Текст книги "Психология сознания"

Религиозный и мистический опыт

В сочетании с другими практиками традиционных психотехник медитация призвана обеспечить большую «полноту» сознания. Полное проявление таких переживаний называется «мистическим опытом».

Сбои в рутине. Главный катализатор многих мистических опытов – серьезный сбой заведенного порядка или рутины: голодание, крайнее физическое напряжение, как в беге на длинные дистанции; в новое время – перемена работы, социального положения, путешествие и перенесенные душевные потрясения. Именно во время потрясений и стрессов человек может увидеть себя таким, как он есть, а не таким, каким он себя мнит!

Деавтоматизация. Одна из специфических целей как концентрирующей, так и раскрывающей медитации состоит в том, чтобы разрушить автоматизм избирательности обыденного восприятия. Одна из целей эзотерических традиций – устранить «слепоту», пробудить свежесть восприятия. Успехи в этих дисциплинах часто описываются словами «просветление» или «озаренность». На языке психологии это называется деавтоматизацией, уничтожением обычного автоматизма сознания.

Мистический опыт. Многие медитативные и духовные практики увенчиваются так называемым мистическим или религиозным опытом. Это случалось во многих культурах и религиях.

В своей классической книге «Многообразие религиозного опыта» Уильям Джеймс (1917) приводит описание и анализ мистического переживания, принадлежащие одному канадскому психиатру, которое Джеймс назвал «космическим сознанием».

«Я провел вечер в большом городе с двумя друзьями за чтением и спорами по вопросам философии и поэзии. Мы расстались в полночь. Чтобы попасть домой, мне предстояло сделать большой конец в экипаже. Мой ум, еще полный идеями, образами и чувствами, вызванными чтением и беседой, был настроен спокойно. Мной овладело состояние почти полной пассивности, и мысли почти без моего участия проходил через мою голову. Вдруг, без всякого перехода, я почувствовал вокруг себя облако цвета огня. С минуту я думал, что это зарево большого пожара, вспыхнувшего где-нибудь в городе, но скоро понял, что огонь этот был во мне. Неизмеримая радость охватила меня, и к ней присоединилось прозрение, которое трудно передать словами. Между прочим, я не только уверовал, я увидел, что вселенная соткана не из мертвой материи, что она живая; и в самом себе я почувствовал присутствие вечной жизни. Это не было убеждение, что я достигну бессмертия, это было чувство, что я уже обладаю им. Я увидел, что все люди также бессмертны, что таков мировой закон и что нет случайностей в мире. Каждая вещь в нем служит благу всех других вещей; основа нашего мира и всех других миров – любовь; и всеобщее счастье неизбежно будет осуществлено в грядущих веках. Состояние это длилось всего несколько секунд, но воспоминание о нем и чувство реальности принесенных им откровений живет во мне вот уже четверть века. В истине, этих откровений я не сомневаюсь. С той точки зрения, с какой я смотрю теперь на мир, я вижу, что не могут они не быть истинными. Это сознание не покидало меня даже в моменты величайшего упадка духа».

Джеймс (1890) определяет четыре характерных признака мистического опыта.

1. Единство или цельность. Опыт становится скорее целостным, нежели фрагментарным; открываются взаимосвязи между вещами, в обычном восприятии раздельными.

2. Чувство «реальности» (“realness”). Личность чувствует, что связи между вещами, данные ему или ей в этом опыте, находятся ближе к истине, нежели данность обыденного переживания.

3. Невыразимость. Как говорят, этот опыт невозможно передать обычными словами.

4. Живость и богатство красок. Явления и события сияют свежестью и кристальной ясностью, отсутствующей при обычном восприятии.

Заключение: медитация и ее значимость в «развитии сознания»

Практика медитации – кружение, пение, сосредоточенность на бессмысленном вопросе, мысленное или вокализованное многократное повторение «священной» молитвы, визуализация креста, созерцание вазы – не столь уж экзотична, как некоторым хотелось бы, но это и не упражнение в логическом мышлении или решении задач. Это упражнения в рассредоточении внимания, как те, что фокусируются на одном раздражителе, так и те, что нацелены на активную деавтоматизацию обыденного сознания.

«Мистический» опыт, порожденный концентрирующей медитацией, упражнениями на деавтоматизацию и другими техниками, является, таким образом, переключением с обычного, аналитического мировосприятия раздельно существующих, дискретных объектов и людей, в альтернативную модальность – переживание «единства» и холистического восприятия. Этот опыт находится вне сферы языка и рациональности, поскольку он переживается в режиме одновременности, но оказывается дополнительным измерением сознания, которое добавляется к упорядоченной последовательности «нормальной» мысли и может придать ей содержательность.

Но зачем люди стремились развивать эту модальность, и в чем ценность «мистического» опыта? Ответы на эти вопросы не просты. Многие из традиционных ответов хорошо известны; тем не менее некоторые краткие пояснения и замечания могут быть весьма кстати.

Во-первых, обычная система психической деятельности не может объять многих аспектов жизни, которые многие люди хотят пережить и постичь. То, что эти феномены признавались «не научными» большинством западного научного сообщества, не уменьшает ощущаемой ныне многими потребности исследовать эти области лично. Медитация – лишь одна из множества попыток развить сознание таким образом, чтобы практикующему стали доступны некоторые аспекты связей, определяющих реальность.

Во-вторых, аналитический режим, для которого характерна разделенность объектов, и противопоставление «себя» и других (то, что теолог Мартин Бубер называл взаимоотношением «я – ты»), доказал свою пользу для биологического выживания индивида; однако сосредоточенность на этом режиме могла возникнуть в процессе эволюции для обеспечения соответствия условиям жизни, которые существовали много тысячелетий назад. Эволюция культуры происходит гораздо медленнее, чем биологическая эволюция; так что аналитический режим может оказаться для нашего современного западного общества не тем важнейшим эталоном, каким он когда-то был, и, в этом смысле, о нас даже можно сказать, что мы биологически устарели. Осознание этой разделенности было большим преимуществом, когда под угрозой стояло выживание индивида; например, можно было обнаружить и выделить из среды животное-врага и использовать его в пищу. Это жизненно важная для индивидуального выживания способность теперь уже не так важна для жизни многих на Западе. Большинство из нас теперь покупает себе еду; нам не требуется за ней охотиться. Мало кому из читателей этой книги хоть в какой-то степени грозит неминуемая голодная смерть.

Проблемы выживания, которые сейчас стоят перед нами, скорее являются коллективными, чем индивидуальными: как предотвратить широкомасштабную ядерную войну, загрязнение планеты, перенаселение; как могут быть связаны вместе и поняты непохожие и противоречивые идеи, учения и люди, каждый из которых по-своему конструирует свою собственную «реальность». При этом обратите особое внимание на то, что в этих проблемах чрезмерная сосредоточенность на индивидуальном сознании и индивидуальном выживании может работать «против» решения, а не «за» него. Сдвиг в сторону целостного осознания взаимосвязанностей жизни в сторону отказа от установки «каждый за себя», присущей нашей обычной структуре сознания, мог бы помочь нам сделать те «неэгоистичные» шаги, которые могли бы положить начало решению наших коллективных проблем. Несомненно, наша культура была слишком сильно сосредоточена на развитии только одного способа выстраивания реальности. Возможно, сейчас мы сумеем увидеть, что для выживания нашей культуры как целого и дополнительный способ имеет свою ценность. (До известной степени, в этом свете можно рассматривать некоторые недавние культурные явления: я имею в виду все большее понимание того, что наша планета – единая система, на чем отчасти зиждется идеология экологического движения; и также, среди прочего, междисциплинарное обучение и системный анализ.)

Деавтоматизация и мистический опыт

Артур Дж. Дейкман

Чтобы изучать мистический опыт, для начала нужно обратиться к материалу, который выглядит ненаучно, изложен в религиозных терминах и кажется совершенно субъективным. Тем не менее, эти религиозные писания тоже представляют собой некоторые данные, и от них нельзя отмахнуться как от чего-то полностью оторванного от реальности, с которой имеет дело наука психология. Следующий пассаж из религиозного трактата XIV века «Покров незнания» («Cloud of Unknowing») описывает методику, которой нужно следовать, чтобы интуитивно познать Бога. Подобный интуитивный опыт называется мистическим, поскольку считается, что средств языка недостаточно, чтобы его передать. Однако при внимательном чтении обнаруживается, что религиозная фразеология этих наставлений содержит психологические представления, имеющие отношение к изучению и пониманию широкого диапазона явлений, не обязательно связанных с вопросами богословия.

«Забудь всю созданную Богом тварь и все дела ее, дабы твой помысел или твое желание не направлялось или не простиралось ни к чему из тварного, ни в целом, ни по отдельности… В первый раз, как сделаешь тако, не найдешь ничего, а токмо тьму, род некоего незнания, словно ты не знаешь и не ведаешь, а только чувствуешь в себе воление и неприкрытое устремление к Богу… Ты не узришь Его ясным светом разума и не прочувствуешь Его в сладостной любви чувством… Если узришь Его или почувствуешь когда бы то ни было, сему всегда надлежит быть под покровом и во тьме… Пронзи же сей плотный покров незнания острым копием жаждущей любви» (Ноулс [Knowles], 1961, С. 77).

Это субъективное описание поднимает специфические вопросы: что представляет собой состояние сознания, содержание которого не является ни рассудочным помыслом («понимание разумом»), ни эмоциональным аффектом («сладость любви»), ни ощущением («тьма», «покров незнания»)? Каким способом и активное «забвение» и безобъектная «жажда» порождают подобное состояние? Сравнение этого отрывка с другими фрагментами из классической мистической литературы указывает, что автор ссылается на практику отречения и созерцательной медитации. Эта статья предлагает психологическую модель мистического переживания, основанную на следующих исходных предпосылках: медитация и самоотречение – основные технические приемы, способные его вызвать; этот процесс может быть осмыслен как отключение автоматизации…

Каким образом порождается мистическое переживание? Чтобы ответить на этот вопрос, я рассмотрю два основных технических приема, входящих в мистические упражнения: созерцание и самоотречение.

Теоретически, созерцание – это неаналитическое постижение объекта или идеи – неаналитическое, потому что рассудочное мышление отбрасывается и делается попытка очистить ум от всего, за исключением выбранного объекта восприятия. Мышление считается препятствием для прямого контакта, доставляющего знание о сущности посредством одного восприятия. Отречение от мирских целей и удовольствий, как физических так и психологических, является расширением того же принципа самоосвобождения от отвлекающих факторов, создающих помеху восприятию высших реальностей или наиболее прекрасных сторон бытия. Предписание самоотречения наиболее настоятельно и со всей определенностью выражено во всех текстах. Пассаж, открывающий эту статью, учит: «Забудь всю созданную Богом тварь, дабы твой помысел не направлялся ни к чему тварному». В «Ланкаватара Сутра» читаем: «…он должен стремиться истребить все блуждающие мысли и помыслы, причастные внешней стороне вещей, и все понятия о самообособленности и о всеобщности, о страдании и о непостоянстве, и совершенствовать благороднейшее понятие «безличности», пустоты и безобразности» (Год-дар [Goddard], 1938, С. 323). Майстер Экхарт обещает: «Если мы сохраним свободу от вещей вне нас, Бог взамен даст нам все, что ни есть на небеси, со всеми его восторгами» (Кларк и Скиннер [Clark and Skinner], 1958, С. 104). У Хилтона читаем: «Если есть у тебя желание открыть в себе душу, отвлеки свои помышления от внешних и материальных вещей, забыв по возможности свое собственное тело и пять его чувств» ([Hilton], 1953, С. 205). Хуан де ла Крус со всей определенностью призывает отринуть память:

«От всех этих знаний и форм надлежит обнажиться и опустошиться и постараться отбросить свои воображаемые представления о них, чтобы облики вещей и понятия о них не запечатлелись в памяти, но чтобы она осталась гладкой и чистой, как если бы ничто через нее не проходило и она все забыла. Память уничтожается, если ей нужно соединиться с Богом» ([St. John of the Cross], 1953, С. 2275050
  См. Святой Хуан де ла Крус. «Восхождение на гору Кармель». Москва, 2004, С. 201. (Примеч. перев.)


[Закрыть]).

В большинстве западных и восточных мистических практик отречение распространяется и на сам образ жизни мистика. Бедность, целомудрие и уединенный образ жизни считаются обязательными для обретения мистического единства. Дзэн-буддизм, однако, в обыденном быту видит пригодное средство достижения «сатори», если человек отказывается от «мирских» страстей и влечений, и вместе с ними – от интеллектуального подхода к опыту-переживанию. «Когда я пребываю в своей бытности (isness), полностью очистясь от всех интеллектуальных наслоений, я обладаю свободой в ее изначальном смысле, я свободен от интеллектуальных и моральных сложностей» (Судзуки, 1959, С. 19).

Наставления по проведению созерцательной медитации указывают на то, что прилагаются самые активные усилия для того, чтобы исключить внешние и внутренние раздражители, обесценить и изгнать их, и в то же время сфокусировать внимание на объекте медитации. В этой активной фазе созерцания концентрация внимания на конкретных предметах, представлениях, физических движениях или дыхательных упражнениях рекомендуется в качестве вспомогательного средства, отвлекающего внимание от привычного русла и ограничивающего его монотонным объектом фокусировки.5151
  Дыхательные упражнения также влияют на содержание углекислого газа в крови и тем самым химически вызывают изменение сознания.


[Закрыть]

Как пишет Патанджали:

«Привязка ума к какому-то месту – есть закрепление внимания. Сосредоточение мысленного представления в этом месте – есть созерцание. Это созерцание, высвечивающееся в сознании как намеренно взятый предмет и ничего более и как бы опустошенное от себя самого, есть концентрация. Это триединство и есть ограничение (constraint). Даже эти [трое] косвенно помогают достичь концентрации» (Вудз [Woods], 1914, СС. 203-208).

В йоге находим детально разработанные наставления для избирания объектов созерцания и правильного использования положения тела и дыхания с целью создания оптимальных условий для концентрации. В западной религиозной литературе обычно не встречается подобное техническое руководство, кроме предписания держать «я» обращенным к Богу и бороться с отвлекающими мыслями, проистекающими, как считается, от дьявола. [Исключение составляют «Духовные упражнения Св. Игнатия Лойолы» (Пул [Puhl], 1962)].

Активная фаза созерцательной медитации предваряет стадию совершенного созерцания, при котором субъект захвачен и поглощен процессом, хоть и инициированным им же самим, но теперь развивающимся автономно и не требующим от него усилий. Вместо этого нужна пассивность, то есть отказ от собственной воли, открытость восприятия в средоточии «тьмы», наступающей как следствие избавления от помыслов и ощущений и отречения от целеполаганий и влечений, направленных на внешний мир.

«Когда это активное усилие умственной концентрации достигает успеха, за ним следует более пассивное, восприимчивое состояние самадхи, при котором ревностный последователь вступает в блаженную обитель благородной мудрости» (Годар [Goddard], 1938, С. 323).

Ибо если такая душа возжелает совершить любое усилие сама по себе, своими внутренними способностями, то это будет означать, что она воздвигнет преграды и утратит дары благодати, кои Бог прививает и производит в ней» (Хилтон, 1953, С. 380).

Не следует забывать, что техники созерцания и самоотречения практикуются в структурных рамках той или иной теологической схемы. Эта схема используется для интерпретации и структурирования переживаемого чувственного опыта. Тем не менее, одной доктрины обычно бывает недостаточно. Восточные трактаты говорят о необходимости руководства гуру (опытного учителя) в целях безопасности и для того, чтобы стяжать духовный плод. В западных религиях проводником и учителем служит «духовный наставник». Наличие мотивирующей и структурирующей концептуальной структуры, поддержка и поощрение наставника помогают человеку упорно упражняться в медитации и достичь явной трансформации личности, которая может произойти в случае успеха этого предприятия. Устойчивая трансформация личности более вероятна, если акцент ставится на адаптацию поведения к системе ценностей и понимания доктрины и стадий мистического опыта.

Как можно объяснить мистические явления и их связь с этими методами? В психологической и психоаналитической литературе объяснениями служили общие формулировки, в основе которых лежали представления об инфантильной регрессии, т.е. ранней стадии симбиотических отношений младенца и матери. Эти формулировки варьируются от крайней позиции, такой как мнение Александера ([Alexander] 1931), у которого буддистская психопрактика описывается как процесс изъятия либидо из внешнего мира и его возвращения в эго, до тех пор, пока не будет достигнуто состояние внутриматочного нарциссизма – «чистого нарциссизма спермы», – до основных положений Фрейда (1961, ХХI, 64-73), согласно которым «океаническое ощущение» – это память о сравнительно недифференцированном инфантильном состоянии эго. Эту концепцию, в частности, развивал Левин ([Lewin], 1950, СС. 149-155). В последние годы была выдвинута гипотеза, объединяющая концепции регрессии и активной адаптации. В работах Криса ([Kris] 1952, C. 302), Фингаретта ([Fingarette] 1963), Принса и Сэвиджа ([Prince and Savage] 1965) описан этот подход к мистическому опыту. В данной статье будет предпринята попытка объяснить мистические явления с точки зрения механизмов внимания в процессе восприятии и познании.

В первых исследованиях экспериментальной медитации я выдвинул гипотезу о том, что мистические явления – следствие деавтоматизации психологических механизмов, которые структурируют, ограничивают, отбирают и интерпретируют перцептивные стимулы. Я высказал гипотетические предположения о сенсорном преобразовании, переносе реальности и перцептивном расширении для объяснения некоторых необычных особенностей восприятия испытуемых в процессе медитации (Deikman, 1966b). Сейчас я попытаюсь дать целостную формулировку, связывающую эти концепции с классическими мистическими методами отречения и созерцания.

Понятие деавтоматизации возникло в работе Хартманна (1958, СС. 88-91), изучавшего автоматизм моторного поведения:

«В твердо установленных, успешно совершаемых действиях двигательный аппарат функционирует автоматически: интеграция соматических систем, участвующих в двигательном акте, происходит автоматически, и то же самое происходит с интеграцией участвующих в нем мыслительных актов. При многократно воспроизводимом действии его промежуточные ступени исчезают из сознания не только в моторном поведении, но и в восприятии, и в мышлении проявляются автоматизмы.

Очевидно, что автоматизм может быть экономически выгоден, сберегая катексис5252
  Термин динамической психологии, соответствующий нем. слову besetzung (букв. «инвестирование», «вложение», «вклад»). Последним пользовался З. Фрейд для обозначения энергии бессознательного (ид), которая переключается и прочно сцепляется с некоторыми объектами (точнее, с образами этих объектов). В более широком смысле катектируемые объекты – это небезразличные для субъекта предметы, люди, знаки, действия, идеи; иначе говоря, это объекты, вызывающие интерес и имеющие для него личностный смысл. Напр., к первым объектам, катектируемым ребенком, обычно относятся родители. (Примеч. перев.)


[Закрыть] внимания, в частности, и простой катексис сознания, вообще. Здесь, как и в большинстве процессов приспособления, мы имеем целенаправленное обеспечение под средне-вероятный круг задач».

Концепцию деавтоматизации развивали Джилл и Бренман (1959, С. 178):

«Деавтоматизация представляет собой разрушение автоматизмов, приобретенных аппаратами (как исполнительными так и целеполагающими структурами), взаимодействующими с окружающей средой. Деавтоматизация это, так сказать, встряска, за которой может последовать повышение или снижение уровня организации. … Если требуется деавтоматизировать аппарат, необходимо произвести некоторые манипуляции вниманием, направленным на функционирование этого аппарата».

Таким образом, деавтоматизация может быть интерпретирована как уничтожение автоматизма, вероятно, осуществляемое повторным вовлечением (реинвестированием) внимания в процессы действия и восприятия.

Концепция психологических структур вытекает из определения, данного Рапапортом и Джиллом (1959, СС. 157-158):

«Структуры представляют собой конфигурации с низкой степенью изменяемости, внутри которых, между которыми и посредством которых осуществляются психические процессы. Структуры иерархически организованы. Это предположение важно потому, что оно создает основу для психоаналитических суждений, касающихся дифференциации (ведущей либо к образованию дискретных структур, которые затем координируются, либо к росту внутренней сложности структур), а также к выводу о том, что качество процесса зависит от уровня структурной иерархии, на котором он происходит».

Деавтоматизация какой-либо структуры скорее может повлечь за собой сдвиг к структуре, стоящей ниже в иерархии, нежели полное прекращение реализуемой этой структурой функции.