Текст книги "Красавица и чудовище"

Глава 16

Незнакомый мужчина вошел в архивную комнату. Наступило мгновение тишины, когда Белла не осмеливалась даже дышать. Потом он двинулся к задней секции, где хранились мумии. В руках он держал горящую свечу, она отбрасывала колеблющиеся тени на высокий потолок.

Белла очень тихо сидела на полу. В воздухе висел слабый запах растопленного воска. Слава богу, она выбрала последний ряд шкафов, в одном из которых и нашла наброски. Если повезет, этот человек не заметит ее в полумраке.

Она слышала каждый его шаг, медленный и уверенный теперь, словно он не спеша заглядывал в каждый уголок, каждую щелку. Его шаги, похоже, направились прямо к столу с мумией. Внезапно тени сдвинулись, указывая на то, что он поднял свечу вверх, чтобы лучше осветить это место. Кто он такой?

Разумеется, это не герцог: судьба не может сыграть с ней такую жестокую шутку дважды. Может, это Хасани пришел, чтобы прочитать еще одно заклинание над мумией? Может, мистеру Банбери-Дэвису надо было принести забытый блокнот? А может, призрак в белом одеянии на самом деле был вором, рыскающим по дому в поисках предметов, которые можно было бы украсть…

Белла тихонько потянулась к кинжалу в своем кармане. Но потом что-то шевельнулось в конце ряда шкафов.

Темный неповоротливый зверь.

Ее пальцы обхватили рукоятку кинжала как раз в тот момент, когда злодей поднял свечу. В ее бледном свете он превратился в мужчину, одетого в темные штаны и свободную белую рубаху с закатанными до локтей рукавами. Пламя свечи в его высоко поднятой руке отбрасывало тени на его резкие черты.

Майлз…

Сердце Беллы сделало сальто. Разрываясь между облегчением и страхом, она оставила кинжал в кармане. Какой у нее, должно быть, виноватый вид, подумала Белла, прижимаясь к шкафу. Она по-прежнему сидела, поджав под себя ноги и держа на коленях стопку набросков.

– Я был уверен, что вижу здесь свет свечи, – произнес Эйлуин. – Эта комната просматривается из окна моего кабинета.

О черт! Она должна была догадаться задернуть портьеры. Поскольку архивная комната выходила окнами в задний сад, Белле и в голову не пришло, что кто-то мог ее увидеть. Но это же просто ужас! Эйлуин-Хаус был построен в форме буквы «Н» с двумя крыльями, выходящими за центральную часть. Его кабинет находился в западном крыле и тоже выходил окнами в сад.

Девушка сглотнула, во рту у нее так пересохло, что когда она заговорила, ее голос походил на карканье:

– Добрый вечер, ваша светлость. Какой сюрприз увидеть вас здесь!

Он смерил ее «герцогским» взглядом.

– Какого дьявола вы делаете здесь так поздно?

– Я работаю. Я не знала, что вход в эту комнату тоже запрещен.

– Я этого не говорил. – Он направился к ней. – Но почему вы сидите в темноте?

– Сквозняк затушил мою свечу, – объяснила Белла. – Я как раз собиралась уходить, когда вы пришли и напугали меня до полусмерти.

Эйлуин остановился прямо перед ней. Уголок его рта изогнулся в ироничной усмешке, немного смягчившей суровое выражение его лица.

– Ерунда! Вы ее потушили, когда услышали, как я нажимаю на дверную ручку. Давайте же, признавайтесь в этом.

Он знал. Щеки Беллы залило румянцем. Боже, ну почему она так глупо себя повела?! Надо было оставить свечу горящей. Оглядываясь назад, стоит признать, что горящая свеча выглядела бы менее подозрительно, чем погашенная.

Майлз возвышался над Беллой, и ей пришлось задрать голову, чтобы посмотреть на него.

– Ну и что из того, что я это сделала? – дерзко спросила она. – Я знала, что в коридоре могли быть вы. Однако учитывая вашу недавнюю вспышку гнева, я не хотела рисковать и снова встречаться с вами.

Не считая приподнятой брови, Эйлуин больше никак не отреагировал на ее слова.

– И что же вы тут ищете? – только лишь поинтересовался он.

– Описания артефактов из гостиной. Хасани дал мне кое-какие документы, но они оказались не совсем полными. – Это была ложь. Она не знала, были ли записи полными или нет. Белла лишь бегло просмотрела бумаги, прежде чем оставить их в своей спальне.

Майлз опустил свечу так, чтобы ее свет упал на наброски.

– Листы у вас на коленях не очень похожи на записи, – заметил он.

– Эти? – Белла искусственно засмеялась. – Я наткнулась на них в одном из ящиков, только и всего. Мне было любопытно увидеть больше картинок Египта. Одна из них – вот эта, сверху, – заставила меня вспомнить похожую сцену.

– То есть вы опять вспомнили что-то из тех времен, когда были маленькой девочкой?

– Да, я пыталась поймать лягушку, но она прыгнула в воду и исчезла. – Белла слегка прикоснулась к изображению лягушки на плоском камне. – Такое ощущение, что я была там, когда рисовали эту картинку.

– На вашем месте я не был бы столь уверен в этом. На берегах Нила полно лягушек. Вы, вероятно, ловили их десятками.

Белла подняла на него глаза:

– А вам известен художник?

Его лицо вмиг стало безучастным.

– Мой отец, – ответил Майлз. – Именно поэтому я и усомнился в том, что вы были рядом, когда он это рисовал. Он не выносил болтливых сопляков. – Майлз протянул ей руку. – Пойдемте!

Белла автоматически вложила свою руку в руку герцога. Судя по рассказам слуг, его отец был холодным и властным человеком. Майлз благоговел перед ним. Счастливым мальчишкой он отправился в Египет и вернулся оттуда навсегда изменившимся. Как будто вместе с титулом он унаследовал от отца и суровый нрав. Осталась ли в нем еще хоть какая-то часть его беззаботной натуры? Время от времени она мельком видела…

Его сильные пальцы ласково обхватили ее руку, когда он помог ей подняться на ноги. Этого короткого прикосновения оказалось достаточно, чтобы у нее голова пошла кругом. И это в то время, когда ей нужно сосредоточиться на разговоре!

– Пойдем куда? – спросила Белла.

– В мой кабинет. И прихватите с собой наброски. Я хочу выяснить, что еще вы можете вспомнить.

* * *

Спустя несколько минут Майлз привел Беллу в свое личное святилище. Предвкушение так и бурлило в его жилах, когда он подвел ее к одному из стульев перед горящим камином.

– Садитесь, прошу вас! Я принесу вам что-нибудь выпить, прежде чем мы начнем рассматривать эти иллюстрации.

Оставив Беллу, Эйлуин подошел к буфету за бокалом, а затем направился к накрытому льняной скатертью столу у окна. Там он щедро плеснул в бокал бургундского вина из графина, стоявшего рядом с подносом.

Майлзу не верилось, что Белла полностью принадлежит ему. Вечер оказался куда интереснее, чем он планировал. В обычные дни он ужинал в своем кабинете, продолжая работу над иероглифическим словарем, и часто засиживался до полуночи. Но некоторое время назад, когда лакей принес ему поднос с ужином, Майлз подошел к окну, чтобы выглянуть в темный сад.

Именно тогда он и заметил слабый свет в архивной комнате, расположенной перпендикулярно к его кабинету.

Сначала он подумал, что это Банбери-Дэвис ушел, забыв загасить свечу. Обеспокоенный тем, что такая беспечность может привести к пожару, Майлз отправился в архив, чтобы задуть свечку, однако обнаружил, что в комнате стоит кромешная тьма. И тут же у него возникло странное ощущение, что кто-то прячется поблизости.

Он должен был сразу догадаться, что преступница – это Белла.

Чувство вины на ее лице говорило о многом. Она погасила свечу, чтобы скрыть свое присутствие в архивной комнате. И он не поверил ее словам о том, что она как раз собиралась уйти оттуда. Должно быть, она что-то искала в папках. Что, черт побери, это могло быть?

Не по этой ли же причине он застал ее две ночи назад в своем кабинете, где она рылась в кладовой с папирусами? Тот инцидент сразу же стал ему казаться еще более подозрительным.

Почему она просто не спросит его о том, что пытается найти в бумагах? Он знал содержание каждого документа в папках вплоть до самой незначительной купчей. В этих бумагах не было ничего личного или тайного. Герцог сам проследил за тем, чтобы все записи об экспедиции, начиная от заметок его отца и заканчивая официальными документами о покупке каждого артефакта от египетского правительства, были систематизированы для дальнейшего использования.

Майлз хотел потребовать от нее ответа. Но Белла была волевой женщиной, и он сомневался, что она по команде раскроет ему все свои тайны. Ему придется наблюдать и слушать, и, возможно, хитростью или уговорами заставить ее раскрыть свою цель.

Да, уговорами… Майлзу на ум приходило бесчисленное количество способов, как он может очаровать Беллу и заставить ее довериться ему…

Держа в руке винный бокал, Майлз повернулся и увидел Беллу, стоявшую прямо перед ним. Видимо, бессмысленно было ожидать, что она прислушается к его просьбе посидеть на стуле возле очага. Похоже, она не знала слова «слушаться». Хотя, возможно, это было частью шарма молодой женщины: ее свободный дух отказывался подчиняться его контролю.

Даже сейчас она, похоже, не замечала его. Все ее внимание было сосредоточено на полке, где стояла погребальная маска времен Нового царства.

– Какая красота! – прошептала Белла.

Она была прекрасна в свете свечей, несколько прядей русых волос курчавились вокруг ее лица, привлекая внимание к ее губам, жаждущим поцелуя. Синяя ткань платья облегала ее женственные формы, заставляя Майлза фантазировать, как приятно было бы раздевать ее. Кто бы мог подумать, что платье с глухим вырезом и длинными рукавами может быть таким соблазнительным!

– Да, – пробормотал он. – Действительно, очень мило.

Белла повернулась к нему, и ее лазурно-голубые глаза расширились от его комплимента. Когда чудесный румянец разлился по ее щекам, Майлз сунул ей в руку бокал.

– Вина? – предложил он.

– Благодарю вас. – Ее взгляд устремился к столу, где стоял поднос с едой, накрытый серебряной крышкой. – Ох, прошу прощения! Я помешала вашему ужину?

– Это не имеет значения. – Майлз помолчал, раздумывая, прикидывая. Если он надеялся ослабить ее бдительность, то это мог быть подходящий способ. – Я буду рад поделиться с вами. Кухарка всегда присылает слишком много еды для одного человека. Я уже бросил попытки уговорить ее не делать этого.

Белла прикусила нижнюю губу. Похоже, она прикидывала, не завершится ли обед с герцогом чем-то более интимным, чем просмотр целой стопки набросков его отца.

– Мне действительно не следует…

– Напротив, следует. – Приподняв серебряную крышку, он открыл ее взору несколько тарелок с сыром и хлебом, холодной говядиной и цыпленком, фруктами и пирогами. – Ну вот. Неужели вы сможете устоять перед такими яствами?

Голодный взгляд Беллы скользнул по еде.

– Ну-у… Вообще-то, я сегодня почти ничего не ела за ужином.

– Вот и отлично! Я позвоню, чтобы принесли еще одну тарелку и столовое серебро.

– Прошу вас, не делайте этого. Я справлюсь своими пальцами. – Сев за стол, она отломила кусочек хлеба, мазнула по нему размягченным маслом, а потом добавила крошку чеддера. – Именно так едят уроженцы Персии. Да и Египта, я уверена. Разве вы не помните?

Майлз сел напротив нее. Он завороженно наблюдал за тем, как Белла откусила кусочек.

– Помню. Правда, мне никогда не позволяли есть так же, – ответил он. – Даже когда мы жили в палатках, в пустыне, отец настаивал, чтобы еда подавалась на хороших льняных скатертях и серебре, как будто мы находились на официальном обеде в Англии.

Когда он протянул Белле накрахмаленную белую салфетку, она заметила:

– Вижу, вы до сих пор продолжаете эту практику.

– Именно так всегда ели в Эйлуин-Хаусе. – Майлз щедро плеснул себе вина. – Слуги пришли бы в ужас, если бы я изменил хоть одну из традиций.

Наблюдая за тем, как он потянулся за серебряными приборами, Белла сказала:

– Тогда я предлагаю вам рискнуть. Прямо сейчас.

– Чем рискнуть?

– Отложите вашу вилку с ножом и ешьте руками, как я. – С озорной улыбкой Белла взяла спелую ягоду клубники и откусила кусочек. Она явно не ждала, что герцог действительно последует ее примеру.

Майлз медленно опустил приборы. Он едва смог оторвать взгляд от ее губ, красных от клубничного сока. Ему хотелось забыть об этом чертовом ужине, отнести ее прямо в постель и насладиться нежностью ее рта, вместе с остальными восхитительными частями ее тела.

Вместо этого он завернул ломтик ростбифа в хлеб и сосредоточился на еде руками. Это было очень странное ощущение – отказаться от привычных правил, по которым он всегда жил. Он чувствовал себя свободным. Кто бы мог подумать, что он поддастся искушению сделать это, подначиваемый назойливой маленькой шалуньей, которая когда-то преследовала его в Египте!

– Почему вы не доели ужин? – спросил он. – Он вам не понравился?

Белла с опаской посмотрела на него из-под ресниц. Неужели ей так не терпелось попасть в архивную комнату?

А потом, к его удивлению, она промолвила:

– Прошу вас не счесть меня неблагодарной, ваша светлость, но английская еда такая… пресная. Она совсем не похожа на то, что я привыкла есть в Персии.

– И чем же вы там питались?

Белла выбрала куриную ножку, отломила кусочек, а затем облизнула пальцы.

– Свежие фрукты вроде инжира, фиников и гранатов. Специи вроде мяты, лимона и перца. Пироги, приготовленные на меде, а не на сахаре.

Белла наклонилась вперед, и он невольно обвел взглядом очертания ее груди под синей саржей. Она продолжила доверительным тоном:

– Если вы пообещаете никому не рассказывать, я открою вам один секрет. Это то, в чем никогда не призналась бы ни одна светская дама.

Эйлуин перебрал в уме дюжину вариантов, каждый из которых включал обнаженные тела, ароматные масла, кусочки сочных фруктов, спрятанные в потаенных местечках. Он сделал глоток вина, чтобы увлажнить пересохшее горло.

– Продолжайте, – проговорил герцог.

– Тогда позвольте мне признаться, что я – отличная кухарка, – сказала Белла. – Возможно, как-нибудь я могла бы приготовить вам мое любимое блюдо – кхорешт-е-бадемьян – тушеную ягнятину с баклажанами и куркумой. А на десерт – мороженое с шафраном и фисташками. Хотя я не знаю, где в Лондоне можно найти свежие ингредиенты для этого блюда. Обычно я покупала их у торговцев на базаре.

Майлзу хотелось, чтобы это выражение мечтательной тоски появилось на ее лице из-за него, а не из-за еды.

– Вы скучаете по жизни в Персии? – спросил он.

Отпив вина, Белла посмотрела в темное окно.

– Иногда скучаю. Но чаще всего – нет, абсолютно не скучаю. У нас был только один слуга, так что бо́льшая часть ежедневной рутинной работы по дому лежала на мне. Конечно, когда моя се… – Белла резко замолчала, ее широко распахнутые глаза смотрели на него так, будто она сболтнула что-то лишнее.

– Когда – что? – подсказал Майлз.

Губы Беллы растянулись в вежливой улыбке.

– Ничего. Та часть жизни осталась позади, ваша светлость, и я не буду докучать вам рассказами о ней. Но будьте уверены: в Эйлуин-Хаусе меня совсем избаловали. У меня есть собственная горничная, которая приносит горячую воду, разжигает огонь в камине и разбирает для меня постель. Боюсь, я стану совсем испорченной к тому времени, когда настанет пора уезжать отсюда!

Майлзу не хотелось даже думать об ее отъезде. Он быстро привыкал к присутствию Беллы в его доме – хотя, конечно, сексуальная неудовлетворенность была основной причиной его увлечения ею. Черт, да он сам с радостью бы разбирал для нее постель, если бы только она позволила ему лечь рядом!

Нет, конечно, этого никогда не случится. Она ясно дала ему понять, как относится к обольщению, когда приставила острие своего кинжал к его горлу.

Во время ужина герцог не сводил с Беллы проницательного взгляда. Он по-прежнему хотел выяснить, почему сэр Сеймур уехал из Египта так поспешно. А это означало, что он должен навести Беллу на разговор об ее отце.

– Если вы были так заняты домашними делами, то где же вы брали время для работы с отцом?

– Вечерами я помогала ему с его дневниками. И еще время от времени я могла ездить с ним на раскопки Персеполиса.

– Почему же только время от времени? Если в вашей небольшой хижине был слуга, то у вас не могло быть уж так много домашних дел, ведь вы жили только вдвоем с отцом.

Взгляд Беллы стал холодным и удивительно таинственным.

– Сразу видно, что вы никогда не занимались домом, ваша светлость, – произнесла она, отодвигая свой стул. – Ну а теперь уже совсем поздно, и я не смею долго задерживать вас. Посмотрим эти наброски?

Майлз подозревал, что она не рассказывала ему всего о своей жизни в Персии. Поставить барьер для дальнейших расспросов – это была хорошо знакомая ему тактика, так как он сам много раз прибегал к ней. Однако герцог решил на время забыть об этом. Пусть уж лучше она чувствует себя такой же расслабленной, какой была, пока ела. Только в таком состоянии из Беллы Джонс можно вытащить признание о реальной причине ее интереса к его архивам.

А еще она, возможно, ослабит бдительность и пофлиртует с ним. Быть может, у него даже появится еще один шанс заключить ее в объятия, ощутить в руках ее прекрасное тело. При одной мысли об этом кровь устремилась к его чреслам.

Майлз переставил канделябр поближе к краю стола, чтобы он получше освещал наброски. А когда Белла села, он подал ей стопку рисунков. Вместо того чтобы сесть напротив нее, Майлз подвинул к себе оттоманку. Это позволило ему оказаться как можно ближе к Белле под предлогом его интереса к отцовским наброскам.

– Вы вспомнили сцену, изображенную на самом верхнем наброске, – напомнил он. – Вы пытались поймать лягушку.

– Да, но это был лишь фрагмент воспоминаний, совершенно бесполезный. – Бросив на Эйлуина настороженный взгляд, Белла погрузилась в просмотр рисунков, изучая по очереди каждый набросок, сделанный ручкой и чернилами: кружащегося дервиша в летящих одеждах оазис, окруженный пальмами; храм с обезглавленной статуей фараона-воина Рамзеса Второго.

Белла молча передавала Майлзу эти и другие рисунки, пока не добралась до последнего листа в стопке. Ее глаза расширились.

– Только посмотрите на этих мальчишек, скачущих на верблюдах! Господи, как же их тут много!

– Это были скачки. – Память вернула Майлза к палящему солнцу, горячему песку и диким воплям юношей. И, словно это было вчера, он вдруг ощутил в себе тоску и разочарование. – Помню, мне так хотелось присоединиться к этим молодым бедуинам, – вымолвил он.

– Но отец не позволил вам, да? – догадалась Белла.

От ее прямого взгляда Эйлуину стало не по себе, как будто она была способна заглянуть прямо в его душу. Ему не хотелось, чтобы Белла поняла, как сильно его разочаровал и уязвил резкий приказ отца.

Он снова опустил глаза на рисунок.

– Эйлуин был прав, поступив таким образом, – проговорил он. – До этого я никогда не ездил верхом на верблюде и, скорее всего, свернул бы себе шею.

Белла недоуменно приподняла брови:

– Вы называли его Эйлуином? Не… папой?

– Конечно. Он заслуживал уважительного отношения. Он… – Майлз стиснул зубы. Как получилось, что она превратила разговор в обсуждение его прошлого? – Но довольно обо мне. Вы разве ничего не помните о том дне? Вы стояли в толпе и вместе со своими родителями наблюдали за скачками.

Белла медленно покачала головой.

– Прошу прощения, но в голове у меня пустота. Я ничего не помню о том дне.

– Вы в этом уверены?

– Да. – Неожиданно она положила руку на его обнаженное предплечье. – Мне бы очень хотелось, чтобы вы тогда приняли участие в этих скачках, Майлз. Правда! Но ваш отец наверняка запретил вам это, потому что любил вас. Вы были его единственным сыном, и он боялся вас потерять.

Эмоции переполняли Майлза. Эйлуин боялся его потерять, да. Но о какой любви речь? Он ценил его только как наследника, не более.

Тепло ее руки проникло сквозь его кожу. От этого Майлзу захотелось разболтать ей то, чего он никогда и никому не рассказывал. Впрочем, кое-что лучше оставить недосказанным.

– Это не важно, – бросил он. – Это было так давно.

– Конечно, важно! Отец всегда оказывает серьезное влияние на жизнь ребенка. Даже если отец суровый и властный.

Майлз напрягся.

– Я не припомню, чтобы я называл его суровым или властным.

Он произнес это ледяным тоном, и Белла убрала руку.

– Да, но вы упоминали ранее, что он не особенно заботился о детях. Ваши точные слова: «Он не выносил болтливых сопляков». Это касалось и вас? Вы пытались ему возразить, когда он запретил вам участвовать в верблюжьих скачках?

– Нет! – вскричал Майлз. – Я же говорил вам, что я уважал его!

Белла слегка нахмурилась:

– Стало быть, вы никогда с ним не ссорились? Никогда?

Ее настойчивые вопросы разбередили его память. Ей же не было известно, что он не смел противоречить отцу. Кроме одного рокового случая. Теперь горькое сожаление поднималось в груди Майлза, грозя удушить его. Если бы он не восстал, если бы продолжал оставаться послушным сыном, Эйлуин бы не умер…

Вскочив на ноги, герцог наградил Беллу ледяным взглядом.

– Достаточно этих расспросов, – заявил он. – Поскольку вы не можете вспомнить ничего полезного, то все это – пустая трата моего времени.

Опечалившись, Белла подняла на него глаза.

– Простите меня за любопытство, ваша светлость. Полагаю, на этот раз я заслуживаю «герцогского» взгляда.

– Чего?!

– «Герцогского» взгляда, – пояснила Белла. – Вы часто его используете, чтобы устрашать людей. – На вид ничуть не устрашенная, девушка грациозно встала со стула. – Могу я попросить у вас свечу? Кажется, свою я забыла в архивной комнате.

Стараясь подавить гнев, Майлз развернулся и направился к письменному столу. Он раздраженно оглядел кабинет, но смог увидеть только канделябр. Дьявольщина! Почему в поле зрения не попадаются подсвечники? Да их тут должно быть не меньше полудюжины!

Он вернулся к Белле.

– Мне придется проводить вас до спальни, – сказал Майлз.

С этими словами он зашагал к двери, а Белла засеменила рядом с ним.

– Если мы заглянем в архив, я заберу оттуда свою свечу, и вам не придется провожать меня.

– Нет! – Будь он проклят, если позволит ей диктовать ему хоть какую-то ерунду. – Я сказал, что отведу вас в спальню, и это все. В любом случае вы не должны в одиночестве бродить по дому.

– Почему не должна?

Звук их шагов эхом разносился по темному коридору. Ее шаги были легкие и быстрые, не отстающие от его длинных шагов.

– Вы можете споткнуться о свои юбки и упасть на лестнице, – мрачно ответил Эйлуин. – Вы можете свернуть себе шею, и никто до утра не узнает об этом.

– Вы обвиняете меня в неуклюжести, ваша светлость?

В словах Беллы сквозила насмешка, а ее самоуверенность только подпитывала дурное настроение герцога.

– Да, обвиняю, – огрызнулся он. – Вы, кажется, недавно уронили себе на ногу осколок камня, не так ли?

Эти слова заставили ее замолчать. Слава богу. Достаточно с него на этот вечер ее болтовни. Он не хотел больше слышать от нее ни звука. Да, возможно, у нее самые мягкие и сладкие губы, какие он когда-либо пробовал, но в произносимых ею словах не было ни мягкости, ни сладости. Все они были резкими, беспардонными и чрезмерно дерзкими.

Подумать только, «герцогский» взгляд! Ему не пришлось бы прибегать к запугиванию, если бы у Изабеллы Джонс хватило ума не совать нос в его личные дела. Но она все время вынюхивала и ковырялась, пока не сорвала струпья со старых ран. И как только он мог подумать, что ему доставляет удовольствие ее присутствие в его доме?!

Хотя на самом деле так оно и было. Несмотря ни на что, Эйлуину хотелось, чтобы она была здесь, с ним. В Белле была жизненная сила, которой ему так не хватало, тепло, согревавшее холодные уголки его души. Мысль о возвращении в одиночестве в его уединенный кабинет казалась Майлзу малопривлекательной.

Когда они стали подниматься по мраморной лестнице в восточное крыло, он искоса посмотрел на Беллу. Она хмурилась, ее взгляд был опущен вниз, как будто она глубоко о чем-то задумалась. Почему она так тиха?

Неужели он задел ее чувства?

Угрызения совести вытеснили его злость. Он резко говорил с Беллой, возможно, чересчур резко. Поскольку она не знала правды о том роковом происшествии в Египте, то не могла намеренно прикоснуться к больным местам в его душе.

– Как ваша нога? – примирительным тоном спросил он. – Похоже, вы идете вполне нормально.

– Нога? О! Там всего лишь небольшой синяк.

Белла казалась рассеянной, как будто он вторгся в таинственное закулисье ее разума. Поскольку разговор ее вроде совсем не интересовал, Майлз невольно задумался, что могло так основательно захватить ее мысли. Это явно не он. Потому что в таком случае она улыбалась бы ему, флиртовала с ним, как другие женщины, и отпускала бы остроумные реплики, чтобы развеселить его.

Но у него нет намерения соблазнить Беллу, напомнил себе Майлз. Он принял такое решение в тот вечер, когда она угрожала ему ножом. Вероятно, ему стоит быть благодарным за то, что она не пытается сейчас обольстить его. Он не имел права поощрять любую близость между ними.

В конце концов, он собирался выставить ее из этого дома, как только получит существенную информацию об отъезде ее отца из Египта.

Миновав лестницу, они пошли по темному коридору со множеством не занятых гостями комнат. Майлз поднял вверх канделябр, и свет накрыл бледным нимбом профиль Беллы, ее четко очерченные скулы, дерзкий маленький носик, упрямый подбородок. И эти мягкие-мягкие губы, которые Майлз жаждал попробовать еще раз.

В конце коридора Белла остановилась у закрытой двери своей спальни. Он был почти готов к тому, что она войдет туда не попрощавшись. В конце концов, она не проронила ни слова по крайней мере за последние пять минут. Казалось, он для нее перестал существовать.

Внезапно она резко повернулась к нему лицом. Ее яркий, голубой взгляд взметнулся вверх, и она посмотрела Майлзу прямо в глаза. Сила ее взгляда подействовала на него как удар тока. В это мгновение герцог понял, что Белла вовсе не забыла о нем.

Она переплела пальцы – это был, как ни странно, нервный жест. Ее грудь приподнялась, когда она глубоко вздохнула.

– Ваша светлость, я должна сделать признание. И, предупреждаю, оно вам не понравится.