Текст книги "Письма Уильяма Берроуза"

Люблю,

Билл

P. S. В последнее время совсем расклеился. Энергии нет, аппетита – ноль. (Голод приходит, без базара, только не могу заставить себя сесть за столик в ресторане и схомячить ужин. Вся еда у меня – два сырых яйца с молоком.) Как мне не хватает Джоан! Еще Маркер причинил боль. Никак не удается расслабиться, не с кем поговорить. Злопамятность – бич писателей и слонов, надо избавляться от нее.

* * *

Аллену Гинзбергу

Мехико,

Орисаба, 210, квартира 5

15 мая 1952 г.

Дорогой Аллен!

Вчера отправил тебе авиапочтой шестьдесят страниц «Гомосека». Как получишь рукопись – сразу отпишись, ладно? […]

Ты ведь знаешь: Джек здесь. «На дороге» впечатлил меня несказанно. Джек сильно вырос как автор[167]167
  17 мая Керуак отправил Карлу Соломону пятьсот тридцать страниц «Видений Коди», которые, должно быть, Берроуз и оценил столь положительно. Когда же Керуак прочел второй опус Берроуза, он написал Гинзбергу: «Гомосек» круче «Джанка» […] Билл крут, превзошел себя самого» (письмо от 10 мая 1952–го, из архива Аллена Гинзберга в Колумбийском университете). В следующем письме Керуак говорит, что начал работу над «книгой о Билле» и над романом «Доктор Сакс». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. У него большущий талант.

Арестовали моего дружка Келлса – вместе с группой хиппи. За хранение ганджи. Траву, кстати, Келлсу подкинули. Пора двигать на юг, а то Штаты и сюда добрались: люди пачками поступают на военную службу, обыски и аресты проводятся без ордера, подкидывают наркотики на карман… В колледже Мехико – Сити назревает движение: престарелый профессор психологии, разочарованный в жизни гомосек, желает очистить свою альма – матер от геев и хипстеров. Одна баба стуканула на мужа в полицию, он типа курил ганджу. Вот дура. Кто ее теперь трахать будет, страхолюдину такую? Старой доброй Мексики уже нет. Покой ушел из нее. Америка нас прессует, всех увольняют, и разрастается болото бюрократии. Люди борзеют и суют нос не в свое дело!

Мы с Джеком, стариком Дэйвом и его бабой[168]168
  «Баба старика Дэйва» – Эсперанса Виллануэва, молоденькая индианка – католичка. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть] собираемся на несколько дней в горы. Устроим небольшую фиесту. Заодно опробую новенький кольт – спецом прикупил его для эквадорских джунглей.

Хотелось бы узнать потребности насчет Жене. Надо организовать вооруженную спецкоманду, чтобы спасти его, иначе пропадет талант.

Маркера я обхаживать не бросил, надеюсь, он передумает и поедет со мной в Эквадор или еще куда.

Я не передавал тебе слова Уолберга насчет яхе? Он пишет: «Армия США проводит секретные эксперименты с этим наркотиком». Вот увидишь, дождемся, что по стране станут маршировать армии зомби, управляемых телепатами сверху. Яхе – штука невероятно сложная, и я хочу отыскать его. Напиши мне.

Джек передает тебе сердечный привет. Когда в любом кабаке можно без рецепта затариться кодой, то опиум заметно легче послать на хер. Раза три – четыре я так лечился, но теперь – херушки. Америка не даст человеку исцелиться самостоятельно. Она упрячет за решетку всех неугодных, то есть всякого, кто отказывается функционировать как заменяемый болтик в античеловеческой машине социоэкономики. Репрессивная бюрократия плетет заговор против самой Жизни.

Люблю,

Билл

P. S. Помоги придумать имя для меня – персонажа. Ли – прикольно, но Билл Ли – выдает меня с головой. Родителям выдает, ну ты понял, ага?

* * *

Аллену Гинзбергу

Мехико,

210 Орисаба, квартира 5

23 мая 1952 г.

Дорогой Аллен!

Ты меня здорово ободрил, спасибо! Вижу, ты понимаешь, что я хочу сказать, ведь писательская деятельность – это попытка выражения. Вещь сама по себе и процесс на субвербальном уровне ускользают от писателя. Нет такого средства выражения мысли, которое бы мне подошло. Приходится создавать его на ходу.

Я еще раз прошелся по «Гомосеку», добавил, вырезал, изменил кое-что, и отправляю тебе завершенную перепечатанную версию на шестьдесят страниц. Ее и читай. Прими еще пару страничек с дополнениями для «Джанка», с ними – инструкции по тому, где и как внести изменения; этот материал пришлю через неделю.

Готовлюсь покинуть Мехико. Суд тянется и тянется, конца не видно… Какого хрена мне ждать! О возвращении денег, внесенных как залог, придется забыть, но ехать надо. Я должен отыскать яхе. Все, в джунгли! В джунгли Колумбии.

Зарисовки о Нефтяном магнате и Работорговце[169]169
  Обе зарисовки вошли в «Гомосек»: «Ли прекратил писать. Зарисовку ему словно бы диктовали». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть] – вовсе не пародии на сатиру Перельмана[170]170
  С. Дж. Перельман, юморист и писатель. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Ими герой пытается привлечь внимание Аллертона, удержать связь с ним. Работорговец пришел сам, я записывал текст, словно под диктовку. Тогда и понял: успех почти у меня в кармане. Не пробудись во мне такое безудержное веселье, каким наполнены зарисовки, Маркер и не подумал бы ехать со мной в Южную Америку. В этих моих фантазиях дух нашего приключения. Так и передай Уину, если решит, будто зарисовки не в тему.

Я на все согласен. Хотят приклеить эти шестьдесят страниц второй половиной к «Джанку» – пусть. Могу, впрочем, писать «Гомосека» дальше. Покажи Уину прогресс, как я создавал «Гомосека», начиная с нуля, по полочкам разложи. Хочу с Уином контракт – только потом накатаю еще что-нибудь. Не «в стол» же пишу.

Как у тебя со стихами? Развиваешься? Думаю разобрать присланное тобой строчка за строчкой, да некогда – надо отнести письмо на почту. Келлса и прочих выпустили, даже извинились. Небольшой такой скандал получился. Мексика симулирует борьбу с наркотой, настоящая война не для нее: федеральные агенты сами почти все долбят, а мексиканцы не в свое дело не лезут. Это же мексиканцы. Копы, когда приехали вязать Келлса, не вошли в дом, стояли снаружи, пока Келлс одевался. (Вот такой контраст с законами Штатов.) […]

Ты верно подметил, лучший момент в книге – на странице пятьдесят второй. В этом месте раскрывается тема.

Собираюсь в Южную Америку и – странное дело – тяжело как-то на сердце. Не знаю отчего; я словно бы из последних сил пытаюсь «изменить факт». Ну ладно, a ver (поживем – увидим).

Люблю,

Билл

P. S. «Ричард Ли» – классное имя. «Эл» мне не идет. «Джеймс» – тоже недурно. Хочется, однако, чего-то старинного, чтобы звучало по – англосаксонски, вроде моего второго имени, «Сьюард». Будем искать.

* * *

Аллену Гинзбергу

Мексика,

210 Орисаба, квартира 5

4 июня 1952 г.

Дорогой Аллен!

Спасибо за письмо. С рукописью, думаю, тянуть не станем: пришлю тебе пересмотренный вариант «Гомосека» и заодно вставки для «Джанка»; с ними – указания, какие имена героев стоит изменить.

Вам бы, юноша, научиться слова правильно использовать! При чем здесь «глубина» и «опыт переживания»? Ни Мелвилл, ни его Ахав не заморачивались на том, глубоки ли их переживания. Если переживаешь, то ты уже на глубине.

Говоря «безумие», я имею в виду то, что вижу в психушке: сломленных, поблекших, пускающих слюни инвалидов. В них ни огня, ни глубины, ни жизни, только безумие и безумие, если тебе так понятнее. Безумие – это когда смешиваются слои факта. Мескалиновые глюки есть факт, но они на разных уровнях с внешним миром материальных объектов. Безумцу не посылаются видения, он просто путает уровни фактов.

Да, я практикую черную магию – последний способ приворожить любимого, если ничто иное не помогает. (Проклятие – и то способ общения с возлюбленным. Я, впрочем, проклинать никого не собираюсь, это неправильно. Образ любимого ускользает; любимый говорит с кем-то другим, веселится, и для меня это невыносимо. Проклясть – значит из последних сил попытаться удержать.) Его любовь нужна мне, но еще больше я хочу, чтобы он принял мои чувства. Своим безразличием любимый не дает мне жить, не дает жить по – своему. Вообще жить не дает. Мне нужна простая человеческая любовь. Успешные попытки добиться любви нелепы, а безуспешные попытки добиться любви нелепы вдвойне. Однако есть шанс свершить подвиг, «достойный богоборцев древних» (лорд Теннисон, «Улисс»), ведь конец неясен. Есть шанс встретить любовь случайно, шанс изменить направление. Если сидеть на жопе и приговаривать: «У меня отношения не клеятся. Любовь – не для меня. Брошу-ка пытаться, смирюсь с реальностью и покорно, как скотина, приму в дар от нее путь наркомана и путь в никуда; или бабу, а у нее на ляжке, которую и мацать-то не хочется, четкий, яркий и нестираемый штампик «Одобрено социумом», то так и останешься ни с чем. Без балды.

Я не снобствую, Аллен, твою точку зрения уважаю, молодец, пиши мне и дальше. Я только проясняю свою позицию. Как ты сказал: «Важность – это преодоление реки факта». Трансцендентностью здесь и не пахнет, речь о реальных переменах идет. О новых и практических методах.

Просмотрел твои стихи. «Риверз – стрит блюз» понравился, особенно речной омут. Да и ужасную промышленную свалку ты описал очень живо, ее образ словно передается телепатически. Запоминается именно картинка, не слова. Единственное – от строфы о Ниле, там где «хочешь – бери меня, только многого не жди», на чисто вербальном уровне веет безысходностью; она страшна и в контексте, и сама по себе. Строка: «Грусть долгих магистралей» в «Кровоточащем рте» просто отлична.

В моих планах относительно «покинуть Мексику» возвращение в Штаты не значится. Вряд ли когда-то вернусь туда. Если говорить о планах вообще, то думаю осесть в Южной Америке. Хочу обзавестись хозяйством: землей, домом; буду выращивать все необходимое – для еды, лекарственные травы и всякое такое. Хочу лодку – рыбачить, хочу, чтобы Вилли был со мной и Маркер тоже. Хочу охотиться… Хочу жить по – королевски!

Знаешь, строки выше написаны как на духу. Перечитал их и думаю: «Во размечтался». Маркер не передумает и не придет ко мне. Дни проходят, а он все не пишет. Я ему пять или шесть писем отправил – с зарисовками, с самыми лучшими. Не отвечает. И чувство такое, будто унижаю себя. Я написал Маркеру: ответа на каждое письмо не жду и письма мои – лишь способ общения, способ поговорить. Надеялся, зарисовки придутся Маркеру по душе, ведь они ржачные. Ни на одно письмо он не ответил. На день рождения в подарок я послал Маркеру книжку и в довесок прикольные (как мне показалось) вырезки из журналов и газет. Не пишет. Похоже, наши отношения напрягают его, и он хочет со мной порвать. Пусть даже так, сцен устраивать не стану. Видимо, любовь моя Маркеру на хрен не нужна.

Хочу застраховать свою жизнь – в пользу Вилли и Маркера, разумеется.

В Южной Америке, может статься, отыщу яхе безо всякого риска (в аптеке). Не знаю… Кстати, попробовал мескалин. Странно. Будто кактуса хопнул – было больно, доза вышла из меня колтуном. Думал, вообще застрянет. Пищепровод (или как эта кишка называется) так схватило… Десять минут я пытался выблевать дрянь, чувствуя себя тюбиком, из которого давят пасту. Хоть бы яхе блевать не заставил.

Мы наткнулись на кучку американских хипстеров. Прикольные ребята, вчера почти все они смотались обратно в Штаты, кроме одного – нарика по имени Виг. Он, говорят, круто на контрабасе лабает[171]171
  Из письма Керуака Берроузу (май 1955–го): «Прикинь, кого я встретил в Виллидже – Вига Уолтерса, которого ты в роман ввел под именем Кэш. Он распузел, чуть состарился и все пыжится, стараясь казаться загадочным. Но теперь-то я его насквозь вижу: нехилый такой джазовик, на контрабасе игрец, лабал с кучкой других музыкантов; ребята играют музыку будущего, видел их в кафе «Богемия». (Из архива Гинзберга в Колумбийском университете.) Кэш появляется в «Джанки», а в «Гомосеке» на сцену выходит Вигг, но это дополнение к роману Берроуз сделал только во время последней вычитки в 1985–м. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. При бабках, но живет в долг и клянчит дозу, мол, я же бросаю, зачем покупать – дай половинку. Натерпелся я от него. Разъезжает в нулячем «крайслере» за три штуки баксов и не хочет сам покупать себе джанк. И чего ко мне пожизняк тянет нариков – халявщиков? Уроды поганые.

Ситуация в плане бабосов вроде наладилась – похоже, внесенный залог мне вернут. Тем не менее, с деньгами или без них, в этом месяце уезжаю. Железно. Сразу в Панаму. Потом – quien sabe?

Люблю,

Билл

P. S. Над «Гомосеком» я пока не работал, жду указаний от Уина. К тому же вдохновения нет, да еще надо с наркотой завязать. Хотя соскакивать воли тоже нет.

* * *

Аллену Гинзбергу

Мехико,

Орисаба, 210 – квартира 5

23 июня 1952 г.

Дорогой Аллен!

Как там дела, расскажи! Из Мексики я бы уже слинял, да судья смылся в отпуск на две недели, прихватив с собой мое дело. Если Уин таки публикует «ДЖАНК» и если надо сделать сноски или еще какие изменения – пусть скажет прямо сейчас. Уеду в Южную Америку, забурюсь в самые дебри, и хрен найдете меня.

Чего издатели тянут? Ведь договорились же, аванс выплачивается немедленно после подписания контракта. Нет, теперь просят прислать то, что я уже накатал, и говорят: «Получим, сразу вышлем аванс». Я чуть жопу не порвал, но за несколько недель подготовил шестьдесят страниц «ГОМОСЕКА», выслал… Месяц прошел, и ничего. Дальше – фиг что сделаю без аванса и контракта.

Получишь это письмо – сразу напиши, времени у вас почти не осталось. От Маркера два месяца ни слуху ни духу. Почему не пишет? Отправляю тебе стихотворение, которое я написал для него.

Пора мотать из Мексики, тут мне больше нечего делать. Джек первого июля возвращается в Штаты. В Южную Америку еду один. Маркеру я предлагал возместить все расходы на дорогу – не ответил. Забил на меня. По – прежнему хочу соскочить, да как-то в лом. Напиши обязательно, а то уже несколько недель от тебя писем нет.

Люблю,

Билл

Посвящается М.

 
Я отдал тебе все.
И остался ни с чем.
Завязал с тобой.
Больше нет с тебя кайфа.
Мы идем с тобой по разным путям.
Не заторчать от тебя, даже если захочешь.
Я решился на тебя добровольно,
как добровольно решился сесть на иглу.
Знал, что потом будет больно.
На боль я плевал.
Ладно. Не хочешь.
Не можешь.
Нечем болеть.
Я завязал.
Не стану вечно хворать.
Сводит мышцы, но я борюсь.
Узел кишок распутывается, и они сокращаются.
«Жрать хочу»
Бывают привычки, от которых кишки напрочь выносит
Будто пулей дум – дум.
Но я излечился я соскочил.
Куда идти одному?
Что взять с собой?
Ведь все тебе отдано.
Хоть ты не желал того.
Хоть ты не просил того.
Я отдал все сам.
Говоришь, мне не в чем винить тебя.
Может, и так. Не знаю.
Я один во всем виноват.
Может, и так.
Я случайный прохожий, бредущий по наугад выбранной улице,
И на башку мне падает кирпич.
Я не зритель, заставший на улице бой.
Я участвовал в нем.
Мне под конец ничего не осталось.
Не учи меня, прошу, хотя ты и счастливчик, а я вовсе нет.
Не делай мне больно, чтобы мне не хотелось сделать больно тебе.
Пожелай мне хотя бы удачи.
И позволь быть готовым помочь тебе чем смогу.
 

P. S. Вряд ли он пожелает мне удачи или хотя бы попрощается.

* * *

Аллену Гинзбергу

[Мехико,

Орисаба, 210, квартира 5

Начало июля 1952 г.]

Дорогой Аллен!

Получил сто восемьдесят баксов[172]172
  Первая часть гонорара за «Джанки» – двести долларов минус доля Гинзберга. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть], за что премного тебе благодарен. Без твоего умелого акушерства дитя моего разума явилось бы на свет мертворожденным.

Прилетел тут Билл Гарвер (раскошелился на самолет!), а штаны – ну, там, где булавкой пристегнуто – все в кровище. Говорит: «Как будет спринцовка по – испански?» Ни капли не изменился. Еще пришло письмецо от бывшего дружка Билла, Джо Лукаса – просто шедевр: «Прочитав это письмо, вы поймете, что за афедрон ваш Билл Гарвер […] Я поддерживал его столько лет, а он кинул меня и еще остался должен полторы сотни». И в конце: «В моем письме – все правда. Гарвер – последнее чмо».

Я ненадолго перебрался за город – отдохнуть. Через пару деньков отправлю тебе список того, что еще надо выправить в «Джанке». Пусть Уин ознакомится, пока время есть. Пятнадцатое августа – крайний срок. Пятого числа того же месяца у меня последнее слушание в суде.

Билл уверяет, в США царит ад кромешный, за пипетку в Вашингтоне восемь лет дают. Законы о запрете наркотиков – только прикрытие для политических махинаций.

Люблю,

Билл

P. S. Все останутся довольны, если Уин даст мне больше времени для работы над дополнительным материалом. А то гоню текст, будто петух жареный в жопу клюнул, и не по своей вине! Пусть отвечают за базар двухмесячной давности – и я бы не спешил, и они бы книгу на руках имели. Теперь как, спрашивается, избежать косяков? К тому же бросаю ширяться. Железно, бросаю! Нет, я, конечно, постараюсь не напортачить.

От Джека – ни слова. С него вообще-то письмишко причитается – за хлеб, масло, постой, травку, спиртягу и прочие мелкие расходы. Ты, кстати, получил последние двадцать пять страниц южноамериканской части «Гомосека»? Ответь и поскорей, пожалуйста!

* * *

Аллену Гинзбергу

[Мехико],

Орисаба, 210, квартира 5

13 июля 1952 г.

Дорогой Аллен!

Посылаю тебе рукопись в отдельном конверте. Надеюсь, издатели останутся довольны. Не изменили бы требований, предъявленных три месяца назад, я бы так не спешил и внес бы в текст больше поправок.

Ну ладно, роман вроде получился прозрачный. На всякий случай прилагаю главу с описанием мексиканского гей – бара – захотят, пусть используют. Вставить ее надо на странице сто пятидесятой оригинальной версии «ДЖАНКИ» (пометки я сделал). Если описание новоорлеанского гей – бара не вырежут, то мексиканский вариант прекрасно дополнит картину. Да, выписано наспех, ведь меня торопили, но я честно старался. Там и сям поместил жену – решился оставить ее. Правда, она проходной персонаж, упоминается вскользь; вот последнее место, где Джоан фигурирует: «В то время мы с женой жили порознь».

Если издатель настоит, введу аварию по пьяни и парочку тюремных сцен. Знаю, они к роману отношения не имеют и только нарушат художественную композицию, однако желание издателя – для меня закон. Все напишу. А нет – так пусть сами вымарывают всякие упоминания о моей женушке. В конце концов, смысловой нагрузки для книги ее образ не несет. Рукопись посылаю тебе авиапочтой; как получишь – дай знать.

Через месяц меня здесь точно не будет. По мексиканским законам окончательное решение по любому делу принимается в течение года; мой год истекает восьмого сентября. Скорей бы.

От Джека ничего не слышно. Он уехал, одолжив у меня последнюю двадцатку, и обещал вернуть деньги, как только вернется в Штаты. Два месяца прошло[173]173
  В оригинале было написано: «Больше месяца прошло», однако Берроуз исправил фразу. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть], и если честно, еще ни разу у меня в доме не гостил такой прижимистый говнюк. И я звал его с собой в джунгли! Если бы не аванс, жить мне на талоны.

Море благодарностей тебе за сведения про яхе. Именно их я и хотел раздобыть.

Напиши поскорей.

Билл Гарвер здесь, я помог ему обустроиться. В новоорлеанской части «Джанка» есть персонаж Линди Сутенер. Пусть будет Лонни Сутенером; Линди – имя настоящее, а с именами надо поосторожней. Джонни Ирландец будет просто Ирландцем или Джимми Ирландцем. Прототип мертв, но вдруг у него остались наследники? Вот старина Барт пусть остается самим собой: он умер – от сердца – и родни у него не осталось.

Джек меня, честное слово, расстроил. Я купил травы и велел на случай шмона припрятать ее вне дома. Оставил бы Джек малость на «покурить» себе, не целый же пакет! Я ему сразу сказал: (1) я выпущен под залог и вообще нахожусь в жопе; (2) дом – мой; и (3) у меня, долбиться в рот, зависимость. Знаешь, что Джек сделал? Попросил Дэйва [Терсереро] принести пакет травы, хотел спрятать где-то в доме, тайком от меня! Дэйв, не будь дураком, тут же меня предупредил…

И это – лишь малый пример того, какой Джек долбоеб. Прожил у меня месяц, ни цента собственных денег не выложил, а потом смылся с моей заначкой на квартплату и даже открытки не прислал.

Со мной ужиться нетрудно, и сам я уживаюсь с любыми чудаками. Но с чудаком на другую букву, которого зовут Джек, уживаться отказываюсь. Если только он чудесным образом не переменится. До того пусть ко мне больше не приезжает. Кто-то обязан сказать ему правду. И вообще, пусть к врачу сходит: он параноик и считает, будто все вокруг пытаются его наиметь, поэтому бьет первым, на упреждение. Скажем, нет у нас денег, нет хавчика – Джек тут как тут, схомячит последнее. Лежат на столе две булки – две и схомячит. Помню, как я съел свою долю масла – Джек психовал! Попроси его выполнить половину работы или поделиться чем-то, он решит, будто его хотят кинуть. Безумие! Джек просто не видит истинных фактов.

Люблю,

Билл

* * *

Аллену Гинзбергу

Мехико,

210 Орисаба, квартира 5

[18 сентября 1952 г.]

Дорогой Эл!

Просто хочу рассказать, как дела. Наконец-то мне написал Джек! Мол, видел Ханке и Бранденберга в Нью – Йорке, а сам сейчас в Калифорнии, вместе с Нилом. По словам Джека, мы хорошие друзья. Придется простить его, хотя нервы он мне попортил основательно, когда приезжал.

Вернулся Маркер, а я понять не могу: радоваться или нет. Наверное, все же следует радоваться. Хотя он пять дней пробыл тут и только потом пришел навестить меня. Уж я тогда не сдержался – устроил спектакль. Больно же было! Маркер сказал, что дружбу мою ценит. Может, и ценит, раз явился после такой-то разлуки. Сказал: «Давай просто дружить, без траха». Отвечаю ему: натерпелся я от тебя и видеться с тобой не могу, да и яйца лопаются, поэтому айда раз или два в месяц того самого. Согласился. Яйчишки все еще побаливают, но раз уж Маркер здесь – любуюсь им, пусть кишка при этом бьет кишку по башке, сон никакой и нервы звенят.

Билл Гарвер ведет себя по – старому.

На юг, на юг, уезжаю на юг. Все, железно и скоро. Детали судебного разбирательства излагать не хочу – ничего интересного, забей. Доходяга Билл Г. отравился левым герой и на два дня съехал с катушек. Пришлось ухаживать за ним, как монашке. Ужас, бля, ужас! Ну все, хватит писать, пора бежать к Маркеру.

Люблю,

Билл

P. S. Как дела на издательском фронте? Что Уин? Я тут на Маркера поистратился, теперь меня Билл Г. кормит, но он и за десять песо готов удавиться.

Если надо, вот адрес Джека:

Калифорния, Сан – Хосе,

Санта – Клара – стрит, 1047 Е,

Кэсседи

* * *

Аллену Гинзбергу

[Мехико],

Орисаба, 210, квартира 5

6 октября 1952 г.

Дорогой Аллен!

Спасибо за чек. Над финальной частью романа я особо не думал, но если издатель доволен, то хорошо, это самое главное. Тем более «Гомосек» вообще книга случайная, так многие говорят. А раз ее готовы продавать, то я на все соглашусь.

Писать продолжение «Гомосека» даже не думаю. Я создал его ради Маркера, хотя ему наплевать – и на книгу, и на меня.

В Мехико мне осталось всего несколько дней – на этой неделе все и решится. Маркер недавно уехал с каким-то хмырем затрапезным (натуралом). Я с таким не то что обедать не стал бы – в одном поле срать бы не сел. Ладно, на вкус и цвет, как говорится, амиго нет. Надеюсь, когда Маркер вернется, меня здесь уже не будет.

Твой совет признать ну очень полезным отказываюсь. Знаешь, это как утешить нарика: мол, кумары, браток? не ссы, вот соскочишь – и пропадут.

Чую, интрижка с Маркером – последняя. Я много чего перепробовал и каждый раз терпел неудачу. Прежде имелся запас прочности, без траха я мог обойтись. Теперь же прочность на нуле, и сил терпеть попросту нет. Вряд ли у меня когда-то еще случится роман и уж тем более со взаимной симпатией. Бараться за деньги меня не греет – я даже не брезгую, я тупо этого не хочу.

С наркотой завязал. Ну, вмазываюсь децл кодой, и все. Впрочем, эту херню со следующей недели тоже начну хавать меньшими дозами. Забил на джанк и на выпивку. Теперь – ни в одном глазу.

Знаешь, я тут подумал: писатель всегда пишет ради читателя. За ради процесса не пишут. Просто автор редко узнает, кто его читатель, а если узнает – бросает писать. Вот как сейчас – мне неохота писать историю, которую я хочу рассказать. Рассказать Маркеру.

Планов на будущее никаких, кроме одного – смыться в Панаму и стричь там капусту. Как разбогатеть – не важно, я в этом смысле без предрассудков. Среди людей очень редко встречаю именно людей, и поэтому срать на всех. Любовь к ближнему – не мое.

Джек мне разонравился, пусть ищет другого посредника. Здесь со мной старина Гарвер – умираю с ним со скуки, но парень он сам по себе неплохой, к тому же при бабках. Вместе едем в Панаму делать бизнес. Почти постоянно Гарвер в отрубе, под кайфом, и можно притвориться, будто слушаешь его. Ему почти капец, говорит и то еле – еле, за пять минут двух слов связать не может.

Жаль, что тебе с твоей книгой никак не везет.

Люблю,

Билл

P. S. Сегодня четырнадцатое октября 1952–го (сначала написал 1914–го, а ведь я тогда еще не родился[174]174
  И снова ошибка: Берроуз родился 5 февраля 1914–го. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]), Маркер даже открытки не прислал. Готовлюсь уехать из Мексики. Мне ничуть не лучше.

Как насчет перевести «Джанк» на французский? Попробуй. От Джека – ни слова. Почему Уин постоянно откладывает публикацию «Джанка»? Чем раньше издаст – тем лучше. Впрочем, его дело. […]

Твердую пищу мой организм не принимает. Могу только пить молоко, и то через силу. Я похудел на десять фунтов с тех пор, как Маркер уехал. Хотя, пожалуй, стоит сказать ему спасибо – преподал мне урок, умнее буду.

К писательству я все-таки не приспособлен. Я человек действия, мне б активности побольше.

Люблю,

Билл

* * *

Аллену Гинзбергу

[Мехико],

Орисаба, 210, квартира 5

5 ноября [1952 г.]

Дорогой Аллен!

Надеюсь, что пишу тебе из Мексики в последний раз. Числа седьмого – десятого ожидаю окончательного решения суда.

С Маркером мы помирились. Я съездил к нему[175]175
  В Джексонвилль, штат Флорида. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть] и за свой счет привез сюда, в Мехико. Все-таки он меня по – своему любит, да только мне известно, как это отличается от моего идеала… [неразборчиво] трахаемся, даже если он не хочет, вроде как одолжение делает иногда. Ты читал «В исправительной колонии» Франца Кафки? Там офицер шесть часов кряду при помощи особого аппарата вырезает надпись на теле арестанта; в изголовье лежака стоит миска теплой рисовой каши, и ни один осужденный во время пытки не отказывается хотя бы лизнуть кашки[176]176
  Эти строки густо зачеркнуты, отчего предыдущее предложение сделалось совершенно неразборчивым. На полях Берроуз оставил подпись: «Подумал и решил: эту часть – на фиг». Ссылка на произведение Кафки говорит о том, что Берроуз готов был принять хоть какие отношения с Маркером, лишь бы не терять его вовсе. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

Что нового по поводу «Гомосека» или французского перевода «Джанка»? Как твоя книга? Меня самого недавно постигла неудача: стянули из кармана две сотни баксов. Гара – хан встал враскорячку – одной ногой за порогом, но второй еще в доме. Хаваю коду, калики, и настроения никакого. Хочу только поскорей убраться из этого холодного города. Вчера трахнулся с одним мексикашкой: приятно, аж сам удивился. Кайф на чисто телесном уровне, без глупостей. Пришел Дэйв [Терсереро], поднимает меня на ноги.

Вот, прожил здесь три года. Уезжаю – и никому «Пока!» сказать-то не хочется, только Маркеру. Люди дуреют, опускаются. Джек по – прежнему в Калифорнии, жопится на всем, копит денежку.

Отсюда я пилю прямиком до Панамы. А дальше… дальше quien sabe? Может, делишки наладятся. Скоро напишу.

Люблю,

Билл

Гарвер заторчал и передает тебе кайфозный привет.

* * *

Аллену Гинзбергу

Флорида, Палм – Бич,

Фиппс – плаза, 233

Коббл – Стоун – гарденз

Лоре Ли Берроуз

Мортимеру Берроузу

[15 декабря 1952 г.]

Дорогой Аллен!

Хурадо замочил кого-то и смотался из Мексики. Власти тут же захотели вытрясти из меня больше денег, и я решил последовать примеру своего адвоката. Съебался из Мексики на пару с одним бывшим коммунякой. На этом красном – обойное дело (в смысле, подделка чеков), за которое его ищут в Мексике, на Кубе и в Штатах[177]177
  Текс «Троцкист» Риддл, который, если верить Берроузу, предложил перед отбытием ограбить банк и укрыться в Боливии. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. По дороге несколько раз чуть не погибли, но в целом справились. На Рождество приехал к предкам; числа до первого ищи меня по означенному адресу. Пиши, не забывай. Джек в Мексике, на Орисаба, 210[178]178
  Керуак и Кэсседи приехали вместе из Сан – Хосе. Кэсседи уехал незадолго до отъезда самого Берроуза; Керуак еще немного задержался, но перед Рождеством тоже покинул Мехико. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

Люблю,

Билл

* * *

Аллену Гинзбергу

Палм – Бич,

Фиппс – плаза, 233

23 декабря [1952 г.]

Дорогой Аллен!

Спасибо, что написал. Планы мои не изменились: уезжаю в Панаму где-то через недельку. Оттуда – к истокам Путумайо. Говоря словами Бессмертного барда: «Не спорь, но предоставь самой судьбе осуществить ее предначертанья»[179]179
  «Антоний и Клеопатра», акт 3, сцена 6 (перевод М. Донского). – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

Хурадо пал и предательски бросил меня, однако финансы мои не пострадали. Потерял я только залог, внесенный за освобождение на период следствия. Зная мексиканцев, как знаю их я, нечего и ждать тех денег. Хурадо бежал с позором в Бразилию, убив семнадцатилетнего парнишку – тот нечаянно повредил задок его «кадиллака». Встречу старого вруна – все ему припомню.

Три года не был на родине, думал: приеду и поражусь. Ни – хре – на. Мне тут не нравится. Но и плеваться не буду. Все же мой дом – юг Рио – Гранде, а уютней всего в Мехико. Однако туда я с год еще не сунусь, меня скорей всего ищут.

Лечусь от зависимости. Сказал джанку «Нет!». Меня пичкают кортизоном, это последний писк медицины, херачит – просто ай – ай! Врач говорит, мол, со здоровьем у меня полный ништяк.

Издатель там охренел? Состряпать бутер из моей книги с мемуарами агента по борьбе с наркотиками[180]180
  Полгода спустя издательство «Ace Books» опубликовало «Джанки»* в «спаренной» серии – вместе с переизданием документальной повести «Агент по борьбе с наркотиками» Мориса Хелбрандта, бывшего сотрудника Федерального бюро по борьбе с незаконным оборотом наркотиков казначейства США. На обложке издательство поместило такую аннотацию: «Рассказ спецагента о войне против наркотиков. Из первых уст. Аж дух захватывает!» Контраст двух произведений под одной обложкой становился отчетливей от того, что «Ace Books» добавило к роману Берроуза подзаголовок «Исповедь неисправимого наркомана». При переиздании романа** подзаголовок убрали. – Примеч. О. Харриса.* Пока еще в варианте «Junkie». – Примеч. пер.** Уже под названием «Junky». – Примеч. пер.


[Закрыть]! Ладно, мне однохуйственно, лишь бы выпуск не стали задерживать.

Гарвер в Панаме, объедается морфием. Пишет мне, говорит, дела у него заебок, приглашает на пару с ним заняться свиноводством. Человек обязан в конце концов остепениться, осесть, так почему не на свиноводческой фермочке да в компании старины Гарвера, который сидит себе на веранде и кивает башкой сквозь туман морфийного опьянения?

Маркер все еще в Мехико. Думаю, хочет со мной в Панаму. Мой адрес там будет такой: посольство США; или сюда пиши – мне перешлют. Счастливого Рождества.

Люблю,

Билл

* * *

Аллену Гинзбергу

Флорида, Палм – Бич,

Фиппс – плаза, 233

Коббл – Стоун – гарденз

Лоре Ли Берроуз

Мортимеру Берроузу

[24 декабря 1952 г.]

Дорогой Аллен!

Отправил тебе письмо, а постскриптум забыл! На вот, лови.

(1) В США оставаться не собираюсь и в Нью – Йорк не поеду, хотя повидаться с тобой и Люсьеном хочу безумно.

(2) Пиши мне по адресу: Республика Панама, Панама, посольство США; или во Флориду – мне перешлют. Джеку, пожалуйста, передай: писать я ему не буду, письма к нему могут вскрыть. Старая уловка мексиканских законников. Если назовешь мой адрес, замаскируй имя так, чтобы мы с Джеком в одном письме не «встречались».

(3) Предки приехали ко мне в Палм – Бич. Все пучком; Вилли[181]181
  Сын Берроуза. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть] – с ними.

(4) Статью Холмса прочел[182]182
  Автор успешного битнического романа «Иди» (1962 г.) Джон Клеллон Холмс написал статью «Поколение битников», опубликованную 16 ноября в «Нью – Йорк таймс». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Ничего так, если подумать.

(5) Говоришь, устроился на совершенно поганую работу? Что за работа такая? Коридорным в борделе? Или на Сорок второй улице гондоны без лицензии продаешь? Колись! Чего краснеть? Ты взрослый человек – пора уж собственным кабинетом обзаводиться[183]183
  Видимо, имеется в виду работа, которую Гинзберг выполнял в октябре того года с доктором Джорджем Файном – по маркетинговым исследованиям. И работал Гинзберг действительно на Сорок второй улице; исследования касались парфюмерно – косметических товаров, а не презервативов. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

(6) Политика в США? Боже правый, на фиг мне это? Иногда, правда, приходят в голову мысли, типа: коммунистов и Россию придумали реакционеры, чтобы навсегда очернить левых. Неинтересна мне политика и все тут. Вот если б собрались, как прежде, бомбисты в движение – было бы прикольно.

Сюрреалистическая зарисовка: приходит в офис к Гуверу мадама в белой униформе; в руках – хромированный аппарат. Мадама: «У меня для мистера Гувера образец средства для глубокой промывки толстой кишки – с почтением от массажного салона «Фокс»». Тут она впиндюривает в анус Гуверу часовую бомбу. Впиндюривает по самые гланды.