Текст книги "Письма Уильяма Берроуза"

1953

Аллену Гинзбергу

Панама

10 января 1953 г.

Дорогой Аллен!

Выхаживаю свою задницу, точнее то, что от нее осталось. Я же лег недавно в больничку удалять геморрой. Вырезали его, и док говорит: тебе теперь гемор до конца жизни не страшен. Я, в общем рад, подлечиться, правда, больно было… к тому же лег я в больничку на кумарах. Еще и труселя спиздили. Такое хреновое стечение обстоятельств; зато я соскочил и теперь поправляюсь. Но стоит присесть, и подо мной растекается лужица крови, будто не анус у меня, а щель в период менстра. Приходится таскать темно – красные слаксы.

Хватит дурью маяться, как только сил наберусь – дней через десять – поеду в Колумбию, яхе искать. Сначала – в Боготу за информацией, потом – в Путумайо. Пока оттягиваюсь на местном пляже; эти десять дней пиши мне по адресу: Республика Панама, Панама, посольство США. Потом пиши во Флориду, письма я получу.

Гарвер уехал, вернулся в Мехико. И ладно, я только рад был помахать ему ручкой, ведь он соскочивших на дух не переносит. Когда расставание уже близилось, я как-то принес Гарверу настойку опиума, за которой два часа гонялся по полуденной жаре. Гарвер сообразил, что пользы от меня больше никакой, потому что мы с ним вряд ли еще свидимся, и борзо так напустился на память о Джоан. Прежде при мне Гарвер язычило свой не распускал, мол, я – не я, «чист кристально». Ага. Порочная и грязная сволочь в любой момент времени.

 
Трусливый враг или сомнений полный друг,
Желаешь ранить ты и нанести удар боишься,
Когда б вину мою назвал ты вслух,
Но сдержишь яд и с похвалой таишься[184]184
  Приведенная по памяти строфа из «Послания доктору Арбутноту» Александра Поупа. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].
 

Пиши, не забывай. Я совершенно один. Без наркотиков будто заново родился, честное слово! Ужасная вещь этот джанк, поверь. Люсьену привет.

Всегда твой,

Билл

* * *

Аллену Гинзбергу

Колумбия, Пасто,

отель «Ниса»

1 марта 1953 г.

Пасто – столица прокаженных Колумбии. Живут они здесь не на побережье, а высоко в горах. Они всегда живут в захолустье, трущобах. Их пристанище узнаешь сразу. Мелькает мысль: «Ужасное место».

Дорогой Аллен!

Возвращаюсь в Боготу – чтоб ей! – не прихватив собой ничего, кроме малярии в тяжелой форме. Такую подцепить можно лишь в Путумайо. В пути чего только не натерпелся: от врачей (знахарь в деревне – это обязательно самый старый козлина, тунеядец и врун; глаза б таких не видели), от копов, засадивших меня за решетку, от местного проститута (прикинь, отыскался такой в амазонских джунглях, наглый до одури; стоил мне двадцать баксов: десять за то, что его дрючил я, и еще десять за то, что он дрючил меня). И наконец, апогей – малярия, свалившая меня с ног.

Предприятие с самого начала не задалось. У клерка в консульстве руки росли явно из жопы: он неправильно датировал туристическую карточку. Вместо двадцатого января пятьдесят третьего года вписал тот же день пятьдесят второго! Видно же: очепятка и всякое такое, но ты попробуй объяснить это затрапезному колумбийскому чиновнику. Я сам ошибку увидел, когда достиг Пуэрто – Ассиса – в двух днях пути от Мокоа, столицы Путумайо (добираться надо автобусом и на каноэ). Придирчивые попались копы – они-то и заметили ошибку. В итоге я задержался на восемь дней в Пуэрто – Ассисе, а из Мокоа прибывали мрачнющие депеши, типа: «Дело иностранца из Флориды решим». С трудом я уболтал одного местного позволить мне ехать дальше, нашелся добрый человек, согласный провести меня в места, где растет яхе, а тут – очередная депеша: «Иностранца из Флориды вернуть в Мокоа». В Мокоа для меня уже приготовили камеру. Шеф полиции оказался человеком вменяемым и просек, в чем суть ошибки. Отпустил на второй день, и я – бац! – подцепил малярийного паразита.

Убитый, еду назад в Боготу, где меня, надеюсь, ждут какие – никакие башли. Если нет, то стану тем, кого в кругу бюрократов принято называть «иждивенцем». Хочу восстановить туристическую карточку и продолжить путешествие. Странствовать по Колумбии невероятно тяжело, даже имея на руках надежнейшие документы. Копы повсюду!

Привет Джеку и Люсьену. Как путешествие завершится, загляну, может быть, в Нью – Йорк.

Как мой «Джанк»? В книжные магазины поступил?

Всегда твой,

люблю,

Билл

3 марта 1953 г.

P. S. Вот я и в Боготе, ко мне на помощь примчались Институт (в лице дока Шульца[185]185
  Доктор Ричард Эванс Шульц, известный психоботаник. В 1937 г. получил в Гарварде докторскую степень за исследования мескалина (Берроуз окончил Гарвард на год раньше). – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]) и родное посольство. Карточку выправили, и теперь у меня на руках бумажка, подписанная и заверенная печатями министров и секретарей колумбийского МИДа. Вернусь, грозный и знаменитый, как генерал Макартур, и на этот раз все пройдет как по маслу. Богота не изменилась, все так же чудовищна. Чутье говорит: неудачи мои – неспроста, и потому предстоящая поездка смутно тревожит.

Спасибо за письмо. Издатели в своем репертуаре, мухлюют, скотины: я им две книги, значит, а они мне – аванс за одну? Передай: пусть запускают в печать «Джанк(и)» таким, какой есть. Больше я ничего не писал, да и куда мне – я же в дороге. Бог знает когда доберусь до нормальных условий и напишу о поездке, ведь сказать надо так много! По – моему, за новую книгу пусть платят отдельно. Пусть напечатают «Джанк» и вдогонку – переиздание с добавлением части о поисках яхе; не знаю, получится ли из дорожных писем к тебе составить полноценную книгу. «Джанк» надо издавать прямо сейчас, в том виде, в каком он существует. Я пока писать не намерен. Вот вернусь из поездки – буду говорить определеннее […] Родоки прислали денежку; они – мой туз в рукаве, прямо как в песне: «Пишут дети письма, просят дети денег, родоки – их козырь, тузик в рукаве»[186]186
  Впрочем, существует и такой вариант: «Имя мне грязь, / Тупая мразь, / Если посею свой туз в рукаве». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

P. S. Доктор Шульц едет со мной.

* * *

Аллену Гинзбергу

Богота

5 марта 1953 г.

Дорогой Аллен!

Сегодня возвращаюсь в Путумайо. Присоединился к экспедиции – сомнительное удовольствие, замечу я тебе, – собранной для разных целей из разных людей: доктор Шульц, трое шведских фотографов, которые надеются запечатлеть на пленку живую анаконду, двое англичан из комитета по какао (что за хрень?) и пятеро «ассистентов» – колумбийцев. У нас грузовик, затаренный лодками, палатками, камерами, ружьями и пайком. Типа зыканскую команду собрали; правда, все прямые, как гвозди. (Шведы умчались вперед, и я их пока не видел. Носятся, поди, в шортиках по лесам Путумайо.) Шульц – единственный, кто в теме; любит пожевать коки за компанию с местными и не прочь поболтать на амурные темы с их бабенками. Англичане – комитетчики – ну очень редкие лохи и зануды. В Путумайо думаю оставаться месяц. Письма мне отправляй в Боготу, в консульство США.

Еще раз говорю: пусть издают «Джанки», хули ждать! Потом всегда можно напечатать вариант с дополнением о поисках яхе.

В этой стране как будто комендантский час объявили: копы шмонают всех при посадке и высадке из автобуса, поезда и самолета. Шерстят багаж, когда и где захотят. У меня в чемодане ствол, я из-за него чуть нервный срыв не заработал. Легавые дважды едва не нашли его, чуть – чуть не хватило.

Привет Джеку и Люсьену. Напишу, когда вернусь к цивилизации.

Люблю,

Билл

* * *

Аллену Гинзбергу

[Богота]

12 апреля 1953 г.

Дорогой Аллен!

Вернулся в Боготу, миссия выполнена! У меня с собой целая корзина яхе. Знаю даже, как шаманы готовят отвар из лозы, три раза сам пробовал зелье. (В первый раз чуть не помер.) Не стану принимать его, пока не выделю экстракт, без рвотных масел и смол. В больших дозах яхе – чистый кошмар; я часа четыре валялся в полном беспамятстве и блевал каждые десять минут. Насчет телепатии ничего не скажу; когда тебя накрывает волнами тошноты, телепатировать трудно. Оказалось, что старая сволочь, которая меня едва не погубила, – дока в отравлении гринго, приходящих к нему в поисках яхе. «Ты верно пришел, к нужному человеку, – говорит он. – На вот, выпей до дна». Он не опустится до того, чтобы подсыпать тебе в питье дурман какой-нибудь или стрихнин. Нет, честно отмерит свою порцию. (У него самого, по ходу, выработался иммунитет к яду.) За месяц до меня шаман уконтрапупил одного доходягу из города. Я же потом принимал дозы поменьше: эффект – как будто травы покурил, да еще хер колом поднимается. Одна проблема: действенная доза выворачивает кишки наизнанку, валит с ног и озноб вызывает. Институт поможет выделить из яхе алкалоиды, и я тогда поставлю эксперимент с экстрактом.

Со шведами мы, к несчастью, расстались. Теперь в группе я, доктор Шульц, два англичанишки из комитета по какао и два колумбийских ботаника. В любой экспедиции случаются терки, наша – не исключение. И проявились терки довольно скоро: англичане и ботаники охладели друг к другу, и холодность эта росла. Ну что сказать… цели разные, темпераменты… да еще стороны меня стали подозревать в тайном пособничестве своему противнику. (Насчет комитетчиков я ошибался: ребята оказались прелестные и вовсе не лохи.) В дороге со мной обращались как с ВИП – персоной (то бишь, как с большой шишкой), я бесплатно летал на военных самолетах, ночевал в губернаторском доме и ел в компании офицеров. По ходу дела, приняли меня за кого-то другого, может, даже за представителя Техасской нефтяной компании, путешествующего инкогнито. (Техасская нефтяная компания реально приезжала к ним два года назад. Нефти ни фига не нашли, но возвращения нефтяников все здесь ждут как Второго пришествия Христа.)

Пять дней мы плыли на канонерке по реке Путумайо. Сказать, что колумбийцам на свой корабль плевать, значит не сказать ничего. Как заметил доктор Коуп (из комитета по какао): «Не удивлюсь, если кто-нибудь насрет на палубе и подотрется флагом». Наконец прибыли в самую горячую точку Колумбии – рукой подать до линии фронта. Военные отобрали багаж, взялись за письма. Я вспомнил про ствол в чемодане и подумал: «Ну все, допрыгался…» И как раз, когда добрались до моего чемодана, прибыл Шульц (я-то думал, он за мили от нас, где-то в Боготе) на государственной тачке. И мой багаж погрузили в нее, даже не открыв чемодан. (Говорю же: Шульца специально приписали ко мне для охраны.)

Читай «Лайф», там скоро появится моя фотоморда. Мы собрались уезжать, а тут прибыл их репортер, пишущий статью про яхе. По ходу дела, из меня сенсацию сделают – правда, в качестве гея, привлекательного, как корзина несвежего белья. По всей территории Амазонки меня – вежливо, но твердо – отшивали. (Один раз – солдат, с которым я напивался в будке часового.) Сейчас клеюсь к шоферу, он везет нас в Боготу на той самой государственной тачке, присланной «Четвертым пунктом» (нечто вроде местного Комитета по сельскому хозяйству), где Шульц работает[187]187
  «Четвертый пункт» – последний пункт инаугурационного обращения президента Трумэна в январе 1944–го, содержал программу помощи слаборазвитым странам Латинской Америки, Азии и Африки и определял одно из направлений в международной политике США по сдерживанию коммунизма. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Из Боготы уеду дней через десять, поэтому шли письма во Флориду: Флорида, Палм – Бич, Сэнфорд – авеню, 202.

Я пробовал убедить репортера из «Лайф» сделать репортаж об аука – кровожадном племени эквадорских индейцев. Тот их даже фотографировать не подумал. Пойду с ним в качестве проводника и переводчика; мол, местность знаю как свои пять пальцев, а на туземных диалектах говорю как на родном. (Ну да, соврал.) Можно же пробормотать какую-то хрень и отмазаться, типа: «Это вообще чикуа, племя с севера, их и местные не понимают». Думаю, репортера я заинтересовал, и он накатает статейку про Шульца – об исследованиях яхе и обрядах инициации с применением яхе у племен, живущих на берегах Ваупес. У паренька уже проблемы с желудком; поскорей бы он траванулся яхе – посмотрю тогда на его рожу.

Еще я предложил ему сходить на территорию, занятую либералами – пофоткать их, интервью взять. (Если либералы не подстрелят его на подходе, то на выходе подстрелят консерваторы.) Что там с «Джанки»? Привет всем – всем – всем.

Люблю,

Билл

P. S. Ремарка в адрес расхлябанности колумбийского флота, звучащая из уст доктора Коупа, на самом деле моя. То есть она мне приснилась, причем с оборотами чисто из семнадцатого века: «А посланники же британские и французские на пол насрали и, Севильскую конвенцию на куски разодрамши, ею же зады и утерли. Послы гишпанские, узрев сие, ретировались с ассамблеи».

Наша экспедиция все больше приобретает характер плутовского романа и абнерески[188]188
  Абнереск – аллюзия на Лила Абнера, придурковатого героя комиксов. См. «Голый завтрак»: «…и номер «Ньюс» – для виду, я только Лила Абнера читаю». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть], уходя в сторону от ахавеска. Представь репортера, который на вертолете и с фотиком следует за капитаном Ахавом, пока тот гоняется за Моби Диком. Наш репортер тоже прибыл на самолете, но заметил я его, только когда он захотел щелкнуть меня.

Шофер, придурок, на свидание вчера не явился, продинамил. В общем, дохлый номер.

Что делать буду, не знаю. Можно смотаться в Эквадор; очень хочу в Перу, особенно в Лиму. В Штатах, думаю, окажусь месяца через два; тогда же и попробую придать материалам по поискам яхе какую ни на есть форму. Однако ты передай Соломону: не ждите меня, печатайте «Джанки»! Сами же поиски оказались плевым делом: здесь чуть ли не каждый выращивает яхе у себя на заднем дворе. Продается наркотик уже в Мокоа, куда можно допилить на автобусе. Покупай – не хочу.

Интересная деталь: бассейн Амазонки населен куда плотней, чем принято считать. От Амазонки ничего не стоит добраться до самого Атлантического побережья: на моторке спускаешься до Бразилии, оттуда – на пароходе. Единственно, куда цивилизация не дошла – территория диких индейцев. Кто бы дал денег на поход прямо к ним? Ищу спонсора. Ну ладно, a ver. Поживем – увидим.

Репортер из «Лайф» – говнюк еще тот. «Можем раскрутить вас двумя способами, – говорит он. – В хорошем свете и дурном. Вам какой больше нравится?» Бессовестно шантажирует намеками, чтобы заплатить за дорогу поменьше, а где-то и вовсе бесплатно прокатиться. Да я и сам хорош. Дорогой Аллен, я никогда не призывал к борьбе с Институтом, если только не было терок, разрешить которые не получалось.

* * *

Аллену Гинзбергу

Кито

22 апреля 1953 г.

Дорогой Аллен!

У меня истек срок действия визы, поэтому из Колумбии пришлось уехать. Вернусь туда через две недели. Пока суть да дело, познакомился с милым либералом – пожертвовал ему свою пушку, «на дело революции» – и обещал ему помочь выехать из Колумбии. (Доходягу не выпускают из страны консерваторы, ищут предлоги пришить его и отнять кофейную плантацию.)

Хорошего о консерваторах сказать попросту нечего. Всякий умный, сострадательный человек в Колумбии – либерал. Доктора, лечившие меня от малярии, люди, вступившиеся за меня перед копами, немец, который помог мне в поисках яхе, даже мошенник, что кинул меня на десять баксов, – все либералы! Не говоря уже о моих прелестных юношах. Консерваторы – не просто сборище ушлепков, они уроды. Натурально уроды! Никогда таких не видел. Национальная полиция – костяк их партии – это скопище жутко отвратных парней. (Хотя мальчики – колумбийцы практически все милашки.) Смотришь на выродков (полицейских) и думаешь: «Так вот вы какие, мутанты ядерные!» В Колумбии их тысячи, и среди них я видел – честное слово! – всего одного приличного; бедняга явно терялся среди поганого сброда. Консерваторы вооружили армию городских хулиганов, и те у меня на глазах ворвались в кафе, где сидели либералы. Принялись бить посуду и хватать официанток, вопя: «Viva los Conservadores!»[189]189
  Да здравствуют консерваторы! (исп.) – Примеч. пер.


[Закрыть] Провоцировали на драку: мол, сунься к нам – застрелим. Алкаши, горлопаны и лодыри. Вроде пацанов с Таймс – сквер, если тех вооружить и дать волю.

У меня предчувствие, что по возвращении в Колумбию опять во что-то вляпаюсь. Но парнишку надо спасать, безучастным остаться я не могу. Для меня смекалку ради доброго дела проявить – раз плюнуть. Не удивлюсь, если окончу жизнь в либеральном партизанском отряде.

Даже док Шульц сочувствует либералам Колумбии, а ведь он настолько консервативен, что считает Сакко и Ванцетти виновными[190]190
  Никола Сакко и Бартоломео Ванцетти, американцы итальянского происхождения, анархисты, судом штата Массачусетс приговоренные к смертной казни в 1927 году; судебный процесс вызвал волну международного протеста. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]!

Бабла на поход к индейцам так и не дали. Последнюю неделю в Боготе я провел без гроша. Опустился до того, что таскал спирт из университетской лаборатории, обустроенной для «приходящего специалиста». Это у меня самый дешевый трюк за весь год.

Я выделил немного экстракта яхе; результаты, правда, пока неясны. Шли письма на флоридский адрес – перемещаюсь я слишком часто. Деньги получу только в следующем месяце, а до тех пор остался полтос. Живу в ночлежках. Ведь мог же я продать ствол за полторы стошки… впрочем, ладно, пушка тому парню нужней, чем мне – деньги. В Колумбии хуже, чем я представлял. Многие там – бывшие офицеры армии Франко, напялившие рясы после шести недель зубрежки в семинарии. (И теперь жируют.) Почти все священники в Колумбии – испанцы, перебрались сюда, когда к власти пришел Франко. Я всегда говорил: ничего хорошего из Испании не приплывет. Вообще, в Южной Америке лучшие люди – индейцы; они самые красивые. Мой мальчик – по меньшей мере на семьдесят процентов индеец. Чье семя добавило остальные тридцать – не знаю.

Люблю,

Билл

P. S. Как видишь, мои поиски яхе осложнялись иными факторами. Сейчас пытаюсь завершить хоть что-нибудь. Яхе – это наркотик, усиливающий телепатические способности. Наверное… Есть вопросы, в которых я пока не разобрался. Сообщу больше, когда закончу опыты. Нужен помощник.

* * *

Аллену Гинзбергу

[Лима]

5 мая 1953 г.

Дорогой Аллен!

Пишу тебе из Лимы. Тут почти как в Мехико, отчего меня терзает ностальгия – но тоска берет не по Штатам, а именно по Мехико. Забавно. Мехико – мой дом, куда вернуться я не могу. Хурадо прислал письмо, говорит, меня приговорили заочно. Я будто римлянин, изгнанный из Рима.

Ситуевина: задержусь на две – три недели и потом пришлю тебе то, что наработал. Надо срочно вернуться в джунгли и минимум месяц прожить среди индейцев, принимающих яхе. Раньше из-за всяких задержек и нехватки бабла сделать я этого не мог. Не обязательно даже соваться к аука (это мне поначалу казалось, что именно они обладают набором характеристик, необходимых для исследования). Пришли денег, сколько – и если – сможешь, на адрес: Перу, Лима, консульство США.

Понимаешь, статья в «Лайф» про яхе станет прорывом. Бесплатной рекламой для нас. Как только номер с ней появится на прилавках, граждане США узнают о телепатине.

И ты мне об этом сразу же напиши.

Всегда твой,

люблю,

Билл

* * *

Аллену Гинзбергу

Перу, Лима

«Гранд Отель Боливар»

12 мая 1953 г.

Дорогой Аллен!

Я переночевал в отеле и стащил у них энное количество писчей бумаги, и письмо тебе, сладкий, мой любимый агент, пишу на последнем листке. Как там дела? Меня уже продают? Если нет, то почему? А если да, то как раскупают?

Здесь пробуду еще с месяц; успел поработать над материалом по яхе. Муза вдохновляет слабо, однако что есть, то отправлю через недельки две. (Кстати, нужны бабосы – куплю себе хотя бы бэушную пишущую машинку.) Не уверен пока, но история про поиски яхе выйдет в итоге страниц эдак на тридцать – пятьдесят.

Лима – земля обетованная. Столько доступных мальчиков я не видел с тридцать шестого, когда ездил в Вену. Правда, с этими пиздюками надо быть всегда начеку, или стащат у тебя ценные вещи. (Я лично расстался с наручными часами и пятнашкой наличности.) Ну и хер с ними, с часами – все равно не ходили. У меня вообще часы быстро ломаются. Пока не встретил ни одного гей – бара (и, надеюсь, не встречу), хотя на Меркадо – Майориста – главной рыночной площади – все мальчики опытные и охотно продаются за монету янки. Прошлой ночью я снял номер в отеле, приведя с собой красивого индейчика, чем немало позабавил портье и его дружбанов. (В Штатах портье, увидев такое, вряд ли испытает веселье.) Да, за яхе ехать далеко не надо. Вот закончу оформлять рукопись и рвану на новые поиски.

Еще в Лиме есть большой китайский квартал, здесь хорошие рестораны, приятный климат, и жизнь стоит дешевле, чем где-либо в Южной Америке. Короче, я запросто осел бы в Лиме, но Мехико греет душу сильней. Напиши, как дела, поскорее. Привет всем.

Люблю,

Вилли Ли

P. S. Ощущение, будто где угодно можно раздобыть джанк, но в Колумбии и Эквадоре о подобном слыхом не слыхивали. Да, на побережье негры иногда покуривают травку; индейцы жуют коку – в листьях – и все. Джанка тут нет.

Пиши мне на адрес: Перу, Лима, консульство США.

В местных кафешках часто проливается кровь. Разбить бутылку и врезать кому-то по морде «розочкой» – обычное дело. Так все поступают.

* * *

Аллену Гинзбергу

[Лима]

23 мая 1953 г.

Дорогой Аллен!

Посылаю тебе шутку[191]191
  В «Письмах яхе» вместо «шутки» упоминается «зарисовка»*. Видимо, здесь Берроуз еще не выделяет эти короткие тексты (например, «Рузвельт после инаугурации») как форму литературного творчества. Пятистраничный текст «шутки» прилагался к письму. – Примеч. О. Харриса.* В русскоязычном тексте «Письма яхе» (перевод Алекса Керви) фигурирует термин «фишка». – Примеч. пер.


[Закрыть], сюжет которой мне приснился. (Честное слово, увидел ее во сне и пробудился от своего же хохота.)

Предки прислали мне двести семьдесят баксов дорожными чеками[192]192
  Двести семьдесят долларов – вторая часть гонорара за «Джанки» (т. е. триста долларов минус комиссионное вознаграждение Гинзберга). – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Как получил их, в ту же ночь снял мальчика… и в буквальном смысле проебал все ценное. (Кроме чеков, конечно: «Американ экспресс» возместит потерю, потому что пацану все равно их не обналичат без американского паспорта.)

Оправляюсь от приступа писконеврита. Сначала заболел какуетской малярией, потом желудочными коликами Эсмеральдас, теперь писконевритом. (Писко – это местный белый бренди. Похоже, отрава.) Ищу себе бэушную пишущую машинку, а вообще планы такие: неделю переждать, пока неврит не пройдет полностью, затем двигать дальше.

24 мая

В отдел жалоб: опять обокрали – стащили очки и перочинный нож. Нация клептоманов! Еще ни разу, сколько помню себя гомосеком, не становился я жертвой столь бессмысленного воровства – зачем, бля, красть то, что больше никому на фиг не нужно?! Очки! Дорожные чеки! На хуя?! Чувствую, наука не пойдет мне впрок. Я будто покойный отец Флэнаган, глава колонии «Город для парней», верю, что нет на свете плохих мальчиков[193]193
  Отсылка к известному сентиментальному фильму 1938 г. «Город для парней» (производства «Метро – Голдвин – Майер»), главные роли в котором сыграли Спенсер Трейси и Микки Руни. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

Все написанное пришлю тебе, как обзаведусь машинкой – дней через десять обещали прислать из Нью – Йорка.

С бухлом надо завязывать, а то руки трясутся, писать не могу.

Люблю,

Билл

* * *

Аллену Гинзбергу

[Лима]

Воскресенье, 30 мая [1953 г.]

Дорогой Аллен!

Проснулся сегодня в постели с честным мальчиком. Все ценное – или то, что от него осталось, – на месте. Между прочим, парнишку я без фонаря отыскал (ага, фонарь у меня неделю назад тоже стащили).

Как-то изучал я дзен – буддизм. По – моему, «вспышки просветления» – это то, к чему и стремится писатель, однако между нами и фактом всегда что-то стоит (слова, наверное). Суть битника – и в самом деле смирение, навязанная добродетель, которую, пока не припрет, никто не проявит.

Твоя поэма мне нравится[194]194
  В конце апреля Гинзберг, вдохновленный увиденными в Нью – Йоркской публичной библиотеке китайскими картинами, стал изучать дзен – буддизм. Поэма, которую упоминает Берроуз, – это, по – видимому, начало «Зеленого автомобиля», гимна любви Гинзберга к Нилу Кэсседи; произведение выросло в итоге до тридцати четырех строф. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Я сам думал написать рассказ о мудреце, вернувшемся с горы, о забулдыге и педофиле. Историю – воспоминание: мудрец томится в тюремной камере, жаждет раскрыть душу. Фишка в том, что старый извращенец, севший в тюрягу за совращение малолетних, может оказаться мудрецом. Quien sabe? Я точно не знаю. С возрастом, похоже, превращаюсь в ребенка: все меньше sabe, все меньше мудрости, осторожности, зрелости…

Вот, в памяти промелькнуло: показываю бой с тенью пареньку в перуанском кабаке («У тебя осталась хоть капля достоинства? Вижу, что нет»), заигрываю с тринадцатилетним мальчишкой на глазах у его же отца, братьев и дядьев, притаскиваю в дом двух юных оборванцев. (Совсем сопливых – это я помню.) Проснулся, а руки и вообще все тело пахнет юностью.

Слушай я своего психоаналитика, перестал бы гоняться за юными попками и работал бы старшим преподавателем в каком-нибудь универе, насиживая себе рак простаты (врач в Панаме толком не вылечил мне задницу; засужу гада) и принимая реальность.

Ну уж нет, доживу до восьмидесяти и буду показывать приемы дзюдо какому-нибудь пареньку в каком-нибудь перуанском кабаке. Как сказал Поэт: «Боже упаси меня от рассудочных дум» (Йейтс, «Молитва поэта»[195]195
  Воспроизведенные по памяти строки из «Молитвы для старости», У. Б. Йейтс: «Боже меня упаси от мыслей, которые думаются только / Рассудком…» (перевод Г. Кружкова). – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]).

Работаю над материалом по яхе и на этой неделе отправлю тебе страниц двадцать. Сколько растленных мальчиков в моем повествовании выдержит (и выдержит ли вообще) общественность, решай сам.

Джек сбрендил. Зажрался. Публикации с неба не падают! Если кто-то хочет издать «На дороге», он должен хвататься за эту возможность зубами, как голодная щука! […] Поздравь от меня Лю с предстоящим рождением первенца. А мне надо работать над письмами яхе.

Всегда твой,

люблю,

Билл

* * *

Аллену Гинзбергу

[Лима]

5 июня 1953 г.

Дорогой Аллен!

Посылаю тебе наработки по теме поисков яхе. Материал ужасно сырой, необходимо править и править. Коротко напишу об Эквадоре, Лиме и перуанских джунглях (если получится в них забуриться). Я будто превратился в живое наглядное пособие по тропическим болячкам. Гигиена, гигиена! Следить за ней надо. У меня какая-то странная форма дизентерии и хрипы в груди. Док сказал, последнее – повод провериться. Дожидаюсь теперь результатов рентгена.

Решай сам, сладкий мой, что показать или сказать издателю.

Последнее время живу тихо. А что ты хочешь, когда в теле столько болезней, да еще жопа раскурочена панамским докторишкой – чурканом.

Здесь я задерживаться не собираюсь. Сегодня спрошу дока: готов я или нет для подвигов, то бишь идти дальше в джунгли? Если нет – еду назад через Панаму, где скажу пару ласковых тому дохтуру и заодно подам в суд на компанию «Авианка» за ошибку в туристической карте. С этих чурканов – недоучек содрать планирую хотя бы баксов пятьсот. На обратном пути загляну и в Мехико. Да, Хурадо вышел сухим из воды, снова сподобился приземлиться на лапы, котяра жирный. Пацанам привет.

Люблю,

Билл

* * *

Аллену Гинзбергу

[Лима]

6 июня 1953 г.

Дорогой Аллен!

К добру ли, к худу ли, но в джунгли я иду. Тубика не нашли, док говорит, причина хрипов – старые спайки, которые у меня еще с детства. Меня преследует призрак Билли Брэдшинкеля[196]196
  См. «Письма яхе». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. И ностальгия по Штатам замучила, накрывает воспоминаниями: как я был самым дешевым воришкой в Нью – Йорке, как мы с Филом Уайтом сперли ключ от кладовки у паренька – матросика, притащили его грязное белье к себе домой, и я нюхал его носовые платки, пытаясь определить, обструханы они или нет, и вспышки похоти при этом сверкали у меня в мозгу сквозь туман опьянения джанком. Ah ma folle jeunesse![197]197
  Ах, бурная молодость! (фр.) – Примеч. пер.


[Закрыть]

Эквадорский альманах:

Эсмеральдас

Жарко и влажно, будто в бане. Стервятники поедают тушу свиньи на главной дороге; куда глаз ни кинь – ниггеры чешут себе яйца.

Полиция Лас – Плайяса

Ты, наверняка, помнишь, как меня в Лас – Плайясе арестовали, когда увидели на берегу в момент швартовки пробкового плота. Полиция заподозрила во мне перуанского шпиона. При мне были мальчик и зубная щетка. (Путешествую налегке, беру только самое необходимое.) Иссушенный лик диктата, изъеденного раковой опухолью. Эквадор погибает. «Довольно мне следовать за меркнущей звездой»[198]198
  «Антоний и Клеопатра», акт 2, сцена 7 (перевод М. Донского). – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть]. Пусть победит Перу, облагородит тюрьмы, так чтобы заключение сделалось приятным.

Гуаякуил

Каждое утро по улицам разносится крик мальчуганов, продающих сигареты: «Лу – у-укиз, лу – у-укиз!»[199]199
  Искаженное произношение названия сигарет «Лаки страйк». – Примеч. пер.


[Закрыть], что значит: «Кому «Лакиз»?» Переживаю истинный кошмар застоя.

И через сто лет мальчуганы будут ходить по улицам, вопя: «Лу – у-укиз!» Боюсь застрять в этом месте, и страх пристал ко мне, как трусы к вспотевшей жопе. Ужасное, болезненное чувство окончательного упадка.

Перу

В небе над Перу кружат стервятники и опускаются на крыши домов. Небо вечерами здесь необычного фиолетового оттенка, а сам вечер длится несколько часов. У всех местных активный тубик либо же старые спайки.

Я живу в брошенной лавке на окраине города, среди развалин.

В любое время суток местные срут под стенами. Сортиры, судя по всему, тут не в чести. Говно, размазанное по стенам; огромные парки; открытые пространства; стервятники кружат в фиолетовом небе; юноши харкают кровью на улицах. Интересные монументы; первый – какому-то Чавезу, голые мальчики с крылышками гуськом вьются вокруг поставленной торчком елды… Ну вы даете, мистер Чавез! На перекрестке одиноко стоит на пьедестале бронзовый мальчик лет пятнадцати, в полный рост, играет в шарики. Каждый раз, как проезжаем мимо него на автобусе, у меня колом встает.

Смотрел перуанскую корриду. Тупая бойня: быка пять раз ткнули шпагой, животное ослабло и свалилось – вот и все. Даже грифы, что кружили над ареной, разочарованно хлопали крыльями.

Видел копа, ведущего юношу за руку. Арестовал? Или просто за руку вел? Если вы разделяете мои вкусы, то загляните в местную баню: от вида обнаженных тел индейских мальчиков дыхание перехватывает. Они – само бронзовое совершенство!

В аптеках продают коду в таблетках, как в Мексике. Гара – хан, прочь от меня!

Отправил рукопись писем яхе. Ответь, что думаешь, как тебе?

На этот раз, пожалуй, к аука соваться не стану. Жопа не в порядке, а ведь мне, может статься, придется пожертвовать ради дела своей добродетелью. Кульминацией для Реджи из «Гомосека», наверное, сделаю потерю кишечника. Он скажет так: «Жаль, что за родину я могу отдать только одну жопу»[200]200
  Аллюзия на слова американского патриота Натана Хейла: «Я сожалею лишь о том, что могу отдать за родину только одну жизнь». – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть].

Люблю,

Вилли Ли

* * *

Аллену Гинзбергу

Пукальпа

18 июня 1953 г.

Дорогой Аллен!

Написанное про яхе в печать не сдавай! Материал еще править и править, к тому же я не собрал всех нужных сведений. Яхе не похож на марихуану. Он вообще не похож ни на что мною опробованное. У шаманов все-таки имеется некий секрет, и яхе в чистом виде отличается от яхе, приготовленного колдуном – в отвар добавляют всяких корешков и листиков. Я, словно Дороти Томпсон[201]201
  Дороти Томпсон, известная американская журналистка. – Примеч. О. Харриса.


[Закрыть] в штанах, прошвырнулся по джунглям и через две недели думаю накатать историю про яхе.

Этой ночью местный шаман приготовил мне порцию. Я выпил отвар – ощущения не передать словами, но я все же попробую и как можно скорее. Хотя бы черновик набросаю.

Я и еще шестеро индейцев уселись в кружок на опушке джунглей, возле хижины колдуна (я хорошенько намазался цитронеллой). Пили яхе, или айяваска, как зовут его местные. Хранили молчание. Наступило ощущение ясности, безмятежной мудрости, и было в кайф просто сидеть на земле. Продолжение прихода описать невозможно. Меня словно одержал голубой дух. (Умел бы я рисовать – изобразил бы.) Точнее, пурпурно – голубой. Тело наполнилось голубым веществом, я видел узоры, характерные для острова Пасхи или народа маори. А еще древнее лицо, оно ухмылялось. Захотелось секса, секса… с женщиной! Нет, дискомфорта я не испытывал, однако челюсти сжались, будто тиски, руки и ноги судорожно тряслись, и потому я решил принять фенобарбитал и кодеин. Чувство меры отказало, и я закинулся десятью гранами фенобарбитала и тремя гранами кодеина, уделав покойного Фила Уайта. Через пару минут конвульсии прошли. Немного, правда, в сон клонило. Похолодало, налетели москиты, и очень захотелось спать. Тут же ведун сказал: «Мистер хочет уйти». Ну не мог он меня видеть в кромешной тьме! Я отправился домой, зашел по пути в кофейню (хотя, закинутый таким количеством фенобарбитала, обязан был свалиться и лежать без сил), сделал кое – какие заметки и уснул – через два часа после того, как принял феников. Это, похоже, антидот для яхе, они друг друга нейтрализуют. В первый раз, когда я принял яхе, мною тоже овладел голубой дух. Правда, из-за жуткого передоза случилась психологическая амнезия, и ничего не запомнилось.

Через несколько дней сплавлюсь вниз по реке, наведаюсь в гости к другому шаману – у него в округе отличная репутация. Отсутствовать буду недели две, не больше. Надо испытать настоящий приход, выяснить, на что похоже.