Текст книги "Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы"

Вечером мы прибыли в деревню Забуре, и на следующее утро, готовясь к отъезду, с огромным удивлением и огромной радостью я увидел двадцать две пироги оканда, которые под командованием Балле везли лучшую часть наших товаров.

Признаюсь, их появление сразу же поставило меня на ноги.

Доктор Балле сказал мне, что я просто ослаб от лишений и что у меня легкая пневмония, с которой можно продолжать путешествие, что я и сделал, отправившись с ним в обратный путь. Мы поднялись вверх по Огове и неделю спустя[879]879
  24 августа. См.: Путеш. Гл. XII.


[Закрыть] остановились у деревне Нгеме[880]880
  Дано по итальянскому оригиналу: Spedizione al fiume Ogové… P. 224.


[Закрыть].

Основная часть груза была уже перевезена; квартирмейстер Амон оставался в Лопе с товарами, предназначенными для оплаты адума или оканда, когда те будут подниматься по реке во второй раз.

Несколько дней спустя после нашего прибытия в деревню Нгеме я послал Марша на разведку, чтобы обследовать реку за водопадами Думе; он дошел почти до территории аззана[881]881
  Анджани. См. сн. 370 к «Путешествиям».


[Закрыть].

27 сентября[882]882
  В «Путешествиях» (Гл. XIII) эта поездка датируется 27 октября – 2 ноября.


[Закрыть] оканда пришли сообщить мне, что собираются спуститься по Огове, но боятся нападения павинов теперь, когда с ними нет ни одного белого человека. Я согласился сопровождать их – у меня была цель составить карту Огове.

К пирогам оканда присоединились десять пирог адума; таким образом, со мной плыли тридцать четыре большие пироги, в каждой из которых могло поместиться более тридцати человек. Оканда купили сто восемьдесят два раба; среди них были старики, убеленные сединой, и трехлетние дети без матерей. Я заставил снять с них деревянные колодки (та же китайская канга), которые сковывали им руки; впрочем, это было единственное, что я мог сделать для них в подобной ситуации.

30 сентября вечером мы остановились рядом с устьем реки Ивиндо на том самом острове, где произошло нападение на маркиза де Компьеня и Альфреда Марша.

Мы уехали оттуда утром[883]883
  На следующий день.


[Закрыть]; один из вождей оканда, чья пирога опрокинулась, утонул. Благодаря мне шесть человек с этой пироги были спасены, правда моя лодка была слишком маленькой, поэтому пришлось сначала взять на борт одних, а затем, высадив их, вернуться за оставшимися, что было довольно сложно.

2 октября мы прибыли в Лопе; оканда уезжали к иненга, чтобы сообщить тем об удачном исходе плавания; я послал вместе с ними Амона. Он должен был взять в фактории Ламбарене три больших ящика, присланных из Европы; там было продовольствие, в котором мы уже испытывали нужду. Требовалось немного пополнить наши запасы, тем более, что мы пока еще располагали транспортными средствами для поддержания связи с факториями, которой, по-видимому, мы вскоре лишимся.

Я уже отправил через Балле письмо <министру военно-морско го флота> с просьбой, если представится возможность, перечислить мое жалование в казначейство Габона. Я жду от него ответа; мне кажется, это будет довольно сложно.

Я тебя прошу послать через министерство в Габон на мое имя некоторую сумму в франках, чтобы оплатить то, что Амон возьмет в фактории, тем более что расходы Балле в Габоне превысили на семьсот – девятьсот франков сумму, которую я просил у тебя, когда был в Лопе, и ту, которую имел тогда на счету.

Сейчас мне необходимо иметь на габонском счету немного денег, чтобы платить людям, которые за один талон на получение товаров в фактории соглашаются относить мои письма. Я думаю, что теперь такая возможность будет предоставляться довольно редко. Что до настоящего письма, то Реноке доставит его примерно через два месяца, и оно, вероятно, будет последним.

Итак, дорогая мама, настало время сказать тебе: «Отсутствие новостей – хорошая новость». Чем дальше я буду продвигаться в глубь страны, тем труднее мне будет отсылать тебе письма.

В данный момент у нас не так много продуктов, мы питаемся засоленным мясом дикого кабана и стараемся раздобыть хоть какое-нибудь продовольствие. Причина его отсутствия в том, что оканда, отправившись в плавание, не смогли засеять плантации. Я очень боюсь, как бы то же самое не случилось с адума в начале следующего года; они много времени потратили на торговые дела с оканда и работали на земле столь же мало, как и те.

Трудности, с которыми я столкнусь, – отсутствие переводчика для общения с племенами, живущими дальше адума, и нехватка гребцов для пирог, что поставит меня в полную зависимость от этих народов.

Я получил через Балле все ваши письма.

Прощайте!

Думе, Ребаньи[884]884
  В данном случае под «Ребаньи» де Бразза имеет в виду всю Верхнюю Огове, хотя туземцы обозначали этим термином лишь Огове от истоков до впадения в нее Пассы (см. также: Путеш. Гл. XIX – ХХ; Отч.-1. Гл. III).


[Закрыть], адума, 20 апреля 1877 г.[885]885
  Письмо брату. Итальянский оригинал см.: Lettere del conte Pietro Brazzà al fratello Antonio // Bollettino della società geografica italiana. T. 14. 1877. P. 419–425.


[Закрыть]

Мой дорогой Антонио!

Я уехал в Африку 20 августа 1875 г.[886]886
  10 августа (Путеш. Гл. I).


[Закрыть], вот уже двадцать месяцев, как я покинул Европу. Мне представляется последняя возможность отправить тебе мои записи. Вскоре путь вниз по Огове будет закрыт оссьеба.

Я пользуюсь этой возможностью, чтобы точно описать тебе мое нынешнее положение. Я расскажу тебе все, о чем думаю, на что надеюсь и чего опасаюсь в будущем.

31 марта 1877 г. я во второй раз прибыл к Думе вместе с оканда, оставив часть товаров в Лопе. Здесь мы снова, впервые после 24 апреля 1876 г.[887]887
  В этот день Балле уезжал из Лопе в Ламбарене (Путеш. Гл. Х).


[Закрыть], собрались все вместе и решили устроить тут нашу штаб-квартиру.

Когда в прошлом году я в первый раз оказался у Думе – это было 20 июня 1876 г.[888]888
  29 июня (Путеш. Гл. XI; Пис. VII).


[Закрыть], – весь мой багаж состоял из солдатского ранца, и со мной был только Дени, павин-переводчик. Признаюсь, мне потребовались огромное терпение и немалое время, чтобы добраться сюда и разбить лагерь.

Но теперь у нас здесь склады, полные продуктов, а плантации дают урожай черной редьки, туземной фасоли, сахарного тростника, табака, шпината и др.

Позволь мне одно отступление. Если вдруг тебе придет фантазия поесть шпинат, который довольно часто появлялся на нашем столе, ты можешь доставить себе это удовольствие: сорви его широкие листья (он растет у фонтана в нашем саду в Риме) и свари их в бараньем жире с перцем и солью; это необыкновенно вкусно (разумеется, для людей, живущих в двух тысячах миль от Европы).

Думе является самой восточной точкой страны адума. Когда в прошлом году я оказался там, реку перегораживала обнажившаяся при спаде воды гигантская ступень высотой в полтора метра и длиной примерно в четыреста метров. Вода, переливавшаяся через нее, образовывала небольшой каскад. Его высота была слишком мала, чтобы назвать его водопадом, но, так как это и не порог, я дал ему имя «катаракт»[889]889
  Катаракт – водопад большой ширины при малой высоте падения.


[Закрыть]. Теперь вода поднялась, катаракта больше нет, и поэтому сейчас нет оснований называть его так.

Наша деревня находится на левом берегу Огове на высоте шести – восьми метров от среднего уровня воды; она открыта всем ветрам и окружена банановыми деревьями и садами. Расположена она неплохо, к тому же у нас есть преимущество – мы можем не опасаться ночных краж благодаря цепочке, подаренной вождю, одному из самых влиятельных в радиусе двадцати километ ров. Нашего спасителя от воров зовут Тигром.

Словом, Думе – самая удобная стоянка с точки зрения планов дальнейшего проникновения в глубь страны. Огове выше по течению свободна от порогов до земель аззана или бакани[890]890
  Баканике.


[Закрыть] в пяти или шести днях пути от Думе; отсюда, что весьма вероятно, мы продолжим наш поход до водопада, который туземцы называют «Пубара», или «Пубиле». Водопад находится, по их словам, в пятнадцати или двадцати днях пути от Думе, как раз между страной батеке, или атеке, и страной авумбо, обитающих на берегах Огове, или Ребаньи, и ее левого притока Либумби.

Батеке, или атеке, – объект суеверных страхов негров. Они говорят, что у этого народа есть ножи с огромными лезвиями. Стоит им нанести только один удар по хижине, как сгорает вся деревня! Но рассказывают и более страшные вещи. Другой народ, умбете, живущий на правом берегу и на достаточно большом расстоянии от реки, может, воспламенившись, подняться в небо и оттуда сыпаться на землю огненным дождем.

Названия всех этих племен можно найти на старых португальских картах, составленных в XVII в. на основании свидетельств самих туземцев, правда, указанные расстояния и координаты не соответствуют реальному местоположению. Так, река Либумби (на португальских картах) оказывается правым притоком Конго, хотя я уверен, что она впадает в Огове с левой стороны.

Что касается батеке, умбете, обамба, авумбо и шаке – все они указаны на португальской карте, составленной по данным миссионеров. Те могли получить их от негров из миссии Конкобелла[891]891
  Конкобелла – существовавший в XVII в. пост португальских миссионеров, располагавшийся на правом берегу Конго недалеко от места впадения в нее реки Ква (приблизительно в 535 км от устья Конго) в стране Конкобелла, населенной, по свидетельствам европейских путешественников, жестокими и кровожадными варварами. Описание Конкобеллы см.: Voyage de Jean-Antoine Cavazzi de Montecuccolo, capucin missionaire, 1654–1670 // Histoire générale des voyages, ou Nouvelle collection des relations de voyages par mer et par terre. T. 13. Paris, 1828. P. 164. В целом об экспедициях португальских миссионеров в этот регион и составленных ими картах см.: Petermann A., Hassenstein B. Die geographische Kenntnis von Congo und Angola 1862 // Petermanns Geographische Mittheilungen. Bd. 8. 1862. S. 441.


[Закрыть], расположенной примерно в двухстах пятидесяти милях[892]892
  463 км.


[Закрыть] на зюйд-зюйд-ост от того пункта[893]893
  Пороги Думба-Майела (Путеш. Гл. XIII).


[Закрыть], до которого добрались Марш, а затем и доктор Балле в то время, когда я болел.

Я хотел бы перенести нашу штаб-квартиру поближе к водопаду Пубара. Это место, известное мне только со слов негров, имеет то преимущество, что здесь я найду возможность установить связи с батеке, живущими по ту сторону Пубары. И поскольку адума пятнадцать или двадцать лет назад уже бывали у Пубары по торговым делам, я надеюсь уговорить их проводить меня к батеке. Племена, обитающие выше Думе, не умеют управлять пирогами; впрочем, у них и нет таких больших лодок, на которых мы поднимались сюда по Огове. Все эти народы буша возвели поселения на берегах Огове несколько позже их черных собратьев, что и объясняет незначительное число пирог, как больших, так и малых, а также недостаток гребцов, способных плавать на них. До сих пор эту работу выполняли у меня адума.

Было время, когда оссьеба не препятствовали контактам между адума и оканда. Адума доставали рабов в стране, простиравшейся от Думе до водопадов Пубары, дальше которой они никогда не ходили; они платили за невольников товарами, которые оканда привозили с побережья.

Когда товаров стало не хватать, а путь был перерезан, адума еще продолжали плавать в сторону Пубары. Какое-то время, чтобы иметь людей на продажу, они захватывали обманным путем или силой своих бывших друзей, обрекая их на неволю. Но затем, боясь репрессий, адума отказались от прежнего маршрута; теперь они ограничиваются расстоянием не более трех или четырех дней пути от Думе.

Недостаток «живого» товара не поднял на него цены, и тогда адума посчитали выгодным распространить эту систему на свои семьи. Отец стал продавать сына, брат – брата, а сын – мать. Не думай, что я преувеличиваю. Из тринадцати рабов, купленных мною, трое были проданы отцом, трое – старшим братом, двое – младшим братом и дядей. Я приобрел этих несчастных уже у оканда и галуа, то есть они попали ко мне через вторые или третьи руки.

По причинам, о которых я тебе только что сообщил, адума, за малым исключением, не выражают желания подняться со мной к Пубаре, тем более что теперь батеке могут купить по более низкой цене европейские товары, привозимые с Конго. Ну это и народ, скажу я тебе, дорогой Антонио! Самый дурной из известных мне. Среди тех, кого я встречал, он занимает самую низкую ступень на социальной лестнице. У него нет ни малейшего представления о чем-то, что хоть немного связано с духовным. Для этих людей существует только грубая материя. У них нет ни принципов, ни традиций. Очень часто сын затрудняется сказать, где родился его отец, а если у него спросить, кем были адума семьдесят или сто лет тому назад, он не сумеет ответить. У этих дикарей не существует никакой поэзии, даже самой примитивной. Когда они плывут на пироге, они поют и отбивают ритм, только чтобы слаженно опускать весла. Когда они что-то поют под звуки тамтама, их слова бессмысленны и ничего не обозначают. Они трусливы, испорчены и несговорчивы. Вот бесценная жемчужина, которую я обнаружил в июне 1876 г. и которую имею честь представить цивилизованному миру. Вот к какому народу мне приходится обращаться, чтобы добраться до Пубары.

Заключение: моя единственная дорога – река, мое единственное транспортное средство – пирога, мои единственные гребцы – адума. Признаюсь, я боюсь потерпеть фиаско.

Среди различных вождей двое – Мата и Ньего – пользуются самым большим влиянием. Под их защитой путь по реке выше Думе безопасен, и как раз Мата единственный, кто может собрать людей из нескольких деревень, чтобы повести пироги. Однако сначала наши отношения были далеко не дружеские. Хищный, двуличный, жадный, Мата принимал меня за дойную корову. Сперва он убеждал меня, что его люди не знают реки. Мне пришлось доказывать ему обратное, и в конце концов он пообещал, что соберет всех своих адума и они отвезут к водопаду Пубара и меня, и наши товары. Со своей стороны я сделал ему небольшой подарок и пообещал более дорогой, когда нас доставят туда. Сейчас Мата занят сбором людей, но удастся ли ему это? Я почти уверен, что нет. Если я и получу гребцов, то только благодаря щедрым посулам, которыми всегда подкупал различных вождей.

Чтобы переправить к Пубаре все товары, потребуется несколько рейсов.

Серьезное препятствие, которого я сначала надеялся избежать, но которое теперь, увы, неминуемо, – оспа. Эта ужасная болезнь обрушилась со страшной силой на все соседние деревни; как и холера, она протекает здесь намного тяжелее, чем в Европе. Когда я думаю, что со дня на день могу потерять половину моих людей, меня охватывает дрожь. Невозможно изолировать их, если только не оставлять одних умирать с голоду; мне приходится ограничиваться обычными гигиеническими предосторожностями. От нервного возбуждения я не могу оставаться в постели более шести или семи часов, поэтому снова вернулся к привычке гулять по ночам.

В соседней деревне, где проживает двадцать пять человек, вчера умерли двое и заболели восемь.

Бедствие также свирепствует немного ниже по течению и среди оканда. Оканда из Ашуки, обезумевшие от страха, убежали к себе домой, даже не дождавшись рабов, за которых они заплатили. Оканда из Лопе остались, хотя оспа уже собрала среди них свои первые жертвы. Если они уедут, то порвется последняя нить, связывающая меня с Европой. То, что болезнь следовала как раз по пути, по которому я шел, породила в головах туземцев, всегда готовых поверить в самое необычное, мысль, что причиной напасти был я. Они все убеждены в этом и спрашивают меня, каким образом я смог избежать смерти.

Один адума в разговоре со мной доказывал, что он прекрасно знает, как все случилось: «Когда мы спустились с тобой в страну оканда за твоими товарами, болезни еще не было; когда мы взяли товары, ты сказал: “Оканда и адума, наступило время отъезда, мы отправляемся в путь в новолуние”. И адума собрались на отмели Пассангои, чтобы отплыть. Ты тогда пришел на отмель и спросил: “Где оканда и остальные адума?” Мы тебе сказали: “Они придут завтра”. Болезни еще не было. Ты ждал три или четыре дня, но оканда не приходили. Ты страшно разгневался и, когда оканда наконец явились, послал болезнь по воздуху, чтобы она распространилась на всех людей».

Есть еще одна версия, которую мне по секрету сообщил один из моих рабов; от него я узнал, как один из вождей оканда объяснял происходящее: «Белый вождь злой, и он носит с собой ящик, полный болезней. Когда он приходит в какую-нибудь деревню, он открывает ящик, и оттуда выходят болезни, от которых умирают все ее жители».

Ты видишь, твой брат превратился в античную Пандору[894]894
  Пандора – в греческой мифологии женщина, созданная Афиной и Гефестом по приказу Зевса, чтобы отомстить людям за огонь, похищенный для них Прометеем. Став женой Эпитемея, брата Прометея, открыла, несмотря на запрет, ящик, наполненный болезнями и бедствиями, которые распространились по всему миру.


[Закрыть]; эта дурная слава, которая распространилась очень быстро и намного дальше, чем можно себе представить, наверняка станет преградой на моем пути.

Доктор Балле постоянно на ногах, он ухаживает за больными и прописывает лечение. До сегодняшнего дня никто не мог быть гарантирован от смерти, но доктор Балле надеется, что можно спасти нескольких человек. Если это случится, то туземцы будут считать его божеством, и божеством очень ценным, которого они не отпустят так просто.

Другая трудность, с которой я вскоре столкнусь, прибыв к Пубаре, – это отсутствие переводчика. Наши переводчики умеют более или менее хорошо говорить на мпонгве, бакале, фанмаке, бачи и оканда, и этого в данный момент достаточно. Но в дальнейшем я не знаю, что делать, поскольку почти все рабы, которых я купил с этой целью, разбежались.

Моя жизнь вне опасности и кажется, что в настоящее время я не займу места в славной фаланге «мучеников, которыми славится наука и которые усеяли своими телами дорогу, проложенную ими ради цивилизации и прогресса».

Ничто не сравнится с изумлением туземцев, когда канонерка «Марабу», бросившая якорь у деревни Реноке, куда она доставила нас в ноябре 1875 г., уходя в Либревиль, приветствовала меня пушечным залпом. Тогда мы были обеспечены всем, в нашем распоряжении имелось примерно четыреста ящиков, тюков, узлов различных размеров. Представь себе, что они приняли меня за какого-то крупного вождя французов, и когда я их разубеждал, они спрашивали с огромным удивлением: «Кто же тогда тот великий набоб[895]895
  Набоб (набаб) – первоначально наместник провинции в средневековой Индии; в империи Великих Моголов – знатный титул; в колониальную эпоху – человек, разбогатевший в индийских колониях Великобритании; позже полупрезрительное обозначение обладателя огромного богатства.


[Закрыть], у которого товаров столько, что они не могут поместиться в деревне и который привозит их не ради торговли?» Они, конечно, хотели бы отнять все у меня под предлогом выкупа или дани, но их останавливали мои очень острые «зубы» в лице тринадцати сенегальцев, вооруженных карабинами системы Гра.

1 января 1876 г. в фактории напротив Ламбарене состоялся большой праздник, и я запомнил эту дату, потому что ел там хлеб единственный раз за весь 1876 г. До сих пор я чувствовал себя в целом хорошо, и если и мог пожаловаться, то только на несколько приступов лихорадки. Чаще всего она трепала меня в Лопе, когда я уходил на много дней в длительные походы и был вынужден жить на подножном корму (стоит только вспомнить, к примеру, тяжелейшую экспедицию в страну оссьеба). Время от времени я возвращался на четыре или пять дней в штаб-квартиру в Лопе, и тогда мне казалось, что я словно в Эдеме[896]896
  Эдем (аккад. – шумер. «пустыня, степь») – в Ветхом Завете изобильный плодами и водой сад, созданный Богом для человека после Сотворения мира (Быт. 2:8–15); обозначение рая.


[Закрыть]: здесь было всего в изобилии – козлятины, баранины, сахара, кофе и прочих продуктов, и я восстанавливал свои силы, отнятые лихорадкой и утомительными путешествиями по земле с нездоровым климатом, где нещадно палило солнце, а воздух был перенасыщен влагой. Тогда я был здоровым, и у меня был такой аппетит, что я легко переваривал трудно усвояемый местный хлеб из маниоки и бананов.

Когда 24 мая с карабином на плече и в сопровождении трех человек я отправился из Лопе через страну оссьеба к адума, лихорадка вернулась ко мне; продовольствия не хватало, и я был счастлив, если находил яйцо или несколько бананов – единственные продукты, составлявшие мое меню. Мне случалось питаться в течение пяти или шести дней одними бананами, которые я не мог переваривать. Уже тогда я начинал испытывать большую слабость, а 10 августа заболел неизвестной мне болезнью.

К счастью, 17 августа, в то время как я спускался вниз по Огове, надеясь добраться живым до Лопе, я, как ты знаешь, встретил Балле, который поднимался по реке на пирогах. Он меня сразу же устроил в деревне Нгеме, чтобы лечить мои легкие. Когда я в первый раз вышел из хижины, где мне дали приют, то походил на скелет. Я сказал «вышел», но это не так, меня вынесли: в течение десяти дней два человека поднимали меня с бамбуковой постели, держа один за голову, другой за ноги, выносили на воздух и укладывали в тени перед хижиной. Ты видишь, что я откровенно рассказываю об испытаниях, через которые прошел.

Я поправился довольно быстро, избегнув таким образом чести войти в ту славную фалангу, о которой только что тебе говорил. Вообще, я считаю, что лучшее лекарство в походе – это поддержка близких. Как бы я хотел увидеть и обнять вас и всех тех, о ком помню всегда!

С каждым днем я чувствовал, что силы постепенно возвращаются ко мне. Но в Лопе, куда я приехал, чтобы помочь квартирмейстеру Амону подняться по реке, у меня снова началась лихорадка. Я не мог взять в рот ни маниоки, ни бананов. Меня мучил голод, но я ел очень мало: полцыпленка, и все. Мой желудок отказывался принимать что-либо еще.

Для меня стало настоящим праздником, когда после удачной охоты я имел счастье несколько дней питаться бифштексом по-английски. Но, слишком слабый для серьезной охоты, я был осторожен, несмотря на голод. Я решил не переутомлять себя и довольствоваться случайным везением. Ты знаешь, стоит мне заговорить об охоте, меня трудно остановить. За время пребывания в Лопе мы убили двадцать четыре диких быка, и больше половины из них <убил> я. Они сдавались не сразу, я видел, как один уносился прочь с восьмью или десятью пулями в теле, выпущенными квартирмейстером Амоном. Я видел и другого, в которого мои лапто всадили двенадцать пуль из ружей системы Гра; он упал, потом поднялся одним рывком и бросился на нападавших с такой силой, что пришлось прикончить его ударом ножа в горло. В другой раз я сделал удачный дуплет или, точнее, сразу два прицельных выстрела из карабина Гра. Однажды, помнится, возвращаясь от павинов, где мне надо было освободить из плена двух оканда, я заметил впереди себя на расстоянии ста пятидесяти – двухсот метров стадо диких быков. Но что меня больше всего привлекло, так это два теленка в хвосте стада – у них такое нежное мясо. Я мгновенно опустился на колено и дал два залпа. Стадо было уже далеко, но два теленка лежали на земле с перебитым позвоночником. Сердце и позвоночник – единственные места, куда надо целиться, чтобы зря не тратить пуль. Это трудно, но, как ты знаешь, я считаю себя неплохим охотником.

То идя на поправку, то страдая от новых приступов, я все-таки выздоровел. Ко мне возвращается аппетит; я пользуюсь этим и съедаю в день по два с половиной батона хлеба. Он, конечно, не имеет желаемого качества, но все равно мы находим его вкусным и лучшим, чем тот, который ели во Франции; это настоящий хлеб, испеченный из настоящей пшеничной муки. Амон привез ее в стокилограммовой бочке. К счастью, просочившаяся в нее вода образовала мучную корку, которая спасла половину ее содержимого.

И вот теперь я – собственник шестидесяти – семидесяти килограммов прекрасной муки, из которой мы печем хлеб; сахар и кофе тоже появляются на нашем столе, а иногда – правда, редко – на почетном месте возвышается бутылка вина. Мы выпиваем каждый день немного водки, но я принимаю ее как сердечное <средство>, так как не имею привычки к алкоголю. Когда я устаю в пути, один глоток для меня достаточен, чтобы восстановить силы. Мы отложили на крайний случай немного муки и печенья. Сейчас все наши усилия направлены на то, чтобы вылечиться и окрепнуть перед ожидающими нас в будущем испытаниями.

Достигнем ли мы Пубары? Сможем ли мы перейти этот рубеж и продвинуться еще дальше? Кто знает? Я полон страхов. Но если вдруг я останусь без спутников и без материальных средств, необходимых для продолжительного похода, я все равно сделаю последнее усилие и в сопровождении двух или трех преданных мне людей и с одним рюкзаком за спиной направлюсь на восток по суше. Мои товары, конечно, быстро иссякнут, но я надеюсь, что смогу продержаться три или шесть месяцев и продвинуться на триста миль[897]897
  555 км.


[Закрыть] от места нашей последней штаб-квартиры.

Не думаю, что смогу сделать больше с моим европейским здоровьем. Я знаю очень хорошо, что, когда вернусь в начальный пункт, где оставил товары, мое состояние будет самым плачевным, и тогда мне придется возвращаться в Европу. Доплыть до Габона нетрудно. Радость оказаться среди моих родных и друзей быстро поставит меня на ноги.

Я не описываю тебе все неприятности, связанные с руководством экспедицией; они не так существенны, однако дел много, и ответственность немалая.

Девиз-талисман, которым я всегда пользовался: Быть более требовательным к себе, чем к другим, – действует безошибочно.

Я надеялся, что Амон привезет из Габона мои астрономические эфемериды[898]898
  Эфемериды – ежегодники с таблицами заранее вычисленных положений небесных светил на определенные дни каждого года и таблицами дат астрономических явлений (затмений, колебаний блеска переменных звезд и т. д.). В эпоху Пьера де Бразза наиболее авторитетными эфемеридами считались «Берлинский астрономический ежегодник», «Британский навигационный альманах и астрономические эфемериды» и «Сведения о времени и движении небесных светил».


[Закрыть] на 1877 г., но нерегулярность движения паровых судов стала причиной того, что я остался без долгожданных ящиков и этой книги, без которой невозможно точно определять координаты. Дело в том, что с конца 1876 г. из-за плохого состояния атмосферы я не провел ни одного астрономического наблюдения, однако это не моя вина; трудно сосчитать, сколько ночей я потерял, пытаясь увидеть звездное затмение или затмение спутников Юпитера, но так и не дождался безоблачного неба в часы, когда они происходят.

Я хотел бы писать каждому из моих братьев так же часто, как думаю о них, но мне не хватает времени. Целую каждого из моих домашних. Передай привет моим римским друзьям. В моем поцелуе содержится все, что желает тебе мое сердце.

Твой любящий брат Пьетро.