Текст книги "Психология сознания"

Переживание собственного «я» как единого с мирозданием или с Богом – опознавательный знак мистического опыта, независимо от его культурного контекста. Джеймс пишет (1929, С. 410):

«Это преодоление всех преград, отделяющих человека от Абсолютного, представляет собою величайший из результатов мистического экстаза. Во время мистических состояний мы составляем единое целое с Абсолютным и сознаем это единство. Эти состояния представляют собой драгоценный опыт, свойственный всем мистикам, независимо от религии и страны, к которой они принадлежат. В индуизме, в неоплатонизме, в суфизме, в христианском мистицизме, в уитманизме мы слышим одни и те же ноты, встречаем неизменное единство в способах выражения мысли, благодаря чему обо всех выдающихся мистиках можно сказать, что они не имеют ни дня рождения, ни родины. Их неумолчная речь о единении человека с Богом предшествует всем языкам, но сами они никогда не стареют».

Я уже ссылался на объяснения этого явления в терминах регрессии. Кроме того, следует рассмотреть еще две гипотезы: с одной стороны, восприятие Единства может быть восприятием своей собственной психической структуры; с другой стороны, этот опыт может оказаться опытом восприятия действительной структуры мира.

Мы не воспринимаем мир напрямую – это банальный факт. Вместо того, мы имеем багаж ощущений и ассоциативных воспоминаний, на основе которого делаем заключение о природе объекта-раздражителя. Насколько можно сказать, истинная сущность восприятия – это электрохимическая активность, лежащая в основе восприятия и мышления. С этой точки зрения, все содержание сознания однородно по составу. Все его элементы – разновидности одной и той же материи. Если бы восприятие обратилось вспять, само на себя, как это постулируется для сенсорного смещения, эта основополагающая однородность (единство) воспринимаемой реальности – электрохимическая активность – могла бы сама по себе восприниматься как истина не столько о внутреннем, сколько о внешнем мире.

С точки зрения логики, нельзя исключить и того, что восприятие Единства – правильная оценка внешнего мира. Как говорилось ранее, деавтоматизация разрушает психическую структуру, позволяя воспринимать больше деталей, и увеличивает яркость ощущений, привлекая к восприятию больше внимания. Возможно, что при мобилизации внимания деавтоматизация способна обеспечить осознание новых характеристик всего массива раздражителей – процесс «перцептивного расширения». Исследования Вернера (1957), фон Зендена ([Von Senden] 1960) и Шапиро (1960) позволяют предположить, что развитию от младенчества до взрослого возраста сопутствует структурирование перцептивного и когнитивного мира, и это структурирование происходит ценой отбора одних стимулов и свойств стимулов за счет исключения других. Если работа автоматизма, лежащего в основе этой структуры, будет обращена вспять или временно заторможена, то ранее недоступные аспекты реальности могут достигать уровня сознания. Единство, действительно, может оказаться атрибутом реального мира, который становится доступен для восприятия через практики медитации и самоотречения или при специфических, пока неизвестных, условиях, которые порождают спонтанные, краткие мистические переживания у неподготовленных людей.

Мистический опыт невыразим, его невозможно описать другому человеку. Хотя мистики порой пространно его описывают, они утверждают, что этот опыт не может быть передан словами или ссылками на похожие переживания из будничной жизни. Они не находят подходящих слов, чтобы передать ту остро ощущаемую реальность, необычные ощущения и познание Единства, о которых уже говорилось. Тем не менее, пристальное изучение мистических феноменов указывает на то, что существует, по крайней мере, несколько отдельных типов мистического опыта, которые, будучи «неизъяснимыми», существенно отличаются друг от друга по содержанию и формальным характеристикам. Возникают ошибки и путаница, когда эти разнящиеся друг от друга состояния сознания смешивают без разбора, называя их «мистическим опытом» на основании общего для всех них и характерного свойства – неизъяснимости.

Прежде всего, один тип мистического переживания не передается словами, поскольку он, вероятно, основан на первичных, примитивных воспоминаниях и сродни фантазиям довербального (инфантильного) или невербального сенсорного опыта.5656
  Шактель ([Schactel] 1959, с. 284) считает, что раннее детство, следующее за младенчеством, не закрепляется в памяти по причинам структурного порядка: «Общая детская амнезия объясняется не только простым подавлением такого специфического содержания, как ранние сексуальные переживания; процесс структурирования памяти, подверженный биологическому, культурному и социальному влиянию, приводит к формированию категорий (когнитивных карт) памяти, не являющихся носителями, пригодными для получения и воспроизведения восприятий такого качества и остроты, которые типичны для раннего детства». Отсюда, наверное, следует, что речевые структуры также окажутся «непригодными».


[Закрыть] Некоторые рассказы о мистическом опыте, описывающие всеобъемлющее блаженство и успокоение, когда человек словно купался в волнах Божественной любви, наводят на мысль о прототипичном «недифференцированном состоянии», единстве младенца и материнской груди, на котором делается особый акцент в психоаналитических объяснениях мистических феноменов. И действительно, весьма правдоподобно, что подобные ранние воспоминания и фантазии могут быть переживаемы заново как последствия (a) регрессии мыслительного процесса, вызванного отречением и созерцательной медитацией; и (b) возбуждения инфантильных стремлений с помощью религиозных упований – надежд на то, «что доброе божество воздаст по-детски предавшимся ему вечным блаженством» (Моллер [Moller], 1965, С. 127). Кроме того, условия функциональной сенсорной изоляции, связанные с мистическими психопрактиками, могут сделать такие воспоминания еще более отчетливыми и яркими (Сураци [Suraci], 1964).

Мистический опыт второго типа также неизъясним, но совершенно отличен от первого: это откровение настолько сложное, что не поддается словесному выражению. Подобные переживания нередко описывают те, кто имел мистический опыт, вызванный галлюциногенами. В таких состояниях субъект получает откровение о значениях и взаимосвязях многих аспектов жизни; он одновременно осознает множество смысловых уровней и «понимает» бытие в его целостности. Вопрос о том, является ли такое познание действительным или мнимым, остается без ответа; тем не менее, если бы такое многоуровневое постижение имело бы место, его трудно – пожалуй, невозможно – было бы передать словами. Обычный язык устроен так, чтобы прослеживать логическое развитие одной мысли, и не всегда может выразить переживания, одновременно заключающие в себе большое число понятий. Уильям Джеймс высказывал мысль о том, что «состояния мистической интуиции просто могут быть совершенно неожиданным и огромным расширением обычного “поля сознания”». Он использовал образ обширных пляжей береговой полосы, обнажающихся, когда с отливом уровень воды понижается (Джеймс, 1920, сс. 500 – 513). Однако мистическое откровение может быть неизъяснимым не только из-за внезапного расширения сознания, как предполагает Джеймс, но также из-за новой «вертикальной» организации понятий.5757
  Подобное разграничение, касающееся «вертикального» прослушивания музыки, проводит Эренцвейг ([Ehrenzweig] 1964, сс. 385 – 387).


[Закрыть] Например, после того, как прочитаешь «Закат и падение Римской Империи», в сознании некоторое время будет присутствовать грандиозная панорама истории цивилизации, воссозданная Гиббоном (Gibbon). Это переживание едва ли можно передать иначе, чем посредством самой книги, и в этом смысле оно неизъяснимо и является менее яркой версией джеймсовского расширенного сознания. Затем, предположим, вы прочитаете «Войну и мир» и усвоите точку зрения Толстого на исторические события и их обусловленность фактором случайности. Опять же, это будет опыт, который трудно выразить, не возвращаясь к роману. Теперь, допустим, что вы можете «видеть» не только каждую из этих картин мира по отдельности, но и их параллельные взаимоотношения друг с другом, и перекрестные связи между их отдельными концептуальными построениями. Затем, допустим, к этим многослойным смыслам вы добавите взгляд на мир в свете биохимии, выраженный в книге Хендерсона «Пригодность окружающей среды» [Henderson], 1958), где среди прочего речь идет об уникальных и жизненно важных свойствах молекулы воды. Тогда внутренние вертикальные взаимосвязи всех этих обширных когнитивных схем действительно будут за пределами возможностей словесного выражения и возможностей обыденного сознания, другими словами, они станут невыразимыми.

Неизъяснимым опытом третьего типа является то, что ранее я описывал как мистический опыт «трансцендентного тренинга». Автор «Покрова неведения» Хуан де ла Крус, Уолтер Хилтон и другие дают очень точное описание, говоря о новом перцептивном опыте, который не включает ощущений ни тепла, ни сладости, ни цвета, ни каких-либо иных элементов знакомых чувственных или интеллектуальных переживаний. Они особо подчеркивают, что этот опыт выходит за пределы привычных сенсорных каналов, представлений и воспоминаний. Как я говорил, они определенно описывают это состояние не как лишенное содержания или пустое, а как наполненное острым, глубоким, ярким восприятием, которое они считают высшей целью мистического пути.5858
  Эренцвейг (1964, с. 382) высказывает суждение, что эта мистическая «пустотность» связана со структурным ограничением: «… молитва настоящего мистика становится пустой, тем не менее, наполненной острым переживанием. … Эта полная пустота есть непосредственное следствие неспособности нашего сознания схватывать образы, формирующиеся на более примитивных уровнях дифференциации. Благодаря несовместимости их форм, эти образы взаимно уничтожают друг друга по пути к сознанию и, соответственно, производят на доступном нам уровне восприятия пустой “абстрактный” образ, насыщенный бессознательными фантазиями».


[Закрыть]

Если согласиться с феноменологической точностью этих описаний, возникает вопрос о том, как объяснить природу такого состояния и процесс, посредством которого оно возникает. Исходя из ранее представленной в этой статье гипотезы, я бы предположил, что подобные переживания являются результатом деятельности новой перцептивной функции, реагирующей на те аспекты всего массива раздражителей, которые ранее игнорировались или не допускались до осознаваемого уровня. У подобных мистиков самоотречение, ослабило и временно удалило обыденные объекты сознания из фокуса восприятия. Созерцательная медитация «распустила» логическую организацию сознания. В то же самое время, в мистике присутствует сильнейшая мотивация – воспринять нечто. Если неразвитые или неприменявшиеся перцептивные возможности действительно существуют, кажется вполне вероятным, что при таких условиях они будут мобилизованы и начнут действовать. Возникающий при этом перцептивный опыт, будет лежать вне привычной вербальной или сенсорной системы координат. Он будет неопределяемым, а, следовательно, неописуемым. Большая ценность, значимость и острота, приписываемые этим переживаниям, наводят на мысль, что данное восприятие по своему охвату отличается от обыденного сознания. Утрата идентичности, характеризующая транссенсорное восприятие, указывает на то, что новая перцептивная способность не связана с рефлексивным осознанием самого себя – «я» обыденного сознания временно отменяется.

Мистический опыт является порождением необычного состояния сознания. Это состояние вызывается деавтоматизацией иерархически организованных структур, которые обыкновенно сохраняют энергию внимания для того, чтобы главные цели индивида – биологическое выживание организма и психологическое выживание личности – осуществлялись с максимальной эффективностью. Перцептивный отбор и когнитивные шаблоны служат достижению этих целей. В специфических условиях нарушения функций, таких как при остром психозе или под действием ЛСД, или при наличии особой цели, как это происходит у религиозных мистиков, утилитарные механизмы автоматического отбора временно подавляются или разрушаются, уступая место иным формам сознания, которые, с биологической точки зрения, могут быть менее эффективными в переработке сигналов из внешнего мира. При этом сама их неэффективность может открыть путь к восприятию таких аспектов реального мира, которые прежде не допускались в сознание или игнорировались. Степень выраженности подобного сдвига зависит от мотивации индивидуума, его конкретного нейрофизиологического состояния и условий окружающей среды, способствующих или противодействующих подобному изменению.

Следует сделать еще одно последнее замечание. Содержание мистического опыта отражает не только необычную форму его осознания, но и особенности стимулов, обрабатываемых таким необычным способом. Мистический опыт может быть блаженством, дьявольским наваждением, откровением или психозом, в зависимости от раздражителей, преобладающих в каждом случае. Такое объяснение не говорит ничего убедительного об источнике «трансцендентальных» раздражителей. Бог или Бессознательное имеют здесь равные шансы, и любая интерпретация будет отражением индивидуальных предубеждений и верований. Мистическое мировоззрение – это видение Единства, и современная физика в какой-то мере высказывается в пользу этого представления, когда утверждает, что мир и населяющие его формы жизни суть вариации сочетаний одних и тех же элементов. Но у нас нет четких доказательств того, что разобщенность и различия иллюзорны (как утверждает Веданта) и что Бог или трансцендентальная реальность действительно существует (как заявляют западные религии). Имеющиеся научные доказательства подкрепляют тот взгляд, что мистический опыт – это опыт внутреннего восприятия, опыт, который может быть экстатическим, глубоким или терапевтическим по чисто внутренним причинам. Однако для психологической науки проблема понимания подобных внутренних процессов едва ли менее сложна, нежели проблема познания Бога для теологии. Действительно, невзирая на направление поисков, которое избирает человек, пытаясь постичь реальность, похоже, что результатом его усилий являются чувства благоговения, красоты, трепета и смирения. Поскольку эти эмоции характерны для самого мистического опыта, вопрос эпистемологической обоснованности этого опыта может быть не так важен, как изначально предполагалось.

Суфийская традиция
(Интервью для «Psychology Today»)

Элизабет Холл

«Среди гуру есть откровенные жулики, которые даже не пытаются от меня этого скрыть. Думают, что я и сам такой же».

ЭЛИЗАБЕТ ХОЛЛ: Вы, Идрис Шах, ведущий представитель суфизма на Западе, этой богатой религиозной традиции, родившейся на Ближнем Востоке. Почему в такое время, когда новые культы вырастают как грибы после дождя, вы не становитесь гуру? Вам было бы легко им стать.

ИДРИС ШАХ: Есть множество причин. Если мы говорим об учителе, окруженном учениками, то я не чувствую необходимости в восторженной аудитории, которая бы пела мне дифирамбы или делала то, что я говорю. Если бы желание стать важной шишкой, почувствовать себя святым или властвовать над людьми нашло для себя иное приложение, или могло быть по другому выражено в жизни многих гуру, им бы и в голову не пришло становиться подобными лидерами.

Я от всего этого давным-давно очистил свой организм и в соответствии с суфийской традицией придерживаюсь мнения, что тот, кто не хочет учить, – как раз мог бы и должен бы это делать. Запад по-прежнему зациклен на идее призвания и пока даже не подозревает об этом. Единственный, кого здесь считают добившимся успеха, – это одержимый. На Востоке мы считаем, что человек, который не может жить без своего дела, – необязательно тот, кто делает его лучше всех. Булочник с навязчивым желанием печь булочки может выпекать самые скверные булки.

ХОЛЛ: Вы хотите сказать, что если человек чувствует, что должен посвятить себя определенной профессии, он делает это из-за какой-то эмоциональной потребности?

ШАХ: Думаю, очень часто так и есть, и это не обязательно дает наилучших специалистов. Покажите обычному человеку какого-нибудь одержимого, и он сочтет, что вы ему показали преданного делу замечательного человека, если только он разделяет его убеждения. Если не разделяет, то, конечно, он сочтет одержимость за зло. Суфизм смотрит на это как на поверхностную и ложную позицию. И если суфийская традиция в чем-то последовательна, то в одном: человека должен быть в мире, но не от мира. Здесь нет места для царя-первосвященника или гуру.

ХОЛЛ: Значит, вы отрицательно относитесь ко всем гуру.

ШАХ: Не ко всем. Их последователям столь же нужен гуру, как самому гуру нужны последователи. Просто я не смотрю на это как на религиозное дело. Я считаю гуру своего рода психотерапевтом. В лучшем случае он успокаивает людей, собирает их вокруг себя и придает смысл их жизни.

ХОЛЛ: Транквилизатор «Либриум» сделал бы то же самое.

ШАХ: Ну, это уже некоторое преувеличение. Но такие лидеры чувствуют себя безопаснее в окружении себе подобных. Внутренне они догадываются, что делают что-то не то, так что на душе у них становится легче, если им удается поговорить с кем-то еще, кто делает то же самое. Я всегда говорю им, что было бы куда лучше, если бы они отказались от роли гуру и поняли, что они просто предоставляют людям хорошие социальные услуги.

ХОЛЛ: Как они относятся к такому совету?

ШАХ: Порой смеются, порой плачут. Общее впечатление таково, что один из нас ошибается. Поскольку я издаю не те звуки, что они, им кажется, что я безумец или затеваю какое-то новое надувательство. Может, я нашел какой-то новый способ рэкета.

ХОЛЛ: Меня удивляет, что эти гуру так легко выдают вам свои секреты.

ШАХ: Должен сказать, что я не отказался от восточных приемов притворства, делая вид, что интересуюсь тем, что говорит другой человек, даже делая вид, что я на его стороне. В результате я способен вызвать гуру на откровенность и заставить их предельно раскрыться с помощью техники, к которой западный человек просто не способен обратиться в силу своей совестливости. Западный исследователь не рискнет поступиться своим принципиальным неприятием определенных вещей и соответственно, не позволит себе подстраиваться под другого человека или притворяться его союзником, если этот человек ведет себя не подобающе. Так что в результате, он не узнает правды.

Но кто-то же должен разоблачить рэкет гуру. Поскольку мне терять нечего, то это вполне могу быть и я. Для многих из этих гуру всё сводится к противопоставлению «мы и они», Востока и Запада. Гуру из Индии, нередко, останавливались здесь в Лондоне по дороге в Калифорнию, и откровенно высказывали свою позицию. Они говорили: почистим-ка мы Запад; они нас колонизировали, теперь мы вытряхнем из них деньги. Я слышал подобные вещи даже от людей, имевших безупречную духовную репутацию у себя дома в Индии.

ХОЛЛ: Это понятная человеческая реакция в ответ на многовековую западную эксплуатацию.

ШАХ: Да это можно понять, но я отрицаю, что подобное имеет отношение к духовной деятельностти. Таким людям мне хочется сказать следующее: «Брат, ты хочешь отомстить, но я-то совсем по другой части». Всегда есть группы, желающие договориться со мной и использовать мое имя. Как-то раз один малый в черной рубашке и белом галстуке сказал мне: «Британию забирай, но не тронь Соединенные Штаты, это наше». Мне представился жуткий призрак Аль Капоне. Единственная разница в том, что ученики гуру лобызают своим менторам ноги, а не руки.

ХОЛЛ: В Соединенных Штатах гуру процветают и всегда имеют массу последователей. Какой-нибудь Совершенный Учитель пятнадцати лет от роду может собирать полные стадионы людей.

ПОНЯТНО, ЧТО Я ИМЕЮ В ВИДУ?

Насреддин горстями разбрасывал крошки вокруг своего дома.

– Что вы делаете? – спросил его кто-то.

– Отгоняю тигров.

– Но в этих местах нет тигров.

– Правильно. Очень эффективное средство, не правда ли?

ШАХ: Собирать толпы – только полдела. В Индии гуру может привлечь миллионную толпу, но лишь несколько человек из толпы примут его всерьез. Видите ли, в Индии гуру существовали тысячелетиями, поэтому все, в общем, просвещены на их счет; индусы всасывают подобное отношение с молоком матери. Здешняя культура просто не имеет прививки от гуру. Давайте повернем ситуацию на сто восемьдесят градусов. Если бы я сошел с самолета, только что прибывшего из Индии, и сказал вам, что еду в Детройт, чтобы стать непревзойденным автомобильным олигархом, я бы вызвал у вас улыбку. Вы прекрасно знаете все препятствия, все испытания, головную боль с которой придется иметь дело. Так вот, индиец так же уязвим в вопросах автомобильной промышленности, как американец в вопросах гуруизма. На меня не производит впечатление реакция наивного американца на феномен гуру, но если вы мне покажете гуру, который преуспел бы в таком надувательстве на Востоке, вот тогда бы я удивился.

ХОЛЛ: Прежде чем мы двинемся дальше, лучше вернуться к основам и задать самоочевидный вопрос. Что такое суфизм?

ШАХ: Самый очевидный из всех вопросов – самый трудный для нас. Но я постараюсь ответить. Суфизм – это метод переживания жизни посредством особого к ней отношения и взаимодействия с другими людьми. Этот метод основан на таком понимании человека, которое предоставляет личности средства для организации своих взаимоотношений и систем обучения. Поэтому вместо того, чтобы сказать, что суфизм – это набор идей, из которых некоторым вещам ты веришь, а некоторым не веришь, мы говорим, что суфийский опыт должен быть «спровоцирован» в человеке. Будучи вызван однажды, он становится собственностью этого человека, подобно тому, как человек овладевает каким-то искусством.

ХОЛЛ: Так что в идеале для четырех миллионов читателей у вас было бы четыре миллиона различных объяснений.

ШАХ: На самом деле, это работает не совсем так. Мы действуем с помощью метода, который носит арабское название нашр, что означает рассеяние. Например, я издал довольно много разных книг, статей, звукозаписей и тому подобное, которые рассеивают суфийский материал в разных формах. Эти две тысячи различных историй описывают множество различных черт, свойственных многим людям, и они могут приложить к себе те или иные грани этих историй.

ХОЛЛ: Читая, я обратила внимание, что один и тот же предмет обыгрывается каждый раз по-новому в разных рассказах. Из всего, что я прочла, наибольшее впечатление, кажется, произвел на меня рассказ «Райская вода». Потом тот же момент попадался мне и в других рассказах, но если бы я сначала не прочла «Райскую воду», я бы, пожалуй, не обратила на него внимания.

ШАХ: Вот таким образом этот процесс и происходит. Допустим, у нас есть группа из двадцати человек, уже миновавших ту стадию, когда они ждут от нас чудес, поощрения и внимания. Мы рассаживаем их в комнате и даем им двадцать или тридцать историй, попросив рассказать, что они видят в этих историях, что им нравится, а что нет. Сначала эти истории производят процесс отбора. Они отсеивают очень умных людей, нуждающихся в психотерапии, которые пришли только для того, чтобы вас раскритиковать, а также тех, кто пришел поклоняться. В кругах ответственных суфиев никто не возится ни с насмешниками, ни с поклонниками; их очень учтиво отделяют от всех остальных.

РАЗ ГОРШКИ МОГУТ РАЗМНОЖАТЬСЯ

Однажды Насреддин одолжил свои горшки соседу, устроившему пир. Тот вернул их вместе с одним лишним – крошечным горшочком.

– Что это? – спросил Насреддин.

– Согласно закону я отдаю вам отпрыска вашей собственности, который родился, когда горшки находились на моем попечении, – сказал шутник.

Вскоре после этого Насреддин одолжил горшки у своего соседа и не вернул их.

Сосед пришел к нему, чтобы получить их назад.

– Увы! – сказал Насреддин, – они умерли. Мы ведь установили, что горшки смертны, не так ли?

ХОЛЛ: Получается, что такие люди – бесплодная почва?

ШАХ: Просто им сначала необходимо сделать нечто другое. И то, что им нужно, в большом количестве предлагается в других местах. Им незачем донимать нас. Затем мы начинаем работать с оставшимися. Для того, чтобы это сделать, нам требуется охладить их пыл. Нам не нужно никакой мистифицирующей атмосферы, никаких странных одеяний, гонгов или завываний. Новые ученики обычно реагируют на наши истории либо в соответствии со своими представлениями о том, чего мы от них ожидаем, либо в соответствии с традициями своего воспитания. Стоит им понять, что за правильные ответы не раздают призов, как они начинают видеть, что их восприятие этих историй обусловлено ранее сформированными схемами.

Итак, другая цель этих историй состоит в том, чтобы обеспечить обстановку защищенности, отсутствие враждебного вызова в которой люди могут осознать, насколько сильно их обыденная жизнь обусловлена привычными шаблонами. Третья цель выходит на первый план позже, подобно тому, как нефть поднимается из скважины на поверхность, после того как дали выгореть газу. После того как мы дали выгореть шаблонам, нам начинают предлагать совершенно новые истолкования этих историй и реакции на них. Наконец, когда эмоции утихают, мы имеем дело с реальным человеком, а не с тем искусственным объектом, которым его сделало общество.

Я ее лучше знаю

К Мулле прибежали люди, чтобы сказать, что его теща упала в реку.

– Ее унесет в море, потому что здесь очень сильное течение, – кричали они.

Не медля ни минуты, Насреддин нырнул и поплыл вверх по течению.

– Не туда! – закричали все. – Плыви вниз по течению! Толь ко в ту сторону может унести человека.

– Послушайте, – задыхаясь ответил Мулла. – Я-то знаю мать своей жены. Если всех уносит вниз по течению, то ее надо искать вверх по течению.

ХОЛЛ: Это очень долгий процесс?

ШАХ: Тут трудно что-то предсказать. С некоторыми людьми этот процесс мгновенный; с другими он требует недель и месяцев. А третьи оказываются им сыты по горло и уходят: как истинные дети общества потребления, они жаждут что-нибудь потребить, а мы им этого не даем.

ХОЛЛ: Вы сказали, что обусловленность искажает реакции на суфийский материал. Но мы все подвержены внешним влияниям с самого рождения, как же можно избежать этих шаблонов?

ШАХ: Мы не можем жить в мире, не подвергаясь его обуславливающему воздействию. Даже контроль над собственным мочевым пузырем обусловлен. Нелепо говорить, будто есть люди, утратившие или не имеющие обусловленных средой шаблонов. Но можно понять, почему возникла обусловленность и почему представления человека чрезмерно упрощены.

Никто не старается отменить обусловленность, мы просто хотим описать ее, дать возможность ее изменить, а также понять, где она должна действовать, а где нет. Вторичная личность, которую мы называем «командующим я», получает власть над человеком, когда его мышление не сбалансировано правильным образом. Это «я», которое он принимает за свое подлинное «я», на самом деле, представляет собой смесь эмоциональных импульсов и разных форм обусловленности. Вследствие суфийского опыта, вместо того, чтобы смотреть на вещи сквозь фильтр обусловленности и эмоциональных реакций, который неизменно отсекает некоторые стимулы, люди могут увидеть вещи сквозь ту часть самих себя, которую можно определить как свободную от навязанных схем.

ХОЛЛ: Вы хотите сказать, что когда приходит осознание своей обусловленности, можно действовать в обход нее? Человек может спросить себя: «Почему я верю во все это?» и затем придти к ответу: «Пожалуй, вот почему…»

ШАХ: Именно так. Тогда он на полпути к освобождению от своей обусловленности или, по крайней мере, идет к тому, чтобы держать ее под контролем. Те, кто говорят, что мы должны сокрушить обусловленность, сами сильно упрощают ситуацию.

ХОЛЛ: Несколько лет назад один американский психолог провел интересный эксперимент. У него было устройство, которое показывало две картинки, для каждого глаза свою. Одна изображала игрока в бейсбол, другая – матадора. Группа американских и мексиканских школьных учителей смотрела через этот прибор. Большинство американцев видели бейсболиста, а большинство мексиканцев – матадора. Судя по тому, что вы сказали, я полагаю, что суфизм сделал бы американца способным увидеть матадора, а мексиканца – игрока в бейсбол.

ШАХ: Как раз этого многие суфийские истории и стараются добиться. В качестве читателя, вы, скорее всего, отождествляете себя с одним из персонажей. Когда он ведет себя вопреки ожиданию, вас это несколько встряхивает и заставляет взглянуть на него другими глазами.

ХОЛЛ: Когда читаешь про суфизм, наталкиваешься на противоречивые объяснения. Одни говорят, что суфизм – форма пантеизма, другие – что он сродни теософии. В суфизме, несомненно, есть мотивы, встречающиеся в любой из мировых религий.

ШАХ: Есть много подходов к обсуждению религиозных аспектов суфизма. Я выберу всего лишь один, и посмотрим, куда он приведет. Сами суфии говорят, что их религия не имеет истории, потому что она не привязана к определенной культуре. Хотя суфизм плодотворно развивался в рамках ислама, суфийская традиция неизменно настаивала на том, что суфизм существует с доисламских времен. Суфии говорят, что всякая религия – это эволюция, иначе она бы не выжила. Кроме того, они утверждают, что всякая религия до определенной степени способна к развитию. В историческом прошлом суфии действовали во всех общепризнанных религиях: в христианстве, иудаизме, исламе, веданте, буддизме и так далее. Суфии в религии, но не «от религии».

РАНО ВСТАВАТЬ

– Насреддин, сын мой, по утрам вставай рано.

– Почему, отец?

– Это хорошая привычка. Однажды я поднялся на рассвете, пошел прогуляться по дороге и нашел мешок золота.

– Откуда ты знаешь, что его не потеряли предыдущей ночью?

– Не в этом дело. Во всяком случае, его там не было за ночь до того. Я заметил.

– Тогда не всякому везет, кто рано встает. Человек, потерявший золото, наверное, встал еще раньше, чем ты.

ХОЛЛ: Какой позиции придерживаются суфии в отношении мистики и экстатического опыта?

ШАХ: Суфии необычайно осторожны на этот счет. Они не допускают человека до занятий духовными упражнениями, если только не убедились, что он вынесет подобную практику без вреда для себя и оценит ее, не помутившись в уме. Духовные упражнения разрешаются только в определенное время, в определенном месте и с определенными людьми. Когда технические приемы экстаза вырваны из контекста, они в лучшем случае превращаются в балаган, а в худшем – сводят с ума.

ХОЛЛ: То есть экстатический опыт занимает определенное место, но только в определенный момент, на определенной стадии развития?

ШАХ: Да, и с определенной подготовкой. Экстатический опыт, конечно, не является необходимостью. Это просто способ помочь человеку осознать его потенциал.

ХОЛЛ: Многие великие суфийские учителя смотрят на экстатический опыт лишь как на остановку в пути.

ШАХ: О, да. Экстатический опыт – конечно, низшая форма развитого познания. Западные авторы жизнеописаний святых очень усложнили дело, принимая за аксиому, что Жанна Д’Арк или Тереза Авильская, имевшие подобные переживания, достигли Бога. Уверен, что это просто недоразумение, возникшее в результате неправильного поиска и потери существенной информации.

ХОЛЛ: Похоже, что сверхчувственное восприятие суфии также принимают как само собой разумеющийся и не очень интересный феномен.

ШАХ: Совсем не интересный. Это не более чем побочный продукт. Давайте я приведу банальную аналогию. Если бы я тренировался, чтобы стать бегуном, и каждый день выходил на пробежку, я бы бегал все быстрее и быстрее и становился способным пробегать все более длинные дистанции и меньше уставать. И вот, я также обнаруживаю, что у меня стал более свежий цвет лица, укрепилась сердечно-сосудистая система и улучшилось пищеварение. Эти вещи меня не интересуют; они лишь побочный продукт моих занятий бегом. У меня другая цель. Когда люди, с которыми я общаюсь, слишком поглощены феноменами сверхчувственного восприятия, я всегда настаиваю, чтобы они прекратили это занятие, потому что их цель – в другом.