Текст книги "Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика"

В ряде своих работ Сас подчеркивает, что, настаивая на мифологическом и метафорическом характере психического, он ни в коем случае не отрицает существования тех проблем, которые за ним стоят. Так, в «Этике психоанализа» он пишет: «Когда я говорю, что психическое заболевание – это миф или что оно не существует, я не отрицаю реальности явлений, по отношению к которым этот термин используется. Человеческое страдание и несчастье существуют; существуют конфликты и насилие; существуют подавленное сексуальное и социальное поведение. Все эти события и действия вполне реальны»[493]493
  Szasz T. S. Te Ethics of Psychoanalysis… P. VIII.


[Закрыть]. «Я, – продолжает он уже в другой работе, – просто классифицирую тот феномен, который люди называют “психическое заболевание”, несколько иначе, чем те, кто утверждает, что это болезнь. <…> Понятие “психическое заболевание” – это семантическая стратегия медикализации экономических, моральных, индивидуальных, политических и социальных проблем»[494]494
  Szasz T. S. Pharmacracy… P. 115.


[Закрыть].

Есть и еще один момент. Во многих своих работах, уточняя смысл, который он вложил в положение о том, что психическое заболевание – миф, Сас актуализирует очень важное противоречие, особенно остро проявляющееся в психиатрии последних лет с усилением доли физиологических гипотез. Все дело в том, отмечает он, что психиатрия придерживается двойного стандарта. С одной стороны, она считает, что психическое заболевание является следствием генетического дефекта или неврологического повреждения, и в таком случае психическое заболевание должно считаться болезнью не сознания, психики, а тела. С другой стороны, психиатрия настаивает, что психическое заболевание – это проступок, нарушение поведения, за которое наказывают заключением в психиатрическую больницу или которое может явиться оправданием преступления в случае признания невменяемости, и в таком случае психическое заболевание – это не болезнь, а поведение[495]495
  Szasz T. S. Law, Liberty, and Psychiatry: An Inquiry into Te Social Uses of Mental Health Practices. Syracuse: Syracuse University Press, 1989. P. X.


[Закрыть].

Сас пытается последовательно это противоречие преодолеть. Признавая, что психическое заболевание является метафорой, он настаивает, что за этим термином стоит определенный неприемлемый способ поведения. За это поведение, на его взгляд, сам человек должен нести ответственность, и поэтому, к примеру, оправдывать преступников на основании невменяемости неприемлемо. Всякое поведение, которое нарушает правовые нормы, должно в обязательном порядке наказываться юридически.

В каком-то смысле это положение Саса является отзвуком кантианской парадигмы в психиатрии XVIII в. Тогда, следуя учению Канта о психическом заболевании как о впадении в безволие, складывается судебная и воспитательная практика, исходя из которой психически больные признаются виновными в своем заболевании в силу их слабоволия и подлежат перевоспитанию с помощью различных методов. Поэтому утверждение о вине больного и ответственности за свое поведение как сознательный волевой или безвольный выбор лежит в русле психиатрических традиций XVIII в. Так уж получается (об этом постоянно говорит и сам Сас), что в психиатрии часто новым оказывается хорошо забытое старое.

Точно так же, как нет психического заболевания, для Саса не существует и психотерапии, разумеется, в общепринятом смысле этого термина. Он отмечает, что люди на самом деле сталкиваются с определенными трудностями и проблемами, множество таких людей обращается к консультантам, называющим себя психотерапевтами, и участники развивающейся коммуникации могут считать этот процесс психотерапией. «Все это, – подчеркивает Сас, – существует и является неотъемлемой частью нашей социальной действительности. Но за всем этим и стоит ложь мифологии психотерапии: такая встреча двух (или более) людей, их общение и слушание друг друга не являются ни психическими, ни терапевтическими. В общем, я понимаю практику психотерапии как своего рода этику, обычно этику светскую»[496]496
  Szasz T. S. Te Ethics of Psychoanalysis… P. XIX.


[Закрыть]. Для Саса психотерапия – государственное, а не медицинское предприятие.

Сама психотерапия появляется вследствие экспансии терапии тела в пространство психики, т. е. расширения патологии до психопатологии и метафоризации индивидуальных проблем человека. Союз медицины и государства способствует тому, что в психотерапию включаются и репрессивные компоненты, основанные на реализации власти, поэтому для психиатрии психотерапия, как считает Сас, становится исключительно практикой порабощения и управления индивидом. «Основные компоненты психотерапии – религия, риторика и репрессия…»[497]497
  Szasz T. S. Te Myth of Psychotherapy: Mental Healing as Religion, Rhetoric, and Repression. Syracuse: Syracuse University Press, 1984. P. 25.


[Закрыть], – подчеркивает он.

В своем подлинном смысле психотерапия, в частности психоанализ, которому Сас отводит особое место, – это специфический вид отношений между людьми, которые основываются на этике освобождения. История психотерапии как искусства исцеления души восходит не к психиатрам XIX в., а к древнегреческим философам и раввинам, т. е. является религиозной историей и религиозной традицией. Цель психотерапии поэтому сопоставима с целью либеральных политических реформ – дать людям, порабощенным репрессивным правительством или стереотипными правилами и ролями, бо́льшую свободу в поведении. Психотерапия строится по научному шаблону, поэтому заимствует различные техники (например, технику толкования сновидений или свободных ассоциаций), отличающиеся не научным характером, а псевдонаучностью. Все эти псевдоинструменты служат одной-единственной цели: представить как научную деятельность то, что на самом деле является лишь взаимодействием между людьми[498]498
  Szasz T. S. Te Ethics of Psychoanalysis… P. 37.


[Закрыть].

Разумеется, «Миф душевной болезни» вызвал бурную реакцию специалистов-психиатров и общественности. Сас вспоминает: «Психиатры приветствовали мое утверждение о том, что нет никакого психического заболевания, с таким же большим энтузиазмом, с каким священнослужители могли бы приветствовать утверждение о том, что нет никакого Бога…»[499]499
  Szasz T. S. Law, Liberty, and Psychiatry… P. IX.


[Закрыть]. Действительно, большая часть реакций была и до сих пор остается негативной. Джонас Раппепорт, в чем-то выражая общее направление восприятия идей Саса, обличает его как врага науки: «…Он пишет как враг науки, а не как ученый, и он непорядочен; он говорит, что психическое заболевание – миф, а я скажу, что миф – медицинская порядочность Томаса Саса»[500]500
  Vatz R., Rappeport J., Weinberg L. S. Comment and Controversy // Tomas Szasz: Primary Values and Major Contentions / R. E. Vatz, L. S. Weinberg (eds). Bufalo, N.Y.: Prometheus Books, 1983. P. 218–219.


[Закрыть]. Ли Вайнберг указывает на доминирование необоснованности и незавершенности в критической позиции: «Сас говорит не о том, что мы нуждаемся в новых категориях и новых моделях, а о том, что не нужно никаких категорий и никаких моделей»[501]501
  Vatz R., Rappeport J., Weinberg L. S. Comment and Controversy // Tomas Szasz: Primary Values and Major Contentions / R. E. Vatz, L. S. Weinberg (eds). Bufalo, N.Y.: Prometheus Books, 1983. P. 222.


[Закрыть]. Однако здесь интересны не обличительные отзывы, а те оценки, в которых содержится попытка эпистемологически оценить работу и высказанные в ней идеи.

Историк медицины Рой Портер, характеризуя основную идею «Мифа душевной болезни», пишет: «Для Саса истерия – это не реальная болезнь, в основе которой прогрессирующий раскол, а миф, изобретенный психиатрией для преумножения своей славы. Фрейд не раскрыл ее тайну; он разработал ее мифологию <…> Обходя стороной дуализм сознания и тела, Сас таким образом представляет истерию как социальное действие, представляющее проблемы поведения, коммуникации и окружения»[502]502
  Porter R. Te Body and the Mind, the Doctor and the Patient: Negotiating Hysteria // Gilman S. L., King H., Porter R. et al. Hysteria beyond Freud. Berkeley: University of California Press, 1993. P. 225–285.


[Закрыть]. Портер здесь указывает на дисциплинарное смещение, свойственное всей антипсихиатрии, когда проблемы медицинской науки начинают рассматриваться в пространстве коммуникации и общества. Эту линию поддерживает и социальный критик Роберт Диксон, подчеркивая, что Сас «убедительно показывает, как мы используем медицинскую метафору применительно к тому, что, фактически, является вопросом манер, нравов, политики и правосудия»[503]503
  Dixon R. Te Baumgarten Corruption: From Sense to Nonsense in Art and Philosophy. L.: Pluto Press, 1995. P. 115, 153–154.


[Закрыть].

Майкл Мур видит в доводах Саса опору на положение о рациональности психического заболевания, подчеркивая, что представления о цели и мотивации, будто психическое заболевание имеет цель и мотивацию, означают лишь то, что психически больной выбирает свою карьеру психически больного, и его поведение рационально мотивировано. Он подчеркивает: «Это заявление, что психическое заболевание – миф, представляется как эмпирическое открытие: все те, что считаются психически больными людьми (т. е. иррациональными), на самом деле настолько же рациональны, как вы или я»[504]504
  Moore M. S. Some Myth about “Mental Illness” // Archives of General Psychiatry. 1975. Vol. 32. P. 1485.


[Закрыть].

Мур совершенно справедливо указывает на методологические, логические истоки критической позиции Саса. Он отмечает, что тот использует теорию категориального различения смысла, строя на ее основании следующую критическую систему: 1) сосредоточиваясь на первой части словосочетания «психическое заболевание», Сас указывает на то, что «психическая» болезнь является мифом, следовательно мифом является и «психически» больной; 2) переходя ко второй части этой фразы, Сас отмечает, что термин «болезнь» означает, по сути, физико-химические изменения в теле, поэтому утверждение, что ум, сознание, психика могут быть больны, абсурдно, поскольку больными (в общепринятом значении этого слова – «плохими») могут быть только физические тела; 3) обрушиваясь на традиционные наименования психических заболеваний – «шизофрения», «истерия» и проч., – Сас подчеркивает, что в названиях психических заболеваний термины, относящиеся к поведенческим наклонностям, неправомерно отождествляются с терминами, означающими физиологические изменения мозга, и с терминами, отсылающими к психическому опыту; 4) Сас полагает, что по причине категориальных различий между терминами, отсылающими к психическим процессам, и терминами, обозначающими органические нарушения, логически невозможно установить связи между психически и поведенчески обусловленными синдромами, которые называют психическими заболеваниями, и органическими процессами, которые, как считается, их вызывают; поэтому научные претензии психиатрии и попытки лечить психические болезни неизменно обречены на провал, поскольку сами эти устремления логически абсурдны[505]505
  Moore M. S. Some Myth… P. 1488.


[Закрыть].

Очень высоко оценил книгу «Миф душевной болезни» Карл Поппер, эпиграф из работы которого был ей предпослан. В письме от 20 июля он писал Сасу: «Большое спасибо Вам за то, что Вы выслали мне свою замечательную книгу “Миф душевной болезни”. Хоть мне с моим зрением и трудно читать, она настолько увлекла меня, что я прочитал ее на одном дыхании. Она – очень важный сигнал, и она намечает действительную революцию. Кроме того, она написана в столь редком духе, когда человек хочет быть услышанным, а не произвести впечатление»[506]506
  Szasz T. S. Reply to Percival // Szasz Under Fire… P. 134.


[Закрыть].

Сразу же после выхода книга вызвала отклик и у лидеров контркультуры. В письме от 17 июля 1961 г. гуру психоделической революции Тимоти Лири писал Сасу: «“Миф душевной болезни” – самая важная книга в истории психиатрии. Я понимаю, что опрометчиво и преждевременно выносить столь поспешное суждение. Я оставляю за собой право пересмотреть свое мнение и, возможно, сказать, что это была самая важная книга двадцатого столетия. Она лучшая во многих отношениях: эрудицией, клинической способностью проникновения в суть, политической сообразительностью, здравым смыслом, историческим охватом, человеческим участием, и более всего своей вызывающей сочувствие, сокрушительной искренностью»[507]507
  Письмо доступно на официальном сайте Саса: <http://www.szasz.com/leary. html>.


[Закрыть].

Бурная реакция, которую вызвала книга «Миф душевной болезни», была связана не только со скандальностью центрального ее тезиса для медицины и общественности, но и с лежащей в ее основе системой доказательств. Сас сопоставлял психическое заболевание с одержимостью, психически больных – с ведьмами, а психиатрию – с инквизицией. Фраза «психическое заболевание – миф» являлась средоточием всех этих доказательств и сопоставлений. К ней вела основанная на историческом материале критическая система, которую Сас развивал и дополнял во всех своих работах в течение всей жизни.

3. Охота на ведьм и истеричек – отзвук средневековья в психиатрии

Выступая против мифов и метафор, Сас не избежал метафоричности идей, и центральной здесь является метафора религиозная. Если вкратце представлять ее основную траекторию, то она такова. Все социальные и научные институции, в том числе психиатрия, организованы по религиозному принципу, который скрывается под внешней мишурой сетки научного аппарата. Институция объединяется на основании идентификации с сакральными символом и ритуалом. Все члены, которые этой идентификации не разделяют, не принадлежат к этой группе. Особое значение в этой идентификации играет феномен козла отпущения. Его конституирование и формирование самой процедуры происходит путем оформления общей договоренности о приемлемом и неприемлемом, о хорошем и плохом, о здоровом и больном. Неприемлемое, плохое и больное и становится этим козлом отпущения, роль которого в обществе исполняют психически больные, суициденты, наркоманы, не подходящие под доминирующую договоренность/мораль общества и по этому, в силу определенных трансформаций, объявляющиеся больными.

Атаки на религиозную метафору сам Сас объясняет тем, что она является центральной в истории европейской культуры. Он говорит о религии как об идеологии. «У каждой эпохи и цивилизации есть свои идеология и институции, что формируют и отражают сущностные значения, которые люди придают своей жизни»[508]508
  Szasz Т. S. Te Age of Madness: A History of Involuntary Mental Hospitalization Presented in Selected Texts. L.: Routledge & Kegan Paul Ltd, 1975. P. XXIV.


[Закрыть], – пишет он в предисловии к сборнику «Век безумия». Тысячелетие от падения Рима в V в. до завоевания Константинополя турками в XV в. Сас называет веком веры. В эту эпоху Европа обратилась в христианство, и христианская церковь стала доминирующей, основной институцией, определяющей как политику европейских государств, так и жизнь простых людей. Быть человеком означало поклоняться Богу, быть добродетельным означало быть добропорядочным христианином, а быть злым означало то же самое, что и быть грешником. Религия, на взгляд Саса, являлась господствующей идеологией в истории культуры. Она формировала все ценности и значения, все смыслы и образцы поведения, а также идеалы единственно правильного мышления. От терпимости, личной ответственности и вины люди прятались за религиозными предписаниями. То, что одобрялось религией и возводилось ею в разряд ценностей, считалось хорошим и должным, то, что она отвергала, – плохим и греховным.

В эпоху Просвещения религия постепенно утратила свою власть над умами людей, уступив свое место науке, поэтому в настоящее время, по мнению Саса, мы живем в век науки, век разума и, скорее, даже – в век безумия, поскольку точно так же, как век веры изобиловал еретиками, век разума изобилует безумцами. В этот век медицина и психиатрия заступили на место религии, и фактически сами в религию и превратились. «Тысячелетиями мужчины и женщины уходили от ответственности благодаря теологизации нравов. Теперь они уходят от нее благодаря их медикализации»[509]509
  Szasz T. S. Introduction // Te Terapeutic State: Psychiatry in the Mirror of Current Events. N.Y.: Prometheus Books, 1984. P. XV.


[Закрыть], – пишет Сас и продолжает: «Ницше назвал это смертью Бога. Но Бог не умер; он просто отошел в тень исторического пространства, чтобы облачиться в другие одежды и вновь выйти на сцену как ученый и врач»[510]510
  Szasz T. S. Te Moral Physician // Szasz T. S. Teology of Medicine. P. 3. См. также: «Фрейд сказал, что религия – это невроз. Но если быть более точным, невроз – это религия» (Szasz T. S. Te Second Sin. L.: Routledge & Kegan Paul, 1974. P. 81).


[Закрыть]. В настоящее время, как отмечает Сас, врач – это современный Папа Римский, а лекарства – это современное воплощение молитвы, исцеляющей благодаря вере в ее всемогущество.

Медицина или психиатрия для Саса больше не имеют прикладных целей и не ориентированы на поддержание здоровья и избавление от болезней, они формируют смысл и цель жизни, поэтому здоровье становится целью само по себе. Здесь мифология и религия идут рука об руку. Здоровье при этом становится ложным богом, которому поклоняются, врач – священником, отправляющим эти религиозные обряды почитания божества, а медицина – теологией, занимающейся апологетикой.

Сас отмечает, что подобный статус и религии, и медицины своими корнями уходит в человеческую природу. Человеческая жизнь невообразима без страдания, поэтому все наше поведение направлено на максимизацию желательных событий и минимизацию нежелательных. При этом парадоксально, но задача минимизации страдания в масштабах общества всегда приводила к обратному результату. Сас здесь приводит пример коммунистической идеологии, которая, вначале считаясь благом и наилучшим путем избавления от страдания людей, обернулась ужасающей тиранией. Точно так же, на его взгляд, действуют религия и медицина: и религия, и медицина, первоначально возникшие во благо человечества, впоследствии весьма преуспели в том, чтобы стать одним из самых больших источников страдания.

Основой функционирования этих систем является подмена оправдания действий объяснением событий и наоборот. Именно в силу этих коллизий и получается так, что изначально благие цели оборачиваются противоположными результатами. Оправдание для Саса всегда обращается к действию, в то время как объяснение основывается на апелляции к событию. Если в обыденной жизни это различие не столь важно, то для медицины оно приобретает основополагающее значение. Оправдание, если оно предлагается само по себе, имеет очень слабую силу аргументации, тогда как если выдвигается как объяснение, оно приобретает гораздо большую силу. Сас приводит многочисленные примеры подобных подмен. К примеру, если человек, лишая себя еды, утверждает, что хотел уморить себя голодом до смерти, его квалифицируют как психически больного, но если он утверждает, что таким путем служит Богу, то его считают истинно религиозным.

По Сасу, включенность всех людей в религию и медицину как господствующие идеологии обеспечивается тем, что как грех, так и страдание универсальны, и посредством этого уже с самого раннего возраста все люди, нравится им это или нет, становятся прихожанами-пациентами священников-врачей. «Теперь и пациенты, и врачи входят в Церковь медицины, ее теология, задающая их роли и правила игры, в которую они должны играть, и ее церковные законы, теперь именуемые здравоохранением и законами о психическом здоровье, обеспечивают соответствие доминирующей медицинской этике»[511]511
  Szasz T. S. Introduction // Szasz T. S. Teology of Medicine. P. XX.


[Закрыть], – подчеркивает Сас. Сомнительность статуса медицины, как и сомнительность статуса религии, по мнению Саса, связана с тем, что они имеют непосредственное отношение к здоровью и болезни, жизни и смерти – к категориям, которые ясно не определены, поскольку невозможно ничего сказать о цели жизни. Врач, который клянется служить всему человечеству, допускает сознательное или неосознанное лукавство, поскольку эта задача изначально обречена на провал. Защищая интересы одного человека или группы людей, врач часто идет против интересов другой группы. Поэтому закономерно, что Сас задается вопросом, чьим агентом является врач и чьи интересы он обслуживает.

Кроме того, что врач является собственным агентом и агентом пациента, он может быть агентом социальной институции или группы. При этом ценности, которые он исповедует как человек, должны быть поставлены на службу ценностей социальной институции. Таким образом, врач становится агентом государства и психиатрии, и этот статус врача, по мнению Саса, становится явным еще на заре медицины – в греческой философии, в «Государстве» Платона. В дальнейшем он лишь трансформируется в зависимости от эпохи.

Сас вспоминает, что в Средние века врачи часто играли ведущую роль в расследованиях инквизиции, помогая отыскивать ведьм благодаря специальным диагностическим процедурам. В эпоху Просвещения в рамках медицины формируется собственная тоталитарная карательная структура, призванная служить монарху, так называемая медицинская полиция. Медицинская полиция служила не здоровью и не больному, она укрепляла власть и состояние монарха. Союз медицины и государства был окончательно закреплен после Французской буржуазной революции с совершенствованием и гуманизацией процедуры казни, этот союз, по Сасу, явственно проступает в изобретении гильотины. В современную эпоху врач является агентом различных социальных групп, реализуя, поддерживая и укрепляя их интересы. Врач работает на школы и фабрики, проф союзы и работодателей, страховые компании, фармацевтические агентства, иммиграционные службы и тюрьмы и проч.

Вскрывая религиозные корни медицины и психиатрии, Сас обращается к образу психически больного. Уже в своей ранней книге «Миф о душевной болезни» Сас рассматривает отношение к психическим заболеваниям на примере истерии и сопоставляет истерию и одержимость, находя общее между средневековой инквизицией, гонениями на ведьм и современной ему психиатрической системой. «…Я, – пишет он, – попытаюсь показать, как сегодня понятие душевной болезни используется главным образом для того, чтобы затемнить и “оправдать” проблемы в личных и социальных отношениях. Именно так (и с такой же целью) использовали понятие колдовства и одержимости с периода раннего Средневековья и вплоть до нескольких эпох после Возрождения»[512]512
  Сас Т. Миф душевной болезни. С. 264.


[Закрыть]. Поэтому: «Сегодня так называемые душевнобольные – официальные козлы отпущения современного общества»[513]513
  Сас Т. Фабрика безумия: Сравнительное исследование инквизиции и движения за душевное здоровье / пер. с англ. А. Ишкильдина. Екатеринбург: Ультра. Культура, 2008. С. 379.


[Закрыть]. Так, используя образ козла отпущения, привлекаемый Сартром в его работе «Святой Жене», Сас описывает механизмы отчуждения, инаковости и стигматизации.

Сас подчеркивает тот факт, что современное человечество лишь обманывается частой переменой моды на так называемых козлов отпущения и воспринимает эти изменения как научно-технический прогресс. Само допущение о существовании одержимости или психического заболевания, на его взгляд, покоится на определенного рода вере, которая в обоих случаях обслуживает интересы конкретного класса (в случае одержимости – духовенства, в случае психического заболевания – медицинской гильдии) и приносит в жертву социальной целесообразности конкретную группу людей, которые становятся «козлами отпущения» – группу ведьм или группу душевнобольных.

Сразу же стоит отметить, что модель маргинальности «козла отпущения» носит у Саса иной характер, чем у Лэйнга и Купера. «Козел отпущения» Саса более принадлежит группе, он более необходим ей, поскольку служит точкой определения ее идентичности. Маргинал и шизофреник Лэйнга и Купера, хотя и связаны крепкими и нерушимыми связями со всеми членами группы, не являются одним из центральных элементов ее идентификации. Маргинал для них находится на периферии группы, он вытесняется ею; он не изобретается группой, а является для нее онтологической данностью, с которой она должна справиться. Для Саса же маргинал связан с ядром идентификации и соотносится с сакральным символом группы, он необходим ей и является ее неотъемлемой частью.

Ссылаясь на Грегори Зилбурга, Сас отмечает, что если заменить слово «ведьма» словом «пациент», а слово «дьявол» убрать вовсе, то средневековые описания случаев одержимости предстанут перед нами как блестящие примеры описательной клинической психиатрии XV в. Представление о психическом заболевании, на его взгляд, выполняет в современном обществе ту же функцию, которую выполняло представление о ведьмах в позднем Средневековье.

Похож и социальный статус психически больных и одержимых. Среди признанных ведьмами женщин большинство составляли представительницы низших классов – бедные, необразованные, социально беспомощные. Поэтому признание одержимым, точно так же, как сейчас постановка диагноза, – это приговор и оскорбление, а также несмываемый позор. После этого приговора положение одержимых, как и положение душевнобольных, становится много хуже, чем положение обычных заключенных. Психически больной лишен всех тех прав, которые гарантируются заключенному, в частности, права на личную неприкосновенность и неприкосновенность жилья, права на личную переписку и проч.

Сходным, по Сасу, было не только отношение к ведьмам и к психически больным, но и процедуры их обследования, а также функции врача и инквизитора: «…Как только индивид попадает к врачу, он становится пациентом, которого невозможно оставить без диагноза. Доктор часто волен выбирать между двумя категориями: болезнь или одержимость, органическое расстройство или душевное. <…> Иными словами, врачи избегали и продолжают избегать вывода о том, что вышеупомянутая проблема выпадает из сферы, в которой они являются экспертами, и что человека поэтому стоит оставить вне классификации и хозяином своей собственной судьбы»[514]514
  Сас Т. Фабрика безумия… С. 63.


[Закрыть].

Между ведьмой и психически больным, а точнее в их ролях, есть единственное отличие. Роль больного часто самоопределяема, роль ведьмы всегда определялась сторонними людьми, т. е. если психически больной человек сам показывает себя как больной, то одержимость ведьмы всегда устанавливается другими помимо ее воли. Роль ведьмы, делает вывод Сас, походит на современные роли преступника или недобровольно госпитализированного больного. Он отмечает: «Противоборство теологического гонителя и ведьмы очень напоминает противостояние институционального психиатра и душевнобольного поневоле. <…> Как теологическая игра была “опиумом для народа” в прошедшие столетия, так и медицинско-психиатрическая игра служит опиумом для современных народов. Рассасывая межличностные и коллективные напряжения, каждая из этих игр выполняет функцию социального успокоения»[515]515
  Сас Т. Миф душевной болезни. С. 388.


[Закрыть].

В этом сравнении ведьм и психически больных Сас делает одну очень важную оговорку. Он подчеркивает: «Сказать, что ведьм не существует, безусловно, не значит заявить, что не бывает поведения, присущего людям, которых объявили колдунами и ведьмами, или что не бывает беспорядка в обществе, вину за создание которого на них возлагают»[516]516
  Сас Т. Фабрика безумия… С. 22.


[Закрыть]. Кажется, что сейчас Сас разведет поведение и понятие с его социальной функцией, как это делали английские антипсихиатры, но он выбирает другую стратегию. Он отмечает, что в те времена существовали люди, которые беспокоили или раздражали других, которые отличались от других своим поведением и верованиями. И такие люди вынуждены были принять на себя роль колдунов или ведьм, они не выбирали ее, эту роль закрепили за ними другие.

Ту же самую оговорку Сас делает и в отношении психически больных: «…Сказать, что душевных болезней не существует, безусловно, не значит заявить о том, что не бывает личного поведения, которое присуще объявленным душевнобольными, или что не бывает беспорядков в обществе, вину за которые на них возлагают»[517]517
  Сас Т. Фабрика безумия… С. 23.


[Закрыть]. Действительно, подчеркивает Сас, люди, нарушающие закон или преступающие принципы морали, существуют. Их и объявляют душевнобольными, и так же, как ведьмы и колдуны, они не выбирают эту роль добровольно, ее им приписывают другие.

При разграничении этих с виду непротиворечивых феноменов Сас выделяет три класса явлений: 1) события и поведение – рождение мертвого ребенка или отказ от здорового младенца; 2) объяснение событий и поведения – истолкование посредством религиозного понятия колдовства или медицинского понятия душевной болезни; 3) меры общественного контроля – теологическое или терапевтическое вмешательство (сожжение ведьмы у столба, принудительная госпитализация психически больного), оправдываемое медицинскими или религиозными представлениями[518]518
  Сас Т. Фабрика безумия… С. 24.


[Закрыть]. Можно, по Сасу, признавать существование первого класса явлений, т. е. определенных и конкретных событий и поведения, но при этом отвергать принятое толкование или одобряемые меры общественного вмешательства.

На самом деле, как отмечает Сас, и одержимость, и психическое заболевание представляют собой лишь выражение межличностных и социальных затруднений. Восприятие этих специфических форм в обществе, их принятие/допущение или подавление/отклонение связано с доминирующими в обществе ценностями, и природу этих ценностей можно легче всего понять, обратившись к играм, в которые люди играют со своей жизнью. Поиск ведьм и гонения на них, по Сасу, есть важнейший механизм религиозной игры; выявление и лечение психического заболевания – один из центральных механизмов поддержания жизни и энергии в медицинской игре.

Эти первоначальные исследования истерии Сас переносит на более распространенный в XX в. недуг – шизофрению. В своей одноименной работе «Шизофрения: сакральный символ психиатрии» он продолжает религиозную метафору. На его взгляд, шизофрения составляет ядро идентификации психиатрии XX в., ее сакральный символ: «У каждой группы или организации, члены которых объединяются вместе на основании приверженности определенным идеям и идеалам, есть свои специфические символы и ритуалы. Наиболее почитаемым священным символом христианства является крест, наиболее чтимым ритуалом – месса; для врачей таковым является диплом доктора и диагноз болезни. Люди как индивиды и как члены группы считают такие символы и ритуалы выражением того достояния, которое они должны усердно защищать от присвоения другими людьми, особенно теми, кто не является членами их группы. В сущности, они расценивают их как святыни, чистоту которых они должны бдительно охранять от загрязнения как членами группы, так и посторонними. <…> Символ, наиболее полно отражающий особенности психиатров как членов специфической группы врачей, – это понятие “шизофрения”; ритуал, делающий это наиболее отчетливо, – диагностика этого заболевания у людей, которые отнюдь не хотят становиться их пациентами. Когда священник благословляет воду, она становится святой водой и таким образом наделяется священной силой. Точно так же, когда психиатр проклинает человека, тот становится шизофреником и носителем вредоносных сил. Точно так же, как и “божественный” и “дьявольский”, понятие “шизофренический” просто поразительно неопределенно по содержанию и ужасающе в его использовании»[519]519
  Szasz T. S. Schizophrenia: Te Sacred Symbol… P. XV.


[Закрыть].

Для Саса представление о шизофрении развивается по сифилитической метафоре, т. е. по метафоре инфекционного заболевания, затрагивающего все органы и ткани вплоть до мозга и могущей протекать как в открытой, так и в скрытой, неявной для самого больного форме. Поэтому деятели психиатрии и неврологии конца XIX – начала XX в. для Саса не кто иные, как конкистадоры психиатрии. Они расширили пространство ее экспансии и посредством старой органической сифилитической метафоры включили в нее новые формы поведения и новые характеристики личности. Они не принесли новых заболеваний, а лишь оправдывали уже существующую практику недобровольной психиатрической госпитализации.

Метафора шизофрении как сакрального символа психиатрии задает идентичность психиатров, «идентичность, которую они хотят сохранить», поэтому все те, кто разрабатывал проблему шизофрении – Крепелин, Блейлер, Фрейд – были не исследователями, а религиозно-политическими деятелями и завоевателями, поскольку распространяли словарь и юрисдикцию психиатрии на все большие и большие пространства. Проблема, с которой столкнулись психиатры-завоеватели, напоминает, на взгляд Саса, экономическую проблему внезапной нехватки нефти. В таком случае что можно сделать? Захватить нефть силой, отвечает Сас, и придумать необходимое национальное, моральное, экономическое и политическое оправдание. Так поступила, по его мнению, и психиатрия.

В этой парадигме критики значима и еще одна работа – «Церемониальная химия», которая описывает механизм функционирования сакрализации, сакральных символов и десакрализации, т. е. весь церемониал общества и социальных институций.