Текст книги "Чёрный молот. Красный серп. Книга 2"

– Лёва, ты всё запомнил? А время? Всё иди, только сделай это не бегом, а как бы невзначай.

Лёвчик вышел из штаба и не спеша пошёл к столовой. Он помнил наказ политрука тянуть время. Лёвчик получил порцию и присел на лавочку под кустом и стал неторопливо есть. Тихон тоже встал в очередь обедающих, настойчиво посматривая на Лёвчика. Когда он получил свою порцию, то мест рядом с Лёвчиком уже не было, и ему пришлось присесть на соседней лавке. Лёвчик закончил есть, отнёс посуду и пошёл курить. Он уже заканчивал папиросу, как появился Тихон. От злости у него по лицу ходили желваки. Он еле сдерживал себя. Достав свою самокрутку, он наклонился к Лёвчику, чтобы прикурить.

– Ты долго мне яйца крутить будешь? Чего бегаешь?

– А ты ждал, что я напрямую к тебе с докладом прилечу?

– Узнал чего?

– Немного узнал.

– Говори.

– Документы мои готовы?

– У друга твоего документы.

– Я без документов ничего тебе говорить не буду.

– Да я тебя, гадёныш, прямо здесь придушу!

– И сам ноги не унесёшь.

– Я принесу тебе документы, мамой клянусь!

– Извини, не знаком с твоей мамой.

– Ну время же уходит. Если они успеют что взорвать, то всем хана. Мы уже вернуться не сможем, тогда и тебя прихватим на тот свет, нам терять уже будет нечего.

– Ладно, я тебе одно место скажу, а второе – когда вернёшься с документами.

– Говори.

– Мост у Желудёвки знаешь? Два километра не доезжая моста, сегодня ночью.

– Точно не доезжая?

– Точно. Мост слишком хорошо охраняют.

– А второе место?

– Я всё сказал. Иди за документами.

Лёвчик развернулся и пошёл прочь от курилки. Он специально находился при людях, отсекая всякую возможность вступить с ним в контакт. Тихон покрутился около курилки и исчез. Объявился он минут через сорок. Снова покрутился, выбрал время и шепнул Лёвчику, что его документы по дороге сюда. Через час будут, он пойдёт за ними, но ему их отдадут только в обмен на указание второго места предполагаемого уничтожения эшелона. Лёвчик упёрся и заявил, что без документов ничего не скажет, т. к. никому не верит. Через час Тихон опять исчез. Когда он появился, то выглядел так, словно долго бежал. Он поманил Лёвчика, протянул ему самокрутку, чтоб прикурить, и сунул ему плотный бумажный пакет. Лёвчик отошёл до ветру. Потихоньку открыл конверт. Три аусвайса на разные фамилии и маленькая резинка с печатью. Оставалось только вклеить фото и поставить печать резинкой. Тихон ждал, покуривая самокрутку. Лёвчик вернулся и выразил удовлетворение документами.

– Второе место около Ржаного хутора, там, где поезд идет через лес. Точное место не знаю.

– Да там же леса километров на пять или шесть.

– Это всё, что знаю.

Лёвчик отошёл от Тихона, показывая, что беседа закончена. На этот раз Тихон никуда не исчезал, Олег тоже был на месте. Значит, был кто-то ещё, кто мог предупредить Василь Денисыча. Вскоре выяснилось, что исчез один из освобождённых военнопленных. Шум поднимать не стали, кому надо, уже были предупреждены. Появился с поручением один из дозорных, колонна из нескольких военных грузовиков появилась в поле зрения. Всё стало ясно, немцы планируют уничтожить отряд и разбить группы подрывников. Внезапно лагерь пришёл в движение. Олег и Тихон более были не нужны, вряд ли они могли знать точный замысел немцев. Их просто обезвредили обычным партизанским способом. Тела бросили у ямы с нечистотами. Отряд снимался с места и срочно уходил. В сторону прибывающих грузовиков отправилась боевая группа прикрытия. Остальные уходили в другую сторону. Вскоре послышались приближающиеся с воздуха звуки, и на расположение лагеря посыпались авиабомбы. Растянувшиеся цепью немецкие солдаты с овчарками приступили к прочёсыванию леса. Группа прикрытия вступила в бой, уводя противника за собой.

Часть отряда, вышедшая раньше из лагеря, атаковала станцию и угнала состав с людьми. В лесной зоне железной дороги состав остановили. Тех, кому было где прятаться отпустили, остальных повели в лес. Состав заминировали, кроме угоняемых людей, были несколько вагонов с вещами, оставшимися после депортаций и уничтожения. Состав взорвали через полтора часа, когда люди были уже далеко, и звуки взрыва не могли помочь их обнаружению.

Лёвчик с частью отряда входил в абсолютно незнакомое место. Здесь был готов большой лагерь. Запланировав операцию, частью которой был и Лёвчик, командование отряда, координируемое Большой Землёй, вышло на второй партизанский отряд. Вместе расширили его лагерь, т. к. было понятно, что отряд, в котором находился Лёвчик, уже намечен к уничтожению. Лёвчик был удивлён, но ему объяснили, что на всякий случай всё было скрыто и от него, т. к. он мог быть схвачен и подвергнут пыткам. Понемногу возвращались бойцы из группы прикрытия. Операция стоила жизни десятку партизан. Немцы тоже потеряли несколько десятков убитыми и ранеными. Во время налёта на станцию партизаны успели повредить стрелки и семафоры. Сколько погибло там немцев, никто толком не смог сказать.

Лёвчик получил место в палатке и вышел покурить. Внезапно от группы освобождённых отделилась молодая женщина и бросилась к нему. Она схватила его в свои объятия и стала расцеловывать. Лёвчик даже не понял, в чём дело, и был уверен, что его с кем-то спутали. Но когда он разглядел, кто его обнимает, он обомлел. Перед ним была Галочка, та самая, на чьей свадьбе он гулял. Они отошли и присели рядом. Галочка попросила у него закурить. На его недоумённый взгляд объяснила, что после происшедшего с ней и её семьёй она начала курить. Они закурили, и Галочка начала рассказывать, что случилось с ней, с Фимой и с их ребёнком.

Приблизительно за неделю до начала войны, когда Фима тренировал группу школьников, они бежали кросс, он подвернул ногу так сильно, что от удара ещё и треснула кость. Ногу ему загипсовали. А когда началась война, уйти на фронт он не смог из-за травмы. Когда пришли немцы и стали собирать евреев для отправки в гетто, Галочка пошла вместе с мужем и ребёнком. У входа в гетто её украинская родня, желая спасти её и ребёнка, предъявила документы, подтверждающие её украинское происхождение. Пришёл какой-то офицер, которому объяснили суть проблемы. Он задумался и сказал, что к самой Галочке у него претензий нет, и она может быть свободна, а вот Фиму и их ребёнка он отпустить не может, поскольку Фима – чистокровный еврей, а их ребёнок – полукровка, следовательно, оба подлежат депортации. Тогда Галочка заявила, что она не оставит свою семью и хочет разделить их судьбу. Офицер пожал безразлично плечами и сказал, что он не возражает. А когда Галочка хотела переступить ворота гетто, то случилось то, чего не было никогда в их короткой семейной жизни. Фима поднял на неё руку. Коротким и чётким ударом он отправил её в нокаут, подхватил малыша и хромая исчез за воротами гетто. Когда Галочка пришла в себя и поняла, что случилось, то пробовала броситься к воротам, но Фима всё правильно рассчитал, после его удара она была не в состоянии не то что бежать, а даже самостоятельно идти. К тому же её родня вцепилась в неё и утащила домой, понимая, что больше никого спасти не удастся. Пару дней она провела в постели, Фима таки хорошо ей врезал, а потом постаралась узнать, что с её семьёй. Сначала ей сообщили, что все маленькие дети уничтожены, а потом она получила известие, что Фимы тоже больше нет. Так она стала вдовой. Галочка сильно изменилась за то время, когда Лёвчик видел её в последний раз. На молодом лице появились морщинки, исчезло радостное выражение, зубы начали желтеть от табака. Но всё равно, это была Галочка, и Лёвчик почувствовал, что у него появился хоть кто-то в этом мире. Они провели вместе много часов, рассказывая друг другу о том, что произошло с каждым из них с момента последней встречи. О семье Лёвчика Галочка, к сожалению, ничего не слышала. Но знала, что Вера, с которой жил Давид до войны, и её мать погибли, а Валюшку сумел спасти родной папа украинец. Где она сейчас, Галочка не знала, да Лёвчик и не интересовался, ведь Валюшка не была ему сестрой. Они с Галочкой остались в отряде, осколки одной семьи, самые родные друг другу на тот момент люди.

Лёвчик познакомил Галочку с Тоней, и девчонки подружились. Мужики пробовали было ухаживать за Галочкой, но она так отшила несколько человек, что на какое-то время её оставили в покое. Два объединённых в один отряда теперь были довольно серьёзной боевой единицей. Немцы откатывались назад, на Запад, и партизаны активизировали свои действия. Незадолго до прихода войск Красной армии немцы предприняли ещё одну крупную операцию по уничтожению партизан. Обе стороны отчаянно сражались. Женщины воевали наравне с мужчинами. В какой-то момент мина разорвалась как раз в том месте, где находились две подруги, Тоня и Галочка. Обе были ранены и, чтобы не попасть в плен, подорвали себя гранатой. Так Лёвчик осиротел в очередной раз, потеряв разом Галочку, ставшую для него отдушиной и родной душой, и Тоню, с которой его связывали приятные воспоминания. Он опять остался один на один с этим жестоким миром.

После прихода Красной армии начали зачищать город и сёла от бывших полицаев. Отряд Лёвчика задержал нескольких из них. К удивлению Лёвчика, среди задержанных был и Василь Денисыч. Полицаев приговорили к расстрелу. Лёвчик попросил, чтобы ему позволили лично расстрелять Василь Денисыча. Никто не возражал. Лёвчик стоял напротив него, ожидая команду на выстрел. Василь Денисыч казался спокойным, он уже смирился со своей участью. Только за несколько секунд до расстрела посмотрел Лёвчику в глаза и произнёс:

– Вот так вот, рыба моя. Нужно было не слушать Болотова, а кончать тебя вместе со всеми. А теперь вот ты меня благодаришь за то, что я тебя не пристрелил. Такая вот петрушка.

Василь Денисыч сплюнул, Лёвчик нажал на курок. Частично справедливость восторжествовала. Один из врагов был им уничтожен. Да, это произошло не в бою, гордиться было нечем, но Лёвчик чувствовал себя обязанным лично всадить в него пулю. За всю семью, за бабушку, маму, брата и за рыжего Фиму, его родителей и их с Галочкой малыша. Его счёт был ещё не закрыт, он часто вспоминал и ту, что стала его женой и родила ему сына, с которым ему так и не суждено было встретиться.

Лёвчик повернулся и пошёл от места расстрела, догоняя своих. Они проходили через центральную площадь. Там было непонятное скопление народа, все были возбуждены и старались протолкнуться к центру.

– Что здесь?

– Да эсэсовцев сейчас вешать будут.

– Это правильно.

И Лёвчик пошёл вперёд, сцена ещё одной казни его совсем не интересовала. Когда он прошёл площадь и поворачивал на соседнюю с ней улицу, то услышал одобрительный гул толпы. Как задёргались в петлях комендант Хольц и белокурый полубог Курт, он так и не увидел.

Часть шестнадцатая. Красная армия. Лёвчик в разведке

Разведгруппа остановилась на небольшой отдых на краю сожжённого села. Выбрали вторую хату с края, наименее пострадавшую из близлежащих. Двоих послали пройтись по улицам в разные стороны, чтобы проверить обстановку. Заходить в село было опасно. Но пронизывающий ветер в мелком подлеске, в котором группа укрывалась в последнее время, сделал своё дело, разведчикам во что бы то ни стало нужно было отогреться и передохнуть. Все были уже почти на грани физических возможностей. Здесь у хаты можно было немного перевести дух и попробовать отдохнуть и согреться. Хата была сожжена меньше чем на треть, но терпкий запах пожара неизменно присутствовал в воздухе. Поскольку отсутствовала полностью одна стена, для жизни постройка была совсем непригодна. Но никто здесь и не собирался жить. По крайней мере, сейчас. Посланные на разведку бойцы вернулись, сообщив, что никого не видно, село пустое. Ветер наполнял хату пронизывающим свистом, сгоняя верхний слой снежного покрова прямо на лица разведчиков, забивая глаза и обжигая кожу. Приходилось постоянно держать воротники бушлатов поднятыми. У пленного совсем обморозились лицо и руки. Он шёл молча почти всю дорогу и только незадолго до привала начал что-то бессвязно бормотать. Видно было, что фрицу скоро совсем капут. А в штабе ждали живого пленного. И сейчас как можно скорее нужно было привести его в относительный порядок, чтобы доставить его по месту назначения. Заглянув в одну из комнат, Приходько стянул с кровати рваную перину с обгорелыми краями, такие же обгорелые подушки, и бросил их к стенке, возле которой присели разведчики. Измученные бойцы попадали на них, усадив пленного на отдельную подушку. Те, кому не хватило места на перине и подушках, как могли позаботились о себе сами, подкладывая под себя любой возможный предмет. Сорванную с петель и обгоревшую до половины дверь воткнули в снег, на неё облокотили разбитый комод, образовав заслон от ветра. Пошарив на кухне, нашли на полу припорошенный, вмёрзший в снег чайник. Несколькими пинками его удалось высвободить из снежного плена. Немного постучав им по стенке, Приходько почти очистил его от грязного снега вперемежку с чёрными обгорелыми кусками древесины.

– Лёвчик, будь ласка, хлопчик, собери нам дровишек.

Лёвчик устал не меньше других, но командир назвал его, значит, он должен встать и выполнить. Лёвчик с трудом поднялся и начал осмотр комнат. В самой большой комнате, откуда притащили комод, в окнах не было ни одного целого стекла. В оконных рамах торчали чёрные, обгоревшие осколки. Он обратил внимание на что-то деревянное, торчащее в снегу. Потянув, выдернул из сугроба фотографию в лопнувшей рамке. На него спокойно смотрела супружеская пара. Мужчина в косоворотке и женщина с гладко расчёсанными волосами. В одной из спален стоял обгоревший шифоньер. Одна дверца ещё могла служить в качестве горючего материала, и Лёвчик потянул её на себя. Она не поддавалась, и ему пришлось приложить усилие, чтобы оторвать её. Дёрнув пару раз, Лёвчик отлетел вместе с ней и приземлился на кровать. Жалобно запели пружины, снег, лежавший на кровати, взлетел в воздух и осыпался на Лёвчика. Разбив дверцу, он отнёс её Приходько. Потом разбил рамку от фотографии, отбросил куски стекла, и рамка присоединилась к остальным щепкам. Фотография была разорвана и использована для розжига. Нашли мятое ведро, выбили из него мусор и снег и стали разводить огонь. Фотография плохо загоралась, плотная бумага отсырела от снега. Открыли планшет пленного. Единственная бумага, которую можно было использовать – письмо, из которого выпала фотография молодой женщины в окружении двух маленьких девочек. Пленный затравленно посмотрел на Приходько, разжигающего письмом огонь. И только когда тот поднёс к огню фотографию, жалобно произнёс:

– Найн.

Приходько поднял со снега обрывки фотографии из разбитой рамки и спросил по-немецки:

– А их – да? – обвёл рукой вокруг и добавил, – а дом кто разбомбил?

– Вы можете убить меня, я солдат, и вы вправе меня ненавидеть, но прошу вас, вы знаете, что мне как вашему пленному осталось жить совсем немного. Позвольте мне побыть с моей семьёй ещё чуть-чуть.

Вздохнув, Приходько протянул пленному фотографию. Но пленный был не в состоянии удержать её в руках, и фотография упала на снег. Пленный посмотрел на Приходько.

– Битте, герр.

Приходько наклонился за фотографией и, дунув на неё, согнал крупинки снега, после чего сунул её пленному за пазуху. Огонь потихоньку разгорался. В чайник набили снега почище и приспособили его над ведром. Лёвчик доломал пару сломанных стульев и обгорелую табуретку. Наконец и он присел отдохнуть.

Бойцы протягивали руки к ведру с огнём. Приятное тепло понемногу выводило пальцы рук из одервенелого состояния. Но следовало позаботиться и о пленном. Без него вся операция ничего не стоила. Правда, был планшет с какими-то документами, но в штабе дали ясный приказ – нужен живой пленный офицер в чине не ниже капитана. Доставить во чтобы то ни стало живым. И ещё Приходько получил какие-то инструкции, о которых не распространялся. Только раз он намекнул группе, что пленный намного ценней, чем вся разведгруппа, и что эта операция намного важней всех, что они проводили до сих пор. Приходько стащил с ног пленного коричневые кожаные сапоги со светлым войлочным верхом. Именно по этим сапогам они его и выбрали. Все остальные были обуты иначе, в обычные чёрные сапоги. Было ясно, что этот офицер в чине, соответствующем полковнику, прибыл сюда из другого места и, возможно, является представителем штаба с поручением или инспекцией. Сапоги пленного, добротно исполненные, всё же не были рассчитаны на столь длительное пребывание на холоде. Приходько перевернул сапоги подошвами кверху. Порядка трёх десятков шестиугольных массивных шипов были прикреплены к кожаной подошве. Вытащив из-под одного из бойцов обгорелую подушку, Приходько почти вплотную придвинул ноги пленного к горячему ведру, подложив её под них, тем самым исключив касание ногами снега. Пленного слегка знобило. Было ясно, что у него переохлаждение. Верх его сапог был выполнен идеально, но низ… Кожаные подошвы на морозе передают холод ноге. Может, они и хороши для более тёплых европейских зим, но русская зима – это совсем другое дело.

– У кого сорок третий размер? – спросил Приходько.

В группе оказалось четыре человека с сорок третьим размером, Лёвчик и Приходько также были в их числе. Приходько задумался. Тем временем вода в чайнике начала прогреваться, на поверхности плавали несколько древесных угольков. Один из бойцов, достав нож, выловил им угольки. По приказу Приходько поменяли наблюдателей. Уставшие дозорные попадали вблизи горячего ведра и потянули к нему руки. Вода понемногу закипала. Сполоснули кипятком пару найденных стаканов и чашку с отколотой ручкой и немного отбитым краем, налили в них кипятка и пустили по кругу. В чайник добавили снега. Делая по паре глотков обжигающей жидкости, бойцы передавали стаканы дальше. Кипяток в стаканах закончился моментально. Пока закипала вторая порция, достали галеты и шоколад. Банки с тушёнкой были использованы ещё на прошлых привалах. От тяжёлой ноши следовало избавляться в первую очередь.

Приходько протянул пленному галеты и шоколад. Руки ему давно развязали и помогли снять тонкие кожаные перчатки. Пленный всё время сидел, пытаясь массировать пальцы. С трудом удерживая замёрзшими руками еду, офицер старался потихоньку откусывать и разжёвывать шоколад. Через несколько минут поспел второй чайник, и пленному налили полстакана кипятка. Дали ему чуть остыть, чтобы не ошпарился, и сунули в руки, обернув стакан тряпицей. Галеты и шоколад лежали на складках шинели, руки, почувствовавшие тепло, невозможно было оторвать от стакана. Время от времени он делал пару глотков, смакуя спасительное тепло.

– Почистить оружие по двое.

Разбившись на пары, бойцы быстро чистили свои «шмайсеры». Группа не случайно использовала трофейное оружие. «Шмайсеры» были намного удобней в ближнем бою, в условиях стрельбы в окопах и в блиндажах, чем другое оружие. К тому же, при определённых обстоятельствах, группа, облачённая в белые маскхалаты и со «шмайсерами», вполне могла сбить с толку преследователей хотя бы на несколько драгоценных секунд, которые тоже могли предрешить исход боя.

Одна пара заканчивала чистить оружие, вторая быстро начинала. В таком порядке был определённый смысл. В случае непредвиденных обстоятельств основная группа готова была немедленно вступить в бой. После съеденных галет и шоколада, запитых голым кипятком, хотелось прикрыть глаза и больше никуда не идти. Часть бойцов задремала. Приходько тихо подозвал к себе одного из них. Вместе они сняли с пленного почти сползшие носки. Ноги под носками были основательно стёрты. Приходько достал бинты, и вместе с бойцом они аккуратно замотал ноги пленного. После чего боец, помогавший Приходько, снял валенки, аккуратно размотал портянки и также тщательно намотал их на ноги офицера. Ему помогли надеть валенки и заставили немного пройтись и попрыгать. Видно было, что сейчас немцу намного легче. Боец надел носки и сапоги пленного. Теперь он будет следами от его шипованных сапог показывать преследователям маршрут похищенного офицера. С этого момента группа делилась. Если есть погоня, и она многочисленна, то будут преследовать обе группы. Если же после более чем двадцати часов преследования остался небольшой отряд, то, возможно, даже скорее всего, он пойдёт в ту сторону, в какую будут указывать следы шипованных сапог. Для этого следовало соблюдать определённую тактику ходьбы, не показывающую явно и отчётливо нужные следы. Преследователь должен сам обнаружить фрагменты следов и сам принять решение, в какую сторону и за какой группой двигаться. Группа с приманкой была больше той, что оставалась с пленным. В случае обнаружения преследования часть бойцов должна была дать бой, чтобы задержать преследователей, тем самым ясно показывая, что разведгруппа ни за что не бросит ценную добычу.

– Выступаем через двадцать минут. Всем закончить приготовления.

Бойцы дочищали оружие, перематывали портянки, тянули по очереди оставшийся кипяток. Кто-то отходил в полуразрушенную спальню, справлять нужду. Пленному подняли воротник и завязали шарф поверх него. Белую простыню с обугленными краями, найденную в одной из спален, приспособили в подобие маскхалата для пленного. Приходько отошёл с командиром второй группы, давая последние наставления. Перед выходом пленному связали руки впереди, второй конец верёвки Приходько намотал себе на руку.

Сверились по карте и тронулись в путь. Начинало темнеть. До линии фронта оставалось около трёх километров. Но эти километры могли стать последними в жизни каждого. Следовало пройти их быстро и незаметно для противника. Обе группы не направлялись напрямую к линии фронта. Нужно было дать преследователям обнаружить ложную цель, а основной группе с пленным пройти другим маршрутом. Лёвчик и ещё трое бойцов сопровождали Приходько и пленного. Группы разошлись по разные стороны села. Начинало темнеть, но до полной темноты оставалось около двадцати-тридцати минут. Группа Приходько выходила на окраину села, когда впереди послышался звук транспорта. Разведчики моментально нырнули за последнюю хату, концы шарфа заправили пленному в рот вместо кляпа, а к горлу приставили нож. Мимо проследовала колонна из двух мотоциклов, за которыми ехала легковая машина, замыкали процессию два грузовых «Опеля-блиц» с двумя передними колёсами и гусеничной тягой. У таких машин была повышенная проходимость. Верха грузовиков были покрыты брезентом. Если это поиск пленного, то силы брошены немалые и он – важная птица. Возможно, в соседних населённых пунктах рыщут подобные колонны. Последний грузовик скрылся из вида, и группа бегом преодолела расстояние от села до небольшого подлеска. В это время раздался стрёкот автоматического оружия. Понять, кто стреляет, было невозможно, т. к. и преследуемые и преследователи пользовались одним и тем же оружием. Необходимо было как можно раньше пересечь поле шириной около трёхсот метров и укрыться в лесу. Попробовали преодолеть с разбега, но провалились по пояс в снег. Пришлось идти друг за другом, утаптывая снег и постоянно оглядываясь. Несколько раз приходилось нырять в снег, когда вверх взлетала осветительная ракета. Группу могли обнаружить в любой момент. Звуки выстрелов ещё доносились, но были всё реже и слабее. Оставалось только гадать, насколько хорош был план разделения на несколько групп. Но даже в полном составе группе было бы весьма непросто противостоять хорошо вооружённому, более многочисленному противнику. Выбор был сделан, и только будущее сможет показать, насколько правильное решение было принято командиром. Группа торопилась добраться до леса, чтобы укрыться в нём и постараться максимально под покровом ночи приблизиться к линии фронта и перейти её. Возможно, противник уже меняет все планы в связи с похищением важного офицера. Наконец добрались до леса. Зайдя в лес метров на сто, позволили себе немного отдышаться. Все бойцы были взмокшими от стремительного рывка и нервного напряжения. Несколько минут отдохнули. Жажду утоляли, захватывая снег руками и разжёвывая. Можно было запросто простудиться, но думать об этом сейчас было некогда. Пленному помогли вытряхнуть снег из валенок.

Приходько сверился с компасом, и группа двинулась гуськом. Впереди и сзади по одному бойцу. Несколько раз замирали от сигнала идущего впереди. Но ничего серьёзного обнаружено не было. Группа отошла от села уже больше, чем на полтора километра, когда лес закончился и перед ней возникло поле. Луна уже была на небе, ветер утих, стояла тишина. Самые неблагоприятные условия для прохождения по открытой местности. Решено было послать двух бойцов, чтоб попытались пройти поле в разных местах на удалении в двести метров друг от друга.

Влево от группы отправился Малеев, направо Качалин. Бойцы потихоньку пробирались. Малеев прошёл уже половину пути. Качалин приближался к трети. Вдруг послышался резкий окрик «Хальт!» – и тихий лес наполнился звуками стрельбы из пулемёта. Бойцы нырнули в снег и притаились. Поднять голову не представлялось возможным. Место их нахождения было определено, и пулемётчики только и ждали, когда появится малейшее движение, чтобы всадить в то место сотни пуль. Приходько дал команду, и группа стала отходить. Было жаль оставлять товарищей на верную погибель, но такова судьба разведчика. Чтобы выполнить приказ и доставить пленного, приходилось отступать от правила «сам погибай, а товарища выручай». В данном случае следование этому принципу могло поставить под угрозу выполнение операции, потерю языка и привести уничтожению всей группы. Бойцы уходили с тяжёлым сердцем, ведь в следующий раз каждый из них мог быть на месте Качалина и Малеева. У каждого из оставленных было по паре гранат и приказ на самоподрыв в случае попытки их захвата противником. Разведчики понимали, что в случае пленения пощады им ждать не придётся, а пыткам их подвергнут самым изощрённым, чтобы выведать цель разведки и пути отступления основной группы. Поэтому самоподрыв был лучшим вариантом. К тому же сдавшиеся в плен бойцы должны были понимать, на что они обрекут свои семьи.

Разведчики проходили строгий отбор. Сам Лёвчик попал в разведку после тщательного изучения его анкеты и рекомендации командира партизанского отряда. Национальность и погибшие в гетто брат, мать и бабушка тоже сыграли свою роль. Попади Лёвчик в плен, он по любому был бы уничтожен за свою национальную принадлежность вне зависимости от важности предоставленных сведений. Это понимали наверху, это понимал и Лёвчик. И у него не было другой дороги. Он встал на путь войны против захватчиков, уничтоживших самых дорогих для него людей и грозящих уничтожить и его самого. И эта битва была не на жизнь, а на смерть.

Теперь они остались вчетвером, включая пленного. Отойдя на полкилометра, Приходько достал карту и, накрывшись сложенной в несколько раз простынёй, в которую был обёрнут пленный, аккуратно зажёг фонарик. Всё правильно, это был нужный квадрат. Радист из группы отвлечения должен был передать радиограмму с указанием именно этого квадрата. В случае обнаружения и захвата группы было бы трудно сопоставить квадрат отхода и содержимое радиограммы, т. к. движение группы не подкрепляло саму возможность перехода линии фронта именно на данном участке. Таков был план. Группа Приходько должна была двигаться в полностью изолированном радиопространстве. По выходе в нужный квадрат их группу должна была встретить группа прикрытия, в обязанности которой входило доставить пленного и помочь разведчикам эвакуироваться. Теперь же следовало уходить в район резервного квадрата. Большего за эту ночь им не успеть. Глянув на компас, Приходько поднял группу, и все двинулись в путь. Во рту пленного теперь постоянно присутствовал кляп. Из-за этого у него было затруднено дыхание, и он не мог быстро идти. Видно было, что передвижение даётся ему непросто.

Разведчики прошли ещё метров триста, когда сзади раздались выстрелы. Длинные очереди заглушали всё вокруг. Через несколько минут всё стихло. Группа прибавила шаг, насколько это было возможно. Пройдя ещё полкилометра, остановились перевести дух и оправиться. Пленному развязали руки и помогли расстегнуть брюки, кляп со рта не вынимали. После присыпали снегом все отходы жизнедеятельности и приготовились двигаться дальше. Внезапно Приходько замер и подал знак затаиться. Все присели и приготовили оружие. Заухал филин. Приходько поднял руки ко рту и выдал в темноту:

– Ци-пинь, ци-пинь, ци-пинь.

Филин ещё три раза ухнул, и Приходько вновь пропел песню синицы. После чего из-за дерева метрах в двадцати появилась фигура в маскхалате и направилась к группе. Это был Малеев. Все страшно обрадовались. Но возникла другая проблема. Скорее всего, его будут преследовать, а по его следам выйдут и на основную группу. У Приходько не было выбора, и ему пришлось отослать Малеева вернуться ближе к месту боя и оттуда, потоптавшись, чтобы оставить ясные следы, увести погоню за собой в другую сторону. Глотнув из фляги спирта, Малеев растворился в темноте. Приходько вновь повёл группу. Лёвчик и второй боец Ларин шли чуть поодаль. Ларин двигался впереди, прокладывая дорогу, а Лёвчик немного сзади и правее. В случае возникновения опасности не все сразу попадали под удар, а выигранные секунды могли спасти жизнь. Через полчаса пленный захромал и застонал. Видно было, что у него проблемы с ногами. Потребовалась незапланированная остановка. Чтобы он мог переобуться, ему развязали руки. Приходько помог сидящему на снегу пленному стянуть валенки. Портянки сбились, под ними все было мокрым от лопнувших кровавых мозолей. Единственное, чем можно было помочь офицеру, – очень туго намотать портянки, чтобы уменьшить натирание ног. Пленного переобули и дали немного отдохнуть всей группе. Всё это время пленный отогревал руки, попеременно прикладывая их к шее и засовывая за пазуху. Рот всё это время был заткнут кляпом, который ему вынимали лишь на несколько минут, чтобы он смог пожевать снег. К его горлу был приставлен нож, и лезвие было вдавлено, чтобы он даже и не помышлял подать сигнал своим.

Шёл мягкий лёгкий снег, что было очень на руку разведчикам. Приходько дал сигнал, и группа тронулась в путь, но пройти пришлось буквально десяток с небольшим метров. Послышались команды на немецком языке. Бежать – значило обнаружить себя немедленно и, возможно, погибнуть, сорвать всю операцию. Бойцы притаились, каждый на своём фланге. Приходько вжал пленного в снег, не давая ему пошевелиться. Пятеро лыжников подошли к месту, где три минуты назад находилась группа. Лёвчик был ближе всего к лыжникам. Один из них посветил фонариком и замер, направив луч на дерево, под которым сидел пленный. Он подошёл к дереву, нагнулся и что-то взял в руки. Что же это могло быть? Мозг Лёвчика лихорадочно вспоминал всё, что было на стоянке. Ничего. Ничего они не оставили. Все следы были тщательно заметены ветками, не могло быть и речи о том, чтобы кто-то что-то оставил. И вдруг мозг ему прошибла молния! Неужели? Как они могли так проколоться! Фотография! Вот что было в руках у лыжника. Красивый жест, сделанный Приходько по отношению к пленному, ставил под угрозу их жизни и выполнение задания. Человек показал остальным фотографию, и отряд снял лыжи, приготовившись к бою. Солдаты противника развернулись в цепь и рассредоточились, отойдя друг от друга. Старший махнул рукой, и солдаты медленно, используя каждое дерево как прикрытие, начали движение. Свежие следы вели их прямо к Приходько. Приходилось принимать мгновенное решение. Лёвчик вскинул автомат и полоснул очередью по цепи противника сзади наискосок, чтобы не попасть в своих. Лес наполнился стрёкотом и звуком рвущихся гранат. Разведчики держали три разные позиции и, соответственно, хороший охват вражеской цепи. Но это же преимущество немного мешало, так как не позволяло стрелять веером, чтобы не зацепить своих. Лёвчик кинул гранату в сторону преследователей и нырнул в сугроб. Холодный снег забился под капюшон маскхалата и обнял холодом лицо и шею, залепив глаза. Приходько и Ларин стреляли короткими очередями. Лёвчик, побарахтавшись в сугробе, поднялся и, спрятавшись за деревом, поменял магазин. Он увидел, как нападавшие, бросив гранаты, стали потихоньку отступать. Их было только трое. Они отстреливались и по очереди отбегали назад, прячась за деревьями. Лёвчик поднял автомат, в его сторону двигался силуэт в маскхалате. Вот он, затаился за деревом, выглянул, дал короткую очередь и отбежал за широкое дерево. Опять выглянул, поднял свой автомат, и в этот момент Лёвчик всадил в него очередь. Силуэт вскинул руки и упал на снег. Теперь нападавших осталось только двое, но преследование не входило в планы группы. Увлёкшись погоней, можно было нарваться на пулю или увязнуть в бою, а за это время противник мог получить подкрепление. К тому же было неизвестно, сколько таких пятёрок отправили на поиски разведчиков. Следовало двигаться как можно быстрее. Лёвчик свистнул условным свистом, Приходько отозвался уже знакомым пением синицы. Можно было подходить, не опасаясь нарваться на пулю. Лёвчик подошёл к Приходько, тот поднимал пленного и отряхивал ему лицо.