Текст книги "Чёрный молот. Красный серп. Книга 2"

– А ну пошёл! – Конвоир слегка подтолкнул его в спину дулом карабина.

– Куда выливать?

– Топай до угла, там за сугробом выльешь. Понял? Я тебя здесь жду.

Лёвчик потащил ведро. К углу дома была протоптана тропинка, вокруг неё лежал толстым слоем снег. Конвоир мог быть абсолютно спокоен, бежать при всём желании было некуда. Лёвчик дотянул ведро до угла и повернул за сугроб. Осторожно вылил ведро на коричнево-жёлтые сосульки, торчащие из сугроба. Потом отошёл и наполнил ведро снегом, чтобы хоть как-то его очистить. Заодно постарался оттереть собственные руки. Снег крупными крупицами лежал на ладонях, понемногу тая. Лёвчик зачерпнул снег в две пригоршни и умыл лицо. Задетые ссадины сразу отозвались болью. Он сунул пригоршню снега в рот, вторую прижал к разбитому лицу, чтобы унять боль. Конвоир спокойно смотрел на него. Он тоже никуда не торопился. Сидеть внизу, охраняя арестантов, и вдыхать всё, что вдыхали и они, было удовольствием ниже среднего. Но всё же по окончании дежурства он выходил на свежий воздух и получал полный обед, его никто не бил. Так что положение тюремщика всё равно было на несколько порядков лучше. Лёвчик ещё раз поменял снег в ведре и пошёл ко входу в здание. В это время подъехала полуторка, и из кабины вылез непосредственный начальник Лёвчика, капитан Мухамедзянов. Из кузова выпрыгнули ещё четыре человека из роты Лёвчика. Увидев его, Мухамедзянов бросился к нему и обнял его со словами:

– Да что же эти подонки творят? У меня и так разведчиков не осталось, а они героя в тюрьму и избивать! Суки!

Конвойный вскинул было карабин:

– Отойти от арестованного, или я открываю огонь!

Четверо разведчиков навели на него свои ППШ.

– Только дёрнись, и мы из тебя дуршлаг сделаем.

– Ну, я что? Я ж человек подневольный! Разбирайтесь вон с начальством. А мне приказали охранять, я и охраняю, – однако карабин от греха подальше опустил.

На крыльце появился дежурный.

– Это что тут происходит, мать-перемать! А ну, всем отойти от арестованного! А не то сами под трибунал пойдёте!

– Рот заткни, если не хочешь, чтобы тебе его продырявили!

Дежурный опешил. Он понимал свою силу и власть как офицера Смерш и привык, что при одном виде человека из органов по стойке смирно вставали даже генералы. А здесь было явное неповиновение. Перед ним стояли четыре человека с автоматами наизготовку и, судя по всему, без раздумий готовы были открыть стрельбу. Связываться с ними не хотелось.

– Товарищ капитан, прикажите своим людям опустить оружие. Не накликайте беду на бойцов.

– Опустить оружие.

– А я доложу полковнику Синельникову, он у нас старший. Если у вас какие вопросы, решайте с ним. Если увезёте без разрешения арестованного, отвечаете по закону военного времени.

– Иди. Докладывай. Никто никуда не убежит.

– Соркин, слушай внимательно, – прошептал ему в ухо Мухамедзянов. —У них на тебя нет ничего серьёзного. Кто-то из твоих бывших сослуживцев сказал, что вроде как слышал, что ты до войны сидел в тюрьме. Это всё. Никаких документов, только слух. Держись, братишка. Мы тоже своё слово замолвим. У меня здесь человек свой есть, помочь он не имеет силы, но информацией поделился. Всё понял?

Лёвчик кивнул. Теперь его могли бить сколько угодно. Он знал, как себя вести. Убить его у них не было полномочий. Допросы он выдержит, и рано или поздно его отпустят.

На крыльцо вылетел разгневанный Синельников.

– Что вы себе позволяете? Кто тут старший? Да вы у меня все под трибунал пойдёте! Да я вас всех сейчас арестую! Сдать оружие!

Мухамедзянов поднял на полковника глаза:

– Слышь, горластый, подойди, да не бойся, пока стрелять не будем. Поговорим.

– Мне не о чем с вами разговаривать! Как вы стоите перед старшим по званию?!

– Ну, тогда я к тебе подойду.

Крепкий Мухамедзянов подошёл к полковнику. Остановился в метре от него и пристально посмотрел ему прямо в глаза. У полковника холодок пробежал по спине. Ситуация была не из простых. Следователи ещё не явились к месту службы, в помещении были лишь дежурный да несколько конвойных, часть которых к тому же обязана быть неотлучно при арестованных. Следовало сбавить обороты.

– Ну, что у вас? По какому вопросу?

– Это наш боевой товарищ. Он отличился в последнем походе за линию фронта. Он языка доставил. Благодаря сведениям, что он добыл, мы с вами, полковник, стоим на этом месте. А не будь этих сведений, стояли бы на полсотни километров восточнее. Знаете ли вы, что представитель Ставки доложил лично товарищу Сталину об изменении линии фронта? И знаете, что сказал товарищ Сталин? Представить разведчика Соркина к боевому ордену.

– Успокойтесь, капитан. Мы всё знаем. У нас приказ. Мы обязаны проверить. Если невиновен, то скоро увидитесь с ним.

– Посмотрите на его лицо. Почему он избит? На каком основании?

– А вы своих пленных как допрашиваете? На «вы» и по имени отчеству? Мы выполняем распоряжения своего начальства, и связываться с нашим ведомством я вам не рекомендую.

– Послушай, полковник, нам скоро опять идти на ту сторону, мне люди позарез нужны. Ты знаешь, сколько в той операции полегло? Сорок четыре человека, чтобы доставить одного пленного. А он выжил. Их всего двое выжило.

– Кто ещё, товарищ капитан? – не удержался Лёвчик.

– Малеев живой, ранен только. В госпитале он.

У Лёвчика аж голова закружилась. Жив, жив Малеев. Хоть кто-то выжил.

– Ладно, – смягчился полковник, – не думай, что только звери здесь служат. Не бузите. Давайте отсюда по-хорошему, пока я ещё могу не давать делу ход. Я обещаю лично проверить его дело. Только вы меня не подводите. Арестованный должен вернуться в камеру.

– Хорошо, дайте нам три минуты, и мы отбудем.

– Время пошло.

Разведчики по очереди обняли Лёвчика, наказали ему держаться, сунули в руки каравай и уехали на полуторке, готовиться к следующему заданию. Лёвчик был абсолютно ошарашен встречей и смелостью разведчиков. Связаться со Смершем было делом нешуточным. Они, как правило, не прощали обид, пользуясь всеми возможностями испоганить жизнь любому офицеру и солдату. Лёвчик подхватил ведро и захромал к камере, держа во второй руке каравай. Ему очень хотелось откусить, и он имел на это полное право, каравай был его. Но он, пройдя пусть и небольшую арестантскую школу, прекрасно осознавал, что намного правильней будет принести его в камеру и поделить на всех. Съесть по дороге не представлялось возможным, а откусив пару кусков, он вообще мог выпасть из дальнейшей делёжки, никто не стал бы и слушать, что каравай его. Поэтому самым правильным решением было разделить его на всех. Что Лёвчик и предложил сделать, вернувшись в камеру. Арестованные слышали шум и набросились на Лёвчика с расспросами. Он объяснил им, что в гости заехали его сослуживцы. Об остальном промолчал.

Полковник Синельников отчасти выполнил своё обещание. Он вызвал к себе следователя Шерстова и ознакомился с делом Лёвчика. Дело можно было заканчивать. Больше Лёвчика не били, но на допросы вызывали ещё дважды. В дополнение к этому сам комдив позвонил полковнику и ходатайствовал за Лёвчика. В конце концов, его освободили и вернули все изъятые у него вещи.

Однако Синельников не простил Мухамедзянову такого отношения к работникам органов и подал соответствующий рапорт. Немедленно был издан приказ об аресте Мухамедзянова. Обо всём этом Лёвчик не знал, ожидая попутного транспорта, чтобы добраться в свою дивизию. Наконец он договорился с водителем санитарной машины, отказавшимся пустить его в кабину из-за сильной вони, которой Лёвчик пропитался в заключении. Но Лёвчик был рад и этому. Протрясясь полтора часа в кузове, пока водитель развозил лекарства и перевязочные материалы по точкам, он прибыл в расположение. В штабе доложился кривящему нос дежурному офицеру, предъявил справку из НКВД и был отправлен в расположение своей роты.

Прибыв в роту, он не обнаружил бойцов, которые вместе с Мухамедзяновым посещали его в тюрьме. Самого Мухамедзянова тоже не было на месте. Выяснилось, что они на задании по ту сторону линии фронта, и под утро ожидают их возвращения. Старшина роты подсуетился и организовал Лёвчику, кроме чистого комплекта белья и формы, ещё и баньку. Ну банька-не банька, а отгороженный двумя плащпалатками уголок, куда на деревянный брусок поставили ведро с почти горячей водой и сунули Лёвчику в руки кусок ядрёного хозяйственного мыла. На снег бросили пару веток вместо коврика для ног.

– Извини, дорогой, всё, что могу. Настоящей бани у меня сейчас нет. Так что управляйся. А воды коли мало будет, то снега добавляй, вот тебе и воды добавка.

Старшина вручил Лёвчику чистые вещи, полотенце и ушёл заниматься другими делами. День выдался не морозный, но всё равно было далеко не лето. Лёвчику было наплевать на всё, ему не терпелось смыть с себя тюремные запахи, и он, сбросив всё, залез под плащпалатки, встал на ветки и вылил на себя первый ковшик воды. Давно забытое ощущение. Горячая влага текла по лицу, груди, спине. Тело, покрытое было пупырышками гусиной кожи, понемногу согревалось. Но как только вода в ковшике заканчивалась, все те места, которые так приятно отзывались, тут же стали холодеть. Пришлось всё делать в темпе. Лёвчик лихорадочно мылился и бережно, чтобы не разбазаривать зря воду, ковшиком смывал с себя мыло. В ведре оставалось около трети довольно горячей воды, и Лёвчик решил добавить в него снега, чтобы домыться, пусть хотя бы и более холодной водой. Зажав ведро в руке, он выскочил из-под плащпалаток прямо босиком на снег и, присев у сугроба, начал быстро нагребать в ведро снег. Он справился с этим за несколько секунд, даже не успев продрогнуть, и уже встал, собираясь опять нырнуть под плащпалатки, как вдруг остолбенел. Прямо навстречу ему, взирая на его внешний вид и мужскую гордость, шла девушка с сумкой с красным крестом. Лёвчик рванул под плащпалатки, но мокрые ноги проскользнули, он упал в снег и уже на четвереньках, как собака, вполз за защитную ткань, после чего высунул лишь руку, чтобы вдёрнуть к себе ведро. Чёрт побери! Вот так незадача, так засветиться! Да какая там разведка, ему только на кухне работать помощником! Опозорился на всю роту! Если она кому расскажет, то ему не жить, засмеют! О! Это они здесь умели. Попавшийся на чём-то смешном мог идти стреляться. Над ним шутили до тех пор, пока следующая жертва не попадала впросак. Тогда все переключались на новую, а старая могла прийти в себя. Видел ли кто его? Да, впрочем, чего уж про мужиков говорить, если его абсолютно голым видела эта медсестра. Лёвчик даже не успел заметить, симпатичная ли она. А если симпатичная, так что это меняет? Что, она сразу влюбится в него, увидев голым посреди сугроба? Да чёрт с ней! Может, она и не разглядела его лица и потом его не узнает. Да пошла она! Нужно быстрей домыться, ужас как холодно. Лёвчик быстро стал поливать себя холодной водой, желая как можно скорее закончить процедуру.

– Скажите, боец, это вы Соркин Лев? – раздался снаружи женский голос.

– Да, я. – Вот это влип, она ещё и по его душу пришла, теперь точно все всё знать будут!

– Меня к вам старшина Санько отправил.

– Зачем?

– А привести вас в порядок. Я вас осмотреть должна и раны обработать.

– Дайте мне пять минут домыться и одеться.

– Хорошо. Только гимнастёрку и галифе пока не надевайте. Вам не холодно? Может, в блиндаж пройдём, только там темнее.

– Ничего, не замёрзну.

Лёвчик быстро смыл с себя мыло, кое-как обтёрся полотенцем и натянул нательное.

– Я готов. Я извиняюсь, только вы сюда зайдите, а то и так холодно.

Медсестра приподняла край одной из плащпалаток.

– Покажите ноги. Протяните мне по одной.

Лёвчик послушно протянул ноги.

– Так. У вас потёртости. Не сильные, но всё же. Давайте я сейчас помажу мазью, а завтра положите присыпку, а послезавтра придёте в санчасть, и мы посмотрим.

– Скажите, а вы не могли бы дать мне мазь и подождать пару секунд снаружи?

– Что случилось? Вы мне не доверяете?

– Я доверяю, но у меня в паху тоже натёрто. Я сам там намажу…

– Ой, мужчины, вы думаете, что женщины-медработники только и ждут момента на ваши инструменты полюбоваться? К вашему сведению, я уже и так всё видела. Вы меня великолепно встретили, – девушка рассмеялась.

– Да, так неудобно получилось. Я же не знал, что у нас по роте разведки женщины ходят. Мне воды мало согрели, вот я в ведро с тёплой водой снега добавлял, чтоб домыться.

– Ладно, ладно, не оправдывайтесь. Вот вам мазь, держите. Но если надумаете, то я могу осмотреть раны, чтобы чего не пропустить, а то ещё больше разотрёте или инфекцию занесёте.

– Нет-нет, спасибо, я сам!

– Ну, как знаете.

Лёвчик намазался пахучей мазью. Немного пощипывало, но он понимал, что лучше обработать сейчас, чтобы он был максимально готов к рейду. Ведь отправить в рейд могли в любую минуту. Медсестра помогла ему обработать ноги, и он, натянув галифе и намотав портянки, сунул ноги в сапоги. Ноги были холодными, но по крайней мере, уже были защищены сапогами.

После чего он задрал рубаху, и медсестра ощупала его синяки на рёбрах. В некоторых местах нажатие на них вызывало более болезненные ощущения.

– У вас, возможно, рёбра сломаны. Вдохните глубоко.

Лёвчик выполнил указание. Лёгкие наполнились, причиняя боль грудной клетке и рёбрам.

– Больно? – Медсестра ощупывала рёбра, пока Лёвчик держал воздух. Прикосновение тёплых и мягких женских рук было очень приятным, и Лёвчик готов был стоять так намного дольше, но ему пришлось выдохнуть, и пальпация закончилась.

– Есть немного.

– Вам отдохнуть нужно. Придите завтра в санчасть, я скажу доктору, он сам вас осмотрит и даст больничный на пару дней.

– Спасибо большое. Но я не приду. У нас в разведке потери большие. Возможно, не будет времени лечиться.

– Давайте я вам йодную сетку сделаю, синяки побыстрее разойдутся.

– Ну вот, вы меня разрисовали. Теперь на мне в крестики-нолики можно играть.

– А вы с товарищами своими и поиграйте. Покажите мне лицо. Хорошо вам досталось… Давайте я мазью помажу. А почему вы небритый, вы так на задания ходите?

Лёвчик подумал, что совсем забыл о бритье. Он не брился всё время, проведённое в тюрьме, и у него на лице была почти недельная щетина. Он провёл по щеке рукой.

– А может, мне бороду отпустить?

– Да зачем вам, вы ж совсем молодой. Да и не гигиенично с бородой. И ухаживать замучаетесь. Был у меня кавалер с бородкой. Всю меня исколол. Больше бородатых к себе не подпускаю.

– А сбрею, меня подпустите?

– Ишь, как ты осмелел! А ты сбрей, я на тебя на безбородого посмотрю. Может, ты без бороды Иван-царевич.

– Скорей Абрам-царевич. Меня так в школе дразнили.

– Ну, Абрам так Абрам, главное, чтоб я не царевной-лягушкой была.

– Хорошо, тогда я прямо сейчас сбрею.

– Удачи, только мне дожидаться некогда, у меня работы полно. До свидания, Лёва.

– До свидания. А как вас зовут, я старшине доложу, что вы мне просто жизнь спасли, может, вам медаль дадут.

– Ну ты и языкатый. Татьяна Андреевна меня зовут. Ладно, для весёлых мальчишек просто Таня.

Она повернулась и пошла по тропинке. Лёвчик смотрел на неё, пока она не скрылась за сугробом. Это было какое-то чудо, смотреть на женскую покачивающуюся фигуру, вспоминать прикосновение её рук и её смех. Боже, настоящая женщина, даже симпатичная. А может, и он ей понравился. После всего пережитого, когда у Лёвчика был шанс уже ничего, кроме расстрельной команды, не увидеть, он пообщался с женщиной… Лёвчик видел женщин, в основном сопровождающих носилки с ранеными. Ещё на командных пунктах были девушки-радистки, но он туда не попадал. Лёвчик служил в разведке, в боях он почти не участвовал. У них была своя война. Он знал, что многие девушки проявляли большую смелость, вытаскивая бойцов из-под обстрелов. Он слышал и о погибших медсёстрах. Пуля не различает мужчин и женщин. Он подумал также и о том, что в промежутках между боями и своей нелёгкой работой девочки на войне старались ещё и прилично выглядеть. Изголодавшимся по женщинам мужикам всегда приятно посмотреть на одетых в отглаженную одежду девушек.

Лёвчик достал бритву, протёр её снегом, намылил щёки и медленно стал сбривать щетину. Лёвчик надувал попеременно щёки, чтобы обеспечить лучшее скольжение, но бритва затупилась. Процедура становилась неприятной. Тем не менее, вспоминая Танины насмешливые глаза, он старался забыть обо всём и привести себя в порядок. Отскоблив щетину, Лёвчик приложил к лицу пригоршню снега, чтобы унять кровь из порезов. Наконец он почувствовал возвращение к жизни, и Таня тоже была тому причиной. Интересно, сколько ей лет, встречается ли она с кем-нибудь, кто этот бородатый, про которого она упоминала? Все эти вопросы крутились у Лёвчика в голове. Он поймал себя на мысли, что уже начинает ревновать её и к бородатому поклоннику, и к врачу, который может видеть её каждый день, и даже к сотням бойцов, которым она по долгу службы оказывала помощь также, как и Лёвчику. Найдя старшину, Лёвчик получил место в блиндаже и встал на довольствие. Ещё через пару часов он получил ободранный ППШ, армейский нож и ещё несколько предметов, которые необходимы разведчику, чтобы быть максимально готовым в кратчайшие сроки отбыть в очередной рейд. Лёвчик с нетерпением ждал возвращения Мухамедзянова и его группы. Он хотел поблагодарить их за вмешательство, которое ускорило процесс его освобождения. Поужинав и напившись вдоволь чая, Лёвчик пообщался с ребятами из своего блиндажа, часть из которых были новичками и завалился спать. Невероятное счастье – спать одному на целом матрасе, с подушкой, глядя на маленькую печку через небольшие щели в дверце. Лёвчик стал думать о Тане, старался вспомнить её смех и улыбку. Так приятно было представлять её лежащей рядом с ним на матрасе. Он так и заснул вместе с ней и проснулся от того, что его подняли к ужину.

Лёвчик вышел из блиндажа, уже стемнело, но ему не впервой было отсыпаться днём, чтобы ночью выходить на задание. Он пошёл за ребятами из своего нового блиндажа к полевой кухне. Дождавшись своей очереди, получил большую, парящую порцию гречневой каши даже с небольшими кусочками мяса. После тюремных злоключений он был голоден как волк и накинулся было на еду. Но старшина Санько посоветовал ему сильно не налегать и оставить половину на потом. Поразмыслив, Лёвчик согласился с ним и стал есть медленней. Еле удержавшись, чтобы не проглотить вторую половину каши, а потом рвануть за добавкой, встал и пошёл в блиндаж. Занёс кашу вовнутрь и вышел покурить. Скрутил самокрутку из табака, выданного старшиной, чиркнул спичкой и закурил. Только сейчас он по-настоящему понял, что больше всего мучало его всё время ареста. Нет, не голод. И даже не побои. Отсутствие папирос – вот что являлось настоящей пыткой. В тот момент, когда организм подсаживается на никотин, он становится настолько от него зависимым, что понимает это только лишившись доступа к любимому зелью.

Понемногу в блиндаж возвращались бойцы. Стало прохладней, и Лёвчик нырнул в спёрто-тёплый воздух блиндажа. Бойцы пристраивались на своих лежанках и потихоньку завязывалась беседа. Лёвчик знал только одного из них, да и то мельком. Он сидел и тихонько слушал. Оказывается, благодаря языку, добытому его группой, немца отбросили до полусотни километров. Планируется ещё ряд наступлений, и в ближайшее время у разведчиков будет много работы. Группа Мухамедзянова должна вернуться сегодня ночью. Лёвчик разобрал и собрал автомат, убедился, что получил рабочий инструмент. Ближе к полуночи, наслушавшись солдатских баек и рассказов о том, как люди скучают по дому, вышел покурить и подумал, что он и не знает, есть ли ему вообще по кому скучать. Докурив, вернулся в блиндаж, устроился на своей лежанке и задремал под неторопливый говор сослуживцев. Проснулся оттого, что кто-то теребил его за ногу.

– Вставай, Соркин, твои с задания вернулись.

Лёвчик вскочил, быстро сунул ноги в сапоги, накинул бушлат и побежал за остальными в соседний блиндаж. Он обнял Мухамедзянова и ещё одного бойца. Трое остальных погибли в неудачном рейде, напоровшись на серьёзную охрану при попытке взять языка около немецкого блиндажа. Мухамедзянов вкратце рассказал о происшедшем. Вероятно, после захвата языка группой, в которую входил Лёвчик, немцы усилили охрану штабов и блиндажей. Прокрасться незамеченными не получилось, тем более взять языка. Пришлось отступать с боем. Во время боя один за другим и погибли три бойца. Вынести их тела не представлялось возможным. Мухамедзянов очень переживал о случившемся.

Посидев ещё немного, за разговорами выяснили, что разведчики голодны, как черти, а кухня уехала и появится только завтра. Ребята стали делиться сухим пайком, а Лёвчик сгонял к себе в блиндаж и принёс половину котелка каши. Оказалось очень кстати. Кашу подогрели прямо в котелке, поставив на печурку, и разведчики перекусили чем бог послал. После этого ребята стали укладываться. Сказались перенапряжение боя, горечь потери и неудовлетворённость от невыполненной задачи. Лёвчик поднялся, вышел наружу, оттёр как мог котелок снегом изнутри и снаружи и вернулся в свой блиндаж, где поставил котелок со снегом на печурку, желая попить чая. Он сидел, поглядывая не неторопливый огонь за дверцей печурки. Как хорошо и тепло сидеть здесь и смотреть на огонь. Ещё сутки назад он смотрел только на ведро с парашей, а сегодня он вернулся в свою роту, к своим ребятам. Хотя понятие «свои» на войне было несколько условным. Все, кто с тобой по одну линию фронта, свои. Но своими каждый называл именно тот костяк сослуживцев, с кем непосредственно рядом воевал и выходил на различные задания. И вот к этим своим старались не прикипать. Дружили и живота своего не жалели друг за друга. Но научились понимать, что война – нечто большее, чем обычная мужская дружба. Друзья могли сменяться сотнями за месяц или просто за один бой. Следовало огрубить сердца и чувства, чтобы жалость о ком-то из погибших не мешала выживать. Иногда доли секунды решали, жить тебе или нет. Отвлекшись на что-то постороннее, даже касающееся не постороннего человека, можно было с опозданием запустить эгоистический механизм самосохранения и заплатить за это собственной жизнью.

Встречались, конечно, бойцы, которым было наплевать на собственную жизнь. Иногда это были те, чьи семьи оставались на оккупированных территориях, и сейчас, в процессе освобождения, солдаты получали известия, что их родные все погибли. Иногда у таких бойцов сдавали нервы, и они шли мстить напролом. Очень часто и гибли вот так безрассудно, а могли бы ещё пожить, по крайней мере, ещё до одного боя. Другие были обозлены на советскую власть, осудившую их близких по надуманным статьям. Такие бойцы вынуждены были воевать до последнего, ведь в случае их неправильно истолкованного властями отступления или другого поступка семья, пострадавшая из-за репрессий, автоматически попадала под их второй круг. Для них предпочтительней было погибнуть. Так хотя бы семья могла получить продуктовый аттестат и пережить войну.

Командование тоже очень часто отдавало не самые лучшие приказы. С одной стороны, на них давила Ставка Верховного Главнокомандующего, а с другой, на должность командиров дивизий и соединений попадали вчерашние капитаны и майоры, явно не имеющие для этих должностей должных знаний и квалификации. Сказывалось уничтожение командного состава собственными руками перед войной. Не умеющему отвоевать свою, иногда очень правильную позицию перед Ставкой, командованию приходилось бросать бойцов в атаку в не самых подходящих для этого местах, а иногда и просто под кинжальный огонь противника, буквально заваливая его трупами своих солдат. В таких условиях средний пехотинец жил всего несколько дней. У разведчиков тоже была своя статистика. Но о ней старались поменьше думать. Просто прикипать к кому-то было сложно. Привык к человеку, а он убит. Привык к следующему, а он тоже убит. Проще было не пропускать через себя горе потерь. Отключить функцию сопереживания. Все вместе были за всех и всю страну и каждый был сам за себя.

Лёвчик попил чая и лёг спать. Несмотря на то, что уже поспал перед ужином, очень быстро провалился в сон. Он шёл по летнему лугу, прямо сквозь красные и жёлтые цветы.

Сначала он был один, потом навстречу ему появилась Таня. Она шла улыбаясь, а рядом с ней шёл молодой лейтенант с бородой до колена. Они поровнялись, и Таня сказала ему:

– Я Таня только для молодых и весёлых мальчишек. А для него я Татьяна Андреевна, – и она показала пальцем на лейтенанта. Внезапно появился следователь Шерстов, а с ним и Михайлюк. Они начали допрашивать лейтенанта. Лейтенант пальцем стал указывать на Лёвчика. Лёвчик хотел убежать, но не мог. Шерстов и Михайлюк, ненавидящими глазами глядя на него, тянули к нему свои руки. Внезапно сзади них появился пленный немец с отмороженными руками.

«Ещё не расстреляли», – подумал Лёвчик.

Он тянул свои обмороженные руки и смеялся, а потом сказал что-то по-немецки, но Лёвчик понял его.

Он смеялся и говорил, что очень рад, что теперь и Лёвчик и лейтенант попробуют на себе что такое обмороженные руки. Шерстов и Михайлюк подошли к нему вплотную и, протянув руки к его горлу, начали его душить.

Лёвчик резко вскочил и стал озираться, вспоминая, где он и что с ним. Его колотила мелкая дрожь. Сон был настолько реалистичным, что засыпать, чтобы увидеть продолжение, совсем не хотелось. Лёвчик натянул сапоги и бушлат и вышел покурить. Захотелось также и отлить. Сочтя неудобным оставлять на снегу у блиндажа жёлтые пятна, он отошел на десяток метров. Лёвчик уже заканчивал опорожняться, когда послышался противный свист. В следующее мгновение он уже обнаружил себя летящим по воздуху. Ещё несколько минут рвались мины в расположении роты. После этого наступила хрупкая тишина, и расположение наполнилось людьми. Лёвчика извлекли из сугроба и, уложив на носилки, понесли в медсанбат. Пострадало расположение только разведроты. Лёвчика осматривал врач. Ничего серьёзного не было. Он был цел, просто его швырнуло взрывной волной и оглушило. Вскоре стали подтягиваться и другие разведчики. Кому-то бинтовали руку, кому-то голову. От них Лёвчик узнал, что первая мина влетела прямо в его блиндаж. От разрыва мины взорвались боеприпасы внутри блиндажа, оттого взрывная волна получилась мощнее обычной. Из ребят, находившихся в блиндаже, никто не выжил. Больше погибших не было, только раненые. Мухамедзянов и его разведчик живы. Лёвчик подумал о том, что даже не успел нормально познакомиться с теми. Ему предстояло вновь получать у старшины оружие и экипировку и привыкать к новым людям.

Внезапно он вспомнил о Тане. Он приподнялся, чтобы постараться взглядом отыскать её.

– Боец, вы пока не вставайте, доктор сказал, что он оставляет вас под присмотром до утра.

Лёвчик повернул голову на голос. Перед ним стояла медсестра. Нет, не медсестра. Перед ним стояло божественное существо в белом халате.

– Вы всё поняли? – спросило существо и вышло из палатки. Лёвчик ещё подумал, что странно, что существо просто вышло, а не вылетело, размахивая белыми крыльями. Больше ни о чём он думать не мог. Таня потеряла для него всякий интерес. С этой минуты он думал только о божественном существе. Вот так устроен человек. Сутки назад его могли расстрелять, двадцать минут назад он мог погибнуть от разрыва мины, а сейчас лежит в медсанбате и думает о девушках. Может, этот защитный механизм и даёт возможность не свихнуться и получить представление о том, для чего ты хочешь выжить и жить?

Понравившаяся Лёвчику медсестра появлялась ещё несколько раз, но Лёвчику никак не удавалось узнать её имя. Девушка порхала по палатке от раненого к раненому, постоянно что-то делая у каждой койки. Наконец, у Лёвчика появилась возможность, и он попросил напиться. Девушка кивнула и вышла из палатки. Через несколько минут в палатку вошла Таня с кружкой воды.

– Кто просил пить?

Лёвчик поднял руку.

– А, старый знакомый! Соркин, ты как сюда попал?

– Да вот, дядя Ганс посылку прислал, зашёл поделиться.

– Давай, воду пей, балагур!

Лёвчик пил воду, не зная, как сказать Тане, что она своим появлением во сне спасла ему жизнь. Но постеснялся и ничего не сказал. Скоро подошли Мухамедзянов и второй разведчик, посидели с ним несколько минут, но потом, впорхнувшее в палатку нежное божественное существо в белом халате набросилось на них, оказавшись вполне земным и знающим разнообразные ругательства. Зато Лёвчик наконец узнал, как её имя.

– Наташа, ну чего ты ругаешься, мы уже уходим, – отбивался от неё Мухамедзянов.

Но Наташа не успокоилась, пока разведчики не покинули палатку. Повозмущавшись ещё с полминуты, она тоже вышла. Лёвчик постарался заснуть. Его сон прерывался раз пятнадцать. После всего пережитого он реагировал на каждый шорох. Уши уже не закладывало, он слышал хорошо. Утром он окончательно проснулся, чувствуя себя совершенно разбитым. Врач осмотрел его ещё раз и выписал. Лёвчик покинул медсанбат, не встретив по дороге ни Таню, ни Наташу.

Найдя второй раз за сутки старшину, чтобы получить оружие и недостающие части обмундирования и снаряжения, он решил перекинуться парой слов.

– Вон оно как, значится, бывает, – многозначительно произнёс Санько. – Теперь тебя до самой смерти не убьют.

– Так до смерти и так никто не умрёт.

– Э-э-э, не скажи! Иной раз начнёшь говорить с кем-нибудь, вроде и разговаривает, а внутри совсем неживой. Умер ещё при жизни. Вот так вот. Возьми вот, сынок, что тебе полагается, храни тебя Бог.

На этот раз Лёвчик был определён в блиндаж к Мухамедзянову. Начальство занималось пополнением разведроты, а бойцы, имевшие уже какой-то опыт, принимали пополнение и вводили в курс дела. Два дня ушло на укомплектование роты, а потом Лёвчик и боец, навещавший его в тюрьме вместе с Мухамедзяновым, были отправлены две ночи подряд изучать охранение линии фронта. Было ясно, что готовится новая вылазка, и Лёвчик с Алексеем, так звали его нового товарища, добросовестно исследовали траншеи окопов, говорили с командирами взводов, стараясь определить, где наиболее охраняемые участки.

На третий день им поставили задачу. Оказалось, что оборону на другой линии фронта держит так называемый «русский батальон». Следовало проникнуть в расположение этого батальона и взять по возможности языка; если не будет возможности доставить его, допросить на месте, сведения передать в штаб. Старшим группы назначался Алексей. Мухамедзянов в задании не участвовал, его вызвали в штаб, якобы для проработки деталей другой операции, и там арестовали. Кроме младшего лейтенанта Алексея Копылова и Лёвчика, в группу включили ещё трёх бойцов. Были согласованы детали прохода на ту сторону линии фронта, отвлекающий огонь, места и время возможного возвращения, группа прикрытия, пароли. На той стороне группу будет ожидать проводник из местных. Необходимо выйти на связь и проследовать окружным маршрутом в расположение батальона, где и выполнить задание. Назад группу тоже выводить будет проводник. Для проводника нужно взять с собой продукты питания, перевязочные материалы и лекарства. У проводника есть выход на радиста с рацией, но пользоваться этим каналом связи только в крайнем случае, т. к. он может понадобиться для более важной операции. Также группа возьмёт с собой небольшое количество листовок на русском языке с призывом переходить на сторону Красной армии и обещанием сохранить жизнь любому, кто при переходе предъявит листовку как пропуск. Задание группы ограничивалось выполнением только поставленной задачи, ни в какие дополнительные акции не вмешиваться. Дали сутки на подготовку.