Текст книги "Письма Уильяма Берроуза"

«Невероятные пошлости, едва прикрытые купюрами, проскальзывают в фильмах категории «B»; двусмысленности, извращения и садизм попсовой эстрады; постукивания и бормотания полтергейста в гниющем бессознательном Америки, которое набухает как опухоль и взрывается – пр – ррр! – словно в теле прорезался дополнительный анус. Пердеж получается злобный, бессмысленный.

О, кстати, я не рассказывал историю человека, который научил разговаривать собственную жопу? Он месил в брюхе газы, чтобы выперднуть членораздельную речь. Никогда я не слышала ничего подобного (помните, мистер, я же девочка – припевочка). «Некоторые мужики думают, мол, кто девушку ужинает – в «Горячей Точке у Засранца Дэйва», – тот ее и танцует». «Дорогая, это зал ВВО (Второсортных внутренних органов) золотушных херов». (Отрезаю себе длинный кусочек печенки, не взятой на трансплантацию из-за копошащихся в ней глистов и проч., проч. Далее следует раздел о глистах и иных паразитах.)

И эта самая жопошная трепотня как будто звучала на определенной кишечной волне. Перданет жопа, и вам сразу приспичит. Знаете, как бывает: прямая кишка заурчит, внутри похолодеет, и остается только присесть и расслабиться. Ну вот, здесь так же: жопина речь била в ответственную за сранье точку. Бурлык – гурлык… убойный звук, который можно было прямо унюхать!

Мужик этот выступал в цирке с номером типа новейшего вида чревовещания, ну, вы понимаете. Поначалу ничего получалось, даже забавно. Ржачно. Номер назывался «Рупор задних мыслей». Чесслово. Я почти все запамятовал, но жопа-то была умная. Мужик ей: «Ты как, приятель? На месте?»

А она ему: «Не – а, пойду-ка облегчусь».

Чуть позже жопа надрочилась разговаривать сама по себе. Артист выходит на сцену без подготовки, заводит разговор, и жопа в ответ остротами сыплет.

Потом у жопы выросли зубы – такие маленькие, загнутые крючки, которыми она стала хватать еду, жрать, в общем. Мужик поначалу обрадовался и даже организовал новый номер. Но жопа проела дырку в штанах и начала разговаривать прямо на улице, орать, требуя равноправия. Она напивалась, как любой человек, рыдала, как мы, и просила, чтобы ее полюбили и целовали, как и всякий нормальный человеческий рот. Жопа не умолкала даже ночью, и на целые кварталы разносились крики мужика, когда он месил ее кулаками, орал и вставлял в нее свечи, приказывая жопе заткнуться. Не помогало ничего, а жопа лишь говорила: «Э не, сам ты заткнешься. Я же останусь. Ты нам больше не нужен. Я одна могу и врать, и жрать, и говно метать».

Когда мужик просыпался, по губам у него растекалась прозрачная слизь, похожая на хвост головастика. И слизь эту ученые обозвали ННМ – неизвестная науке мерзость, – и могла она впитаться в любую часть человеческого тела. Мужик стирал ее со рта, и слизь въедалась в ладони и пальцы, как горящий бензин; впитывалась и прорастала везде, куда попадала хоть капля. Наконец рот у мужика зарос, и голова сама собой отвалилась бы (а вы знаете, что в Африке бывают случаи, когда у негров – только у негров – отваливаются пальцы на ногах?), если бы не глаза, потому как их-то жопа не имела. Она в них нуждалась. Мозг перестал управлять телом, нервные каналы забились, связь с конечностями пропала, и разум оказался заперт внутри черепушки, отрезанный от всего. Какое-то время в глазах еще можно было увидеть, как страдает умолкший и беспомощный разум, но он затух окончательно, глаза вылезли из орбит на стебельках, как у краба, и осталось в них человеческого не больше, чем в зенках у того же краба.

Итак, о чем я? А, да, о сексе – о сексе, что умудряется проскакивать мимо цензоров, миновать комиссии сквозь щели в популярных песнях и фильмах категории «В», выдающих коренную гнилость Америки. Она лопается, как перезревший нарыв, брызжа каплями ННМ. Слизь падает, где придется, прорастает, превращаясь в ядовитые раковые наросты отвратительной формы: восставшие члены, едва покрытые кожей потроха, пучки из трех – четырех глаз, перекошенные рты и анусы, части человеческих тел, словно бы перетасованные и сброшенные в беспорядке.

Конечная форма развития клетки – рак. Демократия канцерогенна, и всевозможные комитеты, бюро – ее метастазы. Стоит какому-нибудь бюро укорениться где-нибудь в государстве, как оно обретает зловещую форму, вроде Бюро по борьбе с наркотиками, и начинает расти, расти, выпуская все больше и больше щупалец метастаз, и если не урезонить ее или не вырезать, то носитель задохнется. Все бюро чистые паразиты и без носителя жить не могут. (Однако есть другой способ, как обойтись без государства. Наладить сотрудничество. Создать независимую единицу и пусть она удовлетворяет потребности граждан, помогающих ей выжить. Бюро действует от обратного – изобретает потребности, дабы оправдать собственное существование.) Бюрократия разрастается подобно раковой опухоли и уводит человечество с пути эволюции, раскрытия безграничного потенциала, индивидуальности и свободного интуитивного действия, превращает нас в паразитов наподобие вирусов. (Есть гипотеза, будто вирус некогда представлял собой более сложную форму жизни, но деградировал, утратив способность жить вне носителя. Теперь вот ни живой ни мертвый, балансирует на грани, а жить может исключительно в чужом организме, пользуясь его жизненной силой.) Опухоль заставляет отрекаться от самой жизни, превращая людей в неорганические, утратившие гибкость машины, в мертвецов.

Стоит обрушиться государству, как всевозможные бюро умирают. К самостоятельной жизни они приспособлены не больше червя – паразита или вируса, убившего носителя.

В Тимбукту мне довелось повстречать мальчишку – араба, который попкой умел играть на флейте. Гомосеки уверяли, мол, в постели этот мальчик неповторим. Он мог сыграть и на кожаной флейте, двигаясь вверх и вниз, находя самые чувствительные места, а ведь они у всех разные. У каждого любовника – своя музыкальная тема, под которую тот достигает пика блаженства. Мальчик был настоящий мастер импровизации, особенно когда доводилось открывать новые мелодии, сцепляя ноты в неизвестной цепочке, в совершеннейшем, казалось бы, беспорядке; ноты взрывались, пробиваясь через друг друга, сталкиваясь, одновременно ошеломляя и услащая».

* * *

Вот это я и собираюсь продать. Ты понимаешь, в чем суть? Текст написан как под диктовку, словно в голове у меня сидит злобная разумная тварь, а за текстом, который она наговаривает, звучат слова: «Писать будешь то, что нравится мне». В то же время стоит заставить себя организовать фрагменты, навязать им порядок или писать линейно (как в обычном романе), и меня тут же заносит в такое безумие, где доступен лишь самый исключительный материал.

Катастрофа. Сломалась машинка, и в этом месяце новую не купить. Я неумолимо качусь под гору. В новый месяц вошел с долгами, прозакладывал все; деньги боюсь даже считать… посчитаю, наверное, с утра в понедельник. Осталось баксов шестьдесят: по два бакса в день на месяц. А я не могу обходиться без джанка, на который как раз два бакса в сутки и уходит. Еще надо по полбакса в день Кики на карманные расходы, да и кормить его тоже надо. Он устроился на работу, но пробыл на ней всего три недели – контора закрылась. Мать Кики заболела и трудиться не может; приходится сыну о ней заботиться. Вот мои полбакса на нее и уходят, а Кики требует еще столько же, сходить на футбол или в кино. Ну все, хватит, завелся я, о долгах да о долгах. […]

Я начал писать линейную историю в духе Чандлера. Жесткий детектив о супергероине – одна вмазка, и ты на игле. Что получится в итоге, не знаю. Начинается история с того, как меня приходят арестовать два детектива. Хотят использовать в опытах с супергероином. (Детективы не догадываются о моей осведомленности.) Дабы спастись, убиваю обоих. Вот, тут я остановился. Мой герой спасается бегством; ждет, когда можно будет затариться половинкой унции джанка и скрыться с ней. Полиция тем временем бьет тревогу: оповещаются все участки, патрульные тачки и проч., проч.

Не спрашивай, что будет дальше, сам не знаю. Может, история превратится в аллегорическую, может, в сюр какой-нибудь. A ver[282]282
  Эта часть выльется в главу «Хаузер и О’Брайен». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

Читаю об одном деле. Занятно: Англия, два морских офицера (лейтенанты), два добрых друга. Первый – меткий стрелок, с расстояния в шесть футов попадает выстрелом из пистолета в рюмку. Второй берет шляпу на руки и просит: «Попади в нее». Первый лейтенант стреляет, и – в яблочко. В шляпе дырка. Потом второй надевает шляпу и говорит: «А теперь – слабо?» Первый тщательно прицеливается в самый верх тульи (есть свидетели) – и попадает в голову другу. Впрочем, друг еще может выжить. Поразительно, как все сходится. Ведь я тоже метко стреляю, рука у меня набита, да и с пистолетами я на ты. И метился я тщательно – в самую верхушку стакана, и стрелял с расстояния в шесть футов!

Знаешь историю Майка Финка[283]283
  Герой легенд Дикого Запада. – Примеч. пер.


[Закрыть]? Он весь день стрелял по стаканчикам, пока его юный друг не поставил себе один стаканчик на голову и не попросил сбить посуду. Финк промахнулся и убил паренька. Бармен, который знал, что Финк – стрелок отменный, не поверил в случайность и сам застрелил Финка. (Был еще случай в Дуранго, в Мексике, когда один политик в борделе попытался с расстояния в шесть футов сбить стакан с головы шлюхи. И убил ее.)

Странно все это. Лейтенант, совсем как и я, поражается: «Как можно было промахнуться с такого-то расстояния?!» Сам в ахуе.

Может, ты напишешь рассказ или какой-нибудь очерк о смерти Джоан? Я сам не могу, и не потому, что с моей стороны это дурной тон, нет. Просто боюсь. Не боюсь, будто вдруг раскрою в себе подсознательное желание грохнуть жену. Боюсь, если вдруг всплывет нечто более сложное, глубокое и ужасное, как если бы мозг Джоан притянул пулю. Я не пересказывал тебе сон Келлса, который он видел в ночь гибели Джоан? Спит Келлс и видит меня: мол, готовлю в котелке какое-то варево. Спрашивает: «Чего это у тебя?» Отвечаю: «Мозги!» Открываю крышку, под ней – «гадость белая, словно в котелок червей набили». Я, правда, забыл спросить Келлса подробности: ощущения там и всякое прочее…

В общем, вот тебе совет из моей личной коллекции мудростей: «Ни активно, ни пассивно не вздумай участвовать в забавах типа стрельбы или метания ножей, где мишень – твой друг или близкий. Ни за что не участвуй ни в чем подобном, а если тебе случится оказаться рядом – всеми силами попытайся остановить игру».

Помнишь, в тот день у меня случилась депрессия, на меня напал страх – все как в кошмаре. Я думал: «Господи, да что со мной творится?» Еще деталь: идея сбить выстрелом стакан с головы супруги мне на ум даже не приходила. Сознательно я не думал об этом. Идея… сама втемяшилась мне под шляпу, где сгустились винные пары, разумеется, и я ляпнул: «Не пора ли сыграть в Вильгельма Теля? Джоан, поставь стакан себе на голову». Откуда только мысль взялась? Я тщательно прицелился – в самую верхушку стакана. Был предельно осторожен, как настоящий Вильгельм Телль. Чем осторожничать, лучше б отказался от забавы совсем. Лучше бы отказался! Понимаешь теперь, чего я боюсь? Почему не желаю углубляться в мысли о том происшествии?

Когда ты получишь это письмо, я буду остро нуждаться в деньгах. (Прости, забыл, что уже говорил.) Однако прошу: вышли мне сколько можешь. Беда – сломалась машинка; если придется потерять и фотоаппарат… Нет, не хочу. Составлю схему расходов и постараюсь ее придерживаться, чтобы снова не угодить в долг…

Люблю,

Билл

P. S. Именной чек сойдет, у меня здесь есть приятель, у которого банковский счет имеется. С международным переводом денег не заморачивайся – недели три потеряю на клиринг. Если не проблема, то можно и банковским чеком прислать.

* * *

Джеку Керуаку

Танжер

12 февраля 1955 г.

Дорогой Джек!

Я купил себе дом в туземном квартале. Живу так близко от дома Пола Боулза, что, будь я в настроении и обладай талантом плевания на большие дистанции, то мог бы просто высунуться из окна и плюнуть ему на крышу. Сам Боулз на Цейлоне, а в хате живет мой друг и дает мне почитать его книги[284]284
  Дом Боулза располагался недалеко от Плас – Амра, прямо под крепостью, а «другом», снимавшим у Боулза комнату, был, вероятно, Эрик Гиффорд. Берроуз жил по другую сторону площади и чуть выше. Его фраза в письме обыгрывает цитату из книги Хемингуэя «Победитель не получает ничего»: «…сзади имелась дырка, в которую, будь вы в настроении и обладай вы достаточно маленьким кулачком, могли бы просунуть руку…» (глава «Естественная история смерти»). – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

Месяц назад совсем закончились деньги, и я полтора суток провел без еды и без джанка, продал машинку. Написал Аллену, прося выслать денег, которые он задолжал мне. Ну, дело-то срочное. Стоит надолго прерваться в работе, и наверстать упущенное становится офигительно трудно.

Пашу по – галерному, но результаты хреновые. Не чипато, знаешь ли, оставаться без инструмента, а писать от руки я ненавижу. Опробовал нечто похожее на твой метод набросков – когда записываешь то, что видишь и чувствуешь в данный момент, приближаясь постепенно к чему-то конкретному, то есть непосредственно передавая факт на всех уровнях[285]285
  Когда Керуак гостил у Берроуза в Мехико, он описал в письме Гинзбергу (18 мая 1952 года, из архива Гинзберга в Колумбийском университете) свой метод письма «набросками». Осенью 1953–го по просьбе Гинзберга и Берроуза и в присутствии последнего Керуак детально расписал его в «Основах спонтанной прозы». См. также «Голый завтрак», «Атрофированное предисловие»: «Писать автор может лишь о том, что находится или происходит у него под носом в момент творения…». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

«Сижу перед «Кафе Сентраль». Льет дождь, светит солнце, будто весна пришла. Ломает. Жду эвкодал. Мимо проходит мальчик, и я оборачиваюсь, глядя на его чресла точно так, как ящерица следит за муравьем».

Шутка про Пола и Джейн Боулзов, только здесь его зовут Эндрю Кейф, а ее – Мигглз Кейф:

Взглянув на мужа, Мигглз Кейф резко втянула носом воздух.

– Опять копался в мертвечине? – строго вопросила она. (Собаки, например, копаются в мертвечине. Знают, гады, что нельзя, и все равно копаются.)

– Ну да, – ответил муж неспешно и самодовольно. – Копался. Однако – хочешь верь, хочешь нет – но копался я в трупе женщины! Добрый знак, не находишь?

Как и многие гомосеки, Кейф порой верил, будто хочет «исправиться» и вести «нормальную жизнь». К тому времени его обследовали: один фрейдист, представитель Вашингтонской школы, хорнист (зацените, как ловко он избежал помощи юнгианцев и адлеристов)[286]286
  Последователи Зигмунда Фрейда, Карен Хорни, Карла Густава Юнга и Альфреда Адлера. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть] и, наконец, женщина – райхианка. Последняя на приеме прикрепила к пенису пациента электроды, в жопу ему вставила оргоновый распылитель и сказала: расслабьтесь, отдайтесь «оргазмическому рефлексу». В итоге – смещение позвоночного диска и долгие – долгие хождения по хиропрактикам. Тогда Кейф решил: пусть его дама подождет, пока мужескость в нем настрадается и проклюнется, когда будет готова».

Тут включается воспоминание об охренительном случае в Мексике – о том, как Кейф нашел под камнем огромную многоножку: «Все тело охватили самопроизвольные спазмы. Ток побежал по хребту – волной несказанно противной и обольстительной, – врываясь в мозг и опаляя его, словно раскаленная добела ракета. Согнувшись пополам, Кейф упал на колени, как будто собираясь вознести страстную молитву. «Да! Да! Да!» – крики срывались с его губ, один громче другого. Он выпростал вперед руки с побелевшими от напряжения сухожилиями, схватил многоножку и, исторгнув нечеловеческий вопль, разорвал отвратительное создание. Оно, извиваясь в предсмертных муках, впилось лапками Кейфу в пальцы. А он вопил и рвал многоножку на части, втирая себе в грудь ошметки плоти, окропленные желтыми и зелеными соками. Постепенно окровавленные пальцы ослабли, члены налились тяжестью, веки сами собою закрылись, и Кейф повалился на бок. Проспал до заката».

Мой роман постепенно обретает форму. Ученые открыли антиглюковый препарат, который убьет в человеке всякую волю, сочувствие к ближнему, способность понимать символы, обрубит связь с мифом и лишит творчества… Мы – группа сопротивленцев – сами ищем формулу препарата, чтобы уничтожить ее. Кровь, стрельба, пытки – в комплекте. Собственно, уже в самом начале я убиваю двух копов, пришедших увести меня в лабораторию, где меня собирались использовать как морскую свинку в опытах с антиглюковым препаратом. Они-то думали, что идут по обычному заданию забрать в участок обычного джанки, но: «…Я резко выстрелил в живот Хаузеру. Дважды. Прямо туда, где жилетка чуть приподнималась, обнажая клочок белой сорочки… О’Брайен уже выхватывал из наплечной кобуры пистолет, рукоять которого сжимал сведенными от ужаса пальцами, но я пальнул ему в лоб. В высокий, багряный лоб – на дюйм ниже белобрысого скальпа»[287]287
  См. «Голый завтрак» («Хаузер и О’Брайен»). – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

Ну?

Не знаешь, кстати, как у Аллена с журналом? Если напишешь ему, передай: в день я питаюсь всего один раз, да и то кое-как. Меню примерно такое: жареные яблочные кожурки с испанским беконом – жирный, зараза, – хлеб без масла и чай без молока. Короче, нужны бабки! Привет Лю и Чессе[288]288
  Чесса, жена Люсьена Карра, Франческа фон Хартц. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

Всегда твой,

Билл

* * *

Аллену Гинзбергу

Танжер

19 февраля [19]55 г.

Дорогой Аллен!

От всей души спасибо за чек, который эффектно прибыл, как раз когда посольство закрывало свои двери. Ты спас и меня, и мою фотокамеру…

Утром того дня, не сказать как, приятно удивил Алан Ансен – прислал чек на пять тысяч лир (пятнашка баксов). (А ведь я всего-то упомянул, в какой финансовой жопе оказался, но о деньгах его не просил и даже не намекал!) Представь мой шок, мое разочарование (мои активы составляли в тот день шесть центов, две вмазки и полбулки черствого хлеба), когда в банке сказали, мол, чеки подобного образца обслуживаются только в Италии. Я принялся просить денег в долг, но те, кто мог дать, ничего не имели, а те, кто имел, давать не желали. У меня ни сентаво. Что делать? Продать фотик, больше нечего. Несу его в лавку к индусу, который отвечает: «Приходи через два часа, я назову свою цену». Сразу дать денег он отказался, и я бегу в посольство проверить – вдруг пришло письмо от тебя. И вижу – есть чек! Бегу обратно и вырываю камеру из лап недовольного индуса.

Теперь в тратах себя ограничиваю и в будущем постараюсь избежать подобных жопей (или жоп?). Твой чек я сумел обналичить лишь благодаря знакомому, у которого есть счет в банке, иначе бы ждать мне неделю. Деньги еще можно посылать чеками «Американ экспресс», выписанными на мое имя. В их офисе тебе объяснят, что да как. Комиссия – номинальная. Международные денежные переводы – бодяга долгая, забирает три недели на клиринг. Поэтому лучше всего отправлять либо именным чеком, либо через «Американ экспресс». «Американ экспресс» даже лучше: боюсь, мой приятель изменит нашей с ним дружбе.

Мой роман обретает форму. Тема – нечто более страшное, нежели атомная война, а именно создание антиглюкового препарата, который разрушает в человеке способность понимать символы, создавать мифы, начисто вырубает интуицию, сочувствие к ближнему и телепатический дар. Человек становится послушной машиной, и его поведение легко предсказать методами, зарекомендовавшими себя для материалистических наук. Если коротко, то препарат удаляет из уравнения человеческой личности глючную, ненужную переменную – спонтанную, непредсказуемую мысль.

Я уже рассказывал, как при легкой ломке возникает чувство ностальгии, похожее на сон; все из-за того, что чувствительность резко обостряется. Собственно, отсюда ученые и плясали, когда разрабатывали антиглюк. В романе действуют масштабные кафкианские заговоры, зловещие станции телепатического вещания. Корень конфликта – между Востоком, представляющим спонтанную, рвущуюся на свободу жизнь, и Западом, представляющим диктат извне, броню характера, смерть… Очень трудно понять, кто на чьей стороне, особенно ты сам. Противники постоянно засылают во вражеский стан агентов, которые выдают себя излишней преданностью делу; если точнее, то они сами не знают, за кого бьются.

Тем временем ученые разрабатывают антиглюковый препарат. Сами глюки прорываются в трехмерную реальность. Рождаются вещества, способные усилить способность читать символы и телепатический дар; отныне каждый отошедший от нормы поведения угрожает Диктаторам, на стороне которых, казалось бы, все преимущества: они располагают средствами контроля той самой трехмерной реальности (полиция, армии, атомный арсенал, ядовитые газы и проч., проч.). Однако массивная броня душит Диктаторов, как душила она динозавров. (Впрочем, исход противостояния пока даже мне неизвестен.) […][289]289
  Страницы 2–4 рукописи письма отсутствуют. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

Скажи, я избрал неверный подход к тебе? Правда, в этом все дело? Ну так ведь дело можно поправить. Я стану питаться маслом пшеничных зародышей и практиковать Позитивное мышление, пока не лопну от переизбытка жизненной силы, оставив по себе легкий душок озона. Вот встретимся, я пронжу тебя орлиным взглядом и без лишних слов заключу в могучие объятия. Сопротивление бесполезно, ты мой – от и до. А если серьезно, Аллен, то мне нужны отношения равных мужчин, благородных и сильных; желательно на фоне романтических приключений. Жаль, что в нашей культуре слово «приключение» неотрывно связано с понятием криминала: влюбленные рвутся преступить закон ради любимых. Однако в Южной Америке приключение раздельно от криминала, и я зову тебя с собою туда. В экспедицию. Иными словами, к черту жалость к себе и зависимость. Если и случается мне снова впасть в зависимость, то лишь потому, что не могу получить желаемого. Преступление во имя любви – не столько доказательство преданности, сколько демонстрация мужества и благородства. «Лишь храбрый справедливость заслужил»[290]290
  Джон Драйден, «Пир Александра». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Ну ладно, basta (хватит).

У твоего мальчика[291]291
  Питер Орловски. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть] действительно травма. Во сколько лет с ним это случилось? Он вспомнил сам или память вернулась к нему на приеме у аналитика? Ему правда нравится спать с телками? Говоришь, ему двадцать два? Поздновато для первого нырка в пилотку. Почему бы тебе не сфоткать его? У тебя же есть тридцатипятимиллиметровая камера, разве нет?

Спасибо тебе большое за разбор моей работы, очень помогло. Думаю, всякий писатель боится когда-нибудь исписаться, потому что талант – вещь такая, он приходит извне, и ты им не управляешь.

Жаль, очень жаль, что затея с журналом не удалась.

В городе живет клевый американский тореро по имени Так Портер[292]292
  Так Портер по прозвищу Эль Рубио де Бостон, «блондин из Бостона». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Чувак что надо. Убивается травкой, джанк не хавает. Знает Стэнли Гулда[293]293
  Стенли Гулд был одним из джазовых музыкантов, которых Керуак повстречал в Гринич – виллидже в 1953 г. и которых Гинзберг окрестил «пещерными людьми». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Три года провел в Мексике; в Перу встречался с одной женщиной, от которой и узнал про яхе (хотя зелье не пробовал). Отправляю тебе остатки старого материала. Будет иллюстрация подросткового понятия о гомосексуальной любви. (Соплей оказалось немерено, и я их подчистил.)

Когда в следующем месяце получу свое денежное довольствие, прикуплю машинку. Переносные модели здесь стоят полтинник. Бэушные – от двадцати пяти до тридцати пяти. За месяц не влез ни в один долг, так что я чистенький. С худобой придется поработать, но это дело поправимое. А пока все, бегу на почту и отправляю письмо тебе. Еще раз спасибо огромное за спасительный чек!

Люблю,

Билл

P. S. Рад, что история с пальцем тебе понравилась. Вот куплю машинку, набью на ней статью и пришлю тебе[294]294
  В январе Берроуз отправил зарисовку «Палец» Керуаку и Гинзбергу. Под «статьей» он подразумевает скорее всего «Письмо из Танжера». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

* * *

Аллену Гинзбергу

Танжер

20 апреля [1955] г.

Дорогой Аллен!

В любом настроении повидайся с леди Джейн, и она углубит его. Потому-то в последнее время и опасаюсь заглядывать к ней на огонек. Хотя она всегда дома и рада гостям.

Получил чек на пять долларов – спасибо большое!

Пытаюсь завязать. Надежд, впрочем, мало. Мало их было с того момента, как я вернулся в Танжер. Я, считай, даже и не слезал. Недели во Флориде, еще неделя в пути морем, и в Танжер я приплыл на диких кумарах. Нет бы на зиму залечь в Лексингтон… Надо либо завязывать, либо искать место, где есть джанк подешевле. Тягу к эвкодалу унять не получается. Не то чтобы он такой заебательский, просто вмажешься им – и остается чувство легкого голода, будто недокололся чуть – чуть. Будто ложишься в горячую ванну, которая не так горяча, как хотелось бы, сам понимаешь. Да еще непонятно, где достать следующую дозу… Я как абориген австралийский. Все деньги уходят на ширево, и на еду не хватает. Думаю, не перебраться ли на Ближний Восток? Говорят, Бейрут утопает в наркотиках. Он – словно земля обетованная для меня.

В три ночи проснулся, и в уме созрел образ: человек, пишущий «огромный, мрачный, обжигающий сердце гомосексуальный роман. Шесть сотен страниц, наполненных душевной болью, одиночеством и разочарованием». Заглавие – «Армии невежд», это из «Берега Дувра»[295]295
  Стихотворение Мэтью Арнольда. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

Герой – Эдриан Скаддер: «Лицо смотрелось как фотография, несущая отпечаток сломленного духа, неспособного любить с полной самоотдачей ни мужчин, ни женщин. Впрочем, Эдриан старался по мере сил изменить положение, научиться любви. Обычно выбирал себе того, кто заведомо не мог ответить взаимностью, и аккуратно (как будто шел по тонкому льду, рискуя, однако, не провалиться, но уцелеть) перекладывал бремя неспособности любить на партнера.

Те, кого угораздило стать причиной сомнительных воздыханий Эдриана, вынужденно объявляли о своем нейтралитете, словно угодившие в эпицентр войны злобных намерений. Нет, прямой угрозы они не испытывали, просто боялись оказаться на линии огня, потому как Эдриану оставались чужими… А Эдриан происходил из необычного, древнего клана или же, напротив, основал новый. Как бы там ни было, он оставался человеком без собственной среды, без класса, без своего места».

И вот еще потрясающая сцена попытки самоубийства, когда Эдриан, замочив Марка, сует голову духовку. Он обсирается, блюет (от бытового газа люди часто блюют и дрыщут. Было дело, в Чикаго я по просьбе домовладелицы выломал дверь в квартиру одной дамочки, пытавшейся отравиться газом – та лежала в куче собственного говна […]), а потом, уже теряя сознание, решает выбраться: «Эдриана охватила паника, какая случается у заживо погребенного. Он попытался выпрямиться и ударился головой об угловатую крышку духовки. В голове волчком пронеслась боль, отчего случился новый приступ блевоты. Эдриан видел перед собой высокую стену, в ней – маленькую металлическую дверь. Надо как-то добраться до нее. Открыть и выйти… Нет, нельзя исчезнуть вот так запросто, как человек, сбегающий со скучного вечера, наскоро пожав приятелям руки и выцепив взглядом того, с кем наверняка предстоит увидеться позже… Словно бы демоны, воплощенные в теле – в этом боязливом, стареющем, перепуганном теле, – которое он хладнокровно удумал измучить и погубить, восстали у самого порога смерти. Обдав его скверной, потащили за шкирку к двери – упирающегося, ревущего, исходящего мочой и калом, словно перепуганная обезьяна».

Господи, Аллен, ну ты посмотри: напыщенно, как жабья морда! Отчего я постоянно скатываюсь в пародии? Что в жизни, что в литературе я могу быть искренним – как и Эдриан из моей книги – лишь в пародии или в моменты глубокого упадка […][296]296
  Страницы 3–4 рукописи письма отсутствуют. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

Я ввел в роман несколько новых героев. Например, любителя розыгрышей и сюрреалистических каламбуров. Его спрашивают, нет ли у него комбайна (ну, понятно, для кухонный целей), а он берет и вынимает из-под широкого черного плаща визжащего и извивающегося бисексуала, который тут же выдает номер с нескончаемой трескотней и кувырканиями… Вот герой в дурном ресторане (с покушениями на приличие), в каком и мне случалось побывать и пожаловаться на стейк, и официант (не глядя на тарелку) ответил: «Ах ну что вы, мясо отменное, из достойной лавки». Столкнувшись с подобным безобразием, мой паренек издает оглушительный крик, и в зал вбегает – троп? труппа? ну ладно уж, группа огромных, грязных свиней. Им-то – похрюкивающим и повизгивающим – герой и скармливает свою порцию. (Ты видел когда-нибудь, как кличут свиней? Поразительно, но стоит свинопасу издать такой странный протяжный крик, и поросята сбегаются к нему даже с очень далекого расстояния. Свинья – отнюдь не тупое животное.) Еще мой герой держит на поводке красножопого бабуина, которого иногда прогоняет, хлеща кнутом, через толпу в залах кафешек. (Хотя стоит, наверное, ввести слепого с бабуином – поводырем. Тебе кто больше нравится?)

Твоей депрессии я сочувствую полностью, понимаю суть битников, мол, наше поколение уже знавало лучшие времена. Но ты-то хоть можешь заработать себе на жизнь, и заработать неплохо. Не удивлюсь, если ты найдешь высокооплачиваемую работу. Я же в пролете, покуда речь идет о поисках заработка в Штатах. Одна надежда – джунгли Южной Америки. Или надо написать книгу, которая станет продаваться, однако это – как выиграть в лотерею. […]

Я запасаюсь демеролом и паракодиной (таблетки кодеина а – ля мексикаин, доступный в Танжере – не всегда, правда; поставки нерегулярные.), надеясь наконец завязать. Да, нас опять душат ограничениями, однако Танжер по – прежнему остается фантастикой по стандартам Америки. Представь: здесь можно свободно купить демерол в ампулах. Вообще-то для меня его открыл один аптекарь. Я знаменит на весь город, и он достает мне самое лучшее из того, что можно продать без рецепта. Вхожу к нему в лавку, и он говорит: «Bueno… fuerte», классная дрянь, мол, жарит. Он и его брат – твари бесстыжие, постоянно пытаются содрать с меня побольше, но лучше меня пусть так вот сношают, чем иметь дело с говнюками за прилавками американских аптек, век бы не видел их кислых пуританских морд. В Нью – Йорке – захожу в аптеку с рецептом на кодеин, протягиваю бумажку сухостою за прилавком. Он читает, и пенсне падает у него с носа. Этот мудак хватает телефонную трубку и пытается вызвонить моего доктора – безуспешно. Задает мне вопросы и в конце концов ни хера без подтверждения доктора не отпускает. Кодеин не дал! Кодеин! Тут коду продают за одну десятую американской цены, и на этикетке английским по белому сказано: «Отпускается без рецепта».

С того дня, как Алан вернулся в Венецию, мне больше не с кем общаться. Я уже говорил о Чарльзе Галлагере, который пишет историю Марокко для Фонда Форда[297]297
  Чарльз Фредерик Галлагер позднее издал книгу «Соединенные Штаты и Северная Африка: Марокко, Алжир и Тунис» («Harvard University Press», Кембридж, штат Массачусетс, 1963). – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Он просто очарователен и к тому же блестящий лингвист. Говорит, слово «ghazil» может означать все, что угодно. Сейчас он, правда, в Рабате, зарылся в архивы и вернется, к сожалению, только летом. Когда рядом нет порядочного, умного собеседника – это настоящая мука, лишение. Я тут разрабатываю теории, а поделиться-то не с кем. Что ж, ладно, расписался я, надо заканчивать.

Люблю,

Билл

* * *

Джеку Керуаку

[Танжер]

9 июня [1955 г.]

Дорогой Джек!

Прости, что не писал, я на две недели лег в больницу. Потерял в весе целых тридцать фунтов. Делать сейчас что-либо в лом; на этот раз я намерен довести лечение до конца. Джанк видеть больше не хочу.

Пока лежал в больничке, прочел твой «Город город» и на какое-то время даже забыл о боли[298]298
  «городГородГОРОД» Керуака позднее опубликовали в издании «Современники. Антология новейшей американской прозы» под редакцией Лероя Джонса («Corinth Books», Нью – Йорк, 1963). Керуак отправил Берроузу черновик рукописи, представив его как «историю, которую надо вдвоем развить до полноценного романа, чтобы он стал первым истинно литературным произведением двух авторов – мужчин […] Уильяма Ли и Жан – Луи». (Письмо от 1 мая 1955 г., из архива Гинзберга в Колумбийском университете.) – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть] – две недели, проведенные в клинике, превратились в кошмар, мне сделали всего два укола. Сил по – прежнему нет, словно я поправляюсь от затяжной болезни…

Есть замечание по поводу «Города»: выделяй конкретных героев и ситуации, в которых они появляются. Не сомневаюсь, ты точно так и поступишь, а то, что ты мне прислал – всего лишь черновик. У меня самого родилось столько идей: диктат через вещание чувств и проч. Когда закончишь свою работу – обязательно хочу ее прочитать.

Аллена на работе заменили машиной «Ай – Би – Эм»[299]299
  1 мая «Таун – Оллер» закрыли свой филиал в Сан – Франциско, и Гинзберг потерял работу. Компьютеризация труда была его собственной идеей. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. (Машина, оказалось, работает лучше, чем люди. Зачем нанимать делопроизводителей, склонных ошибаться, если машина выполняет их работу гораздо быстрее, лучше и дешевле?) Представляю: следит босс за работой Аллена и думает: «А паренек работает четко, ну прям как машина… машина? Хм – м-м…»