – три терапевта. Те, кто переживал психические расстройства, назывались «гостями», так обходили проблему стигматизации, да и само это наименование соответствовало той роли, которую они выполняли. Для гостей не существовало никаких ограничений, они представляли совершенно различные социальные слои: в «Шатры» приезжали простые рабочие и поп-звезды, домохозяйки и психологи, представители религиозных и этнических меньшинств. Попасть в Центр можно было только добровольно.

Название задано центральной концепцией Центра: как указывают Берк и его соратники, «Кризисный центр отталкивался от идеи о том, что личностный кризис может стать осевым моментом как для психического и социального нарушения, так и для продвижения к новым и сущностным горизонтам жизни»[314]314
  Beyond Madness: PsychoSocial Interventions in Psychosis / J. H. Berke, M. Fagan, G. Mak-Pearce (eds). L.: Jessica Kingsley Publishers, 2002. P. 26.


[Закрыть]. Работа центра основана, по признанию самого Берка, на психосоциальном подходе, объединяющем психодинамический (ориентированный внутрипсихически) и социально-динамический (межличностно ориентированный) аспекты[315]315
  Beyond Madness… P. 19.


[Закрыть].

В основе функционирования Центра стоят три взаимосвязанные системы: окружающая среда, группа и команда. При этом команда включает гостей, постоянно проживающих в Центре терапевтов, руководителя команды (гостевого терапевта) и стажеров. Команда встречается три – пять раз в неделю, и она есть у каждого гостя. Группа – это все, кто живет в сообществе, проживающие там терапевты и гости, которые собираются вместе четыре раза в неделю. Окружающая среда – это среда, в которую человек попадает в Центре, терапевтическая среда, пространство открытого межличностного взаимодействия[316]316
  Berke J. H. Psychotic Interventions at the Arbours Crisis Centre // Psychosis: Understanding and Treatment / J. Ellwood (ed.). L.: Jessica Kingsley Publishers, 1995. P. 120–132.


[Закрыть].

Теоретическую базу практической деятельности Центра составляют по большей части работы и подходы Лэйнга, дополненные идеями психоанализа отношений, отраженными в работах М. Кляйн, У. Биона, Г. Розенфельда и др. Таким образом, акцентируется психоаналитический контекст Лэйнговой социальной феноменологии. По мнению Берка, это позволяет избежать излишней погруженности в социальное и преодолеть невнимание к внутреннему пространству личности.

При таком подходе психоз понимается как защитный экран, стена от окружающего внешнего и внутреннего миров, переживаемых при этом как угроза. Берк и его коллеги оставляют позади медицинскую метафору психического заболевания и социального клеймения и пытаются обратиться к личностному и межличностному смыслу того феномена, который принято очерчивать понятием «безумие»[317]317
  Beyond Madness… P. 23.


[Закрыть]. Сама ситуация терапевтического взаимодействия предполагает работу с защитными механизмами личности, включенными в круг социальной ситуации общения. Важнейшим при этом становится механизм проекции.

Процесс терапии сопряжен с пятью стадиями, которые проходят все гости: 1) прибытие (Arriving); 2) обживание (Settling-in); 3) адаптация (Settling-down); 4) отъезд (Leaving); 5) последующая жизнь (Following-up)[318]318
  Berke J. H. Arriving, Settling-In, Settling-Down, Leaving and Following-Up: Stages of Stay at the Arbours Centre // British Journal of Medical Psychology. 1987. Vo l. 60. P. 181–188.


[Закрыть].

Прибытие сопровождается интенсивными страхами перед новым местом и новыми людьми, боязнью утраты контроля над собой, дальнейшего регресса и схождения с ума. Этим страхам сопутствуют ощущения стыда и позора, чувство вины, беспомощность и безнадежность, поэтому на этой стадии часты депрессивные реакции, реакции деперсонализации, дереализации, отказа от пищи и тотального протеста. Задача терапевтической команды здесь – развитие спокойствия и установление первичной структуры отношений на новом месте, включение в коммуникативную сеть сообщества, поддержка и понимание. Команда должна быть озабочена не столько лечением, сколько адаптацией и снятием напряжения.

При обживании происходит снижение напряженности и исчезновение страхов, что создает платформу для развития способности к осмыслению тех проблем, что привели гостя в Центр. На этой стадии формируется терапевтический альянс между гостем и терапевтами сообщества, определяется график встреч, в который в случае необходимости включается работа с семьей и близкими гостя. У гостя развивается терпеливое отношение к той психической проблеме, что привела его в Центр и закладывается платформа для терапевтической работы, происходит мобилизация душевных сил.

Адаптация – стадия межличностного объединения и восстановления внутрипсихической целостности, период внутренней интеграции, развитие самости и творческой идентификации с терапевтами. Именно здесь формируются переносы и контрпереносы, с которыми в последующем работают психологи. Терапевты становятся образцом, по которому строят свое поведение гости, и сами гости начинают активнее участвовать в жизни команды, за ними закрепляются определенные повседневные обязанности. Это стадия основной терапевтической работы.

Отъезд сопровождается амбивалентными эмоциями и переживаниями, которые могут привести к новому кризису. Тоска и нежелание покидать Центр могут неосознанно индуцировать вторую волну патологических симптомов. Сложной эта стадия является и для терапевтов, которые работали с гостем, поскольку теперь они должны отпустить его в большой мир и разорвать сформированные по отношению к нему эмоциональные связи. Чувство утраты значимого человека возникает у всех членов команды, что может привести к коллективной депрессии, поэтому здесь важна роль руководителя группы, который должен помочь всем участникам пройти эту стадию благополучно.

Последующая жизнь составляет от нескольких недель до нескольких месяцев. Покинувшие сообщество гости могут посещать ежемесячные встречи терапевтической сети, объединяющей несколько терапевтических групп, активизируя процесс межличностной и внутриличностной интеграции. Все они проходят подробное анкетирование спустя три и девять месяцев после отъезда из сообщества.

Эти стадии, по мнению Берка, составляют модель терапевтического взаимодействия как в нетрадиционных, так и в традиционных терапевтических объединениях и учреждениях. Весь смысл в том, что чувства и отношения терапевтов, стажеров и других членов терапевтической команды являются самым значимым элементом процесса исцеления.

Суть не только в том, чтобы избавить человека от разрушительного патологического опыта, но и в том, чтобы осмыслить его. В Центр попадают люди, которые не могут больше сдерживать свои мысли, чувства, желания, поступки, поэтому задача персонала – поддержать их и снова научить контролировать себя, а это возможно только путем переоценки и переработки своего внутреннего и внешнего мира. Гости должны вновь обрести целостность и автономию, способность взаимодействовать с реальностью, а также планировать свою жизнь.

Сегодня Кризисный центр «Шатры» продолжает свое функционирование, правда, в 2009 г. Берк оставил пост директора, а сам центр был преобразован в Arbours Association. Ассоциация объединяет три терапевтических сообщества, предлагающих терапевтические программы для людей, переживающих эмоциональные, психологические и социальные проблемы. Сообщества ориентированы на развитие личности и поддержание свободной самореализации, здесь принимающая и уютная атмосфера. Организация сообществ за 40 лет не изменилась. Каждое сообщество состоит из семи – восьми человек и двух сопровождающих его терапевтов-кураторов. В терапевтическом курсе практикуются групповые встречи и индивидуальная терапия. Среднее время пребывания в сообществе около четырех – шести недель. Сам Берк уже давно отошел от политической борьбы и посвятил свои силы терапевтической работе, как в теории, так и на практике. За последнее десятилетие с небольшим он выпустил пять книг и множество статей по технике социальной работы с психозами, взаимосвязи психоанализа и каббалы, ненависти, жалости и зависти и проч. Сейчас его деятельность не менее продуктивна, чем в годы расцвета антипсихиатрии.